Кошачья служба

***
- Тэээк-с. Художники, поэты, фотографы, музыканты и прочие бесполезные экземпляры с тонкой душевной организацией среди вас имеются? – ротный ходил вдоль строя и устало смотрел  в какую-то одному ему видимую даль.
- Я, - сделал шаг вперед стриженый Жека. Была, конечно, мысль податься в автомеханики, но и тут, вроде, потеплее местечко.
- Сафронов? А что умеешь?
- Художку закончил. Фотографировать могу. Стихи сочинять…
- Тэээк-с, пойдёшь, значит, в нашу «поющую эскадрилью». Проверим твои навыки.
- Так точно!
«Поющей эскадрильей» называли два отделения, где комодами были сержанты-контрактники Лёнька Лис и Яшка Чайка – неразлучные кореши, снайперская пара, регулярно отчаливающая в боевые командировки. Они выступали с песнями под гитару на всех внутрибатальонных мероприятиях, собирали вокруг себя весь творческий «бомонд» и отличались крайне своеобразным подходом к несению воинского долга.

***
- Наша точка дислокации, - вихрастый Лёнька в заломленной на затылок кепке раскачал на небольшой дощатой бытовке тяжеленный амбарный замок, который расхлебенился  неторопливо, со скрипом. Яшка шмякнул о стену дрожащую дверцу и уселся на порог курить.
Жека, прижимаясь к косяку, протиснулся внутрь вслед за остальными. «Поющая эскадрилья» занимала свои привычные места. Рассаживались на колонках и усилителе, на верстаке, на бухтах проводов, на скатках старых баннеров. Лёнька стащил со стены гитару, уселся в продавленное советское кресло на высоких тонких ножках. В углу, как грустный фламинго, изгибалась стойка с микрофоном. Жека помедлил пару секунд, присматриваясь, не нашёл свободного места и качнулся вниз, чтобы сесть на пол – ноги гудели после трёх часов строевой и бесконечной репетиции парада к девятому мая.
- Стой! – Лёнька вскочил, пнул кресло на середину. – Садись. На пол нельзя.
А сам запрыгнул вместе с гитарой на верстак, место ему тут же нашлось.
Жека осторожно опустился в кресло, на него смотрели. Яшка затушил окурок о порог и встал за спиной у Жеки:
- Ну, герой дня, ты сам откуда?
- Тамбовский.
- …волк тебе товарищ, - сразу же заржали из тёмного угла.
- Да какой он волк! – возмутились на скатке из баннеров.
- Кот он, - хмыкнул Лис, наигрывая перебором, и пояснил, - Морда у него кошачья. И повадки.
- Кот Сафрон, - загудело из колонок, и Жека перестал быть Жекой.
- Какую задачу тебе ротный поставил? А, крестник? – спросил Лёнька.
- Стенд к Победе оформить, - Кот озадаченно посмотрел на валяющиеся под верстаком банки с краской. – У вас тут есть фотик, плёнка, реактивы?
- На батальоне, в штабе есть, кажись, но они хрен чё дадут, - протянул Яшка. – Мобила есть? Мобилой снимай.
- Ага, ротный сказал, что в красном углу комп есть, скидывать на него можно, - грустно согласился Кот.
- Реактивов и плёнку тебе тут всё равно никто не родит, скинешь на флешку, в увал пойдем – напечатаем тебе, чего надо будет, - решил Лис.
- А флешку?
- Флешку тебе Яшка родит.
- И провод?
- И провод. Давайте, камрады – от винта! Всё преходяще, а музыка вечна! – Лёнька посчитал вопрос исчерпанным и начал репетицию.
Кот отодвинул кресло в угол, облокотился на спину и задремал под бодрые маршевые басы. И ему снилось, что он спит. Что в казарме темно и холодно. Что синее одеяло – колется даже через пододеяльник – как в больнице или в поезде. И во сне он знал, что вот-вот включится свет и дежурный истошно завопит: «Р-р-рота, подъём!». Тосковал от того, что надо будет вскакивать и  с ошалелым от сна лицом бежать,  судорожно махать на плацу руками и ногами, изображая зарядку, потом нестись обратно - в умывалку, занять выгодную очередь у раковин – так появится шанс всё успеть. Кот спал в строю, пока шли на завтрак, спал, заглатывая холодную, скользкую, густую манку – в ней безнадёжно вязла и гнулась алюминиевая ложка. Спал на разводе, пока ротный что-то долго и монотонно говорил. Во сне шевелил губами слова гимна и думал о том, как же хочется спать и что всё задолбало. Спал над уставом внутренней службы. Спал, положив подбородок на перекладину турника. Спал и колол пальцы иголкой, уговаривая непослушную подшиву. Во сне тянул подбородок и носок: «Левой! Левой!». Спал и мечтал, что вот-вот «примет горизонт» и заснёт по-настоящему, а проснётся – дома.
- Строиться на ужин! – голос Яшки, как проявитель, обозначил реальность на бумаге Жекиного дня, беспомощно болтающегося в армейском кювете. Жека проснулся и вспомнил, что он теперь Кот.

