Созвездие приишимья

 





Сборник очерков

Владимир Ковин,
Глава администрации Ишимского района, Тюменской области.

С низким поклоном!

Эта книга приурочена к 75-летию со дня образования Ишимского района. Ее героями стали двадцать выдающихся деятелей сельскохозяйственного производства района, их могло быть и значительно больше, у нас нет недостатка в настоящих героях труда, хотя не все имеют официальное такое звание.

Я думаю, с особым интересом будут читаться очерки о ветеранах труда, о тех, кто создавал нашу землю, укреплял материальную базу колхозов и совхозов, воспитывал и возглавлял трудовые коллективы. Будет совершенно справедливо подчеркнуть, что это их хозяйства, их коллективы выдержали все сложности переходного периода и позволили району в основном сохранить и продолжать развивать экономический потенциал.

О тех, кто сегодня занимается этим успешно, рассказывает вторая часть книги. Ее герои не всегда равны в производственных показателях, у них разные масштабы и разные возможности, но одно можно сказать уверенно: наши руководители делают все, что в их силах, чтобы прирастить сельское хозяйство родного района, вернуть и закрепить устойчивую славу Ишимского района как одного из сильнейших в области по всем направлениям.

Особо хотелось бы вспомнить тех руководителей, и районных, и хозяйственных, кто не вошел в эту книгу, кого у же нет с нами. Среди них были звезды первой величины, вечная им память в делах на созданных и руководимых ими полях и фермах!

Подрастающее поколение молодых селян должно знать свою историю и своих героев. В этой книге они найдут для себя полезный опыт, исправленные ошибки, образцы для подражания.

Хочется выразить уверенность, что книга будет востребована во всех библиотеках, во всех школах. Для одних это радостная встреча с молодостью, со своим прошлым, для других повод подумать о своей судьбе.

Желаю всем ишимцам, всем читателям этой книги получить настоящее удовольствие от знакомства с нашими знаменитыми земляками.

Думаю, что нашу любовь к ветеранам, уважение к нынешним труженикам полей и ферм очень полно выражает название книги. Наши лучшие люди – это Созвездие Приишимья, и пусть оно еще ярче горит над нашей родной землей.

7 ноября 2005 года.
г. Ишим.








Часть первая
Возродившие землю










Богатый опыт руководства хозяйствами, тонкое умение провести реше¬ние через все рогатки командно-административной системы и выдать-таки работнику зерно и прочую натуроплату, при этом сохранить благо¬расположение к себе и, следовательно, к хозяйству, вышестоящих товари¬щей, не уронить собственного достоинства и не навредить делу; знание конкретных условий каждого поля, особенностей климата, пова¬док каждого бригадира и уловок каждого механизатора, умение взять, что нужно, из рекомендаций заезжего ученого и советов безграмотного, но толкового колхозного старожила; ювелирная способность лавировать на стыке морального и уголовного кодексов, умение пройти по лезвию брит¬вы и не порезаться, быть у воды и не замочить ног, ворочать миллионами и остаться бессребреником – все это вобрали в себя понятия «председа¬тельский корпус», «директорский корпус», объединившее всех деревенских руководителей в 60-70 годы теперь уже прошлого века.

Николай Ольков.
Из очерка «Лучик солнца на теплой земле».
2001 год.

















ЗВЕЗДНЫЕ РЕЙСЫ
ВАСИЛИЯ АРБУЗОВА

Василий Васильевич Арбузов.
Родился в марте 1928 года в селе НовоеТравное, нынешнего Ишимского района, Тюменской области.
Учился в местной школе и полковой школе Сибирского военного округа.
С 1951 года до выхода на пенсию работал шофером в автоколонне 1319.
Награжден медалями, двумя орденами Ленина. Герой Социалистического Труда.
Состоял в коммунистической партии, избирался членом городского комитета.
Живет в городе Ишиме. 

Воскресной июньской ночью сорок первого года надвое хряснула жизнь травнинского люда, как и всего советского народа. Осталось в прошлом все довоенное, будущего нет, о нем не думает никто, настоящее ново, неожиданно и страшно. В русских печах пекут последние щедрые хлебы, в подорожники мужьям и сыновьям, плач в каждом доме, но плакать громко не рекомендуется, надо верить в победу Красной Армии, иначе пораженческие настроения, за это по головке не гладят.
Большая семья Арбузовых провожает отца, колхозного конюха Василия Михайловича, для фронта он не гож, года ушли, но в трудовой армии пригодится. Остаются дед с бабкою, жена и десять ребятишек. Ваське только тринадцать, он уже два года с отцом на конюшне, председатель колхоза пообещал, что оставит парня в конюховских правах. Обещание выполнил, но война подметала деревню, все больше работы и все меньше работников. Летом ребятишки вставали под стог, зароды вершить. Жара, пауты, блюдо постного супчика и полбулки хлеба на обед, а норма с поправкой на военное положение. Хлеб в тряпичку заворачивал и прятал, больше от себя, чем от людей, дома ждут голодные рты.
Осенью весь тягловый скот, лошади и быки, запрягались во фургоны, в крепкие ящики засыпали зерно со строгого веса, часть грузили в мешках. Райкомовский уполномоченный лично следил за формированием обоза и требовал от председателя назначить старшего. Председатель выделил Ваську среди ровесников, подозвал:
– Поедешь за старшего. Чтобы ни горсточки не пропало, головой отвечаешь.
Когда все подводы выстроились, уполномоченный велел всем бабам собраться, встал на передний фургончик и сказал речь:
– Товарищи колхозники! Родина и товарищ Сталин получают хлеб колхоза имени Калинина. Ваш труд поможет Красной Армии разбить врага. Да, мы отступаем, но это временное явление. Наше дело правое, победа будет за нами!
На неструганных березовых тычках к бортам ящика приколотили написанный учительницей лозунг на красном сатине: «Хлеб – фронту!». Ваську предупредили:
– Лозунг свернешь и привезешь. Больше писать не на чем.
На ишимском элеваторе вперед разгружали мешки, уже потом в них насыпали зерно из ящиков. Он тоже носил тяжелые кули по шатким трапам, чтобы высыпать зерно на самый верх вороха. Откуда в полуголодных пацанах брались силы, ни тогда, ни теперь никто не скажет. Может, человеческих возможностей никто по-настоящему не знал, и они проявлялись, когда требовалось, удивляя мир и самого человека?

В арбузовской семье всегда была гармошка, Васька тоже пристрастился, видя, как особняком, на отличку от других парней, хороводятся гармонисты. Это тоже невозможно понять, почему молодежь после длинного дня изнурительной работы в поле, на лугу или на ферме, в потемках, умывшись и поужинав, чем Бог послал, собиралась в кампании, пела песни под гармонь и даже плясала. Кто может победить такой народ?
После войны в колхозе появились автомашины. Редкий парень не мечтал стать шофером, шофер – это кто-то неземной, хоть и свой деревенский, так потом смотрели на летчиков, на космонавтов. Американский «студебеккер» или даже советская «полуторка» могли на весь вечер натворить разговоров. Василий понимал, что его четыре класса образования навсегда закрывают перед ним даже неуклюжую дверь фанерной кабины, потому ждал военкоматовской повестки, призыва.
На службу в Советскую Армию, как и все его друзья, пошел охотно, попал в Восточную Сибирь, в артиллерийские войска. Рядовой Арбузов стал образцовым солдатом. Во-первых, пришел в армию комсомольцем, во-вторых, единственный из прибывших имел правительственную награду, медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Наконец, прошедший суровую школу колхозной дисциплины, он легко уживался с требованиями воинских уставов. И командир направил его в полковую школу, где  получил Арбузов теоретическую и практическую подготовку шофера и тракториста.
Ротный командир после окончания школы вызвал к себе:
– Надо тебе, Арбузов, заявление в партию написать.
– Товарищ капитан, да у меня образования нет, какой из меня большевик?
– Мы тебе дали возможность такие специальности получить, а ты от партии нос воротишь. Как это понимать?
Когда демобилизованный сержант Арбузов пришел вставать на партийный учет, в Ишимском горкоме партии ему сказали:
– Надо укреплять кадры автохозяйства «Союззаготтранса». Пойдешь шофером.
Пошел. Получил старенький ЗИС – 150, перебрал, поставил на колеса. Первую зарплату увез в деревню, травнинский колхоз все еще, как и другие, не находил сил наполнить материальным обеспечением палочки трудодней. Палочкой называли единичку, небрежно проставленную бригадиром и подтверждающую, что колхозник выходил на работу. На себя ничего не тратил, на все случаи жизни был один костюм: дембильская солдатская форма. С ребятами ходил в горсад на танцы, но стыдливо стоял в кустах около танцплощадки, стесняясь своего вида.

Начальник автоколонны, которая объединила разрозненные автохозяйства города, стал Федор Сергеевич Зазимко. Василий собирался в очередной рейс в соседний Бердюжский район, запасся маслом для двигателя и нигролом для заднего моста – двигатель пережигал масло, а смазку из моста выгоняло через изношенные сальники. Зазимко хлопнул его по плечу:
– В Бердюжье собрался? С тобой еду.
Василий оторопел:
– Федор Сергеевич, найдите машину поприличней, у меня остановок много будет.
– Вот и посмотрим, на какой машине работает передовой водитель.
Пока Арбузов доливал смазку, начальник терпеливо ходил вдоль большака, любуясь природой. Уже в городе, выходя из кабины, сказал:
– Поедешь в Миасс, пригонишь новый ЗИС – 5, дают нам пополнение.
Зазимка не просто так поддерживал старательного шофера, он мог дать и такое задание, от которого отказаться нельзя и выполнить вроде бы невозможно. Осенью, когда горы зерна лежали на колхозных токах, и власти требовали немедленной его доставки в надежные государственные закрома, роль автоколонны возрастала до государственной, а приказ руководителя следовало понимать как военный. Арбузову была поручена бригада водителей из двенадцати человек, и он, и ребята понимали, что никакой он не начальник, просто ему, как коммунисту и добросовестному человеку, дали дополнительную заботу.
Зазимко сам подошел к Василию, когда он уже собирался выезжать с территории.
– Твои орлы все на месте? Дело есть, надо помочь хорошему человеку.
Хорошим человеком оказался Павел Иванович Азаров, председатель колхоза «Искра», которого Арбузов хорошо знал и уважал, как земляка, уроженца травнинского.
– У него на складе хлеб в буртах, надо выдернуть.
– Федор Сергеевич, ты же знаешь, что нам через мостик не пройти.
– Прицепы оставьте во дворе.
– Свалимся. Я же хорошо знаю то место.
– Азаров трактор поставит, подстрахует. Я сам туда подъеду.
Так и подмывало спросить, не вместе ли с Павлом Ивановичем страховать собрались, но сдержался. Ничего не выйдет, груженая машина потащит за собой трактор, как игрушку.
– Слушай, что я тебя уговариваю? Всей бригадой в «Искру», и чтобы хлеб за сутки вывезли. Все! И думай, думай, командир!
Когда колонна с горем пополам дошла до пресловутого мостика, машины встали. Нет смысла соваться. Мужики курили и молчали.
– Должна быть какая-то другая дорога, – возмутился кто-то.
– Есть объезд, но там ручей, тоже не пройти.
– А если мостить?
Ручей оказался влажной ложбинкой шириной до двадцати метров. Ноги в сапогах вязли в грязи. Достали топоры, кто рубит тальник и мелколесье, кто таскает все это в низину. Укладывали аккуратно, чтобы не ошибиться. Арбузов сам попробовал проехать, слань удержала, он вернулся и предложил усилить подушку, чтобы с грузом пройти без проблем.
Колонна машин на зернотоку появилась неожиданно, Василий попросил заведующего как можно быстрее организовать погрузку. Сами водители взяли лопаты и подгребали зерно под лопасти транспортера. Двенадцать машин медленно ушли в сторону забытой лесной дороги.
Когда они приехали во второй раз, Азаров и Зазимка встретили их улыбками:
– А мы с трактором на мостике ждем. По всем признакам должны бы подъехать, а вас нет.
– Федор Сергеевич, ты же сам дал команду думать. Вот и придумали.
За два дня столько хлеба из колхоза вывезли, что он вышел в передовые по заготовкам.
– Ребята, с меня магарыч! – пообещал председатель.
Арбузов засмеялся:
– После уборки, Павел Иванович, мы до Нового года в твоем распоряжении, а сейчас, извини, трезвость! 

В сухую и добрую осень, когда урожайная ишимская земля одаривала крестьян зерном невиданной силы, главной проблемой для села становилась сдача хлеба государству. К воротам элеватора выстраивались километровые очереди, за время простоя в них машины могли свободно сделать еще не один рейс. Но на весы и на территорию не заедешь без результатов анализа привезенного зерна, а в лаборатории считают сорняки, измеряют влажность, на все нужно время.
Председатель колхоза имени Александра Матросова Коваль попросил начальника автоколонны направить к нему хорошую бригаду водителей. После того, как в 1966 году Арбузову первому из шоферов вручили орден Ленина, Зазимко уже не особенно утруждал себя поиском надежного человека. Он теперь называл его только по отчеству, Васильевич, хотя свежему кавалеру едва исполнилось 38 лет.
– Поезжай в распоряжение Коваля, у него с хлебом запарка.
Пока двенадцать машин с прицепами загружались на Ларихинском складе, бригадир нашел Василия Ивановича:
– Мы сейчас уйдем, и раньше вечера нас не ждите.
– Очередь?
– На полгорода.
– Не томи, что можно сделать?
– Всю партию проверить здесь, на складе. Тогда мы минуем лабораторию и с готовыми документами сразу на весы.
– Штаны с меня снимут за такую самодеятельность.
– Василий Иванович, когда хлебосдачу выполните, новые штаны в сельмаге купишь.
Как решал этот вопрос Коваль с руководством элеватора и с заведующей лабораторией, Арбузов с ребятами не знали, только она сама приехала с ним на легковушке, взяла пробы и увезла в город. Арбузов сам заходил с накладными к лаборантам, и они быстро вносили  в них уже готовые данные о качестве ларихинского зерна.
Уже на следующий день складская территория опустела, все зерно перевезли. Василий Иванович через правление колхоза провел решение о выплате бригаде водителей хорошей премии.

Не все так гладко в шоферской биографии, она как дорога, вроде только набрал скорость, ан смотришь – канавка, надо тормозить, и уже не тот настрой, не та песня в кабине. Автоколонна обслуживала все районы Ишимской зоны, Арбузов всегда говорил, что он, хоть и прописан в городе, а живет и работает в деревне. Все приходилось возить, и удобрения, и сельхозмашины, и строительные материалы.
На товарной станции ранним январским утром загрузили машину Арбузова цементом россыпью и направили в Викуловский район, в дальний колхоз. Прибыл после обеда, никто не может организовать разгрузку. Цемент и в малых количествах материал не очень приятный, а тут машина с прицепом. От одного начальника к другому бегал – ничего не выходит, говорят, жди председателя. А мороз к ночи жмет, мотора шофер не глушит, перспектива ночь провести в кабине и завтра по новой начинать обход его не очень устраивает. Пробегавшую молодежь спросил, где живет председатель, развернул машину прямо на его дом и включил самый мощный свет. Раз моргнул, второй, третий. Выходит председатель, недовольный:
– Ты что хулиганишь? Я милицию вызову.
– В самый раз. Я акт составлю на простой машины в течение дня.
– Где я тебе людей возьму среди ночи?
– Найдешь, если заплатишь, как следует. И имей в виду, завтра еще машины придут, там цемента тебе на все лето подогнали.
Когда в колонну пришли мощные ЗИЛ – 130, Арбузов сразу решил поплотнее использовать их возможности. Пятитонная дополнительная телега его уже не устраивала, и он предложил мужикам попробовать поставить кузов на раму отработанного «зиса». Поскольку такого кузова в природе не существовало, пришлось его варить с нуля. Получилась солидная конструкция, когда ее смонтировали на раму, оказалось, что она может принять больше пятнадцати тонн зерна. Арбузов ходил с этим прицепом не один год, не подозревая, что его мысль работает в том же направлении, что и поиск практиков наиболее эффективного использования автомобилей.

Как передового водителя и орденоносца, избрали Василия Васильевича членом горкома партии. Вместе с Зазимкой вскоре пригласили в высокий кабинет. Секретарь горкома после дежурных вопросов спросил Арбузова, можно ли в наших условиях использовать автопоезда. Василий кое-что слышал об этом, но наши дороги явно не подходят для машины с двумя, а то и с тремя прицепами на хвосте, маневрировать сложно, аварийные ситуации могут возникать. Да и в хозяйствах на складах с таким хвостом не развернуться, нет площадок. Так и сказал.
– По всей стране автопоезда практикуют, огромная экономия средств на перевозках, а мы будем сомневаться, – усмехнулся секретарь. – Тебе, Василий Васильевич, не к лицу прятаться от нового. Короче говоря, – повернулся он к Зазимке, – комплектуйте Арбузову состав, я лично проверю, как мы его проведем.
В автоколонну возвращались молча, каждый думал о своем. Василий знал, что свободных прицепов нет, значит, заберут у ребят. Получится или нет, это еще вопрос, а вот отношения с товарищами помогут испортить. Начальник понимал, что автопоезда водить придется, даже если это вызовет большие технические проблемы, не сам секретарь это придумал, директива сверху идет. Одно успокаивало, что под шумок удастся материальную базу укрепить, под идею всегда что-нибудь дают.
Вечером собрались мужики в гараже, неловкая, тяжелая тишина. Василий не выдержал, поднял глаза:
– Ребята, я-то чем виноват?
Двое лишенцев понимающе кивнули:
– Да брось ты, Василий, дело не в тебе, просто не так все должно быть.
Прав был Зазимко в своих размышлениях, прицепными кузовами скоро помогли, но Арбузов долго не мог себе простить слабины: не нашел смелости отказаться от затеи, коли она наперерез человеческим отношениям пошла. Однако и еще одно оправдание находил: хотелось попробовать свои силы, доказать неизвестно кому, что он не лыком шит. Он всегда говорил:
– Не получилось грамотой, трудом возьму.
Проба удалась. Зерно спокойно возили на большие расстояния сцепом из трех телег, а вот с другими грузами не все ладилось. В то время строили дорогу на Сорокино, автопоездами возили щебенку со станции Ишим. Сначала один водитель отцепил лишний прицеп, потом второй. Арбузов ходил составом, но придумал хитрость при разгрузке. Спихнут щебень с одной телеги, он продернет машину на пару метров, чтобы колеса не засыпало, после второй тоже так. Получалось. До тех пор, пока подзадержался в дороге и приехал уже после пяти часов вечера, бригада села в вахтовку и уехала, а у него три кузова крупного щебня. Либо ночь стоять, либо… Твердо усвоил Василий, что нет ничего паскуднее переворочать совковой лопатой тридцать кубов камня. Утром отцепил телеги и засунул в дальний угол двора. 

У каждой профессии есть свои традиции и странности, не понятные со стороны. Железнодорожники шапки снимают перед почетными, у шахтеров значок шахтерской славы ценится повыше другого ордена. У шоферов не было достойнее награды, чем знак «За работу без аварий» Первой степени. Не о начальстве речь, сами шофера ценили знак как показатель мастерства и таких профессиональных качеств, которые не проходят по учетным документам отдела кадров. Такой шофер не оставит другого шофера посреди дороги. Такой не проедет мимо, если в лютый мороз на обочине увидит поднятый капот и согбенную над мотором фигуру.
Арбузов получил такой знак в 1968 году, к своему сорокалетию.
 
В мае 1971 года указом Президиума Верховного Совета СССР Арбузову Василию Васильевичу присвоено звание Героя Социалистического Труда за выдающиеся достижения в автомобильных перевозках народнохозяйственных грузов. Золотую Звезду и второй орден Ленина вручали в областном комитете партии. Василий всегда был мужественным человеком, жизнь крепко его покрутила, испытала и на сжатие, и на растяжение, все он вытерпел. А тут не смог сдержать слез. Конечно, никто не видел его плачущим, но то были слезы счастья от общественного признания его трудов. Дома, на торжественном собрании в родной автоколонне, он искренне сказал, что это награда всему коллективу, потому что без друзей он никто, они его подняли, воспитали, всегда поддерживают и помогают.
– Коллектив без меня проживет, а я без вас не проживу, даже со Звездой. Автоколонна моя самая дорогая награда, самая моя яркая звезда, так и знайте!

В ту зиму такой спрос был на автоперевозки, что шофера заезжали в гараж только на техуходы. И Арбузов «не вылазил из рейсов», как принято выражаться в водительской среде. Вернувшись из очередной командировки, он твердо решил, что все, наработался, надо дать себе отдых. Дома натаскал в бак воды, принес беремя дров, сказал жене, чтобы к вечеру топила жаркую баню, а сам поехал сдавать путевые листы и поставить машину в теплый гараж. Все документы оформил, машину загнал в бокс обслуживания, и можно бы домой уезжать, но привычка возымела, надо же проверить, проследить, чтобы молодые ребятишки все смазали, все подтянули. Уже все работы к концу, открывается дверь, секретарша начальника Маша:
– Василий Васильевич, вас Зазимко приглашает.
Ёкнуло сердце: напрасно баня топится, отоспался в чистой постели! Открыл дверь: так и есть, сидит директор машиностроительного завода Колесник, мрачней тучи. Зазимко знает, что Арбузов всю неделю очень плотно работал, но все-таки разговор начал не без хитрости:
– У машиностроителей следующая суббота рабочая, а вот товарищ Колесник приехал, говорит, какой-то серьги не оказалось на складе…
– За эту серьгу у меня все ответят, – пообещал Колесник, и Василий не позавидовал заводским снабженцам, – но выручай, Васильевич, я тебе двойную оплату сделаю, сходи в Ирбит за серьгой.
Арбузов к Зазимке:
– Федор Сергеевич, направьте кого другого, устал я.
Зазимка кивает на гостя:
– Он не хочет никого другого. Ты на том заводе свой человек, тебя оформят без задержки. А рисковать нельзя, у тебя только сутки на все про все.
Вот так исполнительность и порядочность не раз выходили боком. Через неделю, выступая на пленуме горкома партии, Колесник, не очень щедрый на похвалы, сказал о водителе Арбузове, члене горкома, не как об известном Герое Труда, а как об очень ответственном коммунисте, понимающем проблемы товарищей по труду.

Деревню Скрипкино Викуловского района знали и недолюбливали все водители, потому что стоит она на другой стороне оврага, и, если непогода прихватит, оттуда вообще не выехать. Крутой подъем заставлял ограничивать погрузку зерна, а кому охота порожняк гонять, за воздух в кузове не платили.
Бригаду Арбузова послали в Скрипкино в самую хорошую погоду. На погрузке кто-то из уже пострадавших напомнил:
– С четверть до бортов не досыпайте, иначе в гору не подняться.
ЗИЛ – 164 был действительно слабоват, только Василий поправил друга:
– Грузи, как положено.
Ребята засмеялись:
– Ты хоть раз скатывался с половины подъема? Не взять движку!
– На спор! – Арбузов выкинул ладонь. – Гружу полную и поднимаюсь.
– Давай так: поднимешься – с нас причитается, свалишься – в гараже за твой счет.
Василий доехал до оврага, развернул машину, задним ходом осторожно спустился вниз, включил заднюю передачу и почти на пределе, но одолел подъем. Мужики смеялись:
– Придется ставить магарыч!
– Да, надул нас бригадир.
– Тут без обмана. Правильно подметил, что задняя передача самая сильная.

Дорога в уральский городок Ирбит пугает водителей крутыми спусками и подъемами, которые становятся смертельно опасными в гололед и в снежную пургу. Какая очередная производственная необходимость заставила Василия ехать в такой рейс жестоким морозным утром, он, как это часто бывало, не знал. Надо было к утру быть на заводе, загрузиться и поскорее вернуться домой. Поздней ночью вышел Арбузов на перевалы, мороз за сорок, сильный ветер, но новенький ЗИЛ работает устойчиво, кабина хранит тепло. Начались переносы дороги, видимость ухудшилась, тут глаз да глаз. Красные фонари заметил вовремя, остановился, запахнул меховую куртку, подбежал к машине: «скорая помощь». Капот сброшен, водитель возится с мотором, а пальцы рук уже не гнутся, врач трясется от холода. Хватил рукой двигатель – остыл, давно стоят.
– Бензин поступает в карбюратор?
Шофер кивает.
– Искра есть?
Опять кивает.
– Заводи.
Водитель включает стартер, двигатель вроде схватывает, но сразу глохнет.
– Доктор, прежде чем лечить человека, ты что делаешь?
– Диагноз ставлю. Нашел время шутить!
– Я не шучу. Вот ты, – к водителю обратился, – должен причину найти, диагноз поставить.
Сбегал в свою машину, принес проволочку медную, перемкнул в катушке зажигания клеммы.
– Крути!
Двигатель заработал. Врач оживился, даже неверной замерзшей рукой имя его записал. А когда Василий в очередной раз приехал на завод, ему показали городскую газету, в которой врач скорой помощи рассказал о благородном поступке тюменского шофера Василия Арбузова. Заметка так и называлась: «Диагноз».

Ветерана иногда и сейчас приглашают в школы. Он надевает пиджак с Золотой Звездой и значком за безаварийную работу. Встречам таким рад, рассказывает о своих товарищах по автоколонне 1319, с которыми проработал с 1951 года. Говорит об армии, которая дала ему настоящую путевку в жизнь. Он из породы крепких сибирских мужиков, оптимист и человек благодарной памяти.
А это очень редкое качество.





































ВЕЧНОЕ ЗОЛОТО
ОЛЬГИ ГРИДНЕВОЙ

Ольга Георгиевна Гриднева.
Родилась 18 июня 1933 года в городе Омске.
В 1958 году окончила Дагестанский сельскохозяйственный институт.
С 1962 года главный зоотехник, с 1969 – председатель колхоза имени ХХ11 съезда КПСС.
Награждена медалями, орденом Трудового Красного Знамени, орденом Ленина. Герой Социалистического Труда (1972 год).
Избиралась членом областного комитета партии, депутатом районного и областного Советов, членом Всероссийского Совета колхозов. Делегат ХХ1У съезда КПСС.
Живет в селе Равнец. 

Что бы там ни говорили, а щедра к человеку сибирская природа, и земля у нас добрая, благодарная, на каждый поклон откликается урожаем. А травы такие на заливных лугах, что не только литовки – ноги не протащить. В березовых колках да в надбровьях лесов такие визили с клеверами, такие духмяные травы, куда там магазинным разрисованным чаям, эти травы заваривай и пей, пей…
После долгой разлуки с родной Сибирью вернулась Ольга домой, хоть и не в Омск, где родилась, но туда, где возрастала, в знакомые места, где дышится ровно, где сердце бьется спокойно и радостно.
Ей и самой теперь смешно вспоминать, как рванула она после школы аж в Дагестан, в единственный советский институт, который готовил специалистов по выращиванию винограда. Это же надо было! Винограда натурального в жизни не видела, разве что киш-миш  да изюм, а мечта такая, что ни перед чем не остановилась, через всю страну проехала в Махачкалу. И быть бы ей виноградарем, но факультет экзотический перевели в другой город, куда переехать юной абитуриентке денег не хватило. В приемной комиссии нашелся очередной в ее биографии добрый человек, предложил учиться на зоотехника, конечно, будущие коровники –  не плантации с благородной лозой, но она согласилась, о чем ни разу не пожалела.
Эти веселые и праздные мысли посещали ее в минуты редкого единения с природой, когда семья и работа позволяли хотя бы на полчаса свернуть с накатанной служебной дороги на обочину независимости и свободы. Красивое старинное село с непонятным ей названием Равнец в 1962 году встретило главного зоотехника со спокойным любопытством и трезвой оценкой. Председатель колхоза «Сталинский путь» Георгий Павлович Ананьев, честно сказать, не в восторге был от предложения принять на столь важную должность женщину, а когда она вошла в его кабинет, вздохнул: росточком мала, слишком стройная, слишком красивая для зоотехника. Но посмотрел трудовую книжку, кое о чем расспросил и кивнул: «Будем работать».
Уже через месяц, видя, как толково руководит специалист подготовкой ферм к зиме, как спрашивает с прораба за ремонты, как агроному обещает списать его неудачную зеленку в разряд рядовой соломы, а на подведении итогов по именам называет не только передовых доярок и скотников, но и отличившихся совсем в другую сторону, председатель и вовсе подобрел душой.
Ананьев стал для Ольги не просто руководителем, он, как и положено настоящему воспитателю, каждый день учил ее жизни. Наука эта не самая приятная, порой горькая, и оценки по ней ставят не наверху и не в зачетные книжки, но нельзя результативно работать, если не знаешь ответов на самые непредсказуемые вопросы. Потому председатель, ничего ей не говоря, оставлял один на один с ситуацией. Она могла еще на первых порах ворваться в кабинет и говорить с надрывом, со слезой на подходе, что вот это не получается и никто не помогает, ударьте в стол кулаком, Георгий Павлович! Он спокойно спрашивал, а как она сама думает, немножко поправлял, чуток подсказывал и отсылал работать. Скоро она перестала бегать в кабинет, научилась принимать решения и отвечать за их последствия. Наверно, это были первые подступы к уровню более значительному, чем просто специалист своего дела, это были уже элементы стиля руководителя.
Колхозный зоотехник – раностав, ей надо быть на утренней дойке вместе с животноводами, чтобы знать все не со слов бригадиров, а подойники начинают звенеть в пять утра. Отправка вечернего молока заканчивается в восемь часов вечера, это тоже надо проконтролировать. А днем бумаги, анализ показателей, отчеты для района. Так семь долгих лет. Гриднева считалась хорошим зоотехником, руководство ее уважало, животноводы любили и побаивались.
Секретарь райкома партии Григоров не часто звонил главным специалистам хозяйств, потому, услышав в трубке его голос, Ольга насторожилась. После дежурных вопросов Александр Степанович предложил:
– Приезжай ко мне после обеда. Серьезный разговор есть.
Серьезный разговор мог касаться только вопроса о председателе колхоза, потому что Ананьев поговаривал о пенсии, но зачем секретарю ее мнение? На должность она не метит, а резервом кадров не интересуется.
– Мы тут посоветовались и решили тебя рекомендовать колхозникам. Что скажешь?
– А если не изберут? – Ольга даже растерялась от неожиданности.
– Как ты считаешь, я что-нибудь в людях понимаю? – улыбнулся Григоров. – Не думаю, что колхозники знают тебя по-другому.
– Можно, я с мужем посоветуюсь?
– Обязательно даже нужно. Он у тебя заместитель по тылу, а тылы должны быть надежны.

Люди еще до начала колхозного собрания знали о предлагаемой кандидатуре, но вслух никто не высказывался. Доярки и телятницы, передовая гвардия колхозного животноводства, между собой тихонько говорили разное:
– Станет председателем – про нас забудет.
– Не скажи! Столько трудов вложила, да для нее животноводство самое главное.
– А кто на ее место? Пришлют какого-нибудь горлохвата. Помнишь, был у нас после войны, с ног сматеривал.
Среди мужчин свои суждения:
– Она толковая, грамотная.
– Ага, мы с фермы мешок дробленки за брагу продали, так она чуть не посадила, только и спасло, что у обоих ребятишки маленькие.
– Баба есть баба, мужика бы надо в председатели.
– Ну, тебя, к примеру. Хоть у тебя, кроме штанов, других достоинств нету, а тоже мужик!
Григоров сам приехал на собрание, и он, и Ананьев назвали кандидатуру Гридневой. Долгих дебатов не было, несколько человек с мест сказали, что нечего рассуждать, голосовать надо. Перед голосованием одна бабенка извелась вся:
– Не буду за нее голосовать! Она и так никакого спуску не давала, а тут вовсе.
– Не вздумай! – издевались соседки. – Глянь, как Ольга в зал смотрит. Увидит, что не голосуешь, ни единого прогула не простит.
Проголосовали единогласно. Начались председательские будни Ольги Гридневой.
Весенний сев провели организованно. Одновременно отправляли на дальние выпаса гурты молодняка. Так сложилось в колхозе, что пастбищ рядом нет, приходится с ранней весны и до поздней осени держать скот в Долгушах, это добрая сотня километров от Равнеца. По полторы тысячи голов направляли, тракторной тележкой по весеннему бездорожью везли весь скарб. В полевом домике все лето по десять пастухов живут одновременно, надо хоть минимально наладить их быт. Как и прежде, собрала Гриднева пастухов, двадцать мужчин, в основном проверенные и надежные, есть среди них и новички, но рядом с опытными справятся и они. Еще раз напомнила об ответственности, подтвердила расценки за привесы, повторила, что семьи здесь без внимания не оставит.
Рано утром, поднимая тучи пыли и оглашая округу мощным тревожным ревом, десять гуртов крутолобых бычков и телочек отправились в путь. Впервые за все годы Гриднева не сидела в тракторной тележке на привилегированном месте, среди свернутых в рулоны свежих матрасов. Стада шли через многие деревни, вызывая упитанным видом завистливые взгляды не всегда благополучных хозяев. Верховых погонщиков приветствовали:
– Ананьевские гурты идут!
Верховые поправляли:
– Уже гридневские.
–  А что так? Власть переменилась?
– Да нет, только председатель.
Эта разумно рассчитанная и хорошо организованная кампания давала колхозу на дармовых кормах до полутора тысяч центнеров привеса мяса за лето, пополняя банковский счет и давая возможность двигать вперед производство и все то, что называлось скучным словом соцкультбыт.

Осень устроила молодому руководителю серьезное испытание. Мало того, что она проводила первую в своей жизни уборку, каждое решение надо было выверять, потому что собственного опыта почти никакого. Главный агроном Якубовский хороший специалист, но и он приходит:
– Ольга Георгиевна, вчера в Кошкарагае комбайны с вечера простояли, машины все ушли.
– Куда ушли? – не поняла.
– Картошку по деревне собирали и в город, в заготконтору.
Кинулась к бывшей электростанции, которую приспособили для проживания прикомандированных на уборку тюменских шоферов, а старший нос воротит:
– Ничего не могу поделать, выпускаю на работу всех, а там попробуй, уследи.
– Но вас же на уборку урожая направили, а не магарыч сшибать!
– Так, только ничего не сделать, за каждым не набегаешься.
Ах, как душат ее слезы бессилия! Такой хлеб стоит, такая кукуруза наросла, это же силос будущий, молочко. А ударь заморозок, и все пропало! Поздно вечером, когда собрались после ужина водители, она приехала, как и обещала старшему. Не успела из машины выйти, как шофера по своим кабинам разошлись. Нежелательный разговор.
Рано утром, как всегда, позвонил Григоров. Она и рассказала ему, что не может найти управу на городских шоферов, срывается уборка. Секретарь райкома вроде мимо ушей пропустил этот крик души, но уже через час на пороге председательского кабинета выросла могущая фигура автоинспектора Цуканова:
– Сразу надо было мне сказать, а то я от первого столько всяких слов услышал, – незлобно гудел он.
Через пять минут все водители собрались в кабинете, и госавтоинспектор популярно объяснил, что не допустит баловства во вверенном ему районе, а, чтобы всякие разговоры прекратить, водительские удостоверения с сей минуты будут храниться в сейфе председателя колхоза. Больше проблем с транспортом у Гридневой не возникало.

Календарный год у крестьянина делится на периоды по разным признакам. Есть зимовка скота и пастбищное время, это у животноводов. Для хлеборобов посевная и жатва. У строителей – подготовительный сезон и строительный, и не вдруг определишь, какой важнее. За зиму надо не только проектно–сметную документацию подготовить и деньги, какие-никакие, на счете съаккумулировать, но и материалами запастись. По государственным фондам колхозу причитается самая малость, потому что в планах нет такого строительства, на которое размахнулась Гриднева, потому цемент, кирпич, бетон и шифер приобретаются в обмен на то, чем богата Сибирь, на лес. А лес тоже надо готовить в северных районах.
Зато строительство материально подтверждает заботу руководителя о своих колхозниках. Можно много говорить о любви к ближнему, а построишь в год десять – пятнадцать квартир, десять – пятнадцать новых семей получат бесплатно свежие деревянные домики, и председатель хоть на каждое новоселье приходи – самый дорогой гость. И приходила, желала счастья и много ребятишек, добра желала.
Молодые семьи особо радовали руководителя. Вернулся парень из армии, сосватал девушку деревенскую, а колхоз освободившуюся квартирку предлагает, у председателя свой загад: будет в поле механизатор, а на ферме доярка. Еще на тонну хлеба больше соберем и на центнер молока больше надоим.
Есть в районных документах такая статистика, что пятьдесят молодоженов получили отдельное жилье за время работы Гридневой на председательской должности; что целая улица новых домов в полторы сотни дворов построена с ее благословения. На каждом можно мемориальную дощечку установить, так, мол, и так, построено тем-то и тогда-то. Да только надо ли? Главная строка о человеке в людской памяти пишется. Детские садики, дом культуры, школа, свинарники, коровники и склады для семян с удобрениями, построенные ею, – это само собой разумеется, без того ни одно хозяйство жить не могло.

Странные, на первый взгляд, качества уживались в Гридневой. Она очень тонко улавливала новые направления в содержании и обслуживании скота, технологические новинки. Самотечное удаление навоза с ферм внедрила у себя одна из первых, причем, так успешно и удачно, что самосплав работал до тех пор, пока при реформировании колхоза самих коров не сплавили. И молокопроводы она монтировала без сомнений и оглядок на стоимость, перевела доярок на обслуживание доением пятидесяти коров, освободив их от всех других работ. Но часто в районном сельхозуправлении ее называли консервативной. Почему отказывается от черно-пестрых коров, ведь многие завозят и увеличивают продуктивность? А Гриднева спорит:
– Вы докажите мне, что красно-степная сама себя изжила, тогда соглашусь. Это исконно наша, сибирская порода, предела продуктивности мы еще не достигли, стали хорошо кормить – по три тонны в год получаем. Наша красная терпелива, неприхотлива, вынослива. Все. Менять не буду.
Когда зоотехник Анна Рыженко доложила, что вчера впервые за все время колхоз отправил на завод шестнадцать тонн молока, Ольга Георгиевна встала из-за стола, подошла к окну и вытерла слезу. Шесть полных молоковозов. Всему городу и району на целый день хватит. Как долго ждала она такой минуты! Это достижение своих товарищей по животноводческому цеху председательша не забудет теперь уже никогда.
Она шла к нему долгие годы, строя базы и монтируя оборудование, обучая людей и изыскивая возможности увеличения заработной платы, занимаясь сугубо зоотехническими и ветеринарными делами. Они вместе создали невиданное до того стадо в 5.500 голов скота, в 1.400 коров, вышли за три тысячи литров годового удоя.

Женщина – руководитель сельскохозяйственного предприятия  для семидесятых годов прошлого века явление редкое и потому очень заметное. Тем более, если руководитель этот успешный, по производственным показателям не только не отстает, но порой и далеко уходит от мужчин, а обаяния и привлекательности у него больше, чем во всем мужском председательском корпусе. Гриднева сразу стала заметна в районе и в области. Секретарь райкома Александр Григоров и его однофамилец, председатель райисполкома с тридцатилетним стажем Ефим Васильевич ставили ее в пример всем другим. Ольга опасалась, как бы не навредили руководители таким противопоставлением ее товарищеским отношениям с коллегами, но мудрый Азаров, председатель из «Искры», успокоил:
– Ты, Оля, об этом не думай. Мы же все-таки мужики.
Первый секретарь обкома партии Борис Евдокимович Щербина никогда не проезжал мимо колхоза имени ХХ11 партсъезда. Поздоровавшись с председателем, спрашивал прежде всего о семье, о детях. Ольга никак в голову не могла взять, как это такой большой руководитель считает нужным поинтересоваться личной жизнью колхозного лидера. Во время уборки урожая районные начальники как-то пригласили Гридневу встретить Щербину, который должен был приехать из Абатска. На границе простояли почти до полуночи, задержался Борис Евдокимович на абатских полях. Зато при встрече очень горячо всыпал ишимским товарищам:
– Почему Ольгу Георгиевну домой не отправили? Вот вы сейчас приедете, все у вас сделано, газеты можете почитать, а ей надо для семьи приготовить, постирать, прибрать. Ну, понимать же надо, что она не только председатель, но еще жена и мать.       

Первые три года председательства очень удачно складывались для колхоза. Урожайность зерновых дошла до тридцати центнеров, планы по молоку и мясу перевыполнялись, в области рос авторитет молодого руководителя. На областной партийной конференции в начале 1971 года ей впервые довелось повстречаться со многими интересными людьми, которые уже в то время составляли гордость и славу страны. В перерыве Щербина подошел, поинтересовался настроением:
– Вам надо высоко голову держать, будем предлагать вас в состав нового обкома партии, и еще одна новость есть, но это пока секрет. – И он хитро улыбнулся.
Когда ее полное имя назвали в числе делегатов на ХХ1У съезд КПСС от Тюменской областной партийной организации, Ольга была потрясена. Съезд, важнейший форум главной политической силы страны, принимающий самые главные решения – она даже мечтать об этом не могла.   
Девять дней праздника, речей, встреч, улыбок. И новые знакомые, среди которых особое отношение к ней проявил легендарный начальник Главтюменьнефтегаза Виктор Иванович Муравленко. Они рядом сидели в Георгиевском зале Кремля, когда делегатам съезда вручали высокие ордена. Когда объявили, что орден Трудового Красного Знамени вручается председателю колхоза Гридневой, и она, невысокая, стройная, с пышной прической, вышла вперед и, получив знак, вернулась на место, Муравленко с удивлением спросил:
– Это вы – председатель колхоза? Никогда бы не подумал!
Уже в Тюмени, прощаясь, он пожал ей руку и сказал:
– Ольга Георгиевна, будут проблемы – звоните, заходите. Мы, нефтяники, живем сегодня несколько по иным законам, чем крестьяне, как я вижу. Потому помогу всем, что потребуется. В порядке товарищеской взаимопомощи.
Ольга не из тех, кто любит ходить с протянутой рукой, но обстоятельства иногда вынуждали. Побывав в областных организациях и не получив положительного ответа ни на один вопрос, она подошла к высокому крыльцу муравленковского главка. Отчаяние прибавило решимости, и она не стала выслушивать объяснение секретарши, что Виктор Иванович занят, открыла дверь и оказалась перед собранием серьезных мужчин.
– Я ее не впускала, – виновато оправдывалась секретарша, и Ольга вдруг поняла всю необдуманность своего поступка. Но Виктор Иванович уже шел ей навстречу:
– Товарищи, покурите минут пять, ко мне крестьянский лидер.
– Простите, Виктор Иванович, я так глупо поступила, но у меня времени нет.
И она говорила, что не смогла выбить наряды на металл, на цемент, на электроды, а без них задохнется строительство, не сдать жилые дома. Говорила, что неправильно оставлять село один на один с проблемами. Говорила с болью, до слез. Муравленко предложил составить перечень самого необходимого и оставить в приемной. Уходя, Ольга слышала, как он сказал секретарю, чтобы запомнила эту женщину и провожала в кабинет в любую минуту.
– Даже если Москва на проводе? – удивилась секретарша.
Муравленко улыбнулся и кивнул.

Ранним утром в декабре 1972 года телефон в ее кабинете подал сигналы междугороднего вызова. Приятный женский голос предупредил:
– Соединяю с секретарем обкома Щербиной.
– Здравствуйте, Ольга Георгиевна. Поздравляю вас, вчера подписан указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении вам высокого звания Героя Социалистического Труда. Желаю благополучия в семье и успехов в работе. До свидания.
Ольга положила трубку. В кабинете никого нет. Она встала, откинула шторы, потрогала скромную зелень зимних растений на подоконнике. Ничего не знала о представлении к награде. Понимала, что оказана очень большая честь. Не рано ли? Ведь и сорока нет, в колхозе одиннадцатый год, в председателях только четвертый. Как бы порадовался отец, что выросли все шестеро, что не просто было, но не потерялись, дочка Героем стала.
Никто в районе не знал о случившемся, пока не пришла газета с Указом. Улыбки колхозников, звонки руководителей стали дороже самой награды.
В тот год земля родила невиданный урожай, а Гридневой кроме зерновых надо убрать полторы тысячи гектаров кукурузы и подсолнечника на силос. Автомашин катастрофически не хватает, район помочь уже ничем не может, весь резерв мобилизован. Учитывая сложное положение с уборкой, обком партии собрал руководителей на совет.   
Ей дали слово.
– Хотела бы спросить наших промышленных руководителей, помнят ли они крылатую фразу, что хлеб – всему голова? Крестьяне задыхаются без транспорта, теряют зерно и корма, будущие деньги теряют, а городские директора ждут указаний обкома, чтобы помочь транспортом. Мы же одну страну строим, товарищи!
Она не видела, что с одобрением аплодировал ей новый первый секретарь обкома Геннадий Павлович Богомяков, что в президиуме оживленно что-то обсуждали. В конце работы, подводя итоги совещания, Богомяков поручил облисполкому изыскать дополнительный транспорт для селян. А в вестибюле к взволнованной Гридневой подошел Муравленко:
– Оля, я же тебя просил обращаться в любую минуту. Ты чего стесняешься? Позвонила бы.
– Неловко отрывать вас от дел, Виктор Иванович.
– Сколько машин надо?
– Десять, на силос. Да вы не беспокойтесь!
– Ну, ну… Как ты сказала: одну страну строим? Очень правильные слова!
Ольга еще задержалась в Тюмени, а когда вернулась в колхоз, десять новеньких автомашин с нарощенными плахами бортами стояли у правления. Старший подошел и по военному доложил:
– Направлены к вам на уборку по указанию начальника главка.
Никогда больше не было у нее таких помощников. Не иначе сам Муравленко напутствовал ребят в дорогу, они работали без простоев и замечаний, порой подгоняя колхозных механизаторов:
– Ребята, долго спите, нам надо управиться с вашим силосом и на свои промыслы, там тоже дел по горло.
Гриднева тогда устроила им торжественные проводы, одарила премиями, а Виктору Ивановичу позвонила с благодарностью.
– Рад был помочь, Ольга Георгиевна. И давайте попрощаемся, меня переводят в Москву.

Говорят, опыт приходит с годами, она не совсем с этим согласна. Опыт и трудовой стаж – это не одно и то же. Скорее всего, опыт кристаллизуется из ошибок, потому более опытный руководитель делает их меньше. Но есть еще одна сопутствующая опыту особенность: все растущая потребность к анализу, рассуждениям, обобщениям. Пройти этот путь было суждено Гридневой до самого логического конца. 
В 1981 году экономический анализ показал невиданную ранее эффективность колхозного производства. Каждый рубль, вложенный в сельское хозяйство, дал 70 копеек прибыли. Быстро прикинув, сколько придется потратить на приобретение новой техники, удобрений, строительных материалов, она пришла к выводу, что колхозникам можно выдать приличную дополнительную оплату на рубль зарплаты. Велела плановикам сделать расчеты и поехала в район. Весь ее проект зарубили на корню: дополнительная оплата не может быть выше установленного норматива.
– А на рентабельность у вас есть норматив?
Коварный вопрос поставил чиновников в тупик. А она бушевала:
– Колхозники сами заработали эти деньги. Почему мы не можем поделить свободный остаток? Почему нам, колхозникам, отделенным от государства, надо согласовывать с чиновниками все свои решения?
Напрасно экономисты ссылались на инструкции, она ничего не хотела слышать. Сам факт, что кто-то в Тюмени ли в столице распорядился их прибылью, бесил ее. Расскандалив, она уехала.
Вскоре пришло приглашение на очередное заседание всероссийского совета колхозов. Здесь она в очередной раз поздоровалась с бывшим председателем Тюменского облисполкома Владиленом Никитиным, министром сельского хозяйства РСФСР. Лев Кузнецов, тоже бывший тюменец, а теперь заместитель союзного сельского министра, долго присматривался к ней, потом засмеялся:
– Извините, Ольга Георгиевна, привык видеть вас в плаще и сапогах, а в такой даме трудно узнать колхозного председателя.
Им обоим высказала она свои горькие наблюдения. Никитин успокоил: перемены будут, разрабатываем методику перехода на арендные отношения, крестьяне получат доступ к результатам своего труда. Без этого нет движения вперед.
Когда хозрасчетные отношения, аренда и другие формы дошли до колхоза, Гриднева поняла, что из них выхолостили самоё суть, оставив форму для идеологического пустозвонства. За несколько лет работы «по-новому» она так и не увидела результатов ни в показателях производства, ни в доходах колхозников.

Ветры перемен больше походили на сквозняки. Люди, ждавшие действительных перемен, охотно верили говорунам. На очередное колхозное собрание Гриднева шла с тяжелым сердцем. Домашние и просто настоящие товарищи советовали не ввязываться в выборы. Брожение умов она видела не хуже других, но был один сдерживающий фактор: она не может уйти сама, потому что эти люди двадцать лет назад избрали ее. Она честно проработала с ними все эти годы, имеет право уйти на пенсию, но пусть они сами скажут ей об этом. Тогда никто не будет иметь права упрекнуть, что она бросила колхоз не в самую лучшую минуту. Тем более, что она никуда не собиралась уезжать из ставшего родным Равнеца.      


 



















ЧИСТОЕ ПОЛЕ
АНАТОЛИЯ КОЛЫВАНОВА


Анатолий Петрович Колыванов.
Родился 10 ноября 1932 года в Викуловском районе, Тюменской области.
Окончил агрономическую школу и Омский сельскохозяйственный институт. Агроном.
Работал главным агрономом колхоза в Травном, председателем колхоза в Прокуткино, возглавлял совет РАПО.
Награжден орденом Трудового Красного Знамени.
Живет в селе Прокуткино.

В жизни каждого человека есть тема сквозного действия. Что-то одно, случившееся в самом раннем детстве, потом всю жизнь либо не покидает его, либо возвращается, время от времени, болью и радостью отзываясь в сердце. Колыванов  всегда, во все годы своей непростой и немалой жизни, не может спокойно войти в поле, самое обыденное, засеянное только что или уже ощетинившееся всходами, колосящееся под нежными колыханиями августовского воздуха или уже свободное от зерна, украшенное кучками золотистой соломы.

Свое первое поле он хотел бы забыть, но человеческая память неподвластна сознанию. В тот июньский день бригадир попросил их, полугородских, полудеревенских ребятишек, помочь колхозу в борьбе с осотом. Толя не знал тогда никаких других особенностей этого сорняка, кроме одного: иголки осота колются больно и безжалостно, надо приноровиться и так ловко ухватить его под самый корень, чтобы иголки остались сверху. Правда, это не всегда удавалось, и тогда громкий крик, порой с нехитрым матом, оглашал ближайшие колки.
Пройдут годы, Колыванов окончит агрономическую школу в Ишиме, ту самую, что дала в пятидесятые годы путевку в приличную агрономию и просто в практическую работу сотням добротных специалистов и руководителей. Ее окончили в свое время и ставший потом первым секретарем райкома Владимир Федорович Ведерников, и начальник районной контрольною–семенной инспекции Наталья Ивановна Чепенко, да много простых бригадиров и отделенческих агрономов пользовались теми знаниями.
Ему этого будет мало, и он поступит на заочный курс Омского сельскохозяйственного института, самого солидного в Сибири учебного заведения такого профиля. В числе других задач и целей, которые определил для себя молодой и растущий специалист, была умная, ученая борьба с сорняками, с тем самым ненавистным осотом, который они так и не смогли одолеть в тот исторический июньский день.

