Зубы

— Кто там? — раздался из-за двери старушечий голос.

 

— А вы когда-нибудь задумывались, каким воздухом дышите? — у меня писклявый голос, поэтому я стараюсь делать паузы между словами, чтобы он звучал уверенно. Главное — вызвать у покупателя симпатию. Нельзя тараторить и запинаться. На занятиях нас строят в шеренгу и заставляют, подняв руки, задавать вопрос про воздух, а руку тянуть вместе с голосом, интонация повышается к концу фразы, все выше, выше и выше стремим мы полет наших птиц. У меня получается лучше всех.

 

Встретив меня на улице, вы не стали бы со мной разговаривать. Ничего страшного, я привык. Девушки, пожимая плечами, говорят про меня: «Толстый такой... На дауна похож». Но я не толстый, я круглый. У меня странная фигура, я действительно напоминаю круг, вырезанный из бумаги. У меня маленькая голова, узкие плечи, к бедрам туловище расширяется, а потом плавно сужается к коленям, ступни у меня такие крошечные, что обувь я покупаю в детских магазинах.

 

Впустив меня, многие домохозяйки, которые сами не блещут красотой, отшатываются, как от какого-нибудь урода. Меня это обижает.

 

Если честно, я немного приврал, когда сказал, что девушки называют меня толстым. Чаще они говорят: «Уродец». А почему, собственно, уродец? Уродец — это карлик. А я среднего роста. По сравнению с прочими даунами я даже считаюсь высоким. Подождите-ка, я сказал: «С даунами»? Я оговорился, никакой я не даун. Просто лицо у меня плоское как блин и на нем все время плавает улыбка — глупая и растерянная, так улыбаются дауны. Но у меня-то с мозгами все в порядке. Может, даже лучше, чем у вас. И улыбаюсь я не кому-то, а себе. Я предпочитаю, чтобы меня называли «странным». В этом есть вкус и даже стиль. Так мне кажется.

 

Могу похвастаться — я продаю больше всех. Другие мне завидуют, а начальству говорят, что у меня берут из жалости. На самом деле все наоборот.

 

Я охотник, а не жертва. Я кружу вокруг панельных высоток, представляя себя не уродцем с кривой улыбкой (пусть будет так), а поджарым волком. Я стучусь в квартиры, почуяв запах добычи.

 

Я произношу волшебную фразу, которую выучил наизусть как заклинание, и двери передо мной распахиваются. Я вхожу бочком, при моей плоской фигуре это проще простого, а потом меня приглашают на кухню. Некоторых одинокие женщины зовут сразу в спальню на диванчик, но я на такое не рассчитываю. Это мне не по зубам.

 

Я снимаю кепку, вешаю на крючок (поискать глазами), опускаю на пол сумку (не забыть, где оставил), вынимаю приборчик — это образец. Он начинает послушно трепетать лопастями, как крошечный вертолет. Пока прибор еле слышно жужжит, мы разговариваем. Мне нравится думать, что мы встретились как добрые друзья. В жизни никто со мной не разговаривает, все отводят глаза и проходят мимо. А сейчас я заговариваю о погоде, с этой темы проще перевести разговор на экологию, потому что приборы, которые я продаю, очищают воздух. Через несколько минут я всплескиваю руками и начинаю шумно принюхиваться, вбирая воздух носом-кнопкой. У меня выходит не очень хорошо. Чтобы это действительно производило впечатление, нужен крупный выразительный нос, лучше, если он будет с раздвоенным кончиком или горбинкой, а не мой, похожий на пуговицу. С моим носом картинно раздувать ноздрями не получается.

 

Нос не моя сильная сторона, поэтому этот этап я комкаю и сразу перехожу к сути дела: «Чувствуете, каким чистым стал воздух? Как он посвежел?». На занятиях нас учили использовать эпитеты, создающие яркие образы, например, «кристальный» или «как на альпийском лугу», я выучил по рекламе стирального порошка.

 

Со мной соглашаются. Почти все кивают. Мужчины по-хозяйски берут приборчик и начинают вертеть его в руках, а женщины, наоборот, опасливо косятся, как будто это бомба с часовым механизмом, которая вот-вот взорвется.

 

Я называю цену («Это совсем недорого за возможность дышать чистым воздухом!») и сажусь к столу (не знаю, где подписывают договор те, кого пригласили в спальню, на коленке?) достаю терминал, чтобы пробить чек, у меня все с собой, даже пачка гарантийных талонов.

