Тунцеловы. Глава 11

                11
     В конце марта нам крупно повезло: был очень удачный замёт. Вода, ограниченная балберами прямо кипела от плещущих тунцов. Многие из них запутались в неводе, и выборочная машина поднимала их вверх. Некоторые из них срывались вниз и благополучно укладывались в корыто и спускались в трюм. Другие сдергивались матросом крюком за глаз. Иногда матрос не успевал выдернуть крюк из глаза и отпускал тунца вниз вместе с крюком. Некоторые рыбы нельзя было снять, а время не ждало. Тогда лебедка промысловой стрелы поднимала их наверх, где они застревали.
Потом отпускали сеть назад и снова вперед – и тунец раздавливался там пополам и вниз падали куски мяса.
       Выбирали тунцов каплёром весь день до девяти часов вечера. Попадалась и мелочь: макрелевый тунец. Его выбрасывали за борт, и он от радости делал на воде стремительный прыжок прочь от борта. Всего выбрали сегодня сто тонн. Большая удача.
       Следующий день был обычный. Проверялись снасти. Снова тралмастер угрожал всем головы поотрывать. Перед ужином снова сделали замёт. И опять удача: около ста тонн тунца. Наполнили свои последние два чана, а 50 тонн отдали на “Маргинеллу“. В половине девятого меня срочно вызвали на палубу: несчастный случай. Я успел взять только йод, бинт и нашатырный спирт и побежал на корму. Я был в тапочках, которые слетали с ног. Пробежал вокруг надстройки кормы, вышел на слип и взобрался по сети наверх.
       Там в ярком свете прожекторов стояло несколько матросов в оранжевых пролифенках и касках. Между ними лежал на спине матрос Хамракулов без сознания. Возле его рта и носа была кровь. Я испугался: не умер ли? Но, поднеся к его носу нашатырный спирт, заметил, что он сделал судорожный вдох. Слава Богу, живой. У нас носилок нет, и я распорядился, чтобы принесли одеяло, и на нем отнесли пострадавшего в жилую надстройку. Матрос получил травму вследствие падения на него с промысловой стрелы, с семиметровой высоты, тунца, весом в четыре пуда. К тому же, при падении тунец хлестнул матроса по спине хвостом. Откуда-то взялся главный инженер Соловей и по праву ветерана, или еще какого-то, командовал переноской. Я не спорил: пусть командует. Когда подходили к коридору он сказал мне:
– Несите капельницу.
– Капельница пока не нужна. Ее поставлю позже.
– Смотрите, – добавил он.
       Я хотел было распорядиться, чтоб матроса несли в его каюту, но мне сказали, что там для оказания помощи вообще негде повернуться. Пострадавшего положили на перекрестке поперечного и продольного коридоров, где можно было мало-мальски подступиться к пострадавшему.
Он терял сознание. Я понял, что у него сотрясение головного мозга. Тут же я сбегал в каюту за медикаментами, и вернулся в развилку коридоров. Там при свете электрического фонарика я, стоя на коленях, ввел пострадавшему в вену глюкозу с коргликоном, а затем в мышцу – сердечные и кровоостанавливающие средства. Давление крови у него было в норме. Больного перенесли в каюту, где он пришел в себя, но не помнил, что с ним произошло. Там я поставил ему холодную грелку на голову, сделал уколы обезболивающих и снотворных средств. У него вся спина была в виде сплошного кровоподтёка. Также были видны следы ушибов левого плеча, груди и живота. Больной уснул.
       Утром у него была небольшая температура – 37,2 градуса. Но это естественно при таких подкожных кровоизлияниях, дающих травматический токсикоз.
Живот по-прежнему напряжен – и я подумал о травме внутренних органов. В обед поставил ему капельницу с физиологическим раствором. Больной отметил, что после нее ему стало легче. Позвоночник у него не был поврежден и, значит, списывать его с судна и везти в Дакар или Конакри не надо. Капитан говорил о возможности отправить больного на транспорт “Навигатор”, откуда он с судовой командой улетел бы на самолете в Калининград. Теперь я сообщил ему, что у пострадавшего позвоночник и ключица целы, чему он был доволен:
– Ничего ему не будет, – выразил он уверенность. – Через две недели будет ходить.
