Как один пан в России чуть не пропал

История эта по интриге и хитросплетениям сюжета напоминает детектив. Случилась она давно – более 200 лет назад. В Костромской ученой архивной комиссии эти документы значились как «Дело № 4880 “Прошение дворянина Качковского о избавлении его от подданства Писемского с семейством Качкова. 1803 года”». Подробно описал эту историю член архивной комиссии, известный костромской краевед Евгений Дюбюк. Благодаря изданному им труду, мы сегодня в деталях можем проследить за злоключениями польского шляхтича в России. Дело объемное – более 30 официальных документов. А за ними судьба маленького человека, злой волею, обманом и вероломством брошенного на самое дно, растоптанного и униженного. Но, несмотря на горести и невзгоды, не сломленного и не оставившего мечты о свободе…

Злоключения начинаются

Поляк Ян Качковский – дворянин Белорусской губернии Сеннинского повета – страстно мечтал поступить на военную службу. Был он юн, неопытен, и о том, как можно в законном порядке стать офицером, не имел ни малейшего представления. Как раз в ту пору, в 1774 году, в польском местечке Бобр квартировали русские войска. Это и натолкнуло Яна на мысль: обратиться к кому-нибудь из офицеров с просьбой определить его в полк.
Так бы и случилось, да на беду Крачковского ему повстречался майор русской службы Алексей Иванович Писемский. История не сохранила характеристик этого господина, но, судя по поступкам, был он человеком без стыда и совести, а еще вероломным и жестоким. Яну же Писемский показался поначалу настоящим благодетелем, поскольку принял деятельное участие в судьбе юноши.

Чиновный соучастник

Писемский вывез Качковского в Могилев, обещая определить на воинскую службу. В Могилеве в то время вице-губернатором был Николай Воронин. Писемскому он приходился тестем. Воронин и помог провернуть свояку это преступное дельце. Чиновник составил документ об укреплении Крачковского по доброй воле в подданстве Писемского. Эту бумагу соучастники преступления под видом определения на службу и подсунули юному шляхтичу. Качковский, “российского языка ни мало не разумея, положась на их совесть”, подпись свою поставил. Только совесть-то у этих господ и не ночевала. Потому, сам того не ведая, Ян добровольно и навечно закабалил себя в рабство к помещику-самодуру.

Не сослуживец, а холоп

Пока были в Польше, Писемский обращался с молодым человеком доброжелательно и сердечно. Но как только пересекли границу и очутились в доме майора, отношение к шляхтичу резко изменилось. В одночасье Ян из сослуживца и приятеля стал крепостным холопом. На его мольбы: объяснить, в чем собственно дело, Алексей Иванович ответил, что Ян - его раб, поскольку в той бумаге, которую Качковский подписал, он обязался служить Писемскому до скончания своих дней.
Это был удар. Качковский протестовал - кричал, возмущался, плакал… Его выпороли, заперли в сарае. А чтоб окончательно сломить волю и окончательно закабалить, насильно женили на крепостной девке Федосье. С ужасом Ян узнал, что в России есть закон: кто бы ни женился на крепостной, должен сделаться крепостным того владельца, кому принадлежала девица. И Ян Людвигович Качковский отныне стал значиться - крепостной крестьянин Иван Антонов сын Качков.

Хотел служить, пришлось – прислуживать

Можно представить, какие страдания от такого произвола и вероломства испытал  молодой человек, чистый, восторженный, романтичный, которого обманом вывезли на чужбину и сделали бесправным рабом. Русского языка не знает, российской грамотой не владеет, возможности обратиться к кому-либо за помощью не имеет…
Лишь через семь лет каким-то чудом смог несчастный Качковский дать весточку родителям. Те уж давно считали его погибшим. Родители Качковского – люди бедные, но, узнав, что случилось, заняли денег и отправились в Россию – спасать Яна. Только хлопоты их оказались безуспешными. Хотя отец приложил к прошению на имя  губернатора все документы, свидетельствующие, что его сын – настоящий шляхтич, губернаторская канцелярия это доказательством не посчитала. Деньги, собранные с большим трудом, скоро закончились, и родителям пришлось ни с чем возвращаться домой. Похоронив всякую надежду когда-либо свидеться с Яном.
Вероятно, им даже не удалось тогда повидаться с сыном, поскольку Писемский, узнав об их приезде, спрятал несчастного. А в наказание за то, что родители узнали о его местонахождении, посадил Яна под стражу «и содержал с крайним изнурением под оной 6 месяцев». Из этой тюрьмы Качковского освободили лишь, заставив раскаяться в содеянном. От него потребовали письменно опровергнуть все поданные отцом на имя губернатора просьбы, поклясться, что добровольно женился на крепостной, и желает вечно быть в услужении у Писемского.