 

Если не отступать от сценария, все получается. Перед тем., как позвонить в дверь, я провожу проверку: хлопаю себя по макушке, карманам и коленям - сумка в ногах, каталоги под мышкой, план в голове. И не забыть снять кепку.

 

— Кто там? — переспросил голос. — Из социальной службы, что ли? По квартирам ходите, старух проведывать?

 

— Ходим, бабушка, — пропел я.

 

— Молодцы, посылают вас, — старуха не торопилась открывать. — От правительства?

 

— Нет, я от фирмы, — терпеливо объяснил я. — Полезные товары на дому. Забота о детях и пожилых. Сохраняем здоровье на долгие годы.

 

— Какое там здоровье, — заныла старуха. — Никакого здоровья не осталось.

 

Она дразнила меня, разжигая аппетит. Запах добычи щекотал ноздри и клубился над головой, такой едкий, что глаза заслезились.

 

— А вы знаете, что все болезни от грязного воздуха, которым мы дышим? Взгляните в окно — одни трубы и дым валит.

 

— Некого мне в окна высматривать. Кавалеры все, почитай, на том свете, — упиралась старуха. — Для меня что дым, что солнышко.

 

— А вы откройте, — сладким голосом пообещал я. — Включим приборчик, сразу молодой себя почувствуете.

 

— Заходи, уж больно ты настойчивый, — старуха распахнула дверь так резко, что мне пришлось отскочить.

 

Она выглядела совсем древней. Растрепанные седые волосы собраны в пучок, крючковатый нос загибался к самому подбородку, но глаза из-под нависших сизых бровей смотрели остро и пристально, и совсем не казались подслеповатыми. Несмотря на летнюю жару, на старухе были войлочные боты и вязаная кофта с пуговицами, застегнутыми невпопад, что делало ее почти трогательной.

 

— Входи, — пригласила она. — Иди в залу.

 

Квартирка оказалась крохотная, я даже не думал, что такие бывают. Сразу от двери маленький коридор вел на кухню, где виднелся стол, заставленный мисками и кастрюлями, и плита, на которой кипел огромный чан, вероятно, для белья. Справа за занавеской оказался вход в комнату, которую старуха назвала «залой». Это была каморка, захламленная сверх всякой меры, мне приходилось выбирать место, куда ступить. На полу валялась одежда, старые журналы, тканые половики, вазы в картонных упаковках, изъеденные молью игрушки. Обшарпанная дверь, проломленная в одном месте, висела на одной петле, зеркало было разбито и торчало неровными зубьями, я запнулся о сдувшийся футбольный мяч и чуть не упал.

 

Старуха села за круглый столик, покрытый парчовой скатертью с кистями до пола. Мне она стул не предложила, поэтому я замешкался, и за неимением выбора, опустился на диван, продавленный и страшно неудобный. Я сел, сложившись пополам, так что колени уперлись в подбородок, а старуха, напротив, как-то распрямилась, испытующе глядя на меня сверху вниз.

 

Под ее взглядом стало не по себе. На мгновение я даже забыл, зачем пришел, и старуха с неожиданным проворством воспользовалась моим замешательством, проскрипев: «Чайку налить? Устал, наверное, по квартирам бегать».

 

Она выпростала из рукава узловатую руку и открыла сахарницу, где оказались сухие травы, увязанные в пучки. Она принялась перебирать, поднося к глазам и рассматривая на свет.

 

-А «Принцессы Нури» нет у вас, бабушка? — спросил я поморщившись.

 

Старуха рассмеялась клокочущим смехом, облокотившись на стол. Я с ужасом заметил, что, несмотря на возраст, у нее полный рот длинных острых зубов.

 

— Ты мой чаек попробуй, больше никакого не захочешь, — пообещала старуха, пододвигая ко мне чашку из дешевого ноздреватого фарфора. — Кипяток на кухне, только смотри не мешай! Все перепутаешь, что тогда? Мало мне этих безобразников!

 

Она нагнулась, поднимая с пола плюшевого медведя, с висящей на нитке лапой. Голова медведя, набитая трухой, тяжело качнулась в сторону, и мне показалось, что белки его закатившихся глаз похожи на человеческие.

 

— А почему зеркало разбито? — спросил я дрожащим голосом, указывая на осколки. — Примета плохая.