Жека пишет Рине
«Ты не поверишь. Сегодня я наконец выспался. В такой маленькой, как домик Элли. бытовке. Там репетирует «поющая эскадрилья» - два отделения творческого сброда, кто-то из них действительно умеет играть на гитаре и петь, кто-то сочиняет музыку и стихи,  а кто-то просто тусит с ними. И я тоже теперь с ними, мне поручили оформить стенд ко Дню Победы. Надо сделать несколько кадров с репетиции парада, сфоткать караул у Вечного огня, найти портреты героев-ветеранов, которые когда-то служили в нашем батальоне, и парадный портрет царя-батюшки, то есть нашего комбата. Хоть наш командир отделения и пообещал мне помочь с техническими трудностями, но это не отменяет того,  что фотика у меня и нет, и придется снимать телефоном. Знаешь, какой он тормознутый? На длинной выдержке  всё получается смазанным, а на короткой – безнадежно тёмным. Из двадцати кадров – один удачный. Но попасть в «поющую эскадрилью» - большое везение, поэтому я не ною.
Оба наши комода – старшие сержанты, служат по контракту. Одного из них зовут Лис. И он такой правильный, идеальный, что хочется его пристрелить. Представь пионера-героя из старой советской книжки. Взгляд без страха и упрёка, спокойный, уверенный, смотрит в светлое будущее. Рядом с ним сразу начинаешь видеть все свои тёмные мыслишки и желания, понимаешь, что он тоже их видит. Чувствуешь себя мусором. И хочется срочно набить ему рожу. Второй – Яшка – попроще, он  у Лиса на побегушках. И хорошо, что я в отделении у Яшки. Они оба маленького роста и совсем не похожи на крутых спецназовцев, какими их описывают батальонные легенды. Лис меня окрестил, то есть придумал прозвище - Кот Сафрон. И я его тут же оправдал, когда заснул у них в кресле во время репетиции. И дрых до ужина. Чую, что с Лисом я когда-нибудь подерусь».

***

 Утром Кот мыл кубрик. В окне, будто вырезанный их темной жести, застыл Кавказский хребет. Свет падал на пол и искрился в полосах пены, взбитой шваброй Сафрона. Перспектива двухъярусных кроватей упиралась в фигуры Лиса и Чайки  на фоне двери. Они собирались в увольнение в город.
- Нас сегодня в парке будет ждать Леночка, - сказал Лис, произнеся имя так нежно, будто речь шла о ребёнке. Имя растворилось в солнечном луче и заблестело в разноцветных пузырьках пены.
- Чё за Леночка? Та, которая в прошлый раз сама подошла? – Яшка выговорил имя с осторожностью. Лис кивнул:
- Она подошла и спросила какую-то ерунду. Могу ли я заработать для неё миллион? Голос, как у синицы.
- Чё ты ответил? – Яшка пригладил ладонью светлый ёжик на макушке.
- Спросил, зачем ей.
- И зачем?
- Чтобы объехать весь мир.
Яшка фырнул:
- Ей лет четырнадцать что ли?
- Может, и четырнадцать, я не спрашивал, - Лис присел и что-то искал в тумбочке.
- И нафига ты её встретиться пригласил?
- Чтобы к другим не подошла. Сам понимаешь.
- Дура какая-то, - ухмыльнулся Яшка.
В кармане у Кота пискнула аська – Рина пожелала доброго дня.
- Сафрон, а тебя девушка ждет? – перевел разговор Лис.
- Наверно, - Кот шлёпнул шваброй об пол, брызги пены и воды долетели до стен.
Сержанты заржали, затопали тяжелыми берцами и хлопнули дверью.

