Что пишут к Победе?

               
                «Бельские проколы». Продолжение темы.
      Рецензия на рассказ «Офицеры» Р.Сагинбаева в 5, 2010 «Бельских просторов»
 
  Прошло 65 лет со дня Победы  – и это, наверно,  последняя  круглая дата, до которой дожили участники Великой Отечественной  войны.
 И вот он, победный май, ознаменованный в литературных журналах рассказами о войне, очерками, воспоминаниями.
Молодой человек, студент филфака пединститута,  взялся писать о войне к юбилею Победы. Само по себе похвальное желание, хорошо, если бы еще подкрепленное  знаниями  - пусть полученными из воспоминаний, документов, дневников, книг – мало ли
материалов можно  найти!
«Бельские проколы» - так назвал свою статью о журнале  критик и обозреватель Виктор Топоров.
К сожалению, и здесь ляпы начинаются с первых строк.
В армейское подразделение  возвращается молодой боец. Писатель называет его далее – солдат, хотя до указа от 06.01.1943 солдаты в Красной армии именовались красноармейцами . Прибывает он  из госпиталя.
И начразведки  тут же посылает его…- куда же и послать при такой должности! – в разведку!
Читаем дальше.
« Шматов  (офицер, коммунист - прим. Н.Т.) угрюмо сказал начразведки: «Дайте другого» - на что тот лишь развел руками»
Лейтенант Шматов догадывается, что ничего хорошего от такого «разведчика» ждать не приходится, но  - коль начальник разведки развел руками,  куда деваться!
Должности такой, начразведки, в природе не было!  Могла быть разведрота, и командир
( а не начальник, не директор, не заведующий)   мог послать в разведку и офицера, но уж с кем разведчик пойдет  в разведку – он подбирал себе сам. 
В разведке может случиться всякое, может, придется на земле ночь пролежать, ползти по-пластунски,  зачем же туда – из госпиталя?  А потому что «руками начальник развел» - ну и пойдешь!
Пошли. Завидев разъезд, нырнули в кусты, и тут, в кустах, едва залеченный молодой боец Гаврилов кричит: Ай!
Наступил на муравейник!  Как не закричать!
Где же писатель Сагинбаев, сам деревенский житель, видел в кустах муравейники? Лесные муравьи строят их всегда под деревом. И зачем так громко кричать? Тем более в разведке! Муравьи ведь – не звери, не тигры лютые.  Ну, что делать, послали такого неопытного!  Других, как видно, не было в отряде.
Тут как тут – фашисты! 
На ночь пленных поместили в подвал. Заботливо перевязали раненую руку  Шматова, который, видя, что на них, прячущихся в кустах, наставлены три автомата, зачем-то  - очевидно же, что не опередит - срывает с плеча винтовку и целится в ближайшего фрица. Ну и получает  в ответ.
Утром – на допрос.
 «Коммунист?» - перевел вопрос немецкого капитана молодцеватый  паренек с белой повязкой на правой руке ( надо бы: на рукаве – прим.Н.Т.), грубо тыкая пальцем в Шматова.
- Партийный.
- А ты? – палец уткнулся в Гаврилова.
- Нет... Ком... Комсомолец, - тихо прошептал солдат.
А дальше? Читатель, тебе в жизни не догадаться!
«- Хотите ли служить великой Германии и нашему фюреру?»
Не знает г. писатель, что партизан обычно расстреливали на месте  ( а чаще применяли зверские способы расправы, потому  что  ненавидели партизан больше, чем бойцов: армии все-таки по статусу положено воевать), военных отправляли в лагеря для военнопленных, а мирное население – в рейх на  заводы и к бауэрам, а саботировавших работу и совершавших побег – в концлагеря.
Коммунист Шматов:
«- Никто из нас вам, собакам, служить не будет»
Достойный ответ!
Только вот  - вопроса такого не возникало у фашистов!
Далее выясняется, что немецкий капитан, говорящий с легким акцентом по-русски, - это бывший односельчанин Шматова, только тот был до революции крестьянским мальчишкой, а капитан – фамилия его Никитин – владельцем имения, затем белоэмигрантом.  Себя он теперь называет «педантичным немцем».
А вот это уже не просто ляпы! Белоэмигранты не опускались до сотрудничества с фашистами, во Франции многие из них были участниками Сопротивления, да и понятно, что никто бы в армию Вермахта – объединение сухопутной армии, военно-морских и военно-воздушных сил фашистской Германии, проведенное Гитлером в 1935 – русского, да еще с русской фамилией, брать бы не стал.
(Немцы, правда, оставили в Югославии  «Русский стрелковый корпус» под командованием Штейфона, через который прошло до 15 тысяч человек. Корпус этот состоял из старых русских эмигрантов. Они вправду были добровольцами, но  немцы разрешили им сражаться лишь в Сербии против партизан Тито.
«Одна казачья дивизия», – пишет Свен Стеенберг, – «которую создал Штауффенберг, уже в конце апреля была также переведена в Югославию». )
  А далее, в  подтверждение своих слов, наверно, Шматов еще и плюет на пол блиндажа, чисто вымытый… денщиком!
Слыхал   автор, что были какие-то денщики, а где, когда, у кого – не  важно.
Блиндаж откуда взялся?  Только что был разъезд, кусты…
А блиндаж – полевое укрытие от снарядов. В нем главное – крыша, а не пол. Пола, скорее всего, и вообще никакого в блиндаже нет.
 За отказ служить в армии Вермахта Шматова ведут на расстрел.
«Подвели к кирпичной стене какого-то строения, стоявшего в середине деревни».
Зачем же блиндаж, да еще с настеленным полом? Да, аккуратные, педантичные немцы!
Ведь в деревне есть дома, какой-то подвал, где они продержали пленников всю ночь, есть разъезд (скорее это станция  получается с железнодорожным разъездом), для чего же строить блиндаж, как в чистом поле!
А вот комсомолец Гаврилов не выдержал и прямо в лицо Шматову кричит:
 - Ты пожил, а я жить хочу!
Соглашается, стало быть, служить в фашистской армии! Как легко туда попасть! Сброд, а не армия!
Гаврилов, видя, как расстреливают его товарища, с кем в разведку ходил, говорит:
- Собаке – собачья смерть.
На что немецкий капитан Никитин ему отвечает:
- Собака – это ты, а он погиб как  офицер, защищая честь российской армии!
Фашистский офицер (сам предатель, коль русский, пошел служить фашистам) учит советского бойца преданности родине!
И невдомек автору, что армия называлась Красной.
Но зря Гаврилов старался. Презирают и немцы предателей. Расстреливают  обоих.
Вот такой рассказ. О литературных его «достоинствах» уже и говорить не имеет  смысла, их тоже много.

   Это не только представление молодых о войне, но и представление о том, что можно писать, не сверяясь ни с документами эпохи, ни со свидетельствами ветеранов и очевидцев, ни с богатой литературой, посвященной этой святой для народа  теме – теме Великой Отечественной войны.