Бремя желаний. Глава 16

      Глава 16. ЧТО У ТРЕЗВОГО НА УМЕ, ТО У ПЬЯНОГО НА ЯЗЫКЕ... И В РУКАХ


      Вопреки своему обыкновению, проснувшись на следующий день, Роберт не притронулся ни к чаю, ни к сигаретам, а вскочил и стал нарезать круги по своей спальне. Внутри у него всё клокотало, он рвался в бой. Вот сейчас он поедет к Дани, вот сейчас он ему всё выложит, вот сейчас он его жёстко трахнет! А перед этим выпьет вина, чтобы не кончать полчаса — вот тогда красавчик и попотеет! Всё, хватит нежности и ласки: ему уже хорошо за это отплатили! Раз по-хорошему не понял, будет по-плохому — быстрее дойдёт! Как он мог так довериться мальчишке, так его распустить! Конечно, Дани обнаглел! Ведь ему двадцать пять, не дитя малолетнее, у таких замкнутых и молчаливых под внешней задумчивостью и загадочной печалью в глазах всегда гнусный расчёт и мерзкие мысли! Ничего, Роберт ему покажет, что с этих пор всё будет только по его желанию! Пусть гадкий прохвост сначала покается, потом поймёт, что райская жизнь кончилась, и будет слушаться своего хозяина беспрекословно: женится на Илоне, ублажает и отца, и дочь как им заблагорассудится, ни на шаг не отходит от инструкций, которые Роберт ему будет излагать. Таких только отпусти! Ну ничего, один раз он обжёгся — теперь его никто не проведёт. Надо только быть сильным и не поддаться колдовским чарам, а то коварный искуситель разольёт в своих дивных глазах святую печаль, как бы искреннюю вину и начнёт патокой поливать, чтобы лишить работодателя рассудка, чтобы лапки слиплись и мозги затуманило. И денег Роберт ему не даст: и так переплатил. Потому гадёныш так от рук и отбился, что возомнил себя таким драгоценным! Роберт с ним возился-возился, пылинки сдувал, в центре экзотических услуг практику устроил, хотел не сразу ему открыться, чтобы красавчик к нему привык! А как опрометчиво Роберт поступил, сняв наблюдение! Ведь если бы слежка продолжалась, Анатолий ему сразу же об Илоне доложил — и поганый Дани на следующий же день исчез из её жизни! Хорошо, раз девочка влюбилась, а соблазнитель оказался таким беспринципным, пусть обслуживает двоих: ничего с его сладострастной жопой не случится! На таких воду возить и пахать надо!

      И в полном уверении в том, что гнев его обоснован, священ и праведен, г-н Авасов прошёл к дочери, сказал ей, чтобы сегодня носу к Дани не казала, пока он с ним не разберётся (а советы ему давать не надо: он решил — он так и сделает, достаточно он всех распустил — теперь пусть все по его указке живут, раз зависят), вернулся к себе, накурился, напился чаю и к завтраку велел подать себе сухое красное, чем прислугу в немалой степени удивил.



      Если Роберт рвал и метал, то в сердце Дани царил тихий ужас. Он силился понять, как так вышло, что не прошло и недели с момента его знакомства с Илоной, а речь уже шла о женитьбе. Идя на обед, парень был уверен, что он закончится лишь знакомством, что отец Илоны просто посмотрит на то, что из себя представляет предполагаемый жених, расспросит его о том, чем он занимается и где живёт, но Роберт Давидович взял с места в карьер и свёл разговор на определённую дорожку. Если всё закручивается так стремительно, то легко предположить, что Дани ждёт: усидеть на двух стульях не получится — если он не откажется ни от Васи, ни от Илоны и дело дойдёт до свадьбы, то после, рано или поздно, а, скорее всего, в первую же неделю, и та, и другая сторона предъявят к нему свои требования. Дани выберет встречу с Васей — у Илоны это вызовет подозрения, останется с Илоной — сомнения возникнут у Васи. Они устроят за ним слежку, всё откроется — и… Да зачем он загадывает так далеко? — всё решится гораздо раньше. «Это в глупых самиздатовских романах, — думал Дани, — даже западные миллиардеры борются за своих миньонов, играют в прятки, устраивают стрелялки, а потом выигравшая сторона денно и нощно расправляется с остальными покусившимися на её фаворита. Если читать об этом смешно, то легко предположить, что будет на самом деле. Или Илона, или Роберт в ближайшие дни расскажет в своём кругу о предполагаемой помолвке и свадьбе, которая при таких скоростях тоже будет не за горами, до Васи это дойдёт — и начнётся. Он познакомит будущего тестя с изнанкой моей жизни, а потом они мирно поговорят и решат, что мне следует устроить, — хорошо, если просто выкинут из своей жизни. Хотя и это плохо — я потеряю Васю. И Илону… А если упрячут меня в тюрягу к голодным уголовникам и пустят слух, что я гей? Да даже и слух не надо пускать — с моей рожей и без этого затрахают до смерти. А жить хочется… А если они сочтут, что лучше сделать всё ещё кардинальнее? Свезут меня на пустырь, выкинут со связанными руками из машины — я буду ползать от одного к другому, тыкаться головой в их шикарные новомодные туфельки и умолять сохранить мне жизнь, а они не послушают, поглумятся, презрительно оттолкнут и закопают. Живьём. В лучшем случае застрелят. Ну как же я мог так вляпаться? Может быть, спокойнее будет сразу повеситься? Больно. Газом отравиться? Ненадёжно, да ещё соседи на воздух взлетят, как свет включат…»