Жека пишет Рине
«- Лис – гад, на увале совращает глупых мелких девчонок.
- Хи-хи, как ты меня?
- Рин. Я тебя не совращал!
- Но хотел бы?
- Нет.
- Я что, такая страшная?
- Ты это к чему?
- Я обиделась…
- А я в армии вообще-то, вот полы надраиваю, а ты такие вопросы задаешь. Ещё и обижаешься.
- Я обижаюсь, что ты считаешь, что я страшная.
- Ты красивая. У тебя глаза – как у оленёнка.
- Сам ты олень».

***
В столовой пахло разваренными в компоте сушеными яблоками. Солдаты разбегались с подносами, как зеленые, деловитые муравьи. Звенела посуда и ложки. Толстой подошвой шаркали берцы.
- Эй, салаги! Бутербродик с маслицем! – вопил рыжий амбал. – Сколько дедушке до приказа? Сколько? Сколько? А?
Коту был уже привычен этот балаган, он ждал, что вот-вот вскинется кто-то из его призыва и проблеет: «Товарищ старослужащий, до вашего дембеля осталось ровно тридцать один день». А рыжий похлопает его по плечу или по стриженной макушке и царственно протянет кусок белого хлеба с жёлтым кубиком масла. Но почему-то никто не подбегал.
- Ни одна сволочь! Лааадно! – рыжий размашисто сровнял масло с куском хлеба, высыпал туда половину солонки и ткнул Коту в лицо:
-  Жри!
Все повернулись в их сторону. По армейским понятиям, Сафрон не имел права отказаться. Но Кот оттолкнул руку рыжего:
- Жри сам!
Хлеб упал на пол, рассыпались крупинки соли. Рыжий одним захватом прижал рукой Жекину голову  к своему боку, задохнувшийся Кот согнулся пополам. Кто-то услужливо подал дембелю упавший кусок.
- Сожрёшь!
- Отставить! – гаркнул на всю столовую Лис и добавил тихо и чётко. - Отвали, Красный!  – Лис был на две головы ниже рыжего. Бутерброд отлетел на соседний стол и исчез.
- Да иди ты, Лисяра! – Красный отбросил Кота, отодвинул плечом Лиса и затопал к выходу. Зрители тут же отвернулись и закусили кашей. Лис о чем-то болтал с Яшкой. Сафрон поморщился, дотронувшись до пылающего уха, и неуклюже сел обратно за стол.

Жека пишет Рине
«- Типа спас, понимаешь, а лучше бы рыжий этот хлеб по моей роже размазал, чем быть теперь Лису обязанным.
- Теперь он у тебя что-то взамен может попросить?
- Да фиг его знает, чего он за меня впрягся. Явно, не просто так.
- А с девушкой у них как?
- Пришли поздно, к отбою. Довольные, как два опоссума.
- Я теперь больше никогда не буду доверять солдатам.
- А раньше доверяла что ли?
- Нет, но теперь точно не буду».


***
Через пару дней Лис с Чайкой подрались. За  столовую Кот прибежал вместе с другими зеваками, когда Лис лежал у стены, уткнувшись лицом в островок одуванчиков. На выступающем блоке фундамента темнела кровь. Яшка двумя дрожащими пальцами водил по шее друга – искал ниточку пульса. Разглядев в толпе Кота, он махнул ему и сунул в протянутую ладонь две смятые бумажки:
- Просись завтра в увал в город -  получить напечатанные фотки для стенда. Вот квитанция. И к Леночке сходи, она будет ждать, расскажи, что видел, чего не знаешь – не болтай.
- Да не пойду я к вашей бабе! – возмутился Кот. - Сами с ней разбирайтесь.
Ротный уже уводил Яшку, а пацаны, осторожно грузившие Лиса на носилки, понимающе глянули на Сафрона из-под свернутых в трубочку, почерневших от пота, козырьков.
Невесомую квитанцию Кот сунул в карман, а девичью записку – выбросил. Ветер её развернул, впечатал в брызги Лёнькиной крови на асфальте и понёс дальше – задрожали ровные строчки круглых букв с выведенным адресом.

