Тайна Л. Гумилева и его этнологии

 из книги "Динамика пространства"

  Этнология Гумилева
 
 Наиболее ёмкой в охвате понятия об этносе является этнологическая теория этногенеза в биосфере Земли, разработанная ученым Л. Гумилевым - человеком, энциклопедически образованным по меньшей мере в двух необходимых для его специальности науках: истории и географии, которые он сочетал парадигмально: его география была исторической, а его понимание истории обязательно включало географические факторы.

 Здесь русский ученый вплотную приблизился к представлению о геопространстве в двух "человеческих" измерениях его бытия: времени-пространства циклического становления этносов, несущем в период реализации пассионарного напряжения смысл геопространству-времени подлинной реальности: её этно-биоландшафтным архетипам в масштабе человечества, исторически расселенного по всей планете, где оседлые народы обживают в процессе этногенеза свои месторазвития будучи зависимы от географических факторов исторически-эволюционно изменяемых факторов ландшафта-климата-рельефа и биосферы.

 Движущим фактором этногенеза Гумилев считал ту энергию, открытием которой очень гордился, называя её пассионарной энергией отдельных исторических личностей (способных к необыкновенным достижениям, всплескам экстраординарной активности, за которыми идут другие люди, носители этноса, заряженные его энергетикой), он вслед за своим учителем В. Вернадским считал излучение космоса. А ограничивающим фактором той энергии - биогеохимической, которая по его мнению, позволяет этносам совершать их работу по преображению ландшафтов и по достижениям в истории, он считал энтропию, законы которой толковал традиционно посредством второго начала термодинамики.

 Периодические же активности и всемирно исторические достижения этносов он объяснял "пассионарными толчками", которые следуют по линиям деятельности этносов, соединяющем геопространственные регионы
 На глобусе он выделял, таким образом, отдельные "стрелы" пассионарной энергии идущие в различных направлениях.
 О том, какую роль играют такие "стрелы" в закономерно возникающих, и причем в геопространстве-времени встречных, направлениях распространения глобальных тенденций геопространства-времени всемирной истории этносов и государств: этнических верований, технологий экономического производства, включая военную технику (в том числе производства и обработки металлов), выращивания сельскохозяйственных культур и разведения полезных животных, технологий торговли, формы денежных эквивалентов для товарного производства, норм государственного права и форм организации социального-общественного бытия, традиций культуры, в том числе воплощаемых в этико-эстетической форме производимой продукции для обмена и торговли, соответствующих навыков, умений и знаний (то есть форм двух движущих форм этнического бытия для оседлых народов и полукочевых наций: культуры и экономики), речь у него не шла, как и в его русском евразийстве, которое он чувствовал скорее интуитивно.

 В этой вполне атеистической модели этногенеза (хотя сам Гумилев был православным христианином), как и в историософии Тойнби, движущей силой истории признан человек и человечество.

 А в исторической перспективе этносы есть проявления более крупных геопространственных комплексов развития человеческой культуры и веры, которые автор этнологии называет "суперэтносами", его современник А. Тойнби называл "цивилизациями", а его предшествнник по осмыслению исторических циклов О. Шпенглер обозначал термином "культура", и крупнейшие восемь великих мировых культур считал считал прафеноменами истории, то есть её движителями.

 Этнос для Гумилева представляет собой хотя еще не архетипы (геопространства-времени и тела-сознания человечества), но два способа их проявлений: через геопространство, которое осмысливается как этносфера - часть биосферы Земли, но и также он широко определяет этнос. .
 Мировая история выступает посредством судьбы отдельных этносов, в русской энтнологии, источником смысла, хотя скорее географического и ландшафтного, скорее биологического и экологического чем морально-нравственного и гносеологического.
 Не так у немецкого культуролога и философа О. Шпенглера, отвергавшего также феномены отдельных народов в пользу глобальных культур человечества, якобы отданных циклическим судьбам, а историю считавшего случайным "произрастанием культур"
 Переходящие в конце цикла к атеизму цивилизации с их урбанизмом он считал механическими тупиками культур, но не связывал закат цивилизаций с развитием техники и технологий, совсем наоборот: в 1932 году, на второй практической фазе машинизации сознания, стал утопическим псевдопророком техносферы.

 Из множества научных воззрений гумилёвской школы можно почерпнуть сведения о хрональной структуре событий, о циклах в истории общества.
 Сам процесс этногенеза ученый подверг осмыслению как цикл, состоящий из определённых фаз, от "рождения" до "смерти" (гомеостаза), роднящих бытие этноса с жизнью организма.
 Действительно, этнос есть органическая форма общественного тела-сознания.

 Более того, в его теории пассионарности, которая находит применение и для оседлых и полуоседлых, но также полукочевых этносах (вроде древних монголов империи Чингиза, завоевавших Азию), теории, упорно не понимавшейся и не принятой представителями других школ этнологии, Гумилёв соединяет смыслом две сущности: этносферы с циклами её энергетики, имеющими свою структуру во времени, и динамику геополитического пространства, за которой следовали мировые этносы в своих глобальных перемещениях и взаимных экспансиях.

 Возможно впервые среди своих соседей, этнологическая школа Гумилёва замечает, что эти перемещения могли далеко не быть случайными и попросту хаотичными, что в них можно обнаружить некоторую систему, определяемую логикой, внутренней жизнью этносферы (как метаистории)
 Ведь кто такой пассионарий? Это человек, который упорно, презирая страдания и саму смерть, способен сражаться за идею. Более того, он способен аккумулировать эту идейность в себе как некую энергию, и даже заряжать ею окружающих. Сознание такого пассионария выступает общественным архетипом, образцом нравственного устремления, причем таким, который способен заключать в себе и переносить заряды жизненной энергии.

