Любовные узы

На старинных часах с кукушкой, доставшихся еще от прадеда, было всего четыре часа дня. А может, вечера. Смотря что считать точкой отсчёта. Как стакан: наполовину полный или наполовину пустой. Для Бори это всегда был день. Просыпался он рано, сам – без будильника. С утра был полон энергии и сразу  брался за дела по плану, составленному еще с вечера. Вот и сегодня, взбодрив себя комплексом любимых утренних упражнений, перекусив овсянкой с сухофруктами, заботливо приготовленной мамой, Борис прополоскал замоченные с вечера штормовку и галифе, отмыл сапоги после вчерашней вылазки с друзьями на охоту. Когда убирал в шкаф кепку и пустой патронташ, решил сверх плана убрать на хранение зимние шарфы и шапки, которые мать недавно перестирала и приготовила для сортировки. Борис любил подхватывать мамины дела еще с детства. Он сразу улавливал ее план и словно встраивался в него следующим звеном: это было весело, и дела делались в два раза быстрее. Они действовали как цепочка рабочих, передающих выгруженные кирпичи. Поначалу мать сердилась, что Боря вклинивается в ее план, мешает удовольствию от выполнения последовательных действий, которые она для себя расписала, когда каждый шаг приближает ее к ожидаемому результату. Но после, просто встроила сына в свой план и радовалась, когда он был свободен и мог помочь.

Слегка выйдя из графика, Борис поспешил вернуться в русло плана и вернулся на кухню, чтобы приготовить свежий завтрак для отца и сестры Любаши. Они вставали позже, поэтому мама, работавшая в пекарне и встававшая очень рано, готовила завтрак для себя и Бори, а Боря - для поздно встающих. Борис ловко смешал миксером тесто на оладушки, и пока оно настаивалось, поджарил яйца с беконом. Потом напёк оладушек, достал из холодильника на выбор сгущенку и клубничное варенье, сварил кофе, без которого отец и сестра были, по их же словам, недочеловеками, и полил цветы на подоконнике. Борис всегда любил готовить. Когда был еще маленьким, заглядывал в каждый тазик и плошку, где мама смешивала разные продукты. Он заворожённо смотрел, как яркие яичные желтки исчезают в мучном порошке, а потом из всего этого получается приятный упругий комочек, а из комочка золотистое, хрустящее произведение кулинарного искусства. Потом попробовал сам, приготовив песочное печенье по рецепту из поваренной книги. Печенье получилось с первого раза -  мама была в восторге, и только сестра Любаша тогда капризно фыркнула, поджав губку, и сказала: «Подумаешь, я тоже так умею, просто не хочу». Боря удивился. Он и не сомневался, что умеет, - она же девочка и старше на 4 года, - он всего лишь хотел сделать для них с мамой сюрприз к восьмому марта.

Только шли годы, а Любаша так ни разу ничего и не приготовила. «Зачем? - говорила она. - Мама всё равно считает, что она всё делает лучше, я даже начинать не буду!» Да и потребности в готовке не возникало – сначала за обеды отвечала мама. Она держала небольшую пекарню, и страсть к кулинарии выплёскивалась у неё через край. Матери нравилось готовить, а потом кормить других, видя их довольные сытые лица. Она и в собственной пекарне сама участвовала в выпечке хлеба и булочек, а когда приходили первые покупатели, любила постоять за прилавком, чтобы видеть лица тех, кто снова и снова возвращается в ее душистый магазинчик. А теперь еще и Борис взял на себя часть обеденных забот. Отец, как и Любаша, никогда не готовил. Он, правда, говорил, что тоже все это умеет, и до знакомства с мамой сам готовил и стирал, пока был студентом и жил в общежитии. Может, так оно и было, но за этими занятиями Боря его никогда не видел. Разве что пару раз он стирал свои огромные мужские носовые платки, которые нежно любил и всегда носил в кармане.