Жека пишет Рине
«- Наши комоды всё же не поделили барышню. Она пригласила на свиданку Яшку, оставила ему записку на КПП, а Яшка должен был в караул заступать и ему записку не отдали, знаешь, не положено это – передавать письма, записки тому, кто в караул идет. Вдруг его что-то расстроит. А в карауле – оружие. Мало ли. Отдали Лису, чтобы тот потом передал. А он – прочитал записку и Яшке рассказал. И Яшка стал просить у Лиса поменяться, чтобы тот в караул заступил  и отпустил Яшку на свиданку. Лис отказался, понятное дело, сам решил пойти. Яшка ему двинул так, что он отлетел, головой о стенку стукнулся и голову разбил. Лёньку – в больничку. Яшку – в «трамвай» на губу. Так у нас называют карцер. Рассказывают – это холодный бетонный мешок, такой узкий, что не лечь, по стенам и полу – острые камни – не прислониться, ни сесть, ещё и водой пол заливают. Такая вот жесть.
- Значит, она Яшку выбрала всё-таки. А Лис приревновал. Он хотел, чтобы она с ними двумя встречалась?
- Да фиг его знает, что он хотел. А я в увольнение в город пойду. Надо забрать снимки для стенда из печати. Хоть Владикавказ посмотрю».

