Неизлечимо

Распутывать ниточки не имело смысла. Отрывать пакетик тоже не хотелось. Они имели привычку всплывать и покачиваться меж бортиков дохлыми мышиными тушками. Мерзко как-то. Оставался кофе. Слипшемуся языку намного больше хотелось просто пить. Но вода была только из-под крана, без газиков. А сидеть совсем без дела мне не нравилось. Я подставил чашку и несколько раз нажал на педаль. Насос кофейника непристойно и бессовестно испражнился. Кофе был таким халтурным, что трещинка на дне прекрасно угадывалась. Подслащивать я не стал, хотя терпеть не могу горечь, ещё с детства, когда мама толкла аспирин в столовой ложке и пыталась обхитрить меня, растворив порошочек в варенье. Почему-то с сахаром кофе становится ещё более противным. Обошёлся и без сливок - слишком уж неопрятно застыли их пожелтевшие капли на носике пошарпанного чайничка. В итоге блюз остался блюзом, чёрным и горьким. И чуть остывшим. Можно было бы чем-то закусить. Но коробка с пончиками уже опустела - на кальке, выстилавшей дно, смешалась пудра и малиновое желе. Прям как в тот Новый Год, когда у... мм... эээ.. mierda! как же его звали то?.. щербатый такой.. короче, у дипломника одного с непривычки открылось кровотечение и свою первую лыжню он так и не осилил.

Я вернулся на место. Собеседника, воспользовавшегося моим пустяковым отсутствием, было видно сквозь витрину, уже докуривающим - внутри запрещено. Судя по его дружелюбным жестикуляциям, он подсказывал кому-то дорогу. Звякнула дверь дайнера и я отвлёкся. Через минуту он подсел, посмотрел на меня и послушным фуникулёром проследовал за моими глазами, чуть повернув и наклонив голову. Какое-то время наши взгляды стояли рядом, как два друга ночью на крыше - молча, плечом к плечу. Кегельки ног девушки были почти правильными, но ещё голубоватыми. Кроме самых лодыжек, уже цвета жареного арахиса. Город только начинал оттаивать.

В остальном разговор не настраивался. В конце концов, я раздражённо предложил:

- Слушай, давай местами поменяемся.
- Чё не так?
- Я терпеть не могу, когда мне солнце прямо в анфас светит.

Он невозмутимо достал из нагрудного кармана и протянул мне свои "Оукли", ловко щёлкнув разложившимися на лету дужками. Он умудрялся находить выход из любой ситуации, порой парадоксальный, но неизменно энергосохраняющий. Очки я не принял:

- Спасибо. Пусть все думают, что я обсаженный, с утра пораньше.
- Уже за полдень.

И хотя он даже не улыбался, разводить полемику меня ломало. Если бы вечером, да под пивасик - хлебом не корми, а дай пофилософствовать. Особенно с этим типом. Сейчас же - тупо лень. И даже едва бесит.

Он беспечно пожал плечами, совершенно меня не понимая, сам повесил на себя фары и отвернулся навстречу панорамному окну. Я всё же успел увидеть своё маленькое, кривое отражение. На долю секунды. Но мне этого хватило, чтобы вновь приняться нас сравнивать.

Ну, во-первых, этот перец был гладенько выбрит. Встал он, наверняка, раньше меня. Вот и щеголял теперь чистым, наглым лицом. Одет он был, опять же, если не обязательно элегантнее, то уж всяко концептуальнее: порядком, но и выгодно для фигуры севшая чёрная тишка с принтом Бэнкси (Винс и Джулс с бананами вместо плетей) навыпуск; подвёрнутые замшевые "Дизеля", тоже чёрные; шашечные слиперы "Вэнс" на босых ступнях (он с юности любил "двуцветных": Мэднесс, Спэшлс, Селектера). Армейский пиджак, цвета то ли задницы носорога, то ли бордюрного обломка, брошенного в разгоняющих беспредел космонавтов, скрученным уже покоился на его бёдрах. Он же, тем временем, альбатросом разложил свои чуть заметно оплывшие бицепсы и предплечья по всей спинке диванчика и был во всеорудии к появлениям очаровательных знакомок и незнакомок. Кто первым. Эдакий сверкающий вантаблэк. Откинутые волосы ещё хранили следы небрежной пятерни, но виски были так мастерски подровнены, что даже преследуемый имидж разгильдяя не задавался.

О себе лишь скажу, что стриженное под насадку темя было там и тут всё ещё помято подушкой; в брюки я не успел вставить ремень - потому старался не вынимать кистей из карманов, поддерживая композицию; тесная рубашка была благосклонно расстёгнута на шее. И только "Конвёрсы" были зашнурованы на такую совесть, что немели пальцы - просто в автобусе по дороге сюда не хватило свободного сидячего, вот и нашёл себе занятие. Я не пытался угодить ему. Он подождал бы и точно не обиделся. Я в целом ненавижу опаздывать.