 

— Стара я, милый, в приметы верить. И так все наперед знаю. Ну не тяни, говори, с чем пришел. Так трезвонил настойчиво.

 

Она откинулась на спинку стула, скрестив пальцы.

 

— Я ведь закрываюсь скоро. Часы работы видел? Нет? Опять хулиганы сорвали. К вечеру на ногах еле держусь. И голова уже не та, забываю все. Поэтому давай быстрее, ты парень молодой, не старик какой-нибудь, который будет кряхтеть да на бобах разводить.

 

Я торопливо распаковал прибор, поставил его на угол стола: «Где розетка у вас, бабушка? Мне включить надо».

 

Старуха опять усмехнулась, обнажив острые зубы, и у меня по спине пробежал холодок.

 

— Без него в голове шумит. Ты чай наливай и что надо спрашивай, некогда мне.

 

— Я и хотел спросить, — я запнулся.

 

Проклятая старуха сбила меня с толку, говоря не по плану. Я судорожно вспоминал, чему нас учили на занятиях.

 

— Не считаете ли вы, что дышите грязным воздухом? Варианты ответов: определенно да, вероятно да, скорее да, чем нет...

 

Старуха остановила на мне немигающий взгляд.

 

— И вправду, что ли, коробейник пожаловал? — она покачала головой. — А я сослепу решила — очередной. Из тех, кто стучится. Бегают за мной, караулят, а как впустишь, поселиться норовят. А потом, сам видишь, какой от них беспорядок. И голову преклонить негде.

 

Она сокрушенно обвела взглядом комнату.

 

Внутри меня все оборвалось — старуха сумасшедшая. Слышал я про таких. Из тех, кто молодым на шею вешаются. Сейчас схватит, на диван повалит, сама юбку задерет и сверху насядет. Вот влип!

 

Я встал и, оглядываясь, попятился к двери.

 

— Вы, бабушка, наверное, обознались. Перепутали меня с кем-то. Никто вас не караулил. Я в этом доме все квартиры обхожу. — Я подхватил сумку. — Предлагаю товары для дома и здоровья. Вам позвонил — вы открыли. Но если вам ничего не надо, я, пожалуй, пойду.

 

Старуха вдруг расхохоталась молодым и звонким голосом.

 

— Мне нечего не надо? Мне? — переспросила она, и вновь зашлась от смеха, утирая слезы неожиданно белоснежным платком, достав его откуда-то из складок юбки. — А про себя забыл?

 

— За чай спасибо, но мне пора, а то начальник заругает.

 

Я уже стоял с сумкой наперевес. Вспомнить бы, где оставил ботинки.

 

— А ты подумай, — старуха испытующе взглянула на меня, вдруг перестав смеяться. — Не привыкла я клещами тянуть. Обычно все с порога требуют. Кому любви, кому денег. А тебе что?

 

— Я продавать хочу, — пробормотал я. — План выполнять.

 

— А красоты не отмерить? — перебила старуха, как мне показалось, издевательским тоном. — Тебе не помешает.

 

Ну вот, не только девушки, но и безобразные старухи смеются надо мной.

 

Я уже стоял у двери, зашнуровав ботинки. Теперь кепка. Оставил где-то. А все потому, что у старухи ни гвоздика, ни вешалки, вот я и забыл.

 

— Ума тебе надо добавить, вот что, — крикнула старуха, вдруг очутившись прямо передо мной, на кухне. Она зачерпнула из чана, откуда валил пар, половник кипятка и плеснула в чашку.

 

— Пей, — приказала она, подойдя ко мне вплотную. — Только залпом. Чашку она поднесла к моему лицу так близко, что я разглядел скол на ободке. — Твое счастье на дне, никому не оставляй.

 

Я прижался к стене, думая, прилично ли оттолкнуть старую женщину. И справлюсь ли я с дверным замком?

 

— Загадай и выпей залпом, все исполнится, — шепнула старуха, которая вдруг выросла до потолка, нависнув надо мной. Или это я в ужасе сполз на пол?

 

Я зажмурился от страха. Старуха сбила меня с толку. А теперь еще и с ног. Я послушно открыл рот и глотал варево, которое мерной струей вливалось в горло, боясь захлебнуться. Несмотря на валивший от воды пар, она оказалась совсем не горячей и пахла тиной.

 

На занятиях нам не рассказывали, что делать, если клиент вливает тебе в рот вонючую отраву. Как быть, если он ведет тебя не на диван в спальне, а сажает за стол в маленькой комнате с разбитым зеркалом, где под ногами валяются игрушечные медведи с человеческими глазами.