 И пусть Гумилёву еще чуждо, да и вне его научной цели, архетипическое представление - как динамическом архетипе общественного тела-сознания, так и относительной статике этнического архетипа, неизвестны или малоинтересны ему представления об источниках смыслов, переносимых историей этносов в наличном пространстве так быстро, как это могут сделать современные людям средства передвижения.
 Поэтому таксонометрия Гумилёва носит односторонний характер, не замечая качественной разницы (в причастности людей геопространству и пространству понимания) между консорцией и конвиксией, субэтносом, причастным к одному роду ландшафта, и суперэтносом, выстраивающим этносы в сообщества коллективного опыта при государственном строительстве на их пути в истории.
 Тем не менее русская школа этногенеза в биосфере Л. Гумилёва является носителем одной из самых глубоких теорий этнологии ХХ века, обоснованных на историческом, а также географическом материале, а сам этнос осмыслен как процесс прохождения определенных фаз своего генезиса               

 Важнейший дидлайн в жизни и творчестве Л. Гумилева - первое ротопринтное издание его докторской диссертации по этнической истории: "Этногенез и биосфера Земли"
 (ранее см. раздел 3.6.2.3.2.18, подраздел "3. Этнология Гумилева", раздел 3.6.2.3.4.107, подраздел "II. Л. Гумилев о месторазвитии этноса на границе ландшафтов")

 Л. Гумилев - ученый необычайных познаний с широким спектром профессий: археолог, знаток мировых языков, уникальный специалист по религиоведению и мифологии, востоковед (в особенности внимательно он изучал кочевые этносы Азии: хунну и хазар) и географ, натуралист, писатель и переводчик, историк и философ.
 Но основное достижение его жизни, значение которого переоценить невозможно: труды по созданию школы русской этнологии.
 Книга Л. Гумилева, о которой идёт речь, и которая стала закономерным продолжением отечественной экологии и космологии В. Вернадского, есть веха в зарождении русской отечественной школы этнологии как исторической географии и географической истории линейно-циклической динамики этносов.

 Как и его заочный учитель В. Вернадский, нацеленный своим гнозисным знанием в будущее (и потому революционным относительно современной ему научной эпистемы), но при этом ограниченный рамками материализма прошлого, присущего атеистической науке, Гумилев, человек глубокой православной культуры родного этноса, в то же время, оставаясь убеждённым материалистом, неизбежно посвятил своё исследование биологической и социальной жизни этносов в их взаимном развитии (ибо социальная жизнь на уровне земных зон тела-сознания биоса и тела-сознания человечества есть единство потока сознания)
 Поэтому его общий с Вернадским космизм не без причин часто воспринимался современниками как антинаучная мистика.

 Так как этнос есть форма тела-сознания человечества, то есть материальной матрицы времени-пространства, Гумилеву было свойственно понимать этнос как процесс, в отличие от "тела" суперэтноса (так он называл глобальное понятие культрологического архетипа, которое мы отождествляем с термином "цивилизация", как и в историософии А. Тойнби)
 Этой динамической модели этногенеза в этносфере присуще интуитивное скорее чем описанное символическим языком естествознания своего времени, понимание единства в построении мировоззрения этносами относительно таких факторов этнической эволюции человечества на Земле как соединение экологии и экономики деятельности этносов в био-ландшафтно-климатических рельефном архетипе физической матрицы живого и косного вещества Земли (то есть при формировании этно-ландшафтов, которые в его этнологии именуются антропогенными ландшафтами, обживаемых оседлыми народами)
 Остальная часть триединства обоснования бытия этноса, и причем важнейшая, причинная: этика (формальная основа морали личности и нравственности коллектива) постепенно включается в понимание этнологии, будучи на заднем плане (на переднем плане она, как известно, в религиозном мировоззрении, так как онтологические нормы морали и нравственности во всей полноте даны в православном христианстве)

 Этнология Л. Гумилева - это описание в межпоколенной, то есть квалитативно-исторической, но при этом дискретной, то есть "географической", исторической динамике суммы этносов Земли, выживающих как человечество коллективно, и поэтому вего понимании истории и диалектики межэтнических конфликтов высвечивается их неизбежность и даже основа для взаимного развития этносов, в особенности тех, которые он называл комплементарными(при этом он использовал в своем панбиологизме понятие "человеческая популяция")

 Сумма этносов, им названных этносферой, развивается линейно-эволюционно (именно в морально-нравственном смысле, которые так о остался Гумилевым непонятым), хотя вместе с тем и циклически, но при всем отличии русской этнографии Гумилева, носившей некие черты евразийства (более научно глубокого, основанного на эрудиции Гумилева, более деталированного как именно евразийство народов России осмысленного чем классическое русское евразийство Савицкого и Г. Вернадского) от антропоцентрической историософии, учения о цивилизациях А. Тойнби и мистическое учение об исторических судеб великих культур человечества, находящих своё вырождение и завершение в урбанических цивилизациях - учение О. Шпенглера, в основе своей атеистическая этнология Гумилева фаталистически ограничивала бытие этноса завершенным циклом, как и у Шпенглера.
 Только, в отличие от Шпенглера, оценивавшего великую культуру рамками тысячи лет, Гумилев отводил этносу полторы тысячи лет, хотя не мог, казалось бы, не видеть, что некоторые этносы, и причем государство-образующие (в качестве примера мы приводили историю китайских государств), явно более древнего происхождения.
 Но действительно, древности китайского этноса ханьцев он "не видел" по причинам, о которых мы рассказываем ниже.

 Экономическая сторона этногенеза, определявшая динамику развития производительных сил социумов, а значит и выживаемость этносов, отсутствие теории управления, геополитической теории конфликтов не только межэтнических, но и межсоциальных (то есть историю противоположно и встречно в геопространстве-времени Евразии направленных векторов социально-национальных и национал-социальных противоречий), недооценка политологической сторона этногенеза, и целей отдельных этносов для истории всего человечества, особую историческую роль которых, в отличие от Тойнби, Гумилев отрицал, и соответственно отсутствие исследования этносов, ответственных за историческое становление мировых государств и глобальных культур, вообще есть слабая сторона его экологической школы, только намечавшей понятие культурогенеза.