Но в менее освещённой обстановке мы были похожи. Почти как братья.

- А если что-то типа мемуаров? Всякие там сценки, ситуации. Даже не хронологически. Даже именно не хронологически! Пикантные. И цикл как-нибудь назвать... Типа... О! "Пропедевтика пубертата"!
- Я думал уже [внутри поморщиваясь]. Не. Меня, конечно, мало кто читает. Но вдруг прочтёт тот, кому я что-то совершенно другое рассказывал.
- Заведи левый аккаунт и ник [снова беззаботно отворачиваясь и теряя интерес]. Может, в парк?
- Можно [бодрых контраргументов не нашлось, а вялые он как Тактаров выкрутит].

Людей было, как обычно, слишком много. Мяч, коляски, эксгибиционизм, мешочки с собачьим дерьмом. Я по привычке ладонью прозондировал скамью на предмет соответствия общественно-гигиеническим нормам. С торца смрадила и мерно жужжала урна.

- Точно не будешь? [демонстрируя готовность переломить "Сабвей"].
- С чем?
- С тунцом.
- Я пока не хочу мяса. С неделю уже не ем.
- Рыба это не мясо [влюблённо откусывая от продолговатой булки].
- Плоть. Я не хочу пока есть плоть.
- Аааа... [искристо жуя]. А то я думал, что ты этот. Пескетарианец.
- От слова пескарь [прошептал я, словно с задней парты, когда невыносим безрезультатный гласный поиск правильного слова двоешником у доски].
- Ну... Я так и запомнил.

Кроме челюстей, в нём замерло всё: и блаженно сомкнутые веки, и мужественно расправленный хребет, и лапки ящера, вцепившиеся в разяву-жертву. Лишь чревоугоднические постанывания. Я даже не был уверен, что слышу их ушами. Нехотя звякнули горлышки наших "Хайников".

- А напиши про "правильные вещи"!
- То есть?
- Ну вот смотри [вытирая руки всё той же обёрткой]. Немецкий язык - самый математический. Если на нём правильно, по всем правилам говорить и писать, то - кайф, словно уравнение решил. Или рок'н'ролл. Когда разбираешь аккорды, ощущение типа шахматную партию анализируешь. Всё на своих местах. Не как в жизни. Контраст как вызов. Как лещ по харе обывательства и оппортунизма.

А ведь я ему бесстеснительно завидовал! Безгрешное чадо, не опороченное пошлой эмпирикой существования. И как ему этот трюк удаётся с каждым новым рассветом. А ведь мы - сверстники... За его спиной недовольно сомкнулись незапланированно потревоженные ветви кустарника. Шипение. Журчание. Мой безучастный взгляд на пока ещё пустую тропинку. Геройские, приближающиеся шаги. Скользит пальцем по экрану. Пара ухмылок. Затем презрительное "Ойййййййй..." и телефон снова по-отечески прильнул к его правой ягодице.

Пришлось зажечь торшер, ибо серванта у меня нет и бутылку ставлю тупо в шкаф. Рядом с нижним бельём и одеколоном. Инглвуд - дерзкий закос под Джима Бима. Судя по разнице в цене - ещё более дерзкий, чем ранее предполагалось. Тумблеры рядом. Немытые. Да они и не грязные. Без льда - стережём градус. Уж как можем.

- На какой-либо серьёзный формат меня не хватит. Тут идея нужна. Сюжет. С рукавами. С хитросплетениями. А я, как чукча - что вижу, то пою [вытянув и скрестив ноги, мне захотелось и самому поговорить]. А миниатюра - нишевый жанр. Тут такая дисциплина требуется! А я так и не научился от лишних слов отказываться. Будто детей за борт выкидываешь.
- Мммм... [ему уже явно хочется спать - пальцы почти протыкают материю носков].
- Я напишу про мух.
- Про что? [его зевота не обольщает - он лишь тянет время, но не на того напал, а на того, кто совсем недавно проснулся].
- Про мух. Про дрозофил всяких. Даже если закупоривать красное, они всё равно кружат над горлышком. Они - всюду. Им ни надежда не нужна, ни явные признаки. Они тупо не улетают.
- Органика [долгожданная капитуляция, ибо без меня он всё равно не ляжет].
- В смысле? [не спешу, издеваюсь, но - любя)].
- Да везде они. Где жизнь разлагается. Вспомни горшки на подоконнике. Как ты их назвал? Юнона и Авось? С Авось соглашусь [гадко и устало лыбится]. Или как мы сангрию готовили...
- Пошли-ка спать [я доминирую лишь в конце дня, но хоть когда-либо].

Одноместная кровать качнулась и скрипнула лишь раз.