***
Владикавказ встретил Кота цветущими яблонями, запахами мокрой земли, листьев, асфальта. Огромными голубыми елями на площади, белыми струями фонтанов, конными скульптурами, скачущими в небо. Терек рокотал, выплевывая водопады под чугунным мостом. И казалось, будто это рычат головы львов на витой ограде, между коробок, в которых качались на ветру полупрозрачные колокольчики неизвестных весенних цветов. Жека прикасался пальцами к львиной бугристой гриве, к сморщенным носам и пастям и улыбался – вот-вот чихнут. Жёлтый трамвай привез его в парк на набережной. И теперь Кот дышал ветром и шумом струй. Под мышкой Сафрон бережно держал сверток с напечатанными фотографиями. И думал о том, что по пути от остановки заметил табличку с улицей и номером дома – тем самым, из Яшкиной записки: «Посмотреть бы на неё, интересно, что это за девушка, которая подходит на улице к солдатам с просьбой заработать для неё миллион… Та, из-за которой дерутся армейские друзья-братишки. Она, наверное, ждёт и волнуется. Точно, как раз пять часов. Надо ей рассказать… Вообще, посоветовать, чтобы не связывалась, а то кто знает этих сержантов…». Кот свернул обратно, к домам, прошел под тёмной, исписанной граффити аркой и нырнул в зелень двора. В своём камуфляже «берёзка» он сливался с пятнами света и тени на стенах домов, траве и асфальте. А вот девушку на лавочке увидел сразу и понял – это она, Леночка. Нежно прозвенел трамвай, прострекотал колесами по рельсам где-то совсем рядом. Девушка удивленно, почти сердито посмотрела на подходящего к ней солдатика, сунула ноги в белые туфли на огромном каблуке, которые скинула, пока маялась в ожидании. У неё были чёрные глаза, кошачьи скулы, как у Жеки, осетинский овал лица, русский курносый нос и светлые волосы, которые лежали на голых плечах – её легко обхватывал странный сарафан без лямок.
- Привет, ты – Леночка? Яшку Чайку ждешь? – Жека сел рядом, пристроил сверсток с фотографиями, снял кепку с кокардой и хлопнул ей по своей коленке.
- Допустим. А почему пришел не он, а ты? – голос у девушки был совсем детский, пронзительный и певучий. – Ты кто вообще?
- Я Кот, Яшка – командир моего отделения. Он попросил меня прийти к тебе и рассказать…
- Что рассказать?
Наверху со звоном распахнулось окно и выглянула суровая темная женщина, похожая на грача:
- Елена, ты опять себе где-то солдата подобрала? Им одного и надо! Я тебе говорила – держаться от них подальше? Вот будет тебе восемнадцать – что хошь делай, а пока остепенись. Тут у нас репутация – это всё! Чуть какой слушок пройдёт, и хана твоей карьере модели, никто на съёмки не пригласит. Никто! Да и я со стыда сгорю. Попомни! Сотворишь что – к отцу в Сочи отправлю! Не буду терпеть дочь-потаскуху. Перед людьми стыдно, - окно захлопнулось, как окошко в часах с кукушкой.
Леночка хихикнула и повела голым плечиком:
- Достала уже, как попугай - одно и то же. Это у неё называется «сохранять мою нравственную чистоту». Говори давай, не обращай внимания. Она не выйдет, ей, слышишь – перед людьми стыдно.
- Они подрались. Лис и  Чайкой. Яшка Лису голову пробил, не сильно, так, чуть-чуть, и его в карцер посадили, - Жека постарался рассказать как можно осторожнее, чтобы не расстроить девушку.
Но Леночка подпрыгнула на лавочке, стала похожа на маленького хищного зверька и довольно захохотала.
- Ты, значит, Яшку выбрала всё-таки?  - спросил удивленный такой реакцией Кот.
- Я ещё не решила, мне оба нравятся. Я сначала подошла на аллее к Лису. Он сидел такой… Похожий на симпатичного, домашнего подростка, который зачем-то напялил на себя форму и сержантские погоны. У него были такие глаза… Серые, то серьёзные, то смеются. Когда серьезные – лёд пробивает до костей. А когда улыбаются – будто роднее никого на свете не видела. И руки… У него удивительные руки. Не грабли какие-нибудь, а такие… Особенные, чуткие. Он цветком каштана от комаров отмахивался. Я туда – сюда прошла мимо, всё смотрела, все ноги стёрла этими копытами. И решила, что надо у него что-то необычное спросить, чтобы он растерялся, смутился, не знал, что ответить.
- И что спросила? Может ли он для тебя миллион заработать?
- Ну да. Трепло вы армейское. Вся казарма, небось, теперь в курсе. Он не растерялся, сказал, что ему самому нужен миллион, сказал, что мечта у него – дом с садом. Такой солдатик – и мечта вдруг у него… И у меня мечта – мир посмотреть. Понравился он мне. И мы с ним договорились в следующий выходной встретиться.
- Зачем?
- Типа не догадываешься? Погулять, кофе попить. Он мне потом каждую ночь снился.  Будто мы сидим и целуемся с ним всё на той же скамейке, где познакомились. Мимо идут люди, смотрят на нас и от этого ещё волнительней. Дождаться не могла, волновалась, представляла, как обнимает, сарафан расстёгивает, - Леночка покачала замочек на молнии. – Видишь, какой у меня – одним махом спереди расстегивается – раз – и напополам распадается.