      От стука в дверь Дани вздрогнул так, что покачнулся, и без того частившее от представления жутких картин сердце начало бешено колотиться. Дани пошёл открывать — в дверях стоял Роберт Давидович.

      Парень смешался совсем: кого-кого, а отца невесты он ожидал увидеть меньше всего — скорее, ждал звонка от Васи и хотел во всём повиниться. «Уже, — пронеслось в голове Дани. — Неужели я раскрыт? Почему у них всё происходит так быстро?»

      — Роберт Давидович…

      — Своей собственной персоной, — тон миллиардера, как и выражение его лица, не предвещал ничего хорошего.

      — Вы… пришли поговорить об Илоне?

      — А ты меня не ждал — вернее, ждал не меня…

      — Нет… я не…

      — Очень убедительно — как раз в твоём излюбленном стиле.

      К такому началу Дани абсолютно не был готов: ему грубили откровенно, с порога перешли на «ты» — а между тем что-то говорило ему, что именно это обращение он заслужил: если себя так с ним вели — значит, имели на это право.

      — Я не понимаю, что вас заставляет…

      — Сейчас поймёшь.

      Роберт бесцеремонно отодвинул Дани, не забыв изобразить на лице презрение, когда коснулся его, прошёл в столовую, выдвинул стул и уселся на него, но продолжал молчать — только с нехорошей усмешкой посмотрел на парня, когда он вошёл следом и сел за стол напротив. Г-н Авасов откровенно наслаждался и замешательством своего неверного возлюбленного, и его неловкостью вследствие возникшей паузы, и своим явным игнорированием всех приличий и правил поведения.

      — Вы пришли посмотреть, в каких условиях я живу? — задал Дани явно глупый вопрос: как будто Роберт не представлял, как может жить скромный электрик!

      — А что мне смотреть — я всё это очень хорошо знаю, — ещё раз ухмыльнулся г-н Авасов. — С того момента, когда Анатолий явился к тебе в гости.

      — Что?!

      — То. Это я тебя трахал три недели. И ещё раньше я тебе устроил приглашение в центр сексутех — и обрадовался, когда ты так резво туда побежал. Возился с тобой, нежничал, по телефону откровенничал, интересные истории рассказывал, хотел, чтоб привык… А что вышло? Таким, как ты, действительно воли давать нельзя ни на йоту. Клюнул на юбку… Помнишь картинку в учебнике «Круговорот воды в природе»? Сам такой же устроил: я трахал тебя — ты трахал Илону, я тебе платил — ты тратил это на рестораны и тем самым возвращал деньги в нашу семью. Интересно, как ты нас совмещать думал? Приспособленец! А как ловко устроился, какую тактику избрал: я вас обоих боюсь — и поэтому никому не откажу. А сам думал: авось, и тут, и там обломится — отчего ж не залезть в две постели?

      Лицо Дани зеленело, серело и белело вместе с губами, которыми ему в конце концов удалось вставить в монолог Роберта почти шёпотом:

      — Я… только хотел… тебе… связаться с тобой, а у тебя был этот… аврал, ты сам говорил… Я не знал, что всё будет разворачиваться так стремительно, я вовсе не хотел, я не знал, что дело так скоро пойдёт к свадьбе. — Тут Дани осенило, и он заорал: — Ты ведь сам вчера, увидев меня, так себя повёл, сразу перевёл на семейную жизнь, чтобы я больше был виноват?