Отец со старшими  братьями с утра пошли на Карасульку вроде как бы порыбачить, на самом деле прихватили авоську с ранними огурчиками, краюху хлеба и охапку молодого сочного лукового пера. День был жаркий, ребятишки прямо  с поля бултыхнулись в прохладные воды Карасульки. Старшие аккуратно собрали все, что осталось, завернутую в газету порожнюю бутылочку тоже положили в авоську: в хозяйстве сгодится.
Околоток, ставший для Толика уже родным, встретил новым словом война, которое витало над бабьим плачем, над скорыми сборами, над ссутулившимися мужиками. Война не была для восьмилетнего Толика чем-то конкретным, ее нельзя было увидеть, потрогать, все действия и звуки окраины Ишима в тот вечер были уже знакомы, может быть, только слез больше.
Он не знал еще, каким густым осотом засеял враг поле его детства, какими острыми и кровавыми будут его уколы, сколько долгих лет идти ему этим полем, в кровь разрывая ноги и руки, кровеня сердце.
Отца забрали на девятый день, это он очень хорошо помнит. Дома остались мама и пятеро ребятишек, старший, Василий, уже считает месяцы до повестки, младшей сестренке только полгода. Толик каждый день ходил на железнодорожную станцию, там в его ведро вываливали по черпаку галушек. Еще помнится корова. Картошка почему-то не вырастала в те года.
Ни у какого другого народа нет столь печально–удачных наблюдений. Одно только «Пришла беда – открывай ворота!» чего стоит. До сих пор в деревне дом покойного можно определить по настежь откинутым воротам.
Война тяжелым молохом прокатилась по семейству Колывановых. В 1942 году от скоротечной простуды умирает мама, старшего, Василия, призывают на фронт. Годовалую сестренку отдают чужим людям. Четырнадцатилетний Валентин с помощью родственников зачислен в ФЗУ (были такие училища, готовившие кадры массовых профессий для промышленности, прообразы будущих ГПТУ, ну, и, конечно, лицеев). Толик и Клава пешим порядком направляются в Викуловский детский дом. Потом Ишимский детдом № 204, из которого вернувшийся с фронта отец–победитель на радостях забрал ребятишек, но скоро понял, что поспешил: он не мог их прокормить. Толик помнит, что ели сначала три, потом два, потом и раз в день.
Колыванов очень хорошо относится к евреям, а началось все со встречи с завучем железнодорожного училища Эпштейном. Эпштейн оказался очень внимательным и заботливым человеком, он оформил Толю Колыванова в группу слесарей–инструментальщиков. Толик впервые за последние годы стал каждый день кушать три раза, в обед давали густые капустные щи (отсюда пошло прозвание этих учебных заведений – «капуста»), еще он получал килограмм хлеба на день, его одели в форменный костюм железнодорожника. Это было блаженство!
Начальство заставило продолжать учебу в вечерней школе, и здесь судьба свела его с будущим великим гимнастом Борисом Шахлиным, они вместе начинали тренироваться у наставника Порфирьева, который и вывел Бориса в большой спорт. Анатолий к гимнастике серьезно не относился.
Когда подошло время служить в Советской Армии, определили в пограничные войска, направили в Закарпатье, где все еще вылавливали участников украинского сопротивления. В это время умирает Сталин, в Москве происходят большие события, и Анатолию Колыванову еще раз предстоит пройти по горькому осотовому полю. Власти опасались, что при аресте Берии могут возникнуть волнения в подчиненных ему войсках, потому погранцов погрузили в вагоны и увезли в Красноярский край, где они вместе с заключенными по 58 статье рубили породу под подземный секретный завод. Анатолий вспоминает об одной вырубке: огромная пещера высотой до пятидесяти метров. Нет, их не судили, но до демобилизации они были самыми настоящими зеками.

В агрономическую школу он опоздал и явился только 19 ноября, но при полном параде, в форме пограничника. Из уважения к армии его зачислили. А уже в 1957 году председатель травнинского колхоза Георгий Петрович Савичев внимательно разглядывал бумаги и личность человека, который приехал к нему на должность агронома.
Никто не мог тогда и предположить, что проработают они долго, до ухода Савичева. Они подружились, Анатолий знал, что перед самой войной Георгий Петрович, работая председателем в другом районе, в обход закона продал колхозную лошадь. Кто-то состучал, лошадью и председателем всерьез занялись, причем, не приняли во внимание, что деньги полностью поступили в кассу, важно, что было нарушение. За него Савичев отсидел, но был реабилитирован и вновь получил колхоз.
Но либо дела в колхозе со звучным именем Ленина шли неважно, либо вмешались другие, неизвестные колхозникам обстоятельства, только зимой 1968 года председателя вместе со всем колхозным комсоставом вызвали в райком партии. Колыванов еще никогда не видел, что так можно говорить с человеком. Не принимались во внимание никакие доводы, всякие попытки внести ясность, защитить человека пресекались на месте. Обстановка была накалена до предела, когда самый важный чин выкрикнул, похоже, давно заготовленную фразу:
– Тебе в тюрьме место, а не в колхозе!
Видимо, товарищ был неплохо осведомлен обо всех сложностях председательской биографии.
Когда вышли во двор, Савичев открыл дверцу председательской машины, положил на нее голову и заплакал. Колыванов никогда не видел мужских трезвых слез и был потрясен. Председатель устало поднял глаза:
– Все, мужики, я ухожу.
Уходил председатель, а агроному предстояло продолжать работу на втором своем поле. Правда, рано утром к нему в кабинет вошел Анатолий Васильевич Елсуков, член бюро райкома партии, а до этого замполит в МТС:
– Имею поручение переговорить с тобой, как ты относишься к участию в выборах нового председателя?
– В качестве кого?
– Конечно, в качестве кандидата, поддержанного райкомом.
– Видел я, как вы вчера одного поддержали.
– Не надо обобщать, у Савичева много ошибок, вот вам их и исправлять.
– Понимаете ли, я агроном, в колхозе работаю десять лет, только–только начинают появляться результаты, мне важно закрепить успех, развить, иначе какой я специалист? А председательская работа общая, неинтересная, так что предложите кому другому.
– Хорошо, я передам ваши аргументы руководству, но не уверен, что они будут приняты.
На том и расстались. Возможно, начальство решило ограничиться предварительным разговором, а собранию предложили кандидатуру секретаря парткома Ивана Павловича Прокопьева, за которого колхозники проголосовали единогласно.
Поля травнинского колхоза, в которые в 1957 году вошел Колыванов как главный агроном, мало чем отличались от того поля первого года войны. Тот же осот, тот же овсюг. Урожайность мизерная, десять – двенадцать центнеров, но зерно настолько засорено, что сеять его просто грех. Поля обрабатывались Гагаринской машино–тракторной станцией, руководил которой Валентин Федорович Суханов. План в гектарах мягкой пахоты, был такой универсальный показатель, трактористы выполняли, а вот что вырастет на тех гектарах, их не очень интересовало. Правда, МТС получала какие-то проценты со сверхплановой урожайности, только конкретного Ваньки за тракторными рычагами это мало касалось. 
– Валентин Федорович, давайте что-то делать, стыдно же такой хлеб получать! – добивался молодой агроном сознательности у старого инженерного волка.
– Потерпи годик, – учил его более опытный управленец, – грядут очередные перемены, похоже, что я передам тебе всю технику, вот тогда ты и поднимешь агротехнику, урожайность и вообще все, что еще можно поднять!
В своих фривольных прогнозах директор оказался прав, скоро МТСы расформировали, а технику передали колхозам. В одночасье Колыванов стал хозяином положения, только как этим правом разумно распорядиться, он и сам не знал. Только тем, что теперь в колхозе свои тракторы, урожайность не поднимешь.
Из самых дальних углов кабинетного шкафа достал рулоны бумаг с картами колхозных земель и перетащил домой. За плечами уже Омский сельхозинститут, общение с более преуспевшими товарищами и единственный вывод: без перехода на научный севооборот урожайность не увеличить. Только та же наука указывала, что многие годы потребуются, чтобы анархию в полеводстве привести в систему. И так кроил свой севооборот, лежа на полу в жарко натопленной горнице, и по другому пытался, – все равно ничего не получается. Есть, правда, один выход, но он к науке никакого отношения не имеет и больше отдает авантюризмом. Надо разместить все плановые посевы по полям так, как они придутся, без учета предшественников и других факторов, первый год обязательно выйдет боком, но, если не снимут и не посадят, на второй год будет уже лучше, а там и само пойдет.
Надо ли подобные планы обсуждать с руководством? Конечно не надо, запретят, как пить дать, да еще высмеют, и агроном сам провел посевную по задуманной зимой схеме. Полеводческие бригадиры иногда, получив наряд, пытались, было переспросить, не ошибся ли Анатолий Петрович, ведь на этом поле и уж три года подряд пшеница, но он вовремя уходил, оставляя товарища в недоумении.
Как и следовало ожидать, всходы пошли хуже некуда, особенно волновал его придорожный увал, тут все начальство крутится, а овсюг прет, как на выставку. Уезжая по делам в район, он тихонько сказал бригадиру Мошкину:
– Пусти по этому увалу боронки, может, какой овсюг и выдерет.
Тот не совсем понял и выполнил указание с усердием. Возвращается агроном, и глазам своим не верит: пять агрегатов в два следа утюжат увал, дело к концу идет. Пошел к председателю, повинился, попросил перепахать позор.
– А чем закроешь? – спросил Савченко.
– Кукурузой. Все шестьсот гектаров здесь разместим.
Вот с кукурузой у него хорошо получилось, сев поздноватый, жаром не прихватило, дожди вовремя помочили, и надурила королева полей такая, что затмила от начальствующих глаз другие недостатки колхозного полеводства. Справедливости ради, следует сказать, что и в других хозяйствах тоже особо хвастать было нечем.
С кукурузой связано одно интересное воспоминание. Уполномоченным от райкома в колхоз приехал руководитель местного отделения КГБ Костюков. При инструктаже ему, далекому от земли человеку, сказали, что в гнезде должно быть два или три семени. Ходят они с Колывановым по полю, Костюков присядет:
– Давай проверим.
Копнет землю – одна кукурузинка.
– А где вторая?
– Надо рядом искать.
Быстро поработает руками, еще пяток зерен подбросит. Костюков сидит на корточках, удивляется:
– Слушай, ты в органах послужить не хочешь?
В конце пятидесятых годов пошла в деревню новая техника, тракторы ДТ –54, это такой шаг был вперед, что дух захватывало. На освоенных севооборотах волей – неволей соглашалось начальство на чистые пары, а по парам Колыванов мог взять и по двадцать центнеров. Кукуруза не только спасала положение с кормами для животноводства, но за счет особой, пропашной системы возделывания, значительно способствовала укреплению земли, была замечательным предшественником для зерновых. А тут еще минеральные удобрения стали подбрасывать, и пошло в гору колхозное поле. От овсюга очистилось, с осотом распрощалось.
Настал звездный час для агронома. Отозвалось поле и на бессонные ночи над картами, и на риск специалиста, граничащий с преступлением, и на агротехнику, и на удобрения, такой хлеб уродило, что колхоз впервые за всю историю при государственном плане 22 тысячи центнеров сдал пятьдесят. Вот тогда монетный двор работал на травнинский колхоз: агроному Трудовое Красное Знамя, а новому председателю Прокопьеву – орден Ленина.
В это время появляется очередная статья Первого секретаря ЦК партии Никиты Сергеевича Хрущева, в которой он ставит перед сельскими парторганизациями конкретные задачи: специалисты, освоившие свое дело, должны передать его другим, а сами пойти на отстающие производственные участки и личным примером вывести их в передовые. По всем признакам, Колыванов на роль такого стахановца подходил, и начальник производственного управления сельского хозяйства Петр Александрович Никитин предложил ему возглавить отделение Крутые Озерки. Колыванов возражал, что пользы больше принесет в колхозе, на агрономической работе, но с Никитиным не поспоришь:
– Ты поезжай, а о пользе мы после поговорим.
Колыванов не поехал, а в колхоз ему Прокопьев запретил ходить: тебя перевели. Так около месяца был между небом и землей. В конце лета объезжал колхозные поля первый секретарь райкома Золотухин, спрашивает Прокопьева:
– Ты почему рожь не убираешь? Ведь подошла рожь к уборке!
А Прокопьев хитрый, уклончиво отвечает:
– Не успеваю за всем смотреть, Александр Анисимович, а агронома нет.
– Куда девался Колыванов?
– В Крутых Озерках бригадиром.
– Кто распорядился?! – взревел было секретарь, но осекся: – Ладно, пусть утром ко мне приедет.
Так и остался в своем колхозе, на своем поле.
Тут ситуацию надо прояснить. Был период, когда реформатор Хрущев отказался от райкомов партии на селе и образовал парткомы при управлениях сельского хозяйства, власть раздвоилась, наиболее энергичные начальники управлений брали на себя руководство районами в целом, это вызывало протест партийной номенклатуры, которую отсадили от важных вопросов, включая и кадровый. Борьба шла нешуточная, и это заставило Хрущева отказаться от эксперимента. Вот именно в такой переплет и попал Колыванов. 

Избранный первым секретарем Александр Степанович Григоров сразу положил глаз на травнинского агронома, предлагает ехать в Плешково председателем колхоза «Красный Восток». Едва ли в районе было хозяйство сложнее. Больше половины земель ежегодно подтопляются рекой Ишимом, в селе несколько промышленных производств, включая ремонтный завод, так что с кадрами вечная проблема. Вот говорят: не было бы счастья, да несчастье помогло. В тот момент скрутили Анатолия почки, и довольно крепко. Он и в райком-то с больничной койки приехал. Отказ мотивировал только тем, что приболел, других причин Григоров не принял бы.
– Ладно, лечись.
При выписке из больницы врач шепнул ему:
– Начальство твоими почками интересовалось. Я сказал, что жить будет, но нагрузку увеличивать нельзя.
Григоров запомнил, видимо, только первую часть ответа врача, потому что через месяц сам приехал в Травное.
– Давай так. Если ты не принимаешь мое предложение и в очередной раз прикрываешься почкой или селезенкой, я тебя вылечу разом. Должности лишим, работы в районе не будет. Поэтому поедешь в колхоз «Путь к коммунизму». Все.
Председателя колхоза в Прокуткино Николая Леонидовича Бакшеева он хорошо знал, как хорошего, порядочного мужика, но слабохарактерного. Хозяйство откровенно было хилое. Животноводческие помещения не строились, механизации почти никакой, скот замучили туберкулез и бруцеллёз.
Собрание проходило в спортзале школы за неимением клуба, народ приехал со всех деревень. Колыванов, которому было в то время уже под сорок, уверенно сказал, что колхоз может и будет работать лучше, но его надо разделить на два, на десяток деревень не управишься. Предложение поддержали, неволинцы отошли и создали колхоз «Победа», а «Путь к коммунизму» пошел своим путем.
Он, наверно, впервые почувствовал себя настоящим агрономом, когда, войдя в поле, переполненное сорняками, как бы вновь войдя в поле своего детства, уже знал, что через несколько лет оно будет другим, сначала чисто–черным, потом весело–зеленым, к осени золотым. Так оно и стало потом, через пять, десять, девятнадцать лет.
Ему довелось работать с удивительными людьми. Герой Социалистического Труда бригадир–полевод Павел Григорьевич Бачурин, бригадиры Давыд Богданович Эрлих, Виктор Николаевич Ширшов, Василий Васильевич Храмцов. С ними таким же волевым путем, как и раньше в Травном, вводили севообороты, учили механизаторов, осваивали новую технику.
Главный зоотехник Николай Шлейхер с немецкой пунктуальностью занимался воспитанием молодняка отдельно от пораженного болезнями поголовья, дневал и ночевал на ферме, и через пятилетку молоко пошло широкой рекой, возвращаясь рублями в колхозную кассу.
В 1989 году в районе возник вопрос о председателе совета районного агропромышленного объединения, РАПО. У руководства было свое мнение, но директора и председатели назвали неожиданную кандидатуру: Колыванов. Долго уговаривали его самого. И правда, для чего сниматься с места, на котором проработал около двадцати лет, где создано все, что можно, где запас средств на банковских счетах превышает годовой фонд зарплаты, – не понятно. Но – не устоял, согласился, чуть больше двух лет, до выхода на пенсию, вел РАПО. Опыт, конечно, не велик, но считает, пойди страна путем эволюционных преобразований, а не революционных реформ, эти структуры могли сыграть важную роль координаторов во всем аграрном комплексе районов, даже при сохранении ведомственной управленческой вертикали.   

Сейчас Анатолий Петрович вместе с супругой Зоей Ивановной занимается домашним хозяйством, живут в Прокуткино. Трое дочерей и пять внуков, да с правнуком.
Два обстоятельства кажутся мне символическими.
Фамилия Колывановы произошла, скорее всего, от калужского слова колывань, что значит пир, празднование. Возможно, в семье есть другая версия, но эта мне нравится почти полным совпадением с душевным настроем Анатолия Петровича. Жизнь била его так, что и сказать больно, но сохранилась в душе способность к шутке, к радости, нет злобы на судьбу и на людей.
И второе. Герой наш родился 10 ноября, в один день с великим полеводом Терентием Семеновичем Мальцевым. Возможно, и это повлияло на зарождение в нем агронома, возможно, и это заставило восьмилетнего мальчика с остервенением вырывать ненавистный осот с первого своего колхозного поля, да так и продолжать всю оставшуюся жизнь бороться за его чистоту.
Чистое поле. Чистая душа. Судьба светла.
 

 



















ХЛЕБНЫЙ ЧЕЛОВЕК
ВИКТОР МАСЛАКОВ

Виктор Александрович Маслаков.
Родился в 28 декабря 1942 года в деревне Серебрянке, Ишимского района.
Окончил Ишимский техникум механизации и электрификации сельского хозяйства.
С 1 июля 1959 года на Ишимском комбинате хлебопродуктов: подсобный рабочий, механик, начальник цеха, директор.
Избирался депутатом районного совета и членом райкома партии.
Награжден орденом Трудового Красного Знамени и медалями.
Живет в Ишиме.

Он невысок ростом, взгляд имеет добрый, голос ровный и вроде как ласковый, иными словами, никак не похож на крупных руководителей, образ которых всегда создавался как людей властных, жестких, с командирскими нотками даже в обеденном разговоре. Но знающие люди предупредили меня, что первое впечатление может обмануть и подсунуть немножко другого Маслакова, наверное, такого, какого я увидел. Когда надо, он мог негромким и незлым голосом поставить задачу так, что не было у исполнителя выбора: либо сделать все, как надо, либо зарыться в ворох мертвых отходов, чтобы вывезли подальше от комбината, и не попадать на глаза директору.
Во все времена большими начальниками можно было стать разными путями, а их известно великое множество. Можно попасть на глаза большому руководителю в нужный момент, можно вообще часто о себе напоминать, а иные даже в постперестроечные времена умели вовремя упасть нелепо, чем вызвать улыбку загрустившего было шефа, и в благодарность получить чин. Всяко бывает на Руси…

Маслаков по своему сложному социальному положению на руководящую роль не тянул с самого рождения: отец железнодорожный рабочий, мама  – домохозяйка, живет в деревне, учится в городской школе. Так все закрутилось, что после восьми классов оказался Витька в отделе кадров мелькомбината. Чистый лист, ни подготовки, ни вида внушительного. Кадровик посмотрел в шпаргалку вечных кадровых потребностей и направил на СОБ.
Что это такое, Виктор тогда ни малейшего представления не имел, но очень скоро разобрался, что это сушильно–сортировочная башня, самое сложное и самое важное сооружение на элеваторе, а он транспортерщик, должен обеспечивать работу мощных устройств, протаскивающих по подземным галереям тысячи тонн зерна. Тоже, получается, не последний человек на производстве. Подземная часть хозяйства была очередным открытием нового рабочего, оказалось, что и огромные башни, украшающие округу и ставшие символом предприятия, тоже заполнены зерном, и оно через систему галерей и норий перебрасывается по всему комплексу или высыпается в открытые люки огромных вагонов–зерновозов.
Несколько лет лазил он вдоль транспортерных лент, смазывая, меняя детали, просто проверяя. Он видел, что в цех заволокли два больших агрегата непонятной конструкции и назначения, и скоро узнал, что это МУКЗы, малогабаритные универсальные комбикормовые заводы. Специалисты два таких агрегата установили параллельно и стали готовить к запуску.
Комбинированный корм, как продукция для местного животноводства, был новым пунктом в номенклатуре элеватора. До шестидесятых годов едва ли кому приходило в голову, что скот можно кормить хлебом, в это время еще не все люди досыта его ели. Да, Виктор знал, что мама иногда выносит корове корочку хлебца, только больше для ласки, чем для пропитания.  Но последствия разрушительной Великой Отечественной войны постепенно преодолевались, здесь значительную роль сыграло освоение целинных и залежных земель, государство стремилось расширить ассортимент питания советских людей через увеличение производства животноводческой продукции. А для развития животноводства нужны были качественные корма. Тогда появилась в стране американская кукуруза, в значительной мере укрепившая кормовой баланс и до сегодня сохраняющая свои позиции. Тогда же в рационе общественного скота возникла сначала просто дробленая зерновая масса, а потом и по всем правилам науки приготовленные комбикорма, с витаминами, с минеральными добавками. Готовить их начинали на МУКЗах.
Старшие товарищи заметили старательность и исполнительность молодого паренька, и, когда стали формировать смены на вечно работающие комбикормовые установки, его включили в бригаду. Была такая ответственная работа: дозировщик, одну заслонку открыть, другую прикрыть, чтобы на выходе был настоящий комбикорм. Вот на это место и встал Виктор, с этого и началось его продвижение по служебной лестнице крупного хлебного предприятия.
На крутых склонах зерновых ворохов в складах устанавливались трапы, лестницы своего рода, по которым регулярно поднимались мастера и лаборанты для контроля за состоянием хлеба. Поперек толстых досок набиты перекладины–ступени для безопасности. Конечно, Виктору и в голову не приходило сравнивать это сооружение со служебной лестницей, которую ему, волею судьбы, предстояло освоить, но аналогия была. С той лишь разницей, что свалившегося по неосторожности с трапа подхватывала мягкая масса зерна. А со служебных лестниц, с чужой помощью или без, падали до самого низа, вдребезги разбивая нажитый авторитет, разрывая сложившиеся отношения, расшибаясь, если не совсем, то надолго. И редкий из прежних друзей осмелится подойти и подать руку. Этого он тоже не знал, но видел на примере других и помнил. Только все это тоже появилось позже.
Звонким годом стал 1962, когда получили важное правительственное задание по отправке овса для животноводства дружественной Монголии. Заказ был успешно выполнен. С учетом и этой заслуги Ишимскому мелькомбинату Тюменский облисполком и облпрофсовет присвоили почетное звание «Коллектив коммунистического труда», одному из первых в городе Ишиме.
Скоро из дозировщиков Маслакова перевели мастером комбикормового производства. Тут уж руки стали болеть меньше, чем голова, потому что надо было заниматься организацией работы агрегатов. Их производительность – 35 тонн в сутки, точно на такой же объем комбикормов власти выдавали наряды колхозам и совхозам, машины из которых сутками ждали очереди на погрузку.
– Александрович, запускай свою технику, у меня свиньи второй день не кормлены!
– С запасом надо жить, – отшучивался мастер, заканчивая наладку. – Из заначки бросил поросятам, они и замолчат.
– Какое там! – не унимался колхозный зоотехник. – Поголовье за весну удвоилось, а фонды остались прошлогодние.
Ничего, общими усилиями выходили из положения. Пока учился в Ишимском техникуме, поработал и механиком на МУКЗах, осваивал другие производства.

1965 год вошел в историю мелькомбината новым ростом производственных мощностей. Провели капитальный ремонт основных помещений, построили новый зерносклад на три тысячи тонн хранения. Директором предприятия в то время был Лев Михайлович Волых. Его усилиями и требовательностью производственная база была обновлена полностью. Третье место в РСФСР, премия министерства достойно оценили усилия коллектива. Виктор помнит то собрание и первое осознание причастности к большим делам ставшего родным предприятия.
К концу шестидесятых годов была введена в эксплуатацию мельница сортового помола производительностью 140 тонн муки в сутки. К январю 1968 года подписали акт приемки нового, уже стационарного, комбикормового цеха. Вскоре директор Лев Михайлович Волых вызвал Маслакова в кабинет:
– Назначаю тебя начальником комбикормового цеха.
– Лев Михайлович…
– Все решено, обсуждать нечего.
– Но я же учусь заочно, трудно будет.
– Ты техникум окончил?
– Да, и в институт поступил.
– Я тебе облегчу проблемы, будешь работать, а жизнь всему остальному научит.
Так 27-летний молодой человек стал руководителем крупного предприятия внутри уже сложившегося комбината хлебопродуктов, за два года до этого вступил в партию. Мы не особенно акцентировали внимание на этом факте его биографии, но мне показалось важным и глубоко порядочным, что в нынешней обстановке, в отличие от многих, он не плюет в прошлое, не хихикает снисходительно о своей партийности, не смакует недостатки и перегибы, он их переживает. Для понимания сути человека эта деталь говорит о многом.
Комбикормовый завод был построен государством под совершенно конкретные задачи. Вот так упруго была переплетена социалистическая экономика, что от работы начальника комбикормового цеха Маслакова на Ишимском мелькомбинате (через продуктивность мясных и молочных ферм – усиленное питание геологов, газовикови нефтяников – увеличение добычи углеводородного сырья и поставок его на мировой рынок) зависел успех международной политики СССР. По той простой причине, что политика есть концентрированное выражение экономики. Потому сейчас в РФ с этим делом не все ладно, хотя каждый второй мнит себя политиком.         
Сменная производительность завода по паспорту 700 тонн в сутки. Лев Михайлович себя долгими расчетами не утруждал, умножал эту цифру на количество дней в месяце и так устанавливал план. С ним невозможно было спорить, как нельзя оспорить, что два, умноженное на два, дает четыре. Он не был самодуром или жестоким человеком, он был продуктом своего времени, когда невыполнение плана было невозможным промахом, недопустимым преступлением. Времена уже изменились, но его невозможно было изменить, он так и руководил, возводя свое решение в ранг обязательного приказа.
Что это дало молодому руководителю Маслакову? Мягкий по характеру, но знающий специалист и ответственный работник, он методично требовал от своих подчиненных безусловного выполнения нормы, условий, правил. Он не кричал, не стучал ногами, но люди и без того умеют понимать, потому понимали и все исполняли. Тех, кто не хотел вписываться в жесткий график работы комбикормового цеха, отправляли на тарный склад, мешки хлопать и пыль пускать.
Ишимский мелькомбинат исторически занял самую выгодную позицию. Как город извечно был центром приишимского крестьянства, так и сначала элеватор, потом мелькомбинат, а далее и комбинат хлебопродуктов объединял, привлекал к себе хлеборобов окрестных районов. Во всех райцентрах были свои хлебоприемные предприятия, но в трудное время крестьяне тянулись в Ишим: тут можно просушить зерно, тут больше возможностей очистки.
Невозможно переоценить роль предприятия в совершенствовании семеноводства в приишимской зоне. Только его очистительные и сушильные мощности позволяли практически в любых погодных условиях сформировать семенной фонд, который весной распределялся между нуждающимися хозяйствами.
Чины самого высокого уровня считали своим долгом побывать на знаменитом предприятии. Секретари обкома, председатели облисполкома, министры и их заместители. Здесь он видел Бориса Евдокимовича Щербину, Геннадий Павлович Богомяков приезжал каждую осень, председатель облисполкома Владилен Валентинович Никитин по территории не ходил, подзовет, спросит: «Вопросы есть?» А если нет, то и время терять нечего.
Оказывалась практическая помощь, если руководство удавалось убедить в необходимости реконструкции и обновления. После шли награды. Рост объемов работы и расширение производства привели к переименованию предприятия в комбинат хлебопродуктов. Комбикормовый цех, его еще называли заводом, был усилен и выпускал до тысячи тонн кормов в сутки и свыше 300 тысяч тонн в год.
Маслаков уже больше пятнадцати лет работал начальником комбикормового цеха, все получалось, стало системой. Приходили и уходили директора – со всеми находил общий язык, потому что никогда не отступал от своего слова и всегда думал, прежде чем его сказать. В глаза не заглядывал, но и свой взгляд не отводил.
Летом 1986 года, после ухода очередного директора комбината, Маслакова неожиданно вызвали в Тюмень, в областное управление хлебопродуктов, и предложили принимать комбинат. Виктор Александрович не ставил никаких условий: надо – значит, надо. Домой вернулся с приказом.
Ничего внешне не изменилось в нем, та же открытость, тот же радушный вид. Так же рано приходил на работу и старался делать все, чтобы коллективу жилось и работалось лучше. Но времена менялись, начиналась перестройка всего и вся, первой жертвой которой стала, как всегда, деревня. После реорганизации колхозов и совхозов, основных поставщиков сырьевого ресурса, снизилась общая производительность комбината. Во всех районах резко сократилось поголовье скота, что незамедлительно сократило производство и реализацию комбикормов. Один за другим ликвидировались крупнейшие свинокомплексы Карасульский и Новозаимский, главные потребители кормов. Распались экономические связи с северными территориями области.
Ситуация грозила если не полным закрытием предприятия, то значительным свертыванием производства и сокращением коллектива. Выход был только в развитии дополнительных видов деятельности, порой мало общего имеющих с основным профилем.
Открывается своя пекарня производительностью до пяти тонн хлеба в сутки. Налаживается выпуск кондитерских изделий с широким ассортиментом. Хлебопереработчики начинают даже заниматься полевым хозяйством, засевают по тысяче и более гектаров, получая неплохой урожай.
Как бы подтверждая единство всего агротехнического комплекса, его неразрывную связь и взаимозависимость, возрождение комбината становится следствием возрождения сельхозпроизводителей. В районах выросли посевные площади, увеличилась урожайность, и хлеба стали больше вести на элеватор.

За почти пятьдесят лет работы на этом производстве помнит Виктор Александрович всякие осени и разные ситуации. Когда только Ишимский район сеял более ста тысяч гектаров зерновых и сдавал государству по девяносто тысяч тонн, не знали, радоваться или горевать по поводу урожая. Так уж сложилось, что крестьянину надо было только очередь выстоять на элеватор, осенью сотни и тысячи машин выстраивались в сторону предприятия и стояли часами.
Помнятся «полуторки» и «газончики», которые перевели на механическую разгрузку. Потом научились опрокидывать автопоезда, устроили подъемники для «камазов» и «уралов». Везли все, что выпадало из бункеров комбайнов, но у заготовителей есть свой кодекс – государственные стандарты на принимаемое зерно. А если оно ни в какие стандарты не лезет? Тогда появляется телеграмма министра: ограничения по влажности считать…, ограничения по сорности…
Руководство района трясло этой бумагой перед лицом директора, как индульгенцией от всех грехов, а тот думал: «Или прямо сейчас садиться, или принять хлеб и подождать, пока он сгорит?». Потому что ни в одной телеграмме не было самой малости, приписки: в этом случае ответственность за сохранность зерна с руководства комбината снимается. Нет, не снималась, и отвечали по полной программе: партбилетами, штрафами, портфелями, да и свободой.
В одну такую промозглую осень принял Маслаков тридцать тысяч тонн овса, под огромным нажимом принял, потому что нарядов на овес не было, а хозяйства сохранить его не могли.
– У меня же все под самую крышу забито, и отгрузки нет. Пропадет овес, товарищи!
Но товарищи заручились поддержкой области и Москвы, овес повезли. Директор стоял на весовой и видел, что из кузовов автомашин сочится грязноватая жидкость. Лаборанты выходить к нему боялись: влажность больше тридцати процентов.
Он еще раньше обошел территорию и отдал команду ссыпать зерно на площадку около нефтебазы, чуть в стороне от чужих глаз. Уже на второй день пригласил паренька, который обслуживал прикупленную у авиаторов машину по расчистке взлетно–посадочных полос:
– Слушай меня внимательно. Этот овес только ты можешь спасти. День и ночь крутись вокруг этого вороха и перегоняй его по всей площадке. Понял?
– А что тут непонятного? У меня не залежится!
В канун октябрьских праздников приезжает начальник управления хлебопродуктов Фомин и с ним товарищ из министерства. Все осмотрели, подошли к вороху.
– Давно лежит? – поинтересовался московский гость.
– Да уж месяц скоро.
– О, так вас судить надо, овес-то пропал.
– А вы в ковше погрузчика посмотрите, мы его как раз на подработку завозим.
Хватили, а зерно нормальное, только снизу вороха есть изъян, но этим никого не удивишь. Москвич глаза таращит, просит рассказать, как все удалось. Когда узнал, руку пожал за сообразительность. Да, а если бы не оказалось аэродромной техники?
Были случаи, когда зерно в ямы сваливали и водой дополнительно заливали, потому что в воде процессы прекращаются, ну, не было у хозяйственников другого способа спасти зерно хотя бы на фураж.

Помнятся Маслакову извращения системы, когда правая рука делала вид, что не знает, как ведет себя левая. Всю заготовительную страду на весовой сидел председатель районного комитета народного контроля, а контролировал он, чтобы элеватор, не дай Бог, не развернул машину с негодным зерном обратно в колхоз или совхоз. Страда кончалась, председатель комитета контроля приходил в себя от нервных перегрузок и… создавал бригаду по проверке хранения зерна на элеваторе. Напрасно директор напоминал ему о только что минувших днях, проверяли строго, бумаги писали строгие, да и выводы тоже доброжелательными не назовешь. А на следующий год все повторялось снова.
Правда, когда влияние партии на хозяйственную деятельность приослабло, Маслаков четко встал на букву закона. Повезли хозяйства рожь, а свободных линий нет, директор дал команду приостановить приемку. В кабинет входит секретарь райкома:
– Нет свободных емкостей – на площадку вали, тебя ли учить?
– На открытую площадку принимать не буду.
Первый смял кепку:
– Да, Виктор Александрович, а еще год назад я бы тебя заставил.
Странное дело, при всех трениях с районной властью Маслаков считает партийную организацию своего коллектива, в которую он вступил двадцати трех лет от роду, воспитателем и учителем. Во многом благодаря поддержке и своевременным поправкам старших товарищей, он не свернул с трудового пути, не ошибся, вырос профессионально и сумел сполна вернуть коллективу долги.   

Думаю, вполне уместно отнести к заслугам этого человека мощнейшую производственную базу, целый блок учреждений социального назначения, из которого главным стал бытовой корпус, последний большой жилой дом, построенный для работников комбината. Даже нынешнего руководителя, Юрия Михайловича Рожкова тоже следует считать производным от бывшего директора, почти полтора десятка лет Рожков был боевым заместителем Маслакова.
Ничто не возникает из ничего. Ничто не исчезает бесследно.
 


ГОРЬКИЕ ОПЫТЫ
ВИКТОРА НИКОНОВА

Виктор Николаевич Никонов.
Родился 8 сентября 1937 года в Северном Казахстане.
Окончил Ленинский сельскохозяйственный техникум и Омский сельскохозяйственный институт. Агроном.
Служил в Советской Армии.
С 1974 года в Ишимском районе, специалист и руководитель опытной станции и опытно–производственного хозяйства.
Заслуженный работник сельского хозяйства России.
В 2004 году вошел в энциклопедию «Лучшие люди России».
Депутат Ишимской районной думы.
 Женат. Имеет сына и внука.
 
Я счастлив, что работаю дома, на родине, и судьба, видимо, вознаграждает за скромность (!), время от времени сводит с людьми удивительными и по жизни, и по взглядам. О нескольких мне удалось сделать книжки. Вот уже два года регулярно встречаюсь с одним ветераном социалистического сельского хозяйства и новатором сегодняшнего, капиталистического, и никак не могу сговорить на сколько-нибудь художественное изложение его биографии.
Еще раньше, до встречи с ним, несколько раз замечал, что глава Ишимского района Владимир Ковин в разговоре упоминает «нашего академика», это настолько заинтриговало, что пришлось попросить уточнить. Глава назвал фамилию: Никонов.
В наше время был один академик Никонов, он потом курировал сельское хозяйство в ЦК. Ну, не он же! Оказалось, что академиком мужики уважительно называют одного из старейших руководителей, директора опытно–производственного хозяйства Виктора Николаевича Никонова.
Когда первый раз позвонил договориться о встрече, услышал в трубке жизнерадостный густой голос, его обладателем мог быть только крепкий, внушительных размеров мужчина, властный, привыкший повелевать. И не ошибся, он действительно кряжист, полноват, но для своих «почти под семьдесят» очень подвижен. Что касается энергии, то в нем через край, она окатывает всех вокруг, часовая беседа с ним заряжает, жить хочется.

Он родился в Казахстане, там начинал работать, а в 1974 году случайно встретил институтского товарища, который предложил перебраться в Ишим и возглавить отдел опытной станции. В те годы, как ты знаешь, опытничество в сельском хозяйстве было делом государственным, а потому престижным. Стране нужен был хлеб, в разных регионах соревновались исследователи и первопроходцы, отрабатывая технологии и выводя новые сорта. Тогда гремела слава Терентия Мальцева, тогда витийствовал Бараев в Целинограде, тогда и Никонов появился на горизонте науки.
Он признался мне чуть позже, что определяющим фактором в пользу его переезда в Сибирь стало обилие рыбного и мясного разнообразия в ишимских магазинах. Но правда и то, что уже в первый год работы он получил повышение и проводил весенний сев в опытном хозяйстве в ранге главного агронома.
Хозяйство это было создано в системе Академии сельскохозяйственных наук в целях решения задач, о которых мы говорили. Опытная станция изучала предлагаемые сорта на своих делянках, а производственное хозяйство потом занималось их размножением. Конечно, это примитивная схема, там все могло быть, да и очевидно было чуть сложнее, но суть понятна. Как и положено, Большая Академия имела в регионах структурные подразделения, таковым был Зауральский НИИ сельского хозяйства под Тюменью, вот ему и подчинялся весь ишимский комплекс.   
Новому руководителю деликатно намекнули, что нужна ученая степень, чтобы полноценно соответствовать должности, он в 1982 году, не долго думая, поступил в аспирантуру Пермского сельхозинститута. Тему диссертации поднял прямо из-под ног: влияние органических удобрений на плодородие земли. Материала было больше, чем достаточно, потому что ОПХ, как и все хозяйств района, вносило органику сотнями тысяч тонн. Считается, что животное за год способно произвести до десяти тонн этого добра, а район имел тогда шестьдесят тысяч голов скота. Тут ни на одну диссертацию хватит.
Оказывается, мой академик аспирантуру не окончил, хотя диссертацию подготовил. Что-то случилось со зрением, и он, как  человек решительный, бросил все и вернулся в хозяйство. Степени нет, но зрение сохранил, до сих пор на полметра в землю видит. Хотя и от аспирантуры практическая польза осталась, научился системно работать с аграрной периодикой и научной литературой. Думаю, что и это дает ему сегодня возможность быть на самом пике академической мысли.
Время, когда занимался чистой наукой и учебой, помнится еще и возможностью съездить на рыбалку, в отпуск сходить, как добрые люди, в летнее время. Но, как он сам говорит, недолго музыка играла! – обстоятельства  вернули в производство, чтобы повесить на его плечи весь комплекс проблем опытной станции и опытного хозяйства. Я нашел один интересный факт: в это время ишимские опытники занимали 67 место по Сибирскому отделению Академии сельскохозяйственных наук. Даже трудно поверить, что сзади еще кто-то был.
Едва ли интересно, как жили и чем занимались ишимские ученые и производственники под руководством Виктора Николаевича в так называемое застойное время. Наверное, это была рутинная каждодневная работа, не особо оплачиваемая, не очень видная, но без нее не было бы сортообновления на полях Приишимья, не было бы роста урожайности и славы многих хозяйств, руководителей и просто крестьян, которая выросла на кончике хлебного колоса.
Это теперь слово реформирование стало бранным, и тут все верно с точки зрения законов русского языка, он учитывает смысловые оттенки. А сперва слово было нейтральным, выражало только то, что определено ему языком: последовательные изменения чего-либо, чаще всего положительные. Все эти «изменения» прошли через руки, душу и сердце каждого руководителя, но Никонов от многих отличается тем, что не клюнул на соблазнительные предложения провести акционирование вверенного ему производства.

Почему? Неужели он не понимал, что в одночасье может стать почти единоличным собственником, или знал, но сдерживало нечто, заложенное воспитанием и выращенное временем? Власть торопила, отдавала задаром все, лишь бы появился хозяин, а он говорил, что наличие собственности у человека хозяина из него еще не делает.
За несколько лет знакомства, встреч и разговоров без диктофона я понял еще некоторые нюансы. Он в то время уже не верил власти, государству. Как можно было тогда, в такой сложный момент, пойти на всеобщие выборы руководителей трудовых коллективов? Один этот шаг убил в нем всякую надежду на положительные перемены. Своим он сказал, что выборов не будет, и объяснил:
– Я не хочу, чтобы однажды утром уборщица кабинета сказала мне, что переизберет, если и впредь у меня будет много бумаг в мусорной корзине. 
Первые же практические шаги новых руководителей показали ему, опытному уже хозяйственнику и человеку, что ребята идут путем наименьшего сопротивления. Он говорил, что воспитать может только преодоление сопротивления, по течению плывет лишь то, что было темой его диссертации. Еще один его тезис: смена вывески – не гарантия появления возможностей роста.
Оказывается, Никонов едва ли не один такой оказался во всей системе академических хозяйств, он остался в государственной собственности, что пережил – об этом потом, а те, кто ринулся в пучину реформ, потеряли все, от иных ОПХ остались только печати. Конечно, собственность не растворилась, кто-то ее добросовестно обрел, в рамках законов этой страны, но сельскохозяйственная наука утратила навсегда. Потому и возникли такие бреши на российской агронаучной карте: ближайшая опытная станция с производственным хозяйством под Новосибирском, есть и ближе, но это уже суверенный Казахстан.
По логике вещей, а раньше так оно и было, ОПХ должно было существовать при опытной станции, это ж надо понимать, что за чем стоит. Но это логика здравого смысла, который пропал вслед за командой «Приватизируй!». Потом резко сократилось государственное финансирование научных работ, станция завяла и усохла бы совсем, не решись Никонов на шаг не только рискованный, но и опять нелогичный. Он сел сразу на два стула, и директора станции, и директора хозяйства. Когда говорят, что неловко сидеть на двух стульях одновременно, имеют в виду не столько физические неудобства, сколько двойную ответственность. В самом деле, останься Виктор Николаевич на хозяйстве – жил бы многократно спокойнее, по крайней мере, наука никаких вопросов ему не задавала бы, потому что нет станции – нет семенного материала для производства.
Он оказался одним из тех упертых хозяйственников, которые прошли без катастрофических потерь неверные годы всяческих преобразований. Он отказался вырезать на колбасу якобы неперспективный скот, не сократил посевные площади, не потерял людей и их доверие. За все годы работы ни разу не задержал выплату зарплаты и ни рубля никому не должен. 
Мне порой кажется, что Никонов больше ученый, чем титулованные болванчики в столичных академиях. Я боюсь громких слов в отношении уважаемых мною людей, но он чем-то напоминает Терентия Семеновича Мальцева, патриарха русского поля. Я всегда буду корить себя, что не нашел времени поехать и посмотреть на старика, послушать, если бы тот счел возможным говорить со мной. Потом был в его доме–музее, плакал, видя его вещи, трогая перо, которым писаны гениальные слова о земле.
В дни нашей молодости песня была о романтиках, что одни едут за деньгами, а другие – за запахом тайги. Виктор Николаевич не похож на романтика внешне, но душа у него общественного человека. Потому и взял он на прицеп опытную станцию, выполняя за государство обязанности по ее содержанию, финансированию за счет доходов товарного производства.

Так они и существуют сегодня, являются самостоятельными юридическими лицами, но работают на одну задачу, руководимы единым директором и, в конце концов, поровну делят славу удачи и издержки провалов. ОПХ по-прежнему покупает у опытной станции выведенные многими годами трудов семена суперэлиты и размножает их для реализации. Конечно, сорта должны показать при испытаниях хорошие качества именно для нашей зоны, а кем они выведены, выпускники родного института или дети соседей, например, челябинцев, – особого значения не имеет. Вдохновляет такая цифра: на станции одновременно изучается до полутора сотен сортов различных растений!
Работа с новым сортом сродни ювелирной, она столь же сложна, сколь и ответственна. Высаживаются зерна одного колоса, ведутся наблюдения, потом идет выбраковка слабых колосьев и не несущих важнейших признаков сорта. И так пять лет. Чтобы можно было несколько килограммов зерен посеять. Мне при рассказе об этом вспомнился Робинзон, вырастивший пшеницу из одного случайно обнаруженного в кармане зернышка.
Как и всегда, главной задачей Никонова и его товарищей остается производство элитных семян для сортосмены и сортообновления крестьянам девяти районов юга области, которые издавна объединены понятием «Ишимская зона». Этим они занимаются уже больше тридцати лет, реализуя в год не менее 1.200 тонн семян самой высокой категории. 
Не могу не вспомнить беспокойство Никонова по поводу того, что не все покупатели полностью используют огромный потенциал элитных семян, способных много лет кряду, сменяя номера репродукций, поддерживать уровень зернового производства. Часть семян попадает в руки руководителей, неспособных правильно организовать семеноводство и пускающих зерно уже первой репродукции в переработку или на корм скоту.
Во всем мире практика семеноводства установила такой норматив: элитные семена стоят в 2,5 раза дороже доброго товарного зерна. Если тонна продовольственной пшеницы стоит на рынке четыре тысячи, то тонна семян должна быть на шесть тысяч дороже. Должна бы… Но в последнее время с разработчиками семенных перспектив не особенно считаются, и Никонов критикует такую практику, называет ее бесперспективной. Конечно, даже мне понятно, что сортовая надбавка в две тысячи за тонну никак не покроет огромных затрат труда на пятилетний цикл работ по созданию элиты. Но реальности таковы, и не в Ишиме лежат ключи от их решения.
Ишимское ОПХ уже четвертый десяток лет ведет уникальные эксперименты по выявлению оптимальных способов обработки почвы. Здесь сменились шесть (!) ротаций севооборотов. Накопленный материал уникален, таких долгосрочных опытов и наблюдений в России единицы. Тут подготовлены три диссертации, а можно сделатьтридцать. Вот почему при всей сложности положения Виктор Николаевич исключает возможность свертывания станции. Хозяйство, в экономическом смысле, без нее обойдется. Российская наука не сможет обойтись.
Станция дает земледельцам ишимской зоны рекомендации по сортам, срокам проведения агромероприятий и по технологиям. Станция проводит изучение сортовых технологий, потому что каждый новый сорт зерновых выдвигает свои требования, которые практикам пока не известны. Разведать их, вычислить и научить крестьян призваны ученые станции.
Должен  сказать, что в последнее время мне часто приходится испытывать чувство вины, что ли, во всяком разе, неловкости перед работающими мужиками. Видно, осталось от тех времен, когда мы, пишущие, были золотым фондом партии и именно ее представляли. Сейчас я вообще никого не представляю, а неловкость не проходит. Виктор Николаевич рассказывает о своих проблемах. Зарплата научного сотрудника с тридцатилетним стажем едва превышает прожиточный минимум. То, что получают лаборанты, эти чернорабочие науки, вообще зарплатой всерьез называть нельзя. Людей удерживает энтузиазм исследователей, так мне казалось, Никонов вернул на грешную землю: и безысходность. Они же ничего больше не умеют, куда податься?
Недавно я вновь вернулся к теме приватизации, и услышал потрясающую новость, для себя. Видимо, больше никого она не трясет. Оказывается, чтобы провести акционирование госпредприятия сегодня, (а оба хозяйствующих субъекта Никонова государственные), сделать их собственностью трудового коллектива, который их и создавал, надо все выкупить. Не сразу понял, переспросил, потому что все – невозможно, у него скота и техники на сотни миллионов, он уточнил: все, до копейки!
Да, беспредельна Русь в своих проявлениях! Погодись на это время какой-нибудь завалящий Швондер– проблема решилась бы, просто ладушки! 
В 2004 году Ишимское ОПХ отмечено золотой медалью Всероссийского выставочного центра, а Никонов вошел в справочник «Лучшие люди России». Когда мы встретились по этому поводу, Виктор Николаевич порадовал еще одним рассказом. При недостатке влаги в период кущения формируется незначительное количество так называемых колосков (не путать с колосом на стебле). Но во время цветения выпали осадки, и растение в ответ на каждом колоске развивает по три–четыре цветка.
– Природой предопределено, что растение создает себе подобное, потому урожай может быть и пятьдесят центнеров, и полтора, но все равно это будет зерно. А вот сколько – это и от природы зависит, и от человека. – Никонов улыбается, видя, что мне это интересно. – В наших условиях важнейшей задачей является сохранение влаги в почве. Это очень старая истина. Весной придерживаюсь такой тактики: лучше на день опоздать с прибивкой влаги, чем начать раньше. Борьбу за влагу не зря называют таким боевым словом, мы тут действуем комплексно и одним потоком всех агрегатов.
Далее приведу тебе наш диалог, который считаю принципиально важным, и пусть звучит само его слово.   
– Если я правильно понимаю, речь идет о поточном методе в том, классическом варианте?
– Да, культиватор, бороны, сеялки, катки.
– Но это же очень дорого по нынешним ценам…
– Согласен. Найдите дешевле. Сегодня есть энергосберегающие технологии, есть почвообрабатывающие комплексы, но один такой агрегат стоит тринадцать миллионов рублей. А у меня та техника свое не выработала, куда ее девать? Надо полностью использовать ее возможности.
– Надо понимать так, что в принципе вы не возражаете против освоения современных технологий?
– Нет, конечно. Я уже сослался на цену этих новинок. Зерна мы нынче заложили полные склады, но рынка нет, следовательно, нет и средств. Но это второй вопрос. Есть еще один аспект проблемы, который как-то не особенно обсуждается. Нельзя не учитывать микробиологию почвы. Какими бы хорошими ни были эти машины, надо оттачивать технологию, просчитывать ее результаты, научный подход нужен. Сам по себе проход по полю комплекса, делающего сразу три операции, еще ничего не значит. Строго говоря, урожай создают микроорганизмы, это они разлагают органику, обеспечивают уровень минерального питания растения. Вы не получите хороший печеный хлеб, если он не будет на дрожжах заквашен, в нем вкуса не будет.
Приведу вот такой пример. Мы взяли в Новосибирске многооперационные катки, которые за один проход рыхлят и разравнивают почву, но они у нас не пошли, и в этом году вообще от них отказались. Почему? Не потому, что это плохая машина, а мы не готовы ее использовать. Нужен мощный трактор, который обеспечит высокую скорость движения, и только на большой скорости агрегат способен полностью себя проявить. Влажность почвы тоже надо учитывать. Вот и все.
Мы посчитали, что простые бороны дадут лучший эффект, взрыхлят и выровняют. Задача ставится простая: по полю после уборки я на уазике должен проехать со скоростью не меньше шестидесяти километров. Если это возможно без ущерба для машины и пассажиров, можно считать, что цель достигнута, теперь только сохранять достигнутый уровень.
Осень все расставляет по своим местам. Мне говорили, что и с импортной техникой не смогли получить урожай, а мы, худо-бедно, собрали по 42 центнера. Я старый крестьянин, и могу сказать: когда обойдете меня по результату, тогда буду к вам присматриваться и прислушиваться. А пока просто смотрю и думаю.
– Виктор Николаевич, мне неловко вам возражать, но в вашей логике есть уязвимое место. Я опять о стоимости работ с учетом цены на горючее. Пять проходов техники по полю и один проход комплекса – это не аргумент?
– У меня трактор стоимостью 500 тысяч рублей тащит сцеп сеялок стоимостью 150 тысяч. Комплекс, как мы говорили, стоит тринадцать миллионов. Вот это несоответствие на сегодняшнем этапе нашего сельского хозяйства сдерживает многих крестьян. Я читаю,  сколь хороши комбайны фирмы «Джон Дир», но когда вижу, что стоимость одного такого агрегата равна цене восьми «Донов», конечно, возьму «Доны». Таков сегодня подход, и не завтра он изменится.
– Вас запросто при желании можно отнести к махровым консерваторам с такими рассуждениями. Вы не опасаетесь?
– Нет, во-первых, потому что я со своим мнением на трибуны не лезу и никому его не навязываю. Вот вы поинтересовались, я поделился. Я практик и ученый, оперирую только доказуемыми аргументами. У нас отработанная десятилетиями система работы, она не одним днем складывалась, мы людей научили так работать.
Новое – это не всегда открытие. Еще один штрих. Мы берем технологии из Канады, но там в последнее время не ставят цель получение высокого урожая. Наши соседи казахи тоже не ставят такой задачи, потому что у них огромные просторы. Они стараются меньшим количеством людей создать больше продукции. Мой скромный опыт в этом направлении потерпел полное фиаско. У нас 400 работающих, мы посчитали, что 50 человек можно сократить и выполнять те же работы меньшим числом. Так и поступили. И что получили? Те полсотни сокращенных что стали делать? У нас же красть и продавать. Конечно, не все, но большинство. Я ужаснулся: идите на работу, хоть что-то будете приносить в семью… Это социальная сторона дела.
– И она вас не должна волновать, с точки зрения чистой экономики. Вы же хозяйственник, а не политик.
– Прежде всего, я человек, старался им быть всегда и остаюсь сейчас. Мы не в городе живем, где уволенный может найти работу. Я больше тридцати лет вместе с этими людьми, вместе нужду терпели, я просил пояса туже затянуть, когда тяжело было, просил, хотя знал, что уже и дырок на ремнях нет. А теперь, когда на ноги встали, я не имею морального права гнать этих людей. Это же деревня, ее нельзя уничтожать. Кто сказал, что нас прокормят? Глупости. Потому я всегда привожу эти строки из песни: «Поставьте памятник деревне на Красной площади в Москве…». Президент Сельхозакадемии России Романенко услышал, попросил стихи, я ему факсом сбросил.
– Вы коснулись очень важного вопроса. Судьба деревни делается людьми, а на селе идут странные процессы: большая часть людей охотно становится люмпенами, довольствуется подачками государства. Что происходит? И как изменить положение, если вообще это возможно?
– У нас хорошая продуктивность коров, доярки могут заработать семь, восемь и больше тысяч рублей. И зарабатывают, но только две из десяти. Остальные говорят: не надо нам таких денег, товарищ директор, и детей своих мы на ферму не пустим. Вот так. Культура труда у нас еще низка, уровень жизни городского и сельского жителя нельзя сравнивать. Но и другую сторону посмотрите. Не могу припомнить, когда награждали простого крестьянина орденом Российской Федерации. Уборочная страда по стране прошла, тяжелейшая работа, национальное достояние создавали люди, и за всю уборку ни одного кадра по телевидению, как будто и нет деревни. В те годы показывали комбайнера, он все дочке своей зайца за уши ловил…
– Это реклама такая…
– Да хоть это было, я же понимаю… Что бы там ни говорили, а деревню общество опустило – ниже некуда, и это опасно. Если бы сказали лет двадцать назад, что в деревне лишние люди появятся, я бы засмеялся над шуткой, столько дел было.   