Отец с сестрой отличались не только этим. Даже блюда они любили совсем не те, что Боря с матерью. Приходилось готовить несколько блюд. Отец и сестра могли бесконечно есть сладкое, жирное, наслаждаться едой, впадая в гастрономический транс от любимого блюда. Без привычных блюд и продуктов ими овладевало беспокойство до истерики, из которой они выходили только получив желаемое. Борис смотрел на них непонимающе: как можно позволять себе так распускаться и зависеть от какого-то блюда, пусть и неземного вкуса. Еда - это только источник энергии и ничего больше. Больше удовольствия Боря получал от процесса приготовления, чем от еды. Мама была такой же. Они предпочитали простую здоровую пищу, на приготовление которой требуется не так много времени и действий. Со сложными блюдами возились только ради близких или к празднику.

Набрав в лейку воды для следующего полива, Боря посмотрел на часы. Было почти одиннадцать. Пора уходить. Отец и сестра не любили встречаться с ним на кухне, поэтому он оставлял для них завтрак и уходил в свою комнату. Борис разобрал и почистил своё ружьё, перечитал конспекты лекций на понедельник и принялся собирать журнальный столик для гостиной из заготовок, которые он напилил и подогнал по размеру еще накануне. Они с мамой спланировали сделать такой столик еще месяц назад, и вот сейчас от долгожданного результата Бориса отделяло всего несколько последовательных усилий. Необычно, но делать мебель и вообще работать с деревом он тоже научился у матери. Она ловко мастерила книжные полки, табуреты и столы для дома и дачи. Вот только рубанок у неё нет-нет, да и воткнётся носом в сосну, образуя некрасивую зазубрину. «Сил уже меньше стало, - говорила она смущаясь сыну, - не хватает на всю доску». Бориска и здесь подключился: научился работать и рубанком, и перфоратором, на который у матери тоже перестало хватать физических сил. Никакие алмазные свёрла, которые она брала по совету мужчин-консультантов в  строительных магазинах, не спасали. Спина болела, а руки предательски дрожали после очередной попытки сделать отверстие под дюбель. В такие моменты, Боря видел, как грустная тень пробегала по лицу матери. Иногда, когда она думала, что рядом никого нет, она поспешно стирала с лица слезы, оставляя на щеках серые следы от цементной пыли. Тогда Борис подбегал и, забираясь на стремянку, выхватывал дрель: «Давай я помогу!» Мать сначала не доверяла ему электроинструмент: кто знает, куда кинули провод незадачливые предыдущие жильцы – от российского человека  можно было ожидать чего угодно, задумываться о СНиПах он бы точно не стал. А потом сдалась: Борис купил толстые резиновые перчатки и работал с дрелью красиво и ловко, даже лучше, чем она в молодые годы.

Раньше Борис даже не задумывался, почему все заботы по дому лежат на матери. Почему отец, приходя вечером из своего НИИ, спокойно садится в кресло смотреть телевизор в ожидании ужина, а после ужина переходит к компьютеру, чтобы замочить пару-тройку бородавчатых монстров. Он привык к такому порядку вещей и думал, что так всё и должно быть. Пока не побывал в гостях у одноклассников и не увидел, что их отцы совсем другие. Тогда он пообещал себе, что будет похож на них, этих других отцов, а не на своего, и всегда будет помогать маме, даже когда женится. Борис часто слышал, как бабушка, мамина мама, говорила матери на кухне суровым шёпотом: «Разве это мужик? Это просто баба какая-то! Найди себе настоящего мужика вместо этого недоделанного. Зачем тебе этот балласт?» Но мать на отца почти не жаловалась и делала все дела спокойно и невозмутимо, как будто всё так и должно быть. Лишь изредка, когда в пекарне случались какие-нибудь неприятности, она позволяла себе выпустить пар и посетовать, что она чертовски одинока в своих проблемах, что на её плечах лежит весь мир, и у неё больше нет сил. Но на следующий день, когда она придумывала решение проблемы в пекарне, всё возвращалось на круги своя, и в доме воцарялись покой и уют. Мама была фундаментом, на котором держался их семейный дом. И Боря помогал, чем мог.