      — Ах, это я виноват!

      На этот раз ярость Роберта уже не могло удержать ничто — и он вылил на Дани всё накипевшее за последние сутки. Г-н Авасов обвинял парня в том, в чём он на самом деле был виноват, и обличал в нём то, о чём он и не подозревал, кидал хлёсткие заслуженные упрёки и вымышленные грязные предположения, он грозил ему тем, что действительно мог сделать, и тем, до чего никогда бы не дошёл, — а Дани казалось, что то, что вменяют ему в вину, и то, что ему пророчат, — единственные вещи, которых он достоин. Он со всем соглашался, но, поступая так, разозлил Роберта ещё больше: почтенный миллардер был сыт этим непротивлением по горло и заорал пуще прежнего:

      — Опять со всем соглашаешься? Опять думаешь, что, не встречая возражений, я устану, замолкну, обвинения истощу, а потом и вовсе растаю и снова приму тебя под своё тёплое крылышко? Ошибаешься. Поступил как заблагорассудилось — ну и получишь то же, с тебя надо рвать только то, что нужно лично мне, не заботясь о твоих собственных ощущениях. Во-первых, ты женишься на Илоне. Во-вторых, ты будешь вести себя с ней так, как я тебе прикажу. В-третьих, будешь держать передо мной ответ за каждое сказанное тобой слово и каждую потраченную копейку.

      — По какому праву? — возмутился Дани.

      — По праву силы.

      — Да ты пьян! — разгадал парень одну из причин необузданности своего воздыхателя.

      — Именно! Чтобы тебя подольше сегодня трахать!

      Последовавший за этим половой акт больше походил на побоище, в котором главное место занимали препирательства, а не секс. Роберт жёстко трахал Дани и ехидным голосом осведомлялся, нравятся ли его любовнику такие нежности; Дани, растерявший свою обычную покорность, орал, что нет, и добавлял, что никогда своего поработителя не любил и уступал ему только из-за своей алчности; рабовладелец парировал, что и сам своего невольника никогда не любил, поскольку его жалкий холоп может разжигать только похоть, а не светлые чувства, которые вообще нельзя испытывать к такому подлому существу, что же касается нежностей сиятельного господина, то они имели место забавы ради, для того, чтобы Дани забылся, очаровался и обманулся, и для того, чтобы то, что происходит сейчас, имело более разительный контраст с былыми ласками и тем самым больнее воспринималось. Когда все эти высокие темы были рассмотрены, г-н Авасов задался вопросом, достаточно ли умеренно пил он сегодня утром, чтобы вообще кончить; когда это наконец состоялось, Дани, только и мечтавший соскочить с ненавистного члена побыстрее, счёл, что самое страшное позади, но глубоко ошибся, потому что Роберт именно под финал приберёг самые, по его мнению, убийственные угрозы:

      — И не воображай, что ты такой прекрасный-распрекрасный, что тебя все будут любить до гробовой доски, — герр Готтвальд тебя в этом разубедил, не так ли? На иконостасе моей жены в vk ещё сотня таких же красавцев, как ты, болтается — так что скоро ты мне надоешь и снова вернёшься к обслуживанию дутых миллионерш в своих фотоателье. Что же касается Илоны, то, как она за два дня в тебя влюбилась, так же за два дня и разлюбит: память девичья короткая, а впечатлений вокруг много и женихов и без тебя будет в избытке. Моли бога, чтобы я не рассердился настолько, чтобы с тобой произошёл несчастный случай, а в ожидании этого будешь меня беспрекословно слушаться, работать на меня так, как мне будет угодно, и тем, в чём у меня появится нужда. Очень рад, что ты не кончил, теперь я во время любовных игрищ буду держать твои руки от твоего члена вдалеке или вообще их связывать. Само собой, и на минет не рассчитывай, а мастурбацией займёшься, когда я уйду: я тебе её в сегодняшнюю программу не вписал.

      Заключительный спич выдался довольно пространным — Роберт за это время успел одеться. К выходу он прошествовал, показательно не оглядываясь, и довольно громко хлопнул дверью; никакого пособия на этот раз Дани, конечно, не получил.


