Демографическая бомба

РАССКАЗ ИЗ КНИГИ "ОГОНЬ И ПЕПЕЛ"

Незавидная беспощадность, выстроенная сталинской системой, во время войны стала ещё циничнее. Для НКВД планов никто не отменял. Новых дешёвых рабочих рук требовали новостройки ГУЛАГа, необходимо было восстанавливать взорванную Семёном Буденным Днепрогэс, с нуля требовалось поднимать эвакуированные оборонные заводы, на фронте вне очереди, как пирога из печки, ждали пополнений.
Так что «краповые околышки» свирепствовали, оправдывая свою предназначенную пайку. У них для расправы порядочные люди всегда были на прицеле. Не захочешь, а без вины виноватым сделают.
Впрочем, и для всякой разномастной шушеры времени тоже хватало. Сверхэффективный рычаг воздействия – донос. Вся нация старалась. Многие люди опустились до скотского состояния, кляузничая друг на друга. Кто-то пытался свалить с должности непосредственного начальника. Кому-то понравилась соседка по подъезду, но поперёк дороги стоял законный муженёк. А кого-то простая зависть душила. Что тут скажешь, грех в душе у человека – постоянная составляющая личности.
Подумаешь, если ошибочка вышла. Одним – больше, другим – меньше: строители коммунизма дисциплинированнее станут. Ничего не изменилось в рутине жизни. Как и в мирное время, проводились аресты с обязательными казнями самых работящих, честных, интеллигентных, активных и разумных людей. И сегодня, и завтра, и послезавтра одно и то же. Конца и края страданиям народа не было видно.
Страшное дело, но и на передовой «плановую» тупость идеологически правильно настроенных командиров никто не отменял. Никто не хотел идти против воли вышестоящего начальства. Однако звезданутых пофигистов тоже понять можно: стуканёт завербованный «барабанщик» куда надо – и списывай со счетов горемыку в погонах.
Так что на «передке» происходило то же самое, что и в тылу, но в еще более открытой, жестокой, омерзительной форме. Гроша ломаного не дать было за человечью жистянку.

***
Северо-Западный фронт.
Новгородская область. Южный фас Демянского котла.
Зима 1943 года.

Однажды в Старорусском районе ближе к Рамушево отмороженное на всю голову командование 166-й стрелковой дивизии ставило с нами эксперименты на выживаемость. Из штаба части съехавшее с катушек начальство удумало получить награды к очередному празднику Первомая. Тогда орден Отечественной войны давали только за взятие населённых пунктов. Зимой самое время было совершать героические поступки, чтобы по весне заветный орден блеснул на груди глазурованным отливом.
Видимо, и те, кто повыше тоже хотели отличиться. Уже почти год войска Северо-Западного фронта толклись на одном месте. Немчуру в котле удавить не получалось, а временную передышку для концентрации войск взять никто не позволял.
То ли пьяное, то ли окончательно сбрендившее руководство  с НП (наблюдательный пункт) в очередной раз дало приказ: взять высоту № 1627. Никуда не деться, против сумасбродной директивы не попрёшь.
Немцы врылись в землю, создав целый лабиринт из траншей, укрытий, ДОТов, бронеколпаков, множества рядов с колючей проволокой, перемежающихся минными полями. Сильнейший укрепрайон, неприступный. Поди их достань пулей, либо в отчаянной атаке штыком – невозможно. Бездумная затея для смертников.
По-идиотски неразумное, абсурдное, бессмысленное убийство обречённых советских солдат для больших мучений было ещё растянуто по времени. Не начальству же погибать.
Становилось очевидным, что штурмовать надо не здесь, а несколькими километрами западнее, перекрыв рокадную дорогу, идущую от Старой Руссы в сторону Демянска.
Если перерезать поперёк главпутку, тогда от безысходности фрицы сами кверху лапы поднимут: стрелять нечем будет – боеприпасы закончатся, от тоски усохнут – из фатерланда писем не дождутся, жрать нечего станет – еду не подвезут.
Кому – война, а кому – мать родна. Для перемещения стрелковой дивизии на новые рубежи требуется не менее 90-100 полноценных железнодорожных эшелонов с пульманами, теплушками, платформами, спецвагонами.
Ежели перемещаться по земле пёхом, потребуется неслыханное количество дополнительной техники, конных тяг, бензина, фуража и всякой другой неучтённой мелочи. О дополнительных боеприпасах умолчим – это само собой разумеющееся. Короче говоря, любое перемещение частей на фронте – это реальная проблема. И что было здесь начальству париться? Проще всего добиваться результата старым дедовским способом – через людской ресурс. Сказано – сделано.
Но в результате бестолковых распоряжений полк штурмовал эту долбаную высотку с малюсенькой деревенькой на ней день за днём, неделю за неделей, временами теряя до тысячи бойцов ежесуточно. Статистические потери зашкаливали и были сверх всяких пределов допустимого. Однако, как известно, у начальства своя правда.
Немецкая оборона была готова к отражению натиска, так что об элементе неожиданности не могло быть и речи. Наша артиллерия, как всегда, молчала – снарядов по два-три выстрела на ствол и то на крайний случай. Краснозвёздной авиации в воздухе – днём с огнём не сыскать.

