Бремя желаний. Глава 17

      Глава 17. ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ


      Роберт последовательно напивался от обеда до полуночи: сначала — вином, потом — ликёрами, после — коньяком, под конец — всем вперемежку. Мысли у него были настолько пёстрые, что автор ограничится лишь сообщением о преобладании в них образа подлого коварного изменника и приспособленца г-на Страхова и перескажет последнее соображение г-на Авасова: «И фамилия у него гадкая», — подумал обманутый воздыхатель и отключился.

      В первую же секунду по пробуждении на следующий день на бедного бизнесмена накинулось новое несчастье под названием «похмельный синдром», ему казалось, что в ночь по его злосчастной голове пронёсся табун необъезженных лошадей, — пришлось приводить себя в порядок таблетками, водой с лимоном и крепчайшим чаем. Когда мысли о развратном Дани снова стали посещать уязвлённое сознание, стало понятно, что последствия вчерашних возлияний нейтрализованы, — Роберт распорядился, чтобы ему подали машину и, прихватив с собой всё запротоколированное на флешках геройство своего ветреного возлюбленного, поехал к Анастасии; ворвался он к ней в абсолютно растерзанных чувствах:

      — Настя! Я чуть не сделал Дани импотентом! Или уже сделал, только не понял!

      — Как и я, — невозмутимо ответила фиктивная жена. — Ты что, ему член стал отрезать, но нож затупился, и ты не довершил начатое?

      — Нет — я его до этого довёл!

      — Ну и слава богу, а то с обрезанием выходят канон АнК и насилие, а я давно не выкладываюсь по первому и не люблю второе.

      — Настя! Как ты можешь так легко к этому относиться?!

      Женщина только пожала плечами, припомнив фразу персонажа знаменитого романа:

      — «Какое мне дело до бедствий и радостей человеческих»…

      — Это же трагедия!

      — Для кого? Нас семь миллиардов, половина из них — мужчины. Одним импотентом больше, одним меньше — какая разница…

      — Но это же его несчастье!

      — Ну и хорошо, что его. Можно подумать, ему есть дело до моих…

      — А что у тебя? — заинтересовался Роберт.

      — У меня ничего, но я страдаю за других, что твой Дани делать не любит.

      — Он же тебе нравился!

      — Это когда было! Сейчас он в подвале моего архива — давно пройденный этап, — возразила Анастасия. — И вообще, — люди умирают, вон по всему свету кровь течёт и беззаконие творится… Ладно, выкладывай, я вижу, тебе не терпится.

      Г-н Авасов во всех красках расписал свои вчерашние измывательства и, видя, что на дорогую супругу они не произвели должного впечатления, предложил ей просмотр вчерашних откровений — так женщина, по его мнению, должна была впечатлиться увиденным и поразиться ему. Но главной целью было то, что Роберту очень хотелось выполнить обещание, данное вчера злодею Дани, пусть и заочно, унизить его ещё и этим, а после в очередной беседе соболезнующим тоном проинформировать его о публичном показе. Анастасия, однако, категорически отказалась:

      — Только этого мне не хватало — дрочки озабоченных на полчаса: вся сеть этим забита. Мне и того достаточно, что я сижу и читаю исторический роман, и в это же самое время на дисплее сбоку баба на мужика лезет, а в нижнем углу фотографии вываливаются, что надо сделать, чтобы член на треть увеличить.

      — А ты режим чтения включи!

      — Текст тогда мельче становится, а строка намного уже — невыгодно, ещё чаще страницу поднимать. И вдруг что-нибудь интересное пропущу? Скажем, мы пролив Сталина готовим…

      — Мм… да, это аргумент. Но вернёмся к главному: ты не можешь отрицать, как для всех это важно! Просто не понимаю, почему ты к сексу так равнодушна.

      — Делать мне нечего, трудиться пять минут ради пяти секунд удовольствия — я за это время пару постов в «Римской империи» могу прочитать или пару комментов отстукать.