      Ошеломлённый раскрывшейся тайной, своей незавидной ролью и разворотом на сто восемьдесят градусов в отношении к себе своего любовника, Дани не мог ни о чём думать и с нелепой, позорной в своём бесстыдстве и в своей неприглядности позе — в носках, со спущенными портками, с красными пятнами от сильных грубых захватов Роберта на руках, растрёпанный и с эрегированным членом — замер посреди комнаты и шевельнулся, только вздрогнув от звука захлопнувшейся двери. Его мысли не могли собраться в целое настолько, что он сообразил, что ещё возбуждён, лишь когда начал натягивать на себя штаны. «Наверное, первым делом надо разобраться с этим» пришло в голову Дани, но и «с этим» дела пошли из рук вон плохо — в прямом и переносном смыслах. Поражённая психика, взбудораженные нервы не срабатывали как должно, Дани мучился с дрочкой дольше Роберта и был унижен тем, что его «Вася», растягивая экзекуцию, делал это специально, себе в угоду, а он, Дани, страдает абсолютно незаслуженно. Парень драл себя и стонал не от сладостных ощущений, а от страданий, причиняемых нежной плоти своими пальцами, от нетерпения, от желания добиться  ненавистного оргазма поскорее. Чем больше он хотел, чем более психовал, тем дальше отдалялся желанный момент. Это было невыносимо, непередаваемо далеко от того, что он когда-то, ещё до Роберта, устраивал себе на диване, только подходя к грани боли, только чуть-чуть заступая за эту грань, смакуя это касание и проходя к естественному финалу, балансируя на опасной черте. Удовольствие естества, сладострастие сильных выбросов, раскрепощение освобождения и удачное лавирование одновременно — да, он сумел, он сделал, он сильный, он красивый, он страстный, чувственный, потентный, знающий, опытный — вот такой! Это было — а теперь? В памяти замелькало, как он рассказывал Свену о подробностях поддержания необходимого тонуса порноактёрами в перерывах между съёмками сцен. Как он тонко разыгрывал это: повествовал как бы походя, изображал недоумение, пожимал плечами, якобы не в силах понять. Может быть, Дани доставляло удовольствие насмехаться над ними и повествовать с сарказмом на лице об увиденном другим — возбуждая, вызывая нездоровый интерес? Может быть, это был такой платонический садизм, может быть, Дани — действительно порочный извращенец? Ведь не случайно он досмотрел тот сюжет до конца, а потом ещё и поделился… Побудь же теперь на их месте! Дьявол!

      — Ну же, сволочь, ну же! — шипел Дани, морщась от боли и от самоиздевательства над своим мужским достоинством.

      Он драл себя и не мог ускорить разрядку вовлечением в дело простаты, к сфинктеру невозможно было прикоснуться: так Роберт его затрахал. Наконец-то, сжимая яйца и сильно надавливая на промежность левой рукой, Дани выбил желаемое правой, заорав от болезненной резкости выбросов спермы. Удовольствия практически не было. «Наверное, я на самом деле только этого и заслуживаю — так поделом же мне!»

      Горело всё: мошонка, член, задний проход. Саднило, ныло, жгло, боль опоясывала низ живота. Невозможно было сдержать злые слёзы: полученное было не то, это был не секс, это было не наслаждение — и, потеряв контроль над собой совершенно, Дани как был в ненатянутых штанах, так и повалился на диван с голым задом — набок, только бы не задеть невыносимо пылавших точек — и разрыдался от боли, стыда и унижения.

      Но это был ещё не конец. Неугомонный Роберт, с самого утра только и искавший, как и чем больнее уколоть Дани, подключился к происходившему в квартире своего любовника сразу же после того, как покинул её, едва сев в машину. В душе Роберта всё пело и ликовало, когда он смотрел на следствие своего посещения. Вот это была месть неверному Дани! И какая быстрая — мгновенная, на следующий же день! А какая сладкая и долгая — настоящее блаженство! Злорадства в г-не Авасове было неизмеримо больше, чем тяги к садизму, — слезам Дани он радовался от всего сердца. «Эту запись сохраню на веки вечные», — мурлыкал себе под нос сиятельный миллиардер уже дома, возясь с ноутом и флешками.

      Пополнив свою коллекцию бесценным видео и забыв о связи, которой обычно пользовался, Роберт побежал на кухню, громовым голосом затребовал себе на обед «что-нибудь очень острое и поживее, сухое красное с двузначным числом выдержки — и всё мне в кабинет» и прошёл к Илоне.

