Глава 9. В гостях у Павлова

 
Катерина переступила через порог и зажмурилась. Квартира сквозь вертикальные жалюзи была наполнена светло-апельсиновым светом. Павлов вообще любил апельсиновый цвет. Он никогда не называл его оранжевым. Только – апельсиновым.
Вся его посуда была такого цвета, велюр на новой мебели и кафель в ванной. Ему казалось, что этот цвет согревает его. На столе всегда стояла ваза с апельсинами.
 — Ой, подожди, — Катька бросилась вниз к машине и вернулась с огромным оранжевым, апельсиновым котом. Она усадила его на диван и обернулась к Павлову.
 — Учти, третьего я не потерплю, — усмехнулся он и потянул её за руку в спальню, ремонт в которой был уже полностью закончен, — Только глаза закрой, будет сюрприз!
И пошёл, осторожно ведя перед собой Катю с зажмуренными глазами. Когда они вошли в другую комнату, то Катерина побоялась открыть глаза.
 — Открывай же скорее, — сказал Павлов.
Катя открыла, и у неё захватило дух: большую часть спальни занимала двуспальная кровать с высоким изголовьем. Такие кровати Катя видела в мексиканских сериалах и не верила, что такое может быть на самом деле. Уставшая спать на холодной односпальной кровати после смерти мужа, она больше всего мечтала о таком вот семейном ложе. Почти 20 лет.
С покойным мужем Катя спала на стареньком диване, который в разложенном виде занимала почти всю комнату. Даже шкаф нельзя было открыть, только бочком в туалет. Бочком. Как крабы, которых в первый раз она попробовала, когда Павлов водил её на Зубовскую, в ресторан  «Три пескаря», чтобы сделать ей предложение.
Диван тот она выбросила, о чём потом очень жалела, А старшая сестра отдала ей односпальную кровать из дорогого югославского гарнитура. Они с мужем как раз меняли мебель в очередной раз.
Мебель в спальне Павлова была оранжевого цвета, под апельсин. У изголовья каждого стояла тумбочка с красивой настольной лампой с оранжевым абажуром. А на тумбочке Павлова стоял радиотелефон. Оранжевый. И где он только такой выкопал? Сам что ли покрасил?
Над кроватью висело чудное фото, напоминающее майскую поездку на Кипр.
Павлов манерно отвёл руку в сторону и произнёс: «Редкий Павлов долетит до середины такого сексодрома». Катька прыснула в кулак.
 — А это что? – спросила Катя, кивнув головой в сторону коробки с бантом
Павлов открыл коробку, а там…  Замшевый костюмчик цвета какао с молоком и розовый шарфик гофре. У Катерины закружилась голова.
 — Переодевайся скоренько и давай чай пить, уже всё готово, — Павлов вышел на кухню.
«Господи, — подумала Катя, проходя через гостиную, в которой мебель была ещё сдвинута к одной стене, — неужели я скоро уеду с этой противной Профсоюзной».
Подумала и слёзы проглотила, вроде закашлялась, чтоб Павлов не заметил. Не любит он таких сантиментов. Катерина с нетерпением ждала окончания ремонта, может быть, даже больше, чем сам Павлов. Она, как они и договорились, сразу же переедет к Павлову. Тогда сын сможет, наконец, жениться.
На кухне, куда Павлов потянул Катю из спальни, так её поразившей, её широченной кроватью, витал запах корицы и рахат-лукума. Душевно посвистывал чайник.
 — Давай, хозяйничай, Катерина, — сказал Павлов, зардевшейся Кате. Она надела фартук, разлила чай. Она видела, что он ещё во взвинченном состоянии, только старается держаться. «Устал сегодня, — подумала Катя и сказала — прошу!» И, подражая, Павлову, манерно отвела руку.
Они уселись друг напротив друга. Павлов взял Катеринину руку и поцеловал. Она хотела, чтобы они говорили только о них двоих. Предстоящие события были главнее всего в жизни. И тут случилось, то, чего Катя, даже и предположить не могла.
Павлов, раскурив свою вишнёвую трубку, сказал раздражённо: «Представляешь, Ниника моя, вчера даже на вечер выпускной меня не пустила. А ведь только звонила, просила поговорить с деканом, она ведь в мед собралась поступать. Я её уж как ни уговаривал, — она мне — нет, мама тебя видеть не хочет. Я ей — ведь собирались же опять под Cаратов, на острова! «Что я несу? – подумал с ужасом Павлов, но остановиться не мог, как — будто тормоза отказали.
Катя хотела возразить, но во рту пересохло, язык стал словно наждачная бумага. А под ложечкой появился противный воздушный шарик, и стало трудно дышать.
А Павлова понесло: «Говорю, маму с собой возьмём. Вдруг помиримся!?»
Было впечатление, что Павлов мгновенно сошёл с ума.
«Как помиримся! — подумала Катя, — Послезавтра свадьба и чемоданы уже сложены, и куплены билеты в Париж. Он что забыл или передумал?»
А шарик внутри всё надувался и надувался, казалось, вот-вот он лопнет. Она поняла, что если будет продолжать слушать всё это, то шарик внутри точно лопнет, и будет ядрёный взрыв, как сказал бы Павлов. Говорить она не могла — язык совсем не слушался её. Он только подумала: «Больно, как больно!». Ну, вот всё и закончилось. Не будет ни свадьбы, ни Парижа. И двуспальной кровати тоже не будет.
Она вскочила из-за, не снимая фартука, метнулась в прихожую и стала надевать туфли. И всё ждала, что Павлов скажет что-нибудь такое, что сердце оттает, и вернётся речь. Но он, словно ничего не замечая, продолжал: «Ты же знаешь, я Ниночку каждый год вожу на острова под Саратов. Там в Саратове у меня родня, тётка родная и сын её, мой  брат. Мы с ним похожи, как близнецы. Ха-ха. Нет, представляешь, пришёл я, чтоб на выпускной вечер с дочкой пойти, а этот хмырь, новый муж, на моём месте за кухонным столом сидит, ужинает. И «здрасссьте» мне говорит».
Он встал нервно из-за стола, раскурил потухшую трубку, отвернувшись к окну. Очевидно, он так был погружён в свои переживания, что не обратил внимания на то, что Катя схватила сумку и пулей вылетела из квартиры, хлопнув дверью. Сломя голову, она бросилась вниз по лестнице, прыгая через ступеньку. Фартук сняла уже на бегу и бросила его где-то на перила.
Всё думала, что вот сейчас Павлов выскочит за ней, схватит её в объятия и скажет: «Прости, я — дурак, сам не знаю, что говорю». Но в подъезде было тихо. Только стук её каблучков. На улице было уже совсем темно, и она никак не могла открыть машину, ключ не попадал в замок. Дрожащая рука несколько раз промахивалась мимо скважины, оставляя на двери глубокие царапины.
Когда села, то взяла из бардачка успокоительную таблетку. Завела машину, сняла с ручника и уже хотела тронуться с места. Но вдруг слёзы полились градом. Она заглушила мотор и уткнулась лицом в руль, поверх своих рук. Так, уткнувшись, она прорыдала до полночи, всё ожидая, что Павлов пойдёт искать её. Наплакавшись, Катька уснула прямо на руле. Так она и спала в открытой машине, когда на город обрушилась гроза. Капли застучали по ветровому стеклу и кожаным сиденьям. Но Катерина не слышала этого, сон после слёз и принятой таблетки был столь крепок, что даже раскаты грома не разбудили её. Налетевший ветер наполнил собой сложенный капюшон кабриолета, поднял его и крепко захлопнул на положенных местах.
И... машина сдвинулась с места. Набирая скорость, она покатилась вниз, к набережной. Подскакивая на булыжниках, которыми был выложен переулок, и набирая скорость.А Катька спала как убитая. Внизу переулок выходил на набережную, где проходила линия трамвая. Было уже раннее утро, и вагоны вышли на линию.