Это сладкое слово «свобода»

Писемский, конечно, в искренность «холопа» не поверил, и упрятал его в самое свое дальнее село - Алексеевское-Данилово Судиславского уезда. Имение это помещик перепоручил родной сестре Авдотье Карповой, а сам уехал в Москву. Писемский верно предполагал, что паныч будет искать способы вызволения из рабства. Из села Алексеевского Яну удалось спустя шесть лет подать прошение (и опять безрезультатно!) костромскому губернатору Ивану Ламбу.
Помещица Авдотья Карпова, от которой потребовали из губернаторской канцелярии объяснений, сумела выйти сухой их воды. А за ослушание жестоко расправилась с семьей Качковского. Яна с его второй женой Анисьей продала за 1200 рублей казанскому помещику Льву Голчину. А их детей – Марию и Алексея - оставила у себя.
 У Голчина Качковский, вероятно, поняв, что законным путем восстановить справедливость вряд ли удастся, повел себя иначе. Он показал себя смирным и послушным. А спустя шесть лет упросил хозяина отпустить его в столицу на заработки. Летом 1801 года, спустя почти 28 лет рабства, Качковский получает так называемый плакатный паспорт. И вместо того, чтобы заняться отхожим промыслом, едет на родину, разыскивает родителей и восстанавливается во дворянстве.

«28 лет в невинном мучении»

Но это еще не конец истории. Добившись свободы для себя, Качковский не мог оставить в рабстве детей и жену. Начинается долгая борьба с чиновничьим равнодушием, бюрократизмом и произволом. Качковский пишет прошение за прошением, ходатайство за ходатайством. Он требует освободить детей и возместить ему материальный ущерб за годы унижений. Вот строки из его письма от 13 октября 1803 года к российскому императору: “Всеавгустейший монарх, всемилостливейший государь, прими сие горькими слезами писанное всеподданейшее прошение, уважь страждуещего 28 лет в невинном мучении дворянина за то только, жертвовал своею охотою к службе высочайшей короне и лишавшего двоих детей, пожившего его до старости и не нажившего себе чем кормить до смерти, истратившее сие имение родителей моих, кои поиском меня пришли в крайнее разорение… Воззри на мое претерпеванное и на безмерно утесненную справедливость неправдою с высочайшего престола, ибо я за бедностью моею продолжать процесс не в состоянии…”

Поиски и отписки

В мае 1804 года Ян Качковский получает на руки высочайший Указ об освобождении его от подданства Писемского. Казалось бы, справедливость восторжествовала. Но до подлинного восстановления в правах пройдет еще несколько лет. Качковский даже не знает, где его семья. Как оказалось, сын Алексей умер, дочь Мария продана неизвестно кому, а жена Анисья Васильевна проживает на костромской земле. Власти разыскивать семейство Качковского не спешили. Резолюции на прошениях злосчастного шляхтича, как бы сказали сегодня, – типичные отписки. Лишь после предупреждения министром юстиции  губернатора о личной ответственности, ржавая государственная машина, наконец, заскрипела и пришла в действие… 
В начале 1806 года отыскали жену Яна в Костромской губернии. Затем вышли на след дочери, проданной в Украинскую губернию. Новые ее хозяева - помещики Сухановы - спрятали Марию в глухой деревушке под Воронежем, а на суде давали ложные показания, что никакой девицы Качковской не покупали. Но специально командированный «для производства тончайшего следствия и изъятия» стряпчий казенных дел Шредер отыскал Марию, нашел и купчую – девушка была продана за 5 рублей. В общем, лишь чудом дочь избежала судьбы отца.

Воссоединение семьи

С женой тоже все оказалось непросто. Когда Анисью нашли, та заявила, что  муж, еще когда жил с ней, имел третью жену. Потому она «иттить к нему не желает». Возможно, Анисья так сказала под нажимом своей помещицы Карповой, которая по наглости и жестокости недалеко ушла от своего брата Писемского. А, может, и на самом деле было так. Но земский суд, выполняя предписания начальства, распорядился отправить Анисью к мужу.
Долго ли коротко, но смогли-таки губернские власти довести дело до конца – в марте 1807 года семья воссоединилась. Жена и дочь были возвращены Яну Людвиговичу в Могилеве под расписку.

Вместо послесловия

Вот так, совсем по чиновничьи,  закончилась эта эпопея. Цена всего этого  – разрушенная жизнь. Молодость Яна была трагичной, зрелые годы прошли в безрадостных хождениях по судам. Да и вероятность того, что старость его была спокойной, счастливой  и безбедной, мала. Ибо в архивных материалах нет упоминания о том, что Качковский получил хоть какую-то компенсацию за страдания. А тиран его - Писемский - умер за несколько лет до того, как Ян обрел долгожданную свободу. Понесли ли какое-либо наказание вдова Писемского и его сестра Авдотья Карпова, а также помещики Сухановы, неизвестно. Желание  отдать их под суд у властей было. Но когда речь идет о сильных мира сего, судьи почему-то забывают, что закон един для всех…


Зинаида НИКОЛАЕВА