      Дочери отец заявил, что замуж за Дани она выйдет, потому что её родителю так угодно, но решать, что будет делать Дани, будет только он, её драгоценный папенька, лично, потому что оспаривать его главенствующую роль в отношениях с Дани никто не имеет права, тпк как он финансовый центр и:

      — Это не я соблазнил твоего Дани, как ты мне говорила, а ты соблазнила моего Дани — следовательно, это ты передо мной виновата, а не я перед тобой, следовательно, я пострадавшая сторона.

      Илона нахмурилась: у неё на ближайшие дни были планы, в которых она могла бы сыграть более главную и активную роль, но «драгоценный папенька» был настроен очень решительно — разрушать же отцовские построения, которые, судя по довольному виду Роберта, уже сооружались полным ходом, дочь не хотела — чутьём угадывала, что они выйдут гораздо более интересными, чем её собственные придумки.

      — То есть ты им будешь командовать, потому что…

      — Мне так хочется. Это для тебя довод?

      — Более чем.

      В ожидании обеда Роберт прошёл в свою спальню, развалился в постели, снова включил наблюдение, позвонил Дани и удовлетворённо улыбнулся, увидев, как парень, переворачиваясь, чтобы взять телефон, болезненно поморщился.

      — Солнышко, а это я! Первый раз ты слышишь по телефону мой неисковерканный голос — правда, как здорово? — елейным голоском осведомился г-н Авасов.

      — Очень, — вздохнул Дани.

      — Ой-ой, ты уже второй раз скривил рожу. Болит попочка?

      — Очень ценный домысел. Труда не составляет догадаться.

      — Ха-ха, ты даже не представляешь, что не догадаться, а увидеть. Ты думаешь, я не знаю, чем ты занимался сразу после моего ухода? Хотел штаны натянуть, а что-то помешало. Недополученный оргазм, да? — Роберта приводило в восторг предвкушение того, что сейчас откроется его неверному возлюбленному в такой богатый на ужасные для него откровения день.

      — Плевать я хотел на твою логику…

      — А она здесь ни при чём. Я могу с точностью до секунды твою дрочку воспроизвести. Ты так яростно наяривал своё орудие, которое тебе по понятным причинам отказывало, что я даже испугался, не оторвёшь ли. Бедная пиписька, сколько же ей сегодня досталось — и вовсе не то, чего она ждала! Но она расплатилась с тобой, когда ты запутался в своих соплях. «Ну же, сволочь, ну же!» — какая экспрессия!

      — Что?! — Дани уставился на телефон дико загоревшимися глазами, а потом принялся затравленно озираться.

      — А, вот теперь начал думать в правильном направлении. Я давно за тобой следил, знаешь, сколько камер в твоей двушке понатыкано? Только не пытайся их отыскивать: вмуровано насмерть, кувалдой не разобьёшь, только провозишься зря. Даже если хотя бы с одной что-то выйдет, на следующий день я восстановлю статус-кво. Всё я про тебя знаю, всё видел: и как ты на Свена пялился, когда он по телеку ораторствовал, и как сладко дрочил некогда — словно напоказ. Артист — артист и есть. Ты же зрителей хотел — вот и получил. Что, не ожидал?

      — Ты что… — побелевшие губы Дани не в силах были докончить ужасную мысль.

      — Особо понравившееся я в избранное складывал. Ещё с того момента, когда ты обжёгся на кухне за готовкой, помнишь? — Роберт блаженствовал, припоминая и высказывая такие мелочи, чтобы у Дани не оставалось никаких сомнений в том, что за ним следили — и уже давно, что вся его личная жизнь была как на ладони. Каждый кусок, который он клал в рот, всё то, что человек делает, не задумываясь об уместности, благовидности и приличии творимого, будучи убеждённым, что всё это, его устраивающее, никогда не выйдет наружу, никогда не дойдёт до чужих любопытных взоров.

      — Ты… просто извращенец! Как ты смел?

      — Так же, как и ты. Ты делал то, что хотел, — я делал то же самое. Разве это не паритет?

      — Это… это хамство, это такая гнусность, это вторжение в личную жизнь! Ты не имел права, это хуже, чем садизм, это уголовщина!