Не знаю, показал ли советского руководителя, ставшего современным, очень хочу, чтобы читатель его увидел, почувствовал и полюбил. И надеюсь написать о нем книгу, просто обязан. На таких вся Россия держится.
 



























ЗЕЛЕНЫЙ КРЕСТ
НАДЕЖДЫ ОБЫСКАЛОВОЙ

Надежда Вячеславовна Обыскалова.
Родилась 3 февраля 1937 года в городе Каменс–Уральский, Свердловской области.
Окончила Свердловский сельскохозяйственный институт.
С 1960 года возглавляет Ишимскую районную службу защиты растений.
Заслуженный агроном России.
Живет в городе Ишиме.


Не всякий, даже хорошо знающий ее человек, сразу скажет, как правильно называется должность Надежды Вячеславовны Обыскаловой: толи она заведующая, толи начальник Ишимской станции защиты растений. Да это и не важно, потому что, как бы ни называлась должность, она все равно остается хозяйкой этого небольшого, но очень важного для района объекта, громко именуемого станцией. С 1960 года, 45 лет.
Тюменский Агропром, слава Богу, за последние годы значительно обогатился громкими и значительными именами, много появилось настоящих героев сегодняшнего дня и новой экономики, достигающих поразительных результатов в зерновом производстве, в молочном и мясном деле, в картошке и яйцах. Один сообразительный журналист даже умудрился построить на них телевизионную передачу со старо-новым обозначением их статуса как героев капиталистического труда. Они энергичны, инициативны, по-современному броски. Такое время. Жаль только: они не всегда осознают, что основой для успеха их бизнеса стал многолетний труд золотого фонда тюменского села, специалистов и организаторов, многие из которых уже отошли от дел, но наиболее крепкие остаются в бурном современном процессе, удивляя других и сами удивляясь своей живучести и терпению. Их не смущает, что они часто на втором плане, главное, что заняты любимым делом. Вот к таким и относится Обыскалова.

Какие только фокусы ни выкидывает с нами жизнь! Надежда родилась и выросла в семье сугубо интеллигентской, папа и мама были учителями, в роду числились врачи и даже юристы, но, по крайней мере, в обозримом прошлом не было крестьян. Да и откуда им взяться в старинном городке Каменск–Уральский? Когда началась Великая Отечественная война, папа вместе с выпускным классом своей школы добровольцем ушел на фронт. Они погибли все, кроме Вани Сысолятина, который за всех довоевал и стал Героем Советского Союза.
Надя окончила среднюю школу и собралась было в Свердловский медицинский институт, продолжать семейную традицию. Когда она вошла в мощное каменное здание института, скромно одетая и рассчитывающая только на стипендию, ей показалась недружелюбной, негостеприимной сама атмосфера, и девушка вышла, облегченно вздохнув. Сельскохозяйственный институт увидела почти случайно, зашла, кто-то улыбнулся, принял документы, так решилась судьба. Не слишком ли просто? Правда, чуть позже, на первых больших каникулах, мама рассказала удивительную историю, которая показалась Наде знаменательной, знаковой. Когда мама вынашивала младенца, организм требовал минералов, и она украдкой от класса время от времени откусывала кусочек мела. Велико же было ее удивление, когда акушерка в роддоме сказала:
– Дочка ваша точно будет с землей связана, у нее в кулачке глина была зажата.
Мама тогда не придала значения этому, да и забыла вовсе, но вот свершилось, пришлось вспомнить.
1959 год. Надя приехала в Ишим, заштатный сибирский городишко, с дипломом ученого агронома, а это уже большое дело, даже в районной сельхозинспекции к ней отнеслись подчеркнуто уважительно:
– Думаем направить вас главным агрономом в хозяйство. У вас нет возражений?
Какие могли быть возражения? Она знала, куда шла, когда подала документы в сельскохозяйственный институт, знала, что на городском асфальте агрономы не работают. А ведь был выбор, любой институт принял бы с восторгом. Уже в сельхозинституте она поняла, что правильное решение, стране нужен хлеб, комсомол принимает активное участие в освоении целинных и залежных земель. Комсомольской путевки как документа у нее не было, но твердое решение выйти на передовую – было.
– Согласна.
В деревне все было в новинку, и в работе все в первый раз: бригадира отругать за нарушение нормы высева, механизатору показать, как надо установить глубину заделки семян. Бабулька, к которой определили на квартиру, жалела:
– Ты, дочка, поспи, а я скажу, что ты в поле убежала.
Но надо вставать, идти в контору, руководителю высказать свои претензии, он тоже не очень прислушивается к молодому специалисту; бумаги нужные для района составить, не предполагала, что агроном должен вести такое делопроизводство.
А как-то вечером из бухгалтерии передали:
– Надежда Вячеславовна, тебе завтра велено в район явиться.
– Что с собой брать, не сказали?
– Нет, только сама себя не забудь.
Принимающий начальник улыбался, как именинник:
– А вы молодец, руководство хвалит, но у нас есть на вас другие виды.
И он пространно говорил о вредителях сельскохозяйственных растений, которые мешают колхозам и совхозам получать стопудовые урожаи зерна, так необходимого стране. Говорил о решении партии и правительства повести решительную борьбу с этими самыми вредителями, промышленность будет выпускать яды и прочие химикаты, а наша задача на местах – подготовиться к их эффективному применению.
– Тут такое соображение: работать придется, не считаясь со временем, значит, нужен специалист, свободный от семьи и прочих ограничений. Вы, насколько нам известно, не замужем и вроде как не собираетесь, потому идеально подходите к такой должности. Ну, конечно, с учетом вашей высокой теоретической подготовки.
Надежда хотела было обидеться за столь вольное толкование ее семейного будущего, но воздержалась.
Через неделю к ней пришла тоненькая, как тростинка, девушка и представилась Розой Костиной, выпускницей Ленинградского института, специалистом по защите растений с красным дипломом. Надежда обрадовалась:
– Будем работать вместе! 
Как бы они смеялись, скажи им кто-нибудь, что вот так, рука об руку, проживут рядом и вместе проработают долгих 33 года.

Громкое название: пункт диагностики и прогнозирования, ничего за собой не имеет, в районе из вредителей в лицо знают только головню и кобылку. Первый семинар по предпосевному протравливанию семян провели, показывая, как надо разбрасывать химикаты по вороху и потом энергично деревянными лопатами перемешивать зерно, «лопатить», как говорили в деревне.
Когда посевы сахарной свеклы стали гибнуть от вредителей, на поля вывели конные грабли, к раме привязали марлевые мешочки с дустом, и так опыляли поля. Культуру сохранили, но долго еще мучились головной болью: дуст высокотоксичен, через годы международной конвенцией его применение будет запрещено во всем мире, но тогда цель оправдывала средства.
И на сибирские поля пришла кукуруза, причем, установка на высокие урожаи вплоть до початков была неукоснительной. Огромных трудов стоил посев квадратно-гнездовым способом. Дождались всходов, Надя и Роза попутными машинами переезжали из хозяйства в хозяйство и не могли определить причину изреженных всходов. А начальство требовало спасти «королеву полей», как громко назвал кукурузу тогдашний руководитель страны Хрущев. Дома вытряхнули из чемоданов институтские учебники, нашли подсказку, которая уже утром следующего дня подтвердилась: проволочник! Разработали методику предпосевного опудривания семян кукурузы тем же дустом, помогло, первую благодарность на этом заработали.
Методика обследования на проволочник предписывает вырыть на гектаре по диагонали шестнадцать ямок до тридцати сантиметров глубиной. Приехали в Лариху, лопаты на плечо и пешком в поле. Одну ямку выкопали, землю перебрали, проволочника сосчитали. Вторая ямка, опять считают. С десяток уже нарыли, механизаторы на смену едут, остановили машину, удивляются:
– Девчонки, вы чо тут делаете?
А девчонкам интересно парней подразнить:
– Клад ищем. Говорят, богатые ларихинские мужики золото где-то здесь зарыли при Колчаке.
В кузове аж взвыли:
– Точно! Я слыхал! Ребята, давай лопату!
Кое-как успокоили активиста, потом посмеялись вместе. А проволочника нашли столько, что за один год не выведешь.

Во время уборки урожая тревожный сигнал поступил из Викуловского района, девчонки сумки в руки и на элеватор, только оттуда можно было добраться до места. Агроном Чуртановского колхоза рассказал поразительную историю:
– Мы же раздельно убираем пшеницу, скосили поле в валки, я посмотрел, все нормально, дня через три можно молотить. Приехали комбайны, а зерна нет, обмолочено.
Видя, что его рассказ поверг гостей в смятение, он уточнил:
– Никто, конечно, не молотил, но колосьев нет, все объедены.
Девушки переглянулись:
– Болото рядом с полем есть?
– И болото, и озеро. Вас брусника интересует?
– Крысы нас интересуют, пока их не выведешь, про дикоросы забудь!
Водяная крыса отличается способностью к быстрому размножению в благоприятные годы и опасна тем, что имеет ненасытный аппетит на злаковые культуры. Это ее орды обмолотили пшеницу в валках в Чуртане, а уже на второй день забили тревогу в других хозяйствах. Защитники, так любовно и уважительно называли девушек крестьяне, привезли яды, развернули пункты подготовки приманок, организовали их разбрасывание на берегах водоемов, в которых замечено скопление крысы. Масштабы нашествия сразу определить не удалось, но со временем пришлось вмешиваться области, в обработке приняли участие самолеты сельскохозяйственной авиации.
Этот вредитель возвращается в наши края с периодичностью в двенадцать–тринадцать лет, но теперь его угроза не столь велика, и агрономы практически не берут его во внимание, потому что значительно выросла культура земледелия, проводится большая профилактическая работа.

По-человечески вспоминать то время ей приятно, все-таки молодость, а как профессионалу – смешно, до того примитивными кажутся из сегодняшнего дня тогдашние методы и средства защиты растений. Ответственность на новую службу возлагалась большая, потому на молодость никто скидок не делал.
В 1961 году в Ишиме была организована станция защиты растений, которую и возглавила Надежда Обыскалова. К пункту диагностики и прогнозов добавился отряд по защите растений, работа приняла более планомерный характер. Специалисты делали анализ эффективности применения пестицидов, начали выдавать краткосрочные прогнозы возможных возникновений вредителей на полях колхозов и совхозов, причем, прогнозы эти с каждым годом были все более достоверны и очень часто оправдывались.
Надежда быстро сошлась с новым председателем колхоза имени ХХ11 партсъезда Ольгой Гридневой, хотя раньше они почти не встречались, все-таки Ольга зоотехник, разные проблемы да и кабинеты. Но сказывается, видно, женская солидарность, потому в Равнец Обыскалова ехала с удовольствием.
– Ничего подозрительного у нас нет? – всякий раз спрашивала Ольга Георгиевна.
Однажды традиционный успокаивающий ответ сменил осторожный:
– Не нашли, но за горохом надо присмотреть, тля может активизироваться с повышением температуры.
– Ох, Надя, забудь эти слова! Мне сейчас не до гороха.
Не забылось. Тля расползлась и стала угрозой для посевов.
– Ольга, бери химикаты, обработаем.
– Денег нет, Надежда, все на стройку ухлопала. А, может, пронесет тучу мороком?
Обойдется?
Концентрация вредителей была критической, но и председательшу тоже можно было понять: деньги ниоткуда не возьмутся. Когда Гриднева позвонила и сказала, что гороховое поле уже полностью во власти тли, этой маленькой всепожирающей букашки, изменить что-либо было невозможно. Обыскалова не упрекала подругу, та и без того сокрушалась:
– Надо было все бросить, послушаться тебя, купить эти проклятые химикаты.
После того Ольга Георгиевна на станцию защиты растений приезжала часто, огромное животноводство требовало кормов, а посевы трав, зерновых и силосных она с чистым сердцем доверяла специалистам.

А сколько было волнений в конце шестидесятых с перетяжками на всходах зерновых культур! Вроде хорошие всходы, а потом вдруг образуется узелок, как будто ниткой перетянули былинку. Надежда с Розой на коленках ползают, и вершки, и корешки в лупу и на просвет рассматривают – нет ничего, а поле желтеет. Такие страсти накалились, начальство сапогами стучит:
– Что  вы за специалисты такие, если вредителя найти не можете! Будем травить с самолетов, уже вызвали авиацию.
– А против кого бороться будем? – спросила Роза.
Им сказали, чтобы не путались под ногами, а они вечером вычертили график температур за последнюю декаду, сильно ломаная получилась кривая. Подняли на ноги всех своих коллег в округе, от Ленинграда до Омска, их предположение, что перетяжки могли стать следствием резких температурных колебаний, подтвердили и практики, и ученые с институтских кафедр. Утром созвонились с Тюменью, убедили отменить авиационный налет. Руководство согласилось, но под их ответственность, предупредив, что мешки с препаратом уже загружены.
– А какой препарат? – спросила Обыскалова.
– Двенадцатипроцентный ГЦХГ, какой же еще.
– Опять дуст, и когда это кончится! 
Много интересных случаев было в жизни.
Из Тоболово позвонил председатель колхоза Скоробогатов:
– Ты бы, Вячеславовна, приехала в гости, заодно посмотрела мою пшеничку. Есть у меня подозрение, что ржавчина нас посетила.
Все поля вместе объехали, прошли по периметрам и по диагоналям. Да, ржавчина есть, но она свое время упустила, Надежда Вячеславовна уже знала по практике, что не успеет болезнь в такой фазе развития растений повредить зерну, уборка не сегодня – завтра. Скоробогатов успокоился. Хлеба у него и в самом деле были завидные, к тому же колхоз на большой дороге, редкое начальство мимо проедет. И заверни к нему легковушка с инструктором Центрального комитета партии, и зайди тот ответственный товарищ в самую густую и высокую пшеницу. Пока любовался, ничего дурного не заметил, а как вышел на обочину: батюшки, желтая ржа испачкала непорочные бостоновые штанины!
Скоробогатов самую жесткую выволочку получил, что за народное добро у него душа не болит, что погубит в результате своего безразличия хороший урожай. Напрасно председатель пытался слово вставить, что только два дня назад защитники осмотрели поля и ничего опасного не обнаружили. Примаранные брюки застили белый свет. Так и остался председатель на обочине поля с твердым наказом завтра рано утром явиться в райком на окончательные разборки.
В райкомовском коридоре встретил Обыскалову, которая никак не хотела понять, для кого ржавчина так чрезвычайно опасна:
– Да успокойся ты, обмолотишь, просушишь зерно, и никаких вопросов к тебе не будет.
– Верю, но как сегодня на них отвечать?
Обыскалова надеялась:
– Да просто же все, объясним, у кого образования не хватает.
Секретарь райкома, все еще не отошедший от вчерашнего цековского внушения, начал разговор с повышенных тонов. Оказалось, что защитники вообще от рук отбились, если товарищи из столицы вынуждены у нас в районе вредителей искать, что надо бы их, защитников, посадить на зарплату от урожая, чтобы они чаще по полям ходили, а не в кабинетах прохлаждались.
Когда подняли Обыскалову для объяснений, она спокойно сказала, что все эти страсти не более, чем буря в стакане воды, и она готова поручиться дипломом, что ржавчина у Скоробогатова не опасна, а московский гость, видимо, не глубоко пашет, если обеспечение государство хлебом поставил в зависимость от вида своих штанов.
Секретарь райкома выпил полный стакан воды из граненого графина и удивленно сказал:
– Вы только на нее посмотрите! Ей инструктор ЦК дает указание, а она обсуждает! Чтобы сегодня же начать обработку полей! Мне за сутки эта ржавчина всю плешь переела!
Скоробогатов ей знаки подает: сядь, не спорь! Когда вышли на крыльцо, он, более изощренный во всех аппаратных делах, шепнул на ухо:
– Ты не возражай, когда на таком уровне разговор. Ты соглашайся, а делай по-своему. Будем опылять?
– Не буду. Принципиально!
– Вот и все. А я доложу, что все в норме. И тому товарищу в Москву сообщат, что спасибо за заботу, урожай, мол, спасен. Слышь, Вячеславовна, а костюм у него и в самом деле очень хороший.
   
С годами накапливался научный материал, работа приняла планомерный характер, изучался видовой состав вредителей и болезней растений не только полей, но садов и огородов. За сорок лет обследовано в общей сложности три миллиона гектаров. В кладовой станции (а это обыкновенная квартира, полдома в районе плодопитомника, на окраине Ишима) хранятся отчеты и материалы наблюдений за все 45 лет, тут не только на кандидатскую, на несколько докторских диссертаций хватит.
Защитники вели большую пропагандистскую работу, не упускали ни одной возможности выступить перед агрономами, механизаторами, просто в деревне. Обыскалова до сих пор помнит случай, когда ей не досталось билета на автобус, чтобы вовремя попасть на лекцию в колхоз, где проходило совещание механизаторов. Она стояла на вокзале и плакала. Учили всему, что знали сами. Обыскалова шутит, что научили агрономов на свою беду, они теперь чисто все знают и не хотят пользоваться услугами станции, тем более, что услуги становятся товаром и стоят денег.
– А если серьезно, то роль диагностики, прогнозирования и организации защиты растений на разных стадиях, от обработки семенного материала до уборки урожая, наши агрономы очень хорошо понимают. Мы всегда находим поддержку в районном управлении сельского хозяйства и у начальника Сергея Вотякова, и у главного агронома Николая Карпуцина. Каждую весну везут агрономы семена:
– Вячеславовна, проверь.
– Ребята, так ведь платить придется. Меня начальство не поймет, если бесплатно.
– Какая беда, сколько стоит – заплатим.
Выстраиваются новые отношения, потому что реальную пользу видят и в предпосевной обработке семян, и в новых, эффективных, хоть и дорогих препаратах.
Вообще говоря, на рыночные отношения Обыскалова переходит плохо, ну, не может она требовать оплаты за свой труд, хотя дополнительный рубль ей бы не помешал. Ведь государство так и не научилось ценить труд защитников растений. Об окладе начальника станции и ее сотрудников просто упоминать неудобно. Правда, в районе положение понимают и подсказывают руководителям, что пора бы заключать со станцией не только разовые договора, а комплексный документ на круглогодичное или даже долгосрочное обслуживание.
Станция занимается изучением эффективности самых современных химических препаратов, их влияния на урожайность, не особенно доверяя рекламным проспектам. Два года назад интересный опыт получили в ЗАО «Юбилейный». Свиноводческий комплекс сеет зерновые для производства кормов, работает по самым современным технологиям, активно использует средства защиты на всех этапах. На посевах ячменя был обнаружен гельминтоспориоз. Провели обработку препаратом фалькон, после уборки сами были удивлены: прибавка урожайности составила шесть центнеров с гектара. В следующем году «Юбилейный» применял этот препарат уже на двух тысячах гектаров.
Обыскалова, проработавшая в системе почти полвека, считает, что защита растений все еще не заняла подобающего ей места. Сейчас, в пору работы по ресурсосберегающим технологиям, ее роль должна возрастать. Ишимский район в этом смысле довольно показательный, при подведении итогов года глава района Владимир Ковин прямо сказал, что из больших центнеров урожайности, по крайней мере, четыре смело можно отдать защитникам.
Юбилею станции ишимская поэтесса Ольга Чернышева посвятила стихи, в которых есть такие строки:

Вы вложили много сил,
Чтобы каждый колос жил…
Вы сдували все пылинки
С каждой трепетной былинки.
Чтобы дружно, словно в сказке,
Колосился хлеб в полях.
Вы спецы такой закваски,
Что любой не страшен враг.
Вы с вредительством сражались,
Как воители земли.
Сколько верст вы прошагали –
Столько славы обрели.
Насчет верст ничего не скажешь, пройдено немало, и пешком, и на велосипеде (был такой вид транспорта на балансе), и на попутках. А вот со славой чуть поскромнее, звание заслуженного агронома России у Обыскаловой единственная серьезная награда, но она больше ценит уважение людей, доброе слово. И любимое дело.
– Я врач для растений, обследую, ставлю диагноз и назначаю лечение. Всё остальное должны сделать собственники земли. Радуюсь, когда получается, огорчаюсь, когда по экономическим причинам рекомендации не выполняются.
Надежда Вячеславовна хранит в сейфе печать Ишимской станции защиты растений. В  центре оттиска – знакомая всем змея над медицинской чашей, сверху – крест, он сразу видится зеленым, как и написано в статуте. Все это – в обрамлении колосьев. Понятная и приятная символика.



ГОДЫ И ЛЮДИ
НАДЕЖДЫ ПОСОЮЗНЫХ

Надежда Ивановна Посоюзных.
Родилась 12 марта 1929 году в деревне Екатериновка, ныне Ишимского района.
С 14 лет и до выхода на пенсию работала в родной деревне, в том числе двадцать лет телятницей.
В 1966 году удостоена высокого звания Героя Социалистического Труда.
Воспитала пятерых детей.
Живет в городе Ишиме.
 
Уж в который раз ловлю себя на том, что за негодованием по поводу постоянных неурядиц в деревне, за пустыми в общем-то и бесплодными страданиями о хорошей погоде, которая всякий раз крестьянину нужна разная: сегодня дождичка надо, а завтра чтобы сухо да жарко, за вечной суетой суетного мира мы утрачиваем зрение. Мы перестали видеть лиризм деревни и деревенского труда, который был не только в кинофильмах, которые потом наши доброхоты и всезнайки окрестили лакирующими действительность. Он был в жизни. Вспоминаю рассказ сладковской доярочки, орденоноски, одной из пяти звездных доярок Вознесенской фермы, знаменитых в семидесятые на всю область. Рассказывая о военной поре, она говорит, что летом уезжали в дальние сенокосы на неделю, работали от зари до зари, а ночью глубокой тайно от бригадира все равно убегали в соседнюю деревеньку, «на вечорки».
Недавно ранней весной заехал к старому приятелю, посидели, поговорили, гостя уложили спать, а хозяева то и дело выходят из дому. Сквозь сон слышал возню, нежное воркование немолодой уже хозяйки, а утром в углу кухни увидел маленького теленка, накрытого старой фуфайкой. Когда хозяйка стало его поить, просовывая в бестолковый ротик пальцы вместо материной сиськи, он, наконец, понял, принялся чмокать и глотать теплое еще мамино молочко. Меня тогда слеза пробила, вспомнилось детство, точно такие же хлопоты в нашей избе, подумалось, что давно не испытывал такого наплыва теплых чувств, к сожалению.

Мы сидим в маленькой городской квартире Надежды Ивановны Посоюзных, рассказываю ей об увиденном и пережитом, рассказываю с чувством, не тая даже слез, потому что знаю, она меня понимает. Она по роду своей деревенской работы двадцать долгих лет была связана с телятишками, и хотя прошло после этого еще столько же времени, и даже больше, она живет теми днями.
Деревню Екатериновка обосновывали и ее предки по фамилии Стаценко, пришедшие в Сибирь с Украины в незапамятные времена, возможно, принесшие с собой и название деревни толи в честь святой Екатерины, толи в память царицы. До сегодняшнего дня потомков тех поселенцев в наших краях называют самоходами, то есть, сами пришли, никто не переселял. Признать надо: на столь дерзкий шаг могли решиться только сильные люди, хилому такую дорогу не одолеть. Вот и Надежда Ивановна утверждает, что отец ее был «большой», значит, крепкий, высокий, здоровый.
Знать, в него удалась дочь статью, в год начала Великой Отечественной войны ей едва исполнилось двенадцать, а бригадир колхозный ранним утром кнутовищем в оконную раму стучит:
– Трофимовна, буди девку, косить начнем.
– Бог с тобой, Харитон, она ребенок совсем, никто из ее ровни не робит.
– Потому что те мелкие, а она большая.
Надя вышла на покос впервые, хоть и всех знала, а стеснялась, боялась даже. В то время в деревне появились ссыльные поляки, один из них подозвал девочку:
– Вставай ко мне впереди, я тебя научу и литовочку поточить, и поклепаю ее в полдень.
Показал, как надо замах делать, как лезвие вести, чтобы трава в рядок ложилась. Конечно, в шутку сказал, чтобы не задерживалась, а то он сзади все пятки литовкой обрежет. Она не задерживалась, из последних сил проходила «ручку», неловко точила жало литовки продолговатым бруском грубого камня и начинала снова.
Когда пришло время оформлять документы на пенсию, она пришла в районный отдел социального обеспечения:
– У меня еще одна справка есть, что я в колхозе во время войны работала.
Сотрудница отдела раскрыла ее папку:
– Ничего больше не нужно, у вас и так тут трудового стажа с запасом.
Так и лежит эта бумажка, единственное подтверждение участия Нади Стаценко на трудовом фронте.
Отца Ивана Наумовича, работавшего в соседней Черемшанке председателем сельпо, забрали на фронт. Мама осталась с четырьмя детьми, Надя старшая. Вернулись из Черемшанки в родную Екатериновку, где был свой домик. О школьной учебе пришлось забыть, надо было «робыть», как говорили не утратившие украинского произношения екатериновцы.
Боже ты мой, сколько написано о поколении рабов войны, сколько книг и кинофильмов, где все правильно и … где все чужое. Только твои руки помнят грубый черен тяжелых вил, которыми ночью метала сено в стога. Почему ночью? Потому что днем была другая, еще больше ответственная и нужная работа, надо обмолачивать хлеб. До этого пшеницу косили, а следом женщины и девки собирали горсти колосьев в снопы и вязали их скруткой жидких растений. Сотни снопов в день, босые ноги уже не чувствуют проколов, руки от кисти до плеча истыканы соломой и саднят. Ни один фильм не передаст эту боль.
Старые люди предусмотрительно сохранили все виды рукомесел, которыми занимались раньше, до индустриализации. Бабушка Ирина Ефимовна из самотканого полотна сшила нарукавники, и Надя надевала их перед работой, все-таки полегче.
Когда на колхозные поля колесный трактор притащил молотилку, это означало безостановочную работу.
– Трое суток даю, – сказал мтсовский бригадир, – потому что в других колхозах тоже ждут.
Молотилка устанавливалась на стационаре, тракторист надевал на шкивы широкий ремень и запускал двигатель. Теперь молотилка не должна была простаивать ни минуты, уж колхозный бригадир Харитон это обеспечит, за счет баб и девок. По два снопа тащила каждая, и расстояние до молотилки становилось все больше. Снопы подвозили на быках и коровах. А надо было еще убирать намолоченное зерно и отбрасывать обмятую солому. Эта усталость, которой нет названия, помнится ею всегда, это бессилие на грани отчаяния. Они не были искушены в чувственных проявлениях, но нареветься в стороне от людей было единственным правом и успокоением для души.
Отец вернулся после победы и освобождения из плена. Вопреки утверждениям нынешних историков и политиков, что всех военнопленных государство объявляло изменниками и жестоко карало, Ивана Стаценко никто не преследовал, он снова вернулся в сельпо, потом был управляющим отделением откормочного совхоза. Как раз он и сыграл решающую роль в выборе своей старшей дочерью редкой и трудной профессии телятницы.
В 1949 году Надежда вышла замуж за своего екатерининского паренька Евстафия Посоюзных. Пока он служил в Советской Армии, жена родила и подрастила первенца. Потом у них будет еще четверо, а всего три сына и две дочери. Они проживут вместе только четверть века, это так мало, когда семья дружная, в ней мир и порядок, когда уважение и доброе слово переняли от старших и свято берегут, на них семья держится.
У Евстафия Ульяновича такая же была теоретическая подготовка, как и у большинства его сверстников в Екатериновке – четыре класса, но «голова варила», как любовно говорит Надежда Ивановна, потому работал он бухгалтером, зоотехником и даже управляющим. Тут она опять вкруговую права, потому что дипломы ума еще никому не добавляли.

В конце пятидесятых годов в сибирском животноводстве появилось новое направление, получившее название «интенсивный откорм скота». Надо полагать, в те годы оно только обозначилось. Одним из обоснователей идеи и практическим откормочником на ишимской земле был работавший в то время директором совхоза Ион Андреевич Вотинцев.
Мне приходилось с ним встречаться, и он говорил, что идея могла родиться только «на фоне сытого скота». До этого времени скот никогда практически досыта не ел, потому речь чаще шла о поддержании, а не о привесах. В то время дали результат введенные в оборот новые земли в результате целинной эпопеи. К ней тоже сейчас модно относиться с насмешкой, но увеличение сбора зерна впервые позволило включить зернофураж в рацион животных. Далее – кукуруза, она тоже пережила несколько этапов акклиматизации, но, в конце концов, приросла на сибирских землях, правда, подрастеряв царские регалии, став скромнее. Сегодня не все знают, что кукурузу, благословенную для социалистического земледелия из Америки самим Первым секретарем ЦК КПСС Никитой Хрущевым, называли поначалу не иначе, как «королева полей». Королевой она так и не стала, но кормовую базу животноводства Сибири крепко подправила, что и послужило основой для появления идеи интенсивного откорма. Суть состояла в том, чтобы в максимально короткий срок за счет интенсивного, усиленного питания добиться максимального привеса животных, сократить сроки наращивания мясной массы, и, следовательно, сократить себестоимость откорма.
На ферму в Екатериновку привезли сотню голов молодняка для откорма. Муж в то время работал управляющим, пришел домой озабоченный: скот стоит, а ухаживать некому. И людей свободных нет, и взять из запасных некого. Так две недели мучились. Директор совхоза Анна Семеновна Любина приехала, посмотрела, пальцем погрозила:
– Так мы с тобой не только не откормим, а совсем загубим молодняк. Чтобы завтра же были постоянные люди!
Управляющий быстро нашел таких работников. Пошел к соседке тетке Груне, она уже в предпенсионном возрасте, на разных работах, уговорил. Дома жене сказал:
– Малыша на старших оставляй, не могу я не выполнить указание директора, видно, важные эти телята для совхоза.
На второй день они обе вышли на ферму, принялись кормить телят, а те уже по центнеру весом были. В кормах зоотехники не ограничивали, только следили, чтобы все поедалось. Эту группу сдали осенью, по три центнера нагуляли бычки.
С новотела стали набирать народившихся. Сразу за коровником соорудили профилакторий, да так, название одно. Правда, клетки поставили, побелили. Только народится теленочек, мать его оближет, посунется он пару раз молочка пососать, забирает его Надежда в старое свое пальто и несет в профилакторий. 

Мы вспоминаем, что в те годы телятницы были самыми «штучными» специалистами животноводства, они, как кормилицы в домах малютки, выхаживали, выпаивали молочком своих теляток. Вот от этого выпаивания звали их еще поярками, редкое слово, но очень точное. Надежда Ивановна за несколько дней формировала свою группу в пятьдесят телят. Зоотехники требовали, да она и сама знала по домашнему хозяйству, что первую неделю жизни теленок должен пить только молочко своей мамы, чтобы не было у него резких перемен в организме от смены питания.
– Собираю ведра, иду в коровник, каждую маму сдаиваю в отдельное ведерко, вешаю их на руки и несу.
– Но вы же их перепутаете!
– Как я перепутаю? У меня же память была хорошая, я всех телят знала, сначала лобик мазала, что он уже пил, а потом и так узнавала. Это же как дети, к ним привыкаешь, говоришь с ними, они мычат в ответ, понимают. Вот ты ругнись – он сразу обидится, кушать перестанет. Надо мне дома постираться или уборку сделать, найдет муж подменную, день она отработает, утром прихожу: господи, телятки вы мои! Жмутся ко мне, жалуются. Я сгоряча выговаривать сменщицам стала, потом совсем никто не стал ходить на подмену. Иной год всего четыре или пять выходных случались.
– При обычной системе ухода за телятами их из профилактория передают телятницам второго периода, потом третьего, уже откормочного. У вас так же было?
– Нет, я набираю группу и веду ее весь откорм. Не знаю, какие там были соображения, но мне тоже казалось, что так правильно. Мы не пасли телят, они весь год жили на ферме, летом в открытых загонах. У нас были лошадки с телегами и санями, с самого раннего лета косили и возили свежую траву.
– Для вас сеяли специально ближе к ферме?
– Да ну, тогда об этом как-то не думали. Мы все выкашивали, и в кустах, и в лесочках. Ближе к осени свеклу дергали, турнепс. На телегах стояли деревянные ящики, вот полный надергаешь, вывалишь, пока за вторым ездишь, они уже съели. Помню, что по 370 центнеров корнеплодов вывозила за месяц. Осенью картошку возили, тоже сырую кормили. Телята очень хорошо росли. А зимой я все время кашу варила, меня подруги ругают: корми сухой дробленкой, что ты возишься! А как не возиться, если я вижу, что они с удовольствием едят мою кашу. Я туда еще чего-нибудь подмешаю, то витамины, то какую-то соль, добавки. Сено нам к самой ферме подвозили, а за силосом ездили на яму. Он промерзнет на полметра, топором рубишь, потом в тамбуре сложишь, чтобы оттаял.
Наш брат журналист все время требует от передовых работниц развернутых рассказов «о секретах их мастерства», правда, у нас с Надеждой Ивановной до этого не доходило. Она уверена, что самое главное в работе телятницы – чтобы теленок был здоров. Он тогда и ест с аппетитом, и растет быстро. А в здоровье телят большое дело чистота и чтоб было сухо. В первые годы от сырости не знали куда деваться, а потом стали строить рубленые телятники для молодняка, в столбы старинным приемом заплота вкладывали бревна, между ними мох. В таких условиях теленочек не живет – играет!
Очередность набора телят женщины соблюдали честно, потому что самые поздние, апрельские, они и есть самые слабые, потому что мать к концу зимовки растеряла все необходимое для ребенка. С такими питомцами горя хватишь, потому с весны и до осени собирали травы, прямо в коровнике вениками навязывали. Как только приспичило – кору черемухи во флягу и кипятком залить. Во второй фляге конский щавель, от желудка очень хорош. Еще тысячелистник, чай фамильный, марганцовка.
– Но были же ветеринары?
– Были, куда ж им деться? Приедут, таблетки дадут, только они не всегда помогают. Ветврач у нас был Федоренко Василий Степанович, он, бывало, ни один праздник нас не бросал, потому, говорит, что в праздники обычно и случаются непредвиденные обстоятельства. Проведем новый год или октябрьские, все нормально, тогда он таблеток нам оставляет от всех болезней и идет отмечать, задним числом.
Тяжелое испытание для женщин сдавать своих питомцев на бойню. Ладно еще, что они прощаются с ними на месте, после последней перевески, бычков грузят на машины, они кричат, и бабы кричат, потому что каждого на своих руках носили, с пальца сосать молочко приучали, лобик мазали, травами пользовали. Двадцать вот таких прощаний выпало на долю Надежды Ивановны, двадцать рубцов на сердце, двадцать следов в памяти.
Есть такое понятие: среднесуточный привес, оно довольно условно и не учитывается при оплате труда, там важен валовой привес. Но этот показатель дает возможность сравнивать результаты работников одной профессии. Килограммовые суточные привесы были нормальным явлением того времени, потому и поступали на сдачу годовалые быки весом до четырех центнеров.

Надежда Ивановна вспоминает, что на их ферме всегда были гости. То из города приедут, ну, это вроде свои, тут попроще, то издалека, тогда телятницам новые халаты выдают. Как новые халаты, так и знай, либо областной чин, либо ученый. Наука сильно интересовалась, из Тюмени приезжали, из Новосибирска, все ходили, языками цокали, а бычки действительно были – загляденье. Конечно, в конторе они цифры все переписывали, а телятниц только спрашивали, как дела. Надежда Ивановна не относилась к сильно разговорчивым, отвечала односложно, занимаясь своим делом.
Вот точно такое же произошло, когда приехали товарищи из Тюмени, чтобы своими глазами посмотреть, как работает лучшая откормочница области.
– Я кашу быкам раздаю, а они приходят. Кашу из бочки ношу ведрами, предупредила, чтобы поосторожней, иначе примарать могу, стоят они в сторонке, смотрят. Кто-то из наших начальников был, я уж теперь и не помню. Один из гостей пожал мне руку и сказал, что за такой труд никакой награды не жалко.
Шел 1966 год, экспериментальный период испытания интенсивного откорма скота, видимо, подходил к концу, наступало время подведения итогов. В числе других награжденных за выдающиеся успехи, а ордена получили бывший директор совхоза Ион Андреевич Вотинцев, действующий директор Анна Семеновна Любина, самой высокой наградой, званием Героя Социалистического Труда была отмечена телятница Надежда Ивановна Посоюзных.
– К тому времени вы проработали семь лет из двадцати. Что-то изменилось в вашей жизни, в вашей работе после награды?
– А что могло измениться? Те же телята, та же телега, та же работа. Для меня неожиданно все это было. Приехали, объявили, я же понимала, что это не почетная грамота, посерьезней. Привезли в райком партии, секретарь райкома Золотухин вручил. Конечно, приятно. Дома все дети смотрели, муж. У меня же не было больших наград, только медаль.
Помня, что существовал такой порядок, при котором такое звание присваивалось только при наличии солидного ордена, я понял, что и из этого правила были исключения. Видимо, с учетом особых заслуг и особых результатов труда. Так присваивали Героев первым советским космонавтам. Так присвоили и Надежде Посоюзных. Хорошее соседство и правильное измерение заслуг.
Никогда не бывавшую дальше Ишима, Надежду Ивановну пригласили в Москву, на Всесоюзное совещание передовиков сельского хозяйства. Она всему удивлялась и радовалась. Как богато все в официальной гостинице «Россия», какая красота в Кремлевском дворце съездов, какие люди вокруг знаменитые. Но это все чужое, на время, для удовольствия. Без сожаления возвращалась домой, прятала в шкаф выходной костюм с Золотой Звездой и уходила к своим телятам.
Деревня маленькая, а ферма большая, построили чуть не километровый загон с навесом и забегушками, чтобы от непогоды скот мог спрятаться, корма туда завозили на тракторе, и называлось все это откормочной площадкой. Туда свозили со всего совхоза подрощенных телят. Пытались было и у екатерининских забирать, но те воспротивились: сами выходили, сами и откармливать будем. Оставили в покое, да и результаты у телятниц были такие громкие, что лишаться этой рекламы руководство не захотело.
Рядом с Надеждой Ивановной работали супруги Мурашко, Николай и Валентина, Татьяна Кащенкова, у них стаж был большой и опыт тоже. А другие часто менялись, потому что трудно, как ухаживать станешь, так и расти будут телята, такие и привесы, такая и зарплата. Отмечаю еще одну деталь: она говорит «ухаживать», потому что все другие слова не передают всей тонкости и многогранности этого занятия. Не просто работать, кормить, а ухаживать. Еще говорит, что теленочек – как малое дите.

Её собственные дети все рядом, у всех семьи, профессии, работа. Внуков ей нарожали, а те – правнуков. И на железной дороге работают, и в нефтяном деле задействованы, а внучка Леночка совсем по другому пути пошла. Сначала поступила в Свердловское театральное училище, потом в Москве актерскую академию заканчивала, одна из немногих получила приглашение в театр Юря Любимова. По телевизору показывали кино «Близнецы», дочка Таня позвонила:
– Мама, смотри, в этом кино наша Ленка снималась.            
Бабушка посмотрела, прослезилась: тоже, наверно, не сладко дается внучке профессия, одна надежда, что полегче ей, чем бабушке в свое время…
Когда Лена в отпуск домой приехала, глава города Виктор Рейн пригласил в гости, все-таки первая ишимская актриса. Книгу ей на память подарил о городе, просил не забывать малую родину на актерских олимпах. Внучка бабушке похвалилась этой новостью.
Ничего нет странного в том, что внуки безграмотных дедушек и бабушек получают высшее образование. Надежда Ивановна гордится, что пять ее внуков получили самые разные профессии: врач, модельер, актриса, офицер…

С 1979 года Надежда Ивановна на отдыхе, хотя все условно, для трудящегося человека смена занятий и есть самый настоящий отдых. Она живет в скромной квартире в центре города, которую ей дали именно как Герою. В начале восьмидесятых город, которому обком партии поручил предоставить квартиру Надежде Посоюзных, выделил однокомнатную, а у ней младшенький в армии служит, вернется – куда его девать?
– Пусть сам зарабатывает! – отрезала чиновница в горисполкоме. Пошла в райком КПСС, хотя не была членом партии. Секретарь райкома Владимир Яковлевич Скрипилев успокоил:
– Мы свою Героиню в обиду не дадим. Скоро сдаем новый дом в самом центре города, получите там двухкомнатную
    Но и домик свой в Екатериновке не забывает, дача там у неё, как принято у городских. Но она домой приезжает, а не на дачу.
– Бывает, занеможется, голова болит, сердце давит, сажусь в автобус и домой. Сразу другим человеком делаюсь, и куда что уходит! Это же моя земля, я тут родилась, выросла, семью обрела, детей родила, мужа похоронила. Всю жизнь робыла здесь, такое большое звание получила. Вся боль и радость здесь.
Был период забвения всего и всех, что связано с недавним прошлым нашей страны, героями нового времени становились совсем другие люди, хохмачи и жулики. И в районе не вспоминали, сама она о себе никогда не напоминала. И вдруг приглашает на праздник глава района Ковин.
– А я же Владимира Анатольевича с малолетства знаю, он наш, на глазах вырос, с детьми моими в школе учился. Может, оттого внимательный к людям, что сам хлебнул горя в детстве, рано без мамы остался. Обиженный сам – другого не обидит.

Надежда Ивановна достает коробочку с документами и наградами. На широкой ладони маленькой кажется геройская звезда. Поразительно, но никакого трепета не замечаю, героиня проста и такая деревенская, будто только что с фермы пришла. Медаль и звание – лишь дополнительный факт ее богатой и трудной жизни.   

      
















СТУПЕНИ И ОРДЕНА
ИВАНА ПРОКОПЬЕВА

Иван Павлович Прокопьев.
Родился 28 июня 1930 года в Юргинском районе ныне Тюменской области.
Окончил Ишимский техникум (механик) и Омский сельскохозяйственный институт, агроном–экономист.
Работал рядовым колхозником, механиком, секретарем парткома и председателем колхоза, начальником Ишимского районного управления сельского хозяйства.
Избирался членом бюро райкома КПСС, депутатом районного Совета.
Награжден орденами и медалями СССР.
Ныне пенсионер. Председатель районного совета ветеранов.

Я, Прокопьев Иван Павлович, предлагаю познакомиться с моей биографией, которую   написал, как бы подводя итоги прожитой жизни.

О рождении. Где мы тогда жили – никто не помнит и нигде не зафиксировано. Мама Василиса Филипповна говорила, что родила меня под зародом сена, во время заготовки. Мой отец Павел Прокопьевич на волне столыпинской реформы перебрался из нищенского Поволжья на вольные просторы Сибири и обосновался на лесном хуторе Родионовский, на стыке Омутинского, Юргинского и Аромашевского районов.
Семья наша была большая. Родители привезли двоих сыновей, да в Сибири родили еще четверых сыновей и двух дочерей. Родители прожили трудную крестьянскую жизнь, до изнурения работая на земле.
Когда началась Великая Отечественная война, на фронт ушли все нормальные мужики, их заменили женщины, старики и мы, 10–15-летние пацаны. Разом кончилось детство. Никогда не забуду, как мы с другом детства и молодости Арсением Чемакиным весной 1942 года на своих домашних коровах боронили колхозные поля. Потом нам дали пару колхозных быков, на которых днем возили траву на силос или зерно с полевых токов на склад, а ночью складывали в скирды снопы или снаряжали обоз с зерном на хлебоприемный пункт. Там на хребте таскали по дощатым трапам мешки на высокий хлебный бурт. Как мы не стали горбатыми – одному Богу известно…
Четыре класса окончил в своей деревенской школе, в семилетку ходил за четыре километра, а на среднюю не было средств, ни обуть, ни одеть. Пришлось идти работать.
Зимой 48–49 годов работал на лесозаготовках в Лесной Юрге и Верхнем Топе, за семьдесят километров от дома. Труд был почти каторжный, условий для жизни никаких, бараки холодные. Почти ничего не платили за труд. Зато я получил грамоту от ЦК комсомола. Позже прочитал роман Островского «Как закалялась сталь» и понял, что мы во многом походили на тех комсомольцев. Работали неизвестно за что, не ныли, не возмущались и даже радовались жизни. Видимо, это объясняется молодостью, неуёмной внутренней энергией и верой в светлое будущее.
В январе 1950 года я был на лесозаготовках, когда вдруг неодолимо потянуло домой. Несмотря на сильный мороз и наступающую ночь, я добрался до дома. Отец был при смерти, при мне жил только два часа. Никто не может объяснить, но какая-то связь между родственными душами существует. Точно такое же случилось много лет спустя, когда я совершенно беспричинно неожиданно выехал из Ишима в село Плетнево, где жила мама, и едва застал ее живою.

В 1950 году меня призвали на службу в Советскую Армию, попал в Московский военный округ, в авиацию. Сразу направили на курсы шоферов. Пересев на автомашину, почувствовал себя совсем другим человеком, чем был в деревне на быках и лошадях. Наша авторота обслуживала полк реактивных самолетов МИГ–21 и ИЛ–28. Систематические политические занятия, постоянное общение с грамотными летчиками и техниками, частые поездки в Калинин и Москву раскрывали мне глаза на окружающий мир. Постепенно расширяя свой кругозор, все время чувствовал себя ущербным, малограмотным и невоспитанным колхозником. Это меня тяготило, стал задумываться о своем будущем.
Скажу об армии. Я прослужил более четырех лет, не было никакой дедовщины, никакого унижения. Дослужился до командира отделения, получил значок «Отличный шофер». С благодарностью и теплотой вспоминаю годы службы, они дали толчок моему физическому и умственному развитию, заложили убеждение, что рано или поздно надо учиться.
После десятилетнего перерыва поступить в Ишимский сельскохозяйственный техникум оказалось не просто, а учиться еще сложней. Помощи ждать неоткуда, приходилось прирабатывать. Но диплом с отличием я получил.
Поехал работать главным инженером в колхоз имени Чапаева (Пахомово), где председателем был С. Я. Шахлин, сменил практика Егора Обухова. Конечно, без опыта мне трудно было вписываться в должность главного специалиста, но я никогда не боялся черновой работы и никогда не считался со временем. Это позволило быстро наладить деловой и товарищеский контакт с механизаторами, бригадирами, руководством колхоза и специалистами района.
Конечно, все это было замечено в райкоме партии, и меня избирают, по рекомендации райкома, освобожденным секретарем партийной организации колхоза имени Ленина, в Новом Травном. До сих пор считаю, что поступил необдуманно. Семья, а у меня зарплата 97 рублей, намного ниже, чем была. Квартира плохая, холодная, а дети малы. Надо продолжать учиться, и новая, незнакомая работа требует времени.
Хочу еще раз отдать должное моей жене Ирине Петровне, она наладила порядок в доме, завела корову, поросят, кур, работала на приусадебном участке. Жизнь постепенно наладилась.
Я всегда все делал от полной души. И на новом месте руководствовался своими принципами, требовал соблюдения партийной дисциплины и чистоты наших рядов. Авторитет парторганизации заметно вырос, когда мы исключили из партии за пьянку и другие нарушения не просто рядовых колхозников,а ветеринарного врача, главного бухгалтера, председателя ревизионной комиссии колхоза. Мы принимали в наши ряды деловых и активных людей, организация росла и обновлялась.
Когда в колхоз пришли новые самоходные комбайны СК–3, никто не знал, как к ним подступиться, а я в свое время гостилу брата в Юргинском районе, он там был председателем колхоза, и хорошо изучил эту технику. К нам поступило сразу пять машин. Я помог комбайнерам отрегулировать жатки, подборщики, мы быстро их запустили и хорошо работали. А для мужиков вот такая помощь, не на словах, а на деле, дорогого стоит. Это сразу нас как-то объединило.
На фермах внедряли машинное доение, устанавливали механизацию.
В 1968 году председатель нашего колхоза Г. П. Савичев уходит на пенсию. Я к этому времени заканчиваю заочно Омский сельхозинститут, получаю диплом агронома–экономиста. Неожиданно выдвигают мою кандидатуру. Почему неожиданно? Потому что у нас работал агрономом А. П. Колыванов, он имел большой опыт и мог быть рекомендован. Но избрали меня. Шесть лет работы рядом с отличным организатором производства Савичевым дали мне хорошую практику, а теоретическую подготовку получил в институте.
Три важных направления свой работы хочу назвать. Это укрепление трудовой и исполнительской дисциплины на всех участках производства. От выполнения установленного в колхозе порядка во многом зависела премиальная, дополнительная оплата. Система материального и морального поощрения влияла на состояние дисциплины.
Второе. Мы стали внедрять комплексную механизацию во все отрасли колхозного производства. Это не только увеличивало производительность труда, но, главное, облегчало физический труд людей.
Третьим направлением было внедрение хозяйственного расчета во все участки производства, и на этой основе укрепление экономики хозяйства. Признаюсь, сложно проходил процесс, так как не хватало опыта конкретной работы и грамотных специалистов для обучения колхозников. Руководители производственных подразделений работали на план и не задумывались, а во что обходится их продукция. Мы научили считать прибыль по всем производственным участкам, привели размер дополнительной оплаты труда в прямую зависимость от размера прибыли.
Это заставило наших руководителей и рядовых колхозников считать все элементы затрат, экономить их в большом и малом и обеспечивать себе дополнительный заработок.
По экономическим показателям наш колхоз занимал первые места в районе, а в начале семидесятых годов по уровню рентабельности вышел на первое место в области. За это меня наградили орденом Ленина, а чуть раньше – орденом Трудового Красного Знамени.
К концу моей работы председателем дойное стадо в колхозе было доведено до 1.200 коров, которые были размещены в типовых механизированных помещениях со всеми культурно–бытовыми условиями для работников.