      — Какая Римская империя? — не понял г-н Авасов.

      — Группа такая про античную историю.

      — Ааа… Так что, тебе совсем Дани не жалко? А вдруг это навсегда?

      — Даже если было бы навсегда, ничего страшного не было бы. Миллионы импотентов на свете живут и не помирают, вон сколько на свете стариков немощных, больных и прочее… Потом, мозги без члена — хорошая комплектация. Если хочешь знать, раньше к восточным царям все смазливые мальчишки набивались, чтобы их кастрировали и в охрану отправили. Евнухи были в большой силе, они очень держались за своё положение, владыку своего любили, были бешено ревнивыми и не давали своему повелителю неподобающе сильно увлечься всяким бабьём. И стражники, и советники, и смотрители гаремов из них выходили великолепные.

      — И за такую цену… — усомнился Роберт.

      — А что? Если бы они оставались с членами, но в своём прежнем статусе, в пыли сидели бы, грязь месили, в земле копались… А тут тебе рабы прислуживают, ты на всём готовом, в холе и роскоши, тебя царь приблизил, ты его доверенное лицо, посвящённый. Или фаворит, что ещё ценнее. Это я к тому, что было бы, если твой драгоценный Дани в результате твоих усилий оказался бы импотентом, но это ему не грозит: всё функциональное обратимо.

      — В смысле? — опять не понял фиктивный муж.

      — Всё восстанавливается, если нет органических поражений. Так что не волнуйся: починит Дани свою пипиську за пару сеансов у сексопатолога.

      — Правда? — обрадовался миллиардер. — Ты с моей души камень сняла.

      — А если ты сам ему такого врача найдёшь, так он у тебя вообще в ногах будет ползать. А в целом мне твоя идея понравилась: поймать Дани в момент срыва, зациклить на сексе и внушить мысль, что у него ничего не получится. По-моему, метод очень действенный. Проверять будешь?

      — Что?

      — Да сработало или нет! — засмеялась Анастасия. — Ты ведь ещё полный виток по спирали своих отношений с Дани не прошёл. Увидел, очаровался, влюбился, добился, почти что получил взаимность, но тут измена, как следствие, твои злость и ненависть, но они пока длятся очень коротко.

      — Вот что ты имеешь в виду… — задумался Роберт. — А потом? Безразличие и конец романа?

      — Ну, это если ты пресытишься. А если всё-таки раскаяние придёт, то просто выйдешь на другой виток, опять добиваться будешь, да ещё с просьбами о прощении: небось, ты себя виноватым чувствуешь.

      — А ты за мной вину видишь?

      — Практически нет.

      И Анастасия обосновала свою точку зрения. По её мнению, Дани был куда как более виновней Роберта: если почтенный миллиардер влюбился, добился и вёл себя с Дани в высшей степени нежно, пылинки с него сдувал, располагал, задаривал, в сексе был ласков и ублажал не менее заботливо, чем самого себя, то он вправе был рассчитывать на верность до гроба, а в ответ получил чёрную неблагодарность. Если бы Дани лишь не позвонил Роберту после встречи с Илоной, было бы ещё полдела! Но он на этом не остановился: придя на обед в особняк господ Авасовых, не только не стал возражать против скорого брака, но и ни словом не обмолвился о тех обязательствах, которые были у него по отношению к другому человеку. На такую низость мерзкий изменник пошёл, прельстившись посулами съёмок рекламных роликов, обещаниями по случаю свадьбы устроить ему целую фотосессию в нескольких глянцевых журналах и своими собственными намерениями раскрутить экзотический туристический бизнес. Он шёл на поводу самых низких чувств: корыстолюбия, жадности, похоти, тщеславия, желания выставиться, влезть в круг избранных. Вина его усугублялась тем, что даже после обеда он не счёл нужным позвонить своему Васе, а ведь дело прямиком катилось к женитьбе — как виделось, по крайней мере, самому Дани.

