Рассказ ветерана

Рассказ этот я собирался написать уже давно. Да, пожалуй, с того самого момента, как услышал эту историю. И даже начал было писать. Рассказ должен был называться… «Первый бой лейтенанта Кречеткова». Но тут прямо в первой строке будущего рассказа появился этот сорванец и сын полка Васятка со своим криком, и всё вмиг изменилось… ветеран-танкист, который должен был быть здесь изначально, вдруг стал артиллеристом, а сорок четвёртый год стал сорок вторым... В общем, получился совсем другой рассказ. Так что писать о ветеране пришлось заново:

Лето в тот год устроило большую пакость. Холод и дожди заперли нас дома, не давая ни погулять, ни искупаться. Злились мы сильно. В этот бесконечный дождь мы не просто сидели по своим верандам, ежеминутно выглядывая в окна, не показался ли в каком-нибудь дальнем, набитом облаками небе маленький кусочек лета, и по указанию родителей читали списочные книги. Осенью наша классная, а заодно и литераторша Марья Ивановна будет довольна. А вот мы... Мы ругали лето теми бранными словами, какие только знали. И лето нас за это наказало: в последние три дня августа установилась такая жара, что даже взрослые полезли спасаться от неё в воду. Казалось, что лето вдруг опомнилось, и решило вернуть всё украденное сразу. Да что толку. Через два дня, да-да дня, а не месяца нам нужно было садиться за парты. Вы представьте себе, какое нас охватило разочарование: жизнь только-только стала налаживаться, а завтра уже первое сентября. Горе-то какое. Оно – первое сентября и так беда, а тут ещё и погоду выдали сразу за всё лето. Трагедия, одним словом…

И вот собираемся мы по самой настоящей июльской жаре в школу, бредём с букетами, и обсуждаем единственный вопрос: когда нас отпустят со школьной каторги на речку. Пот уже промочил наши рубашки, да и наверстать упущенное лето хотелось донельзя. Но сбежать было невозможно.

- После линейки сразу не отпустят. – Грустно сказал Мишка.

Мы горестно с ним согласились. Будет ещё классный час, потом урок мужества. Восьмой раз идём в школу и всю программу «праздника» давно изучили.

- Не раньше двенадцати. - Сказал кто-то и вздохнул. Остальные вздохнули следом.

- Ладно, расстраиваться. – На Мишкиной физиономии не отразилось никакого признака радости, зато грусти стало капельку поменьше. Он продолжил:

- Может дядю Пашу опять на урок приведут.

- Может… - Согласились мы и, поднимая первую за всё лето пыль на дороге, закричали хором:

- И тут КАААК…

И тут как раз мы увидели директора с завучами, стоявших недалеко от крыльца школы за яблонькой, и замолчали…

- Значит, без Архименко никак? – Расстроено спросил директор.
- Нет, Сергей Степанович. – Вздохнули оба завуча одновременно. – Сами знаете, и так не хватает ветеранов на все классы.

- Ну, вы хоть… - Расстроено начал было директор, но осёкся.

Сделать с этим ветераном ничего было нельзя. Сколько не старались, сколько тот не обещал, но потом, увлёкшись рассказом о своей судьбе, забывал все свои клятвы и обещания…

- Ой… - Тихо простонала одна из завучей. – Мы же на этот класс практикантку поставили вместо Марьи. Может деда в другой класс посадить?

- Чтобы над нами теперь вся школа смеялась? Вы в своём уме? – Строго провёл взглядом по своим замам директор. – Дело молодое. Выкрутится. Покраснеет немного, а старика в другой класс сажать нельзя. Иначе будет скандал. Эти хоть привыкли. - Директор кивнул в нашу сторону. Мы их разговора не слышали, но пылить на всякий случай перестали. – А если и другой класс их рассказы подтвердит? Я не директор и вы не завучи…

Все трое вздохнули.

Мы поздоровались громко и хором, а затем вошли в школу.
 Перед линейкой нас познакомили с новой классной руководительницей, так что почти всю линейку мы обсуждали «нашу новую». Парни говорили о её больших глазах, девчонок интересовала исключительно грудь. Что поделать – восьмой класс… После колокольчика все вслед за десятиклассниками рванули по классам, в надежде поскорее отделаться от школы. И только растерянные первоклашки да лепестки садовых цветов остались на площадке перед школой.

- Ребята! – Радостно сказала наша новенькая классная с большими глазами, когда мы, наконец, уселись за свои парты. Честно сказать, никто по ним не соскучился. – Сегодня мы на уроке познакомимся с ветераном войны, героем и… просто хорошим человеком… Павлом Ивановичем… Архименко! Давайте ему похлопаем!