Две беды были тогда у сельского хозяйства: слабая исполнительская дисциплина и волевое решение за нас наших вопросов в высоких кабинетах. Приведу такой пример. Нашему колхозу ежегодно доводился план посадки двухсот гектаров картофеля. Картошки в то время было много, осенью заготовительные организации быстро выполняли задания и прекращали закуп. Куда деваться с урожаем? Картошка просто пропадала, шла на корм скоту, а это дорогое удовольствие. Весной все начиналось с начала: план сева двести гектаров. Если наша продукция не нужна стране, зачем делать такие затраты, зачем переводить продукт? Говорят, страна нуждается, ищите сбыт. Это долго продолжалось, и было порочной практикой.
Меня все время возмущал институт уполномоченных, которые по заданию райкома разъезжались в хозяйства вроде как бы для помощи, на самом деле никакой пользы от них не было, если не сказать больше. Был вот такой случай. Приехал ко мне в колхоз представитель райкома, ездит со мной на машине, помалкивает. Дело к вечеру, говорю ему:
– Слушай, я с пяти часов на ногах, поеду домой, часика два отдохну, ты проследи, чтобы комбайны работали нормально.
Он руками замахал:
– Да ты что, я даже и поля не знаю, где какие комбайны работают.
Наверно, он хороший человек и на своем месте работник неплохой, но я, конечно, возмутился:
– Ты зачем в колхоз ехал, если не можешь ничем помочь?
А он отвечает:
– Да я бы разве поехал, меня райком послал.
Видно, передал он кому надо мое мнение, на очередном заседании секретарь райкома Григоров бросает в мой адрес, дескать, Прокопьев игнорирует институт уполномоченных райкома партии. Пришлось вставать и объяснять:
– Вы рекомендовали меня председателем, у меня опыт работы, у меня специалисты, и приезжает в колхоз человек, который ничего не умеет, ничего не может, но с полномочиями. Зачем? Надо мной контроль устраивать? Не надо. Доверяете – дайте спокойно работать, не доверяете – не унижайте доглядом, снимите с работы, и делу конец.
Григоров толковый был мужик, он же все понимал, улыбнулся:
– Ишь, как расходился председатель! Ладно, переходим к серьезным вопросам.
 Многое делалось для улучшения сенокосов и пастбищ. Строили производственные объекты, а так же школу, детский сад, интернат, дом культуры, водопровод.
В повседневной работе опирался на близких людей, это парторг М. П. Гультяев, председатель сельсовета И. В. Арбузов, Г. И. Насекин, А. Ф. Данилов.
Колхоз заносили на доску почета, награждали знаменами района, в 1972 году вручили Красное Знамя ЦК КПСС и Совета Министров СССР, потом Почетную Грамоту Верховного Совета СССР. Неплохой итог десятилетней работы.
Но есть и другие результаты. За строптивость, независимый образ мыслей, несоблюдение «зон критики» руководителей вышестоящих органов с трибуны и в печати, мне было объявлено больше десятка выговоров по партийной и хозяйственной линии. Были даже попытки исключить неудобного председателя из партии и снять с работы. Меня защищали высокие производственные показатели колхоза и авторитет у руководителей области.
К этому времени я окончил университет марксизма–ленинизма, была такая форма политической учебы для руководителей.

В 1977 году получил назначение начальником районного управления сельского хозяйства.
Работа аппарата управления в основном сводилась к правильному, объективному доведению всевозможных планов до колхозов и совхозов, которые району спускались сверху, зачастую волевым путем. После утверждения годовых планов нужен был постоянный контроль и организация их исполнения. В арсенале управления был мощный рычаг распределения фондов и лимитов на финансы, технику, стройматериалы, горючее, удобрения.
Я старался все эти жизненно важные вопросы решать справедливо, делая расчеты с привлечением грамотных специалистов и руководителей. Контроль за выполнением планов и использованием ресурсов осуществлялся через четкую систему отчетности. Ежеквартально на балансовых комиссиях анализировалось производство и затраты. Это дисциплинировало специалистов и руководителей служб и хозяйств, от выводов балансовой комиссии зависело их моральное и материальное положение.
Когда говорят о диктате партийных властей над руководителями сельского хозяйства, я всегда уточняю, что подвержены ему были люди слабохарактерные и безвольные. Если у тебя есть свое мнение и ты уверен, что оно правильное, то не надо молчать, надо его отстаивать. Да, это небезопасно, можно портфель потерять, но честь и достоинство дороже любой должности, и неизвестно, где найдешь, а где потеряешь.
Вспоминаю такой случай. День работников сельского хозяйства отмечался в первое воскресенье октября. Считалось, что к этому времени полевые работы в стране должны закончиться. Но так получалось далеко не всегда и не у всех. В тот год уборка была сложноватой, но мы все-таки управились. Я дал команду готовить мероприятия по проведению нашего профессионального праздника. Вдруг звонит первый секретарь райкома Панкин:
– Дана команда наши комбайны направить в Голышмановский и Сорокинский районы на помощь.
–Олег Васильевич, но мы праздник готовимся отмечать. Завтра же день работников сельского хозяйства.
– Отмени.
– На каком основании? Все уже запущено, да и наши люди заслужили отдых.
Тогда Панкин предлагает:
– Делай, как знаешь, но вся ответственность на тебе.
Короче говоря, праздник мы отметили на славу. Поблагодарили лучших механизаторов, комбайнеров, специалистов и руководителей, вручили подарки, почетные грамоты. А утром мне звонит начальник областного управления сельского хозяйства Клат:
– Ты какой праздник в районе устроил?
– Праздник в соответствии с государственными датами.
– Иван Павлович, ты мне голову не морочь, я о календаре знаю, но какой праздник, когда область уборку не закончила?!
– Так область и не отмечает, если не закончила.
Клат сдержанный человек, но и он возмутился:
– Сегодня же отправь комбайны в районы!
Я тоже вспылил:
– Юрий Романович, пока из тех хозяйств не будет представителей, пока не обговорим все условия работы, ни один комбайн не тронется.
Клат бросил трубку, но к вечеру машин пятнадцать подкатили к управлению. Заключили договора и начали работать.
Что это, каприз? Нет. Наши механизаторы сделали все, что обязаны были сделать. Идти на помощь – это дополнительно бить технику, тем более, что октябрь – не конец августа по погоде, да и условия для людей должны быть соответствующие.
Кстати, Юрий Романович ни разу больше не высказывал никакой обиды, он, конечно, понимал, что, как хозяйственник, я совершенно прав.
В условиях трудной зимовки скота, когда не хватало кормов, да и качество их было не лучшим, специалисты и руководители искали возможности хоть как-то улучшить рацион питания. Среди зимы нас пригласили в Голышмановский район, где на базе одного из хозяйств организовали подготовку кормов. Были установлены три мощных котла, они заполнялись соломой вперемешку с силосом, все это сдабривалось дробленкой и запаривалось. После нескольких часов тепловой обработки вся эта масса вывозилась скоту и хорошо поедалась.
После просмотра всех гостей, а это руководители хозяйств и специалисты, привезли в дом культуры, чтобы обменяться мнениями. Как водится, начались пламенные речи, что это очень своевременная разработка, что завтра же, как только вернемся домой, сделаем у себя точно такую же установку. Совещание вел председатель облисполкома Владилен Валентинович Никитин. После очередного оратора он угрюмо посмотрел в зал:
– А что ишимцы молчат? Прокопьев, давай на трибуну.
Я вышел. До меня выступали хорошие люди, всех знал лично, догадывался, что точно такие же мысли, как и у меня, у них появлялись. Почему они ничего не говорили о том, что создать такие же установки в хозяйствах, тем более на каждой ферме, невозможно. У нас нет емкостей, нет металла, нет труб, удовлетворить потребности всех хозяйств области в этих материалах «Облсельхозтехника», председатель которой Владимир Сергеевич Малаев тут же присутствовал, не в состоянии. Да и экономическая эффективность такого нововведения весьма сомнительна. Возможно, дело хорошее, но взахлеб хвалить его я не мог. Как всегда, сказал все, что думал, что Ишимский район не будет внедрять эту технологию, назвал причины и добавил, что мы делаем примерно то же самое, но попроще. На каждой ферме есть кормораздатчики. С вечера заполняем их резаной соломой и силосом, добавляем дробленку и подключаем пар от котельных, благо они есть на каждой ферме.
Какая-то нехорошая тишина повисла в зале. Обсуждение вскоре закончили, и Никитин, подводя итоги, не стал оспаривать достоинств осмотренного проекта, но сказал, что не перевелись еще на Руси думающие мужики. Мне прочили отставку, но Владилен Валентинович позвонил и предложил поехать в Вагай председателем райисполкома. По настоянию Ирины Петровны я отказался, получил от Никитина пожелание правильно воспитывать свою жену, и больше к этой теме не возвращались.

На очередном заседании бюро райкома партии председатель райисполкома Ефим Степанович Григоров высказал беспокойство неудовлетворительным ходом поставок мяса государству. Полугодовой план не выполнялся процентов на восемь. Григоров предложил изучить вопрос начальнику сельхоуправления и на очередном заседании в закрытом режиме его рассмотреть. Предложение приняли. У меня не было необходимости изучать что-то дополнительно, потому что вся информация всегда была под руками, я знал, что хозяйства управления идут с опережением процентов на двенадцать, а выполнение сдерживают хозяйства специализированных трестов «Скотопром» и «Птицепром», которые по линии бюро райкома курировал как раз Ефим Степанович. Я побывал в этих хозяйствах, чтобы из первых уст руководителей узнать, как Григоров помогает им в работе. Сказали, что бывает, но дальше барашка за обедом дело не идет.
Поскольку бюро было закрытое, я высказал все, как есть, упомянул и про барашка. Ефим Степанович возмутился, обратился к секретарю райкома Панкину:
– Олег Васильевич, он что несет, остановите Прокопьева!
Панкин улыбнулся:
– Путь говорит, вам не часто приходится слушать правду о себе.
Конечно, обсуждение было выше уровня баранины, приняли все мои предложения, а при выходе товарищи намекнули:
– Смотри, Ефим тебе этого не простит.
И правда, на другой день рано утром звонит Григоров:
– Спустись ко мне.
Мой кабинет был этажом выше. Захожу.
– Значит, так. Я теперь барана один есть не буду. Положение нам с тобой исправлять, кому же еще? Так что заказывай обед на двоих, поедем выполнять решение бюро.
И все! О конфликте больше ни слова. Григоров понимал, что критиковал я его по делу, не за съеденное за обедом мясо. А превыше дела у этого замечательного человека и руководителя не было ничего.
В 1983 году в результате очередной реформы в сельском хозяйстве были образованы районные агропромышленные объединения (РАПО), меня назначили председателем совета РАПО. Каких-либо радикальных положительных перемен в связи с этим нововведением трудно было ожидать. В объединение вошли 42 предприятия, все, кроме колхозов и совхозов, имели ведомственную вертикаль управления, ведомства старались самосохраниться и в решении всех вопросов тянули одеяло на себя. Образовалось производственное двоевластие, которое не могло себя оправдать.
Никитин в то время был уже министром сельского хозяйства РСФСР, во время поездки по области он заглянул и в Ишимский район, где когда-то начинал инженером управления. Говорили о предстоящих реформах, министр спрашивал наше мнение. Я прямо сказал, что простое объединение при сохранении ведомственной самостоятельности входящих в него предприятий ничего не изменит. Он подчеркивал, что руководители районных и областных структур Госагропрома получат дополнительные полномочия, но умалчивал, чего они будут касаться.
На деле получилось, что, скажем, Малаев, приехав в район, должен был до решения своих вопросов на подведомственных предприятиях, нанести мне визит вежливости, проинформировать и согласовать. А решения все равно принимал он. Да, мы могли… не подписать представление на премирование руководителей, но не думаю, что это важный экономический рычаг.
А спрос был с председателя совета РАПО по всем пунктам. Ситуация иногда получалась просто парадоксальная: решение принимал один, а выговор получает другой. Руководителей РАПО прямо называли мальчиками для битья. Не оспаривая в целом идею подобного объединения, в ней было много продуктивного, я говорю лишь о тех неувязках, которые не были решены до конца.
Однако мы в Ишимском районе, не смотря на все сложности разномастного объединения и неотработанность системы межведомственного управления, смогли улучшить экономические и социальные показатели, и в период 1985–87 годов они достигли наивысшего уровня за всю историю района. Наша работа была признана наиболее эффективной и результативной, а РАПО определено областным  Агрокомитетом как показательно–базовое. К нам несколько лет приезжали учиться специалисты и руководители из других районов. А меня, единственного из председателей РАПО, избрали членом коллегии областного совета АПК.
На районном уровне, кроме основной обязанности, я был первым заместителем председателя райисполкома. Четырнадцать лет входил в состав райкома партии, десять из них – членом бюро райкома. Семь созывов подряд избирался депутатом районного совета, десять лет – в исполнительный комитет совета.

Дети наши, Наталья и Павел, по всем жизненным параметрам вышли на нормальный образ жизни, получили высшее образование, имеют хорошие семьи.
При всех трудностях и сложностях жизнь моя в целом сложилась и прошла так, как я и мечтал о ней в молодости. Я получил техническое, агрономическое, экономическое и политическое образование, мне доверяли руководить большими коллективами и ведомствами. У меня замечательная семья. Я и сегодня в центре жизни района, являясь председателем районного совета ветеранов. А как будет завтра – покажет время.



















































НОВЫЕ НАЗНАЧЕНИЯ
ВЛАДИМИРА СКРИПИЛЕВА

Владимир Яковлевич Скрипилев.
Родился 27 января 1934 года в Горьковской области.
Окончил Горьковский сельскохозяйственный институт, инженер.
С 1956 года в Тюменской области на инженерных и руководящих должностях.
Избирался председателем Ишимского райисполкома и первым секретарем Ишимского райкома КПСС.
Награжден орденами и медалями СССР.



Я, Скрипилев Владимир Яковлевич, родился  27 января 1934 года в деревне Калиновка, Лукояновского района, Горьковской области. В сорок первом война началась, отец на фронт пошел, я в первый класс.

Места те знаменитые. Рядом один из оплотов православия, Саровский монастырь, обитель святого старца Серафима, ставшего Саровским. Тут же гордость отечественной военной науки, знаменитый Арзамас – 16, где создавалась советская атомная бомба и кое-что другое. Недалеко до литературной Мекки, села Болдино, здесь Пушкин провел плодотворную творческую осень, вошедшую в историю мировой литературы как Болдинская.
Совсем недавно Владимир Яковлевич с сыном побывал на родине. Нет больше Калиновки, даже места, где дом отчий стоял, не нашли, все заросло мелколесьем и бурьяном. Горько, но кому предъявлять вину?

Во время войны и на школу распространялось влияние военного положения. Семь месяцев мы учились, а пять работали в колхозе.

С мая по октябрь все дети становились колхозниками, работа не подразделялась на детскую и взрослую. Пахали на быках, коровах и на бабах, он так и перечисляет всю деревенскую тягловую силу. Сено косили и складывали в стога. Осенью на самосбросках и лобогрейках, а то и серпами, убирали хлеб.
Собственно война не дошла до его деревни, но два года, каждый день, вражеские самолеты над ними летали бомбить Горьковский автозавод, который в то время выпускал танки. Заслышав гул, а чаще всего случалось это ранним утром и поздним вечером, когда на заводе шла пересмена, мама собирала ребятишек и прятались в старенький бревенчатый амбар. Наивная, она думала, что он спасет ее детей, если, не дай Бог…
Рядом с деревней проходила дорога республиканского значения Горький – Саранск и далее на Пензу, по ней на открытых грузовиках а чаще пешим порядком со стороны Арзамаса, в обход, продвигались к Москве колонны крепких, рослых солдат. Все одеты в белые полушубки и валенки, с автоматами за плечами. Про них говорили с надеждой и гордостью: «Сибиряки!». Володя тогда еще не знал, что судьба сведет его на долгие годы с людьми этой суровой и мужественной породы.

Отец погиб 30 августа под эстонским городом Тарту, хотя бумага пришла с извещением, что пропал без вести. Позже я восстановил все, нашел братскую могилу, где он похоронен.
В пятый класс пошел в соседнее село с интересным названием Тольский Майдан, тут до войны отец был председателем сельсовета. Майданов много в наших краях, вот этот Тольский, были и другие. Говорят, осталось со времен татар.

Учились трудно. Надо было каждый день идти до школы пять километров, вечером обратно. В зимние месяцы, когда в округе свирепствовали волки, оставались ночевать у знакомых. Дома мама стряпала хлеб, теперь ни в одном музее не найти такого: немножко муки, лебеда, коновики, вынимала из печи, заворачивала в тряпицу, это на двоих на всю неделю.

Школу окончил в 1951 году, из одиннадцати выпускников четверо парней, я выбрал сельскохозяйственный институт, факультет механизации. Не знаю, что повлияло на это решение, но выдержал большой конкурс, тогда в вузы шли молодые участники войны, демобилизованные из армии. Стремление к учебе было огромным. В комнате, бывшей военно–морской казарме, жили 23 человека.

Ему было только семнадцать, а рядом вчерашние фронтовики, почти отцы, но проблем не возникало. Вместе ходили выгружать баржи, чтобы заработать на жизнь. Стипендию государство платило, только её не хватало. Выгружали дрова, уголь, арбузы – все, что шло водой, например, баржа с пятью тысячами кубометров дров – хорошая возможность поправить студенческий бюджет.
Потом, уже на пятом курсе, их расселят в комнаты по четыре человека. Как и положено, проходили военную подготовку в печально знаменитых Гороховецких лагерях. Когда в Москве шла борьба за власть после смерти Сталина, танковые бригады вновь ушли под столицу, это потом уже солдаты хвастались студентам, что помогали брать Берию.

Институт окончил в 1956 году и по комсомольской путевке поехал на освоение целинных и залежных земель в Сибирь. В Тюмени попросился в Ново-Заимскую МТС, потому что главным врачом больницы в селе был мой брат. Назначили механиком – контролером.
 
В то время Новоя Заимка была центром района, машино–тракторная станция одна из сильнейших в области, кадры были опытные. Когда в зимнее время собирали механизаторов на учебу, молодой инженер так и не мог понять, толи он учит, толи опытные бригадиры учат его. Был холост, со временем не считался, жил в общежитии.

Весной меня вызвал заместитель начальника областного управления сельского хозяйства Рассказов, тогда долго не разговаривали, приказ в руки и поезжай в Маслянку главным инженером МТС.

К этому времени будущая жена Владимира Зоя Ивановна окончила плодовый факультет все того же Горьковского института и выехала к нему. Пока она добиралась до Заимки, Скрипилев был уже в Маслянке. Зона МТС большая, роль ее в районе велика, а главному инженеру только 23 года. Друзья помогли Зое найти Маслянку, и они поженились среди совсем незнакомых людей. Первым их поздравил главный агроном МТС, тоже молодой человек Женька Харламов, сейчас он где-то в Москве.

Как раз в это время началась очередная реформация сельского хозяйства, принято решение о ликвидации машино–тракторных станций и о передаче всей техники колхозам. Директора перевели на новую работу, пришлось мне проводить ликвидацию. Потом снова вызывают: давай инженером в Менжинский совхоз. 

Это старейший совхоз, одиннадцать деревень входили в него в то время. (Все первые «советские хозяйства», совхозы, были номерными, позже им стали присваивать имена выдающихся советских деятелей). Переехал в марте 59-го, грязь непролазная, но жизнь кипела. Хозяйство животноводческое, только и инженеру работы хватало. Там встретился с Владимиром Ростовщиковым, потом он был заместителем начальника облсельхозуправления, на всю жизнь сохранились отношения.

Здесь у нас родилась дочь Ольга.

И в этот момент жизнь Скрипилевых могла круто измениться, появилась мысль о возвращении на родную горьковскую землю. Жена настаивала, Владимир соглашался, но против была партия, в которую он уже вступил, так тогда было принято: главный специалист, государство доверяет целую отрасль, а ты беспартийный. В ситуацию вмешался земляк, болдинский уроженец, Лев Николаевич Кузнецов, назначенный заместителем начальника областного управления совхозов. В Ишиме создавался трест, второй по счету, первый просуществовал 22 года. Он предложил должность главного инженера. Директором стал Иван Григорьевич Горшков, опытный организатор производства, руководитель с еще довоенным стажем. Помощником к Скрипилеву приехал Владилен Никитин, только что окончивший Омский институт. Он прошел потом все ступени роста аграрного руководителя, был министром сельского хозяйства РСФСР, Первым Заместителем Председателя Совета Министров СССР.
Директорский корпус треста был очень сильным, и молодым специалистам много давало общение с такими корифеями, как Ион Андреевич Вотинцев, Александр Владимирович Победоносцев.
Сила треста стала причиной их слабости и, в конце концов, ликвидации. Директора крупнейших совхозов имели выход на свое министерство в Москве, все вопросы решались по ведомственной вертикали: снабжение, строительство, распределение, финансирование. Районные комитеты партии оказались не у дел, и это не могло не вызывать раздражения. Все средства и методы административного влияния были употреблены, чтобы вернуть совхозы в лоно районов.

Тресты просуществовали недолго. К тому времени колхозы оказались в столь сложном финансовом положении, что государство вынуждено было взять их под свое крыло. В районе из тридцати колхозов осталось восемь, наиболее крепких, все остальные вошли в совхозы. И опять новое место работы. Только что назначенный начальник Ишимского районного управления сельского хозяйства Петр Александрович Никитин взял меня главным инженером. Зоя Ивановна уже заочно училась в Тимирязевской Академии, преподавала в техникуме. Мы стали привыкать ощущать себя ишимцами.

Это уже начало шестидесятых годов. Механизация впервые приходит на село комплексно, роль инженерной службы возрастает. С механизацией производственных процессов связываются расчеты на увеличение сбора зерна, получения мяса и молока, как предусматривалось программой строительства коммунизма в нашей стране. Инженеры не особо вникали в политические детали, они монтировали доильные установки, транспортеры для раздачи кормов и очистки животноводческих помещений.

Это была техническая революция в деревне. Ручной труд заменялся механическим. Все было на нуле, и вдруг такие перемены. Первые птичники делали, первые коровники в ОПХ начали монтировать. Секретарь райкома Александр Анисимович Золотухин таскал меня по хозяйствам целыми сутками, мы тогда были соединены с Сорокинским районом. Надо, например, убирать двенадцать тысяч гектар гороха – думай, инженер!

Теперь нам очевидно, что инженер управления Скрипилев должен был додумывать то, что не успели или не смогли или не захотели продумать его коллеги в конструкторских бюро и на заводах–изготовителях сельскохозяйственной техники. Горох нужен был как важная добавка к рациону животных, но очень капризная и неудобная для механизаторов культура. Во-первых, к осени всегда ложится ковром на поле, попробуй его подними, если жатки предназначены для зерновых. Во-вторых, если своевременно не убрать, стручки лопаются и выстреливают зерно, урожай потерян.
К мотовилу жатки наваривали металлические щупальца, которые должны были приподнимать массу и подводить под режущий аппарат. Это потом стало само собой разумеющимся, но надо было додуматься, надо рассчитать и длину пальца, и угол его атаки. Сельские инженеры освоили дело конструирования и доводки выпускаемой промышленностью техники, что Скрипилев тоже мог записать в свой актив.

Отсталость нашей промышленности была поразительной. Я видел фотографии иностранных зерноуборочных комбайнов, это чудо техническое, а у нас прицепной «Сталинец–6», на нем экипаж пять человек. Кстати, комбайнер Василий Прокопчук, отец Бориса Прокопчука, будущего председателя облагропрома, таким агрегатом умудрялся убирать по полторы тысячи гектаров за сезон!
Потом пошли самоходные комбайны СК–3 и СК–4, один другого не лучше. Кабины нет, никаких условий для механизатора. И по тракторам тоже. После НАТИков пошли ДТушки, кусок громыхающего железа. А по МТС еще помнил колесники СХТЗ, Харьковского завода, с огромными шипами на задних колесах. Сейчас на территории Никольской ярмарки поставили «Универсал», как один из образцов отечественного тракторостроения. Конечно, он вызывает сочувственные улыбки тех, кто знает «Джон Диры» и «Легенды», но на них работали люди, создававшие материальную основу деревни.

В 1966 году Золотухин предложил мне должность второго секретаря райкома, я решительно отказался. В это же время настойчиво агитировали за переход в органы госбезопасности. Аргумент отказов один: хочу работать в сельском хозяйстве. Да и сын уже был, трогаться не хотелось.
 
К аргументу прислушались, и поручили создание районного  объединения «Сельхозтехника». Почти везде подобные структуры образовывались на базе бывших МТС, там оставались помещения, цеха, кадры. Такими были Гагаринская и Плешковская СХТ, но Ишимскую пришлось строить с нуля на новом месте. Помогало хорошее отношение областных руководителей Максима Яковлевича Рассказова и Юрия Владимировича Куренкова, они знали Скрипилева и знали, что значит новое дело.
На новое объединение возложили все обслуживание сельского хозяйства. Создавались бригады по механизации трудоемких процессов в животноводстве, сильное автомобильное хозяйство для перевозки сельскохозяйственных грузов. На территории вели большое строительство, согласно проектов, железобетон поступал сотнями вагонов.
Почти в то же самое время принято решение партии и правительства о химизации сельхозпроизводства, под эту задачу Скрипилеву поручают готовить материальную базу будущей новой организации «Сельхозхимия», созданная им химбаза была признана лучшей в России.
Полной мерой пришлось хлебнуть всех прелестей тогдашней бюрократической системы. Чтобы включить в строительный план объект, нужно было согласование с Москвой, зато уж потом только поплотнее работай с подрядчиками. Основным строителям был Омский «Минтрансстрой», потому управляющий больше всего жил в дороге. Но предприятие создал, и оно сыграло важную роль в становлении современного тогда сельскохозяйственного производства.
«Сельхозтехника» дважды становилась участником выставки достижений народного хозяйства СССР, управляющий получил серебряную медаль.

В 1970 году получил новое назначение – начальником районного управления сельского хозяйства. Этот период вошел в советскую историю как время специализации и концентрации производства. А через два года в третий раз образовались тресты совхозов, и я стал директором. Мы снова попытались войти в те же воды. Областное управление совхозов возглавляли Ефремов Александр Сергеевич, Клат Юрий Романович.

Образование двух сельских ведомств было очередным перекосом в аграрной политике. У совхозов средств оказывалось несравнимо больше, чем у колхозов, трест начал крупные проекты создания свиноводческого комплекса в Карасуле, птицефабрики в пригороде, животноводческих комплексов в Новых Локтях и Песьяново. Это только по Ишимскому району, но трест охватывал еще Казанский, Сорокинский и Викуловский районы.
Ишимский был самым крупным. 57 тысяч голов крупного скота, 20 тысяч коров. Опеновский совхоз специализировался на овцеводстве, и показатели были одними из лучших в России, Шаблыкинский и Песьяновский совхозы откармливали по десять–двенадцать тысяч голов скота. Помимо этого работали хозяйства треста «Скотопром». Вотчина Скрипилева была столь обширна, что на командировку «по кольцу» уходило несколько суток.

В середине семидесятых был приглашен в областной комитет партии, и первый секретарь Геннадий Павлович Богомяков предложил сменить хозяйственную работу на партийную, поехать первым секретарем Сорокинского райкома.

Скрипилев отказался, причем, решительно. Возраст за пятьдесят, жена работает в техникуме, дочь поступает в медицинский институт, сын школьник – куда ехать? Он хорошо понимал партийную дисциплину и знал, что отказ может поставить крест на карьере, но работа его устраивала, и на рост уже не рассчитывал. Неожиданно позвонил давнишний товарищ Владилен Валентинович Никитин, председатель облисполкома:
– Ты напрасно отказался от Сорокино, Владимир. Но сидеть тебе спокойно не дам, принимай трест мелиорации. Твой опыт тут пригодится.
Мелиорация тогда входила в моду и была объективно необходимой мерой. Все возрастающее население области, куда на освоение нефтяных и газовых месторождений прибыло много новых людей, требовало увеличения производства хлеба, молока и мяса. Обстоятельства заставляли помимо интенсификации идти путем простого увеличения посевных площадей и поголовья скота. Пашню из ничего не создашь, корма просто так не заготовишь.
Управление «Союзтюменьводстрой» было организацией союзного подчинения, возглавил его Феофан Федорович Стрекалев.  Задачи перед ним ставились огромные, но и поддержка была мощная. Деньги выделялись миллионами, техника поступала эшелонами. Ишимский трест мелиорации быстро вставал на ноги. Создали мощную автобазу, образовали управление механизации, где только кранов подъемных около двадцати.
Район сеял тогда 101 тысячу гектаров зерновых, 47 тысяч гектаров кормовых культур, для паров земли не оставалось. В короткое время за счет осушения болот трест передал району двенадцать тысяч гектаров новых земель. Причем, не просто передал, а на этих землях создали объединение по производству кормов под руководством Александра Николаевича Плохих. Это было единственное в стране подразделение такого типа, но оно себя оправдало. Построили цех по производству гранулированных кормов, пополняли кормовой баланс. В год делали по тысяче тонн гранул.
В трест входили мелиоративные ПМК и хозрасчетные участки одиннадцати районов. Многие добрые начинания губила кампанейщина, желание сделать так же, как у соседей. Если поливные пастбища были жизненно необходимы в Ильинском совхозе, где директором был очень инициативный и грамотный агроном Юрий Николаевич Шустов, то зачем они нужны, к примеру, в Сорокино, где и без того все водой взялось? Но строили. В ОПХ культурное пастбище сдавали в эксплуатацию в ноябре, уже снег шел. Почему? Потому, что план, нельзя не освоить выделенные средства.
Не все сделано так, как надо, но положительную роль трест выполнил. Осушены болота, введены новые земли, освоена система культурно-технических мероприятий.
За счет средств мелиораторов возведен поселок Стрехнино, там построена средняя школа, здание поликлиники, детский сад, десятки многоэтажных жилых домов.

Председателем райисполкома у нас двадцать лет был Ефим Васильевич Григоров. В 1982 году по настоянию Владилена Никитина я принял эту выборную должность. Нового в работе ничего не было, все те же проблемы района.

Больше всего забот вызывали дороги и мосты. Тут надо отдать должное Юрию Владимировичу Куренкову, он был тогда начальником областного автодорожного управления. Все проекты района поддерживались. За два года только через коварную Карасульку построили пять железобетонных мостов
В те годы намечались и выполнялись высокие планы по производству всех видов сельхопродукции: зерна 200 тысяч тонн, молока 40 тысяч тонн, мяса 20 тысяч тонн в год. Район отправлял на Север более 20 тысяч тонн картофеля. Построили районный дом культуры в Стрехнино, жильё строили. В «Опеновском» по тридцать домов в год пускали, а в целом по району ежегодно до 30 тысяч квадратных метров жилья.

В это время Олег Васильевич Панкин, первый секретарь райкома, уходит в область, мне предлагают возглавить районную парторганизацию. Ситуация сложная. Отказываться уже несолидно, не мальчик, но и соглашаться большого желания нет. Все-таки я хозяйственник, а тут еще начались перестроечные дела, за говорильней надо видеть возможные последствия. Революционные перемены еще никого к добру не приводили. Сомневался крепко, но согласие дал.

Самым большим неосуществленным проектом оставался Карасульский комплекс на 108 тысяч голов свиней, который все-таки запустили. Продолжали дорожное строительство. Много сдавали жилья на селе.
Большую шефскую помощь селу оказывали промышленные предприятия города Ишима в техническом перевооружении мастерских и животноводческих ферм, кадрами механизаторов на сезонных работах, в строительстве зерноочистительных пунктов и складов, машинных дворов и комплексов.
Сейчас трудно определить, почему руководство решило переместить Скрипилева на должность начальника областного управления хлебопродуктов. Он быстро понял, что совершил ошибку, дав согласие, что там надо не только перестраивать производство, но и самому перестраиваться, а это чуть поздновато. Но  к обязанностям приступил, проработал около года, жена так и оставалась в Ишиме. Решившись, он заявил руководству области, что возвращается домой. Конечно, все мосты за ним сгорели сами собой.

Опять мне помогли старые товарищи. Куренков предложил принять Ишимское дорожное ремонтно – строительное управление. Тут все было родное и знакомое.

Двенадцать лет отдал Скрипилев дорожному строительству в роли начальника и еще четыре года – заместителя. На всех путях–дорогах района нет ни одного километра, где бы ни ступала его нога, а таких километров около семисот.  В районе 89 населенных пунктов, без дороги с твердым покрытием остались только пять. Создан прекрасный коллектив, мощная производственно–техническая база. Взял деревню Октябревка для подсобного хозяйства, свиней держали, коров.

Скоро будет 50 лет, как я живу в Тюменской области, и 45 лет в Ишимском районе. Было много возможностей для ухода наверх по предложениям бывших соратников, но я всегда хотел остаться в районе, с которым сроднился и прирос душой.

Как раньше было принято говорить, Родина высоко оценила заслуги Скрипилева, причем, есть одна особенность: все ордена – «Знак Почета», Трудового Красного Знамени и «Дружбы народов» – получил за сельское хозяйство, работая в районном управлении. Наверное, это справедливо, потому что именно для работы на селе ехал он из далекого Поволжья по комсомольской путевке в незнакомую Сибирь, первых представителей которой видел в далеком военном детстве с автоматами в белых полушубках.
 
    
 















































   

СЕМЕНА И ВСХОДЫ
НАТАЛЬИ ЧЕПЕНКО

Наталья Ивановна Чепенко.
Родилась 7 ноябре 1933 года в Аромашевском районе, ныне Тюменской области.
Окончила Ишимскую агрономическую школу и Тюменский сельскохозяйственный институт. Агроном.
С 1959 по 2004 год работала в Ишимской контрольно–семенной инспекции, 23 года – руководителем.
Награждена медалями, орденом «Знак Почета».
Заслуженный агроном РСФСР.
Живет в городе Ишиме.

Время от времени в благодарной памяти возникает картинка из далекого теперь уже детства: мама раскладывает на залавке припасенный с осени мох, смачивает его теплой водой и аккуратно помещает между влажными усиками ожившего и повеселевшего мха огуречные семена, которые всю зиму пролежали в газетном обрывке на божничке за иконой. Мне велено ничего не трогать, и я смотрю на белые дольки огуречных семечек, вижу, как они напрягаются от тепла и влаги, набухают, потом почти все разом выбрасывают маленькие росточки. Мама осторожно выбирает проросшие семена из моховой постели и высаживает в деревянные ящички, а потом в уже прогревшуюся навозную гряду в огурешнике.
Семена всегда хранят таинства жизни, будь то в газетном обрывке или в огромном складе, огуречные или пшеничные. В Ветхом Завете нахожу такие слова: «И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя (по роду и подобию её)… И стало так».
Это при сотворении мира, к вопросу о первом посеве. Пожалуй, Создатель – единственный за всю историю земледелия сеятель, не озабоченный качеством семенного материала, не было у него в этом проблемы. У всех последующих земледельцев такие проблемы возникали, и результатом множественных попыток их решения стало создание специальной службы контроля за семенами возделываемых человеком культур. Контроля сначала за их родителями, за технологией возделывания растений, за их созреванием, уборкой, а затем отбором и хранением семян. Процесс этот не останавливается ни на одно мгновение, потому что семени нужна трогательная человеческая забота, даже если оно находится в состоянии длительного покоя, например, зимнего.
Наталья Чепенко в школьные годы не мечтала быть агрономом, ей хотелось стать врачом, но родилась она не в самое подходящее время для осуществления детских грез. Девочка из сибирской  деревни Смородиновка, рожденная в 1933 году, девятый ребенок в самой что ни на есть простой крестьянской семье, самой историей своей страны была обречена на тяжкий труд во время Великой Отечественной войны. С годами сотрутся из памяти не очень благодарных соотечественников, вымараются из архивов и музейных хранилищ свидетельства нечеловеческого военного напряжения деревни, а самым неестественным во всей этой многолетней трагедии был детский труд.   
Лопатами копали огороды, садили картошку, литовками косили траву для своей и колхозных коров, пололи сорняки на полях, грузили зерно на токах осенними ночами. Государство признало этот труд важным и значимым для Победы, если сочло возможным наградить двенадцатилетнюю девчонку медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».

Послевоенное сельское хозяйство остро нуждалось в грамотных специалистах, и в Ишиме открывается трехгодичная агрономическая школа. По существу, это было среднее специальное учебное заведение, но с одним отделением, потому названо просто школой. Наташа совершенно случайно стала здесь учиться, просто брат подружки приехал в ее родной Аромашевский район и рассказал о школе, какие там замечательные условия для учебы, какие интересные преподаватели работают. Действительно, по тем временам слушать лекции выпускников Московской Сельскохозяйственной Академии было большой удачей. Дальше в ее жизни будет еще немало случайностей, попыток начать работу в одном месте, в другом, попыток продуктивных, её знания и умение организовать сразу замечались руководителями, но она увольнялась и уезжала.
Мы плохо верим в судьбу, в предрешенность своей жизни, но тогда как понять постоянную неудовлетворенность молодого специалиста, ее стремление к чему-то, о чем и сама не догадывалась? Все дороги вели обратно в Ишим. Она вернулась сюда через пять лет, чтобы стать одной из помощниц Полины Ивановны Сухих, заведующей семенной станцией. Кстати, рекомендовал её на эту работу Виктор Иванович Устюжанин, руководивший в то время районной сельскохозяйственной инспекцией, а потом возглавлявший отдел сельского хозяйства обкома партии. 
Искания закончились, началась работа, продолжавшаяся ровно 45 лет.

Только что отшумела очередная эпопея с освоением целинных и залежных земель, страна продолжала вкладывать в сельское хозяйство значительные средства. Одно за другим принимались постановления на самом высоком уровне, они не просто декларировали перемены, они материально подкреплялись и практически влияли на положение дел. Для службы Натальи Ивановны важным этапом стало всемерное усиление семеноводческого направления, как одного из важнейших условий увеличения урожайности. Созданные в колхозах и совхозах специальные семеноводческие бригады требовали постоянного внимания. Грамотных агрономов еще не хватало, потому специалисты семенной инспекции, как и все другие сотрудники районного звена, часто выезжали в хозяйства, основная работа делалась там. И не важно, что задачи сугубо служебные не предусматривали прямого участия работников семенных инспекций (а еще они назывались контрольно¬–семенными лабораториями) в формировании семенного фонда хозяйств, они должны были лишь контролировать соблюдение всех норм и правил и определять качество посевного материала.
Надо хотя бы немного знать то время, чтобы понять, насколько непросто решались важные научные и практические вопросы. Чтобы вырастить хорошие семена, надо было собрать воедино самые лучшие факторы. А что может быть лучше парового поля для урожая? Но паров было так мало, что только на них нельзя было выиграть борьбу за семена. Потому уже зимой начиналась работа с минеральными удобрениями, все они должны быть внесены на семенные участки. Надо проконтролировать соблюдение разработанного для каждого хозяйства семенного севооборота, потому что агрономы, а тем более бригадиры и управляющие отделениями, в весенней суете могли спутать все карты.
В летнее время желательно обработать от нашествия сорняков гербицидами эти поля , надежду местного земледелия, а их крайне мало, специальной техники всегда не хватает.
Наконец, осенью надо определить сроки уборки семенных участков, чтобы зерно без дополнительной сушки можно было положить на зимнее хранение. А потом все начиналось по кругу: анализы, доводка, взаимообмен.
Зимнее время было объявлено порой учебы всех категорий работников: бригадиров тракторных и полеводческих бригад, рядовых механизаторов. Чтобы учить других, надо знать многократно больше, и Чепенко поступает на заочное отделение Тюменского сельскохозяйственного института. Когда дело доходит до дипломной работы, она предлагает своему руководителю тему собственных опытов на полях Ишимского района.
– Ты сама-то понимаешь, какой огромный материал нужно собрать, да и достоверность его могут в любое время проверить, – сомневался преподаватель. Но у студентки не было сомнений и опасений, потому что опыты закладывались каждый год и по нескольким задачам, наблюдения велись систематически, дневниковые записи фиксировали все детали проводимого эксперимента.
Наука в те годы очень активно занималась выведением новых сортов сельскохозяйственных культур, появилась своя, тюменская школа. Поступавшие элитные семена новых сортов, подлежащих районированию, имели отличную аттестацию, кажется, какая необходимость еще раз что-то перепроверять? Оказывается, огромная необходимость, потому что условия Ишимской зоны не сравнишь с тюменскими, тут и почвы иные, и сроки сева другие. Важно знать, как поведет себя сорт именно здесь, у нас, на наших полях.
 Потому каждую весну с наиболее понимающими и толковыми агрономами хозяйств специалисты семенной инспекции договаривались о совместной работе. Закладывались опыты по срокам сева, по внесению очень скромных в то время доз минеральных удобрений, по глубине заделки семян и нормам их высева. Журналы наблюдений накопились в шкафах за несколько лет, и это было добротное подспорье для теоретических выкладок диплома.
В тот год институт выпустил тридцать агрономов–заочников, двое защитились на отлично, но лучшей дипломной работой комиссия признала труд Натальи Чепенко. Декан заочного отделения сказал, что такие студенты начисто развеивают миф о второсортности заочного обучения.

Все, кто знает Наталью Ивановну по совместной работе, а знает весь аграрный район, отмечают ее редкую способность притягивать к себе людей. Руководители и агрономы, с которыми ей и приходилось работать, в основном мужчины. Вопреки логике, она считает, что с мужиками ей легче было найти общий язык и решать деловые вопросы. Как добрых товарищей, вспоминает председателя колхоза имени Александра Матросова Василия Ивановича Коваля, председателя колхоза «Искра» Павла Ивановича Азарова. А для директора совхоза «Опеновский» Владимира Романовича Скоробогатова вообще стала крестной матерью. Он был молодым агрономом в колхозе, когда вдруг пришел к ней в кабинет. Она обратила внимание, что уж очень по-праздничному одет мужчина, хотя будний день на дворе. Он пояснил:
– В райком вызывали, направляют в Тоболово директором. А я не соглашаюсь. Не справлюсь. Да и люди там, говорят, тяжелые.
Наталья Ивановна рассудила просто:
– А зачем тебе отказываться? Агроном ты хороший, с животноводством тоже знаком. Про народ никому не верь, нет плохих людей, если с ними по-человечески работать. Соглашайся, и все у тебя получится.
Скоробогатов всегда был ей благодарен за поддержку и человеческую доброту.
Есть любопытная статистика, помогающая понять причину всерайонной популярности этого человека. За время ее работы сменилось девять начальников областной семенной инспекции и одиннадцать начальников районного управления сельского хозяйства. К слову сказать, она со всеми ладила, потому что всегда профессионально занималась любимым делом, рабочий день считала праздником, и к ней не было дополнительных вопросов. Уже в конце своей карьеры она услышала о себе такое суждение:
– Говорят, ты чистоту требуешь прямо стерильную, даже сама пола перемываешь.
Наталья Ивановна ответила просто:
– В нашем деле без чистоты нельзя, а пола у меня уборщица моет, кстати, одна уже двадцать лет бессменно.

Когда того требовала обстановка, Чепенко не особенно оглядывалась, как выглядит со стороны и что о ней подумает начальство. В самом начале уборки урожая 1971 года, а это первый год ее самостоятельной работы в должности начальника инспекции, приехавший на совещание высокий чин распекал районное руководство и хозяйственников за продолжительное раскачивание, за низкие темпы хлебоуборки. Когда атмосфера накалилась до нетерпимой, она встала и попросила слова.
– Это еще кто? – спросил областной начальник районного.
– Сейчас узнаете, – успокоил секретарь райкома.
Наталья Ивановна сказала, что такие выводы по уборке в районе могут делать только люди, совершенно не знакомые с тонкостями и судящие о делах по сводкам. Зал притих. Волнуясь, она назвала несколько сортов пшеницы, с которыми нынче работает район, и все эти сорта относятся к поздним по созреванию. Убирать их сейчас неразумно, зерно не налилось, хлеб будет неполноценным. Потому никакой раскачки нет, наше время еще не наступило.
Нельзя сказать, что выступление Чепенко резко изменило ход обсуждения, но областной руководитель еще раз пошептался с районным и больше обвинений не повторял.
А еще первые воспоминания о начале руководящей карьеры связаны со строительством нового здания инспекции. Когда подготовили все проектно–сметные документы, друзья – руководители предрекали ей долгострой: двухэтажное здание площадью двести квадратов ни одна серьезная организация строить не будет. Чепенко поехала в Тюмень и добилась включения объекта в титульный список. После этого пошла к начальнику ПМК Олькову и попросту охмурила его:
– Анатолий Яковлевич, один директор совхоза со мной на коньяк поспорил, что вам за год нашу контору не построить.
– Чего? – возмутился строитель и посмотрел проект. – Да я этот скрадок к Новому году тебе сдам!
– Вот и славно! А выигранный коньяк мы с вами и разопьем!
Пили–не пили коньяк – об этом история умалчивает, а здание инспекции и сейчас в полном порядке.

С первых дней работы Наташа усвоила главную заповедь: мало засыпать семена, важно их сохранить. Никаких помещений, кроме амбаров, в колхозах не было, приходилось даже из тюков соломы выкладывать стены, засыпать туда семена и укрывать соломой сверху. Если влажность нормальная, то семена перезимуют. Но материал часто закладывали повышенной влажности, потому что выбора не было. Сушить можно было только на подовых сушилках, (подобие огромной русской печи, только низкой, с большой площадью постели). Но это очень трудоемко и велик риск испортить зерно, перекалить зародыш. В МТСах были передвижные сушилки, но охватить все колхозы они не могли. В таких условиях самым важным человеком в семеноводстве становился простой полуграмотный мужик, колхозный кладовщик. Под личную роспись, и не для перестраховки, а только во имя усиления ответственности, каждому повторяла основные правила работы с семенами. Свежие закладки не делай высотой больше полутора метров, даже если зерно сухое. Свежее оно активно дышит и выделяет кислород, самосогревается, как только просмотрел – вся партия может выпасть из баланса.
Потому в каждое хозяйство за зиму выезжала пять–шесть раз. Посчитает по журналу работы – больше сотни выездов за год. В Карасульском совхозе вошли в склад вместе с агрономом Хабаровым, все богатство тут хранится. Агроном спокоен, докладывает, что все нормально. Наталья Ивановна сняла сапоги и босиком вошла в ворох, поднялась под самую крышу.
– Так, дорогой, разувайся и ко мне.
– Да вы что, Наталья Ивановна!
– А то, что нога не терпит! У тебя же семена горят!
Хорошо бы иметь термоштанги, но и их не было в хозяйствах, наиболее ходовым прибором экспресс-анализа была осиновая палка, осина хорошо собирает и сохраняет тепло.
Похожая ситуация сложилась однажды в колхозе у Ольги Георгиевны Гридневой в Равнеце. Поздней осенью, когда все семена были под крышей, Чепенко осмотрела и в целом осталась довольна, а вот ячмень ее огорчил. Сбросила босоножки, походила – очень тепло. Пока воспитывала кладовщика, подъехала председатель колхоза:
– Ну, что, Наталья, как у нас дела?
– Плохо! Ячмень согревается.
– Да ты что говоришь?! Научи, как быть?
Тут учеба не больно сложная, весь ворох надо перелопатить, остудить, ладно, что ячмень не сразу теряет всхожесть в таких случаях.

Много противоречий между инструкциями и жизнью. Когда ты государственный инспектор, твоя задача добиваться исполнения инструкции, какой бы несуразной она тебе ни казалась. Вот при подготовке семян к осеннему, предварительному анализу хозяйства затрачивали большие средства и силы, чтобы довести материал до высокого класса по влажности и по чистоте. Чтобы не особенно информированным было понятно, скажем, что допускается пять (!) сорняков на килограмм семян. Агроном сушит и чистит зерно, везет его на анализ, а оно, оказывается, не растет, нет нужной всхожести. При всех прочих достоинствах путь этой партии на мельницу и в пекарню, весь труд насмарку. Чепенко учила агрономов прежде всего обратить внимание на всхожесть, а уже потом работать по совершенствованию других показателей. Практика эта прижилась, но изменений в инструкцию так никто и не внес.

Вся многотрудная и кропотливая работа по сортообновлению и сортоиспытаниям приобрела более выраженный системный характер после создания Ишимского опытно–производственного хозяйства. Его вскоре возглавил ставший потом большим и надежным другом Натальи Чепенко Виктор Николаевич Никонов, но отношения их безоблачными почти никогда не были. Просто два умных человека умели и умеют сейчас четко проводить грань между отношениями по службе, где не все бывает радужно, и всем другим. ОПХ добавил работы семенной инспекции, потому что без ее заключения ни один килограмм семян, с огромными затратами и трудом выращенных на опытных делянках, Никонов не мог реализовать. Ответственность на инспекцию возлагалась большая, объем исследований вырос до восьми тысяч проб и анализов в год.
Кстати, на учебе в Барнауле Чепенко, делая доклад о работе своей инспекции, назвала объем выполняемой ими работы. Знающие толк в деле контроля за семенами специалисты сказали, что на такую работу должно быть, как минимум, две таких инспекции. Вернувшись домой, Наталья Ивановна передала своим руководителям рекомендации барнаульских коллег. Тюменские товарищи поулыбались:
– О каком увеличении штатов говорить, Наталья Ивановна, ты же у нас прыткая, справишься.
На том и остановились. Жаль только, что за прыткость у нас добавок к зарплате не полагалось.
Виктор Николаевич до сих пор напоминает Наталье Ивановне, сколь безжалостно она выбраковала у него питомник овса, кажется, по какой-то не очень серьезной причине, и ОПХ вынужден был потратить большие деньги, чтобы выровнять отношения с поставщиками элиты. Справедливости ради следует упомянуть еще один часто повторяемый Никоновым довод:
– Это благодаря тебе, твоей вечной подозрительности, требовательности, пунктуальности, наше хозяйство по важнейшим показателям работы с новыми сортами является одним из лучших в России.
Союз двух этих руководителей и возглавляемых ими производств является примером того, как четкий контроль в конечном итоге становится полезным для обоих.
Среди тех, кто много сделал для совершенствования производственного семеноводства в колхозах и совхозах области, Чепенко называет Римму Иосифовну Зобнину, много лет проработавшую главным агрономом областного управления сельского хозяйства, и Марию Устиновну Яворович, ее заместителя по семеноводству. Эти женщины находили способы убедить областных руководителей в необходимости полнокровного финансирования работ по созданию и размножению новых сортов зерновых и кормовых культур, а потом организовывали на местах каждодневный труд сотен и тысяч людей, чтобы весной в землю ложилось полноценное семя.

