VIII. Уединение

Мне всегда нравился деревянный дом в горах, даже землянка, при строительстве я бы использовал только натуральные материалы. В конце концов, я понял, что стремлюсь поместиться как бы в гроб, в могилку, в самом хорошем смысле, укутаться мягкой землёй и пребывать в безграничном покое. Между жизнью и смертью. В тишине и темноте. Не потакая пяти чувствам. Лишь иногда выбираться, чтобы скромно поесть то же, что едят птицы. Гора и дуб были бы моим молчаливым надгробием. Мне хорошо.

Бездну обнажает понимание вещей, и чем оно глубже, тем чище бездна – конец всех вещей. Многие люди и в конце жизни не имеют понятия о том, что такое бездна. До сих пор они ни разу с нею не сталкивались, хотя им столько лет. Чем же они занимались? Неужели, опрокинувшись в воду, совершая одиночный спуск по горной реке, или в попытке суицида, переживая первую любовь, потеряв близких людей, потеряв дело всей своей жизни, или потерявшись в лесу, или выбравшись из суеты иным образом, им ни разу не представился случай? Им придётся торопливо знакомиться с пучиной, как бы вписаться в неё и размазаться, будучи совершенно не готовыми, когда уже потеряют свою жизнь. До самого конца они игнорируют старость и всё молодятся, собирают призы, хотя сами не более чем призраки. В конце концов, все достижения приобретают смысл, когда затем становятся утратой и оставляют пустоту.

Мы просто сидим одни в пустой комнате лицом к стене, ничем не занимаясь, просто сидим так много дней. Периодически пьём чай, а затем снова садимся. Иногда бьёмся головой о стену. Мне тогда было 22 года, я потерял интерес и к образам, являющимся во сне, и ко всему происходящему наяву, не отличая одно от другого, и, наверное, впервые так строго подошёл к фантомам, хранимым и конструируемым внутри меня. Прямо передо мной разверзлась пустота, и, проваливаясь в неё, я терял части себя. Пока не осталось самосознание, которое следовало также стереть в пыль. Но я отступил, ибо нашёл грех и удовольствие в этой грани между бытием и небытием. Тогда для меня было открытием, что поле самой мысли ограничено. И хотя стало бесспорно тесно, но возникла причина жить, поскольку есть занятие по мне и, ища решение, я прельстился.

Надобно поставить в землю ящик, сложиться в него и сладко дремать, размышляя о вещах, преследуя мысль об уединении. И пусть не проникнет ни дождь, ни ветер, ни чьи голоса. Мы легко относимся к тесноте, ведь, упираясь в препятствие, продолжаем видеть вещи посредством ума. Преодолеваем слои самообмана. И не ставим «приятное» выше «неприятного». К несчастью, соединению противопоставлено разъединение. И если мы хотим соединить всё, то мы должны соединить идею соединения и идею разъединения. Но даже само намерение соединить – лишь половина, где другая – намерение разъединить. Поэтому, что бы мы ни делали, мы ограничиваем себя. То же самое касается нейтрала и не-нейтрала и всех прочих пар, от которых мы идем к универсуму, изготовление которого нельзя определить ни одним, ни другим процессом.