Лошади, как дети

 


                Зенитная батарея в полном составе была передислоцирована в небольшой, припорошенный снегом ельник, недалеко от основной дороги. Молодые, разлапистые, плотно высаженные трёхметровой высоты ёлочки надёжно укрыли под своими колючими ветками и машины, и зенитки. С этого места хорошо просматривалась и берёзовая роща, из которой они так поспешно драпанули, и огромное поле, изрытое оврагами, с чернеющими зарослями густого кустарника на пологих склонах холмов. И две неровные цепочки окопов, героически выдолбленные в начавшей по-зимнему промерзать земле.
                - Может развернём по-боевому, товарищ старший лейтенант? – обратилась к Портнову командир 2-го орудия сержант Ежова.
                - Нет. Нам поставлена другая задача, Ежова. Нельзя нам пока высовываться. Мы тут, как сюрприз для «фрицев», - ответил старший лейтенант. Хотя ему самому ох, как хотелось проверить боевую работу своей батареи.
                - Как вишенка на торте, - не громко сказала Надя Бондарь.
                - Ну, да. Как вишенка, - улыбнулся Портнов, с интересом посмотрев на Надю. 
                - Жаль, удобная позиция! – вступил в разговор младший политрук, рассматривая в полевой бинокль окрестности.
                - Нам свои позиции нужно согласовывать с командиром противотанкового истребительного дивизиона. Он тут главный. Начарт дивизии сказал, что капитан сам с нами свяжется и поставит задачу, - объяснил Портнов.
                - Будем тут в ёлках сидеть, так нас никто и не найдёт, - в полголоса прошамкала, хрустя отломанной от козырька кабины сосулькой, красноармеец Спиридонова.
                - Отставить, Спиридонова! Добубнитесь у меня, - строго перебил её младший политрук, шарфом протирая заиндевевшие на морозе круглые очки.
                - Вижу три воздушные цели! Справа тридцать, дистанция три тысячи, высота полтора. Идут со снижением. Направление – берёзовая роща. Классификация цели: «Хейнкель-111», - громким звонким голосом доложила красноармеец Бондарь, стоя на кабине «газона».
              Надя заступила в дозор, и шофёр их полуторки, взвесив взглядом её вместе с полушубком и валенками, разрешил влезть на крышу кабины, чтобы быть выше макушек елей.
                - Воздух, бабы! – неожиданно противным голосом закричала Спиридонова, зачем-то по самые глаза натягивая свою шапку-ушанку.
                - Личному составу рассредоточиться! – сложив руки рупором, закричал командир батареи.
                Зенитчицы, утопая в снежных сугробах, скользя и падая, шарахнулись в рассыпную, подальше от машин и орудий. Кто присел под широкой лапой колючей ёлки, кто просто скатился в овражек и закидал себя снегом. И только Надя Бондарь, как заколдованная стояла на кабине полуторки, наблюдая в бинокль за снижающимися немецкими штурмовиками. И непрерывно докладывала:
                - Ведущий начал бомбометание… бомбы малого калибра… много! Ведомые… пошли бомбы…
                От первой серии разрывов авиационных бомб малого калибра содрогнулся морозный воздух, стряхнув с колючих макушек несколько пригоршней снега. Затем были вторая и третья серии. «Хейнкели», сбросив свои 25-ти килограммовые «малютки», делали глубокий вираж и возвращались опять к берёзовой роще. Казалось, они нашли свою цель. И теперь, пока не вырубят под корень осколками своих бомб эту небольшую берёзовую рощицу, никуда не уйдут. Они сбрасывали свой смертоносный груз, чётко видя куда они попадают. Цель была ясно различима среди белых с серыми отметинами стволов берёз на фоне изрытого воронками снежного покрова. Вороные, каурые, серые и гнедые цели. Три с половиной десятка артиллерийских тяговых лошадей, накрепко привязанные к берёзкам, бешено метались между огненно-снежными смерчами, пытаясь вырваться из этого ада. Нет, они не ржали… Они кричали, как кричат дети, в минуту внезапного приступа страха. «Люди, за что вы нас так?» Они звали своих хозяев, не догадавшихся отвязать их, перерезать поводья, не дали им шанса попробовать выжить самим, без помощи беспомощного человека.
              Резко рванули две бочки с бензином в кузове полуторки, вспыхнуло, как порох, сено. Потом хлопнул бензобак и над верхушками уцелевших берёз заклубился чёрно-серый дым от загоревшихся шин грузовика. Самолёты отбомбились, но не улетели. Они, сделав резкий вираж, выстроились в линию и, на бреющем, беспрерывно поливая всё, что ещё шевелилось после бомбёжки из всех бортовых стволов, пролетели вдоль всей многострадальной берёзовой рощи от начала и до конца.
                - Надька, падай, дура! – пыталась перекричать звуки разрывов и пулемётных очередей авиационных пулемётов, Маша Спиридонова.