С годами эмоциональные всплески случались всё чаще, а мама выходила из пике лишь спустя несколько дней. И даже после того, как внешняя причина устранялась, она долго оставалась печальной какой-то неведомой Борису печалью. Когда Боря был маленьким, отцу всегда удавалось вытащить маму из пелены печальной задумчивости. Он говорил, по Бориному мнению, всякую ерунду об инопланетянах, о захвате Луны американцами или погружался в воспоминания их счастливой молодости, вспоминал, как встречал ее в роддоме, или как они ездили на море, пусть и на мамины деньги. Какая разница – они же были так счастливы! Или в сотый раз принимался мечтать о том, как со временем они купят домик на берегу моря, посадят персиковый сад, а подросшие дети будут привозить им на лето внуков. Но, на удивление, вся эта романтическая ерунда, которая, Боря был в этом уверен, никогда не сбудется, действовала на маму самым волшебным образом. Она таяла, словно мороженое в солнечный день. Глаза ее прояснялись. Они нежно обнимали друг друга, и мама кидалась на кухню порадовать папу его любимым блюдом. А довольный отец, с чувством исполненного долга, возвращался на диван. Боря так не умел: он не знал этих волшебных слов, возвращающих маме радость жизни. И даже если бы знал, они вряд ли бы подействовали. Ведь он, в отличие от отца, в них не верил.

Но недавно Борис заметил, что отцовские слова уже не оказывают на мамино настроение прежнего магического влияния. Она словно перестала подпускать его так же близко, как раньше. Словно очнулась и, как все окружающие, поняла, что все его сказки никогда не станут реальностью. Она так же, как раньше, делала все домашние дела, только уставала быстрее. Часто роняла ножи и ложки, попадала по пальцу вместо морковки и плакала от лука сильнее, чем прежде. «Старею», - говорила она в такие моменты. Но Боря чувствовал, что дело здесь не только в возрасте: маму словно обманули в чём-то очень важном, словно отняли какой-то секретный смысл её жизни, и теперь она прячется во все эти ежедневные дела, чтобы никто не заметил, её пропажи. Словно быть обворованной это что-то постыдное и недостойное. А отец ничуть не изменился. Он всегда пребывал в невозмутимо- миролюбивом расположении духа. Получал обеды и чистые рубашки, как нечто само собой разумеющееся, и был безмятежно уверен в благосклонности грядущего дня.

Почему всё так несправедливо устроено? - всё чаще и чаще задумывался Борис. Почему мама выбрала именно отца в спутники жизни? Неужели она не замечала до свадьбы, какой он на самом деле? Если бы он был так же трудолюбив, как она, у них давно был бы пресловутый домик у моря! И чем подпитывается безмятежная отцовская уверенность в том, что он для мамы незаменим? «Хотел бы я обладать такой же уверенностью», - думал всё чаще Борис и сам же отвечал себе, что таковой, увы, не обладает. Ему кажется, что если он перестанет стараться делать что-то полезное для других, его перестанут не только любить - вообще замечать. Борис обнаружил, что таких, как отец, довольно много, и что живут они гораздо счастливее и безмятежнее, чем такие, как они с матерью. Взять хотя бы Любашу. Год назад она закончила дизайнерское отделение текстильного Института, но работать по специальности вовсе не собиралась. «А зачем же ты там училась?» – недоумевал Борис. «Я не думала – зачем? Мне просто всегда нравилось рисовать, вот и всё. А ты имеешь что-то против?" - как всегда  нападала она ответом. В любом обращённом к ней вопросе Любе мерещились обвинения и угрозы, и она заранее оборонялась. На четвертом курсе ей каким-то неведомым образом встретился молодой человек, который не только принял и полюбил её со всеми ее недоделками, но и готов был взять полную заботу о её жизни на себя. В следующем году они собирались пожениться.
- но тебе же придётся рано вставать, чтобы приготовить мужу завтрак? - Подтрунивал брат.
- а Саша успокоил, что это он будет готовить нам завтраки.
- а тебе не совестно? - не сдавался Борис.
- с какой стати? – Он же меня любит, значит, это естественно.
- А если разлюбит в один непрекрасный день, что тогда?
- Не разлюбит – не беспокойся, - отвечала Люба, гордо задрав носик.
И Борис понимал, что и правда не  разлюбит. Вспоминал маму, и ему снова становилось грустно, и отчего-то жаль хорошего парня Сашку, брата по несчастью.