Жека крутил кокарду на кепке и представлял, как она в тот выходной стояла утром у зеркала, застёгивала и расстёгивала свой сарафан, любовалась собой, томно прищуривала шоколадные глаза, выпячивала губы, расправляла волосы по голым плечам. 
- Ты модель, значит, а я фотограф, вот, видишь, снимки напечатал для армейского стенда.
- Ну да, модель. И меня часто для местной рекламы снимают. У меня нестандартная внешность – натуральная блондинка с карими глазами. Отец русский, а мама – осетинка. Но они вместе не живут. Ой, а покажи фотки.
Жека развернул свёрток. Но Леночка разочарованно хмыкнула, перебирая снимки. На неё смотрели переснятые с архивных портретов суровые командирские лица ветеранов, застыли ряды стройных колонн парада, полыхал вечный огонь в кладбищенской розетке.
- Хочешь, тебя поснимаю как-нибудь? – предложил Сафрон.
- Не надо. Я не в твоем стиле. Вот этих и снимай, - Леночка тыкнула наманикюренным пальчиком в суровый воинский пафос. И вздохнула разочарованно. И даже этот салага-первогодок в застиранном камуфляже «берёзка» - туда же. А у самого - бритая макушка просвечивает белой, как живот лягушки, кожей. И уши торчат.
- Я про свидание не дорассказала тебе. Иду я, короче, волнуюсь, будто в первый раз на свидание иду. И вдруг замечаю, что у фонтана меня ждут двое. Двое! Лёнька и ещё какой-то парень в камуфляже. Настроение упало. Ну вот, блин, и свидание - втроём. Рассердилась на Лиса. Что за подстава! Зачем так делать? Но парень – Яшка – оказался дружелюбным улыбашкой. Он сорил шелухой семечек и комплиментами. А Лис, наоборот, был как замороженный. Сидели  на бетонных плитах фонтана. Плиты были тёплые,   их за день солнце нагрело. Но всё равно, я решила, что попрошусь к Лису на колени. Яшка травил какие-то армейские байки. У Яшки был приятный, убаюкивающий голос, вкрадчивый, мягкий, потому, что он по-французски грассировал на звуке «р»… И тут подошли местные парни. Такие… В красных мокасинах. И сходу начали говорить обидное. Сержанты, похоже, осетинского не знали. Зато знала я. И мои уши свернулись в трубочки. Я уже придумывала, в каком направлении мне лучше убегать и не начать ли прямо сейчас. Лис и Яшка молча – прикинь, молча -  поднялись с бетонных плит и посмотрели на забияк. В их взглядах было что-то такое, от чего мне вдвойне захотелось сбежать. Там читалось, что они сейчас просто возьмут и убьют этих недоумков – без сантиментов, колебаний и угрызений совести. Они же из боевой группы спецназа…Местные считали это на раз и  сбежали. Я бы тоже сбежала. Но мы пошли в какое-то унылое кафе, пили там отвратительный кофе. Я нервничала, вставала, ходила вокруг столика, обнимала то одного, то другого, они улыбались рассеянно, Потом проводили меня домой. Я шла между ними, мы держались за руки, как дети, и были одним высоковольтным проводом – прикоснёшься – и тебе не жить. На прощанье я поцеловала Яшку, а Лис увернулся и я только его щеки коснулась и поймала его дыхание, как солнечный ветер – лёгкое и горячее. Мне было очень обидно. Лис стал меня бесить ещё больше. И я написала записку Яшке.
- А почему не позвонила?
- Так у этих олухов телефонов нет, говорят, что им не надо. Родных-друзей что ли нет у них? – задумалась Леночка. – Давай, хоть тебе буду звонить, если что передать.
- Давай. Ты теперь будешь с Яшкой встречаться? – спросил Кот, колупая пяткой ботинка землю у лавочки.
- Не знаю. Если Яшка перестанет с Лисом общаться, то буду, а может – и нет.
- Ты ему Лиса не заменишь, -  Сафрон испугался странности своих слов, но тут же понял, что так и есть на самом деле.
- Они геи что ли?
- Неа, они детдомовцы-сироты. И у Яшки роднее Лиса никого нет. Они друг другу жизнь спасали. Лис Чайку как-то контуженного вынес… Под пулями.
- Пф, высокая мужская дружба…- Леночка закатила глаза.- Тем интереснее. Тогда просто пересплю разок с Яшкой, чтобы Лису отомстить.
- Найди себе другого, нормального. Не играют с этим.
- Тебя что ли? Знаешь, ты тоже ничего. Глаза такие…выразительные. Губы… - Леночка засмеялась. – Идёт, отстану, если сейчас на колени встанешь и попросишь.
У Кота вспыхнули уши. Вставать из-за бесячего Лёньки - на колени! И может, она просто издевается. Но ведь Лис его защитил в столовой. И подсказал, что нельзя на пол садиться… Жека перетёк с лавочки на колени и уткнулся головой в мягкое Леночкино бедро. Она взвизгнула:
- Ой, колется, - и снова захохотала, погладила по стриженому затылку – Как бархатный… Пиши на земле свой номер, я позвоню. Встретимся после парада 9 мая.
И Кот послушно вывел пальцем на земле под лавочкой цифры. Леночка  встала, щёлкнула номер крошечным кнопочным телефоном и ушла в подъезд.