      — О, а я как-то это упустил из виду! Настя, ты открыла мне глаза! В самом деле, это же будет совсем несправедливо, если ненависть будет так коротка, — она должна быть такой же сильной и долгой, как любовь! Чтобы потом на амплитуде выше вознестись! И обоснование для неприятия убийственное, Дани действительно так думал — он подлец и негодяй!

      Роберта словно посетило озарение. Как это не пришло ему в голову раньше! До этого он винил Дани только в том, что парень не позвонил так страстно любящему — тому, кого не смел обманывать хотя бы из-за испытываемых к нему нежных чувств, а ведь преступление было намного больше: как резво прощелыга ухватился за Илону, да ещё будто отказываясь поначалу — лучшее средство для того, чтобы привлечь сильнее! Как калькулятор, просуммировал в мозгах все выгоды, которые ему мог дать престижный брак, как уже мнил себя звездой шоу-бизнеса! Как без зазрения совести отодвинул своего Васю на второй план! И ради кого — смазливой девчонки, от которой и видел-то два раза письку — тьфу!

      — О, какие эмоции! — восхитилась Анастасия, следя за горящим взором своего благоверного. — Тебя обуяла жажда тройной мести: за любовника, за избранницу, за отца?

      — Вот именно! — Роберт чуть не заскрипел зубами.

      — Ну, в добрый час! Похоже, у Дани уже очень скоро сто процентов ничего не получится.

      — Я ему ещё устрою! — погрозил г-н Авасов куда-то в стенку. — А, ещё что хотел… Тебе деньги не нужны?

      — Роберт, мне нужен временно-пространственный портал в провинцию Германия, 9 год нашей эры, с танковым батальоном и отработкой «Градом» по Тевтобургу.

      — Вот ведь венец бескорыстия!

      — У меня, в отличие от Дани, любовь настоящая, — вздохнула Анастасия, подарила мужа поцелуем в щёчку и хлопнула по спине. — Желаю приятного времяпрепровождения!

      Г-н Авасов вышел от супруги полностью уверенный в том, что до этого был глух и слеп, только в силу своей великой доброты не обращал внимания на очевидное и так бы и продолжал оставаться в полном неведении, если бы Настя не открыла ему глаза на истинное положение дел.

      В самом деле, грехов у Дани было выше крыши. «Если бы отец Илоны существовал бы на самом деле и был бы не мной, то есть если бы Дани познакомился не с Илоной, а с какой-нибудь Машей, Ритой, Аллой, получилось бы, что он обманывал троих: меня, девушку, её отца. Или даже больше: семью, если бы у девушки были живы оба родителя. Чёрт, но ведь и моя первая жена жива! И есть ещё Эдуард! А Дани нам бы всем врал! Да он уже соврал! Ублюдок!»

      Роберт старался восстановить позавчерашний обед до последней чёрточки, до мельчайшей подробности. То ли ему просто мнилось, то ли на самом деле Дани вёл себя слишком нагло: быстро справился со смущением, покровительственно, со снисхождением смотрел на Илону, вальяжно рассуждал о туризме, принял как должное приглашение сняться в рекламе, а в душе ухмылялся, представляя, как ловко преуспел! Какими милыми глазками он смотрел и как оскаливался в душе! «Он убил во мне веру в чистую любовь, я не могу ему верить! Человек — значит, сволочь. Тысячу раз Настя права! Ну, я ему устрою! Он у меня ещё наплачется!»

      Роберт блаженствовал, предвкушая. Если час назад он ехал к Анастасии, чтобы повиниться, а потом по телефону Дани покаяться, то сейчас он мог со спокойной совестью продолжать доводить Дани, для г-на Авасова это было тем более ценно, что он был очень предрасположен к сварам вообще, а тут такой шикарный случай представляется: поцапаться с любимым и гробить его, унижать, насмешничать, причём справедливо, — блеск, не подкопаешься!