А вдруг я и сам влюблюсь в такое облако с ресничками? Говорят, любовь зла, а если облако ничего не умеет, придётся о нем заботиться. Ему стало досадно, и он решил не влюбляться до последнего, пока не встанет на ноги и не разберется в этом загадочном механизме любви, когда трудолюбивые созидатели выбирают лодырей-мечтателей, и этому порочному кругу нет конца. Если бы все созидатели выбирали созидателей, мечтатели, оставшись среди себе подобных, повымирали бы с голоду, и человечество поднялось бы по лестнице эволюции на несколько ступеней вверх. Конечно, Борис понимал, что если рассуждать объективно, в природе не может быть ничего лишнего. Он верил в разумность Природы как мегасистемы. И мечтатели, целыми днями бороздящие просторы только им видимых миров, для чего-то нужны. Но вот для чего? – Это ему никак не удавалось понять. Безусловно, именно мечтатели создают теории относительности, открывают новые направления в литературе, визуальном искусстве, создают шедевры в музыке. Но это не больше одного процента от всей человеческой популяции, а для чего нужны остальные? Может, они нужны как перегной, плодородный гумус, чтобы на их неподвижных диванных телах пророс тот один процент, который поможет трудягам усовершенствовать свои методы созидания и повысить коэффициент полезного действия? Получается, горе-мечтатели - это лишь плодородный фундамент для созидателей?

Что-то здесь не сходится - надо пройтись. От непривычной мыслительной деятельности, Борис почувствовал напряжение в шее и сходил на кухню выпить воды. Но мысль саднила и не давала покоя, как глубокая заноза. А если этот мечтатель  -  тот самый великий мечтатель, ради которого на диванах лежало не одно поколение философов, то обычно из-за его плеча робко выглядывает та, которая приносила обед и, боясь помешать, удалялась из кабинета на цыпочках. Стирала пресловутые рубашки и носовые платки, штопала носки, выслушивала обвинение в глупости и бесчувственности, а часто еще и делила дорогого с какой-нибудь больше подходящей ему по уровню развития Музой. Но она всё терпела, стирала, готовила, готовила, стирала и снова терпела. Какая сила удерживала её в этом беличьем колесе? Неужели это и есть любовь? Но отчего же любовь так банально однообразна? Зачем тогда поэты лгут, что она многогранна и многолика и у каждого - своя? Наверное, такое пишут всё те же мечтатели, чтобы одурманить работающих на их благо трудяг. Борис вконец утомился от мыслительной безысходности.