Строгость государственного семенного инспектора ничем не была подкреплена. Наталья Ивановна сама удивляется, что за 45 лет не ссорилась ни с одним руководителем или агрономом, но не может сказать, что ее рекомендации и требования не выполнялись. Если замечено нарушение в хранении семян или в каких-то других вопросах, последствия от которых могут быть губительны для урожая, пощады ждать нечего, Чепенко составит акт и… передаст его на рассмотрение советских или хозяйственных органов. Самым жестоким ее шагом была сдача провинившихся комитету народного контроля, работал такой орган, который не только внушения делал, но и материально мог наказать любого руководителя. А сама инспекция карательных функций не имела.
Хотя один случай очень крутого подхода Чепенко помнит. Тогда в колхозе «Искра» (это уже после ухода на пенсию Азарова) засыпали влажные семена. Она предупредила агронома Галеева, что ни в коем случае нельзя делать насыпь более полутора метров, и была уверена, что он все выполнит. Когда приехала с проверкой, обнаружила, что семена перегреваются и уже поражены клещом. Она потребовала от председателя колхоза наказать рублем нерадивого агронома. Когда Галеева лишили премии, он стал высказывать обиду, донимал председателя, тот не выдержал, позвонил инспектору:
– Наталья Ивановна, может, отменим наказание?
Ох, как она была возмущена! Тут же набрала телефон агронома:
– Михаил Кажугетович, ты почему на председателя обижаешься? Ты ему спасибо скажи, я требовала полного лишения тебя премиальных, а он только половину удержал. И разговоры об этом прекрати! 

Об этом мало кто знает, но после нескольких лет успешной работы в должности руководителя инспекции ей предложили перевод заместителем начальника областной инспекции. Она поблагодарила и отказалась. Второе предложение было более неожиданным. Начальник областного управления государственной статистики Анохин лично пригласил ее возглавить отдел статистики по полеводству. Тот самый Анохин, вспомнил, узнал, когда-то вместе оканчивали агрономическую школу. Да и бывший секретарь Ишимского райкома Ведерников тоже в той школе был слушателем.
Наталья Ивановна говорит, что самым главным документом для нее всегда был государственный стандарт на семенной материал. ГОСТ для нее – что кодекс законов для прокурора или судьи. Она может выдать документ на семена только тогда, когда все анализы показали: партия соответствует требованиям стандарта. Это жестко. Но не эта ли жесткость за эти годы приучила к порядку десятки и сотни агрономов, помогла постичь многие истины, которые еще на студенческой скамье казались пустыми и не нужными на практике? Не это ли пунктуальное исполнение требований научных стандартов в обыденном крестьянском деле создавало, вместе с другими факторами, основу зерновой стабильности в районе, четкую систему работы с семенами, обновления сортов и роста урожайности?
Едва ли кто скажет, что это не так.   

 
 










Часть вторая
Принявшие землю




Слово к читателю.
Недавно автор получил письмо от своего давнего знакомого, с которым начинали в середине шестидесятых в одной из районных газет, и который стал много успешнее меня. Уехал сначала на Север, потом в столицу, сейчас где-то при администрации Президента занимается изучением общественного мнения или его формированием – я и знать не хочу. Он просит прислать серию очерков о современных сельских руководителях, издавать, правда, не гарантирует, хотя средсва есть, но обещает, что они помогут в изучении ситуации в стране. Странно, если Там изучают обстановку с подачи газетчиков.
Я пообещал просьбу выполнить, тем более, что у меня много материалов такого порядка. Не буду называть эту подборку «Десять писем к другу», потому что такая уже была, да и друзьями мы остаемся лишь в памяти. Просто каждое письмо будет снабжено заголовком, фотографией и подробным, часто излишне эмоциональным текстом.


































ГЛАВНЫЙ КРЕСТЬЯНИН
СЕРГЕЙ ВОТЯКОВ

Сергей Борисович Вотяков.
Родился 29 июля 1951 года в Алтайском крае.
Окончил Ишимский педагогический институт и Тюменский сельскохозяйственный институт.
Служил в Советской Армии.
Работал на руководящих должностях в сельском хозяйстве и в партийных органах, был директором совхоза.
С мая 1998 года   – начальник управления сельского хозяйства и продовольствия администрации Ишимского района, первый заместитель главы района.
Женат. Имеет сына.

Выполнять твою просьбу начинаю с рассказа о самом главном крестьянине Ишмского района Сергее Борисовиче Вотякове. Думаю, это вполне логично, потому что ты должен иметь представление об основных направлениях сегодняшней работы района и о тех людях, которые ее возглавляют.
Мы познакомились года три назад, встречаемся довольно часто, причем, иногда совсем без повода, просто мне интересно послушать суждения опытного и думающего руководителя. Он не молод, успел поработать в старой системе, неплохо ее знает, критического отношения не скрывает, потому мною отнесен к категории безусловных рыночников, но понимающих еще и некоторые провалы текущей социальной политики, пагубно отражающиеся на деревне.
Нет ничего проще написать его портрет. Высок ростом, достаточно строен, много и красиво курит, приятен в общении, даже мягок. Не помню случая, чтобы он хотя бы по телефону на кого-то закричал. Очень терпелив, это качество ему нужно, чтобы уровнем отношения и убеждения удовлетворять десятки руководителей хозяйственных структур, появившихся в районе, а они все разные, ты поймешь из последующих рассказов.

Район является крупнейшим в области поставщиком на рынок продовольственного зерна. Вотяков его знает досконально, успехам радуется, проблемы заставляют искать выход. Суждения не спонтанны, а критика не на показ.
Никогда не видел его растерянным или в угнетенном состоянии, для других это может быть признаком безразличия, для него – совершенное самообладание. Осень пятого года была нечеловеческим испытанием характеров руководителей, знаю случаи глубоких загулов, чтобы только не видеть и не знать, знаю срывы в отношениях с подчиненными, да и с начальством, особо докучавшим, когда начнете молотить. Но это не про Вотякова. Он мужественно переживал трагедию, часто ездил в хозяйства, не инспектировал, не обещал, но своим внешним спокойствием внушал уверенность остальным. Так, наверное, поступали умные командиры во времена затяжных боев в ту, Великую Отечественную.
Друг мой, не подумай, что я идеализирую этого человека, но он действительно входит в число тех немногих руководителей тюменского села, которых я уважаю и мнением которых дорожу. Меня радуют его очень добрые и доверительные отношения с главой района Владимиром Анатольевичем Ковиным. Думаю, все гораздо серьезнее, краковяк они в кабинете не танцуют, но выверенные и согласованные решения их воспринимаются в районе как результат совместной работы. Такое тоже не часто встретишь, к сожалению.

Основные перемены в структуре производства произошли в районе в 1996–98 годах. Власти сделали все, чтобы сохранить коллективные хозяйства, хотя это не всегда удалось. К тому времени упал спрос на животноводческую продукцию, и мало кто верил, что положение в ближайшее время изменится. Хлебом заниматься выгодно, это сезонность, сокращение персонала и невиданная прибыль: зерно давало больше двухсот процентов рентабельности. Животноводство понесло огромные потери, поголовье скота резко сократилось. Сейчас ежегодно идет прирост, от пятисот до полутора тысяч голов. Животноводство превратилось в полноправную отрасль, став постоянным и надежным источником живых денег в хозяйствах.

Вотяков однажды говорил со мной о прогнозировании будущего урожая при его закладке. Удобрения, их район вносит в среднем по 110–120 килограммов на гектар, причем, объемы постоянно растут. Семена, они традиционно первоклассные, всхожесть не ниже 92 процентов. Пашня, она всегда готовится с осени. Вот составляющие, дающие право рассчитывать на тридцать центнеров зерна с гектара. А осенью получили только 26.
Конечно, подмывало спросить, где же гарантии? Тут он меня резко поправил, сказав, что гарантий в нашем деле вообще нет. Это было в четвертом году.
– Июльская засуха подтвердила: нельзя пренебрегать опытом многих поколений сибирских крестьян, доказывавших, что в наших условиях ранние сроки сева нежелательны. Да и Терентий Семенович Мальцев не уставал об этом повторять. Посевы ранних сроков попали под засуху и пострадали. Наша золотая пятидневка – с 20 по 25 мая, но уложиться в эти сроки на всей пашне в семьдесят тысяч гектаров мы технически не в состоянии.
А выход за рамки – и в ту, и в другую сторону – может свести на нет все вложения в урожай. Вотяков рассказал, что руководитель крестьянского хозяйства Владимир Трейзе высеял новый для себя сорт пшеницы «новосибирская –15» одиннадцатого мая, пока, мол, сеялки чистые, чтобы сортосмешения не было. И взял он той пшенички аж по двенадцать центнеров, хотя менее обещающие сорта нормальных сроков сева дали по тридцать и больше. Трейзе трагедию пережил, но урок всем продемонстрировал наглядно.
С приходом новых технологий обработки почвы и химических препаратов борьбы с сорняками стали вестись разговоры о ненужности паров. Задачи пара решаются другими путями, так неужели он не нужен вовсе?
Вотяков не разделяет такую точку зрения. Да, пар заставляет идти на непроизводительные расходы, поле пустует и не дает урожая, три–четыре обработки за лето – накладно при нынешних ценах на солярку. Но это совсем не значит, что надо отказываться от пара. В отсутствие пропашных культур мы оказываемся во власти монокультуры, что губительно для земли. Такого рыхления почвы, как на парах, поле не видит годами, а это очень важно для него. На пары вносятся органические удобрения. Крестьяне так долго боролись за право иметь пары, что расстаться так просто с ними не получится. Короче говоря, у нас еще долго не будет возможности выдерживать технологию, которая бы позволяла отказаться от пара как важнейшего агроприема.
Сам по себе разговор переходит к современным импортным технологиям. Район включился в процесс обновления технологий, но у Вотякова есть свой подход. Новая техника, связанная с новой технологией, должна внедряться комплексом, от обработки почвы к посеву и далее до уборки урожая. Только тогда огромные затраты окупятся наиболее эффективно. Можно, конечно, выхватить один агрегат, блеснуть современным подходом, но это ничего общего с обновлением технологий не имеет. Один, даже очень современный агрегат, проблему не решит, вне технологической цепочки он почти бесполезен.
Но тут же оговаривается, что набор машин стоит до 35 миллионов рублей, для многих крестьян это недостижимая мечта. И что? Забыть, довольствоваться бороной БДТ?
Нет, упорствует Вотяков, и приводит в пример агрофирму «Сургутская», руководитель которой Владимир Николаевич Наволоков поставил на более доступную польскую технику. Почвообрабатывающий комплекс агрегатируется с нашим «Кировцем», подключаются две сеялки «атлас» с шириной захвата 7,2 метра. Агрегат делает по сто гектаров в сутки. Другие хозяйства берут новосибирские агрегаты. «Юбилейный» покупает технику фирмы «Джон Дир».

Заговорили об отечественной промышленности. Основная масса отечественной техники в хозяйствах изношена на восемьдесят процентов, а запасные части, поставляемые родными заводами, никуда не годятся, важнейшие детали порой изготавливаются из сырого металла. Поставили на тракторный двигатель коленчатый вал, он сломался через час работы. Купили омские сеялки, но без шестеренок высевающих аппаратов, всю зиму обещали довезти, весной пришлось заказывать на Ишимском машиностроительном заводе. И еще приводит примеры.
Естественно, я возмущаюсь, что есть службы технической инспекции, надо составлять акты рекламации и призывать к ответственности бракоделов. По его виду понимаю, что несу чушь из далекого социалистического прошлого. Опять возмущаюсь: неужели действительно ничего в России не умеем делать?
Сергей Борисович чуть подробнее говорит о новосибирских культиваторах АПК, которые в агрегате с двумя сеялками в сутки делают по шестьдесят гектаров. Приличная экономия горючего, при всех прочих равных. Но сколько с ним работы до того, как выпустить в поле! Механизаторы все проваривают, усиливают. Рабочих органов, лап культиватора, хватает только на 800 гектаров. Финские служат в два раза больше.
Что, у финнов металл лучше русского? Или АПК на порядок дешевле зарубежных аналогов. Нет, только в два раза.
И я невольно соглашаюсь с собеседником, что у крестьян нет другого выхода, как обращаться к канадским, немецким и прочим голландским машиностроителям, пока наши лепят такую «бабу». Альтернатива проста: или купить подешевле, а потом всю жизнь мучиться, или переплатить, но работать спокойно, в свое удовольствие.
И он рассказывает, что весной попал на поле как раз к обеденному перерыву, механизаторы съезжались к общему котлу. День был сухой и жаркий. Идут ребята с сеялок, из гусеничных тракторов, пыльные, грязные, только глаза и зубы. А рядом паренек с «Джон Дира», в рубашке, чистенький, аккуратный. У него в кабине тишина,  кондиционер, музыка. И такое зло взяло крестьянского лидера, хоть матом крой: пятьдесят лет назад придумали сеялку, и до сих пор никого не волнует, каково на ней стоять. Изобрели ДТ–54, полвека назад – новинка, сегодня – позор, сплошная железяка, и никому нет дела до того тракториста в майский суховей при тридцати градусах выше всех Цельсиев…


Говорим о состоянии отечественной технической мысли, о достижениях советских тогда еще ученых в космосе, это верх совершенства, о военных образцах, подобных которым до сих пор нет даже в хваленых Штатах. И после этого поверить, что наши мужики не могли придумать для села не хуже «Джон Дира»? Да ни в жизсть! И при социализме все обещали общество с человеческим лицом, и при капитализме с лицом не все в порядке.
Я, как ущемленный патриот, и ты это замечаешь, судя по ремаркам, возмущаюсь полнейшим безразличием властей к проблемам сельскохозяйственного машиностроения, а Вотяков, как более осведомленный, говорит, что государство уже не может ничего приказать. Машиностроители должны сами себя перепрыгнуть и такое предложить крестьянам, чтобы они навсегда забыли дорогу за границу. Я вздыхаю: наступят ли такие времена?

Сколько себя помню в деревенской журналистике, столько слышу споры вокруг качества зерна, которое производители предлагают элеваторам и комбинатам хлебопродуктов. Сорность и влажность категории зримые, тут проблем нет, а вот клейковина почти всегда яблоко раздора. А этот показатель напрямую влияет на цену, так что интерес не праздный. Процесс определения процента клейковина в зерне не сложный, но примитивный, результат во многом зависит от человека. Грубо говоря, сколько надо, столько и намоем. Показатель не очень объективный, а когда он «пограничный», то есть, шаг влево – одна цена партии зерна, шаг вправо – совсем другая. Конечно, возникает взаимное недоверие.
Основные зернопроизводящие страны давно перешли на определение качества зерна по содержанию белка, и метод очень прост, как пишут в газетах.
Вотяков соглашается, он видел эти приборы и верит в этот метод, но у нас в стране не только приборов нет, стандарты не разработаны. Хотя тут же оговаривается, что, возможно, дело сдвинется, потому что молоко уже принимают и оплачивают не по жирности, а по белку.

Животноводство в районе является отраслью повышенной заботы и внимания. Издержки при реформировании немалые, но ишимцы одними из первых стали сдерживать сброс маточного поголовья и всеми путями наращивать стадо. Продуктивность коров в четыре и более тонн в год уже никого не удивляет. Завозится и активно внедряется новейшее оборудование, правда, опять импортное, потому что своего перспективного просто нет. линейные доильные установки, когда молоко не соприкасается не только с руками доярки, но и с открытой атмосферой, а для качества это очень важно.
Сразу в нескольких хозяйствах строятся доильные залы. Для тебя, мой друг, это настолько ново, что ты даже представить себе не можешь. Все процессы компьютеризированы, корова под постоянным контролем электронного датчика, корма ей выдаются персонально – в общем, у меня было знакомство с таким уже действующим залом. О впечатлениях говорить не приходится, это диво. Но оно работает и выдает молоко.
С Вотяковым мы ездили в «Искру», руководит которой интересный молодой человек Александр Манаев, там тогда велись подготовительные работы к монтажу оборудования доильного зала фирмы «Де Лаваль». Сергей Борисович говорил, что со временем такие установки будут иметь многие хозяйства, кто собирается заниматься молоком серьезно. Потому что козу с продуктивностью пять литров в день в такие условия ставить грех, район в поиске высокопродуктивных коров, и везет их аж из-под Петербурга. Для такого скота нужна солидная кормовая база, которую способно создать далеко не каждое хозяйство. Но молоко – это очень выгодный бизнес, закупочная цена хоть и не велика по сравнению с розничной, но приличная, и держится стабильно. Кроме того, бюджет области платит на молоко дотации, это дополнительный интерес.

Управление, которое возглавляет Вотяков, имеет в своем наименовании слово «продовольствие», что обязывает руководителя выходить за рамки сельскохозяйственного производства и заниматься, например, личным подворьем граждан. Картина после многих лет реформ даже в благополучном Ишимском районе не утешительная. Вне общественного производства остались тысячи людей. Многие по разным причинам не могли найти себе применения. О них отдельный разговор. Другие хотели бы заниматься домашним хозяйством в таких пределах, чтобы оно могло содержать семью достойно. Это особенно важно для молодых семей, для тех, кто имеет и учит детей.
Год назад район закупил охладители молока и установил их в наиболее перспективных населенных пунктах для сбора молока от населения. Но остаются большие и малые деревни, дойти до каждой – у бюджета средств не хватает. А народ жалуется, ругает власть.
Вот тогда и возникла мысль сделать полный мониторинг занятости населения, проще говоря, посмотреть, а чем же занимается Иван Иванович, если он не попал на штатную работу в СПК или контору? Неприглядная открылась картина. Ладно, если мужчина телерадиоаппаратуру ремонтирует и тем живет, если женщина шьет по заказам. Но при всеобщей официальной незанятости  местные сельхозпредприятия не могут найти людей даже на сезонные работы.
Результаты удивили видавшего виды Вотякова. Как же так? В двух сельских территориях провели анкетирование, в графе «причина, по которой вы не работаете», сорок процентов написали прямо: «не хочу!». Двадцать процентов указывают в качестве причины очень низкую заработную плату. Все это заставляет власть думать.
Заработная плата в сельском хозяйстве растет с каждым годом, и прямая в рублях, и в виде выдачи зерна, сена, предоставления услуг. Но для этого надо как минимум работать!
– Давайте посмотрим правде в глаза. Трудоспособные родители не работают, не ведут домашнее хозяйство, живут на детские пособия, на социальный пакет защиты малообеспеченной семьи. Защиты от кого? Тут явный перекос, который ведет и уже привел к рождению нового явления, социального иждивенчества. Конечно, никто не вправе лишить семью того, что ей положено по закону, но взрослые люди обязаны отвечать перед обществом не только по писаным, но и по моральным правилам. Так всегда было в деревне.
Да, с выводом я совершенно согласен, только почему власть упорно вела народ к этому, закрывая производства, лишая возможности честно заработать, заставляя поддаваться слабостям, сильнейшее из которых – пьянство. Конечно, претензии не к ишимским руководителям, они ведь тоже в некотором смысле жертвы. Счет к идеологам и стратегам, а они далеки и безответственны перед таким «нечто», как какой-то народ!
Та же корова способна прокормить семью и дать достаток, но домашним животноводством надо заниматься серьезно. По большому счету, начальника управления это не очень должно волновать с экономической точки, потому что закуп у частников едва составляет десять процентов от районного. В условиях интенсивного развития крупных ферм зависимость эта исчезнет совсем. Но движение вперед не должно оплачиваться снижением уровня жизни народа.
Потому район определил ферму, которая будет продавать населению высокопродуктивных коров. Да, в условиях, когда каждая голова на учете, на это идут, продают за полцены, вторую половину ферме восстанавливает бюджет. Вот это пример реального, а не бумажного решения вопроса. Соответственно, укрепляется материальная база заготовительных организаций, расширяется сфера их обслуживания.
Но коров надо кормить, ты еще не забыл вечный заголовок нашей районной газеты «У коровы молочко на языке»? Провели работу с крестьянскими хозяйствами, которые уже занимаются заготовкой сена на продажу, предложили усилить их техникой, увеличить объемы, снизить стоимость. 

Вотяков первым показал мне новое для нашего села явление, которое проявилось только в Ишимском районе. В село приходят новые хозяева, новые люди. Очень напоминает «Вишневый сад» Чехова. Люди, заработавшие деньги в торговле или промышленном бизнесе, признали сельское хозяйство вполне пригодным для инвестирования. Когда они пришли с такими предложениями, руководители района пытались выйти на компромиссное решение: вы вкладываете средства и получаете дивиденды  по результатам работы. Вотяков потом смеялся над своей наивностью. Люди, знающие цену своему рублю, ни за что не вложат его во что попало, они сразу заговорили о праве собственности. В районе началась очередная перерегистрация обществ и кооперативов, владельцами контрольных пакетов акций новых закрытых акционерных обществ стали люди, практически купившие хозяйства.
Никакой трагедии не произошло. Вложенные средства пришли новой техникой, повышением продуктивности полей и ферм, ростом зарплаты. Я очень скоро успокоился тоже, потому что чувства настоящего хозяина своего дела у нашего крестьянина не было никогда, так что морально он ничего не потерял.
Вотяков не скрывает, что администрация намерена поддерживать те коллективы, которые пойдут на передачу контрольного пакета своим руководителям, конечно, таким и тем, кто много вложил в хозяйство и кто может еще больше, став собственником. Противозаконного в этом нет ничего, но мне известны примеры, когда руководители уходят от таких разговоров, прикрываясь нормами морали и совести. Само наличие подобных качеств Вотяков одобряет, но рекомендует за основу суждений брать судьбу хозяйства, а не собственную ущемленную совесть.
Как-то, кажется после уборки четвертого года, Вотяков на совещании руководителей и агрономов сказал крылатую фразу: «Хлеб мы убрали, но уборку проиграли». Позже он назвал ее обидной и горькой. Все правда. Тогда осенние потери урожая составили по пять центнеров на гектаре, потому что дожди не прекращались со второго сентября. Виноваты мы, руководители, потому что позволили себе расслабиться, надеялись на бабье лето. А на все, что связано с женщинами, рассчитывать надо с оглядкой.
В осень пятого года, когда 23 дня не прекращалось ненастье, подобных настроений уже не было, молотили, как только можно было зайти на поле. Потери огромны, но они могли быть несравнимо выше, если бы поддались настрою на «потом».

Он родился и вырос в аграрной семье, его родители, агрономы, когда-то работали в Казанском районе. Но сын избрал другой путь, окончил педагогический институт и вроде пошел в другую строну. Но, помнишь, я часто пишу тебе о влияние генов на выбор судьбы. Тут тоже не обошлось без этого долго нами не признаваемого влияния. Наконец, свершилось. Сергей Борисович перешел на деревенскую работу, был парторгом, руководил хозяйством.
Начальник управления – тот же крестьянин, только районного масштаба.
Сразу хочу загрузить тебя: пришли книгу Солженицина «Два века вместе». Больно шумно, а у меня нет.
Твой Н. 
 













































ЗАТЯЖНОЙ ПОДЪЕМ
НИКОЛАЯ МАМОНТОВА

Николай Тихонович Мамонтов.
Родился 23 августа 1946 года.
Окончил Омский сельскохозяйственный институт. Инженер.
В 1975 году возглавил межхозяйственный животноводческий комплекс по откорму свиней, который превратился в современное высокотехнологичное производство.
Награжден орденами СССР «Знак Почета» и «Дружбы народов».
Заслуженный работник сельского хозяйства России.
Избирался депутатом Тюменской областной Думы.
 
 
Еще раз тебя приветствую, друг мой. Телефонные разговоры не самый подходящий способ обмена мнениями, нет времени на убеждение, потому пишу подробнее. Твой скепсис в оценке места нашей области и наших лучших людей в экономике России, конечно, прощаю только по дружбе. Вы там, в столице, вообще перестали видеть глубинку, ты-то, воспитанный в Сибири, почему так легко заглатываешь пошлые уверения пропахших Западом экономистов, что русские вообще ни к чему не способны?

Конечно, ты  едва ли помнишь, но я делился с тобой этой радостью. В конце семидесятых, когда я работал редактором в Аромашево, обком партии включил меня в список авторов серии брошюр, популяризирующих достижения лучших сельскохозяйственных коллективов. Волей случая мне выпал свинокомплекс «Юбилейный». Я тогда побывал на предприятии, особого восторга не испытал, но знакомство с директором было приятным. Его фамилия Мамонтов, Николай Тихонович, сугубо русский мужичок, небольшого роста, худеньким он мне запомнился, подвижный, голос чуть глуховатый.
Мы встречались несколько раз, понравилась его увлеченность прозаическим, в общем-то, делом, свиноводством. Тем более, что по образованию он, кажется, инженер. В то время государство, особенно в Тюмени, что связано с необходимостью кормить нефтяников и газовиков, делало ставку на крупные животноводческие производства. Из них после реформ остались единицы, но были и птицефабрики, и свинокомплексы, и фермы крупного скота.
Остались, как ты понимаешь, не случайные, а имеющие наработанный потенциал, и дело, скорее всего, не в производственных мощностях, а чуть шире. Надо было в процессе работы в условиях социализма выйти на уровень, когда производство не очень сильно зависело от системы, от политического устройства, если угодно. Не могу сказать, какими способностями должен был обладать красный директор, чтобы интуитивно, подсознательно готовиться к возможным экономическим переменам. Но об этом чуть позже.
Тогда совместного творчества с Мамонтовым у меня не получилось, развод с женой, крупный партийный скандал и очередной отъезд за пределы области. Правда, часть наших разговоров с директором я перевел на бумагу и отдал редактору издательства. Брошюру делал другой журналист, Юра Зимин, я потом ее читал и увидел несколько знакомых страничек.
И вот в самом начале 2003 года мой редактор предлагает встретиться с Мамонтовым. Я уже знаю, что это ЗАО является мощнейшим предприятием. Звоню в приемную, барышня обещает передать генеральному мою просьбу о встрече и просит перезвонить. Через пять минут она предлагает сбросить по факсу свои вопросы для интервью. Констатирую, что солидно обставлено, видимо, генеральный не особенно словоохоч. Формулирую вопросы, через пять минут звонит сам Мамонтов:
– Готов принять, жду.
Езды мне из моей берлоги до города полтора часа. Пожимая руку, хозяин спросил все тем же глуховатым голосом, не встречались ли мы раньше? Конечно, это удивило, потому что ты знаешь внешние мои перемены, а тут четверть века прошла. Напомнил о брошюре. Ударились в то время, в детали личной жизни. Выяснили, что полные ровесники, он старше на один день.
Но и деловая часть получилась содержательная. Информационным поводом для встречи было официальное признание «Юбилейного» одним из лидеров среди трехсот наиболее экономически эффективных сельскохозяйственных предприятий страны за год. Николай Тихонович, видно по всему, уже привык к подобному раскладу, особого восторга не выказал, но назвал новость приятной.
Чтобы тебе было все ясно, этот рейтинг определяет Институт информации и проблем сельского хозяйства по трем показателям: выручке от реализации продукции, доходу и прибыли. Динамика подъема мамонтовского завода такова: 32, 25, 19 место. «Не хило!», как учит нас ваше столичное телевидение. Кстати, возглавляет рейтинг «Омский бекон», ты там работал, должен помнить, но эта фирма больше нашей по объемам в несколько раз.

Спрашиваю Мамонтова, почему бы ему не нарастить производство и не потеснить омичей. Наш брат иногда должен выглядеть чуть глупее, чем на самом деле, если собеседник поймет, что ты кое-что понимаешь, у него может пропасть интерес к разговору, такие случаи у меня бывали. Мамонтов, конечно, улыбнулся моему наиву, его на этой мякине не проведешь:
– Никто не мешает, кроме рынка. Например, сегодня мы можем делать сорок тонн колбасы, а делаем только двадцать, потому что продать можем только двадцать. Конечно, снизив цену, можно продать и больше, но тогда прибыли не будет, падет рентабельность.
Вот она, проблема российского производства последних лет: и произвести непросто, а продать еще трудней. По той же колбасе. В каждом районе, почти в каждом селе есть колбасный цех, только ленивые ее не лепят.
Когда затронули тему соотношения импортного и отечественного мяса на российском столе, Мамонтов стал говорить чуть медленнее, обдумывая слова. Я его понимаю, одному из крупных производителей мяса в стране не с руки вот так сходу обозначать больную проблему власти, тем более, издание я представлял не очень солидное, региональное. Для обсуждения этой проблемы нужны более высокие уровни, там профессионализм, а у меня просто эмоции.
Хотя возмутиться существующим положением он, как отечественный производитель, имел бы право. По статистике, до сорока процентов мяса ввозится из-за границы, например, из Бразилии, которая может его продать по доллару за килограмм, и будет с прибылью. Им там, в бразилиях, не надо строить сложнейшие сооружения для содержания скота, не надо тратиться на заготовку кормов и проводить мучительные зимовки. У них затрат доллар, у нас три. Но тогда должна быть позиция правительства, оно должно ограничить ввоз импортного мяса. Это я так думаю. Мамонтов улыбается:
– Конечно, можно ударить в стол кулаком. Плохо, что мы не можем продать собственную продукцию. Давайте закроем границы. Но российское производство не особенно развито, если в целом рассматривать по стране, общественное производство, не будем уточнять, насколько оно было экономически эффективно, распустили, а нового создали мало, так бы я мягко обозначил. Закрой границы – цены мгновенно подскочат, а покупательная способность населения не велика. И открывать границы тоже нельзя, тогда отечественное производство никогда не поднимется. Нужен оптимальный вариант, он определяется правительством.
Правда, у меня большие сомнения, что этот вариант оптимальный, но это субъективное мнение дилетанта, не скажу же я об этом солидному человеку.

Он очень сложно переживал экономическую перестройку. Когда создавали и развивали комплекс «Юбилейный», получивший название от пятидесятилетия Советского Союза, которое отмечалось во время его учреждения, статус ему определили не государственный, а межхозяйственный, кооперативный. Похоже, это его и спасло. Госпредприятия были на фондовом обеспечении, руководитель получал наряды на корма, и его задачей оставалось выколотить эти вагоны из поставщиков. Так жили соседний Карасульский, Новозаимский, Шороховский комплексы. Где они сейчас?
Мамонтову кормов никто не давал за просто так, и он вынужден был выкручиваться. Кое-чем помогали пайщики, остальное изыскивали на стороне. А это уже элементы рынка. Конечно, в то время результаты производственные были скромные. Но, когда государственная кормушка кончилась, Мамонтова это не особенно напугало. У него на заводе уже кормоцех был построен, зерно дробили, добавки минеральные и витаминные учились применять. Потом перестроили цех в завод, освоили современные технологии. Теперь это комбикормовое предприятие лучшее в области, тут смонтировано оборудование, которое обеззараживает любое зерно и готовит безопасный корм. Говорят, это особенно важно для молодняка, корма уже не могут стать причиной болезней и падежа.
Думаю, тебе будут интересны наблюдения за происходящими сельскими переменами человека, хорошо знающего деревню, но, в силу своего бизнеса, стоящего чуть в стороне от нее. Николай Тихонович относит проблемы села к хроническим, не уточняя, родились они при перестройке или еще раньше, что тоже не исключено. Но мне показалось интересным, что этот человек, довольно осторожный в суждениях для постороннего уха, одной из причин «заболевания» называет политику государства, а, может быть, ее отсутствие, что по результатам одно и то же. Вместо того, чтобы перестраивать экономику, стали метаться из крайности в крайность, а реформирование должно быть плавным, постепенным. Было сельскохозяйственное предприятие, его распустили, образовали крестьянские хозяйства, все растащили, разорили. Тут я не могу не напомнить тебе фразу уважаемого тобой Ельцына о старте экономического переворота: «Нужно было мужество Гайдара, чтобы пойти на такой шаг!». Помилуйте, о каком мужестве речь? Чем лично рисковал кто-нибудь из них? Разве запнуться мог, пробегая с очередной коробкой из-под ксерокса.
А вот деревня потерялась. Второй причиной утраты прежних экономических позиций села он называет неразумное разрушение сформировавшегося в восьмидесятые годы комплекса «производство – переработка – торговля». В стране тогда был создан Агропром, в районах, если помнишь, были РАПО, районные агропромышленные объединения. Они всё координировали, всем управляли. Систему распустили, новой не создали.
Наконец, Николай Тихонович рассуждает о российском менталитете, о нашем русском характере, что от него много бед. Обидно, но спорить не приходится, одно утешение, что от русского человека слышу, значит, без ёрничанья и пошлятины. Мы все ждем лучших времен, надеемся, что кто-то придет и поможет, что нас не бросят. Мамонтов осторожно заметил, что наступил перелом, многие в деревне понимают: ждать нечего, уже хотят работы, теперь бы государству помочь им начать новую жизнь.

В который уже раз слышу недоумение крупного руководителя по поводу отсутствия в нашем государстве четко сформулированной аграрной политики. Мне говорил один депутат Государственной Думы, что закон о сельскохозяйственном производстве, в котором должны быть обозначены и финансово просчиатны все приоритеты, много лет лежит на полке в правительственной кладовке. Мамонтову, похоже, это тоже хорошо известно, потому что он называет причину не рассмотрения этого документа: закон потребует переориентировки государственного бюджета, закон заставит регулировать рынок.
– Неправда, что это невозможно, – опять улыбается Николай Тихонович, – весь мир ограждает свои рынки от нежелательных товаров. Попробуйте зайти на японский рынок даже с дешевым мясом – не пустят. А вспомните, как американцы дерзко закрыли двери перед нашими металлами. Значит, можно? А у нас этого нет.
Вот с этого места будь повнимательней. Племзавод «Юбилейный» сам выращивает свиней, получает приплод, откармливает, перерабатывает и продает. Всем этим производством почти тридцать лет занимается Мамонтов. Он пришел сюда с коллективом в пятьдесят, сегодня работают 1.200 человек. Проведено акционирование, генеральный директор не единоличный владелец, но не без него вырабатывается стратегическая линия развития предприятия. И мне было несколько странно слышать от него такую фразу:
– Мы в России еще не привыкли быть хозяевами. Нам кажется, что мы уже хорошие, а как рачительные хозяева – еще не состоялись.
И приводит пример. Побывал недавно в гостях у омского фермера, тот закупил импортную высокопроизводительную технику, освоил современные технологии и сорта, у него каждый механизатор обрабатывает по тысяче гектаров. Высочайшая производительность труда! Выращивает и продает высококачественное зерно, потому что на него есть спрос. А у нас что? Как сеяли, так и сеем, как гнали фуражное зерно, так и продолжаем, хотя ситуация давно изменилась, скота в хозяйствах нет, фуражное зерно никому не нужно, спроса нет, цены нет. При себестоимости в полтора рубля продаем, бывает, на гривенник дешевле. Зачем все это делается? Правда, зачем? Может, действительно, хозяина нет?
Не моя задача раздавать оценки, но в крепкой хозяйской жилке моему герою не откажешь. Я много езжу по области и встречаюсь с разными крестьянами, разными не по каким-то внешним приметам, а по сути крестьянской. Один сеет тысячу гектаров пшеницы, обмолотил, продал и зиму лежит на печи. Наверное, имеет право, коль заработал. А другой считает, что в деревне нельзя без животноводства, и потому держит ферму коров, телят откармливает. Денег немного, зато без работы не страдает. Сейчас поясню, какое отношение это имеет к Мамонтову. Думаю, он мог заключать долгосрочные или иные договора на поставку ему фуражного зерна, крестьяне были бы только рады надежному сбыту. Конечно, себестоимость изменится, но зато без забот, существовать можно.

Он пошел другим путем. В начале девяностых годов, когда крестьяне получили земельные паи, он стал брать землю в аренду, причем, рядом с комплексом земли не было, пришлось уходить за десятки километров и даже в соседние районы. В Бердюжском создали полеводческое подразделение в селе Окунево, где совхоз распустили, а нового ничего не придумали. Земля заброшена, в первый год Мамонтов получил там только по девять центнеров, потом двадцать и сорок. Один увал дал по семь тонн, в иных колхозах соломы столько не наминали. Все были поражены, никто и не думал, что здешние земли могут конкурировать с кубанскими по урожайности.
Ты должен помнить имя легендарного председателя колхоза имени Александра Матросова, Коваля Василия Ивановича. Горько, но колхоз приказал долго жить, я вот все хочу уточнить, неужели колхозный орден Ленина тоже приватизировали? Мамонтов и здесь создал подразделение, которое за семь лет прошло непростое становление. Им руководит Иван Писаренко. Честно говоря, в самом начале оно существовало довольно условно, аренду земельных паев оформили по договорам, ничего кроме в хозяйстве не было. На старенькие тракторы пришлось сразу закупать шесть двигателей, чтобы поднять зябь и провести весенний сев. Об урожайности первых лет Писаренко умышленно умалчивает, чтобы не портить впечатление от 30–40 центнеров в последние годы. 
Зерновое поле прирастало каждую весну. Начав с двух тысяч гектаров, подразделение вышло сейчас на 5.600. Так и подмывает заметить, что под новыми флагами собираются пашни знаменитого колхоза. Здешнее крестьянское хозяйство «Фрея» не спасло имя иноземной богини плодородия, земли отдали «Юбилейному». В одной деревне люди, узнав о приезде Мамонтова, вышли на улицу и остановили машину: «Возьми наши паи, а то ничего не платят и услуг не оказывают».   
Постепенно, выплачивая долги всех наследников колхоза, племзавод приобрел складские помещения, ремонтные мастерские, нефтебазу. Качественно обновился технический парк, 8 «кировцев», 16 гусеничных тракторов, 13 комбайнов «Дон». Складские помещения для хранения 18 тысяч тонн зерна. Сушильное хозяйство, способное очистить, просушить и отгрузить весь суточный намолот.
Рост урожайности к сорока центнерам следует рассматривать как закономерный, обусловленный мощными инвестициями, поддерживающими новое агрономическое и экономическое мышление. Чего стоит отказ от классических технологий работы с землей, когда проход по осеннему полю почвообрабатывающего комплекса заменяет собой четыре прежних обработки; когда весной, в точно определенное время сева, по полям проходят посевные комплексы, не оставляя никаких шансов сорнякам, уложив на нужную глубину семена вместе с удобрениями.
Не сразу воспринимает сознание непривычный отказ от паров. Пары в земледелии всегда были способом борьбы с сорняками и создания запаса питательных веществ в почве, способного на следующий год заметно подтянуть урожайность. Оказывается, при грамотной работе с химическими препаратами обе эти задачи можно решить другим путем, а пары, так высоко почитаемые ранее, можно назвать непозволительной расточительностью: земля не должна пустовать.   
Потому на мамонтовских полях так часто бывают специалисты «Агрохимсервиса», закладывающие вместе с агрономической службой опыты по определению эффективности протравителей семян, средств борьбы с вредителями и болезнями, по влиянию на урожайность новых стимуляторов. Когда здесь провели зональный семинар, надо было видеть разводящих руками агрономов: «Да, сейчас можно многое, но сколько надо средств!».
Во имя урожайности на полях с июня по август появляются опрыскиватели, говорят даже о четырехкратной обработке. Писаренко на одном примере показывает, как мощно влияет вмешательство человека на продуктивность пашни. В прошлом году ячмень нового сорта анабель подкормили по ранее опробованной схеме, он дал 47 центнеров с гектара. Только ближе к уборке выяснили, что возможности сорта использованы не полностью, он относится к интенсивным, его надо «всерьез выкармливать».
Еще один аргумент в пользу разумного вмешательства приводит Писаренко. Химическая обработка добавила пять центнеров урожайности. Когда посчитали затраты, оказалось, что дополнительные работы окупились стоимостью полутора центнеров, остальные три с половиной – чистая прибыль. Как говорится, интересная арифметика.
Ларихинские земли стали полигоном для испытания новых сортов. Два года назад вышли на производство продовольственной пшеницы, а сейчас решают задачи, ранее свойственные только семеноводческим хозяйствам. Новые сорта покупают у тюменских селекционеров, в Омской, Свердловской и других областях. Сейчас в работе двадцать сортов пшеницы, в их числе уникальные, и пять сортов ячменя.

Пишу тебе об этом столь подробно, чтобы ты понял, как обстоятельно решает проблемы Мамонтов. Оказывается, его не устраивает уже закрытый вопрос по фуражу, он параллельно с мясом очень серьезно и довольно успешно занимается продовольственным зерном.
В одном из разговоров я пытался уточнить, будет ли это новым и постоянным направлением экономики. Ответ показался мне характерным для делового человека новой формации:
– Земли есть, технику современную приобретаем, людей свободных на селе много, прибыль получаем – почему не заниматься? Конечно, такое большое хозяйство надо держать в рамках, нужно управление грамотное. Для того я и создавал свою команду. Я могу отсутствовать на производстве месяц, и все будет работать так же, как и при мне. Это самая высокая оценка для управленцев.
В вестибюле главного офиса фирмы стоит витрина, забитая, в полном смысле слова, медалями, дипломами и лентами. Как-нибудь пришлю тебе ее фотографию. Здесь есть культурно–спортивный комплекс. Прекрасную столовую не могу не отметить, потому что не упускаю возможности завернуть сюда, когда бываю в Ишиме, это единственное место, где можно прилично пообедать за три десятки.
Мы как-то уже говорили с тобой о самой большой проблеме в жизни села, случившейся после роспуска колхозов и совхозов. Именно они были материальной основой всей деревенской жизни, давали жилье, обогревали, подавали воду и электричество, лечили и веселили. Иными словами, производство было опорой социальной жизни. Мамонтов, придя на село, ничего не обещал, но процесс, как говорят, пошел. Созданы сотни рабочих мест, оживают сельские территории. Я был в тех средних школах, учителя видят перспективу для своих ребятишек, они могут продолжать образование, потому что Мамонтову нужны кадры. У него по этому поводу своя теория есть:
– Почему на селе дела идут трудно? Потому, что кадров нет. Людей много, а специалистов, организаторов, профессионалов очень мало. Потому учим, вкладываем средства. Смотрим дальше: приедет выучившийся специалист, надо дать ему квартиру, чтобы у него голова ни о чем постороннем не болела. В селах дома покупаем, строим.

Я был немного удивлен, что во время вселенского негодования по поводу потерь на уборке урожая 2005 года Мамонтов спокойно сказал, что задача в полеводстве в целом выполнена. Получено продовольственное зерно, которое выгодно меняется на рынке на фуражное, потому что многие крестьяне не имеют качественного хлеба для расчета по товарному кредиту. Не все оправдалось, но экономика не пострадала.
Спросил и о том, не изменилось ли отношение одного из успешных предпринимателей к старой оценке наших краев как зоны рискованного земледелия. Сорта, технологии позволяют миминизировать зависимость от природы. Тут не жаловаться надо, а ко всему готовиться.
У него свои подходы к формированию коллектива. Прежде всего, это команда единомышленников, и она у него есть. Потом создание условий, в которых работает коллектив, это условия труда, заработная плата, социальная защита. На предприятии сохранена профсоюзная организация, работает коллективный договор.
В этом году начали строительство пятидесятиквартирного дома, цена метра значительно ниже, чем в городе, к тому же беспроцентный кредит на пятнадцать лет.
Проблемы кадров нет, если завтра потребуется слесарь, можно взять сразу, но какого? Сегодня нужен любой специалист только самой высокой квалификации. Генеральный даже говорит о возможности выделения жилья для таких штучных специалистов.

Так что не верь никому, кто сомневается в способности наших людей вести дела серьезно и эффективно. Еще на прощание одна цифра. Ишимский район один из сильных в нашей области, так вот предприятие ЗАО «Племзавод «Юбилейный», которое создал и тридцать лет возглавляет Николай Тихонович Мамонтов, производит две трети всей районной продукции.
За это уважать надо даже издалека.
Всех тебе благ! За посылку – спасибо.
Н. Ольков. 

 
 











НЕ ПОСЛЕДНИЙ СРОК
АЛЕКСАНДРА МАНАЕВА

Александр Валентинович Манев.
Родился 1 июня 1966 года в городе Ново–Кузнецке.
Окончил Новокузнецкий металлургический техникум.
Работал по специальности.
В 1992 году приехал в Ишимский район, работал заместителем генерального директора агрофирмы «Сургутская».
С 2001 года возглавляет ЗАО «Искра».
Женат. Имеет сына. 

Дорогой мой друг,
извини, долго не отвечал на твое письмо, но порадую новыми рассуждениями и наблюдениями за теми процессами, которые происходят в сегодняшнем селе и которые тебе недоступны в силу твоего сугубо городского прозябания. Но человек, рожденный в деревне, навсегда с нею связан, эту пуповину не перестричь, не перерезать, потому так подробно тебя информирую обо всех своих делах, о встречах, которыми безмерно одаривает меня жизнь.
Должен тебе сказать, что, по нынешним временам, приход к руководству сельскохозяйственным предприятием специалиста иной сферы уже не кажется неожиданным, собственниками и управленцами становятся люди со стороны, вчера еще на этих местах вообще немыслимые. Но, согласись, что это очень редкий случай, когда аграрный коллектив возглавил… металлург. Такое случалось только во времена «многотысячников», которых партия направляла для руководства колхозами, об этом ты знаешь из курса истории. Но чтобы металлург?! А ведь именно такая профессия была изначально приобретена Александром Манаевым, так зовут этого молодого человека, с которым познакомился я в селе Клепиково.

Сначала о селе. Находится оно в чудесном месте, под горою, рядом  с рекой Ишим, это совсем недалеко от тех мест, где мы начинали когда-то… Село большое и чистое, судя по всему, старинное, как говорят в Сибири, значит, основано задолго до столыпинских заселений. Происхождением названия специально не занимался, но любимый тобою Даль подсказывает, что клепик – это чеботарный нож. Не исключено, что первожители занимались кожами и сапогами. А простор позволял, животноводство в этих краях в старину кормило маслом даже английскую королеву.
Теперь о молодом человеке. Он крепок телом и красив лицом, выговор имеет четкий, приятный. Подозреваю, что женщинам нравится. Рассудителен, конкретен. Кстати, молодым себя не считает, потому что «под сорок», как он говорит, а выглядит таким, – «случайно хорошо сохранился». Но мы-то с тобой знаем, что случайностей тут не бывает.
Свою первую профессию он исповедовал до встречи с Владимиром Наволоковым, я еще напишу о нем поподробнее, очень колоритный мужик.
Как только Владимир Николаевич стал директором агрофирмы «Сургутская», одним из боевых помощников пригласил Александра. Судьба свела их еще раньше, как-то разглядел опытный Наволоков в этом парне организаторские задатки. Иначе не взял бы, сегодня себе в обузу никого не держат. Так Манаев стал приобщаться ко всему тому, что в обиходе именуется сельским хозяйством. Агрофирма на виду в районе и вообще в наших местах, там начальство часто бывает, попасть в поле зрения руководителей довольно просто, что и произошло.
Когда районные руководители положили глаз на молодого и энергичного заместителя, и Наволоков это заметил, особой радости, надо думать, он не испытал, что и понятно: кому охота лишаться надежного и эффективного товарища, даже если того требуют интересы другого коллектива и района. За район отвечают другие, не он, и это их проблемы.
Говорят, у главы района Владимира Ковина и начальника управления сельского хозяйства Сергея Вотякова были непростые разговоры не только с возможным кандидатом на выдвижение, но и его непосредственным начальником. Когда высокие договаривающиеся стороны достигли консенсуса, как теперь говорят, Манаева повезли на собрание акционеров ЗАО «Искра», которые тут же избрали его своим руководителем. Кажется, уже седьмым за время реформ.
Бывшим колхозом «Искра», от которого отпочковалось нынешнее ЗАО и некоторые другие, много лет руководил Павел Иванович Азаров. В Ишимском районе это личность легендарная: крестьянин до последней молекулы в организме, до последнего дыхания на этой земле. Я попытаюсь собрать воспоминания о нем тех, кто работал рядом, кто его знал и уважал. Возможно, пришлю и тебе. Колхоз у него был крепкий. В условиях социалистической экономики, которая поощряла развитие вширь, он сеял шесть тысяч гектаров, имел около девяти тысяч голов скота, содержал семьсот работников. За время реформирования крепко подрастеряли нажитое, создавали структуры, демократически избирали начальников, но как-то все неудачно. Иначе не вмешались бы власти и не привезли бы лидера со стороны, как в добрые советские времена.
Почему руководство пошло на этот шаг – понятно, но Манаев зачем согласился, я все уразуметь не мог. В заместителях у Наволокова мог проходить еще сколь угодно времени, жалование, надо думать, не самое хилое, живи и учись, он, кстати, заочник сельхозакадемии.   