      В душе Дани тем временем бушевали совсем другие страсти. Минувшую ночь он провёл скверно, жалуясь темноте на свою злую судьбу: так вляпаться! Первым желанием парня было освободиться от проклятого наблюдения, Дани даже побегал в сети, отыскивая соответствующие услуги, даже записал телефоны предлагавших их на условиях полной конфиденциальности, но поостыл немного, рассудив, что его обращение в найденные компании с просьбой об устранении прослушки и подглядки запросто сможет засечь Анатолий или его сподручные и развернуть направляющихся к Дани людей, представив вызов ложным и посоветовав не вмешиваться в частные дела. Придя к такому выводу, Дани попытался себя успокоить. «Ладно, пусть. Не нужно. Всё равно дом, скорее всего, скоро снесут: шестидесятилетняя хрущёвка, сейчас их везде сносят — снесут и эту. И что Роберт увидел? Мастурбацию — хрен с ней! Как будто мы сексом не занимались… Что ещё я делал неприличное? Чавкал, жопу чесал, ношеные носки нюхал, чтобы определить, их в стирку отправлять пора или ещё раз надеть можно, пукал, какал? — что естественно, то не безобразно. Пусть ещё полюбуется! У меня вечно так: сначала восстаю, а потом соглашаюсь и принимаю. Я бесхребетный, неужели Роберт не может этого понять? Ну что он на меня взъелся? Ну, не позвонил, но ведь не женился ещё!»

      Со всем остальным дело обстояло не лучше. Илона не звонила и не отвечала на звонки, и нельзя было понять, это её желание или требование отца, нельзя было понять, что она испытывает к так сплоховавшему любимому. Вдруг вообще наплюёт? А ведь брак с ней сулил блестящие перспективы, ну что ей стоило оказаться дочерью другого отца!

      Но больше всего Дани мучило другое. То, о чём он боялся даже думать и по этой причине всё время к этому возвращался. Он страшился стать импотентом, от одного этого слова применительно к нему он готов был взвыть от ужаса, это повергало его в шок и трепет. Разум говорил ему, что сейчас, в этом состоянии, не время для проверок, и тот же разум через минуту заявлял, что за последнее время секса у него было очень мало — в силу этого всё должно будет получиться, только надо решиться и попробовать. Дани уговаривал себя выждать, успокоиться, не думать, не возвращаться, не пытаться, а между тем его так и подмывало дерзнуть, сделать и убедиться в том, что всё нормально, — тогда можно было бы успокоиться на самом деле. А если нет? А если ничего не получится? И снова липкий страх расползался по всему телу. Его член, его функция — это же сущность любого мужчины, с ним просто не может, не должно случиться ничего плохого только из-за того, что его хозяин один раз необдуманно захотел сорвать для себя удачу и тут, и там. О господи!

      «Я сделаю. А если ничего не получится, покончу жизнь самоубийством, — но Дани и тут встрепенулся снова и снова, уже в который раз, возразил себе: — Да как же я забыл, что я и этого сделать не могу! Роберт же за мной следит, а когда отдыхает, это делают его люди. Они мне не дадут. Даже сдохнуть нельзя! Дьявол!»

      Дани клял и Роберта, и себя, думал, что раньше, до всего этого, ему было так хорошо и привольно. Как спокойно он существовал в своей бедной размеренной жизни, в своей, пусть и надоевшей, конторе, в своих разъездах по фотоателье, с периодической дрочкой на диване! Думал — и в то же время сознавал, что от того, что раз приоткрылось, поманило, он тоже не хочет отказываться, что явленное ему недавно, интересное, блестящее, настоящее, — его истинная цель, заслуженный его внешностью, его красотой ареал обитания. «Мне мило и то, и другое. И тут, и там плюсы — да что же со мной происходит?! Почему меня вечно прельщает всё, почему мне нужно и то, и это, почему я всё время раздваиваюсь, не могу выбрать, кидаюсь на всё, всему уступаю — и всему проигрываю? Это у меня такая злая судьба — надо что-то сделать, чтобы она от меня отстала. Но как же она отстанет, если она судьба, а от судьбы не уходят? Ну вот, опять ни то, ни другое. Сволочизм какой-то. Я даже не могу понять, хочу или не хочу я секса. Если вчера был только один дохлый акт, должен хотеть, но я же ощущаю, что у меня ничего не стоит, а желание чисто рассудочное. ****ь, да что же это такое! Неужели я действительно стал…»