На часах всего четыре часа дня, ещё столько можно успеть! Скоро из пекарни вернется мать, и они могут подготовить рассаду, чтобы завтра отвезти её на дачу. Ещё он обещал Любаше заменить заклёпку на её сумочке. «Начну с сумочки», - сказал Боря сам себе и направился в комнату к сестре. Проходя мимо гостиной, он посмотрел на отца, который дремал перед включенным телевизором, из которого гнусавый голос запугивающе рассказывал о привидениях, оккупирующих зимой пустующие дачи, и предупреждал о том, что перед началом дачного сезона хорошо бы  каждому дачнику приглашать священника для очистки помещения от квартирантов. Кошмар, до чего докатились: без зазрения совести и логики смешивают язычество и христианство, и кто-то же их слушает и им верит! Вздохнув, он собрался  идти дальше. Но тут отец неожиданно открыл глаза и спросил: «Ты хотел что-то спросить, сынок? Я не сплю – просто задумался» Боря сначала хотел ответить, что просто шёл мимо. Однако какая-то неведомая сила произнесла за него: «А о чём ты, пап, думал?»
- да так, о разном.
- о чём - о разном?
- о всяких вещах – тебе это будет не интересно.
- отчего же? Мне это несказанно интересно. Мне это сейчас интереснее всего на свете.
- ну, я вспоминал свою жизнь, анализировал, – попытался увильнуть отец.
- и к чему привел тебя твой анализ? Ты понял, в чём смысл твоей жизни?
- смысл жизни это такой большой, многогранный, многоаспектный вопрос. За один раз не ответишь.
- а ты попробуй - я не спешу. У меня сегодня есть свободное время для многогранных вопросов.
- понимаешь, сынок, главное, что мне удалось понять за свою жизнь, это то, что каждую минуту нужно делать на собой усилие и поднимать голову. Даже когда лениво и, кажется, сил больше не осталось, надо поднимать голову и смотреть наверх. И тогда Он там наверху заметит тебя и поможет. Кинет в это место, которое зашевелилось, дополнительный квант энергии. И тебе хватит его, чтобы поднять голову еще выше. Понимаешь, о чём я?
- не уверен, отец. То есть, пока ты лежишь на диване, ты не просто лежишь, а поднимаешь голову. Но у тебя это плохо получается. Ты устаешь. У тебя почти не остаётся сил, и обессиленный ты засыпаешь, так?
- не совсем так. Поднимать голову – это иносказательно, - не заметив Бориной иронии, спокойно ответил отец. Это значит делать над собой внутреннее усилие, внутреннее движение наверх, энергетически, а не телом, понимаешь? Карабкаться наверх, думать в правильном направлении, чтобы от тебя исходили постоянные энергетические волны, чтобы Он о тебе не забыл, не похоронил тебя раньше времени.
- а как же ежедневные дела, пока ты поднимаешь голову? Кто-то же должен покупать продукты, готовить еду, мыть посуду, растить твоих детей, трудиться не покладая рук и не поднимая головы? Как мама, например? А кто будет за неё поднимать голову?
- я.
- а она об этом знает?
- я говорю ей об этом каждый день.
- мне кажется, она тебе больше не верит.
- просто она отделилась от меня. Она перестала быть со мной единым целым. И теперь я не могу ей помочь. Очень жаль её. Я надеюсь, скоро она одумается и вернётся на наш общий Путь, и всё будет хорошо, как раньше.
- а если не одумается и не вернется? Ты понимаешь, как она одинока сейчас? Ты оставил её наедине со всеми реальными заботами, фактически бросил?
- реальные заботы – это ерунда. Они совершенно ничего не значат и не имеют ценности. Только она сама может спасти себя, вернувшись на наш Путь. Других вариантов нет. Я не могу сделать это за неё. Пока она не вернётся, я не в силах ей помочь. Ты  можешь помочь мне– поговори с ней.
- хорошо, пап, я попробую.

Тяжело вздохнув, Борис снова зашел на кухню и выпил стакан воды. Он забыл, что собирался к сестре за сумочкой. Готовить рассаду тоже отчего-то расхотелось. Сердце заполнило темное вязкое, как желатин, состояние безмыслия и бездействия. Хотелось смотреть в одну точку, не думая ни о чем и ничего не чувствуя. И только беспричинная жалость к матери просачивалась сквозь этот студень, заставляя двигаться. Всё, что сказал отец, он понимал. То есть понимал слова, а смысл – нет. Точнее, и смысл вроде был понятен, только он в этот смысл не верил. Это был чужой, не его, смысл. И ему не хотелось к нему приобщаться. Собственный смысл, с ясными планами и конкретными временными рамками, его полностью устраивали. Вот только после отцовских слов в его сердце поселилась какая-то непонятная тревога. Словно в его собственной системе неожиданно выросло чёрное пятно, в смысл которого необходимо срочно проникнуть, иначе оно будет расти, пока не поглотит всю Борину систему вместе с самим Борисом. И очень захотелось найти такого человека, который расскажет, объяснит, поможет разобраться с этим чёрным пятном. Просто возьмёт за руку и скажет, что вместе они всё решат, со всем справятся и всё преодолеют. И что их обоюдная сила поднимет такое цунами, которое Он непременно заметит, и подарит столько энергии, что хватит на миллион великих дел и созидательных свершений – столько дел ещё никогда не попадало в его стройный план. И у них всё получится!

Из гостиной эхом донеслось несколько приглушенных «ку-ку». «Почему так мало?» - рассеянно подумал Борис. «Наверное, первые «ку-ку» я просто прослушал», - ответил он себе.

В замочной скважине повернули ключ – это мать вернулась с работы. Борис вспомнил грустные мамины глаза, какими она смотрела в последнее время, и черное пятно, которое только что поселилось в его сердце. Поставив пустой стакан на стол, он вышел в прихожую и, собрав всё тепло, которое накопил за свою пока недолгую жизнь, обнял мать, неуклюже пытавшуюся прислонить к тумбочке полные сумки с  продуктами.

- я люблю тебя.


08.05.2020    20:52