Злата Белимова. Слово о муже

               

   И вот его нет… В это невозможно поверить, поверить, осознать, принять умом и сердцем всю невозвратимость потери. И душу терзает горькое сожаление, что не успела сказать ему всех ласковых слов, ещё что-то для него сделать. Как коротка, оказывается, человеческая жизнь и как нужно людям беречь друг друга, согревать теплом и заботой, а все остальное мишура, суета сует… Похоронили его в красивом месте — напротив горы Тавор — по русскому обычаю (низкий поклон нашему мэру Менахему Ариаву за его мудрость и человечность), в Нацерет Илите нет с этим проблем.

   Родители Эдуарда были исконно русскими людьми.
Память у Эдуарда была необыкновенная. Он с детства всем интересовался, все запоминал, информация у него накапливалась годами, дети недаром называли его «ходячей энциклопедией». Голодное военное детство в гиблых местах Сибири ( в его паспорте в графе «место рождения» записано «Васюганская комендатура Сиблага НКВД») ой как ему аукнулось: в подростковом возрасте, в 16 лет, — отслоение сетчатки в одном глазу, потом — во втором.
Впоследствии это осложнилось катарактой — и полная слепота (никакие операции не помогли) до конца дней. Но эта беда сформировала его характер. Самолюбивый юноша не делал быть несчастным и беспомощным инвалидом. За два месяца упорнейших занятий он блестяще овладел Брайлем* и был принят в Московскую специальную школу для слепых и слабовидящих детей.

 Это учебное заведение было основано ещё до революции на благотворительные деньги. Образованнейшие и талантливейшие педагоги разработали специальные методики воспитания и образования детей, лишенных самого чудесного дара природы, — возможности видеть окружающий мир. Эти замечательные традиции сохранились и в советское время. Маленькие по численности классы (12–15 детей), полная (да еще расширенная) программа средней школы, громкие читки классической, советской и зарубежной литературы — вот откуда Эдик так прекрасно знал литературу. Обучение музыке и танцам сочеталось с ежемесячным посещением Большого и Малого театров. Козловского, Лемешева, Рейзена слушали «живьём»; чудесное исполнение оставляло в детских душах неизгладимое впечатление. Многие оперы и спектакли прослушивали по нескольку раз, полюбившиеся арии знали наизусть и распевали в школе. В школе был хор, духовой оркестр, кружки: фортепиано, шахматы, борьба. В программу обучения входила и машинопись. Печатать учили бегло, всеми пятью пальцами. Это очень пригодилось Эдику в студенческие годы: все работы и личные письма он писал сам на машинке. Такое разностороннее образование давало свои плоды: из этой школы вышли и доктора наук, и поэты, и писатели. Всю жизнь Эдуард с превеликим восхищением и благодарностью вспоминал своих учителей.

Но учёба давалась непросто. Деревенский мальчик из глубинки Сибири поначалу очень отставал от своих столичных сверстников. Понадобились большой труд и упорство, чтобы догнать, а затем и превзойти многих своих одноклассников. Окончил школу в числе первых, но медаль не дали из-за поведения — курил!
Вот так, преодолевая себя, воспитал Эдуард в себе силу воли, самодисциплину, умение побеждать трудности. Как часто молодые люди, полные сил и здоровья, скулят, жалуются на неудачи, ищут виноватых в своих жизненных невзгодах. Пример Эдуарда показывает: только сам человек может сделать себя, свою судьбу.
То, что мы оказались вместе, — это была судьба, потому что первый человек, которого я встретила в самый первый день в институте, был, как оказалось, мой будущий муж. Я влетела в вестибюль института за минуту до звонка и буквально натолкнулась на высокого худого юношу.
«Ты что, сдурела?» — зашипела на меня подруга. — «Гляди, куда несёшься, он же не видит!».
Взглянула — копна чёрных волос над высоченным лбом, глаза большие, карие и какие-то странные… Буркнула «Извините» и побежала в аудиторию. Познакомились и подружились только после 4-го курса в студенческом доме отдыха. Эдуард сразу ко мне «наклеился» — и до конца дней! А уж добиваться своего он умел!
Через полгода поженились, через год у нас появился сын, а еще через четыре с половиной — дочь. Мамушек и бабушек при нас не было — управлялись сами. С малышами Эдуард умел всё: кормил, купал, гулял во дворе. Да и ещё готовить научился — талантливо, с выдумкой, вкусно! Я была в основном «девочка на побегушках».

