Ладога

   Михаил положил телогрейку к спинке сидения, пайку хлеба оставил за пазухой. Каждая поездка  либо завтрашний день, либо вечность. Очередной рейс  через  Ладогу.   В одну сторону   груз, на обратном пути,  эвакуированные люди.  Кусок хлеба для детей голодного города; как спасение души, просьба заглянуть в глаза. В каждый рейс  - паек  четверть буханки, чтобы отдать своему бесценному грузу –  давно некормленым малышам...

   В запомнившийся день высыпало солнце. На небе ни облачка, самое страшное для водителей Ладоги. Чистое небо  вестник того, что обязательно будут бомбить. Немцы не упускали возможности  отработать по беззащитной мишени. Водители давно убрали у левую дверь в кабинах и на опасных участках крутили баранку стоя на подножке. Чтобы в случае надобности, толчком одной ноги остаться в жизни.
Дорога в направлении блокадного города выпала спокойная,  словно немцы  дали передышку. Рейс получился размеренный, тревожили полыньи,  объезжали - стороной брали. Под разгрузкой стояли недолго, получив задание, направились со  Степаном двумя машинами к указанному месту.

   Груз! Михаил опустил борт и поднялся в кузов. Подал руку и вслед за ним поднялась худенькая девушка санинструктор. Из помещения взрослые принялись передавать детей, укутанных в пальто, платки и тряпки. Кого-то несли, кто постарше  управлялись сами, шли с большим трудом. Располагались прямо на дне, так безопаснее, немного прикрывают борта. Группа детей, почти не способных двигаться, беззащитных  перед погодой и войной, которая жалит огнем, пулями и осколками.
Михаил встал на подножку, заглянул в кузов. Наполненные страхом глаза девушки и в щелке платка  черные  бездонные  глазищи ребенка  на ее руках.

- Эх, что так укутали? Ничего не видно.

- Они голодны и ослабли очень. Мерзнут.
 
   В руках появилась мелкая дрожь, как за баранку садиться? Какую цену назначить грузу, расположившемуся сзади? Плавно тронул полуторку за товарищем по рейсу. Так и пошли, поторапливаясь, но, не теряя внимания за дорогой. Половину пути проскочили,  тут из белого безмолвия свечой взмыл самолет, ревом двигателя нагоняя страх. В кузове молчали, наверное, привыкли к бомбежкам. Да какой привыкли? У них просто не было сил  кричать. Беззащитны, даже жизни крикнуть: «Спаси!»,- не могут

   Справа от машины Ладога метнула фонтан воды и мелкого льда. Трещина побежала в сторону, но Михаил успел проскочить, только скаты тряхнули автомобиль,  осела сзади волна.  Держаться колеи, не сходить в сторону. Неожиданно султан взрыва перед машиной Степана, волна, и переломившееся  на краю полыньи  движение. И медленно, двигателем в воду! А затем и кузов туда, в полном молчании, как в немом кино оседает с детьми в открывшуюся воду. Не вскрика, ни упрека. Безвинные малыши, обессиленные от голода, не сопротивляясь, исчезали в промоину. И с последним выдохом  машины выбросился фонтан  воды, и растаял в небе изморозью. Словно  безвинные души растворились , только взлетом своим прошелестели.

   Занесло второй автомобиль. Михаил, вцепившись в баранку, давил на газ, чтобы выскочить от полыньи, но протектор не цеплялся за лед. Все! Не смог довезти беззащитных ангелов Ленинграда! Последним движением выхватил из-под себя телогрейку, наугад бросил под колесо. Полуторка дернулась, скольжение прекратилось, все увереннее покатилась вперед.

   Бездонная полынья, черными глазами, смотрящая в вечность, ощущение бессилия  долго снились ночами.

   С того рейса берет хлеб, чтобы на грани вечности и жизни накормить ребенка.