Валенки
Летом, в жару, они, как горох, рассыпались на земляном полу. Спали на грубых матрасовках, набитых сухим сеном, укрывались кто чем, латухами. Была в хозяйстве выделанная коровья шкура, тоже служившая одеялом или подстилкой. Кровать в избе одна, родительская. Да и ставить их негде - изба небольшая, в одну комнату. Тут тебе и кухня, и спальня. Совсем маленьких деток супруги клали спать с собой.
Под окном заскрипел снег, в замёрзшее стекло опять тихонько поскреблись. Аграфена накинула на бязевую сорочку без рукавов тяжёлую коричневую шаль, надела на босые ноги серые валенки. Не торопясь, зажгла керосиновую лампу, ценную вещь в их хозяйстве, вышла в холодные сени. Мороз тысячами тонких иголок тут же стал колоть её тёплое тело. Постояла минуту, прислушиваясь, негромко спросила:
- Кто там?
- Откройте, Бога ради. Замёрзла, пустите переночевать, - раздался просящий женский голос.
- А что ты ходишь по ночам?
- Да вот иду в Софийск. Никаких попуток сегодня: ни машин, ни саней. И на ночёвку никто не пускает. Ваша изба уже третья.
- Понятно, боятся чужих, вот и не пускают.
Хозяйка вынула маленький крючок из петельки, распахнула дощатую дверь небольшого коридора.
- Ну, заходи! Мужику не открыла бы, мой-то уехал, - сказала она незнакомке.
Пропустила её вперёд себя из морозных сеней в дом, разглядывая женщину сзади. Та одета не Бог весть как, не богато. Сапоги кирзовые - это зимой-то, в мороз, длинная тёмная юбка, ватник. На голове – плотный шерстяной платок.
- Накормить нечем, всё съели за ужином. Чай горячий будешь? - спросила она, закрывая дверь избы. - Ещё не остыл. Правда, только морковный, насушили её осенью.
-Да, буду, согреться хочу!
Аграфена взяла с печки стальной, повидавший виды чайник. Пятнадцать лет ему, без малого. Это - подарок её родственников на их, с Иннокентием Иванычем, свадьбу, на обзаведение хозяйством. Чуть не ведро воды в него помещается - для их большой семьи в самый раз. Самоваров у них, отродясь, не было. Насыпала в большую алюминиевую кружку сушёной моркови, залила её горячей водой.
- Хлеба тоже нет. Не положен хлеб колхозникам, даже на трудодни. Едим картошку, да рыбу, благо не перевелась ещё в Амуре. Дотянуть бы до весны с такими едоками, - указала она рукой на спящих детей. – А ты, что так легко одета? Путь–то, поди, не близкий?
- Да, когда идёшь - не холодно. Надеялась, подвезёт кто-нибудь.
- А идёшь откуда?
- Из города.
И путница назвала ближайший город, что строили комсомольцы. Гостья с удовольствием выпила чай, грея руки о кружку, поблагодарила. Не раздеваясь, легла на лавку - ту, что указала ей хозяйка. Сняла платок, скомкала его себе под голову. Вскоре притихла. Аграфена погасила керосиновую лампу, легла на супружескую кровать и тоже быстро заснула.
Утром, когда в окошках забрезжил серый рассвет, она проснулась. В доме уже прохладно, вторых рам в окнах нет. Ситцевые занавески в мелкий цветочек местами примёрзли к узорчатому льду, намёрзшему на стёклах. За ночь он немного подтаял от домашнего тепла, и водичка стояла на узком подоконнике, готовая вот-вот заструиться вниз, на пол.
Чтобы этого не случилось, они клали на подоконник длинную тряпочку, один конец которой опускали в баночку или бутылку, подвешенные под подоконником, и вода по ней стекала в эту тару. Пока ещё стеклянная баночка висит пустая, выливать нечего.
Хозяйка глянула на лавку, где спала женщина, попросившаяся на ночлег - на ней никого нет. Аграфена опустила ноги на холодный пол, нашаривая ими свои валенки. Валенок около кровати тоже нет.
- Куда же они подевались? - спросонья подумала она. - Вчера же здесь их сбросила.
Их нигде не было, единственной пары на всю семью.
Она прошлёпала босиком до самодельного кухонного стола - там у неё припрятано три рубля. Подняла клеёнку, пошарила рукой - пусто. Не веря себе, заглянула под неё - "трёшница" исчезла. Аграфена села на кровать, ссутулилась. Ночная гостья прихватила всё, что можно было украсть в бедной семье.
апрель 2020 года
Свидетельство о публикации №220051101339
Надежда Усягина 05.08.2020 20:38 Заявить о нарушении
Надежда Крень 06.08.2020 17:07 Заявить о нарушении