 Соответственно, в этнологии Гумилева отсутствует, хотя уже намечена в теории о конвиксиях и консорциях, в концепции этнической комплементарности, концептуальная историческая динамика последовательного формирования полукочевых и затем кочевых этносов-наций, полуоседлых и затем оседлых этносов-народов, затем формирование синтетических этносов двух комплементарных видов (народ-нация и нация народ), не только способных к формированию государств, но и сами они могли возникнуть только при совместном историческом чувственно-оценочном опыте построения совместных форм государственной власти, а значит: морально-нравственном опыте познания плодов добра и зла при том воспитании чувств, которое составляет особенность мировой истории человечества на Земле, географически в истории и исторически в своей географии разделенного на расы и этносы (носителем этноса: модели тела-сознания выступает раса, носитель свойств организма-тела), как "школы народов", учителем учителей которой выступает сам Творец.

 Соответственно, понятие "суперэтнос" осмысливается им подобно концепции "цивилизации" Тойнби или "великой культуры" Шпенглера (при разительном несоответствии критериев для систематизации и классификации у Тойнби, Шпенглера и Гумилева) как глобальное геопространственно-культурное образование-архетип, и при том универсальное, хотя суперэтносы у него конкретны и ясно обозначены, так в СССР он насчитал семь суперэтносов  (в двуединстве соединения архетипов геопространства-времени и общественного тела-сознания)

 Будучи убежденным сторонником "этнологического равенства" (которого в целенаправленной истории нет, и быть не может: как в отдельных личностях, отданных задачам мировой и этнической истории, веры и философски-научного познания, так и и этносах, насколько специфичны и главное - комплементарны задачи обучения в отдельных классах исторической "школы народов", в то же время - "школы человека") и при том во многом будучи интуитивным евразийцем, Гумилев в отрицании необходимой для этнологии концепции управляющего над миром и человечеством Творца, не мог достичь понимания русского этноса как подлинного "суперэтноса".
 А в пульсациях мирового движения этносов, обозначенными им как "стрелы" (на самом деле это векторы двух типов геопространственно-временного расширения и сжатия стран: линейного и циклического спин-вектора), "взрывов (другое толкование -"толчков") пассионарности (следов зарядки и разрядки "пассионарных напряжений") он не выделял специфической комплементарности противоположно направленных векторов этнического перемещения этносов и социальных групп Евразии, определявших встречную геополитическую динамику стремления азиатских этносов и отдельных производственных социумов на запад и стремление европейских этносов и отдельных производственных социумов на восток, приобретавшего в истории попеременнный характер глобальных завоевательных конфликтов, войн, инициируемых то с азиатской, то с европейской стороны (хотя именно такая динамика лежит в основе феноменов Руси и России, созданных титаническими усилиями русского суперэтноса и его этносов-спутников, в том числе славянских)

 Русский этнос является "суперэтносом" в том именно смысле двойной комплементарности народа и нации, что в строительствах различных моделей Руси (от Новгородской до Московской) формировалось евразийское единство двух, уже синтетических, исторически сложившихся в опыте совместного построения государств, способных к государственному строительству этносов, идущих навстречу друг другу из разных направлений Евразии, чтобы встретиться и построить единые евразийские государства, основанные не единой экономике, культуре и языке, на пространстве-времени Руси - Восточно-Европейской равнине: из Европы славяне (народ-нация), а из Азии русичи (нация-народ)
 Такова наша концепция роли государственно-образующего русского этноса, его национальной экономики и народной культуры, в полиэтнической России как локальной, обособленной в геопространстве-времени преображаемого этно-биологического ландшафта, и в геополитическом пространстве-времени построения мировых государственных систем) по своей великой исторической роли в мировой истории, "внутренней евразии"

 Циклы этногенеза: сперва "пассионарные взрывы" затем спады активности в этносфере, обусловленные внутренней энтропией, приводящие этнос к губительному для него состоянию гомеостаза при коммуникации со внешними средами, при периодических подъемах внешней негэнтропии, хотя и с биологическим и географическим детерминизмом, он подверг глубокому анализу при помощи больших знаний в предмете исследования.

 Но и при таком, и при том строго научном подходе к этнологии, пунктуально в рамках современного ему материалистического естествознания, Гумилев конечно не мог избежать метко подмечаемых его многочисленными критиками противоречий.
 Для них такие понятия как "психическая энергия" или "биогеохимическая энергия", о которой много писал Гумилев, или "биоэнергия" были в лучшем случае лишь метафорами (если не встречали вообще резких обвинений во лженаучности от "позитивистов" науки и других догматиков вульгарного материализма), а потому если даже исследовались, в том числе и последователями Гумилева, понимавшими его вполне интуитивно и использующими его концепции для своих мировоззренческих нужд, то лишь по своим внешним феноменологическим признакам, без пониманиях глубоких онтологических оснований (нуменов) в этих явлениях.

 Создатель первой школы русской этнологии вынужден отождествлять физическую энергию пространства с материальной энергией времени, пользоваться единым, то есть нейтральным понятием информации, всё отличие которой от вещного познания он не мог охватить, коммуникацию между людьми и социумами, ведущую к эволюции живых систем, а тем более, между этносами он еще не понимал как формы и способы управления при обмене энергиями и информациями (соответствующими физической динамике метаболизма абиотического и биотического)

 Только в русле концепции триединой реальности, научному атеизму и вере материализма чуждой, следует понимание в модели процессуального управления над системами, различий между управлением над системой энтропичным и негэнтропичным, знания о логике ритмов осного хроноса, о разнокачественных источниках управления, об эволюционных формах машинных технологий управления, кардинальных различиях между инфотехнологией механизма и энерго-информационной технологией машины, различие между негэнтропическим управлением системы систем над системами, и энтропическим управлением системы над своими подсистемами, различие между эволюциями квантитативной и квалитативной, открывающей понимание к логике периодических инволюций в циклическом развитии систем.