  Вот так, вдвоём, словно две лошади в одной упряжке, тянули мы наш семейный воз. И неплохо справлялись и с учёбой, и с работой, и с детьми. Но жизнь была очень нелёгкой. Безгрешным агнцем Эдуард не был. Постоянное нервное напряжение давало о себе знать — разряжался дома. Мог вспылить, накричать, любил выпить. Я всё прощала, наверное, любила…
Пединститут Эдуард окончил с красным дипломом, затем 34 года преподавал в Новосибирском электротехническом институте, не пропустив ни одного дня, ни одного часа. Он учил студентов не только немецкому языку. Попутно давал им массу интереснейших сведений из истории, географии и даже техники. Слушали его затаив дыхание. А самое главное, чему он научил своих студентов, это преодолению, мужеству, стойкости в любых жизненных испытаниях.
В те годы он попробовал себя в журналистике и весьма успешно: был внештатным собкором «Комсомольской правды». Но всего этого ему было мало, решил заняться наукой: изучение языков народов Крайнего Севера Сибири. Три года готовились к кандидатским экзаменам. Каждый вечер, переделав все дела и уложив детей, мы садились за учебники. После рабочего дня в школе, набегавшись по магазинам и «досыта» настоявшись в очередях за продуктами, я до смерти хотела спать, но Эдуард железной волей взбадривал и меня, приходилось заниматься до 12 ночи. К своим урокам готовилась и проверяла тетради с 5 утра.
И вот: все экзамены сданы на «отлично», началась работы над кандидатской диссертацией по языку древних аборигенов Сибири — кетов и югов. Одиннадцать экспедиций,вместе с коллегами, в северные районы Красноярского края, собран богатый материал, записаны и переведены кетские сказки и предания.
В одной экспедиции чуть не погиб: заснул в лодке, идущей по Енисею. На крутом повороте вылетел за борт, проснулся под водой. Вспомнил: «А у меня же доченька есть!» и давай выгребать на поверхность. Хорошо, в лодке сразу заметили, подплыли, вытащили из воды. Потом долго над ним подшучивали, вспоминая происшествие.

  Защитил кандидатскую диссертацию, стал писать доктор¬скую, выпустил монографию. И тут — грянула перестройка! Цены взлетели до небес. Все продукты продавались только по талонам, в магазинах на полках один берёзовый сок. Откуда-то вылезли на поверхность «новые русские», наглые и нахрапистые, и «прихватизировали» всё, что долгие годы создавалось трудом народа. Жульё и бывшие двоечники процветали, интеллигенция бедствовала. Средь бела дня в городе открыто разъезжали в иномарках «крутые» парни с бритыми затылками, устраивали криминальные разборки и ясно давали понять, кто здесь хозяин. А ограбленные «родным советским государством» пенсионеры из последних сил пахали на своих пригородных участках в 4 сотки, чтобы выжить и прокормиться. И это в Сибири, где земли немерено, несчитано, а поля зарастают бурьяном! По стране словно Мамай прошел.
И всё же мы не хотели сдаваться, пытались бороться. Эдуард с единомышленниками создал в городе социал-демократическую партию. Собрали лучшие умы, классных специалистов: учёных, инженеров, учителей. Вошли в постоянно действующее совещание при губернаторе области. Вырабатывали рекомендации по улучшению положения в промышленности, образовании, сельском хозяйстве. Наивные люди, пытались хоть что-то изменить к лучшему. И поняли: всё напрасно. Дело даже не в системе, а в людях. Никто ничего не хочет и не будет менять.
Лежат в этой Сибирской земле наши деды, отцы, ляжем в неё и мы, и наши дети, а жизнь в России вряд ли улучшится. Нет главной, основополагающей идеи государства.
Инициатором отъезда был Эдуард. Несмотря на все трудности абсорбции, скитания по съемным квартирам, мы полюбили Израиль, восприняли душой благородные идеи сионизма.

  Такой незаурядный и талантливый человек не мог оставаться без дела. Он занялся литературным творчеством. Его рассказы «Карина», «Машенька», «Волчий камень», повесть «Странная жизнь Ганнибала» и другие снискали внимание и одобрение читателей. Спустя 6 лет мы дождались амидаровской квартиры. И тут, кажется, жить бы да жить… А его не стало. Таков удар судьбы. И его ещё надо пережить.
Светлая тебе память, дорогой мой человек!

Нацерет Илит



 * Шрифт Брайля — рельефно-точечный тактильный шрифт, предназначенный для письма и чтения незрячими и плохо видящим людям.
____________________________________________________________