Рина пишет Жеке
«- Женя, привет, как у тебя дела? Что нового?
- Привет, Рин. Да ничего».
***
Со стендом Сафрон накосячил. «Поющая эскадрилья» ему помогала, в бытовку натащили фанеры, напилили-наколотили-наклеили рамок, тонко – тушью сделали каллиграфические подписи. Приладили в казарме – шик-блеск-красота. Оставалось только вставить и приклеить фотографии. Жека один маячил на стремянке до самого отбоя. Почему с утра в траурной раме почившего ветерана висела фотография вполне здравствующего комбата, да и сами почётные старцы перепутались в хороводе званий и наград – Кот объяснить не смог.
- Ты что – звания до сих пор не научился различать? Хххххудожник! Командира своего в лицо не знаешь?  Не знаешь? А? – орал батяня на Кота, вытянувшегося перед ним по стойке смирно. – Это не просто невнимательность! Это раздолбайство! Это глумление над святым праздником Победы! Марш на губу! Отдохни там пару суток.
- Так точно!

На губу Кота проводил Лис с забинтованной головой:
- Давай свой телефонный аппарат, а то заберут здесь и больше не увидишь.
Сафрон кинул мобилу в Лёньку, тот ловко и плавно поймал.
На посту дежурного сидел молодой летёха.
- Здравия желаю, Алексей Петрович, - обратился Лис.
- Кто тут у нас? – зевнул дежурный.
- Да раздолбай из моих, из «поющей»…
- Куда его велели?
- А куда можно?
- Дык, в «трамвай», хы-хы…
- Не, в «трамвай», Алексей Петрович, не надо. Ещё вакансии есть? В общей кто?
- Да там пара ингушей и даги.
- Давайте в одиночку тогда. Пусть отдохнет парнишка. И «вертолёт» киньте ему.
- Ладно, кину. Пачка есть?
Лис аккуратно положил на стол запечатанную слюдой пачку «LM», отдал честь, повернулся кругом и вышел.
В одиночке Жека узнал, что «вертолётом» называется небольшой настил из досок, на котором можно неплохо выспаться. Что Сафрон и сделал, порадовавшись, что откосил от праздничного парада, его даже не вывели на обязательные работы по очистке канализации – водимо, авторитет Лиса в части был железным. Печалило только то, что Кот знал, кто будет разговаривать с Леночкой, когда она позвонит, чтобы договориться о встрече после парада.
***
В казарму Жека вернулся днём 10 мая. В кубрике спал Лис в парадке, синее покрывало было конспиративно наброшено на ноги, но из-под него всё равно высовывалась подошва ботинка. Яшка сидел на тумбочке у окна, встал, услышав шаги Сафрона, и протянул ему мобилу.
- Ну как праздник? Встретились с Леночкой? – ровным голосом бездушного робота поинтересовался Жека.
Яшка махнул рукой, хмуро кивнул на Лиса, взял Кота за плечо:
- Котяра. Пойдем в бытовку, поговорим.