*   *   *

Сашок возвращался с пикника из-за города. Подъезжая к Москве, он видел, как гроза накрывает город, и гнал машину всё быстрее и быстрее по пустым улицам, чтобы успеть домой до ливня. Он был слегка поддатый после шашлыков у друзей, и настроение у него было хорошее. ГАИшники знали его джип, поэтому была надежда, что не тронут. Да они все и тоже  попрятались перед наступающей грозой. Сашок повернул на набережную и, подъезжая к своему переулку, где только недавно он купил целый этаж особнячка, увидел свет от фар встречного трамвая.
Он так и не понял, откуда появился этот глазастый крошка-кабриолет вишнёвого цвета. В тот момент, когда машина ударилась в высокий камень бордюра на набережной и подпрыгнула, как лягушонок, с одной стороны в неё врезался трамвай, а с другой стороны, прямо в бензобак — Сашкин джип. Машинка моментально превратилась в пылающую скомканную бумажку. Сашка успел дать задний ход.
На глазах вагоновожатой и водителя джипа, в момент удара о бордюрный камень, через полыхающий капюшон кабриолета огненным факелом вылетела женщина, сидевшая за рулём, и упала в воду Яузы. Машинка следом перелетела чугунное ограждение и с шипением рухнула в воду, не успев взорваться.
Женщина-вагоновожатая с визгом выскочила из трамвая и стала своей курткой сбивать пламя, перекинувшееся на рекламные наклейки трамвая. Сашок выпрыгнул из машины и, как сумасшедший, стал набирать 911 на своём сотовом телефоне.