– Пожалуй, да, – ответил я. – И надо бы еще составить акт несчастного случая.
– Ты прав: надо, – согласился капитан.
   Я велел больному лежать. Вместо утки я приспособил ему обрезанную у горлышка полуторалитровую пластмассовую бутылку. Каждый день смазывал его багровую от кровоизлияний кожу мазью эссавенон-гель. Она оказывала охлаждающее действие и больной отмечал, что от нее кожа не так горит.
       Еще через день ко мне заходил капитан и спрашивал: снимать ли бронь на самолет на больного. Я ответил, что можно снимать, так как больной поправляется и уже может сесть. В этот день снова был большой улов, а у нас только один чан пустой. Наполнили его, а остальную рыбу отдали на “Мурекс“, как подарок, чтоб не пропадала. На борту этого судна я заметил своих знакомых: капитана Кияшкина, старпома и второго штурмана – и помахал им рукой.
       Вечером мы пришвартовались к базе “Ткварчелли“.
Меня позвали к врачу этого судна на разговор. Он на нашей палубе в роли счетчика. Он интересовался случаем с пострадавшим матросом, и я рассказал ему об этом. Он хотел сам посмотреть больного, но я не разрешил ему: больной, наверное, спит после укола пипольфена, и ему нужен покой. Кстати, я узнал, что этому врачу выходит в месяц около тысячи долларов. Это в два раза больше, чем у меня.
       Через четыре дня после травмы больному стало лучше, и он впервые встал из кровати самостоятельно. Продолжаю делать ему необходимые инъекции. Я вышел на палубу, поднялся на мостик, где увидел капитана и сообщил ему новость об улучшении состояния больного.
       Сегодня утром и под вечер делали замёты и оба раза удачные. Наше судно по улову уже перешагнуло пятисоттонную отметку. Подошли к базе “Ткварчелли“. У нас берут 50 тонн тунца.
       На следующий день, когда я пришел в зал на полдник, там смотрели по телевидению фильм “Титаник“. К своему удивлению я увидел среди зрителей и своего больного. Он заметил, что я на него смотрю, и засмеялся. Я улыбнулся, но не сказал ни слова. Вечером во время ужина капитан по-ставил на три стола по бутылке водки по поводу вылова 500 тонн рыбы. Капитан приходил за таблетками от головной боли. Я дал ему несколько таблеток эффералгана.
       Последний день марта. Утром над горизонтом висела дымка. Идем в поиске тунца. От быстрого хода судна дует в лицо теплый ветер. Солнце слабо струило матовым светом. На судне ко мне стали относиться более уважительно после несчастного случая с Хамракуловым. Всё же меня коробит фамильярность матроса Кости, обращающегося ко мне на
“ты“. Можно бы сделать ему об этом замечание, но в море обычно все так обращаются друг к другу, кроме обращения к капитану. Даже камбузник Володя обращается к старпому на “ты”.
      Сделал после завтрака уколы больному матросу. Ему намного лучше. Бывшие сплошные кровоподтеки на спине побледнели. Он свободно ходит в столовую. Вчера я разрешил ему помыться. Все же он не может отвести в сторону ушибленную руку из-за воспаления околосуставных тканей левого плечевого сустава.
      Сегодня впервые за весь рейс я заметил летящую возле судна большую белую чайку – олушу. Таких чаек я видел только возле Марокко. Сделали замёты. Первый был пустой, а во втором оказался средний улов. Во время замета я разговаривал с третьим штурманом, стоя у борта. Он, оказалось, имел в Североморске квартиру, где проходил службу офицером военного флота. Уволившись со службы, он перед отъездом сдал её в городскую мерию. и получил справку (сертификат)  на получение другой квартиры в Калининграде. Теперь ждет окончания строительства дома, запланированного для бывших военных.
      Вечером пришвартовались к базе “Ткварчелли“. Разгрузка на нее шла весь вечер и часть ночи.
                (продолжение следует)