 

Но я даун. Будь я умнее, со мной такого бы не случилось. Это последнее, что я подумал, увидев перед собой дно чашки, надвигавшееся стремительно, как земля в фильмах о прыжке с парашюта.

 

Очнулся я на лестничной клетке. Я сидел, прислонившись к стене, сумка рядом, а мои приборы выпали из нее и валяются на полу.

 

Дверь соседней квартиры распахнулась, и оттуда вышла толстая тетка в тапках на босу ногу. Подол ее халата оказался вровень с моим лицом. Ногти на шишковатых пальцах ног были ярко накрашены.

 

— Вот ты где! — воскликнула она, поставив ведро, полное картофельных очисток. — Мать его ищет, с ног сбилась! С лестницы спустили? Так тебе и надо! Чтобы неповадно таскаться, всякую дрянь продавать! — Она начала в раскоряку спускаться по лестнице.

 

Я встал отряхиваясь. Дверь в старухину квартиру исчезла. Теперь там была голая стена, покрытая облезлой краской.

 

— А к-куда дверь делась? — запинаясь, спросил я у тетки, гремящей крышкой мусоропровода. Взяв в руки черенок швабры, она с силой проталкивала вниз склизкие очистки.

 

— Ох, дурачок, — фыркнула тетка. — Сроду здесь никакой двери не было.

 

— Там старуха живет, — сказал я. — Она мне чаю налила и велела желание загадать. Я загадал, а что — не помню.

 

— Пойдем к матери отведу, — качала головой тетка. — Не слушаешься, бегаешь по подъезду, в чужие квартиры звонишь, а не ровен час, кто-нибудь разозлится, да и прибьет тебя.

 

Я отвернулся, чувствуя, как глаза щиплет от слез.

 

— И где ты столько барахла собрал? — причитала тетка, глядя, как я ползаю по полу и складываю приборы в сумку. — У телефона, смотри, весь циферблат стерся. И фен разломанный, ему на помойке место. А это что? — Она берет в руки мою гордость — вентилятор. Если вставить шнур в две дырочки в стене, он загудит и устроит сквозняк. Но дырочки есть не в каждой стене, и тогда крылышки приходится крутить пальцами. А чтобы стало похоже, еще и жужжать.

 

Поверх сумки я аккуратно положил пачку гарантийных талонов. Вчера я весь вечер вырезал их из книжки-раскраски, а потом штемпельной краской ставил номера. Мама принесла с работы разноцветные печати, круглые и треугольные, с тигром, львом и зеброй. Теперь у меня есть настоящие талоны, чтобы выдавать покупателям.

 

— Все собрал? — спросила тетка, взяв меня за руку. Мне это не понравилось. Я и сам могу дойти, я помню, где моя дверь.

 

Я сделал проверку, похлопав себя по карманам.

 

— Терминал еще.

 

— Какой еще терминал придумал? — Тетка подтянула на мне штаны, отряхнула колени. — Пойдем скорее, мать с ног сбилась, тебя ищет.

 

Она потянула меня за руку, но я уперся. Без терминала я не уйду. Он железный и пробивает чеки. Я приносил терминал на занятия, там ни у кого не получилось с ним справиться, а у меня с первого раза. Мама рассказывала, что давным-давно в него попалась мышка. С тех пор пружина ослабла. Если вовремя не убрать палец, будет больно. И платеж не пройдет.

 

— Я хотел желание загадать, — шептал я, пока мы поднимались по лестнице. — Только не успел.

 

— Не успел он, — укоризненно фыркнула тетка. — На минуту мать оставила без присмотра и вот, пожалуйста. Говорили добрые люди отдать в интернат, не послушалась.

 

Я похлопал себя по макушке.

 

— Я кепку потерял. Старуха обещала желание исполнить, если я выпью противную воду. Я выпил, а желание не успел.

 

Тетка, поставив меня перед собой, улыбнулась жалостливо. Глядя на нее, я вдруг понял, какое желание должен был загадать. Я понял, почему мама запрещает мне уходить из дома. И что нужно, чтобы люди открывали мне дверь. Не красота, не богатство и не ум. Все это лишнее. Я понял, что должен был попросить у старухи — длинные острые зубы. Но теперь поздно. Я медленно соображаю, потому что я даун.