Что привлекало Александра в открывающейся перспективе? Мы с ним сошлись, что нельзя сбрасывать со счета простые и вполне уместные амбиции молодого человека, ему хотелось самостоятельности, потому что рядом с Наволоковым можно было «до пенсии ходить по банкам, по партнерам, слушать и молчать». Но у Наволокова, если хочешь, можно научиться не только исполнительности, но и логике поведения хозяйственника в непредсказуемых ситуациях рынка, механизму проработки, принятия и реализации решения. Он хотел и научился, казалось, что многое уже понял, все это мнилось применить самому, в собственной практике.
Впрочем, светлые представления нового начальника о прямой дороге к благополучию возглавляемого им предприятия в первый же день после избрания разбились о грубую прозу бытия не весьма благополучной деревни. Так получилось и, можно предположить, далеко не случайно, что кандидата не знакомили с делами и не показывали хозяйство до собрания. Я сейчас уже хорошо знаком с районными руководителями, они могли сделать это сознательно, чтобы не спугнуть. В парня верили, нельзя было рисковать, а его реакцию предвидеть не очень сложно.
Так и случилось, но позже. Да, Манаев слышал, что обстановка в хозяйстве не самая нормальная, и спокойной жизни не ожидал. Но увиденное после выборного собрания превзошло все опасения. Шок был настолько сильным, что он приехал в администрацию района с твердым намерением сдать еще фактически не принятые дела. Ни руководители, ни он сам тот разговор не вспоминают, Александр результат обозначает простым и нейтральным словом: «успокоили».
   Надо было приступать к работе. Конец февраля 2002 года, хозяйство имеет солидные долги перед партнерами, бюджетом и работниками, двести пятьдесят гектаров паров и ни гектара вспаханной зяби, еще не ремонтированную технику. Согласись, что выходить на посевную и завершать зимовку скота в таких условиях не легко.
   Есть предположение, что необремененность  теоретическими познаниями в организации хозяйства, с одной стороны, и практический опыт, приобретенный в работе с Наволоковым в уже новых, современных условиях, с другой, позволили Манаеву с самого начала принимать радикальные, порой рискованные решения, на которые никогда не пошел бы устоявшийся руководитель.
Выйдя в обход проторенных хозяйством троп на сотрудничество с удаленным, но перспективным объединением «Ялуторовскмолоко», он рисковал, но с дальним прицелом. Ялуторовские переработчики решительнее шли на партнерские, глубокие деловые связи, и Манаев этим воспользовался. Он предоставил экономические и технические обоснования для заключения контракта на поставку и монтаж современного молочного оборудования шведской фирмы «Де Лаваль».
Должен тебе пояснить, дорогой друг, что даже у нас в Сибири теперь коров не доят, как раньше ты видел, руками или беспощадными доильными аппаратами. То, что предлагают шведы, мировые лидеры в молочном деле, отличается от старых технологий, как «мерседес» от «запорожца».
Молочное направление заявлено в экономической стратегии этого хозяйства как основное. Сегодня чуть больше пятисот коров, но поголовье будет расти за счет собственного воспроизводства и за счет приобретения породного скота. Потому и в полеводстве намечены и осуществляются преобразования в сторону выращивания большой массы высококлассных кормов. Потому и в контракте предусмотрена поставка молочного оборудования не в один прием, а постепенно, начиная от комплекса на пятьсот коров, с дополнительным монтажом по мере наращивания поголовья.
   Новейшее молочное оборудование оставит в доильном зале только трех операторов на пятьсот коров. Наверное, какие-то люди будут выполнять вспомогательные работы. Но очевидно, что основная часть из занятых сейчас в животноводстве семидесяти человек получит отставку. По большому счету, проблема их трудоустройства не входит в прямые обязанности хозяйственного руководителя, но нельзя жить в деревне и делать вид, что происходящее вокруг тебя не интересует. Хотя конкретных предложений у Манаева пока нет. Как раз тот случай, что это «не его проблема», но очевидно, что техническое обновление не должно порождать обострение социальных вопросов. Александр с этим соглашается.
Я заметил, что он очень почтительно относится к ветеранам бывшего колхоза, справедливо отмечая, что именно они создали материальную основу сегодняшнего производства, но радуется каждому молодому человеку, пришедшему в хозяйство. Деревня всегда делала ставку на молодых, а сегодня их приход объективно необходим, он продиктован высоким техническим уровнем машин и оборудования. Дядю Васю, который, кроме вил и лопаты, никакого «струмента» не знает, в шведский молочный комплекс не направишь. И на новые «Доны», зерновые комбайны с набором незнакомых электронных штучек, ветеранушко не сядет. В то же время молодежь из Клепиково стремится в город Ишим, благо он под боком. Манаев в одном из первых наших разговоров сказал ключевую фразу: «Молодежь пока еще не видит в селе перспективы».
Наверное, в этой фразе и есть самый глубокий и подлинный смысл, который нас учили искать в явлениях и событиях. «Пока еще» – значит, руководитель уже отследил проблему, увидел, обозначил, будут по ней и решения.
Я видел в Клепиково представителя фирмы, который приехал для согласования предмонтажных работ в будущем доильном зале, это первые шаги по реализации молочного проекта Манаева. За три–четыре года он рассчитывает удвоить поголовье коров, чтобы вывести проект на полную мощность. О его стоимости мы не говорили, знаешь, сегодня много тумана вокруг денег, но я просто не спрашивал, предполагая, что цена обновления  выражается приличной цифрой и зная, что оплачено оно будет продукцией, молоком, получаемым уже на готовом объекте.

Хозяйство каждый год расширяет посевные площади. Манаев премного удивил своих коллег, приобретя сразу пять посевных комплексов, точнее говоря, агрегатов АПК новосибирского производства, уже дома дополненных сеялками и доведенных до уровня самостийных комплексов. Конечно, это не «Джон Диры», но рывок вперед определенный, откровенный отказ от старых многозатратных технологий. Эти нововведения позволили значительно сократить число тракторов на подготовке почвы со всеми последствиями в экономии горючего и средств. Психологические и социальные результаты этого шага скажутся, возможно, уже завтра, когда молодые парни после армии не поедут в город служить вышибалами при питейных заведениях, а придут к Манаеву с просьбой обучить управлению посевным, уборочным, молочным комплексом.    
В районе каждый год в первые дни июля проводят смотр посевов. Это традиция еще с тех времен, но дело полезное. Так вот, поля «Искры», по общей оценке, входят в десятку лучших. Для Манаева это почти похвала, потому что несколько предыдущих лет больше двадцати центнеров с гектара урожайность не поднималась, а по Приишимью это невысокий показатель.
Одну из публикаций о своем новом и интересном знакомом я назвал «Первый срок Александра Манаева», предупредив, что любителей остросюжетных детективов и криминальной хроники прошу не беспокоиться, речь вовсе не о сроках, которые дают, а о сроке, который согласовывается работодателями с наемным работником. В моем случае разговор о первом сроке исполнения Александром обязанностей руководителя ЗАО «Искра». Избрание случилось в феврале 2002 года, контракт подписан на четыре года, значит, скоро отчет и новые выборы. Закончится первый срок. Наступит второй…
Я уже говорил об Азарове. Так вот, Павла Ивановича порадовало, что новый руководитель, кажется, не седьмой ли по счету, немного оглядевшись, пришел к нему: «Посоветуйте, подскажите». Справедливости ради, следует оговориться, что это едва ли не единичный случай, новые руководители чаще всего ревностно относятся к предшественникам, провоцируя недоброжелательность с их стороны. Манаев показывал ветерану сочные всходы зерновых, делился планами совершенствования животноводства, они радовались удачам и огорчались промахам. Много позже, когда уже не станет колхозного председателя, Манаев признает, сколь значительную помощь оказали ему на первых порах авторитет и опыт Азарова, сколь ценны для него минуты общения и что просто за руку поздороваться с этим легендарным человеком – большое дело. 
Первый срок начинался с подготовки к посевной, когда техника еще не была отремонтирована, а готовой к севу земли имелось только 250 гектаров. К чести коллектива, сумели отстоять семенные фонды, хотя кредиторы, прослышав про руководящие перемены, пытались выгрести последнее зерно. Прескверная, доложу тебе, практика, когда только ленивый не пнет больного льва. Сколько по Руси колхозов и совхозов растащили за долги, и не всегда находились разумные, чтобы дать возможность экономике приподняться и вернуть взятое. А тут просто поразительная солидарность простого люда. За руки взялись и не дали, не пустили кредиторов, хотя законы нынешние не на их стороне были.
Манаев вспоминает, что этот шаг спас хозяйство от еще более глубокой долговой ямы. Но ему пришлось дать четкое обещание все долги погасить, которое выполнено полностью, и теперь он «может смело глядеть в глаза каждому в районе». Такое тоже дорогого стоит.
Пять почвообрабатывающих комплексов Новосибирского завода АПК – 7,2 в хозяйстве сагрегатировали с сеялками, зацепил весь этот шлейф за «Кировцы» и засевают все четыре тысячи гектаров в самые короткие сроки. Такое неординарное решение позволило уйти от традиционного поточного метода сева, когда единым фронтом идут сцепы культиваторов, борон, сеялок и катков. Такая картина хороша для фоторепортажа, ты помнишь, как мы просили руководителей согнать на поле побольше всякой техники, но для экономики это беда. Поточную технологию Александр называет свадьбой, и я оценил его наблюдательность, в самом деле, было что-то от свадебного кортежа и помпезности.
А сейчас вместо бригады механизаторов и подсобников на поле остаются тракторист, сеяльщик и загрузчик семян. Что касается экономики, Манаев мне подсчитал: расход горючего на гектар пашни почти на пять килограммов меньше, при нынешней стоимости солярки экономия в 80 рублей на гектаре, или треть миллиона на всем севе. Резервы сокращения расхода горючего есть, и тут видятся возможности снижения себестоимости, что сейчас для хозяйства важнее, чем увеличение урожайности. На стоимость зерна ложится и то топливо, которое сливается из баков для заправки частных тракторов, не удивляйся, времена переменились, их сейчас в деревне много, и все регулярно работают, хотя никто солярку не покупает.
В этом парне экономист родился, видимо, еще раньше металлурга. Он докопался, что есть такой прибор, который устанавливается на трактор и фиксирует всё движение топлива: расход, слив, остаток. Прибор стоит прилично, но приобретать и использовать его придется, он себя оправдает. Все равно придется крестьянам привыкать, что социализм закончился, у всякой собственности появился не абстрактный, а сугубо конкретный хозяин. Скажу тебе честно, радует это не всегда.
Влияние перемен в работе с землей Манаев проверил на практике, на одном поле применяя традиционную вспашку и новую технологию. Разницы не обнаружено, но АПК дают выровненную поверхность. Сейчас взято на контроль влияние новых технологий на очищение полей от сорняков. Очевидно, такое направление получит дальнейшее развитие, хотя я бы не назвал его поля сорными.
ЗАО «Искра» – одно из немногих хозяйств, где полеводство сознательно считают вспомогательной отраслью для животноводства. Вспомни, для завершения зимовки первого года после избрания Манаев брал сено у Наволокова, а тот не имел права отказать, но только раз. Сейчас грубых кормов готовят столько, что самим хватает и на реализацию остается. Причем, не просто корма в физическом весе, но корма качественные, одно только перечисление составляющих чего стоит: люцерна, клевер, донник, тимофеевка, костер, рапс, козлятник.

Скот с откорма поступает на собственную бойню, которую Манев оборудовал по всем правилам вплоть до немецких холодильников, но в эксплуатацию на взаимовыгодных условиях передал частному предпринимателю. Он убежден, что на каждом производстве должен быть хозяин. Один руководитель за всем многоотраслевым хозяйством не уследит. Наверное, поэтому отказался от зверофермы, поэтому воздержался от соблазнительного предложения обзавестись собственной пасекой, коли вокруг сеет столько медоносов. Мясное направление рентабельно и перспективно, но к молочному делу особый интерес у руководителя. Три года он системно работает над созданием кормовой базы, при всех достижениях не считая этот вопрос решенным. Например, пора прекращать использовать так называемую дробленку, зерно грубого помола хорошо поедается, но дает мало пользы. На рассмотрение Ишимскому комбинату хлебопродуктов передана рецептура специального «молочного» комбикорма. Если комбинат примет заказ к исполнению, животноводы получат корм, сбалансированный по всем показателям и содержащий все необходимые корове вещества и витамины.
В ранее пустовавших помещениях животноводческого комплекса завершается работа по подготовке к пуску доильного зала. Свежему человеку сложно уловить что-то цельное в разноплановом строительстве, но Манаев настолько привычно и свободно ориентируется в пространстве огромных помещений, что создается впечатление: он видит то, чего нет, но что уже давно живет в его сознании. Доильный блок только начат монтажом, ведутся бетонные работы, а он показывает, откуда будут заходить коровы, как они будут стоять во время дойки, откуда зоотехник будет вести контроль, где операторы сядут пить чай. Ты знаешь, меня трудно удивить, но радоваться чужой радости я не разучился с годами, а этот человек живет в завтра.
Он считает, что доильный зал – это решение целого блока проблем как производственных, так и социальных. Во-первых, строгий учет продуктивности животных и качества продукции, очень глубокое знание всех процессов, происходящих в организме коровы и прямой выход на экономический анализ. Во-вторых, новшество на уровне компьютерной техники откроет путь на ферму сельской молодежи, совершит кадровую революцию.
Доильный зал непродуктивно строить для коров с годовым удоем в три тонны, потому руководитель проехал всю страну в поиске высокопродуктивных породных коров. Оказалось, что в России нет свободной продажи такого скота, на некоторых племзаводах договора расписаны на годы вперед. Ничего удивительного, что первые 55 нетелей из самого Санкт–Петербурга привезли. На этой сделке Манаев понял, что надо приобретать свой скотовоз, иначе потеряешь на перевозках: за два рейса выложил 364 тысячи. Недавно порадовал: купил скотовоз, уже работает. Съездил в Подмосковье, заключил договора на поставку телок. Спешит, потому что надо осваивать новую технологию, а еще потому, что сегодня очень выгодные условия для замены всех пятисот черно-пестрых коров на высокопродуктивных, бюджет компенсирует 50 рублей стоимости килограмма живого веса. Такой поддержки нет в других регионах, это он знает точно и сполна хочет воспользоваться.
Я тебе уже писал, что Тюменская область выгодно отличается, по крайней мере, от соседних, тем, что власть помогает деревне выжить, и помню твою реплику насчет того, что ей это делать сам Бог велел. Согласен, но ведь не везде помогают. Вот выделил губернатор сто миллионов рублей на поддержку закупок молока у населения. Ишимскому району тоже кое-что перепало. Манаев и тут увидел возможность укрепить позиции, образовал при ЗАО кооператив, принял транспорт и охладители молока, оборудовал специальные помещения, и сегодня организовал закуп чуть не в десятке деревень. Расчет деньгами регулярный, оценка качества продукта индивидуальная, так что люди оживают и благодарят. Конечно, это не бригады коммунистического труда, но другого варианта никто не предложил. Как тебе наша предприимчивость?

В районном управлении сельского хозяйства считают, что ЗАО «Искра» находится на подъеме, и во многом благодаря личности руководителя Александра Манаева. Определяющим в стратегическом плане видится молочное производство. Доильный цех – своеобразная отметка роста, но, чтобы на нее выйти, надо было созреть и руководителю, и его помощникам. Манаев до всего доходит сам. Начал с компьютеризации бухгалтерского учета, сейчас его бухгалтерия – современный офис. Так и с доильным оборудованием. У него хорошие специалисты зоотехник Николай Барнев, заместитель Юрий Соколов.
Начальник управления Сергей Вотяков констатирует, что в районе в основном решен вопрос формирования корпуса руководителей сельхозпроизводства, пришли грамотные, инициативные и энергичные менеджеры. Теперь его задача – сохранить их, создать условия, при которых они не оставят начатое дело, не уйдут в другую сферу. Во многих ЗАО, ООО и СПК собственность обезличена. Имущественные доли, определенные в начале 90-х годов, списаны, приобретены новые ценности, к которым акционеры уже не имеют отношения. Земельные паи не определены в натуре, есть у человека документ на девять гектаров, а где они, на черноземной гриве или солончаковых вымочках – пойди, определи. Все это создает условия для манипулирования собственностью людьми со стороны. Вотяков недавно был в Ленинградской области, рассказывает, что вокруг Санкт–Петербурга акции сельхозпредприятий скупаются, хозяйства распускаются, а пахотные земли идут под строительство коттеджей. То же и у вас под Москвой. Да, мы не столица, но похожее развитие событий вполне предсказуемо и у нас. Поэтому районные власти, подчеркнул Вотяков, будут поддерживать те коллективы, которые пойдут на реформирование с целью передачи контрольного пакета акций ныне действующим руководителям, зарекомендовавшим себя продуктивной работой.
К моему герою это относится в полной мере. Александр Манаев дорабатывает свой первый срок, он приобрел очень ценный опыт, знания, авторитет и связи  На отчетно–выборном собрании акционеров в феврале 2006 года может возникнуть вопрос о руководителе и том большом блоке вопроов, которые с ним связаны.
Как будут развиваться события – покажет время. Прощаюсь. Привет семье.
Опять одолеваю просьбами. Нужны хорошие записи классической музыки в традиционном исполнении на дисках. Посмотри на Горбушке, там все есть.
Твой Николай.



УХОД И ВОЗВРАЩЕНИЕ
ВИКТОРА МОРОЗА

Виктор Степанович Мороз.
Родился 4 февраля 1947 года в Ишимском районе.
Получил среднее строительное образование.
Работал мастером, прорабом, начальником ПМК.
С 8 августа 1994 года – генеральный директор ЗАО «Пахомовское».
Депутат Ишимской районной думы.


Дорогой друг,
давай  еще раз вспомним об истине, которой руководствовались наши предки: у кого что болит, тот про то и говорит. Понимаю, что тебя могут раздражать мои постоянные обращения к погоде, но что поделаешь, если сегодня именно она определяет психологическое состояние людей, перспективы их материального бытия и  вообще будущее, если применительно к сельскому хозяйству о нем есть смысл говорить. Твое намерение, как крупного чиновника, собрать портреты современных крестьян, похвально, но меня смущает не твой творческий потенциал, а уровень спонсирования издания, я всегда мало верил властям, а теперь и того хуже. Так относиться к крестьянину и тут же издавать о нем лощеную книгу!?
Прости, но пишу тебе то, что знаю и вижу не из внедорожного «мерседеса», а с обочины поля, с мостика комбайна, за скромным столом в домике руководителя агрофирмы. За время нашего необщения три недели шли беспрерывные дожди. Это не метафора. Двадцать три дня небо не затыкалось. Ты помнишь, нам приходилось делать журналистские рейды по районам в осеннюю непогоду, мы вместе с крестьянами выжидали окна в тучах и шли вслед за машинами снимать репортажи. Нынче окон не было. Я говорил со стариками, они все помнят, но чтобы вот так, да три недели – не было.
Теперь у нас убирают прямым комбайнированием, мы с тобой пропагандировали раздельную уборку: сначала хлеб в валки, потом молотить. Наверное, тогда это было оправдано, теперь убирают сразу.
Как раз в разгар этой непогоды по Первому каналу ТВ прошел сюжет из наших мест, речь шла и о простоях, и о потерях, и о неожиданном скачке цен на горючее, как всегда, крайне неуместном по времени,. В самый разгар тяжелейшей уборки! Нож в спину. Оператор показывал крупного мужика, который зло комментировал происходящее и безжалостно пинал пустые емкости из-под солярки.

Мужика этого зовут Мороз Виктор Сергеевич, история его оригинальна и показательна, потому расскажу о нем чуть подробнее. Он не крестьянин в чистом виде, хотя родился в селе Большое Удалово, с ударением на «а», в крестьянской семье, был последним ребенком, тогда это, ты по себе помнишь, не означало всеобщей любви, но больше самых разных обязанностей. Бегал в школу, а в среднюю уже подался в знаменитое село Ершово, родину Петра Павловича. Я был там недавно, вокруг памяти великого сказочника нет подлинных литературоведов и историков, припасаются попы да деловые люди с проектами кемпингов и харчевен.
После школы подался к родственникам в Нижний Тагил, там неожиданно для себя пошел в строительное училище. Потом, как водится, Армия. Обрати внимание, все мои герои довоенного и послевоенного рождения служили и считали это священной обязанностью. Теперь над этим смеются. Как резко меняются ценности в обществе. Значит, с обществом не все в порядке…
Как и было во все времена, на пути молодого человека появился наставник, воспитатель. Если так – повезло человеку, сделают из него классного специалиста, не дадут пропасть, если оступится. Сейчас тоже полно воспитателей, от улицы до ТВ, от правозащитников и правоохранительных мордоворотов.
Виктору встретился директор совхоза Иван Степанович Шевелев. Простой русский мужик с годик покрутил парня, а потом направил в Тюменскую строительную школу мастеров, углублять знания. Строили тогда много, к застою готовились, так что каждому хозяйству нужны были ни по одному мастеру и прорабу. И с 1974 года Мороз становится мастером–строителем Черемшанского совхоза.
Потом Шевелева переводят в совхоз «Мичуринский» вместе с Морозом, который повышается до старшего прораба. Надо тебе напомнить, что в то время потребность в новых объектах была столь велика, что строительные организации никогда бы не справились с плановыми объемами. Но строить-то надо, и деньги на это есть! Вот тогда-то возник так называемый хозяйственный способ, то есть, хозяйство строит объект, изыскивая и средства, и материалы, и рабочую силу. Короче говоря, кроме желания, у него ничего нет.
Сначала о материалах. Спецификации к каждому проекту предусматривали тысячи кубометров железобетона, миллионы штук кирпича,  сотни тонн цемента, горы песка и всего прочего, что и не счесть. Молодому прорабу пришлось осваивать опыт собственной заготовки красного леса в северной тюменской тайге. Каждую осень собирались бригады и караваном уходили туда, где предприимчивый Мороз договорился на приличную лесосеку, деляну, как у нас говорят, на полторы тысячи кубов добротного леса. За зиму лес своим и наемным транспортом вывозили к пилораме. Сюда же, на стройсклад, наваживали горы песка, клетками выставляли кирпич, возводили фантастические конструкции из железобетона.
Теперь о средствах. Что-то хозяйствам закладывалось в план на капительное строительство или ремонт, но это крохи, зато начальство открытым текстом заверяло, что осваивать на строительстве можно столько, сколько можно.  И толковые руководители правильно понимали эту отмашку, изыскивали все возможности, все оборотные деньги загоняли в объекты, а 30 декабря с портфелями актов сидели в приемных больших начальников. Раздавался радостный крик: «Подписали!», и счастливый руководитель бежал в банк восстанавливать на счете потраченные тысячи и миллионы. Так было. Зато сотни новых корпусов поднимались над селами, тысячи людей забывали ручной труд, молодые семьи рожали первенцев в новых квартирах, школы, клубы, больницы. Заканчиваю, потому что это уже контрреволюционная пропаганда.
Наконец, о бригадах. К наемным с Кавказа и с Украины пришли не сразу, попервости пытались заключать договора со своими. Ничего не вышло. Наш мужик уже к тому времени в основном довольствовался гарантированным окладом в шестьдесят рублей где-нибудь на трудовой вахте. Весной приезжали сотни чернявых мужиков с Кавказа, осенью, сдав объекты и получив расчет, возвращались домой. В народе это называлось: грачи прилетели, грачи улетели. Впрочем, похоже.
Приезжие бригады жаждали денег и работы. Первое, что просили после подписания договора, освещение на объекте поставить, чтобы можно было работать двадцать часов в сутки. Да, платить приходилось тоже нормально, все понимали, что за тарифную расценку никто пуп рвать не станет. И тут директор прораба в кабинет: надо сделать так, чтобы бригада не отказалась.
Виктор, как старый строитель, знает, что есть такие виды работ, на которых невозможно учесть объемы после выполнения. Можно цементный раствор оценить в двадцать копеек за куб, а можно и рублем, если дописать и расценить дополнительные, вспомогательные операции. Вот так и рисовал он документы, балансируя между моральным и уголовным кодексом. Бригады зарабатывали по тем временам и в сравнении с нашими зарплатами сумасшедшие деньги. Сама собой родилась догадка, что не с проста, что начальство тоже с этого имеет. Виктор и сейчас смеется над теми разговорами, но случаи были, бдительные органы в год одного – двух взяточников находили, но это ничего не меняло.
Мичуринский совхоз только на четверть был мичуринским, садами и огородами занимались плотно, совхоз гремел в округе как поставщик ягод, плодов и саженцев. Мне удалось выяснить, в областном управлении сельского хозяйства существовал отдел садового–ягодного производства, а хозяйств таких в области было пять. Что касается «Мичуринского», то все, что растет в садах и огородах района и прилегающих территорий, взято оттуда.
А дополнительно хозяйство занималось зерном – шесть тысяч тонн в год, молоком – две тысячи, мясом – сто тонн.
Шевелев прямо сказал Виктору, что надо заново создавать всю материальную базу. Нужен зерноочистительный сушильный комплекс. Будет. Нужен коровник. Будет. Чтобы без перебора, возможности свои считали.
В то время управляющим в Пахомово работал Виктор Иванович Бяллер, ты его должен помнить по Ильинскому совхозу, где он был управляющим. Очень осторожный и аккуратный еврей, его очень уважали в Ильинке, но директор Никитин сманил в Пахомово. Виктор Иванович, узнав о строительных планах нового руководства, прямо сказал:
–Так не бывает. К нам прожектеры приехали.
Виктор потом посмотрел в словаре, что точно означает это слово, и, когда мехток был готов, как бы случайно подвел туда Бяллера:
– Виктор Иванович, это прожект?
– Слушай внимательно: Бяллер умеет понимать ошибки. Мир–дружба?
Так его признавали.

Иван Степанович Шевелев принадлежал к той немногочисленной, к сожалению, части наших руководителей, которые воспитывали своих специалистов спартанским способом: бросить в воду и посмотреть, что из этого получится. Тонули не все.  Мороз, как руководитель строительного подразделения, получал абсолютную самостоятельность в решении всех вопросах в рамках согласованных с директором границ. Скажем, он не распоряжался финансами, но все другое он делал так, как считал нужным. Принять и уволить строителя мог только он. На какой объект перебросить бригаду – ему решать.
Но, как водится, свобода выбора предполагает личную ответственность. Если твое распоряжение имело отрицательный результат и оказалось вредным для производства, директор чаем не угощал.  Согласись, надо иметь большое родство душ, чтобы вместе проработать девятнадцать лет. И не в кабинете за столами напротив друг друга просидеть, а каждое утро, латая оперативные дыры, строить завтрашний день.   
Когда Мороз с гордостью об этом рассказывает, он уточняет, что не один такой самостоятельный был, что он не числился в любимчиках у директора. Точно по такому же принципу работали агроном Владимир Гумилевский, зоотехник Тамара Булат.
Надеюсь, ты заметил, что говоря вроде бы о Шевелеве, я все-таки имею в виду Мороза? Два десятилетия их трудно отделить друг от друга. Наверное, поэтому после ухода шефа он покинул приличное место и подался к своим северным товарищам, которые в Бутусово организовали подсобное хозяйство с перспективой, и им нужен был строитель. Мороз успел завезти почти весь набор техники на уровне самостоятельной строительной мехколонны и уже успел кое-что наработать, но наступила перестройка, интерес к подхозам пропал на финансовой основе. Хотя его ПМК, вроде даже успевшая стать трестом, успешно работала, и особых проблем начальник не знал.
А в это время сельскохозяйсвенные предприятия трясло и лихорадило. Совхоз «Мичуринский» успел побывать в объятиях сельскохозяйственного техникума, от этого брака родился вирус тотального разделения. Пахомовцы требовали самостоятельности, на плодопитомнике поднимали свои флаги. Директор совхоза–техникума Вакулевич не находил выхода. Районные власти махнули рукой: «Пущай делятся!».
Конечно, тебе из московского далека невозможно было увидеть нашу трагедию во всем масштабе. На останках растащенных колхозов и совхозов в основном неумелыми руками начали создавать кооперативы и акционерные общества: сделаем, как у наших уважаемых кураторов! Сделали тысячи нежизнеспособных образований, как только их ни называли, – дохли, что мухи. Вот когда мы вплотную столкнулись на практике с ролью личности.
В новых условиях руководителю мало быть кристально чистым перед женой и партией, ему надо уметь видеть завтрашний день в беспросветной мгле долгов и процентов, найти подход к руководству, чтобы убедить, что только его хозяйство оптимально подходит для очередного эксперимента с неограниченными деньгами. Даже если опыт не удастся, материальная часть все равно останется. Ему надо повести за собой народ, не лозунгами, за ними люди уже не ходят, а рублем или хотя бы надеждой его заработать.
Не думаю, что осенью 1994 года районное руководство в лице председателя президиума Совета (и такая власть была) Владимира Федоровича Ведерникова случайно вспомнила о Морозе. К нему приехали и предложили возглавить то, чего еще нет, нововыделенный совхоз «Пахомовский». Согласись, ситуация по драматургии сродни сюжетам послевоенных фильмов, когда заслуженному коммунисту из вполне благополучного колхоза доверяют возглавить черти-что.
Мороз в это время уже состоявшийся предприниматель на своем родном поле, в строительстве. Создана приличная материальная база, коллектив работает, есть перспективы. Какой совхоз? Он же видел, что в такой обстановке выйти на нормальный уровень работы не просто сложно, а архисложно. Возможности «Пахомовского» он отлично знал, преимуществ перед другими много, но выбор состоял между реально существующим, действующим и экономически эффективным производством, и идеей, желанием, красивым проектом. Тут и вспомнился ему Бяллер со своими «прожектами». Будь он жив, имел бы прекрасную возможность реабилитироваться за тот проигрыш, потому что прожектерства в этом варианте присутствовало реально.
Виктор отказывался ровно три месяца, и, конечно, не потому, что набивал себе цену, его слишком хорошо знали. Как он сам признает, последнее слово было за сыном Виталием, который в то время учился в Омском сельхозинституте. Логика проста: Мороз идет в развалившееся хозяйство не для того, чтобы ждать его конца, как и бывало. Он шел туда с солидным резервом техники и собственных средств, заработанных на строительстве, вкладывать неизвестно во что он не станет, потому одним из первых вопросов организационного характера, который надо решить, это правовой статус хозяйства, его акционирование.
Подобные мероприятия везде проходят по-разному, где-то подсуетится команда, где давнет район. Мороз вел совершенно открытую кампанию: акционируемся, контрольный пакет у меня, иначе забираю свое, и совхоз остается с печатью. А это уже работа на всю жизнь, и не только свою, вот почему ему необходимо было согласие сына. Говорят, то собрание прошло очень спокойно, Мороза избрали генеральным, но от этого ничего не изменилось. Он перегнал на новую базу свою технику из строительного треста, осмотрелся: уборку даже хилого хлеба проводить нечем.

Как часто мы всуе трясем слова о беде и друге. Иван Левчук из соседнего совхоза Казанского района пригнал свои комбайны и помог собрать урожай. Сам приехал, посмотрел на хозяйство, незлым вопросом «И зачем это тебе надо?» заставил еще раз все рассказать.
– Расклад такой: на три года хватит собственных средств для поддержки, за это время надо раскрутить производство.
Не первый год живущий в водовороте преобразований, Левчук пожелал другу успехов в его, в общем-то, безнадежном деле. 
Сам Мороз безнадежным свой проект не считал. Жить от урожая до урожая – это не дело, молоко и мясо не одним днем решаются, а живая копейка нужна всегда. Потому пошел он к директору техникума Вакулевичу, все-таки когда-то в одной фирме состояли:
– Анатолий Иванович, отдай мне в аренду свой магазин, у тебя там все равно ничего, кроме мух и продавцов.
Оформили, одно направление запустили.
На территории плодопитомника лежат большие емкости под горючее.
– Анатолий Иванович, беру в аренду.
– Не дам.
– Почему?
- Зачем они тебе?
– Заправку сделаю, сам же заезжать будешь, на перегонах до ближайшей АЗС в год тонны бензина сэкономишь.
Странное дело, вместо того, чтобы обрадоваться появлению нового объекта, рабочего места, порадоваться, что удалось пристроить никому не нужное оборудование, в бухгалтерии девушки на полном серьезе возмущались:
– Это сколько же он денег заработает на заправке!
Сам не слышал, люди сказывали.
Одним из условий скорого успешного бизнеса на тюменском юге является поддержка Северов, и не столь важно, идет ли она деньгами, материальными средствами или просто предоставлением рынка для сбыта продукции. Все это возможно, когда наработаны хорошие человеческие связи и отношения. Это у Мороза было. Бензин и дизельное топливо он получал на льготных условиях, осенью картофелем и овощами заваливал все овощехранилища городка, для подсобных хозяйств северян сотнями вагонов отгружал сено и солому. А теперь представь, что обстановка резко изменилась, те люди ушли, а у новых есть свой Виктор Степанович.
Мы коснулись еще одной темы, без которой не обходится ни один разговор с современным хозяйственником. Была у нас эпидемия всеобщей малой переработки, даже программа такая была, под шумок ребята надергали минизаводов, приватизировали, теперь родина про них забыла. Впрочем, все шло, как всегда, от идеологии: коль решено, что фермер накормит страну, то фермеру и переработка. Ничего из этого не вышло. Так, колупаются, кто может, при проверках «уговаривают» санконтроль, службу сертификации, потому что условий никаких, каменный век. Все ждем вселенской катастрофы, чтобы Шойгу пришел.
Так вот, у Мороза возможностей создания малой переработки было выше головы, но он отказался. Рассуждения были самыми светлыми: разве можно тягаться по качеству муки со специализированным мелькомбинатом, где лаборатория больше твоих несчастных жерновов? Можно ли всерьез конкурировать с молочным комбинатом, если требования к качеству молока завтра будут измеряться уже не процентом пресловутого жира, а белком и его качественным составом? Стоит ли заводить мясную переработку производительностью триста килограммов колбасы, подобием которой завалены прилавки городов и весей?
Сейчас ЗАО «Пахомовский» прочно стоит на ногах. Прости за забитую фразу, но ощущение уверенности и стабильности, может быть, навеивает сам руководитель – крепкий, седовласый, с крупными чертами лица.
Он говорит о любых вещах как о давно знакомых и лично ему понятных. Он, например, позавидовал системе управления, которая сложилась в некоторых других хозяйствах.
Немного отвлекусь, но для пользы дела. Когда-то и в Ишимском районе, очень сильном и богатом руководящими кадрами, в силу известных причин обнаружился дефицит современных руководителей. Но к этому времени в городе уже формировался средний класс предпринимателей, составивших некоторый капитал и желающих его удачно разместить. Не думаю, что будет ошибкой назвать Мороза первым изтаких энтузиастов, он ринулся в сельский бизнес, еще не зная, куда кривая выведет. Говорят, один из областных руководителей назвал его чудаком. Потом таких предпринимателей стало больше, но не все сами пришли в деревню. Некоторые приобрели собственность, вкладывают средства, контролируют важнейшие направления, но имеют исполнительных директоров. Это освобождает от рутины, дает возможность видеть производство «вообще», а это нужно для стратегической оценки. Такая структура работает в фирме Едапина, и работает успешно, если хочешь, я тебе о нем расскажу.
Морозовская же структура управления требует постоянного внимания и не позволяет отойти от дел на длительное время, потому приходится совмещать оперативное руководство и перспективное планирование.
Какие важные перемены произошли за последние десять лет? Наверное, самое главное, что никаких больших перемен нет, хозяйство работает стабильно, в прошлом году рентабельность составила 37 процентов. Под флагом ЗАО «Пахомовский» произошло воссоединение земель и деревень бывшего Мичуринского совхоза.
Я уже писал об энергичном освоении тюменскими крестьянами импортной техники. Мороз к этому поветрию относится со спокойствием хирурга, делающего свою работу. (Чувствую, тебе не по вкусу образ). Но дело в том, что он реалист, особой необходимости залазить в долги в угоду моде не чувствует, а на своих землях еще и классической технологией не все научились брать. Вот нынешней осенью переувлажненные почвы не поддаются обработке даже новосибирскими культиваторами, только тысячу гектаров сумели сделать, как надо. А Виктор Николаевич Никонов, директор ОПХ, всю землю перепахал и заборонил, не оглядываясь, красиво смотрятся издалека его агрегаты или вызывают раздражение дилеров фирмы «Джон Дир».
Поднявшаяся было цена на молоко заставила искать способы улучшения работы со стадом. Черно–пестрая дает четыре тонны в год, может и больше, но затраты вырастут. Значит, надо выходить на новый уровень, а это сегодня доильный зал с беспривязным содержанием, коровы с потенциалом в семь–восемь тонн в год.
Он не любит вспоминать тот телевизионный сюжет, где на всю страну пинал цистерны, но разговор об аграрной политике государства поддерживает охотно. Да и как не поддержать, когда говорить не о чем? Все, что сегодня имеют тюменские крестьяне, связано с региональной властью через мировые цены на нефть. Изменись что-нибудь одно в этом звене – порвется вся цепь. Вот и с ценами на горючее наглядный пример, выскользнуло что-то из рук руководства – крестьянин в поле крайний.

– Мне ничего не надо от государства, это я совершенно ответственно говорю. Мне нужны условия, хотя бы приблизительно подходящие к условиям работы западных крестьян. Тут недавно проговорились по телевизору, что в Европе крестьяне получают финансовую поддержку в 60 (!) раз больше, чем в России. И этого я не прошу, а то уж совсем хорошо будет. Дайте мне под залог моей собственности кредит в миллиардах и на десятки лет, а чтобы процентная ставка мне ночами не снилась, утрясите ее с банкирами за счет тех денег, что я плачу в виде налогов. И не бойтесь, я буду жить и работать, после меня сын будет на этой земле. Только такая правда сейчас для России. Если у кого есть другая, я за ней не пойду.   
Вот такой это человек.
Ты меня очень порадовал книгами, которых я даже и не просил. Тут нет цены, сообщи, сочтемся.
К.Оль.

 
 







КРУТОЙ МАРШРУТ
ВЛАДИМИРА НАВОЛОКОВА

Владимир Николаевич Наволоков.
Родился 7 января 1958 года в Северо–Казахстанской области, Казахской ССР, СССР.
Окончил сельскохозяйственный техникум и Курганский сельскохозяйственный институт, агроном.
Работал по специальности и на руководящих должностях.
В Ишимском районе с 1993 года. Руководил строительной фирмой. В 1998 году назначен директором агрофирмы «Сургутская».
 
Любезный друг мой,
очень рад, что ты в целом доволен поступающей к тебе информацией. А уж я-то как доволен! Ты заставил меня сделать то, что, по утверждению науки, невозможно: дважды войти в одни и те же воды. Жизнь у нас на селе протекает медленно, порой не видишься с человеком полгода, а выясняется, что никаких особых перемен не произошло, продолжаем разговор, словно только вчера закончили.

Давай проведем этакий лингвистический эксперимент: какие определения первыми приходят тебе в голову при слове зал? Согласись, что ты сразу подумал о выставочном, зрительном, танцевальном. И ни в коей степени о доильном. Понятно, для этого есть база, ферма, комплекс. Оказывается, есть и залы.
В своих рассказах я обращаюсь иногда к собственному жизненному опыту и к личным наблюдениям, хочу надеяться, что не настолько часто, чтобы сегодня отказать себе в этом приеме. Почти сорок лет пишу о крестьянах, видел доярочек в промерзших коровниках, в тяжелой темноте сырого тумана наощупь сливавших в молокомеры скудный продукт; помогал женщинам заволакивать полуцентнеровые фляги на тракторные тележки и в кузова грузовых машин; радовался вместе с ними первым молокопроводам, которые мерной пульсацией молока в светлых трубках заставляли восторженно стучать наши сердца. Всем этапам развития и падения самой «женской» животноводческой отрасли оказался свидетелем, первые приметы возрождения молочного дела приветствовал, может быть, через чур эмоциональными публикациями.
И вот оказался в странной, по меньшей мере, ситуации, когда восхищение новейшими достижениями современных технологий на ферме не голландской, а ишимской, смешивается горечью утраты тех лирических, эмоциональных начал, которые всегда восхищали в скромных труженицах ферм, дорогих наших доярочках. Да что я, многие писатели–деревенщики не прошли мимо того факта, что доярка всех своих коровушек знает, которой корочку хлеба принесет, которой горстку дробленки подбросит, каждую по имени назовет.
 
В субботний день, выбрав время посвободней, генеральный директор агрофирмы «Сургутская», что в Новокировске под Ишимом, Владимир Наволоков согласился показать в деталях чудо современного молочного производства – новый доильный зал. Впрочем, он не просто новый, он в таком «формате», не выставочном, а сугубо производственном, первый в области. И еще одна оговорка: сам руководитель его чудом не считает, просто, говорит, пора нашим животноводам работать на современном уровне.
А современный уровень предполагает высокую продуктивность коров и прорыв в обслуживании, уход от классических форм, какими бы потерями лиричности это ни сопровождалось. Только одна цифра. В доильном зале каждая доярка, которая сейчас с полным правом называется оператором, пропускает через доильные установки по двести коров, процедура длится до четырех часов утром и столько же вечером. Вместо ласковой клички буренки – ошейник с датчиком, показания которого повсеместно контролируются компьютером. Главный опознавательный фактор – личный номер коровушки, какие уж тут чувства… Хотя, справедливости ради, отметим, что компьютер знает коров и по именам. Только он и знает…
Зал открывали 25 декабря 2004 года. Если считать, что это этап, определенный уровень готовности самого молочного производства к освоению технологий самых новейших, то надо возвращаться на шесть лет назад, когда Новолоков принял хозяйство с громким сургутским именем.
На Ишимской земле сургутяне наследили созданием подсобного хозяйства еще в советские времена, даже поселок начали строить с размахом, в перспективе тысяч на пять жителей. И «посадили» новый населенный пункт поближе к родной стихии, на болотистом участке, среди знакомых комаров. Но перспективы изменчивы, конъюнктура стала другая, подсобное хозяйство отошло на второй план, строительство прекратилось. 1.200 гектаров пашни, скромная урожайность, продуктивность коров 2,6 тонны молока в год. В 1998 году, когда Наволоков принял хозяйство, выплачено заработной платы ровно столько, сколько получено от реализации произведенной продукции. Такая экономика не могла рассчитывать на завтрашний день.
У нового руководителя был опыт работы в сельском хозяйстве, кроме того, было понимание чреватости неожиданностями, хрупкими перспективами села в новых условиях. Наволоков со своими страстями напоказ не лезет, пережитым делиться не любит, по крайней мере, не при первой встрече с корреспондентом. Но мы тоже умеем видеть за деревьями лес. Если хозяйство увеличило посевные площади с тысячи до пяти тысяч гектаров, поголовье скота с восьмидесяти до тысячи, продуктивность коров в два раза, а объем реализации довело до сорока миллионов рублей, то за это плачено не столько рублями, но нервами, бессонницей, повышенным давлением.
Он кажется мне очень серьезным, даже суровым человеком. У меня были основания заподозрить его в конфликтности, он их отмел, сказал, что с ним всегда по-человечески можно договориться. Ростом не высок, на ногах крепок, коренаст, черты лица крупные, одевается со вкусом, галстук моднейший, не иначе, в Тюмени подбирал. Словом, отличается от многих руководителей, которые никогда не считали одежду серьезным атрибутом должности.
 
Наволокова можно обвинить в патологическом интересе ко всему новому в производстве. Только два года назад он «по случаю» приобрел три комплекта немецкого доильного оборудования «Импульс». Все факторы новизны налицо: аппараты щадящего режима доения, все оборудование промывается по программе, к молоку рука человеческая не прикасается. Кажется, работай и радуйся. Но вот опять случай. Из Департамента АПК позвонили и предложили поехать в Заводоуковск, где состоится встреча с пермским предпринимателем, который чудеса создает на основе импортного оборудования. Наволоков поехал вместе со своим заместителем по животноводству Людмилой Жигулиной, а закончилась та встреча неплановым визитом пермяка в агрофирму «Сургутская» и заключением договора на поставку и монтаж доильного оборудования типа «елочка». Ты должен помнить, что у нас уже была доильная установка с таким названием, сейчас от нее осталось только робкое напоминание популярного деревца в схеме расположения коров при доении.
Почему хозяйственник пошел на этот шаг? Амбиции? Но под них не дают денег. Стремление идти в ногу с веком? Но и так не отстал. Наволоков в качестве аргументов говорит о нескольких составляющих.
Первое: продуктивность коров из года в год растет, чтобы ее системно поднимать и постоянно поддерживать, надо не только селекцией заниматься, о кормах думать, но и последний этап, непосредственно получение молока доводить до совершенства. Технология фирмы «Вестфаль» подкупила его нежным обращением с коровой, она такой массаж обеспечивает, что буренка млеет, у нее появляется «желание отдать все молоко». Есть автоматический режим додаивания, называемый «финилактер», когда собираются самые–самые капельки молока. При таком обращении повышение продуктивности просто гарантировано без дополнительных затрат.
Второе: до последних дней доярок собирали автобусом в пяти деревнях, за день он делал по четыреста километров. При известной цене на бензин это затратно. Но не всякий день доярки собирались в полном составе, прогулы больно ударяли по производству и по терпению руководителя. При его натуре желание отказаться от ненадежных работников ценой приобретения дорогой технологии вполне естественно. Кстати, это же желание просматривается и в полеводстве, уже посевную он собирался проводить коллективом механизаторов втрое меньшим, чем в прошлом году, потому что приобрел польскую технологию. Но к этому мы еще вернемся.
Теперь о деньгах. Говорят, что нынче все сделки составляют коммерческую тайну, но Владимир Наволоков тень на плетень не наводит и не хмурит бровь при таком вопросе. Помимо банковских кредитов, в которых ему не отказывают, новинка оплачена частично деньгами «родителей» – «Сургутгазпрома», частично деньгами «Ялуторовскмолока», которому сдает свою высшесортную продукцию агрофирма. Об участии в этом проекте средств бюджета мне еще раньше сказали в Департаменте АПК.
У новинки уже много поклонников. На открытие прибыла представительная делегация во главе с первым заместителем губернатора области Владимиром Васильевым. И потом пошло. Омские гости, курганские. Бывший заместитель Наволокова Александр Манаев, которого шеф благословил на работу в «Искру», прибыл на утреннюю дойку всем комсоставом. Ему надо все видеть, потому что точно такую же установку он будет пускать в этом году. Владимир Ташланов из Казанского района дерзость товарища похвалил, но деликатно воздержался от обещаний. Виктор Гейн из Тюменского района тоже подозрительно внимательно ко всему присматривался. Вполне возможно, что партнеров в Тюменской области у пермского предпринимателя в ближайшее время прибавится.    

Еще до посещения доильного зала Владимир Николаевич в тишине своего кабинета пытался словами и черчением на бумаге растолковать любопытному журналисту, что же это такое. Пойти в зал раньше не получается, все закрыто, как и помещение с коровами, оно в новой композиции уже называется спальным помещением. Видя, что гость никак не хочет верить его словам, Наволоков ухватился за последний тезис:
– Вот посмотришь, у меня кабинет хуже, чем тот зал.
Не буду обижать гостеприимного хозяина сравнениями, но безукоризненный кафель, напольная плитка, стеновые и потолочные панели как фон для простых черно–пестрых коров кажутся нереальными. Хозяин ответил, что решили не экономить на мелочах, и тут же вспомнил, как недоумевали продавцы, когда узнали, что и кафель, и панели, и белая краска предназначены для коровника. Он вообще сторонник внедрения технологии без изъятий. И в этом проекте можно было обойтись без электронных весов, которые контролируют здоровье животных, еще без двух–трех элементов, но это уже потеря качества технологии. Сэкономив в малом, можно потерять больше – эту фразу он повторяет часто.

Вернемся к польской почвообрабатывающей технике. Наша область вообще широко внедряет импортные технологии, причем, наиболее сильные в экономическом смысле хозяйства сотрудничают с мировыми лидерами, с фирмой «Джон Дир», например. Наволоков не любит кампанейщины и шумихи, он тихонько вышел на Белоярский экспериментальный завод Свердловской области и через него закупил полный набор польской почвообрабатывающей и посевной техники. Результатами ее работы он доволен. Хорошая проработка почвы, терпимость к изъянам земель и климата, производительность пятьдесят гектаров за смену. Все оборудование работает в агрегате с отечественным трактором К–701. Два польских комплекта и три новосибирских АПК – 7,2  обеспечили ему посевную пятого года, а это больше шести тысяч гектаров.
Правда, с новосибирскими агрегатами пришлось повозиться, все заново проварить, усилить металлом. Я писал о таких просчетах завода еще два года назад, но до сих пор ничего не изменилось. Правда, понимаешь тех, кто читает, что лучше переплатить за импорт, чем латать отечественное.
Наволоков уверен, что он выбрал оптимальный на сегодняшний день вариант. Те, кто получает по сорок центнеров с гектара, могут переходить на мощные и дорогостоящие машины, нам при наших двадцати центнерах пока хватит и этого. Кстати, польские агрегаты только чуть дороже новосибирских.
Земли здесь, действительно, не черноземы. Первым снежком уже подернулись поля, но видны глубокие шрамы от буксовавших колес и гусениц. Тут действительно шла битва за урожай, и Наволоков считает, что он ее выиграл.
Хотя тут же задает второй вопрос: а зачем? 4,5 тысячи тонн зерна готово к реализации, но нельзя продавать по ценам, ниже себестоимости, это смерти подобно.
Я благословляю встречи, которые состоялись с руководителями до уборки урожая, когда тучные нивы шелестели почти как деньги в банке. Тогда проще был разговор, иные темы. Сегодня все упирается в отсутствие спроса на зерно.
У Наволокова опять свой взгляд на ситуацию. Хлеб не имеет цены, потому что крестьяне не имеют возможности грамотно и надежно его хранить. Он предлагает представить, что в сентябре и октябре все крестьяне заложили зерно на хранение и ждут. Картина маловероятная, но давай попробуем представить. Созревает покупатель, созревает цена. Почему этого не происходит? Наволоков отвечает, что слишком многие небольшие крестьянские хозяйства, живущие от уборки до уборки, так к сентябрю обрастают долгами, что сразу из бункеров комбайнов готовы отдать зерно, чтобы погасить долги. У него тоже есть нужда в деньгах, но он может обратиться в банк и переждать, как и другие крупные товаропроизводители.
По существу, Наволоков говорит о корпоративной солидарности, которой начисто лишено наше крестьянство, и, думаю, кому-то это очень на руку. Прошедшая по области интеграционная волна до конца свою задачу не решила, а для второго захода нужна дополнительная информационная подготовка и солидное финансирование.
Объявленную в стране зерновую интервенцию он не считает серьезным государственным шагом, способным хоть как-то помочь селу. Выделенные шесть миллиардов рублей могут взволновать свои масштабом разве торговок на рынке. Что такое для России эти деньги, если только Тюменская область вкладывает в сельское хозяйство чуть не два миллиарда? Он разводит руками и ждет моей реакции. Я демонстрирую согласие.
Все мои собеседники всегда говорят о необходимости принятия государственных мер для кардинальных изменений в сельском хозяйстве, и в их числе на первом месте у большинства необходимость принятия закона о сельскохозяйственном производстве. Примерно такой же реакции ждал и от Владимира Николаевича, но он неожиданно сменил направление и вновь выбрал крутой маршрут:
– Ты помнишь, президент выволочку делал министру Гордееву, почему цены на хлеб поднялись? Вот где первопричина. Президент не спросил, почему низкие цены на мясо, на хлеб, на молоко.
Я бы мог продолжить. Он не спросил и у Грефа, почему во время уборочной страды резко подскакивает цена на горючее, во всяком случае, нам этого не показывали. Не знаю, может это идет от всегдашней веры в хорошего царя, но у меня убеждение: пока первое лицо государства не осознает значения села не только как экономического сектора, но и как хранителя основ лучших качеств народа, нации – перемен не будет.
Топливо незаметно за годы перемен вышло на первое место в структуре себестоимости любой продукции. Наволоков говорит о пятидесяти процентах. Если при старых технологиях, когда почву готовили и засевали поточным методом, на гектар пашни расходовалось 28 литров солярки, то уже в пятом году, упростив схему, но не потеряв, а нарастив в качестве, уложились в десять литров.

Я совсем упустил этот эпизод, да и не придал ему сначала значения. Оказывается, в правила грузоперевозок внесены изменения, длина автомобильного сцепа не должна превышать 20 метров. А до этого было 22. Все сцепы сварены и поставлены на рамы именно с таким расчетом. Куда теперь девать два метра? Чудовищное издевательство над крестьянами, еще один способ выдавливать штрафы и взятки. Вот отстранишься, посмотришь – в голове не укладывается: зачем? кому это надо? Бред какой-то, а оно – правда… Вот в такой стране живем.

Наша область знаменита на всю страну еще одним проектом, о котором у нас еще не было повода поговорить. Четыре года назад область закупила во Франции телочек мясных пород – шеврале, лимузины, обраки. Создали несколько ферм – репродукторов, и дело пошло. Есть такая ферма и в структуре агрофирмы «Сургутская», только появился здесь французский скот чуть раньше, чем губернатор подписал знаменитую программу. 26 телочек и 35 коров французской мясной породы он закупил в Курганской области.
Скажу тебе, что дело это очень хлопотное, и, прежде всего, необходимостью иметь всегда в достатке хорошие корма, что не просто. Травы сеются в ассортименте, убираются уникальным для наших мест методом: подвяленная плющеная зеленая масса закатывается в полиэтиленовые рулоны, кажется, в шесть слоев, и хранится весь год, сохраняя витамины и вкус.
Плющеное фуражное зерно закладывают в бетонные траншеи, зимой берут, сколько надо, и запускают в производство.
Сейчас здесь работают передвижные кормоцеха, я бы так их назвал, хотя официальный их статус – кормораздатчики. В них закладывается все, вплоть до корнеплодов, все тщательно измельчается, перемешивается и поступает в кормушки. Наволоков назвал этот агрегат миксером, и я постеснялся уточнить, это марка или образ.
Работу с мясным скотом он считает очень перспективным делом. В России никогда не было чисто мясной породы, потому многое в новинку. Например, не надо кормить бычков два года до реализации, лимузины за год достигают товарной массы. Наволоков называет это «быстро растущее мясо». Они уже поставили по договорам двести голов на развитие отрасли, и крутой Наволоков уже находит изъяны: зачем давать такой скот тем, кто просто не знает, чем заняться. Это не тот путь: нечего делать – возьмите «французов». Одним таким деятелям отправили животных, теперь звонят, что их кормить нечем.
Не скрою, поинтересовался, чем же отличается это мясо от обычной говядины? Наволоков посмотрел на меня с сочувствием, и уже через два часа мы ели замечательное отварное мясо. Говорят, технология приготовления этого мяса тоже особая, но и в обычном варианте мне показалось очень вкусно.
Есть такой показатель – выход чистого мяса из туши. Наши быки дают 40–45 процентов, мясные – до семидесяти. Цена этого мяса будет велика, но при таких показателях стоимость привесов сокращается чуть не вдвое.