И первой ударила в ладошки.

Добрых пять минут до этого мы сверлили «нашего» деда глазами. Ещё бы: уже три года он приходил к нам на урок мужества и рассказывал нехитрую историю своего единственного боя, которую мы уже знали наизусть, но всё равно надеялись, что его снова пришлют в наш класс…
Мы дружно захлопали, а Мишка, пользуясь растерянностью новенькой училки, громко крикнул «Ура!».

- Ура! – Закричали все вслед за Мишкой.
 
- Павел Иванович, расскажите, пожалуйста, ребятам о войне, о том, как вы воевали, где потеряли руку… - Начала неуверенно новая классная, и глаза её и без того большие сделались ещё больше.
- Ну что сказать? – Дядя Паша привычно повернулся так, чтобы пустой правый рукав, заправленный в карман пиджака, был не очень заметен. – Когда началась война…

Десять минут свободного времени у нас теперь было. Вместо того, чтобы в очередной раз слушать, что дядю Пашу призвали в августе сорок второго прямо с поля, где он вместе с другими колхозниками убирал хлеб, и о том, как дальше он учился в танковом училище в Ульяновске, мы вернулись к обсуждению нашей классной. Та же стояла и, открыв рот, слушала рассказ дяди Паши. А он, подбираясь к самому важному моменту своей жизни, говорил всё быстрее, и, наконец, начал махать своей рукой, заменяя жестами слова, которые не успевал сказать в спешке. Теперь дядя Паша был уже не среди нас, обормотов, родившихся через пятнадцать лет после войны, а там, в своём танке, около польского местечка, названия которого он никогда не знал…

С этого момента можно было слушать его снова. Ребята поутихли, а девчонки, которым война никогда не была интересна, продолжили шушукаться.

- Когда мы попали на фронт, Красная Армия уже гнала немцев по Польше… - Продолжал свой рассказ дядя Паша, когда мы с Мишкой стали слушать его снова.

- Где мы были, я не знаю… Впереди тебя идёт танк весь в пыли, мы за ним… - Прошептал Мишка.

- Откуда я знаю, где мы были… Едешь за передним танком. Одна пыль и ничего не видно… - «повторял» за Мишкой дядя Паша.

- Садись, Захаров. Два! – Прошептал я другу.

- Сам дурак! – Ответил он тихо, и мы стали слушать дальше.

- Вдруг Бах! – Подскочил дядя Паша на учительском стуле. – Первый танк подбили! Что? Где? Ничего не видно – одна пыль…
 
- Пашка! Пашка! Откуда стреляли? – Как всегда не своим голосом прокричал дядя Паша.
Это, вроде как, его командир спрашивает.

- Откуда я знаю! Может из-за перелеска? Отсюда не видно. Кричу я в ответ. – Дядя Паша вскочил и, схватив мелок, быстро нарисовал на доске кривую дорогу, огибающую перелесок. Первый подбитый танк был как раз на самом изгибе. Остальные до него ещё не дошли…

- Колька-радист орёт, что комбат требует идти вперёд.

- Куда? На смерть? – Это уже командир танка Женька.

Но танк, что стоял перед нашим уже, задымив выхлопом трогается вперёд. Десять метров…. Двадцать… Взрыв! В открытые люки вываливаются на землю танкисты.
- Трое выскочило! – Кричу я. – Трое!

Это значит, что ещё двое остались навсегда в танке…

- Наша очередь… - Скулит Колька. – Наша…

- Трогай. – Приказал чей-то незнакомый голос. Я обернулся. Кроме командира танка Женьки Иванова только заряжающий. Сидит глаза круглые и снаряд в руках к животу прижал. Жить всем охота…

-Трогай, гад! – Орёт Женька. – Заряжай осколочным! Всем смотреть направо. Орудие туда же.
Я немедленно начинаю поворачивать башню. Тряхнуло, значит, поехали. Ой, мама... Смотрю в прицел. Первый горящий танк, второй, поле за перелеском…
Весь класс уже давно сидит, затаив дыхание и ждёт развязки…
 
Поле. Пустое поле и невидно ничего.

- Пусто! – Кричу я.

- Не вижу! – Отвечает водитель.

- И я не вижу! Но она где-то здесь! – Кричит Женька. – Здесь! Здесь! Здесь!

И тут как Ё….т!!!!


Дядя Паша не слышит ни нашего смеха, не видит ошалевшей учительницы. Он рассказывает свою немудрёную историю дальше. О том, как очнулся он только в госпитале и уже без руки. Как через полгода перед выпиской вручили ему орден «Красной Звезды». Рассказывает дядя Паша о своей дальнейшей жизни, а по щеке его стекает слеза…