                Но Надя стояла, как вкопанная. Как будто её войлочные валенки приморозило к деревянной крыше кабины полуторки. Только руки с биноклем дрогнули, когда она, вдруг, увидела в оптику улыбающееся лицо фашистского лётчика. А чуть ниже кабины она успела рассмотреть, нарисованную на фюзеляже самолёта, белую рыбу-меч. Нет, он не смотрел на неё, он смотрел туда, куда летели две яркие трассирующие пунктирные линии от его пулемётов. Охота сегодня была удачной! Все цели уничтожены. К тому же цели не могли защищаться и чувство безнаказанности поднимало немецкому ассу настроение. Поэтому он и не увидел, стоящую выше еловых макушек Надежду, с красным от мороза лицом, в огромной каске, болтающейся на шапке-ушанке. Пушек и грузовиков, наспех замаскированных срубленными молодыми ёлочками, он тоже не увидел. Его больше интересовала ползущая по глубокому снегу гнедая лошадь. Она судорожно отталкивалась задними ногами от промёрзшего грунта, оставляя в снегу две глубокие борозды алого цвета. Нет, она не умела ползать, у неё были перебиты передние ноги. Привязанная к дереву, она ползала по кругу, всё ближе и ближе приближаясь к стволу.
          Но авиационные топливные баки не бездонны. Уже через десять минут тройка «Хейнкелей-111», заняв каждый своё место в строю, набрали высоту и потянули в сторону линии фронта на свой аэродром. Когда Надюху стянули, наконец, с грузовика, она только и смогла, ежесекундно вздрагивая, сказать:
                - Рыба- меч! Немец с усиками… Сука! Тварь!
                - Наконец-то! – радостно заголосила Спиридонова, - Конечно, сука! Я всегда тебе говорила – мешает тебе образование быть человеком, Надюха.
                - Заметил, Яша? Летают без истребителей прикрытия. Ничего не боятся, сволочи, - обратился к своему комиссару Портнов.
                - Да. Наши истребители небо Москвы прикрывают, вот эти и не боятся, - ответил младший политрук.
           Командир зенитной батареи принял решение, пока не начало темнеть, вернуться в берёзовую рощу, дождаться командира противотанкового истребительного дивизиона и по согласованию с ним, занять огневые позиции. Первое, что они увидели, было развороченное воронками от авиационных бомб место, где они сегодня обедали.
                - Девки, а Петюнька то наш, спас всех нас получается, - округлив от ужаса глаза, прошептала Спиридонова.
            Полевая кухня лежала на боку, чадя догоравшими колёсами. Из второго бачка, который поменьше, тонкой коричневой струйкой вытекал недопитый чай. Рядом, на спине, раскинув в стороны свои сильные руки, лежал мёртвый Петрович. Глаза его были открыты и смотрели в небо, но лицо было недовольно нахмурено. Казалось, сейчас встанет, отряхнётся и закричит, улыбаясь в усы:
                - Васька, узкоглазый сын мой! Опять чай холодный!
              Но теперь уже не встанет и не закричит. Раскроил голову Петровича осколок бомбы. Мужики-шофера собрали её, как смогли, шапку на голову натянули и крепко накрепко завязали «уши». А Васю из котла вытащили. Он туда от страха спрятался. Живой, но шибко контуженный. Смотрит на всех растерянно, башкой трясёт и задаёт один, и тот же вопрос:
                - А Петлович? А Петлович? Петлович…
                - Смотрите, смотрите! – закричала красноармеец Спиридонова, показывая рукой в сторону заснеженного поля.
           А там по белоснежной целине в их сторону медленно продвигалась серой масти лошадь. Снег в овражке был глубокий и в некоторых местах доходил до её брюха.
                - Раненая, - коротко бросил младший политрук, рассматривая в бинокль пробивающуюся по подмороженному снежному насту серую лошадь.
           Животное шло как-то странно, делая выпады левой передней ногой и припадая на правую сторону. Из-за глубокого снега ног лошади почти не было видно, но зато ясно были видны кровавые полосы и пятна, которые оставались после её рывков вперёд. Все, кому по должностным инструкциям были положены бинокли, смотрели на это несчастное, израненное животное с рваными кровоточащими осколочными ранениями на холке и бедре правой задней ноги. Но вот, наконец, лошадь рывком выбралась на небольшой пригорок, и все увидели… Нет, сначала несколько десятков, срывающихся от ужаса женских голосов почти одновременно выдохнули:
                - Мамочки… бедная… ножка, ножка совсем… Она на нас смотрит!
              Лошадь действительно только сейчас увидела стоящих на краю берёзовой рощи людей в серых шинелях и грязно-белых тулупах. Она сначала испуганно дёрнулась в сторону, её перебитая правая передняя нога не естественно подлетела вверх, и лошадь, потеряв равновесие упала, почти полностью погрузив морду в окровавленный сугроб. Встать на ноги у неё уже сил не было. Она только подняла свою красивую серую голову со слипшейся от крови гривой и, посмотрев в сторону людей своими огромными, переполненными болью и страхом карими глазами, тихо заржала.
                - Она нас просит… - сдавленным голосом произнесла Надя.
                - Спиридонова, дай свою… винтовку свою дай, - в полной тишине прозвучал голос младшего политрука.
             Маша, ещё не до конца понимая для чего, сняла через голову свою винтовку и передала её Шацу. Тот молча передёрнул затвор, досылая патрон в патронник, поправил прицельную планку и, облокотив локоть на колесо зенитной повозки, прицелился.
                - Только сразу, Яша, - тихо сказал, стоящий рядом командир батареи.
              Яша, не оборачиваясь, молча кивнул и остановил дыхание. Все ожидали выстрела, но всё равно его хлёсткий звук заставил на секунду замереть пятьдесят сердец. Расстояние было метров 150 – 170. Голова серой бедолаги зарылась в снег, задние ноги пару раз взбрыкнули, подняв снежное облако, и замерли. Кто-то всхлипнул, уткнувшись зарёванным личиком в грубый рукав шинели подруги, кто-то потянулся за табачком…
(отрывок из романа "Легенды женского штрафбата")