 Евразийство Гумилева носило откровенно азиатский характер (отсюда и глобальная идея о единстве Руси и Орды, присущая сознанию славянина, уклоняющегося от "западничества", так как вектор его устремлений направлен к Азии) будучи есть лишь временной тенденцией русского евразийства с помощью паназиатства и даже пантюркизма периодически противостоять европоцентризму благодаря взаимному и противоположно направленному действию векторов двух архетипов (геопространства-времени в физической матрице и тела-сознания в матрице материальной) внутренних исторических динамик в геопространстве-времени России: стремления русичей на запад (к Европе) и славян на восток (в азиатском направлении)

 То есть мы отличаем Евразию, понимаемую широко как единство стран и государств на евразийском континенте, от евразийства внутреннего российского, циклически в истории подходящего к европейским и азиатским границам вплоть до периодических вторжений то в европейские, то в азиатские глубины "большой Евразии", совершавшиеся чаще всего как ответ на глобальные экспансии с обоих сторон (после чего внутренняя Евразия России возвращалась к своим границам)

 Понимание всего этого невозможно в русле догматического атеизма и веры материализма в единство реальности, или теизма, близкого деизму, исключающих целенаправленность и планомерность управления высшим разумом Творца над управляемыми эволюциями Земли (причем догматический теизм, как мы знаем, эволюцию отрицает)

 Также материалистический-атеистический подход к диалектическому развитию систем и тем более жизни на Земле и человечества, в том числе, к этногенезу в этносфере исключает понимание диалектических конфликтов развития этносов как систем управляемых (так что моменты управления Творца есть события квалитативной эволюции, в отличие от квантитативных эволюций и инволюций Земли)
 Принципиальный вопрос об управляемых системах при этом: кем или чем управляемых, по каким принципам, целенаправленным методологиям разума, предшествующего человеческому, или технологиям-программам, допускающими возможность "самоуправления" земных систем.

 Преодоление диалектических конфликтов эволюционирующей системой, которой является не только биос и не только человечество, но и Земля в целом при сочетании как абиологических так и биологическим основ впрочем является прозорливостью концепции диалектики даже в рамках веры материализма и науки атеизма, важной для своей эпохи,  Важность таких идей и в том, что конфликты диалектики, когда они преодолеваемы, признаны присущими и даже необходимыми в познании человечества и бытии человечества и других систем.

 Глубокое заблуждение при этом в "диалектическом материализме", которое впрочем во всей полноте исторического опыта человечества может быть открыто только в пост-технократической цивилизации, снимающей противоречия в познании между преимущественно религиозным верованием и преимущественно научными знаниями о мире.
 В материалистической эпистеме диалектика понимается не только как единство, но как борьба противоположностей (сходящихся в крайностях) односторонне, то есть такое описание диалектики противоречиво в себе.

 Онтологическая же диалектика, присущая нашей модели триединой реальности Дао-Земли, возникшей как "школа народов" от Бога, рассматривает диалектическую "борьбу" как динамические колебания между крайностями в циклах системного хроноса, присущих линейно-циклическому развитию подлинной реальности (равномерной динамике пространства) при стремлении систем к равновесию - гомеостазу.
 Но только это толкование эволюционно-диалектического развития систем Земли с религиозной и научной точки зрения есть ничто (это бессмысленное циклирование, конципируемое в богоборческой цивилизации то как механический закон кармы, то как "дурная бесконечность", то как "вечное возвращение") без понимания того факта гнозиса, что дидлайны бифуркационного перехода между уровнями равновесия в эволюции управляемой мировой системы есть гетеростазисы.
 Именно посредством гнозиса, даваемого поначалу познанию отдельных личностей - вестников грядущего, Творец управляет над познанием человечества, корректируя его неизбежные мировоззренческие заблуждения и направляя эпистемически хранимые меры знания науки и культуры в русло истины, а это значит: и в русло любви)

 И соответственно, что понятия энтропии и негэнтропии системы, являющиеся ключевыми для нового типа знания, не устанавливая отологических различий между работой физического организма-тела и трудом субъекта в теле-сознании, Гумилев в своей модели этнологии объяснял, будучи принужденным прибегать к ложными апелляциями, ко второму началу термодинамики (лишь сопутствующей закону сохранения информации в знаниях)

 Говоря иначе, концепции этнологии Гумилева становятся непротиворечивыми лишь при учёте его заблуждений материализма и в русле модели триединой реальности.

 Таким образом, первое познание этно-логии науки, новой относительно этнографии (как известно, его отец, великий поэт "Серебрянного века" Н. Гумилев был также этнографом, но скорее с этико-эстетической точки зрения, что сын дополнил путём естествознания) так что этносы, преображающие ландшафты Земли (в биогеохорах) в этно-ландшафтные, в этнологической модели являются:

- управляемыми месторазвитием кормящего ландшафта своего ареала жизни для сохранения природного равновесия, с  специфическими ресурсами жизни ландшафта как абиологическими - климат, рельеф, так и биологическими - популяции биоса, на вершину "пищевых цепочек" которых, но конечно не только их, а также этоса природного выживания взаимно со-существующих популяций, человечество взобралась благодаря своей управляющей роли как носители этики и разума, ибо человек есть осознающее существо, сотворенное по образу и подобию Творца

- управляющими в мастАразвити своего этно-ландшафта, то есть преображающие его качественно: творчески-созидательно, но и в интервалах между процессами управляемого творчества, также циклично-разрушительно
 Отличительная особенность этнологии в сравнении с сопутствующей (но и предшествующей) этнографией, заключается в том, что качественный логос (в отличие от квантитативной идеографики) есть прежде всего анализ этики, для человека - морали и нравственности.

