Шоколадные конфеты

В восемьдесят девятом году прошлого века Советский Союз доживал свои последние года. Тогдашняя власть стала более либеральной и решила отменить некоторые свои глупые запреты. Так горожанам стало позволительно покупать пустующие участки в деревнях. Этим воспользовался мой тесть.
Он родился где-то  в сибирской глуши, потом долгое время работал электриком на шахте в Норильске. В перестроечное время обменял свою норильскую квартиру на трехкомнатную хрущевку в не самом лучшем районе города Ржева. Не знаю, была ли у них вдвоем с женой мечта о спокойной сельской жизни, только купленный участок в деревне с красивым названием Поволжье вблизи Ржева, стал местом новостройки и их последним пристанищем.
Тогда то, тесть купил дом на вывоз в деревне, что находилась в шестидесяти километрах  от Ржева в сторону Осташкова. По своей неопытности и прижимистости он полагал, что очень дешево его приобрел. Как потом выяснилось, в половине сруба венцы были сгнившими, а стоимость перевозки окончательно показала, что купи он неподалеку, новый сруб обошелся бы менее хлопотно и дешевле.
В том феврале восемьдесят девятого, у меня был отпуск, и я, по просьбе тестя, приехал на пару недель из Смоленска во Ржев помочь ему с разборкой. На его москвиче мы доехали до деревни и осмотрели дом. Признаться, мне была не по душе перспектива предстоящих работ: на улице во всю еще была зима, а сам дом и участок вокруг его был завален почти метровым слоем снега. Более того, тесть тогда работал во Ржеве, и мне предстояло на рейсовом пазике с половины пятого утра трястись полтора часа, чтобы произвести подготовительные работы к основной разборке.
Деревня от остановки была в полукилометре, и я почти на ощупь находя тропинку  шел к дому. До рассвета кругами натаптывал снег, а потом приступал к работе. На второй день я развел костерок и грелся около него. На его отблеск и подошла соседка, женщина, как мне тогда показалась, лет шестидесяти, маленькая, сухонькая. Она поинтересовалась как мои дела, посочувствовала и пригласила себе в дом, чтобы не мерзнуть.
В памяти не сохранились, ни как называлась та деревенька, ни как звали ту добрую старушку. Только с того дня, всю последующие пять дней я прямиком шел в ее дом, где уже был горячий чай с нехитрыми угощениями. Этот час, пока на улице не становилось светло, мы проводили за разговорами на разные темы, среди которых была и война. Мне на всю жизнь запал ее рассказ о том времени.
Она родилась и всю жизнь прожила здесь. В годы войны деревня оказалась в оккупационной зоне. Ей тогда было чуть более десяти лет. Вместе с матерью она работала по хозяйству и помогала смотреть за младшими детьми. Боевые действия не затронули это место, но изредка в деревню наведывались немцы, которые ходили по избам, с какой целью со слов женщины не было понятно.
В один из таких дней в дом зашел пожилой рыжеволосый немец. Не говоря ничего, он сел возле кухонного стола  и стал осматривать жильцов. Дети, окружив мать, со страхом смотрели на гостя. В повисшей тревожной тишине немец достал из вещмешка конфеты в яркой обертке, развернул одну из них, под которой оказался шоколад, и стал протягивать их детям, показывая жестами, что это очень вкусные вещи. Дети в испуге еще больше прижались к матери. Немец недоуменно смотрел на происходящее.
Тут отворилась дверь, и в избу вошел молодой напарник, очевидно, поинтересоваться как дела. Он знал русский язык, поэтому быстро выяснил, почему дети отказывались брать шоколадные конфеты. Они за свою жизнь их ни разу не видели и не пробовали. А брать что-то из рук чужого человека, да еще в военной форме и с оружием, боялись. Старый немец изменился в лице, в его взгляде появилась неподдельная жалость, а в глазах показались слезы. Он молча положил конфеты на стол и вышел.