***

С ближайшего к месту боя железнодорожного полустанка всё прибывали и прибывали новые пополнения. В спешном порядке вновь мобилизованные части беспрерывно шли и шли к месту сражения. В людях дефицита не было. С комплектованием покоцаных частей – выше всяких похвал, в штабных бумагах – полный ажур.
Но среди вновь поступивших героев абсолютно не было красноармейцев, подготовленных к боям в полевых условиях. Голимое народное ополчение, переодетое в форму, наспех выстиранную после убитых соплеменников.
Без жалости невозможно было смотреть на опухших от недоедания дистрофиков из Ленинграда. В городе трёх революций отчаянно голодали. Служащим, иждивенцам и детям полагалась норма хлеба из жмыха, целлюлозы, соды, напёрстка муки по 125 грамм в сутки.
Вот и этим желторотикам только что, ещё накануне, врачи прописали постельный режим да усиленное питание на пару недель из трёх блокадных объёмов. Какое там, руки новобранцев не могли держать штатную трёхлинейку с обоймой патронов И вес-то смешной для воина – пять килограммов нужной до зарезу тяжести.
О сидоре за плечами можно не вспоминать: ни дополнительного боекомплекта, ни тёплой одежды, ни какого-либо доппитания. Ничего в нахребетном мешке, ни крошки.
Среди вновь прибывших особо выделялись юноши 1927-28 годов рождения. Ужас какой. На передовую согнали пятнадцати-шестнадцатилетних пацанов, ещё не подлежащих призыву в армию. Жалость.
— Ур-р-ра-а-а! Впер-р-р-рёд, родимыя!
— Ур-р-р-ра-а-а-а!
Все. И на этих судьбах тоже можно ставить точку.
Наконец-то, после очередной безуспешной атаки какой-то возрастной солдат предложил отступить с позиций и ударить с флангов, обтечь неприступную горку с краёв и уже в немецком тылу с противоположной стороны завязать бой. Паникёра тут же, на глазах у опешивших товарищей, пристрелил из ТТ офицер из особого отдела.
— Вам что, непонятно? Вперёд, ссыкуны желторотые. Вперёд!
В другой раз лейтенант, командир взвода Максим Беляков предложил перегруппироваться и провести ночную атаку. Младший офицер предполагал скрытно подобраться до траншей противника. Но там уж в полный рост!
Однако сбоку к нему подошёл старшина хозроты и что-то прошептал на ушко. Придерживая каску, лейтенант стремглав скрылся за ближайшими кустами вереса. С этого момента его больше никто не видел.
С очередной схлёстки, еле дыша, в окопы приползли остатки остатков передовых частей. Видя это вопиющее безобразие, весь вымазанный в грязи старший лейтенант, командир стрелковой роты Василий Хрусталёв проорал посыльному, чтобы тот из слова в слово передал в штаб батальона:
— Пусть уймутся, нелюди. Нельзя же гробить беспричинно вверенных мне бойцов. Цены же нет человеческой жизни, а здесь приходится о судьбу человека ноги вытирать. Пока комбат лично не появится, не поведу людей в атаку. Пусть стреляют, вешают – не хочу быть крайним.
— Правильно, командир.
— Пущай начальники сами встают в первые шеренги.
— Дело верное, говоришь. Если штабисты пойдут впереди, то и я согласный.
— Там же, на высоте, бетонный ДОТ. Нас прикрывает только батарея противотанковых пушек 76 мм. Не пробьет она железобетонную стену.
— Нет, точно не пробьёт.
— Вчерась ещё пытались – бесполезняк.
Откуда ни возьмись, к разговору сразу же подключился старший политрук Лев Цукерман. Непонятно, какой у него был позывной, но буквально через несколько минут к группе людей по стенке окопа сполз офицер СМЕРШа – Глинкин.
— Ты, что ли, тут у нас самый умный? – смершевец ткнул старлею пальцем в грудь, – пшли со мной. Сделаем поправки, произведём рекогносцировку.
Все уже знали, что к вечеру на большую поляну, что в километре от «передка», привезут на полуторке стол, накроют красным ситцем. Перед начальником военно-полевого трибунала поставят алюминиевую кружку с водой, чтобы не поперхнулся, когда будет зачитывать приговор.
— Кранты старлею. Никого ещё трибунал не оставлял в живых.
— Капец парню.
После общего построения один из стукачей, которых было полно в каждом подразделении, свидетельствовал против осторожного офицера:
— Да, именно он в присутствии солдат усомнился в нашей безоговорочной победе над беспощадным врагом.
Секретарь трибунала, не задавая лишних вопросов, тот час же начал заполнять уже готовый типовой бланк, куда надо было только вписать фамилию жертвы.
— Отставить разговорчики в строю!
— Всё. Готово.
— Приговор окончательный, обжалованию не подлежит. Директива – исполнить незамедлительно.
— Расстрелять перед строем!
Старлей Василий Хрусталёв с надрывом в голосе пытался ещё что-то исправить в своей судьбе, со слезами на небритых щеках с трудом промямлил:
— Братцы! За что?
— Молчать, гнида. Советская власть никогда не ошибается. Она трусов и предателей с упадническими настроениями за версту чует.
— Чегой-то замежевались, грю? Исполнять приговор!
— Отделение, по врагу трудового народа це-е-е-ельсь.
— Товарищ военный прокурор, сохраните жизнь! Отправьте в штрафную роту! Кровью искуплю вину! Искуплю!
— Пли!
— Так ему, паскуде. Не за понюх табаку отдал концы. Позорная смерть изменника Родины.
— Р-р-р-азойди-и-и-ись.