 Именно такое познание лежит в основе когнитивного восприятия мира людьми веры (прежде всего религиозной веры Богу, как мы знаем из эпизода грехопадения людей в библейском Шестодневе) и пути научного познания. Такова онтологические, уходящие в историю взаимоотношений Бога и человека, предшествующих земной истории, причины, по которым возникла сама триединой реальности Земли-Дао:
 Это морально-нравственная школа народов, где познание созидающего добра и разрушающего зла возможно только в динамике практического переживаниями людьми и человеческими общностями социумами, этносами добра и зла как последствий, по их плодам (сохраняемым и накапливаемым в эпистемах знаний и диахрональной культуры этносов)

 И вот почему бытие этноса есть бытие его поколений, между которыми совершается глубокая морально-нравственная "связь времен", позволяющая выживающему в этносфере человечества этносу, линейный прогресс морально-нравстенного развития при решении  прежни этнических и родовых проблем личной морали и  коллективной нравственности, наследуемых последующим поколением народа от предыдущего - наряду с циклами переживания плодов добра и зла, причем, и вопреки им, и благдаря им, так как предыдущие поколения выживающего этноса передают последующим и свои морально-нравственные нравственные достижения, накопленные в историчеcком опыте, и своих проблемы.

 Когда в критические периоды этнического бытия такая "связь времен" прерывается, под угрозой линейное развития бытия к жизни, и возникает великий шекспировский вопрос: "быть или не быть" - не только таких пассионариев, говоря языком Гумилева, как Гамлет, которые с оружием в руках и ценой жизни защищают морально-нравственные, (а это значит для этноса также: семейные, по родовым линиям отца и матери) традиции своих предков для сохранения морали и нравственности предков в жизни и социальных отношениях своих современников.

 Отсюда и локальное сопоставление земной жизни (в отличие от жизни вечной - с Богом, деятельность которого на Земле и по отношении к человечеству есть источник жизни вечной) со смертью: особей (людей), социальных групп и целых этносов.
 Правда, группы и этносы "умирают" не так, как умирают люди - личности, ибо бытие социальной группы или этноса, как и бытия тела-сознания отдельного человека, ограничено телом-сознанием и его историей, а сотворённый человек-субъект имеет свою духовную историю бытия с Богом, и тело-сознание человека (ставшее душой) есть для него лишь среда обитания, разрывной самоидентификации посредством я-отождествлений комплекса личности, и трудовой деятельности по созданию вещей целостного мировоззрения.

 Смерть как переход (или же не переход) человека в жизнь вечную, отграничивает жизнь людей качественным смыслом их бытия (а это и означает результат морально-нравственной учебы, воспитания чувств), его целью, его задачей для веры и/или научного познания людей (цель творчества), если оно имеет Божьим соизволением смысл для остального человечества, для социальной группы, диахрональной культуры этноса, для всей жизни на Земле.

 И вот почему этнология, в отличие от этнографии, изучает не столько историю, обычаи и традиции, экономические предпосылки для повышения производительной силы групп в ландшафтной экономике отдельных этносов, сколько историю и закономерности экологического выживания единой для всего человечества этносферы, а потому отчасти присущей и отдельным этносам. Правда, тема масштабности исторических задач отдельных этносов в истории человечества им лишь намечена, ибо она составляет крамольную для материалиста идею истории как процесса, управляемого от Творца-созидателя мировых сюжетов, в земной жизни неравномерно распределяющего блага, необходимые для тех или иных ролей как личностей, так и социальных групп, так и этносов.

 Хотя идеи пассионарности были им сформулированы во время тюремного заключения в 1939 году, Л. Гумилев начал основную деятельность по теоретическому созданию нового эпистемического знания русской школы этнологии, даваемым ему первоначально как гнозис, уже после того, как он на практике завершил суровую школу страданий (будучи дважды заключенным в сталинских концлагерях), доставшихся ему как продолжателю семейных традиций своих родителей - гениальных поэтов А. Ахматова и  Н. Гумилева, то есть начиная со своего освобождения в 1956 году.
 Характерная черта, кардинально отличающая творчество Гумилева и его жизнь, от жизни и творчества А. Солженицына, прошедшего менее суровую, но всё же памятную "школу жизни" в "шарашках" сталинского времени: 
 Солженицын посвятил творчество писателя крайне негативному толкованию своего опыта переживания событий тех лет,  что впрочем соединялось у него с тревогой за судьбы Отечества.

 В отличие от него, Гумилев глубоко таил эту тревогу, которая только изредка прорывалась в его строках, и всячески избегал воспоминаний о лагерях, которые будили у него негативные мысли. Ведь сам был целиком устремлен к положительному взгляду на мир, который последовательному православному свойствен, так как истинная религиозная вера умеет преодолевать проблемы теодицеи  (однако не был будучи глубоко религиозен, он не мог переработать и принять свои прежние страдания, в том числе и нерадостного детства, и голодной юности, которые впрочем помогли ему пережить ужасы сталинских концлагерей)

 Итак, создатель русской школы этнологии получил свободу только через три года после начала "хрущевской оттепели". Заметим, что для всех государственных властей (как при Сталине, когда он, дворянин по происхождению, с трудом пробивался к образованию и научному познанию, так при Хрущеве, при Брежневе, и для новой российской власти с 1991 года)
 При смене властей государства он так и оставался для каждой нежелательным "диссидентом" (менялись лишь формы преследования таких маргиналов)

 Почему это так? Не только конечно оттого, что Гумилев - потомственный дворянин и сын опальных поэтов своей эпохи, сохранивший нравственные принципы своего сословия, но главным образом потому, что он буквально взрывал революционными и никогда так и не понятыми в техноцивилизации, концепциями диалектического этногенеза в этносфере традиционную эпистемическую науку, которая конечно от сталинских времен к постбрежневским существенно менялась, но при этом стойко защищала свои рубежи атеистического знания и веры материализма.

 Это происходило помимо воли и желания самого автора и созидателя русской этнологии, ибо он, источник поистине революционных идей, принадлежащих грядущему пост-технократической цивилизации, когда философия и её наука соединяются с религиозной верой и её философией в непротиворечивое целое, был вынужден в рамках материалистической эпистемы своей эпохи, заключать свою концепцию этнологии в формы не подходящей науки и веры (православие мало проявлялось в его научных трудах, не сочетаясь с научными догмами атеизма, присущими вере материализма)

 Это определяет у него, как и у его учителей Вернадских (сын В. Вернадского был, как известно, одним из фундаторов ранней школы русского евразийства) сочетание глубоких прозрений, но и грубых ошибок, связанных с атеистическим мировоззрением в естествознании (явление искаженного восприятия будущего, типичное для перспективной рекурсии в историческом дискурсе познания)
 В частности, он не понимал подлинной роли техносферы для развития этносов в техносфере, оставшись, по  существу, панбиологическим сторонником этнического бытия.