*   *   *

Проснувшись утром и вспомнив вчерашний день и ссору с Катей, Павлов пришёл в ярость. Дурак, какой же дурак!
 — Точно, я начинаю сходить с ума, — подумал Павлов. Он даже не помнил, что наговорил Кате, только жгучая вина обжигала душу. Обидеть Катерину... Всё равно, что в казино свою жизнь проиграть. Или ... Да можно сколько угодно придумать этих или. Надо мчаться, бросать цветы к ногам и падать на колени. Искать всю жизнь. Найти. И так глупо потерять. Нет, этого он допустить не может. Редкий Павлов... Ах, да что там. Действительно, редкий … Д-У-Р-А-К! Он метался по квартире, вещи валились у него из рук. И руки. Руки тряслись, как у пропойцы.  А ему делать сегодня три плановые операции на сосудах.
Сколько времени? О-о-о! уже полдевятого, а ведь надо было в семь утра позвонить, чтобы машину из сервиса подогнали. Теперь придётся тащиться своим ходом в Измайлово. Он полез в гардероб за чистой рубахой.
Павлов спустился вниз к трамваю и не сразу понял, что происходит на набережной.
Перегородив трамвайные пути, стояли пожарка и скорая, чуть дальше — машина спасателей 911 с летучей мышью на двери и подъёмный кран. Капитан в ярком милицейском жилете с надписью ДПС ловко командовал жезлом на проезжей части.
Проезжающие машины притормаживали.
 — Эй, командир, чего там?
 — Давай, давай, проезжай! Счас штрафану! Видишь, пробка, — не утруждал себя объяснениями милиционер.
У бордюра стоял запыхавшийся водолаз, утиравший лицо вязаной шапочкой: «Не, ребят, быстро мы её не найдём. Здесь стремнина и ил. В момент заволокло».
Рядом, на переднем сиденье джипа сидел молодой человек лет 25. Обхватив голову руками, он издавал лишь один звук: «УУУ...» А врача скорой, который пытался сделать ему укол, он отталкивал.
В этот момент кран, вызванный спасателями, поднял над водой то, что осталось от Катькиного кабриолета, из которого вместе с водой и илом вывалилась её сумочка, но один из спасателей успел подхватить её.
Павлов остолбенел, узнав Катеринину машину по болтавшемуся номеру. Затем повернулся и пошёл медленно назад, к своему дому. Ноги у него онемели. На деревянных ногах он поднялся вверх по переулку, вызвал лифт. Как доставал ключи, открывал квартиру – ничего не помнил. Голова сделалась тяжёлая, и в ушах гудело.
А сердце, казалось, выскочит из груди, так часто оно билось.
Он пришёл в себя, когда трубка, снятая им с телефона, загудела. Он посмотрел на неё бессмысленно и поставил в гнездо аппарата. Даже не мог вспомнить, куда хотел позвонить.
Катя, Катенька! А я-то ведь квартиру купил на твоё имя. В том доме с рыцарями на Арбате. Свадебный подарок хотел тебе сделать. И окна выходят туда, где была раньше Собачья площадка. Хотел внести тебя туда из ЗАГСа на руках. Как бы жили мы с тобой. Как голуби! Я так долго искал и ждал тебя. Но ты меня покинула навсегда. Нет, это я сам прогнал своё счастье. Дурак!
Ох, как сердце жмёт опять. Как я буду жить без тебя, Катя!?
Он выдвинул ящик прикроватной тумбочки, вытащил тонометр. Так… Ничего хорошего. Принял таблетку. Потом пошёл на кухню и взял чистый бокал. Достал из бара непочатую бутылку виски, наплевав на все врачебные запреты, которые он сам давал своим больным. Как врач, он прекрасно понимал, что принятое лекарство несовместимо с алкоголем, но теперь ему было всё равно. Плеснул виски в стакан. Но не притронулся к нему, стал пить из горлышка. Голова «поехала», выступили слёзы. Чёрт, бутылка уже пуста. Он вытащил вторую. Потом третью. Бросив на пол  пустую бутылку он схватился за сердце. Вытащил из тумбочки пузырёк с каплями. Но понял, что до кухни за водой дойти он не сможет, — ноги не держат совсем. Попробовал встать, но завалился на бок. Протянул руку к мензурке с лекарством, но рука дрогнула, опрокинула мензурку, и в комнате сразу резко запахло сердечными каплями. Он хотел слизнуть их с тумбочки, но тело больше не слушалось его. Он завалился на спину и захрипел. И полетел куда-то по длинному коридору. Только ветер свистел в ушах, а руки и ноги болтались, как бельё на верёвке.
Павлова нашли на третий день после Катиной катастрофы рабочие, которые ремонтировали его новую квартиру. Он лежал на кровати, совершенно седой. На тумбочке, рядом с опрокинутой мензуркой, белело пятно от пролитых сердечных капель, а на полу валялись три пустые бутылки виски и рассыпанные таблетки нитроглицерина.
Рабочие, решившие, что он мёртв, вызвали милицию и скорую помощь. Но не таков был редкий Павлов, чтоб взять и просто так умереть. Когда его на носилках укладывали в карету скорой помощи, он застонал. Пришёл в себя.
 — Сто лет жить будешь, Вован, — сказал ему знакомый фельдшер, приехавший по вызову.
Павлов попытался улыбнуться, но снова потерял сознание.
 — Ну, теперь гони, Валера, — обратился фельдшер к водителю, — теперь уж нам его потерять никак нельзя. Видать, в рубашке родился.

=========================
Купить книгу бумажную или электронную вы можете перейдя по ссылке внизу страницы
или на сайте магазина Wildberries