Там он отпер замок, привычным жестом распахнул дверь и уселся курить на пороге. Сунул сигарету и Жеке. Сафрон сел рядом и прикурил.
- Слушай, я ж не знал, что так… - Яшка закашлялся.
- Чего?
- Да Ленка. Созвонились, встретились.
- Втроём?
- Втроём. Она нас привела в какой-то офис или склад, в комнатуху какую-то, короче. Там все дела – стол накрыли, шампанское, колбаса, конфеты.
- Ну и чё ты паришься? Хорошо гульнули?
- Да погоди. Как сели, она, видать, Лёньке чё-то подсыпала. Клофелину что-ли, фиг знает. А я и не сообразил. Ну отключился он, уснул и уснул, с кем не бывает. Она ко мне. И это… Мы…
- Переспал с ней?
- Ну. А потом салют вышли смотреть. А там уж в часть пора. Я его будить. А он в отрубе. Она заныла, призналась. Я давай его откачивать. Он вроде очухался. До части на такси доехали. Сафрон, я мразь.
- Да ладно, чё ты? Она же сама хотела.
- Да из-за Лёньки. Братишку на бабу променял. Предатель.
- Ты ж не знал.
- Должен был понять. Кобель, об одном и думал. Обрадовался.
- Ях, да ладно… Ну было и было.
- Лис сколько раз меня спасал. Доверять учил. Он доверял мне. Доверял. А я вот так с ним. Помню, едем мы в армию. На поезде. Глазеем, понятное дело, в окошко, там всё степь да степь. Ковыль. И я ему говорю, мол, всё хана, заберут нас там в рабство, забьют до смерти, на органы распилят – никто и не вспомнит. А он мне: «Знаешь, Яха, человеку не выпадет испытаний больше, чем он сможет перенести. Не допустит Бог. А то, что должно быть – всё равно случится. И это надо принять. И довериться Богу». А после курса молодого бойца мы уже территории патрулировали. Много ползали в горах. И я каждый раз как на смерть собирался. Цацки там разные себе придумывал, обереги, то монете дыру просверлю, то крест пудовый напялю. Боялся. Боялся, Сафрон, до одури, аж блевать тянуло. Так и представлял, как лежу в своей кровище с половиной черепа. А Лёнька не кипишился, снарягу готовил, как Чингачгук. Я его в охапку, мол, прощай, братишка, навеки. А он: «Да иди ты». И так каждый раз. Однажды не свезло нам. Время весеннее, гулкое. Мы пошли за водой, взяли у чабанов конягу с тарой. Тара по бокам у клячи болтается, звенит. Мы идем, дышим пылью, на каменюки любуемся. И вдруг – шум – такой ровный – сильнее и сильнее. Обвал. Земля затряслась. Лёнька ремень у тары перерезал, она – вниз покатилась. А небо покачнулось и будто вслед за этими канистрами и рухнуло. Мы – махом на клячу. Кляча от камней шарахается, камни – летят сверху, пыль столбом, не видно, куда гнать, где верх, где низ. Всё гремит. Лис мне орёт: «Отпусти поводья!». У животины ноги подкашиваются, мы ведь на кляче вдвоем и со снарягой. И всё летит к чертям. Я глаза закрыл, коня за шею обнял. Конь дрожит. Шея дергается. И у меня все поджилки трясутся. Страшно было, Сафрон, умирать. А Лёнька всё о своём: «Доверься ему». Орет мне в ухо, мол. Справится наш коник, вынесет, где безопасно. Чует, как спастись. Ну я и доверился. И, прикинь, вынес нас конь из ущелья. Спаслись. А вчера Лис мне доверял. Но я не сдюжил… - Яшка кинул окурок в консервную банку-пепельницу, подпер голову руками и замолчал.
Когда Кот докурил, Чайка встал и шагнул в бытовку:
- Я туточки один побуду, гитару потерзаю. А ты вали. Тебе и оправиться надо после губы, подшиву хоть смени, раздолбай.
Жека не возражал и двинул к казарме. Яшка захлопнул дверь и запер изнутри. Сафрон остановился и прислушался. Перебора струн не услышал. И вдруг испугался так, что свело коленки. Он помчался в казарму. Влетел в кубрик и за ногу стащил с кровати Лиса. Лёнька упал на пол, застонал, заматерился, замотал головой и уставился на Жеку:
- Тебе чё, Котяра?
- Яха в бытовке заперся. Я боюсь как бы чё…
- Чего?
- Как бы не вздернулся. Жаловался мне. А потом – вот. Из-за тебя и Ленки.
Лис метнулся к двери, поскользнувшись на покрывале. Кот вылетел за ним.
У бытовки Лёнька стукнул в дверь:
- Яха, открой.
Но там было тихо. Лис нажал плечом – дверь хрустнула, но не подалась. Старший сержант подтянулся на руках и заглянул в небольшое окошко  под стрехой. Крикнул:
- Подсади, Котяра! Пыром!
Сафрон подхватил его под колени и Лис тут же встал ему на плечи, выдавил реечную раму и рыбкой улетел в бытовку.
Лилово-чёрный Яшка висел на ремне и дёргался, едва касаясь носками ботинок упавшей на бок колонки. Лёнька подхватил его за бёдра, чуть приподнял вверх, снял из петли. Чайка упал всем телом ему за плечо, пачкая спину рвотой. На пол они грохнулись вместе. Жека рванул на пост дежурного. Лис прижимался губами к Яшкиному рту, отпускал, сплёвывал, с силой давил на грудь и снова прижимался.
Яшку откачали. И прозвали живым трупом.
Про Леночку братишки больше не вспоминали. Да она и сама не звонила. Жека как-то приходил к дому, там его обругала Леночкина мать и сказала, что та уехала и больше здесь не живёт.

Жека пишет Рине
«- Как ты думаешь, Рин, бывает мужская дружба?
- Конечно, бывает. И женская тоже. Наверное, у дружбы нет пола. Она просто дружба.
- А я понял, что смерти боюсь.
- Вас там что – на войну посылают?
- Нет, никто срочников не посылает. Я просто».