 Гумилев получал систематически свои новые знания как гнозис, даваемый исключительной и титанической по своему значению личности, обладавшей феноменальной памятью и редкими способностями к познанию, благодаря чему он стал в своей области уникальным энциклопедистом.
 О развитии его личности в зрелом возрасте можно и нужно говорить прежде всего, в морально-нравственном смысле: и как о человеке, принявшем православие - этническую религию своего народа, и с 1966 года также семейным в одном из тех браков, полных любви и взаимопонимания, которые ко благу обоих супругов "заключаются на небесах".
 Таким образом, он в родовых линиях является прогрессом в сравнении со своими гениальными родителями-поэтами, далекими от тех трудностей земной любви, которые требуют особого самоограничения от людей, чувственно погруженных в актуальное историческое бытие своих этносов.

 По мере его собственного развития, в том числе конечно морально-нравственного в первую очередь, углубления своих знаний, он должен был в изучении этносферы постепенно переходить от модели панландшафтной в истории (исследуя изменения рельефа и климата отдельных регионов, в их влияниях на развитие этносов в истории), затем панбиологической и панэкономической, и лишь постепенно переходя от осмысления этоса, доставшегося этике человечества и его этносов как наследие социального опыта животного мира, понятиям нравственности и морали, присущими динамике выживаемого человечества.
 Поэтому, хотя ему не удалось в своём творчестве преодолеть планку панландшафтности, пангеографизма и панбиологизма, атеистической науке и вере материализма свойственного, считая культуру этносов свойством, следственным от биологических или космических причин (понимания в этом факторе у него не было, как и в космизме Вернадского), но подоплёка его учения есть взгляд на мир глубоко мировоззренческий, подходящий к религиозной философии.

 О последней главе книги "Этногенез и биосфера Земли": это закономерный переход от панбиологизма "естественных законов" циклического развития этносов к осуждению "антисистем", уничтожающих культуру и экологию биосферы.
 И здесь на арену оценка добра и зла, плавно переходящих у Гумилева к оценке истины и лжи, на авансцену его рассуждений выходит прежде молчавшее христианское православие как религия русского этноса

 Другой вопрос, насколько углублен Гумилев в истины православия, осуждая этнические химеры, сторонники которых перестают любить и беречь свою землю, отступая при этом от морально-нравственных традиций своих этносов.
 Характерно, что при этом Гумилев старательно избегает понятий морали и нравственности. Лишь однажды он неожиданно употребляет такое слово как "совесть", которое на фоне его квазинаучных рассуждений о циклах биогенной энергии, о порождении вакуумом виртуальных частиц, выглядит несколько странно и одиноко.
 Добро и истина у него по критерию одна: это стремление представителей этноса сберечь природу и человеческие жизни, то есть пассионарность на службе созидания, а символ зла и лжи: вандализм в уничтожении природы, культуры, человеческих жизней, когда пассионарность антисистем (этнических "химер") начинает действовать вопреки добру человека на уничтожении его природных сред.

 Но для нас ясно, что его разумные рассуждения в защиту экологии родной среды ландшафта есть в лучшем случае лишь половина правды. Вольно или невольно, но Гумилев прибегает к аргументам догматического христианства в осуждающей оценке фактически атеистических систем философии, среди которых помимо гностицизма, альбигойства, исмаилитизма, манихейства и философских доктрин буддизма как философий, уже скорее научных и вполне абстрактных чем религиозных (которые он отличает однако от жизнеутверждающих религий раннего буддизма), особым нападкам подвергается у него теория "осевого времени" Ясперса как явное проявление атеистического экзистенциализма.
 Он критикует теорию кардинального поворота, революционного момента квалитативной эволюции сразу множества культур по Ясперсу, отождествляя его концепцию "осевого времени" якобы с обычной фазой пробуждения в развитом этносе философских "нежизненных" иллюзий, которые потом неизбежно на фазе обскурации гибнут под железной пятой антисистемных "субпассионариев".

 Характерно его описание условий, при которых могут возникать смертельные "химеры": в столкновении нескольких этносов с разными мировоззрениями, которые могут быть до конфликта вполне здоровы, но затем пассионарная энергия от менее энтропичного этноса перетекает к более энтропичному, что обесточивает и обесценивает исторический опыт этноса, теряющего меры своей негэнтропии в поведении своего социума, оказавшегося в чуждой ему и неценней ему среде и ставшем антисистемой ("химерой")
 Тогда-то якобы начинает действовать "антисистема", возникает "химера", уничтожающая плоды трудов предыдущих поколений, разрушающая экологию этнобиологических ландшафтов, плоды человеческих культур. Характерный пример, который он и приводит для этого: уничтожение вандалами красот Рима и закономерная потом гибель вандалов как этноса, и затем эту судьбу одного германского этноса он сравнивает с другой судьбой - готов, чужие ценности не уничтожавших и затем ставших основанием для появления этноса испанцев.

 В действительности же он осуждает модель "осевого времени" Ясперса, в его понимании враждебную жизни, как впрочем и теорию ноосферы глубоко почитаемого им В. Вернадского за его "биогенные законы жизни" (а это есть ни что иное как проявление действия негэнтропии в живых системах) за то, что это модели линейного прогресса.  А Л. Гумилев желает видеть в этногенезах биосферы лишь циклическое проявление борьбы жизни и смерти в биосфере, и культуры этносов как он полагает, рождаются под напором "пассионарных толчков" в борьбе против пустоты.
 Таков у него как бы научно понимаемый вакуум: источник виртуальных частиц: это засасывающая к себе пустота, под чем явно понимается самость вселенной, источник энтропии любых систем, а значит и прежде всего жизни на Земле.