Когда говорили о полеводстве, о новой технике и о внедрении новых технологий в животноводстве, все сводилось к сокращению обслуживающего персонала, к сокращению рабочих мест. Я уже устал упрекать хозяйственников, что за решением чисто экономических вопросов они забывают о человеке, потому Наволокову об этом говорить не стал, но неожиданно он сам вышел на эту проблему:
– У нас работали 400 человек, сегодня 180. В полеводстве двадцать, в животноводстве сорок. Еще есть строители, мы много делаем нового, есть шофера. И сорок! – он поднял указательный палец. – Сорок сторожей. Тащат все, что можно, и только у нас, потому что в округе нет другого производства.
Его рассуждения на эту тему едва ли тебя устроят, он винит государство в создании условий для расцвета мелкого русского люмпенства. Появился слой людей, которых устраивает полунищенское существование на пособие и дотации в обмен на абсолютную свободу. Последствия этого процесса могут быть ужасными, ведь эти люди размножаются, и дети растут в такой атмосфере.
У них есть еще возможность выбора. Наволоков рассчитывает на постепенное расширение производства, значит, люди потребуются, было бы желание. Трагедия, когда его уже нет. мы вспомнили времена советских ЛТП – лечебно–трудовых профилакториев, где тунеядцев и алкоголиков якобы приучали к труду. Дикая была система. Теперь совсем никакой нет. Есть личность, ее права и свободы, хотя от личности порой остался один паспорт.
Я уже писал тебе, что руководство района пытается как-то искать выход из этого положения, но сложнее будет там, где работа оплачивается плохо. Владимир Николаевич поискал нужные записи: его комбайнеры в пятом году, не смотря на ужасные условия уборки, сумели заработать от 27 до 41 тысячи рублей за сезон, плюс 4–5 тонн зерна, плюс сено для подсобного хозяйства. Само собой, в другие месяцы года зарплата будет другая, но она будет.
И еще один тезис: агрофирма ни разу не уменьшала зарплату, только увеличивает. Это радостное направление, и оно вселяет оптимизм.
   
Напиши мне подробнее, какие разговоры ты слышишь о возможном изменении отношения к деревне, в разумной форме, конечно.
Обнимаю. Н.О.











КРЕСТЬЯНСКИЙ ВЗЛЕТ
КОНТАНТИНА ПАНЬКИНА

Константин Борисович Панькин.
Родился 18 августа 1965 года в городе Чарджоу, Туркмения, СССР.
Окончил Выборгское авиационно–техническое училище Гражданской авиации.
Работал техником авиаотряда в Чарджоу.
С 1991 года в селе Бутусово, Ишимского района: заведующий гаражом, инженер, руководитель сельхозпредприятия.
Депутат Ишимской районной думы.
Женат. Имеет двоих детей.

Здравствуй, дорогой мой,
продолжаю выполнять твое поручение и высылаю очередные заметки. Но прежде о погоде. Сибирь нынче ни на что не похожа. После погодного несчастья, которое она устроила нашим крестьянам, простояло больше месяца погожих, прямо чуть не летних дней. В последний день октября выпал снег, началась гололедица, поездки осложнились. Пишу тебе старые записи, чуть обновив их по телефону.

Для тебя, наверное, тоже будет открытием, что в середине пятидесятых годов прошлого века в нашей стране были сильные неурожаи и в отдельных регионах довольно сложное, если не больше, положение. Массовый выезд в другие места с Поволжья, например, называли перераспределением трудовых ресурсов. Оказывается, люди бежали от голода. Я тоже был удивлен, когда мой собеседник, руководитель сельскохозяйственного кооператива Константин Панькин поведал, что его дед Иван Тимофеевич Миронов на подводе, то есть, в конной упряжке, увез свою семью аж в Туркмению. Крутой был дедок, надо полагать, ведь тогда крестьяне и паспортов не имели, а он такой рейд организовал.
Похоже, внук кое-что от деда перенял. Та же решительность в поступках, обстоятельность в делах, хорошая настырность в характере. Ну, ты только посмотри. Родился в Чарджоу, в Туркмении, а учиться поехал под Ленинград, в Выборг, в авиационно–техническое училище Гражданской авиации. Работать опять вернулся на родину, обслуживал вертолеты МИ –2 и МИ-8, работающие в народном хозяйстве, обслуживали буровые вышки, каналы, трубопроводы.
Перестройка на союзных окраинах очень скоро переросла в перестрелку, туркмены выгоняли азербайджанцев и армян, но русских не трогали. Почему – он не может объяснить. А дожидаться, когда начнут рвать мясо на шашлыки, не стал, махнул в Россию. Впрочем, тут тоже немало удивительного. Один из школьных друзей Кости со студенческим отрядом работал в наших местах и привез отсюда невесту. Когда тучи стали сгущаться, друг, Саша Лаптев, предложил махнуть в Сибирь. Костю не пришлось долго уговаривать, у него «махнуть» в генах, и в декабре 1991 года они появились на пороге кабинета директора совхоза Старикова: нужна работа и жилье.
Стариков, конечно, долго крутил их документы: из самой Туркмении – в Бутусово! но работу пообещал и квартиры выделил, в новом двухквартирном доме. Так и сказал:
– Дом есть, осталось довести его до ума.
Вдвоем доводили полгода, все своими руками, материалы совхоз давал. Жили в благоустроенном общежитии северного типа «Вахта–80», мебель, тепло. Рядом банно–прачечный комбинат, новая школа. Все обещало нормальную жизнь.

В тюменской истории был такой период, когда богатые северные главки создавали на юге области подсобные хозяйства. Статус у них был разный, но суть одна: давать Северу свежую продукцию, используя богатые материальные и финансовые возможности газовиков и нефтяников. Таким было и хозяйство в Бутусово, а название у него звучное: «Самотлорский». По окончанию строительства директор определил Панькина снабженцем, причем, с оригинальными полномочиями. Мелкими вопросами закупок в пределах района он не занимался, отвозил шефам мясо, оттуда грузил запасные части к машинам и тракторам, строительные материалы. На богатейших базах было все, и с пачкой доверенностей он мог за неделю склады забить.
Но скоро та вольница кончилась, загрустили нефтяные короли, и в 1996 году отпустили совхоз на вольные хлеба, оставив всю недвижимость и миллиард двести миллионов рублей долга перед бюджетом. Снабженцу снабжать не на что, и Панькина переводят в заведующие гаражом. Следующая ступень – главный инженер.
На мартовском отчетно–выборном собрании директор бывший директор Потапкин снял свою кандидатуру, но собрание все-таки его избрало. Тогда он просто написал заявление на имя главы района и уехал. Это случилось 26 апреля 1999 года. Главного инженера избирают руководителем.
Ты знаешь, сейчас развелось столько деловых, всезнающих и почти всемогущих, с которыми говорить – одно наказание. Только и утешение, что я могу отказаться от общения с неинтересным или неприятным мне собеседником. А Панькин открыт и честен до самой подошвы своих ботинок. Он предвосхитил мое недоумение своим:
– Хоть бы я в училище поршневые двигатели изучал, хоть что-то бы знал из сельхозтехники, а я, как назло, по газотурбинным шел.
Конечно, он начал осваиваться уже в завгарах, и технически, и в человеческих отношениях. Русские шофера – не туркмены на ишаках. Научился разбираться в автомобилях, все-таки 17 машин было. Когда стал инженером, прибавились тракторы и комбайны, сеялки, культиваторы. Все было внове, интересно с точки зрения технической, но надо было заниматься ремонтами, поисками запчастей. Как он тогда жалел об упущенном времени, потраченном на северные вояжи! Пришлось изучать район  заново, знакомиться с инженерами, продавцами запасных частей.

Страшное, скажу тебе, время мы пережили, когда всеобщие неспособности платить наличными деньгами (в государстве не сделалось наличности, узнай, изучен ли этот феномен?) породили так называемый бартер. Поганая, доложу тебе, вещь, ибо нет единого эквивалента, кроме совести, а не всякий человек выдерживает самое жестокое испытание – деньгами.
Например, существует некое молокоперерабатывающее предприятие, за гроши закупающее у крестьян молоко. Денег за него не платит, но находит средства, чтобы приобрести запасные части к сельскохозяйственной технике. Крестьянам предлагается взять расчет железом. Железо это Панькину очень нужно, но в магазине вон на той улице оно стоит почти вполовину дешевле. Зато там надо платить наличкой, а тут отдадут даже за будущее молоко.
Меня до сих пор интересует, на почве чего у нас так быстро и так бессовестно расцвело торгашество в самом гнусном смысле этого слова? Кто даст ответ? Может, подумаешь?
«Самотлорский» имел триста коров и до пятисот голов молодняка. Свежее мясо на Север отправляли регулярно, но баланс выдерживался, корова, хоть и не священная, но охранялась, ибо она – гарантия будущей экономики. При реформировании действовал чей-то приказ, сейчас автора найти не могут: вырезайте коров, молоко не выгодно. И резали. Надо солярку купить – рев на скотном дворе, надо двигатель трактору заменить – ножи точат.

Свою первую посевную в роли директора он никогда не забудет. Едва ли в современной истории села известен второй такой случай, когда один в один повторился не совсем добровольный приход в крестьянские лидеры Шолоховского героя Семена Давыдова. Только теперь в роли питерского слесарька оказался авиационный механик. Но натура одна: сдохну на этом поле, но свое докажу. (Помнишь Давыдова на пахоте?)
Бутусовские конфликты, конечно, с гремяченскими равнять не будешь, время другое, но похожие мотивы очень даже появлялись. Первого мая, не успев еще осознать Панькина новым директором, механизаторы дружно не вышли на работу. А зяби вспахано только двести гектаров, по крайней мере, на семистах надо что-то делать со стерней (что – он и сам путем не знал!). Посылает нарочных по домам, собирает тракторную бригаду, а это восемнадцать человек.
– Почему не на работе?
– Выходной.
– Кто сказал?
– Бригадир.
Думай, начальник, думай, от твоего вот именно этого слова зависит, быть тебе руководителем или нет.
– Значит, так. Всех, кто хочет работать, жду через двадцать минут на территории мастерских. Кто не придет, значит, работать у нас не будет.
Пришли все.
Главный инженер управления Сергей Максимов, главный агроном Николай Карпуцин помогли разобраться с весенней подготовкой стерни под посев. У него даже семена были неизвестного качества. Он теперь с улыбкой говорит, что не имел представления о показателе всхожести семян. Но – посеяли, убрали, получили по 12 центнеров с гектара. Его успокаивали, что тут никогда больше не вырастало, но он видел все по-другому.
Его помощниками стали начальник госсеминспекции Наталья Чапенко и начальник станции защиты растений Надежда Обыскалова, привели в порядок семенной фонд, научили работать с химикатами и удобрениями. Ему много дает участие в ежегодных осмотрах посевов зерновых в районе, общение с лучшими агрономами и руководителями. Он называет самыми близкими учителями Владимира Романовича Скоробогатова и Павла Матвеевича Гультяева.
Довольно начитавшись моих рассказов о грамотных и толковых руководителях района, ты, конечно, недоумеваешь: зачем мучить парня, зачем из летуна делать хлебороба, не проще ли направить на этот участок кого-то из резерва – грамотного, умеющего, знающего. И я так думал, пока один из знакомых руководителей не успокоил:
– Все правильно, ну кто, подумай, поедет в эту глушь, к черту на кулички, где земли как раз на крестьянское хозяйство, а скота почти нет?

Наверное, это было написано на моем лице, потому что в один из разговоров Костя заметил:
– Мне известен рейтинг нашего села и нашего хозяйства, но мы тут живем, у нас нет другой родины, и мы сделаем все, чтобы жизнь в Бутусово стала лучше.
Она уже сейчас становится лучше, по крайней мере, есть объективные экономические показатели, которые позволяют так считать. Например, урожайность скромных полей повысилась вдвое, в пятом году получили по 27, 8 центнера с гектара, заняв шестое место в районе. Первыми в районе закончили уборку урожая. Уровень оплаты труда превысил прошлогодний почти на тысячу рублей.
Общение с хорошими агрономами не проходит бесследно. Должно же на наших землях что-то хорошо расти! И он проводит производственный опыт, чтобы подтвердить или опровергнуть практикой утверждение, что в этих местах испокон века сеяли серые культуры, овес, ячмень, а пшеницу сеяли лишь потому, что заставляли, был план, он же закон.
Панькин посеял по триста гектаров овса и пшеницы, на всей площади внесли удобрения. Овес дал по 29 центнеров, пшеница по 22, но этим дело не кончилось. Директор дождался полной реализации зерна и обсчитал рентабельность. Получилось, что производство овса в четыре раза рентабельнее пшеницы, его показатель составил 45 процентов.
Панькин проявил интерес к публикации одного журнала о красноуфимском ячмене «сонет», уж больно интересны его характеристики: и неприхотлив, и терпелив, и урожайность в 70 центнеров – не предел. Карпуцин, которого подобными рекламными агитками не удивишь, развел руками: хочешь – попробуй, сорт у нас районирован.
Константин поехал в Красноуфимск, за восемьсот километров, купил десять тонн семян музыкального ячменя и пять тонн овса «универсал». При установке нормы высева они с молоденьким агрономом что-то намудрили, норму занизили, но результаты все равно оказались поразительными. Ячмень на участке 30 гектаров дал по 55 центнеров, овес по 32 центнера.
Этого оказалось вполне достаточно, чтобы окончательно повернуть руководителя в сторону серых культур. Тем более, что ими заинтересовалась фирма «Агросоюз», с удовольствием закупает овес и ячмень, предоставляя в долг так необходимое дизельное топливо.

Со времен, когда хозяйство совсем ничего не платило механизаторам, а может с еще более ранних пор, трактористы и комбайнеры научились сами себе выплачивать задержанную зарплату соляркой, бензином и зерном. Костя, еще будучи инженером, никак не мог понять, почему трактор сжигает такое большое количество горючего, хотя в течении дня очень немного сделал работы. Он точно знал, что вертолет за час выбрасывает триста литров керосина, а тут как учесть? Нашел нормы расхода, все расписал, установил контроль. Уже по первому году анализ показал сокращение расхода топлива на гектар пашни на десять процентов.
Знал, что зерно воруют, высыпая из бункеров в кузова телег и тележек, а то и просто на поляну в лесу. Знали все, и это знание было гарантией круговой поруки. Когда в ранге директора вывел свои четыре «Нивы», выпущенные заводом еще до перестройки, но отлаженные и надежные, на кромке поля остановил, собрал комбайнеров в кружок:
– Вон в том углу верхового видите? И я вижу. Там еще один проезжал, но пока прячется. И вы знаете, и я догадываюсь, что они тут не ежевику собирают. Вот мое слово: за зерно отвечаете головой. Я за каждым не набегаюсь, да и противно это. Не будете баловаться с зерном, после уборки каждый получит по бункеру. Поймаю хоть одного – ничего не получите, а там как закон решит.
– Не обманешь?
– Не обману.
И не обманул. Теперь система материальной заинтересованности еще более отработана, так что механизатор, принимавший участие во всех полевых работах, от прибивки влаги до обмолота, зарабатывает до пяти тонн зерна, как, например, Смирнов.

Чехарда с правовым статусом хозяйства в Бутусово остановилась на создании в четвертом году сельхозкооператива. Это уже реформирование по Панькину. Надо бы акционироваться и вставать в строй цивилизованных хозяйствующих субьектов, но, как он говорит, долги не пускают. Теперь объявлением акционирования не отделаешься, надо акции выпускать, регистрировать, а за это немалые деньги. Решили в простых походить. Но перемены кое-что принесли. Государство отсекло некоторые безнадежные долги, количество «голосов» значительно сократилось, теперь в СПК только 55 членов, все они работают на производстве.
Количество механизаторов сократилось до минимума. Принцип отбора был и остается один: отношение к работе. Если любишь выпить, сдай трактор. Поэтому часть мужиков пошла за помощью к медицине, и, знаешь, помогло, годы проходят, а возврата к прошлому нет. Что там директор – а в семьях-то как рады!
Бывший завгар полностью отказался от собственных автомашин, одного грузовика вполне хватает на хозяйственные нужды. А осенью, во время уборки, арендует два «камаза», чтобы зерно выбросить на хлебоприемный пункт.   

Панькин уже по собственному опыту знает, что молочное животноводство может быть хорошим подспорьем в сельской экономике. Все вроде есть у него для развития этой отрасли. Кормов можно заготовить столько, сколько нужно. После посевной пятого года собрал он механизаторов и предложил взять на единый наряд заготовку сена. Все просчитали, установили цену, и ребята вывезли к местам зимовки около девятнадцати тысяч центнеров сена. Столько никогда не заготовляли. И еще один плюс: механизаторы заработали хорошие деньги, так что на следующий год никого уговаривать не придется.
Председатель уже подумывал, нельзя ли найти выгодных покупателей на сено и всерьез заняться его производством. Дело в том, что за Бутусово земли нет, там только луга и сенокосы. До знаменитых Долгушей 25 километров, а это кладезь кормов, считай, на весь район. Он объехал и обошел те места, и уныние охватило: до чего мы бесхозяйственны, беззаботны! Прежде мелиораторы волей–неволей чистили каналы, вырезали кустарник. Теперь бобры заменили мелиораторов, настроили плотин, как им надо, затопили самолучшие сенокосы. Заболотится земля, пропадет.
Известно, что любые, сколько-нибудь серьезные земляные работы, требуют тщательного изучения проекта гидротехниками. Часто этого не делают, дорого, да и ни к чему, никто не спросит. В деревне, где я живу и работаю, построили объездную дорогу, две улицы накрылись. И ничего.
Коровушек после забойного бума в хозяйстве осталось только 120 штук. Всеми заботами подняли продуктивность до трех тонн в год, в пятом собирались выйти на 3.250 килограммов. А у Панькина в голове четыре тонны, не фантазия, реальность.
Наконец, заимел своего зооветспециалиста, Рустам Сейфулин за четыре года работы выдал 50 нетелей, которых, как говорит председатель, не стыдно на любой выставке показать. Ежегодный вклад Рустама в 20–30 нетелей долго будет выправлять положение, потому Панькин надеется на поддержку района. Важно попасть в областную программу развития животноводства, но беда в том, что бюджет не хочет мелочиться и инвестирует только значительные проекты.
Тут тебе надо пояснить. В области проведена интеграция сельхозпредприятий, объединение малых в большие. Не буду возвращаться к тому, что у нас были крупные предприятия, но их раздробили, и это тоже было государственной политикой. Считается, что помогать финансово надо крупным товаропроизводителям. Наверное, тут есть экономическая целесообразность, но социальной составляющей нет совсем. Трагедия Бутусово в этом смысле состоит в том, что ему не с кем объединяться, до ближайшего соседа сорок километров. Панькин на это и рассчитывает, что учтут власти уникальность его положения и помогут приобрести хотя бы полсотни высокоудойных коров.
Наверное, он не напрасно надеется, потому что включили же его кооператив в программу оборудования молочных ферм линейными доильными установками фирмы «Де Лаваль», эту работу ведут сейчас специалисты ишимской кампании «Новые технологии».
При повсеместных нехватках кажется авантюрным проект монтажа импортного оборудования. Сегодня доярки доят аппаратом в ведра, а потом переливают молоко в емкости. Это тяжелый ручной труд, опасность загрязнения и снижения качества. Линейка освободит людей, сейчас 120 коров обслуживают четыре доярки, там на 150 коров потребуются только три.
Программа рассчитана таким образом, что хозяйство будет возвращать долги молоком. Панькин знает, что каждый месяц придется вносить по пятьдесят тысяч рублей, но это реальные возможности животноводов, надо только расти и количественно, и показателями.
Сегодня хозяйства, которые занимаются только молоком, продают новорожденных бычков, потому что их содержание в небольших количествах экономически не оправдано. Панькин тоже вроде начал продавать молодняк, но потом одумался: а стоит ли, если мы за счет бычков и жеребят можем скомплектовать группу и откармливать на дармовых кормах? Лошадей ему подарил хороший знакомый предприниматель, двадцать штук. Константин всерьез подошел к этим расчетам и уверен, что дело будет прибыльным.

Человек, о котором я тебе рассказываю, уникален. Случайно появившийся в селе, он через восемь лет становится хозяйственным руководителем, а еще через год – депутатом районной думы. В Бутусово 170 дворов, около полутысячи жителей. Как и у всякой заболотной периферии, очень много проблем, по старой привычке, часть из них можно повесить на директора или председателя, кто их там разберет! А он выдвинулся и был избран. Бутусово – не Москва, где можно вбросить пару контейнеров бюллетеней, тут каждый на свету, так что стерильность гарантирована.

И село, в котором он работает, тоже по-своему уникально. Там нет больше никакого производства, кроме СПК, и с ним связана вся жизнь этого далекого уголка района. Когда старейший полевод района Виктор Николаевич Никонов узнал о том, что в Бутусово вырастили по 55 центнеров ячменя на гектаре, он был сильно удивлен. Зная, как непросто удивить этого человека земледельческими делами, очень хочу верить, что это не последний случай для моего героя.

Желаю тебе всех благ.
Самый канун октябрьских праздников, но сейчас с ними не поздравляют.
Спасибо за присланные книги.
Твой Н.               






































НОВЫЙ РУССКИЙ
ВЛАДИМИР ТРЕЙЗЕ

Владимир Федорович Трейзе.
Родился 1 января 1956 года в селе Новое Травное, Ишимского района.
Окончил Ишимский сельскохозяйственный техникум.
Служил в Советской Армии.
Работал в колхозе имени Ленина агрономом, бригадиром, управляющим.
Принимал участие во всесоюзном эксперименте по внедрению арендного подряда.
С 1997 года является руководителем крестьянского хозяйства.
Депутат Ишимской районной думы.
Женат. Имеет детей и внука.


Приветствую тебя, друг мой!
Задержка с очередным посланием на этот раз объясняется не погодными обстоятельствами, которые лишали всякой возможности нормально разговаривать с крестьянами. Погода, слава Богу, восстановилась, и сейчас, как бы извиняясь за причиненный вред, заливает солнцем и светом, дозируя последнее осеннее тепло. Дело житейское, край наш, как ты знаешь, газифицируется, вот и в мой деревенский дом затащили это чудо. Не надо колоть дрова, ругаться с печью и следить за вьюшкой. И мы оценили достоинства нашего газа, правда, на десятки лет позднее Европы.
Вот именно с газа и начался наш интереснейший разговор с Владимиром Трейзе, крестьянином из старинного села Новое Травное. Стоит оно чуть в стороне от тракта на нашу родину Казанку и знаменито в том числе как один из центров антисоветского крестьянского восстания 1921 года. Видимо, крепко жили мужики, не желали перемен новой власти.
Владимир из Поволжских немцев, отец его десятилетним был привезен в Сибирь. Хватили они тут горя по самую маковку, сейчас, правда, что-то платят, называют компенсацией, но нельзя компенсировать поруганную честь, разбитые семьи и сломанные судьбы. Отец с мамой воспитали детей тружениками, и это навсегда определило судьбу Владимира.
После школы он окончил Ишимский сельскохозяйственный техникум, отслужил в Советской Армии, и ни как-нибудь, а в ракетных войсках стратегического назначения в степях южного Казахстана. О бывшей мощи страны говорит с сожалением, как об утраченной молодости.
Вернувшись в родное село, никуда не поехал, работал агрономом по кормам, потом назначили бригадиром животноводческой фермы. Сам Владимир сегодня к этому повороту в своей судьбе относится спокойно, но мне не совсем понятно, почему агронома ставят на животноводство. Владимир объясняет:
– Председателем колхоза был у нас Иван Павлович Прокопьев, у него свой подход: организовать умеешь, затраты видишь, значит, можешь работать. Наверное, ему понравилось, как я управлялся на заготовке кормов.
Ферма называлась МТФ № 1 и имела более тысячи голов скота, в основном, дойные коровы и нетели. Молокопровод тогда уже установили, мобильную раздачу кормов, а людей все равно не хватало. Утром прибегает доярка: заболела, в район едет – все рушится, пятьдесят коров надо подоить, и бежит бригадир вдоль деревни: «Тетя Шура, хоть один раз, я к вечеру найду подмену!».
Как-то, роясь в заброшенном колхозном архиве, наткнулся Владимир на такие цифры: в 1968 году работающих было более шестисот человек. Вот это да! А через десять лет, когда он уже искал подменных, осталась только половина. В чем тут дело?
Хотя производство значительно обновлялось, но людей еще многое не устраивало, да вмешалась политика неперспективных деревень. Все это подтолкнуло наиболее сильные семьи бросить родину и податься в город.
Мне очень понравился гимн бабушкам и дедушкам, который вдохновенно проговорил бывший колхозный лидер, имея в виду тех, кто взял на себя в те годы заботу о малых детях, родители которых с раннего утра и до позднего вечера работали на фермах. Он и сам через это прошел, потому что папа был скотником, а мама дояркой, а потом и они взяли на себя внуков. Действительно, без этой неучтенной статистикой и не отмеченной наградами категории деревенских помощников нам бы в то время не обойтись.
Прослеживая несложный путь продвижения Владимира по колхозной служебной лестнице, замечаешь, что внешней логики в его перемещениях не было, но внутренняя закономерность, оказывается, существовала. Новый председатель Владимир Яковлевич Шашкин направляет его учетчиком в тракторную бригаду. Бригадиром стал двоюродный брат, он и попросил Владимира в учетчики.

Это был знаменательный для села момент. Происходила смена поколений руководителей малого звена, бригадиры – фронтовики, умевшие поднять хоть на сенокос, хоть в танковую атаку, но не имевшие теоретической подготовки, уже подозрительно смотрели на новые «Кировцы» и комбайны «Нива». Их меняли молодые, со средним техническим, село выходило на новый уровень.
В условиях внутрихозяйственного расчета важны были не только выработка на единицу техники, но и затраты топлива, средств на ремонт. А каждый механизатор хотел еще знать, сколько он заработал, какова выработка и есть ли у него шанцы получить по концу года премию. Всем этим и занимался Владимир Трейзе. Его называли учетчиком, но это был работник уже без классической сажени за плечом, это был организатор и руководитель.
Следующая ступень – управляющий в деревне Кислое. Тут потребовался весь опыт и знания, полученные на всех предыдущих участках. Животноводство он знал, полеводство знал, в технике разбирался – чем не управляющий? Работал ровно, все получалось, даже депутатом районного Совета избрали, в партию приняли.

С приходом Горбачева зашевелилось село, сюда перестройка пришла не только в виде отсутствия спиртного в магазинах, но и новшеств в организации труда. Запоговаривали о некой свободе крестьянского труда, о работе на конечный результат. Напомним еще и социализм с человеческим лицом.
В 1987 году все разговоры стали плавно переходить в собрания и конкретные предложения. Председатель колхоза Владимир Гаврилович Скоробогатов идеи поддерживал и одобрял. Трейзе со товарищи в количестве десять человек согласились стать арендным коллективом и  взяли на себя часть полеводства первой бригады, а это 1.500 гектаров. С агрономом разработали технологическую карту, где расписано все, что должно выполнить звено: вспахать, заборонить, посеять, обмолотить, убрать солому и вывести сено к местам зимовки скота. Финансовые отношения строились на авансировании по зарплате, строгом учете расходуемых материалов и фиксированной цене на зерно. После поставки зерна на склад из его стоимости вычитали затраты, разницу коллективу надо выдать наличными.
По итогам года после всех вычетов сумма к получению все равно оказалось чудовищно большой. Вспомни, тогда Николай Травкин, строитель и прораб перестройки, ругался с хозяйственниками в «Советской России» по этому поводу, что нельзя зажимать зарплату, если она честная. Сам знаю несколько подобных историй. Видимо, повсеместно это было, потому что ни один руководитель, подписавший арендный договор, не переживет, что трактористы заработали больше, чем он. Вопрос, может быть, решался бы проще, но тогда в Сибири понятия не имели о том, что надо «дать».
Трейзе с ребятами пытались доказать начальству, что вот договор, вот технологическая карта к нему, вот хозрасчетное задание: укажите, что не выполнено? Ничего не могли найти, но полного расчета не давали. Пошли в райком за правдой, приехал начальник сельхозуправления, он же председатель совета РАПО Колыванов. Посмотрел документы, потом на конторских:
– Что вы дуру гоните? Выплачивайте, как положено.   
Так два сезона промучились.
– Понимаешь, ну все устраивает: полная самостоятельность, подгонять никого не надо, все толковые, грамотные. Чувствуем: впервые работаем на себя, что получим с поля, то и есть наш хлеб. Что еще искать в крестьянском деле? Да ничего не надо! Такие звенья стали организовывать и в животноводстве. Как должна была повести себя власть? Изучать, улучшать, соблюдать справедливость. Тогда не надо революций, сельское хозяйство само спокойно пришло бы к нормальному хозяйствованию. Не думаю, что это нашего председателя не устраивало, на него так бы шумнули, что он вообще бы забыл, как поправлять договора. Так понимаю, что саму идею надо было скомпрометировать. И это им весьма удалось!
На мое замечание, почему не обратились в суд, Трейзе засмеялся, и мне пришлось поддержать смешок: судиться с начальством во все времена ущербно.

Владимир Трейзе бросает всю эту самодеятельность и идет в школу завхозом. Аж на десять лет.
Прошу тебя обратить внимание на глубину размышлений простого мужика и на абсолютную объективность выводов. Мы же помним эйфорию по поводу сквозных арендных подрядов, просто аренды, когда, верные своему воспитанию, партийные боссы бросились отбирать наиболее гладких и создавать им тепличные условия. Сам, помню, ездил к одному арендатору с партийной подпоркой, писал с дрожью в голосе, а что-то его потом не стало. Массовый переход к проверенной русской историей аренде никто и не обещал, а вот видимость поиска перемен была наглядной. Разными путями выживали людей из приглянувшейся формы, наконец, просто раздали землю: ты же просил? Паши!
Пока Владимир чинил школьные унитазы (да простит он меня за натурализм, но так броско сказать!), родной колхоз потихоньку погибал. Пришел неизвестно откуда взявшийся руководитель, и стал превращать дойных коров в щебеночное покрытие местных дорог. Волосы становились дыбом: коров вырезают, везут щебенку, а власть приехала, похвалила.
Наверно, в тот момент Владимир окончательно понял, что все, спиной стену чувствую, есть конкретное предложение: надо что-то делать! А это уже 97-ой год, реформы вовсю прут. Сели с братьями, родной Александр, да двоюродные Штефаны, Виктор с Федором, посмотрели друг на друга: неужели мы, пятеро здоровых, работящих мужиков, не сумеем себя прокормить делом, которым занимались всю жизнь?
Решили зарегистрировать крестьянские хозяйства, имущественные и земельные паи по деревне не собирали, к ним пришли люди, потому что верили. Набрали семьсот гектаров пашни и три трактора, осенью уже пахали зябь. Зимой прямо на поляне разбирали трактора до рамы, а потом собирали снова, тщательно проверяя каждую деталь, менять или походит еще?   
С каждым годом добавлялись пайщики, то чей-то кооператив распался, то просто хозяева забрали свои доли и принесли бумаги: оформляй, Трейзе!
Даже тебе, знающему нынешний деревенский уклад жизни только по печати да редким бываньям на родине, должно быть понятно, что ничем другим, кроме материального интереса, пайщика не переманить, тем более Владимир и до сегодняшнего дня придерживается правила: никому из коллег поперек не становится. Он говорит точнее:
– Зачем мне врагов наживать? Кто захочет – перейдет, другие – как знают.
Поверь мне, я неплохо знаю положение дел в южных районах области, цена аренды земельного пая мне известна. Из нее не сделаешь тайны, люди из района в район обмениваются информацией. Платят за пай, исходя из двух понятий: материального состояния хозяйства и совести его владельца. Так что я не поверил, когда Владимир доложил:
– Осенью за пай в двенадцать гектаров мы привозим во двор хозяину семнадцать с половиной центнеров дробленого зерна. У нас есть семьи, которые сдают по три и больше паев. Зачем им столько дробленки? Выплачиваем деньгами. А иные не хотят сразу все получать, её же хранить надо, потому мы дробленку развозим всю зиму, каждый четверг. Пайщики приходят, делают заявку.
Я показываю на диктофон, который пишет, Владимир смеется:
– Когда что лишнее сболтну, поправлюсь.
Так называемых пайщиков, хотя вернее было бы сказать, арендодателей, у Трейзе 250 человек. Это я не к тому, что приходится раздавать порядка 400 тонн фуражного зерна. Дело чуть в другом. Большинство этих людей уже нетрудоспособны, и личное подворье остается последним материальным оплотом, а хозяйство без коровы не живет. Потому Трейзе заготавливает сено для всех своих селян, цена самая демократичная, но зато заказывай, сколько надо, хоть сто центнеров, подвезут к самому двору и сгрузят, куда укажешь. Осенью к каждому дому подвозят по два рулона соломы, это уже бесплатно.    Поинтересовался, откуда столько сенов? Оказывается, Трейзе распахал сенокосы своих пайщиков и засеял их многолетниками. Надо ему это? С экономической точки зрения – не надо, но у него есть и другие.
При разделе останков АОЗТ, так, кажется, мудрено именовалось то, что осталось от колхоза, крестьянам кампании Владимира Трейзе досталось семнадцать свиней. Был декабрь месяц, в отведенной части свинарника ни окон, ни дверей, мороз под тридцать. Варили регистры, долбили бетон под опоры, выгородили удобный свинарник и включили отопление. Сразу нашлись женщины для работы. Потом обратились в «Юбилейный» к Мамонтову, прикупили свиноматок и хряков. Сейчас на ферме меньше пятисот свиней не бывает, а с реализацией никаких проблем, северяне, да и местные, живьем забирают, торгуют парным мясом.
Расхожую фразу о двух бедах России Трейзе толкует оригинально. Беды, точно, две: когда много, и не знаешь, куда девать; когда мало, и не знаешь, за что купить.
Так у него было со свининой. Пала цена на зерно, все ударились в свиноводство, цена мяса дошла до сорока рублей за килограмм. Потом зерно подорожало, следом полезла и свинина.
Тебе покажется странным, но появление молочной фермы в хозяйстве напрямую связано со свиноводством. Маленьким поросятам нужно молочко, его закупали у населения, это не совсем удобно, да и накладно. И тогда Трейзе просто купил коров у крестьян и организовал маленькую ферму. Она выполняет свое прямое предназначение, поставляя 
свинарнику свежее молоко, но и сдает часть продукта заготовителям. Выручка от реализации почти наполовину обеспечивает фонд заработной платы молочников.

В хозяйстве Трейзе постоянно работают 42 человека, в других хозяйствующих субъектах села еще примерно столько же. И все. Владимир, упрощая вопрос, говорит:
– Кто всегда работал, тот и работает. А кто и при социализме умудрялся побывать в тунеядцах, сегодня свободные граждане. Причем, государство озабочено ими больше, чем работающими крестьянами.
Согласись, неожиданный вывод. Начинаем разбираться, и скоро я понимаю, что фермер прав. Весной он не может найти на сеялку рабочего, дело сезонное, максимум на месяц – никто не идет, хотя в службе занятости числятся десятки односельчан. Ему говорят, что нет смысла работать, когда тебе ни за что дают почти тысячу в месяц.
Далее. Каждое лето местная власть не может найти пастухов для скота односельчан. Конечно, работа не из легких, но и зарплату кладут приличную – не идут!
Владимир является депутатом районной думы, с ее трибуны требовал разобраться с так называемыми компенсациями по линии ЖКХ. Получается парадоксальная картина. Его рабочие сами себе строили дома, за свой счет завели в них газ, платят за воду и электричество. Рядом в многоквартирных домах живут такие же граждане, но они не хотят работать, следовательно, им нечем платить за жилье. И бюджет выплачивает им субсидии! Он никак не может этого понять.
Владимир считает, что мы опять из крайности кинулись в крайность. В деревне работы невпроворот, зачем мы за свой счет содержим новых русских тунеядцев – уму непостижимо. Мы разложили народ, который, к сожалению, многими предыдущими годами был подготовлен к этому разложению.
Правда, его успокаивает, что власть вроде начала заниматься этой проблемой, глава района Владимир Анатольевич Ковин создал специальную группу по изучению социального состава села и участия конкретно каждого человека в трудовой деятельности, хотя бы для собственного обеспечения.
Очень трудно придется Ковину, качает головой Владимир и рассказывает:
– Есть у меня такие пайщики, которые не держат скот, ну, понимаешь, это из той же элиты. Осенью, когда корма начинаем выдавать, приходят: «Нам деньгами». Иной раз скажу: «Я тебе поросенка дам, возьми дробленку, с мясом будешь!». А он мне в глаза хохочет: «Мясо вредно употреблять, от него старятся». Ты думаешь, с ним еще что-то можно сделать? Ошибаешься, процесс необратимый. Все, кто хотят жить, ищут работу, нет у нас – едут в соседние села, в город.

Итоги сельскохозяйственного года, конечно, предварительные, он подвел еще в сентябре. Прежде всего, выплатил работникам и пайщикам, погасил товарный кредит, внес лизинг, тоже чуть вперед. С бюджетом рассчитался. Вот уж действительно, заплатил налоги и спи спокойно. Не спится. Про зерно никто не спрашивает, возможно, совсем не потребуется, в России все возможно.
Например, в договоре на товарное кредитование была указана стоимость тонны продовольственной пшеницы в 3,2 тысячи рублей. Договор подписан весной, никто не знал, как осень повернется. Были случаи, когда так называемая губернаторская цена бледнела перед рыночной в октябре, но ничего, крестьяне кряхтели, но себе в убыток хлебушко везли, потому что отцы учили: в делах договор дороже денег! Толи разные родители учили, толи ученики не все одинаково понимают, только в сентябре одна сторона предложила: пусть цена в зачете будет 2,5 тысячи, а остальное бюджет вернет, за нами не заржавеет. Все бы ничего, но оказалось, что каждый должен сдать чуть не на двадцать процентов зерна в натуральном выражении больше. А его нет. Фуражное зерно   в половину обменивают на продовольственное, лишь бы рассчитаться. С кем же это такие кабальные условия? Да с любимым государством. С тем самым, которое сегодня поддерживает сельское хозяйство в шестьдесят раз слабее, чем капиталисты Европы.

Не могли мы обойти модную сегодня тему ресурсосберегающих технологий, конкретно в земледелии. Трейзе видел работу «Джон Диров» и других машин, все это замечательно, но он, крестьянин из Нового Травного, даже не мечтает о такой технике по соображениям ее стоимости. Но есть и другие факторы. Мы не можем в деревне пойти на резкое сокращение занятых в производстве, считает он, чтобы не взорвать социальную обстановку. О начале не очень приятных процессов мы уже говорили.
Потому он управляется старой техникой, не надеясь по результатам года подняться даже до «Дона». А ведь если я не куплю, другой не купит, для кого завод будет выпускать комбайны? Он остановится. Рабочие выйдут на улицы. Мы этого хотим?
Он говорит, что не хватает экономической грамоты, чтобы разобраться в вопросе ценообразования на хлеб как зерно и хлеб в виде печеной булки. Цены на пшеницу колеблются по годам от двух до четырех рублей за килограмм, но на булке это не отражается. То есть, она один раз подпрыгнула, и больше не садилась, что бы ни творилось на зерновом рынке. По нынешней цене на зерно булку вообще надо на сдачу давать. Нормально ли, что доля крестьянина в цене печеного хлеба не составляет и четвертой части? Владимир считает, что ненормально, но где регулируется механизм, по которому от хлеба жиреют лишь пекари да торгаши, не знает.

Я совсем забыл, что он немец, мы долго вспоминали разные варианты его фамилии, слышанные в разных районах области. Говорю, что знаю семью Фрезе. Он добавляет, что в соседнем селе семья родного брата отца пишется Трайзе. В конце концов, приходим к выводу, что все это не имеет ровно никакого значения.
Владимир никогда не предпринимал попытки выехать в Германию, думаю, с его руками, головой и совестью он бы там не пропал. Кто-то из родных живет, приезжают, не очень хвалятся, хотя живут хорошо. Все-таки национальность и родина – понятия сложные. Когда письмо к тебе подошло к завершению, у меня уже созрел вывод, что Владимир Трейзе более русский человек, чем многие, кто себя таковым считает. Потому и заголовок выглядит на первый взгляд так парадоксально.

Пришли мне последнюю книгу Сергея Глазьева об экономике России. И книгу Нарочницкой «За что и с кем мы воевали». За диск с фильмом «Штрафбат» спасибо.

Твой Николай.
 






































РУССКАЯ ГОЛГОФА
ТАМАРЫ ТЕРЕШЕНКО

Тамара Фоминична Терешенко.
Родилась 20 октября 1940 года в Казанском районе Тюменской области.
Окончила Тюменский сельскохозяйственный институт.
Работала зоотехником колхоза, председателем исполкома сельского Совета депутатов, с 1980 года – руководитель сельхозпредприятия «Победа».
Награждена орденами «Знак Почета», «Дружбы».

Милый друг мой,
пишу тебе, еще не остыв, даже не смыв дорожную пыль, только что вернувшись из поездки к удивительному человеку, единственной женщине – руководителю сельхозпредприятия во всей округе.
Не думаю, что удивлю тебя признанием, что эта женщина сразу показалась мне хорошо знакомой – по внушительному виду, по не сбегающей улыбке от природы доброго лица, по манере говорить: просто, ясно, доходчиво. В иные времена она могла комиссарить в красном батальоне, возглавлять сельский райком военных лет, поднимать колхозных коров в послевоенную бескормицу вместе с бессмертным героем Михаила Ульянова. Она все могла, и она все смогла, потому что наше относительное, как теперь говорят, благополучие застойных лет создавали именно они, вот такие русские женщины – прежде всего, не в обиду будь сказано мужикам.   
Я давно слышал о ней, что чуть ли не четверть века работает председателем колхоза с громким именем «Победа» Тамара Фоминична Терешенко. «Победу», как и ее председателя, протащило по всем ухабам реформ и перестроек, но они обе дышат ровно, пульс удовлетворительный, давление в норме.
Конечно, эти медицинские показатели как бы сняты с карточки сельской больнички, где клизма и градусник остались важнейшими видами спецоборудования, а по ним точный диагноз установить сложно. Но одно ясно: колхоз более жив, чем мертв, только нуждается в интенсивной терапии. (Слушай, меня точно повело в гиппократовскую лексику после последних сердечных дел!). 
Я очень обрадовался, узнав, что Тамара Фоминична родом из казанских краев, приятно встретить землячку в стороне от родины. Она училась в Ченчерской школе, потом в Казанской, вместе с Юрой Шустовым, окончила зоотехнический факультет Тюменского сельскохозяйственного института, где познакомилась с Юрием Романовичем Клатом, и была распределена, как тогда велось, в колхоз «Вперед, к коммунизму» Ишимского района. После раздела колхоза и образования «Победы» на основе села Неволино и еще двух деревень поехала туда главным зоотехником, хотя это еще на десять километров дальше от райцентра и от асфальта. Удивительное по сознательности людей было то время, никто не задавал вопросов, а сколько же мне будут платить за все эти неудобства, да и зарплата зависела от ставки, а не от условий проживания.
Впрочем, на эти самые условия ей скоро пришлось обращать куда более серьезное внимание.

Когда в колхозе произошла очередная отставка председателя, Тамара уже два года служила в органах советской власти. Работа не сказать, чтобы престижная, но людям помогала, на заседаниях исполкома и сессиях сельсовета принимали решения: улучшить, усилить, углубить, решения те подшивались в райисполкоме и не всегда выполнялись. Ходила на приемы к большому начальству, научилась выступать на сессиях, когда президиум с руководителями сзади тебя, а перед глазами знакомые и понимающие лица. Начальство, толи в шутку, толи всерьез, журило за резкую критику, но Тамара своего добивалась, и у районного руководства стало складываться «определенное мнение».
Так вот, приехал в колхоз первый секретарь райкома партии Олег Васильевич Панкин подбирать кандидатуру нового председателя. Расчет был на главного агронома Виктора Михайловича Терешенко, мужа Тамары. Слов нет, агроном он грамотный, толковый, хорошо знал производство, но по природе своей был человек мягкий, интеллигентный, как в деревне говорят, в стол кулаком ударить не умел, матом покрыть хотя бы полколхоза никогда не мог. Конечно, Виктор Михайлович отказался, он явно не вписывался в существующую систему управления. В переговорах его сторону активно заняла жена. Панкин, недовольный результатом, неожиданно сказал:
– Я ваши доводы принимаю, но Тамару Фоминичну прошу утром ко мне в кабинет.
Тут, сам понимаешь, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, зачем потребовалась Терешенко в райкоме партии. На домашнем совете однозначно решили не давать согласия, с тем и поехала утром в город.
Панкин неплохо знал кандидата на должность, и сомнений, что она справится с работой, у него не было. Однако категоричность отказа насторожила, и тут партийный работник пошел на вполне приемлемый и достаточно честный прием:
– Давайте так договоримся, Тамара Фоминична, мы подготовили на вас все документы, дадим вам машину, поезжайте в обком. Там на беседе в отделе сельского хозяйства откажетесь. Понимаете, не совсем прилично для района: вроде пообещали прислать на беседу, и вдруг отказ.
Откуда ей было знать тонкости чиновничьей дипломатии? Ее пакет унесли напрямую первому секретарю обкома Геннадию Павловичу Богомякову. Когда она вошла в кабинет, он встал, пожал руку и пожелал успешной работы. Для отказа просто не осталось времени.
А теперь давай вернемся в начало восьмидесятых, помнишь, во всех районах руководили строго мужики. Это самая непорядочная дискриминация с их стороны, и она сегодня беззаботно существует. Только в Ишимском районе два хозяйства доверили женщинам, и оба колхоза безбедно жили, по крайней мере, при социализме. Я знаком с обеими председательшами, они умницы, красавицы (а ведь годы!), они все правильно понимают: там, где мужчине было не с руки просить поддержки – денег, материалов, техники – женщины так могли подать проблему, что крупные руководители стыдились: как это можно не помочь женщине?! Вот и Тамара со временем научилась прошибать стены.
А ранним мартовским утром, когда она после избрания пришла в кабинет уже председателем, когда никого рядом не было выше и сильнее её, надо было все силы собрать, чтобы не заплакать от беспомощности. Все беды мира, все проблемы сельского хозяйства ждали её прихода, чтобы вот так, в один час, выплеснуться на потертый палас давно неприбранного кабинета.
Все можно отложить хотя бы на день, но она зоотехник, и хорошо знает, что такое запущенный, заморенный скот. Соломы на складе нет ни навильника, не говоря о добрых кормах. Позвонил председатель колхоза «Искра» Павел Иванович Азаров, с которым давно и хорошо были знакомы, он всегда подчеркнуто внимательно к ней относился:
– Тамара, не надо быть через чур догадливым, что ты сейчас чуть не воешь. Я прав?
– Прав, Павел Иванович, сейчас поеду солому искать.
– Никуда не езди, у тебя в хозяйстве дел невпроворот, я попрошу твоих абатских соседей. И крепись, у нас еще все впереди!
К вечеру к фермам незнакомые трактористы подтащили несколько куч соломы. С этого началась руководящая работа.

Село Неволино, судя по названию, происхождения невеселого. Толи насильно кого-то заселили на эти земли, толи фамилия основателя такая грустная была, но место это, честно сказать, не самое лучшее в районе. Низина, отсюда вечная грязь, бездорожье. Она вернулась к своим планам облагораживания села, которые вынашивала еще в исполкоме. Ничего не получалось, строительство асфальтной дороги до Прокуткино, всего десять километров, не включали даже в проектирование. Ответ один: ограничение строительства на селе связано с необходимостью вложения больших средств в освоение нефтяных и газовых месторождений Тюменского Севера. И так было несколько лет. Сейчас, когда вновь обостряется обстановка с топливом для посевной или уборочной, она с горечью вспоминает те годы, когда последний рубль пополам разрубали, только бы достать эту нефть и этот газ, после чего сразу должен был наступить коммунизм. Наступил…
Однажды позвонил Клат, бывший однокашник по институту, теперь секретарь обкома партии, выслушал ответы на свои вопросы и пытался закончить дежурной фразой, что надо бы как-то в гости заехать, да вот все не получается.
Терешенко не тот человек, чтобы не воспользоваться промахом товарища:
– А чего тянуть, Юрий Романович, вот завтра и приезжай, у меня как раз юбилей намечается. Буду ждать, иначе какая цена нашей студенческой дружбе!?
Клат засмеялся:
– Молодец, нет у меня другого выхода, после обеда жди.
Конец октября, многодневными дождями расквасило дороги, у колхозной конторы только в резиновых сапогах, и то по кочкам. Клат тогда крепко помучился, отмывая свои хромочи, но при разговоре совершенно серьезно сказал, что асфальтирование надо включать в план. Руководители области его поддержали, и новая дорога сняла огромное количество проблем.
Стали больше строить жилья. Я назову тебе общую цифру, что только за счет колхоза было справлено 150 новоселий. Надо еще иметь в виду, что строились самостоятельно, и, конечно, деревни крепко изменились.
Детей много, а школа только восьмилетняя, старшеклассников надо возить в Прокуткино. Но не это угнетало председателя, а то, что неволинские  ребятишки являлись выпускниками не неволинской школы. Откуда брать резерв кадров и массовых профессий, и специалистов, в которых она так нуждалась? Пробили строительство средней школы, она и сегодня работает.
Дом культуры совсем развалился, молодежь вопросы задает, комсомол на собрании решение принимает: требуем и поможем! Стали проект рисовать, а спортивный зал так и просится. Проектировщики руками разводят: нет спортзала в задании. Поехала в область, походила по кабинетам, привезла спортзал.