      Невесёлые раздумья прервал звонок. Дани вздрогнул, встал, нехотя поплёлся к телефону и снял трубку.

      — Привет, солнышко! — раздался елейный голосок.

      — Чтоб ты сдох! Как ты меня достал!

      — Да ты что! Я же почти сутки тебя не имел и тебе не звонил, но сейчас мы это наверстаем.

      В последующие двадцать минут Дани узнал о своей подлой сущности гораздо более того, что сам мог предполагать. Бесспорно, литературолюбивая Анастасия сыграла на руку — вернее, на язык — Роберту: он представил своего неверного возлюбленного так нелицеприятно, что и сам удивился, и закончил свой монолог, пригвоздив Дани к дивану последним аргументом:

      — В тебе нет раскаяния, ты и сейчас думаешь не о том, что меня предал и Илону обманул, а о том, что всё раскрылось! Хорошо было бы, если бы у Илоны был другой отец, да? Тогда бы ты смог своей развратной жопой усидеть на двух стульях… Лицемер, приспособленец, лжец, изменник!

      — Чего тебе надо? — устало спросил Дани. — Раз по-твоему выходит, что я такой, убей меня и закопай. Или поручи это своему Анатолию.

      — Нет, так просто ты от меня не отделаешься. Сейчас как миленький спустишь с себя штаны и будешь дрочить, а я буду смотреть, как у тебя ничего не получится.

      — А какое тебе удовольствие, если у меня ничего не получится?

      — Самое прямое — я буду упиваться твоей импотенцией. Будет тебе божья кара! Снимай штаны!

      — Не буду! — разозлился Дани.

      — Не будешь? Тогда через пару часов к тебе заявится тройка здоровых качков, каждый со шкаф. Как только ты их увидишь, сразу обоссышься от страха — и штаны тебе всё-таки придётся спустить. А потом каждый тебя оприходует. Вот это будет спектакль! Представляю, как они тебя будут драть, а ты будешь визжать, у тебя сопли из носа повиснут и в такт им твой невставший член будет болтаться, — смаковал Роберт. — А Анатолий будет скучать в креслице, потому что он убеждённый гетеросексуал, лениво подтачивать пилочкой свои ноготки и время от времени фоткать твоё времяпрепровождение. Или съёмку вести, чтобы я лишний раз с записями не возился, — сам выложит в сеть рядом с твоими снимками способ твоего расслабления.

      — Ты грязный шантажист!

      — Что тебе не нравится? Тебе предоставляется право выбора.

      «Мне всё равно придётся через это пройти, мне всё равно надо проверить, я и сам это хочу выяснить», — обречённо подумал Дани и начал расстёгивать джинсы.

      — Какой он у тебя масенький и безынициативный! — захихикал Роберт.

      И мучения Дани возобновились. Он выдавил немного геля и нанёс на член, обхватил его рукой и после первых движений похолодел от ужаса, не почувствовав в теле отклика и сладости предвкушения, обычно накатывавшей на него в начале самодеятельности. А ведь сердце бешено стучало и гнало кровь! «Спокойно, спокойно, не психовать и не кусать губы, чтобы тот не увидел, — твердил Дани про себя. — Самое главное, чтобы он встал. Я просто начинал это делать, когда уже хотел, — сейчас это будет просто немного дольше».