 Но в применяемом таком образом христианстве, которое как нравственная основа культуры, выводимой им из биологических и энергетических оснований, с его наукой никак не совмещается, он проигрывает истине в пользу не замечаемой им же самим лжи. Он рассматривает Бога как благоразумно рациональный деист: лишь как пассивную морально-нравственную инстанцию, ответственность перед которой как и страх перед адом, якобы страшит людей и заставляет воздерживаться от дурных поступков, но не рассматривая мир как целенаправленно и к благу мира и человечества разумно управляемый Творцом (таким образом мир и творится в постоянном процессе актов созидания)

 В результате отсутствия в его этнологии линейного прогресса нравственности этносов и подчинения его модели "дурной бесконечности" этногенезов как постоянных циклов, то есть этносов либо погибающих от своих "химер" по достижении фазы обскурации, либо достигающих гомеостаза и равновесия с окружающей средой (а такой этнос мирно завершил свою историческую задачу в биосфере), в его модели, фактически ставшей атеизмом, исчезает истинная причина этнического бытия на Земле человечества, определяемая лишь в религиозном сознании: человеческая цивилизация Земли есть школа морали и нравственности познания добра и зла по их плодам в жизни этнических поколений, а не просто "кристаллизованная пассионарность".

 Выше мы уже писали о том, что Гумилев отводил этносам полторы тысячи лет жизни. В отношении древнего этноса китайцев - ханьского он был уверен, что тот погиб в смертельной борьбе с хунну и сяньбинцами на рубеже III века до н.э., так что Китай как цивилизацию спас лишь очередной "пассионарный толчок", якобы вызвавший к жизни новый этнос - табгачский.

 Но этносы, впавшие в состояние инволюции культуры и экономики на той стадии цикла, которую Гумилев называет "обскурацией", а это значит, ведь этносы "умирают" не так как люди: они после своей явной инволюции и фазы химеры могут быть спасены тем, что автор этнологии называет "пассионарными толчками", а это меры негэнтропии от внешнего по отношению к миру управления Творца (который творит мир, управляя над миром)
 Отчего же этнолог Гумилев не готов признать, что табгачский этнос есть лишь обновление ханьского этноса древних китайцев?

 Ввиду того, что он отрицает явление веры, языка и всей диахрональной культуры как присущие оседлому этносу-народу, подменяя само определение этноса биологическими стандартами отношения к среде обитания, этими крайностями экологии хорошо изученных им кочевых этносов (они, эти этносы-нации, привыкшие силой добывать себе блага у природы и людей, как раз склонны образовать "химеры" при потере привычной им динамической среды обитания), оторванной от основ этики, как якобы единственно определяющими этническую историю и сам факт этноса.
 Такое заблуждение возникает вследствие его атеистических доминант панландшафтности и панбиологизма.

 Антисистемы или "химеры" в его понимании это явно оторвавшиеся от среды обитания этноса социальные группы, попавшие в чуждый им регион геопространства, пространство-место обитания другого этноса, где для них нет ничего ценного,  значит не действуют морально-нравственные императивы и запреты (и в такой социальной культуре уже нет "ничего святого")

 Все великие достоинства, но и очевидные недостатки от взгляда ученого и гуманиста в будущее, от его перспективной рекурсии в историческом дискурсе - именно в представляемое им будущее науки и общества, а не грядущее, которого он не знает и знать не может, ибо это гнозис грядущих веков. Это значит:
 Гений благодаря гнозису, данному ему от Бога, заглядывает в будущее знаний об управляемой двуединой реальности Земли.
 Вот тайна этнологической модели Гумилева, описывающая этногенез в биосфере и его теории пассионарности, изложенной символическим языком науки своего времени.
 Его модель пассионарности есть лишь символ, апеллирующей к образу управляемой из некоторого центра негэнтропии (единой реальности Дао) над двуединой реальностью Земли и человечества, а "пассионарные толчки" есть описания актов такого управления, ведущего мировую эволюцию человечества при управлении Бога над миром.

 Не пассионарность (страстность натуры отдельных людей, способной ради воплощения идей выдерживать сверхчеловеческие нагрузки и совершать невероятные деяния) как неведомая энергия экстраординарных человеческих действий (в том числе и прежде всего "великих людей" - движителей истории), источник которой Гумилев пытается найти в прозрениях другого гения, своего современника Вернадского, и не "кристаллизованная пассионарность" в действии биогеологических факторов, достижений культуры и образцах этно-ландшафтов, которые в своей деятельности созидают этносы, тем преображая географическую природу Земли и человеческую историю.
 Так они соединяют время и геопространство в контуры геопространства-времени своих этно-ландшафтов, и вот отчего время истории в этнологии Гумилева приобретает географические черты, а география становится исторической.
 Но сказать только это, значит, ничего ещё не сказать.

 Как писал великий русский поэт А. Блок о действии Родины на восприятие человека:

 Всё это было, было, было,
 Свершился дней круговорот.
 Какая ложь, какая сила
 Тебя, прошедшее, вернет?

 В час утра, чистый и хрустальный,
 У стен Московского Кремля,
 Восторг души первоначальный
 Вернет ли мне моя земля?

 Истинными движителями истории, источниками и такого явления морали и нравственности, чуждого сухой рациональности и трезвого эгоического расчета как совесть, как патриотизм, и не официозный. а истинная любовь к своей Родине, как малой, то есть образу, родному для человека оседлого этноса во всем богатстве эмоционально-чувственного, этико-эстетического восприятия ландшафта, знакомого и близкого с детства, так и любви к большой Родине: стране, государству.
 Эмоции и чувства людей прошлого сохраняемые для людей грядущего в содержании вещей, которые хранятся  в "чувствилищах" двух видов памяти в двуединстве реальностей подлинной и описательной: этно-ландшафтных архетипах (это памятники свершений экономики и культуры, построенные людьми в матрице вещества) и в архетипах коллективных тел-сознаний этноса и его социальных групп (это нерукотворные памятниками в глубине человеческих душ, в матрице производства вещей - мысленных представлений о мире)

 Почему Бог на Земле, разнообразной своими природными ресурсами, источниками для жизни, расселил людей в неравномерных и различно насыщенных благами зонах жизни, почему он дал физическим телам людям такое различие расовых признаков, отчего расы сделал носителями этносов (форм тела-сознания), постепенно ставшими оседлыми на обживаемых ими ландшафтах как народы со своей хранимой в поколениях культурой и достижениями экономики, почему и с какой целью неравномерно Он распределяет избирательно и дарования людей, совершенно различных по своим задачам. целям и ролям в истории развития общества, и также исторические масштабы, распределяя роли в мировой истории для отдельных этносов?