Друг ты мой, неужели ты думаешь, что перечислением совершенно рядовых дел руководителя я хочу удивить тебя, а потом и читателей? Да это святая обязанность каждого хозяйственника. В те времена. Так сложилось, что колхоз или совхоз были экономической основой деревни, это почти официально признавалось, потому что хозяйствам разрешали строить школы, больницы, клубы, магазины, даже хвалили за это. В селе складывался единый социально–экономический комплекс, в котором все было по классическому марксовскому разумению: и базис, и надстройка. Впрочем, людей нимало это не интересовало, бабе рожать среди ночи – бегут к председателю, чтобы дал машину, парня на службу в Советскую Армию отправить – колхозный автобус вместе с родней довезет до военкомата, а случилось, помер ветеранушко – колхоз соберет и проводит. Считалось, что так и должно быть.
Когда началось реформирование, колхозы и совхозы перестали существовать, социальная сфера стала валиться, местная власть, которая ни к чему не была приучена, не могла перехватить такую махину, да и денег же нет! Вот откуда началось очередное падение русской деревни.
Ты помнишь, что перестроечные идеи (программы-то не было никакой) не всеми были восприняты взахлеб. Мне понятны мотивы появления знаменитой статьи в «Советской России» «Не хочу поступаться принципами». Там спорили крупные идеологи. Моя героиня никогда себя к ним не причисляла, но в разгар горбачевского оптимизма она публикует в «Тюменской правде» статью с поразительным заголовком «У перестройки на краю я спокойно постою». Суть статьи в том, что рано сбрасывать с телеги сельхозистории все, что наработано, надо разобраться, чего мы хотим от перестройки. Замечаешь знакомые мотивы? И тут же заявляет, что ее колхоз, имея миллионные доходы, успешно работает в существующих условиях и ничего перестраивать не собирается. Мол, вы там – как хотите, а я – как знаю.
После этого ждали скандала, но ничего не произошло. В одну из поездок в Тюмень весной 1992 года ее нашел давний друг Виктор Михайлович Росляков, занимающийся проблемами реформирования. Все тонкости того разговора она не передает, видимо, сказывается генетическая боязнь властей, но суть я уловил. Росляков готовил для участия во всероссийском эксперименте несколько состоятельных в экономическом плане хозяйств. Предполагалось, что пройдет раздел общей собственности на паи, а потом ее объединение, но на новой правовой основе. В сущности, ничего не менялось, но под это пропагандистское мероприятие правительство давало хорошую материальную поддержку. Тамара Фоминична быстро уловила суть и согласилась, но попросила время на оформление всей процедуры, согласно колхозному уставу, тем более, что отчетно–выборное собрание уже было назначено.
Она говорила в своем докладе о стабильных урожаях, об оздоровлении скота и росте его продуктивности, о реальном увеличении заработной платы колхозников. Говорила, что меняются времена, и надо к ним приспосабливаться, всю жизнь на обочине не простоишь. Наконец, предложила главное: каждый колхозник получает свой имущественный и земельный пай, и на добровольной основе все мы снова объединяемся в тот же колхоз.
Она уже хорошо знала своих людей, чтобы уловить, что ее слова не находят понимания в зале. Зал ее отвергает. Она еще не знала, что за время ее отсутствия было почти решено убрать председателя, а то она что-то задумала, как бы нам всем хуже не стало.

Свое неизбрание она встретила мужественно, поздравила нового председателя и ушла. Дома дала волю чувствам: почему они не понимают, что мы упускаем время, что наше место займут другие, а мы потом будем на задворках успешных и расторопных. Винила себя, что не до конца откровенно говорила, умолчала о программе поддержки, но она права такого не имела – говорить, программа не была утверждена.
Крутое решение собрания не давало покоя многим. Уже через два дня всенародных дебатов к ней домой пришли колхозные специалисты, авторитетные люди с предложением забыть, что произошло, и снова возвращаться на работу.
Сегодня она и эту тему обходит. Возможно, сыграла роль обида, любому человеку это свойственно. Может быть, просто поняла, как устала от каждодневных тревог и грядущей неизвестности. Поблагодарила, отказалась.
Два года работала в сельской школе учителем. Потом пришли колхозники и рассказали, как живут. Режут скот, полгода не получают зарплату, налоговая служба грозит все опечатать. И вот тут она согласилась вернуться.
Объясни мне логику женского поведения. За два года столько упущено, столько потеряно, что восстановить все невозможно даже в нормальных условиях, не говоря об обстановке всеобщих неплатежей, афер и обманов. Я уж не говорю о том, что вскоре после её ухода с поста в адрес колхоза поступили стройматериалы для монтажа пяти коттеджей, документы были подписаны ею. Материалы вернули в Тюмень. Уже тогда программа поддержки рассчитывалась на лидера. 
Её второй приход сегодня уже забыт, как будто не уходила. Свою работу в  то время называет выкручиванием из ситуаций. Разгребала завалы долгов, где под честное слово, где под залог материальный. Молочное дело вывела на государственную регистрацию племенной фермы, а это цена на продукцию в полтора раза выше. Молодняк научили привесы давать по семьсот грамм в сутки.
В то время северяне активно искали надежные хозяйства для кооперации, государственные наряды на продукты не всегда выполнялись, а кушать хочется всегда. Приезжали, изучали, наконец, стали сотрудничать с Варьёганом, далеким северным городком. Это резко изменило финансовое положение и обозначило перспективу.
Не могу умолчать еще об одном маневре Терешенко. За годы реформ она накопила полстола печатей и штампов. Был сельхозкооператив – изменилось что-то в законе, надо реформироваться, а она слова этого слушать не хочет. Регистрирует свой колхоз под новой вывеской, был он и совхозом, и подхозом, и кооперативом. Почему такое неприятие современных, опробованных форм?
– Потому что все они ведут к обезличке общественной собственности и, в конечном итоге, к разбазариванию, растаскиванию. Вам примеры привести?
Боже сохрани, зачем мне примеры, я целую книгу об этом написал.
Её нельзя упрекнуть, что она хоть раз, имея возможность, не выступила в защиту интересов крестьян. Пригласили ее на съезд Агросоюза в Москву, а у ней думка, как бы повстречаться с министром сельского хозяйства Куликом, ей про него Ольга Гриднева говорила, что мужик с пониманием, может помочь. Подошла к охране при входе в Колонный зал, ей показали, что подъехал министр. И пошла наша председательша навстречу министру. Он остановился, выслушал, а потом говорит:
– Вы об этом с трибуны скажите. Подумайте, напишите мне записку, я дам слово.
Конечно, сильно волновалась, а когда к трибуне шла, космонавты из первых рядов ей цветы передали, тоже успокаивали. Речь свою она коротенько набросала, а когда глянула в зал: господи, да там такие же глаза, как у моих колхозников! Отложила бумажку и стала рассказывать, как живет простое сибирское село, как непонятные решения разорвали сложившиеся связи крестьян с северянами, они уже картошку в Польше покупают, пусть противная, зато не с юга Тюмени. Она тогда прямо сказала о желании руководства автономных округов отделиться от области, в моде был суверенитет, только почему от этих амбиций должны страдать простые люди и на Севере, и на Юге?
В заключительном слове Кулик несколько раз ссылался на выступление сибирского председателя, а в перерыве подошел к ней еще раз. Она навсегда запомнила его фразу: «В сложное время мы с вами живем».
Ты знаешь, что нашей областью долгое время руководил Леонид Рокецкий, он вырос и пришел на область из Сургута. Конечно, в сельском хозяйстве не в зуб ногой, но надо же руководить! Вот тогда у нас возникла тьма фермеров, в сутки распускались колхозы (как в сутки когда-то и создавались!), животноводство было названо невыгодным, и вообще Запад нас прокормит! Представь себе, Терешенко спорила с Рокецким, и в частных беседах, и с трибуны. Он однажды даже обиженно пробормотал, когда она шла к трибуне:
– Ты до каких пор будешь меня критиковать?!
Потом многое изменилось, и Рокецкий повел другую политику, и с Тамарой Фоминичной они друзьями стали, он ее к ордену представил и на юбилее побывал.

Сегодня её «Победа» – СХПХ, черт его знает, как расшифровывается эта абракадабра, но придумана опять же для того, чтобы не распускать хозяйство. Вот я тебе воспроизвожу диктофонную запись разговора на эту тему:
– Тамара Фоминична, в хозяйстве сегодня 190 человек. Скота 1.300 голов, коров 450, пашни 4.500 гектаров. Я не специалист, но простой расчет покажет, что с этим объемом работ справится и половина коллектива.
– А вторую половину куда? Я же не могу выбросить людей на улицу.
– Хорошо. Вы уже десять лет отработали сверх государством установленной меры. Дай вам Бог здоровья, но случись вам уйти, вы можете сказать: «Вот это моя собственность»?
– Конечно, нет, как и любой наш работник. У нас общая собственность.
– Вы думаете, такое может продолжаться бесконечно долго?
– Если сознательно не губить крестьян, то коллектив будет жить. В прошлом году у нас рентабельность составила 37 процентов. (Напомню тебе, значит, каждый рубль принес 37 копеек прибыли). А что покажет 2005 – не могу сказать. Цена дизельного топлива в два раза выше, чем молока, и в восемь раз, чем фуражного зерна. Хотя бы по нолям выйти, и то хорошо.
– Тамара Фоминична, ваше хозяйство привлекательное, к нему могут проявить интерес деловые люди, просто купить.
И она рассказала почти юмористическую историю о том, что приезжали ребята с деньгами, предложили сотрудничество, а когда дело дошло до оформления юридических документов, внесли дополнение: вот они трое образуют акционерное общество, а все колхозники свободны. Терешенко еще не поняла, говорит, давайте их переводом в новую структуру. Парни смотрят на нее, и понять ничего не могут:
– Так вы думаете, мы с этим колхозом возиться будем?
– Ах, так! Тогда, ребята, вон Бог, а вот порог.
Они потом ей звонили и шутили:
– Эх, Тамара Фоминична, надолго вы отбили у нас любовь к сельскому хозяйству!

На фоне развивающихся агрофирм и комплексов «Победа» смотрится скромно, но понемногу приобретает новую технику, сейчас вот монтируют доильное оборудование фирмы «Де Лаваль». Председатель Терешенко полна планов, даже контору основательно ремонтируют.
Я уезжал из Неволино под вечер, возвращались с пастбища коровы с молодняком, телегами и тележками мужики везли с полей солому, во дворах жгли сухие листья, и пахло детством, оттого настроение грустное.
Неожиданно Тамара Фоминична тихо сказала:
– У меня все животноводческие помещения сохранены, все работники, и скотники, и доярки. Иногда подумаю: а вдруг что-то изменится, государство все сделает, чтобы развести скот. А у меня уже все готово.

Я не буду больше ничего писать, чтобы сохранить вот эту грустную и одновременно оптимистическую ноту, суть характера русской женщины, волею судьбы ставшей руководителем и несущей свой крест, пока хватит сил.            

Прощаюсь.



























ЖИТЕЙСКОЕ ДЕЛО
ИВАНА ШАРАПОВА

Иван Гордеевич Шарапов.
Родился 10 сентября 1946 года в селе Первое Песьяново, Ишимского района.
Окончил местную школу и Омский строительный техникум.
27 лет проработал прорабом совхоза «Песьяновский».
С января 1993 года руководит ТОО, СПК, ЗАО «Песьновское».
Депутат Ишимской районной думы.
Женат. Имеет двоих детей и четверых внуков.

 
Дорогой мой товарищ,
как я рад, что ты вовремя вспомнил обо мне и наших общих земляках. Я пишу эти записки чуть не с колес, едва отдышавшись, потому что столько новых впечатлений разом я не получал уже давно. Заметь, это в краях, изъезженных и исхоженных по всем направлениям. Не перестаю восхищаться народом нашим и нашей сибирской природой. Перед тем, как рассказать тебе об очередном моем герое, позволь отвлечься и нарисовать картинки исключительные.
Ты помнишь, что в наших местах очень много названий озер и поселений связано со словом Песьяное, и только в дорогом моему сердцу Казанском районе есть откровенное Песчаное. Согласись, мы никогда этим и не интересовались, а тут завели меня дороги в село Первое Песьяново, Ишимского района. Ну, коли есть первое ищи и второе. И точно, в другом краю района живет Второе Песьяново. А это – просто чудо природы. В стороне от трасс и трактов лежит озеро, конечно, Песьяново. Говорят, еще екатерининские самоходы с самых западных окраин России основали здесь деревни. Конечно, такое озеро они обойти не могли, выстроили улицу на его берегу, так она его и обнимает. В озере рыбы немерено, сенокосы – литовку не протащить, в лесу грибов и ягод всяких – на брюхе наберешь. Нынешней осенью груздей и опят было – прорва, по шесть мешков на «Ниве» привозили, сам видел.
Порылся я в словарях, оказывается, песьяники – почти те же песчаники, только там песка мало, Даль так и отмечает: «несколько песчаный».

Так вот, 10 сентября 1946 года в этом селе родился мальчик, конечно, Иван, а по отчеству гордо: Гордеевич. Отец его, хвативший через край крупповской стали, едва одолел послевоенную дюжину лет. Мама с горя лишилась движения. И в одиннадцать лет стал Иван Гордеевич главой семьи, в которой еще две сестренки да корова. Семилетняя Люба научилась доить.
Прости меня, я не могу спокойно писать об этом. Родина наша дорогая, она всем в то время помогала, она какие-то покаянные деньги выплачивала сомнительного происхождения жертвам, и не видела, что на крыльце ее дома сидели голодные дети. В годы советской власти об этом старались не писать и не говорить, а теперь тем более бесполезно. Но пусть хоть строкой памяти детскому терпению останется эта запись.
Фамилия моего нового героя громкая, Шарапов, она стала знаменитой после известного фильма с участием Высоцкого.
– Меня все спрашивают, а нет ли рядом Жеглова, – смеется Иван. – Нет, говорю, хотя порой ой как нужен!
Родились мы почти день в день, детство похожее, полусъедобными травами кормились, всеми ветрами обдувались, дождями и росами мочены. Может, потому разговор вышел на редкую для первой встречи лирическую, грустную тональность. Иван, видимо, не часто доверяет сокровенное чужим людям, он совсем не похож на строгого начальника, вроде застенчив, одет скромно, на телефонные звонки, которые явно мешают, отвечает обстоятельно, хотя понимаю, что дело копеечное.
Всем троим ученикам школа помогала собраться к новому учебному году, выдавали книжки, тетради, сумки, валенки с телогрейками. Странно, хорошо учились, Иван особенно любил математику, задачи решал влет, ему большое будущее предназначалось, если бы не война.
Вместо этого – ранний подъем в пять утра, чтобы со скотиной управиться, сварить чугунок щей на день, воды натаскать с озера. Он хлеб сам стряпал, и когда сейчас, стряхнув нахлынувшую слезу, говорит, что знает цену хлеба с десяти лет, это отнюдь не значит, что он в рублях и копейках ее помнит. В слезах бессильной мамы и своих собственных, в счастливых улыбках сестренок, когда хлеб удался, и им перепала горбушка.
Он и сейчас, когда вроде и нет особой необходимости, в пять утра уже на ногах. Жена Тамара Ивановна зовет его жаворонком, а он от великой нужды в детстве так рано зачирикал, да и не отвыкнет, теперь уж точно – никогда.
При всех скромных достатках Иван поступил в Омский строительный техникум, учился легко, когда на диплом вышел, решил школу спроектировать. Ему говорят, что для зачета туалет на два очка – самое милое дело. Он задумал школу и воплотил ее на семи ватманских листах, защитился блестяще, получил рекомендацию на строительный факультет института. Но – надо было подтягивать сестренок, все бросил, вернулся в родное Первое Песьяново.

В это время здесь был крупный совхоз, которым руководили крупные директора, это золотой фонд советского агропрома, но памятников им я что-то не вижу. Первым его начальником стал Ион Андреевич Войтинцев, я знал его по Казанскому району. Это не директор, а командир, роста был небольшого, голос хриповатый, но сказал – отрезал, в землю заройся, а выполни. Его сменила Анна Семеновна Любина, тоже толковый и жесткий руководитель. Так что Иван Гордеевич с молодых ногтей попал в ежовые рукавицы. И без того не избалованный жизнью, он быстро понял, как надо выполнять поручения, как организовывать работу строительного цеха, который ему поручили возглавлять.
Это 1964 год, в стране смена Генсеков и смена ориентиров. Сельскохозяйственное производство решительно модернизируется, для строительства наступают золотые времена. Прораб совершенствует технологию изготовления кирпича на местном заводике, который после переделки стал выдавать до полумиллиона штук кирпича. Основательно переделывают пилораму, потому что ей предстоит перерабатывать весь лес, который совхоз будет заготавливать в северной тюменской тайге.
Это тоже было только самое начало самостоятельной заготовки деловой древесины. Должен тебе сказать, что не все так просто, поехал и пили себе, сколько хочешь. Ты же помнишь, что социализм – это прежде всего учет. Потому надо было в облплане добиться фондов, наряда, потом поехать в леспромхоз, повстречаться с теми людьми, кто непосредственно отводит лесосеки, по-нашему – деляны, может быть, и угостить, дальше этого дело не шло. Потом вернуться домой, сформировать бригаду из трезвых и надежных мужиков, скомплектовать технику, снабдить людей продуктами на две первые недели, а потом колонной машин, специально оборудованных под лесовозы, идти за товаром. Так вот, этого красного леса молодой прораб заготавливал по две и более тысячи тонн за сезон.
– Как-то подсчитал на досуге: не менее пятидесяти тысяч кубов леса притащил в совхоз.
На пилораме все распускалось на доски, тес и бруски, и из этого благодатного материала мужики в собственной столярке готовили оконные и дверные блоки, пола, потолки. Собственные материалы удешевляли стоимость объекта, и, когда строительство подходило к концу, прораб гордо нес директору расчеты по экономии средств. Директор отщипывал крохи на премирование изобретательных специалистов.
Как всегда, у нас не все срасталось: строить надо много и быстро, а индустрия не развита, мощностей не хватает. Как выход из положения, появился хозяйственный способ строительства. Тут надо бы тоньше разобраться, дело не просто в том, что строит само хозяйство, а еще и по¬-хозяйски строит, с экономией, с выгодой, как самим удобно, потому что и проекты, чаще всего, рисовались уже под строящиеся объекты.
27 лет строил Шарапов родной совхоз. В хозяйство входило тогда много деревень, их названия навевают тургеневские мотивы: Бурлаки, Речка, Красивое, Латынцево, Екатериновка. В каждой деревне ставили фермы, потому что было полно скота, теплые стоянки для тракторов, а еще магазины, медпункты. Школу Иван построил, очень похожую на ту, что проектировал. И до пятнадцати квартир в год сдавали. Это пятнадцать новоселий, как минимум, пяток свадеб. Жить собирались.
– Всегда говорю: если туалет криво поставлен, это моя вина, как прораба, но если в совхозе хоть что-то хорошо построено, признайте, что и тут без меня не обошлось.
За хозспособом тянется еще одна легенда, что директора и прорабы завышали объемы работ, переплачивали наемным бригадам и с этого имели хороший куш. Причем, как водится, в грехах обвиняли всех поголовно, и это было правилом хорошего тона. Всю документацию и фактическое выполнение постоянно контролировали финансовый отдел райисполкома, управление сельского хозяйства, отдел борьбы с хищениями социалистической собственности (ОБХСС МВД).

К прорабу вошли сразу шесть человек во главе с человеком в хромовых сапогах и при кокарде, который тут же, в полном соответствии с профессионализмом и общей культурой, ласково спросил:
– Ну, что, Шарапов, допрыгался?
Шарапов растерялся:
– Почему? Да я и прыгать вроде не умею.
– Ничего, у нас научат! – пообещал представитель вечно оптимистичных  правоохранительных органов.
Несколько дней дотошной работы всех шестерых ничего подозрительного не обнаружили. Ты думаешь, кто-нибудь извинился? 

Следующий этап жизни и деятельности нашего героя нуждается в специальном комментарии. Ты как раз уезжал из Сибири, когда здесь началась работа по ликвидации неперспективных деревень. Дело прошлое, но я со своими несколько старомодными взглядами на советский период нашей истории, считаю, что это была огромная политическая ошибка партии. Ее руководство пошло на поводу у небольшой группы экономистов (Заславская, Аганбегян и пр.), которые доказывали, что маленькие деревни, которых была тьма в России, мешают продвижению к коммунизму, в ногах путаются.
Я служил в то время в партийных органах и могу утверждать, что подобные подходы не просчитывались, никто не занимался прогнозами, хотя бы в экономической части этой пресловутой программы. О социальных, демографических и чисто национальных последствиях, которые честные писатели позже называли трагедией, не думал никто: и те, кто знали, и те, кто обязан был знать.
Мы ничего не научились делать так быстро и успешно, как ликвидировать, я еще буду иметь возможность тебе это показать. И Шарапов разрушал то, что создавал. В неперспективных деревнях прикрыли школы, медпункты, клубы, потом вывезли скот. А народ разъехался сам. Скот повезли на мясокомбинаты, потому что рекордные сроки ликвидации не позволяли построить дополнительные помещения в перспективных селах, да и квартир не было, чтобы остановить хотя бы наиболее достойных работников. В совхозе «Песьяновский» после первой перестройки из 5, 5 тысячи голов скота осталось меньше половины.
– Проблема-то была, действительно, расстояния между деревнями большие, дорог нет, а без них жизнь плохая. Дороги надо было строить, а не деревни рушить. Проблему не решили, а ликвидировали, с кровью.

Когда началось последнее (?) реформирование сельскохозяйственного производства, Шарапов попытался образовать из своего строительного цеха кооператив. Не дали. Никто не объяснял причин, но в регистрации отказали. Слабеющая власть еще могла выговорить слово нет. А напрасно, могли бы иметь сегодня приличную строительную организацию, умеющую делать все, что надо крестьянам, по самым доступным ценам.
После отказа Шарапову, как и всем остальным, ничего не оставалось делать, как идти на очередное собрание по выборам председателя товарищества с ограниченной ответственностью, так к тому времени называлось то, что осталось от совхоза. Шел январь 1993 года, самое жуткое время для села. Они сидели в плохо протопленном доме культуры и ничего не понимали в тех перспективах, которые им рисовал очередной уполномоченный. Когда началось выдвижение кандидатур на должность председателя ТОО, в числе пяти назвали и Шарапова. Трое взяли самоотвод. Он прикинул: откажусь – завтра надо сниматься и уезжать. Уезжать не хотелось, потому сказал: голосуйте. Его избрали.
Сформулировать свою задачу на ближайшее время ему помогла сама жизнь: кто-то прибежал и сказал, что разбирают ферму и гараж. Шарапов при каждом удобном случае говорил, что мы должны сохранить максимально, что еще осталось. Самое главное – животноводство, без него деревне не жить, но не было другого выхода, и пускали под нож корову, чтобы купить солярку для посевной или рассчитаться с Чубайсом за электроэнергию, выработанную на электростанциях – вчерашних ударных комсомольских стройках.
С посевными площадями пришлось разбираться основательно, потому что при советской власти пахалось и засевалось все, что могло дать хотя бы несколько центнеров зерна, стране в те годы был нужен хлеб, о цене не думали. Теперь пришлось оставить малопродуктивные земли, сеяли только там, где можно получить урожай.

Тебе покажется странным, но власть всякий раз выводила из-под банкротства слабеющие структуры, вот и ТОО Шарапова тоже подошло к финишу. Тогда полсотни его единомышленников регистрируют закрытое акционерное общество «Песьновское» и начинают потихоньку перекупать имущество обанкротившегося ТОО. Не Иван это придумал, схема работала по всей стране. Агонии не хотелось никому, а более разумного решения государство не предлагало.
– Только начали мы выправляться, как в 2002 году случился обвал цен.
И опять пояснение. Обвалились, то есть, упали ниже некуда цены на продукцию сельского хозяйства, а на все, что необходимо, чтобы ее произвести, цены взлетели. Это обвал или по-другому называется?
Шарапов пошел к главе района Владимиру Ковину, может, не столь как к главе, сколь как к земляку. Ковин тоже родом из Первого Песьянова, и Шарапов справедливо полагал, что ему не безразлична судьба села и земляков. Предложение Шарапова было из категории крайних мер, потому Ковин предложил еще раз подумать и все взвесить.
Дело в том, что, когда создавалось ЗАО, по существующему порядку, контрольный пакет акций получил руководитель. А теперь давай порассуждаем с точки зрения сегодняшней морали. Имея юридически оформленное право на половину собственности, директор совершенно спокойно мог продать эту собственность, положить деньги в карман и отъехать хотя бы до Тюмени. Я консультировался, это возможно. Что делает Шарапов?
Он идет в фирму «Агросоюз», отдает ей пакет акций, потому что без права собственности новые инвесторы рубля не дадут, и становится исполнительным, а не генеральным директором своего ЗАО.
«Агросоюз» за два года очень крепко поддержал хозяйство. Купили пять зерноуборочных комбайнов «Дон», трактор МТЗ, новосибирский культиватор АПК, стерневые сеялки – всего на двадцать миллионов рублей. В пятом году весной и летом все было сделано, чтобы получить по тридцать центнеров зерна с гектара. Шарапов каждый день объезжал поля, хлеба стояли хорошие. Накануне начала жатвы, в ночь на 18 августа, треть посевов выхлестал град. Не просто побил, уложил на землю, а именно выхлестал, не оставив крестьянам даже надежды. Загнали потом на эти поля комбайны, намолотили с горем пополам по шесть центнеров. Все это снизило урожайность по хозяйству до 22 центнеров, а это уже ниже среднерайонной.
Партнеры согласны развивать животноводство. Сегодня осталось только 175 коров, к концу года будет двести, да прикупить бы десятка два высокопородных, пока бюджет поддержку оказывает.
В условиях самообеспечения бюджета района важна еще одна деталь: ЗАО «Песьяновское» как объект налогообложения, осталось в районе, и все платежи поступают в местные бюджеты. В четвертом году хозяйство выплатило один миллион рублей.

За годы работы прорабом Шарапов построил еще один поселок вокруг озера, так что старое село и поселок Центральный, а официально Заозерный, взяли озеро в окаем. Я сквозь проехал все это диво, тут старинные, настоящие дома есть, и новые постройки интересные. А озеро заросло, почистить бы его, красота-то какая!
Оставшиеся населенные пункты после набега борцов с бесперспективными деревнями тоже потихоньку сворачиваются. Еще одна кампания по ним прошлась, называется оптимизация расходов на содержание социальной сферы. Например, в деревне сорок человек, а медик положен только на пятьдесят – медика не будет. Ну, и дальше в таком же духе. Так что в перспективе, и Иван Гордеевич с этим согласен, останется одно село – Первое Песьяново. Едва ли есть смысл присваивать статус поселка тому, что называется Центральный. 

Мне трудно понять, почему он рискнул идти на выборы в депутаты районной думы. Уж лучше не выдвигаться, чем проиграть, а пролететь он мог запросто, потому что даже при   его челоколюбстве в силу целого ряда объективных причин многим людям причинил неприятности. Когда переходили в ЗАО, количество работающих сократили почти вдвое, и он, генеральный директор, не мог сослаться на кого-то, он признавал: да, это мое решение, и ты знаешь, почему. Избирателей на округе девятьсот, с каждым за долгую уже теперь жизнь были отношения, и не всегда радужные. Но за него проголосовали.
– Люди же все правильно понимают, если объяснить. И прощать умеют, и верят, если не подводишь.
Пока ходил на встречи с избирателями, которые больше напоминали рабочие собрания, записал двенадцать наказов, как в старые времена. Кое-что делали своими силами. Тут интересная особенность, водопровод подает воду только для хозяйственных нужд, для питья пользуются колодцами, а их время от времени надо ремонтировать. Неловко по такому пустяку идти в район, нашли людей, наладили.
– А вот крышу дома культуры просто так не перекрыть, пришлось обращаться к властям. И этот наказ закрыт. А тут приходит бабушка Осавлюк, мужа недавно похоронила, домик некому подремонтировать. Зашел, посмотрел: ремонта тысяч на тридцать. Опять районный бюджет помог.

Уже на 2006 год договора аренды земельных паев будут оформляться по документам на право собственности, выданным регистрационной палатой. Шарапов за голову держится: у него очень много таких, кто в свое время не оформил свидетельства на землю, а теперь, как говорят чиновники, поезд ушел, паев не будет. Причем, в таком положении оказались не только малограмотные старушки, но и учителя. А закон обратной силы не имеет. Найдутся ли энтузиасты вернуть на время это право, чтобы люди не лишились порой последнего куска хлеба – сомневаюсь.
Как-то само собой выходит, что в сложнейших условиях существования деревни разговор с руководителями выходит на уровень «если бы президентом был я», ну, не в столь откровенной форме, хотя решения порой предлагаются именно государственные. Вот и Иваном Гордеевичем о том же, что надо крестьянину, чтобы жилось чуть лучше?
– А ты думаешь, много надо? Да нет! Только скажите мне сейчас, что, сколько и по какой цене закупите в будущем году. Как бы государственный заказ. Государство должно создавать свои резервы, вот и подключите Шарапова. А все остальное я на рынок вынесу, там – как Бог даст. И наведите порядок с ценами, нельзя же так! За килограмм солярки надо отдать десять килограммов зерна, вот сейчас, в октябре. Из двух литров нашего молока переработчики делают три и продают вдвое дороже, чем нам платят за цельное.
В соседнем Казахстане существует дотация на топливо, использованное на плановый посев и уборку. Говорят, по итогам пятого года и у нас в области будут возвращать по пять рублей, и это хорошо. При наших объемах около миллиона. Двадцать процентов затрат на минеральные удобрения восстанавливают, правильно, но цены на удобрения какие!
И далее он поражает меня глубиной наблюдений и истинно философскими заключениями.
– В нашей области действительно, кое-что делается, но это точечная поддержка, разовая, системы же нет. Сменись завтра губернатор, придет другой, который еще меньше в сельском хозяйстве понимает, сколько времени потребуется, чтобы он проникся нашими заботами? Нужен государственный закон о сельскохозяйственном производстве. Почему его до сих пор нет, хотя есть закон об охране белого медведя!?
– Я, когда работать начал, зарплату стал получать, деньжонки водились. А сестренки совсем еще дети, прибегут: «Брат Ваня, дай на конфетки!» Иной раз дашь, а другой и откажешь: некогда мне с вашими хотелками. У нас в сельском хозяйстве что-то похожее наблюдается.
Заодно поговорили о курганцах, там дела совсем плохи. Вот как мало надо русскому человеку, плохо живет, плачет, вышел из дома, посмотрел, а у соседа еще хуже, вернулся: ладно, у меня еще терпимо, жить можно.   
Лет десять назад он построил новый дом. Кто-то из друзей посоветовал сделать высокую крышу с мансардой. Иван отказался: столько проблем кругом, а я тут с мансардой выкачу. Больше того, дом до сих пор не обшит. Жена недавно снова с этим разговором пристала, пообещал, что к своему шестидесятилетию приведет дом в порядок.

Еще раз перебираю все, что мы говорили и что помимо этих разговоров знаю о Шарапове. Такая простая жизнь, без взлетов, без падений, без подвигов и проступков. Она наполнена каждодневностью, желанной работой, любимой семьей, а это, поверь мне, дороже случайных удач.
– Самое большое для меня счастье, когда за одним столом соберется вся наша большая семья: братья, сестры, все с детьми, с внуками.
И он легонько сбрасывает непрошенную слезу слегка расслабившегося мужчины.               
У меня тоже глаза влажные, я не помню, когда все родные собирались вместе. Только тут и
нахлынуло…

Прости за грусть.
















КРЕСТЬЯНСКАЯ СТЕЗЯ
ВИКТОРА ЧЕРНЫШЕВА

Виктор Иванович Чернышев.
Родился 3 декабря 1958 года в селе Новое Травное, Ишимского района.
Окончил местную школу и Ишимский сельскохозяйственный техникум.
После службы в Советской Армии работал в Гагаринской «Сельхозтехнике» – мастер, начальник цеха.
В 1989 году перешел в систему автосервиса, создал собственную станцию технического обслуживания.
С 2002 года – председатель СПК «Нива».
Женат, имеет двоих детей.

 
Очень рад очередному нашему общению, хотя и письменному.
Продолжаю хронику крестьянской жизни.

Всякий раз встречи с людьми среднего возраста, которые начинали работать в те давние советские времена, вызывают у меня болезненное чувство тоски по прошлому. Из всего минувшего мне, по разумным соображениям, следует сожалеть только о молодости, а меня волнует даже рассказ о «Сельхозтехнике», предприятии, какие были в каждом районе, и в нашем тоже. И работали там замечательные люди, и руководили ими просто символы тех лет. Один Герой Труда казанский Ратушняк чего стоил.
Вот и в Гагаринской «Сельхозтехнике», которую механизаторы в своем кругу называли ремзаводом, было немало интереснейших людей. Мне про них пытался рассказывать Виктор Чернышев, который пришел на производство в 1980 году после армейской службы, а до того окончил сельскохозяйственный техникум, так что диплом механика имел. Но его рассказ – игра в одни ворота или разговор с глухим: я же не знаю и знать не могу этих людей, но поддакиваю и соглашаюсь в оценках, потому что через это ятнее проступает сам Чернышев, который в эти дни интересует меня больше кого-либо другого.
Ты, наверное, тоже помнишь из истории нашего края, что центр так называемого кулацко–эссеровского мятежа, а, по нынешней классификации, крестьянского восстания 1921 года против коммунистов приходился на наши места, и село Новое Травное было не последним в этом деле. Вспоминаю лишь для того, чтобы подчеркнуть, что, видно, неплохо жили здешние крестьяне до большевиков, коль не захотели перемен. Многое изменилось, но гены сохранились, и часто в биографиях ишимских знаменитых крестьян я нахожу место рождения: Новое Травное.
Вот и Виктор Иванович родился тут же, в колхозе имени Ленина практику как будущий механик проходил, но не вернулся из армии, как следовало бы родовому крестьянину. Тут, дорогой ты мой, вмешалась любовь. Нас с тобой, как и всех парней, тоже провожали, но давай признаемся, что дождались не всех, и мы с тобой в это число входим. А вот Виктора дождалась, после окончания института Нина Михайловна уже работала в Гагаринской школе, куда, скинув шинельку, и отправился демобилизованный жених. В осенние дни пятого года Чернышев поговаривает о январской серебряной свадьбе.

Предприятие с радостью приняло молодого механика, и он сразу получил назначение мастером в цех по ремонту тракторов «Кировец», или К–700. Это самое начало восьмидесятых годов, в сельское хозяйство широкой волной поступают принципиально новые машины – тяжелые колесные тракторы Ленинградского Кировского завода. Ты помнишь, как отбирались механизаторы для подготовки к работе на новых машинах, как мы их встречали – могучие, красивые, маневренные. Они чудеса творили на вспашке зяби, вздымая за сезон до тысячи гектаров своими семикорпусными плугами.
Ты помнишь нашего незабвенного первого секретаря Казанского райкома Кныша. За год до его ухода я издал книжку воспоминаний, где он, в частности, говорит: «Чтобы купить трактор К–700 в советское время, руководитель, если у него нет денег, берет десять–одиннадцать бычков с откорма, везет на мясокомбинат и покупает трактор. Сейчас этот трактор особо ничем не отличается, но стоит уже двести бычков». Хочу подчеркнуть здесь тогдашнюю доступность новой техники, ее массовое поступление в хозяйства и, соответственно, большую загруженность ремонтного предприятия.
Первые месяцы Виктор занимался проведением технических уходов на тракторах в колхозах и совхозах, была такая необходимость, потому что не везде работали специалисты, не всегда имелось необходимое оборудование. Когда графики обслуживания выдерживались, трактор работал устойчиво, но ремонтов все равно хватало.
– Это была сильная и очень нужная для села машина, – рассуждает Виктор. – Но она оказалась не доработана, сырая, проколы случались то тут, то там.
Оказывается, первое время Гагаринская «Сельхозтехника» была базовым предприятием завода–изготовителя, инженеры–испытатели изучали трактор в работе, тут же выдавали задания конструкторам по устранению недостатков. К сожалению, эта практика была быстро прекращена, и Виктор, став мастером цеха ремонта «Кировцев», полной чашей хлебнул последствий всех конструкторских и инженерных недоработок.

В этом цехе начался новый уровень отношений его с земляком, одноклассником старшего брата, хорошим парнем из соседней деревни Кислое Сашей Майером. Александр к тому времени был начальником цеха ремонта тракторов. Потом его перевели в цех ремонта двигателей, а Виктор стал начальником здесь.
С ремонтом получалось далеко не все, и причина не только в квалификации кадров, в дисциплине, в условиях эксплуатации. Порой причиной поломки становилось элементарное отсутствие смазки, плохой крепеж. Но очень часто ставили в тупик ситуации, когда все сделано, как надо, а трактор возвращают после ремонта с поломкой: брак! Его бесила беспомощность, он своими руками вместе с рабочими перебирал злополучную коробку перемены передач, все отлаживали, ставили на место, сдавали хозяйству, а утром знакомый «Кировец» уже поджидал у проходной.
В областной газете появилась разгромная статья о плохой работе гагаринских ремонтников, и рисунок трактора, который упал на колени, едва миновал проходную предприятия. Все было правдой, но обида душила: что же делать?
Знающие люди поговаривали о конкуренции гагринцев с тюменцами, их предприятие тоже специализировалось на ремонте «Кировцев», говорили и о том, что причина неустойчивой работы коробки перемены передач тюменцами устранена. Чернышев едет к коллегам, приходит в цех. Начальник встречает его недружелюбно, достает из стола газету с критической статьей:
– Знаю, что не получается у вас с коробкой. Ищите причину сами, нам тоже никто не помогал.
– Как? Вы мне ничего не скажете?
– Нет. И в цехе находиться не разрешу.
С тяжелым сердцем уходил Виктор. Что это за товарищество получается, если секреты от своего же брата рабочего?
На проходной к нему подошел немолодой уже мужчина:
– По коробке причину ищите в пружинах фиксаторов. Я слышал, что в Соколовке, в Казахстане, тоже к такому выводу пришли и теперь проблем не знают.
Они пожали друг другу руки.
Под нажимом ремонтников завод внес конструктивные изменения. Потом стали поступать новые модефикации семейства «Кировцев». Девять лет Виктор занимался организацией их технического обслуживания и ремонта. А потом вдруг вместе с Александром Майером, который был уже главным инженером предприятия, они увольняются и идут работать на станцию обслуживания автомобилей.

Впрочем, как теперь вспоминает Виктор, автомобили их интересовали давно. На станции они старались освоить навыки работы с кузовным металлом, приемы его рихтовки. А через два года построили свою станцию и начали работать самостоятельно. Благодаря нашим дорогам, нашим автомобилям и нашим водителям, без работы они не страдали. Со временем построили цех покраски. Я было поинтересовался, что, очевидно, делали по последнему слову техники, на что Виктор заметил:
– По последней своей мысли все делали. Мы не покупали оборудование, это очень дорого. Мы изучали аппараты и создавали улучшенные варианты. Технологически нужна система вентиляции воздуха, нужен прогрев автомобиля до ста градусов после покраски отечественными красками. Умный пульверизатор нужен. Вязкость и температура краски. Все делали и вычисляли сами.
Станция быстро завоевала авторитет среди пострадавших водителей, заказы поступали постоянно, штат специалистов увеличился до восьми человек. Честные отношения с клиентом, профессиональный ремонт и покраска на любой вкус – живи и радуйся.
Помнишь, я говорил о генах. Виктор и сам, наверное, до сегодняшнего дня не догадывался, что это именно генетика, так долго не признаваемая советской наукой и объявленная продажной девкой империализма, сыграла с ним и его другом Сашей такую шутку. Оторвать мужиков от налаженной работы, снять с накатанного пути и бросить в деревню Кислое, где жили Сашины братья и родители, и где дела в крестьянской ассоциации пошли совсем плохо.
Конечно, земляки знали, что у Саши и Виктора работа идет хорошо, знали, что оба они механики, сельское хозяйство помнят. Видели, что организовать, спросить оба могут. Потому обратились с прямой просьбой: «Приходите и руководите». Знакомая фраза? «Прииди и володей нами!» – это из русской летописи.
Понятно, что не с восторгом ринулись ребята на новый участок. Договорились, что Виктор в основном остается на станции, а Саша вникает в деревенские проблемы. Об объединении бизнеса речи не было. Александра избрали председателем ассоциации крестьянских хозяйств, хотя ни гектара земли, ни тракторной гусеницы за ним не числилось.    

Деревня Кислое когда-то была бригадой колхоза имени Ленина, когда началось реформирование, тут с точностью один к одному выполнили рекомендации идеологов нового преобразования деревни. Тебе не надо лишний раз напоминать, что в то время моднейшим был тезис, провозглашенный не совсем трезво мыслящим вождем: разбегайтесь и объединяйтесь на новых условиях! Причем, это в равной степени относилось как к республикам Советского Союза, так и членам коллективных хозяйств. Вот они и вышли из колхоза и объединились в ассоциацию крестьянских хозяйств «Нива». Звучит, конечно, приличней, чем колхоз, но техника изнашивается так же быстро, а новой никто не предлагает. Оказывается, надо покупать на свои деньги. Когда уже и не только купить – ремонтировать не на что стало, крестьяне обратились к землякам.
– Революции мы там не делали. Представь себе: полторы тысячи гектаров земли, два сцепа сеялок, пять комбайнов с шириной захвата жатками двадцать метров. Мы собрали еще два сеятельных сцепа, это уже в два раза сокращает время на посевной. Купили четыре подержанных комбайна. Четырехметровые жатки заменили шестиметровыми, производительность увеличилась в два раза. Все шло нормально, но неожиданно ушел из жизни Саша Майер.

Я никогда его не видел и не знал их отношений, но согласись, не надо много ума, чтобы понять, как близки были эти мужчины, рожденные одной местностью, учившиеся в одной школе и одном техникуме, работавшие на советском производстве и создавшие совместный бизнес. Саши не стало в 48 лет. Виктор еще не принял решения, когда мужики из «Нивы» сказали, что именно он должен заменить Сашу. Виктор понял, что не может поступить иначе. 22 февраля 2002 года он стал председателем созданного на базе ассоциации сельскохозяйственного кооператива с тем же названием – «Нива».

Должен тебе пояснить, что Ишимский район имеет хозяйствующие субъекты, как теперь говорят, всех мастей и категорий, разрешенных законом. Наверное, рассказы о крупных производителях мяса и молока важны и значительны. Но не только ими живет район. Здесь есть небольшие, не очень заметные производства, на которых работают десятки и сотни людей, которые в ближайшем будущем ничем, видимо, не удивят аграрную общественность. Но удивительно уже то, что они живут и работают, решают свои проблемы и пытаются найти свое место в тесных рядах современного рынка. Потому, дорогой друг, я так много страниц уделяю именно таким хозяйствам, таким руководителям. Они не второй сорт, они не изгои, но они напоминание власти, что аграрную политику нельзя формировать у карты Российской Федерации, какого бы крупного масштаба она ни была.

Четвертый сельскохозяйственный год заканчивает Виктор Чернышев в роли руководителя. Немножко странно, что он до сих пор часто говорит: «Мы с Сашей». Они сумели запустить красноярскую сушилку зерна, не самое современное производство, но она на первых порах помогала выдавать на паи своим землякам сухое зерно. В одном бывшем колхозном ангаре сделали пол, второй перекрыли железом, чтобы в обоих можно было хранить зерно. Вместимость – 1.200 тонн, но этого мало, потому что только в пятом году, крайне неблагоприятном, намолотили более трех тысяч тонн зерна. Поэтому в округе подыскали еще два ангара, перевезли, смонтировали, мощности хранилищ выросли до 2, 5 тысячи тонн.
Конечно, и у меня возникает вопрос, не будет же Чернышев ссыпать все зерно под крышу и держать до весны? В ответ услышал, что вполне возможно, придется и держать, потому что с ценами не все ясно. В уборку пятого года, когда дожди заливали и зерно из-под комбайнов можно было выжимать, приходилось везти на комбинат хлебопродуктов. Правда, успели установить еще одну довольно оригинальную сушилку, передвижную, но установили ее так, что она работает в потоке. В яму ссыпается зерно, подается в сушилку, обрабатывается и поступает для охлаждения на стол стоящей рядом красноярской сушилки. Такой комплекс ни одному японцу не придумать. Спасли около 400 тонн зерна.
Когда я слышу о подобных изобретениях из ничего, вспоминаю истину, что самое вкусное блюдо придумал голодный человек.
На комбинат все-таки пришлось отправить пятьсот тонн ячменя. Часть уже продали, почти по себестоимости, остальное надо реализовать как можно скорее. Дело в том, что комбинат за все услуги, включая хранение зерна, предъявляет счет, и через месяцы затраты на хранение уже могут не перекрыться при реализации, такая тишина на зерновом рынке!
Чернышев большие надежды связывает с газификацией деревни Кислое, тогда и на их хозяйственные объекты подойдет газ. Наконец-то, можно будет обогреть зимой тракторную мастерскую, которая все еще отапливается дровами. Перевод сушилки на газ обещает не только большие удобства, но и солидную экономию. И хотя сушка на импровизированном оборудовании, подобного которому нет не только в Ишимском районе, но и во всей округе, обошлась дешевле обращения к комбинату хлебопродуктов, все равно это дорого. А возвращаться к электроэнергии – лучше вообще не выходить в поле.
На старом колхозном мехтоке восстановили первичную подработку зерна, агрегат делает до трехсот тонн с день. В Кислом давно заведен такой порядок: ни одного килограмма зерна не должно оставаться в ночь под открытым небом, все должно быть прибрано. В страду работают световой день, ночью тишина.
Если идет подработка зерна к отгрузке, в бункере мехтока остается до сорока тонн, как раз, чтобы загрузить подошедшие два «камаза». Пока они ходят на элеватор, очередные сорок тонн накопятся в бункере. Этот порядок Чернышев называет нормальным, говорит, что не хуже, чем у людей.
Такая экономика, я бы назвал ее «на грани возможного», заставляет считать рубли и обходить тысячи. Скажем, чем не заманчив так называемый лизинг, по-русски сказать – продажа техники в кредит. Но условия лизинга, про всех его положительных факторах, отталкивают такие хозяйства, как «Нива». Они не могут надеяться на чудо, а вот опасаться взлета одних и падения других цен должны. Виктор предлагает простой расчет: зерноуборочный комбайн «Дон» стоит 3, 5 миллиона. Из всего собранного зерна, даже в удачный год, он может продать полторы тысячи тонн. При самом удачном расположении звезд этой суммой можно закрыть приобретение обновки, но тогда остаться без зарплаты, без топлива, без запчастей. Потому возникает у Чернышева фраза, которая может быть повторена десятками его коллег:
– В рамках нынешней ценовой политики мы вне ее и варимся в собственном соку.
Возвращаясь к «Дону» и возможности его оформления в лизинг, Виктор грустно улыбается:
– Даже если потянем платежи, один комбайн революции в хозяйстве не сделает, а мы пять лет будем повязаны по рукам и ногам.
Потому – живут по средствам. Что это значит в условиях современной деревни, думаю, тебе надо дополнительно разъяснить. Никаких покупок новой техники, использовать только вторичный рынок. Так появились комбайны, тракторы Т–150 и «Кировец», о прицепном инвентаре не говорю, его часто сбывают передовые предприятия. Это жесткая экономия в заработной плате.
Я тщательно избегал постановки этого вопроса в рублях, понимая некую бестактность, но Виктор подробно рассказал о действующей системе оплаты труда, в основе которой старый колхозный принцип: до окончательных итогов живем авансом, а по окончании года садимся и делим, что заработали. Причем, делим и с учетом будущей посевной, подготовки техники, закупа удобрений. И заработной платы.
Многие живут своим домашним хозяйством, держат по паре коров, свиней. Один рабочий вообще заработанное выбирает зернофуражом и дома содержит свиноферму, он решил, что заработок, превращенный в мясо, ему выгоднее.    

Деревня Кислое – несколько десятков домов, сотня жителей, почти все они сдают свои земельные паи в аренду «Ниве», других просто нет. Даже из Нового Травного есть пайщики. Знаешь, говорят, что кожей можно почувствовать, так вот, тут именно на таком уровне приходит понимание, что сельхозкооператив «Нива», скромное хозяйство, не украшающее районной статистики, но и не позорящее крестьян – последняя надежда кисловских мужиков. Им тяжело, не всегда и не все нравится, но они знают, что только коллективно могут выжить. Случись, по глупому поводу разбегутся, не вымрут, конечно, но добра не увидят. Как говорят на телевидении, при всем богатстве выбора другой альтернативы нет.
Я не знаю, как закон относится к оценке такой ситуации, когда в процессе работы вся материальная база, полученная как имущественный пай при разделе социалистической собственности, износилась, пришла в негодность, списана, а приобретена другая собственность. Вопрос не праздный, и ответ я должен бы знать, потому что сегодня в кисловском СПК все смешалось, поди, разберись, что кому принадлежит. Специалисты считают, что наилучший способ избавиться от этих проблем – провести акционирование и определить собственников, в том числе и самого ответственного, каковым чаще всего становится руководитель.
Едва я заикнулся о таком варианте, Чернышев меня остановил:
– Ничего подобного я делать не буду. Пока мы работаем и существующий порядок всех устраивает. Возможно, будут законодательные изменения, или сам коллектив предложит новую форму – все решать людям. Я никогда не предъявлю права даже на ржавый болт, потому что основа была сделана мужиками во главе с Сашей.

Я уже упоминал о грядущей серебряной свадьбе. Всегда по-хорошему завидую людям, у которых сложилась личная жизнь, кто юбилеи отмечает. Мы с тобой так в вечных женихах и проходим. Так вот, у моего героя завидная семья. Жена Нина Михайловна, дочь Евгения, сын Вячеслав, дети учатся, сын еще и работает, но не под батиным крылом.
– А зачем? Пусть понюхает жизнь во всех проявлениях, под крылышком орлы не вырастают.
Оказывается, Виктор сам вырос в большой, по-настоящему русской семье, где в одном доме, под одной крышей жили бабушки, родители, дети. Всем хватало места, никто не был лишним за столом. Может отсюда, брат мой, идет его бережное отношение к крестьянам, к своей «Ниве». Я тебе напишу весной, как они войдут в посевную после трудного зернового года.   

Много разговоров в стране о вселенской пьянке русского мужика. Тут очень трудно спорить, но недавно, перечитывая Гоголя, наткнулся в «Тарасе Бульбе»: «Как же может статься, чтобы на безделье не напился человек? Греха тут нет». Писатель верно определил первопричину, и его диагноз можно распространить ко всему нынешнему российскому обществу. Крестьяне у Чернышева тоже не ангелы, но он уже давно установил материальную цену «отдохновения души» – пятьсот рублей. Возымело!

Приведу в окончании последний монолог крестьянского лидера, сказанный на волне некоторого душевного подъема:
– Мне сейчас очень тяжело. Понимаешь, год закончили, все прибрали, семена засыпали, а гордости за выполненную работу нет. Давит ответственность перед мужиками. Труд наш не ценится, такое ощущение, что за пределами района он никому не нужен. Самый опасный вопрос: а для чего работать?
Он не стал при мне на него отвечать.
А я тоже ответа не знаю.

Немного личного. Если эти записки будут полезны для дела, ты меня порадуешь. Они уже будут изданы, так что твое предприятие станет повторным.
Был рад послужить России.
Твой Николай Ольков.















Содержание.

В. Ковин. С низким поклоном. Предисловие.

Часть первая. Возродившие землю.

Звездные рейсы Василия Арбузова.
Вечное золото Ольги Гридневой.
Чистое поле Анатолия Колыванова.
Хлебный человек Виктор Маслаков.
Горькие опыты Виктора Никонова.
Зеленый крест Надежды Обыскаловой.
Годы и люди Надежды Посоюзных.
Ступени и ордена Ивана Прокопьева.
Новые назначения Владимира Скрипилева.
Семена и всходы Натальи Чапенко.

Часть вторая. Принявшие землю.

Главный крестьянин  Сергей Вотяков.
Затяжной подъем Николая Мамонтова.
Не последний срок Александра Манаева.
Уход и возвращение Виктора Мороза.
Крутой маршрут Владимира Наволокова.
Крестьянский взлет Константина Панькина.
Русская Голгофа Тамары Терешенко.
Новый русский Владимир Трейзе.
Житейское дело Ивана Шарапова.
Крестьянская стезя Виктора Чернышева.