***

С утра опять было то же самое. Остатки стрелков первой линии наступления выглядели удручающе не героически. Люди подразделений, ещё не выбитые до последнего человека, были в крайне деморализованном состоянии. Видок тоже не для слабонервных. Все в лепёшках торфяной взвеси на изодранных одёжках, чумазые, с лицами, закопченными от пороховой гари.
Окостеневшие пальцы большинства воинов с трудом удерживали винторез на боевом взводе. Оставалось только пожелать: «Как бы по своим пацанам случайно не шмальнули». Сказывалось постоянное перенапряжение. Унылая действительность, но в душе у бойцов морально-волевой составляющей абсолютно не пахло.
Растянувшись цепью вдоль неглубоко вырытой ямины, люди непроизвольно ожидали конца света. К стенкам привалиться было нельзя – сползающие куски влажного чернозёма мгновенно напитывали шинели.
Так и топтались на месте горемычные самоотреченцы, чавкая в слякоти расползающимися ботинками из свиной кожи. Пока жареный петух не клюнет, весь героизм был не выше плинтуса по взъёму сапог в болотной грязи. Здесь же, на дне траншеи в жиже, была сконцентрирована вся бесперспективная составляющая каждой личности.
Не вчера, так сегодня, приговор судьбы будет приведён в исполнение. Пока есть секунда до вечности, откланяйтесь друг другу, скажите последнее «прости» и сделайте всему миру ручкой: «Прощевайте, брательники!»
Мрачная перспектива. Солнца не было видно. Лучезарная звезда, видимо, со страху тоже спряталась за нависающие иссиня-чёрные космы дыма, обволакивающие поле боя.
Есть сигнал. Зелёная ракета! Командиры стали ожесточённо пинать кирзачами замешкавшихся солдат. Подставить голову под свинцовый ливень храбрецов не находилось. Люди уворачивались от ударов, но вылезать на открытое пространство из-за спасительного бруствера не решались. Хоть на минутку, но каждый хотел продлить свою беззаветную, однако напрасно прожитую жизнь.
Получить кованым прикладом трёхлинейки поперёк спины тоже достаточно больно. Да и злобное начальство могло запросто убить крайнего, если на заре нового дня человеку бубновая карта поперёк ляжет.
— Давай, давай, давай, робятушки. Не подведите меня. Давайте все дружненько ломанём на фрица. Давайте, миленькие.
— Нет таких крепостей, которых не могли бы взять большевики.
— Типун тебе на язык, краснопузая зараза. Помолчи лучше.
— Правильно. Если выживем, одолеем немчуру на грёбаной высоте, тогда и скажем, что русскому человеку море по колено.
— Неужто до могилы остаётся перекантоваться меньше, чем до сего момента прожито?
— Не сомневайся, брат. Для нас с тобой именно здесь, сейчас всё закончится, так по большому счёту и не начавшись.