 Отчего Он, наконец, познание мира людьми на Земле, осуществляемого по принципу веры и научного познания отдал принципу комплементарности, сделал познание людей, отданных грехам, диалектичным, вынужденным накапливать и затем в муках острого конфликта преодолевать, и только так осуществляется развитие, свершается эволюция - прежде всего морально-нравственная эволюция человечества в этносах и семьях, а потом уже эволюция веры (а значит, любви) и знаний (а значит, истины)

 И что есть эта загадочная "комплементарность" двух культур, двух этносов, двух мировоззрений, двух способов познавать реальность, которую в свое время с восторгом открыл для себя Гумилев и пытался объяснить другим, но так, с опережением во времени, что большинство современников его не понимало?

 Этот принцип иллюстриуется следующей притчей: чтобы его двое сыновей, соперничающих между собой за отцовское наследство (а ведь именно таков спор за истину в знаниях, за веру и любовь, вызванный познанием добра и зла) действовали вместе и только вместе, с различных точек зрения собирали единственную истину, отец вручил каждому из двух только половину ключа к истине и любви, к жизни вечной.
 Каждая такая половина противоположна другой, но при том ей диалектически комплементарна. Это значит: дополняет противоположность до целого.
 И так без дискретного мировоззрения нельзя понять целую истину знаний как и без мировоззрения перманентного. И так правду жертв нельзя понять без кривды агрессора, и наоборот, и потому у людей, как и этносов, как и у построенных этносами государств, в личной и общественной истории меняются сюжетные роли взаимно-морального плана
 И кто выигрывал вчера, тот сегодня в цикле истории познаёт горький опыт проигравшего: для осуществления полноты человеческого опыта в познании добра и зла.

 И вот для чего христианство рассказывает народам о том, как Бог-сын, Бог-Слово в человеческой плоти - богочеловек (и Сын Божий, и Сын человеческий) познал человеческие труды, горечи и страдания человеческой жизни, познал самую мучительную смерть на Земле, чтобы приблизить к людям понимание жертвенности любви Бога-Творца к миру и человеку - как вечный образец для бескорыстной, отвечающей добром на зло, побеждающей саму смерть жертвенной любви человека к человеку, ближнему (ибо дальние тебе незаметны)
 И так поистине происходит. И только в этом спасение человека от вечной смерти, как и спасение человеческого мира от гегемонии зла, растущего, если злом отвечают на зло.

 Люди есть дети Творца по усыновлению, в это означает: и этносы есть Его дети.
 И как человек познает себя в себе Другом (во времени своей жизни) и в другом человеке (в пространстве совместного человеческого общежития) как источнике своей любви и цели своего труда, достижений своего творчества, как направления вектора эмоций и чувств, так и этносы, накапливая насыщенные оценочной энергией в познании добра и зла, плоды познания и ценности с антиценностями в сокровищницах своих культур, где от поколения к поколению народов предаются также и проблемы морали и нравственности - для их решения, без чего выжить нельзя.
 И это Бог ясно дал понять людям в Заповедях вероучений, изложенных для народов историческим языком их опыта совместного выживания на Земле. Прежде всего в христианских Заповедях мы видим это, начиная с главнейшей - заповеди любви к Богу и ближнему, который, как и ты, создан по образу и подобию Бога, но создан другим чем ты, и комплементарным к тебе по восприятию мира.
 И вот отчего этносы, каждый со своим историческим сюжетом опыта совместной жизни, согласованной в календарях бед и радостей (следов восприятия зла и добра) - части мировой истории человечества, познают возможности и ценности добра как и антиценности зла друг друга во взаимном и совместном строительстве познания и мировой истории человечества в этносфере.

 В чем наконец смысл этого возвращения циклических сюжетов, которые архетипы возвращают поколениям народов, то есть смысл и цель триединой реальности Дао-Земли?

 Это же не просто феномен и факт для того, кто способен его увидеть, но у этого события есть смысл и основа.
 Ответ на все поставленные нами теперь вопросы дают всего несколько первых глав библейского Шестоднева:

 В основе земного бытия человечества лежит история взаимоотношения людей и их Творца, история грехопадения.
 Это означает, что выживание людей на Земле, где жизнь людей и народов сопоставлена и соизмерена со смертью и ею отграничена, где наслаждения и страдания, взлёты и падения, прибыли и убытки, грехи людей и тяжелые последствия их, дилектически соизмерены, есть необходимость для познания в историческом опыте совместного проживания и выживания на Земле людей и этносов, истинно в своем эмоционально-чувственном, а не только рациональном опыте, который соединяет теорию с практикой познающих добро и зло по их плодам.
 Таков горький опыт на земле людей, познающих добро и зло по тем плодам, которые выращены "древом жизни" из семян древа познания людьми добра и зла, посеянных мыслями и деяниями людей.

 И вот почему циклы земной истории этносов, стран, государств и человечества в целом возвращаются в действии архетипов обоих матриц-реальностей Земли и так модулируют линейный вектор эволюции человечества в подлинной реальности. Ведь познание поколениями этносов плодов добра и зла есть тот процесс исторического дискурса, когда в настоящем происходит жатва людьми того, что ранее ими посеяно: семян добра или сорняков зла, в настоящем же происходит засевание того, что произрастёт в грядущем.