      — Ля-ля-ля, уголовщина! Что же ты забыл: когда я тебя растлевал и подкупал, это тоже была уголовщина — домогательства! А ты со мной посудись, посудись! «Ну же, сволочь, ну же!» Ну же, сволочь! У тебя теперь есть капиталец, до суда доехать на такси хватит? — Г-н Авасов по-прежнему пребывал в восторге. — Всё про тебя знаю, от и до! А как мне нравилась твоя дрочка в гордом одиночестве! А что ты делал в ванной! Как ты на себе гель размазывал, мыло ведь слишком грубое, а мы такие нежные!.. Но сегодня ты сам себя превзошёл! Такое бесчинство! — И Роберт снова захохотал. — Нет, не могу, как ты себя драл и помогал левой рукой, кишки там себе не передавил? И языком старался: ну же, ну же — подбадривал! Хи-хи, глас вопиющего в пустыне! И после трудов неимоверных всё же сработало, с чем тебя и поздравляю! А какой у тебя нелепый, развратный и глупый был вид в начале и конце спектакля с голой-то жопой и в носочках! Знаешь, у меня идея! Свезу я сегодня эту флешечку моей жене, посмакуем вместе, ей понравится. Это же не обыкновенная порнушка или грубое садо-мазо с плёточкой и хлопаньем по заднице — это онанизм навзрыд, тоска по ушедшему Роберту! У неё излюбленные жанры — психология и философия. Вот и оторвёмся: психология — это твои страдания из-за алчности, неконфликтости и приспособленчества, а философия — это наши размышления над ними после просмотра. Хо! Какое пикантное блюдо! После того, как я ей рассказал о твоих подвигах, она как раз собирается по твоим похождениям макси писать, будет ей документальное свидетельство. Она ещё твою фотографию присобачит в артах! А в комментариях напишет: «Вся история Даниила Страхова с Цветочной, дом 25, квартира 21, полностью вымышленная, все совпадения случайны». Хе! В её самиздате около трёхсот тысяч зарегистрированных, убрать фейки и занятых собственными творениями, прибавить незарегов — народ соберётся. Не, лучше её роман в обычном издательстве напечатать и разрекламировать, я и даром могу раздать всем желающим. И прославится наш Дани по всей Руси великой…

      — Ты сволочь!

      — Беру с тебя пример! А что тебе не нравится? Смотри, как весело получается: я тобой командую. «Шаг вправо, шаг влево, попытка к бегству — стреляю без предупреждения!» Обожаю «Место встречи»… Я тебя отпустил малость, но не волнуйся: этого больше не повторится. Тебе молиться на меня надо: вся твоя жизнь у меня на ладони. Ото всех глупостей я тебя отучу: как помыслишь что-то недостойное, сразу вспомнишь, что я слежу. Моё око всегда за тобой следовать будет. Когда я буду спать, буду тебя охране передавать. Тебе от меня не отвертеться, так что не грози мне сейчас самоубийством. За тобой и по улице следовать будут, и у фотоателье сторожить, и снотворными разжиться не получится, и газом не отравиться, и с крыши не кинуться. Тут же частное МЧС по вызову — и не ты с двадцать пятого этажа грохнешься, а твои планы. И в какой-нибудь Мухосранск ты не сбежишь: не для твоих нежных ручек и ножек километр топать к колонке за водой по колено в снегу. Ты у нас нежное мороженое… А как интересно смотреть, что у тебя с половой сферой будет: станешь ты от бедствий, тебя постигших, на нервной почве импотентом? В охотку себе теперь не подрочить: как помыслишь, сразу вспомнишь, что дядя смотрит. Никакого удовольствия, только щёчки стыдливо покраснеют. Разве что я тебе прикажу по телефону, но у меня ныне требования повысятся — будешь мне в качестве прелюдии одалиску изображать и кривляться, закутавшись в покрывало. Ха! Ты просто свихнёшься от одних таких пророчеств насчёт своего будущего, не сможешь от этого отвязаться и тебя зациклит. Вот какую я зависимость изобрёл — через месяц в дохлого импотента превратишься! А станешь бездействующим — и Илоне не будешь нужен, и никому другому. Даже мне, несмотря на моё такое чуткое сердце… Ты от одних мыслей на этом помешаться можешь. Я сейчас отключусь и пойду есть и пить в своё удовольствие, а ты сиди, ужасайся и мечись в заколдованном круге.

      — И это всё за то, что я один раз трахнул твою дочь?

      — Да при чём тут перепих с Илоной? Может быть, она с другим то же самое проделывала. Это всё за то, что ты мне не сказал. Позвонить должен был сразу же после знакомства, в крайнем случае — когда дело пошло к женитьбе. Теперь расплачивайся за своё желание усидеть на двух стульях.

      — То, что ты делаешь, всё равно несоизмеримо.

      — Проценты набежали. Впрочем, ты мне надоел. Я есть пошёл, пока!