— Лишь бы убило сразу, чтобы перед смертью не мучиться.
— Точняк языком чешешь. Митяя вчера по хребтине осколком вдарило, позвонки сплющило.
— Дык, он всё видел, слышал, но лежал, словно овощ дерьмом нашпигованный.
— Чё говорю. Только шевельнули его, так сразу же преставился.
— Егорке полчерепа снесло. Он голову-то сгоряча обхватил, а пальцы в своём же мозгу и потонули. Кони двинул тоже, пацан.
— Я те поверну обратно. Я те штык в задницу вставлю, если не побежишь вперёд.
— Ты чё, взводный! Убери пику, больно! Это я о кочкарник запнулся.
— Уроды недоношенные, где наша не пропадала. Ура-а-а-а!
— Впер-р-р-ё-ё-ёд! В атаку-у-у! Ур-р-ра-а-а-а!
— Мама дорогая, рОдная, нешто конец?..
Так и гибли самые честные люди, особенно остро чувствовавшие свою ответственность перед товарищами по оружию. Один за всех и все за одного. Светлая им память.

Эпилог

Наши дни

С высоты прошедших после войны лет сейчас понимаешь, что безапелляционная селекция русского народа была как раз той самой демографической бомбой замедленного действия, о которой мечтали враги российского государства. Сейчас ловушка на боевом взводе.
Не сомневайтесь, рано или поздно, посланец тёмных сил обязательно даст о себе знать. Часовой механизм спустит пружину взрывателя и дьявольский фугас разорвётся через несколько генераций людей.
Не дай бог, если случится хаос, беспорядок и развал всего света с причитаниями, когда отобранная и взлелеянная большой несправедливостью масса уцелевших в бойне подонков непроизвольно породит и воспитает новые поколения себе подобных. Никто же не оспаривает факт, что именно этим кретинам предстоит низвергнуть мировой порядок в пучину кромешного ада.
Трибунал истории других, более оптимистичных вариантов развития событий, вряд ли предоставит. Выгляните в окно, пройдитесь среди людей, послушайте сторонние разговоры и сразу поймёте, что сатана уже вовсю правит бал на земле. Печальная откровенность.
Подлецы не исчезли в никуда, годами не дремали со своими неправедными помыслами и даже не думали расслабляться. Жестокость, алчность, равнодушие – основа основ оборотной стороны медали. Какая жалость, но ложные подмены искусственно взращены, выпестованы и своевременно подсунуты взамен фундаментальных человеческих ценностей.
Дурное предзнаменование. Однако, как бы ни было грустно на душе, но всё же не хочется в 21-м веке на своей шкуре прочувствовать бесчеловечно чудовищную несправедливость совокупности ни к чёрту не годных обстоятельств.
Поживём – увидим. Всему своё время.

Этот рассказ – мой подарок Ижевску на 75-летие Победы!
9 мая 2020 года