      — Заминочка? — ехидно осведомился Роберт, почти так же хорошо знакомый с физиологией своего возлюбленного, как и сам Дани.

      — От твоего голоса автоминетчик отключится, — огрызнулся неверный любовник.

      — Похоже, тебе уже не к чему им обзаводиться, — парировал г-н Авасов и продолжил давать ценные указания, изображать беспокойство и разбрасывать очередные гадости: — Слабей дрочи, а то оторвёшь. Какой захватывающий поединок! Дани сражается с импотенцией. Может, Свену позвонить? — он как раз комментирует соревнования, посчитает все «за» и «против» и выдаст неутешительный прогноз. Ну как, позвать? Ау! А как он сам тебя ублажал? — После изложения славных дел, кои герр Готтвальд, по мнению Роберта, творил в заднице Дани, г-н Авасов вернулся к настоящему времени: — Смотри-ка, встал! Какое геройство — всего за пятнадцать минут!

      — Врёшь: меньше было, — глупо прохрипел Дани.

      — Неужели четырнадцать с половиной? Надо мне было секундомер притащить. — И Роберт перешёл на соболезнующий тон: — Лучше бы он у тебя совсем не встал — я бы отстал быстрее, а ты бы от бесплодных усилий устал меньше. А теперь нечего делать — копайся, три, только фейерверка сегодня, как и завтра, не будет, как ни старайся!

      Дани уже был вымотан, ощущения были премерзкие, надежды на оргазм — призрачные. «Если эрекция за столько, за целую четверть часа, то когда же… Хуже всего, что мне важнее сейчас даже не кончить, а избавиться от этих унижений, только чтобы он отключился, я не могу это терпеть. Нет, я снова вру — и кончить тоже. Мамочка, как всё болит!»

      Г-н Авасов пребывал в совершеннейшем восторге и жужжал без умолку, по лицу Дани катился пот, черты были искажены. Он дрочил без остановки, но эрекция была болезненной и неуверенной, он чувствовал это и пытался сделать её более надёжной, но движения руки причиняли боль, увеличение нажима её усиливали, а возбуждение остановилось на начальной стадии и не поднималось желанными, но такими недостижимыми теперь, канувшими в прошлое скачками.

      «Эт-то нас-стоящая пытка», — подумал Дани, он даже думал запинаясь.

      — Не могу больше, рука отнимается, — пробормотал он.

      О своём унижении Дани старался не вспоминать, но это был ещё не конец. Не прошло и минуты, как вслед за рукой, обессиленно свалившейся на диван, упал и член. Дани безумными глазами посмотрел на своё мужское недостоинство и снова ринулся в бой. «Я должен. Во что бы то ни стало. Это невыносимо».

      Но всё было тщетно, парень смог добиться лишь опять неубедительной эрекции. Напрасно он подключил левую руку, напрасно сжимал щёчки головки, теребил уздечку, надавливал на отверстие уретры, задевал пальцем выступ венчика по всей его длине, напрасно сжимал яйца, перекатывал их, оттягивал в мошонке и подгонял ближе к члену, собирая в кулак нежную кожу, напрасно давил на промежность и вставлял два пальца в анус — ему удалось добиться только бледной копии какого-то глухого напряжения.

      — Эй, может, бутылку засунешь? — подал голос Роберт.

      — Я тебя ненавижу.

      Горькие слёзы краха, обиды, унижения, стыда и боли катились у Дани из глаз.

      — Ой-ой, как страшно… Ну что? Сезон фонтанов кончился, и салют не состоится, — подвёл печальные итоги Роберт. — Впрочем, твои рыдания заменят первое. Сморкайся оглушительнее — сойдёт за второе. Я уже устал смотреть, как ты второй час без толку свои причиндалы дерёшь. Но результатом доволен. На ближайшие два часа мне твоего позора достаточно — иди, подмойся, утрись и передохни. До следующей сессии.

      Роберт бросил трубку, Дани как сидел, так и повалился на диван.