Калинов мост том 3-4

ВАЛЕРИЙ МАРЧЕНКО

Калинов мост


ТОМ 3


Глава 1

Новый 1934 год переступил порог истории знаковым событием.  Открывшийся в конце января XVII съезд Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) в Москве, принимая приветствия и доклады трудовых коллективов об успехах, констатировал о досрочном выполнении программы первой пятилетки. Высший форум партии счёл установленным, что СССР за короткое время «догнал и перегнал» западные страны по развитию тяжёлой индустрии. «Съездом победителей» назвали делегаты собрание коммунистов, восхвалявшее достижения политической линии товарища Сталина и увенчавшее успешную работу ЦК ВКП(б). И под бурные аплодисменты подхватили тезис, прозвучавший в докладе Генерального секретаря ЦК ВКП(б): «СССР преобразился в корне, сбросив с себя обличие отсталости и средневековья. Из страны аграрной он стал страной индустриальной. Из страны мелкого единоличного сельского хозяйства он стал страной коллективного крупного механизированного сельского хозяйства. Из страны тёмной, неграмотной и некультурной он стал – вернее, становится – страной грамотной и культурной, покрытой громадной сетью высших, средних и низших школ, действующих на языках наций СССР».
Не удивительно, что второй пятилетний план развития народного хозяйства СССР на 1933 – 1937 годы съезд утвердил единогласно. Необычайный подъём производительности труда заразил делегатов и воодушевлением, и масштабами промышленного строительства. Не последнюю роль в концепции новой «пятилетки», сохранявшей направленность экономической стратегии на рост тяжёлой индустрии, сыграли встречные планы производственного развития страны, выдвигавшиеся трудовыми коллективами. Благодаря этому, определился дальнейший курс создания народного хозяйства: «Досрочно – вперёд к победе социализма!».
Смешенные чувства обуревали Первого секретаря КП (б) БССР Николая Фёдоровича Гикало, слушавшего отчётный доклад товарища Сталина. Высокую оценку дала Москва экономическому развитию Белоруссии. Встретившись в перерыве между заседаниями с Председателем Совета Народных Комиссаров СССР Молотовым, Вячеслав Михайлович пожал ему руку, выразив удовлетворение работой партийной организации республики. И всё же, слушая отчётный доклад товарища Сталина в части критики партийных бюрократов и «подрывных» элементов, как выразился главный докладчик, Гикало ёжился, ощущая смутную тревогу в душе.
Не осталось без внимания Николая Фёдоровича публичное самобичевание Каменева в признании своих ошибок. Клятвенно заверяя делегатов съезда в «становлении на путь истинный» Лев Борисович, вообще-то родившийся с фамилией Розенфельд, в уничижительной форме признал ошибки и дал голову на отсечение в преданности вождю. – Довели? – размышлял Первый, искоса наблюдая за сидевшим рядом Николаем Голодедом, председателем СНК БССР, нервно крутившим пуговицу пиджака в косую полоску. – Тоже не по себе, ядрёна вошь. – Уныло выглядел и 1-й секретарь Витебского райкома партии Чичеров, сидевший по левую руку от Гигало. Неуютно было белорусской делегации в зале заседания, где развивались эпохальные события для страны Советов. Не блаженствовали делегации и других административно-территориальных единиц СССР, навостривших уши на акценты в риторике главного докладчика. 
Обрушившись с трибуны съезда на оппозицию, не разделившую линию Генерального секретаря ЦК ВКП(б), товарищ Сталин не церемонился в выражениях: «Было бы наивно думать, что можно побороть эти трудности при помощи резолюций и постановлений. Бюрократы и канцеляристы давно уже набили руку на том, чтобы на словах продемонстрировать верность решениям партии и правительства, а на деле – положить под сукно».
Иосифа Виссарионовича поддержали посланники трудовых коллективов, прибывавшие на заседания съезда с приветствиями и рапортами о производственных успехах. Делегаты высшего форума партии встречали их с вдохновением и, провожая, с энтузиазмом скандировали: «Идеи Ленина-Сталина живут и побеждают!», «Союз серпа и молота – не рушим!».
Тем не менее Гикало понимал истинные причины своего беспокойства. – Опасность исходила из другой плоскости. Её источник был иной природы политической атмосферы, царившей на съезде партии. – Эх, вляпался так вляпался, вот нышпорка, покыдьок!», – сетовал по-украински Первый, то и дело вытирая платочком пот. Как на углях крутился в кресле Николай Фёдорович, вспоминая состоявшийся накануне разговор с Варейкисом – первым секретарём обкома партии Центрально-Чернозёмной области. Иосиф Михайлович сообщил Гикало на ухо о группе нелегальных делегатов съезда, считавших ошибочной «генеральную линию» Сталина по развитию страны. «Нелегалы» шли на острые решения, полагая причинно обусловленным переместить Генерального секретаря ЦК ВКП(б) Сталина на пост Председателя Совета Народных Комиссаров или даже ЦИК СССР, а на его должность выдвинуть энергичного и вкушавшего плоды уважением масс Кирова.
Для обоснования убедительности своих доводов Варейкис шепнул в полутонах, что вопрос перемещения спесивого грузина уже обсуждён с Орджоникидзе, Микояном, Петровским, секретарями обкомов и ЦК национальных компартий. Товарищи поддержали идею «нелегального блока» о перемещении хватившего через край Сталина. – Вот где зарыта собака! – содрогаясь, размышлял Гикало, протирая очки.
Украинец по национальности, он сокрушался: как же так? Какой-то литовец, работавший в 20-х годах уполномоченным ВЦИК и Народным комиссаром продовольствия в Белоруссии, а затем председателем Витебского губисполкома, «объехал» его на кривой? В минувшие годы будучи на должности заместителя заведующего орграспредотделом ЦК ВКП(б) и секретаря Московского комитета ВКП (б) Николай Фёдорович изучил Сталина. Он был осведомлён о своеобразном характере добродушного с виду грузина, его  организаторской ловкости и знал об умении владеть информацией тихо, закулисно, используя её в своих интересах в нужных случаях. В этих случаях Сталин был беспощадно жесток и мстителен, как никто иной из соратников по партии. 
И хотя Николай Фёдорович не склонился, сломя голову, к предложению Варейкиса, а попросил время обдумать до следующего дня, он понял, что Сталину известна закулисная возня части делегатов по его отлучению от руководства партией. А к утреннему заседанию выяснилась ещё более странная картина, Киров наотрез отказался возглавить партию большевиков, и план заговорщиков провалился… Не без последствий конечно… Гикало это понимал, ёрзая задницей по обшарпанному креслу. Он не сомневался, что Сталину уже известны имена членов «нелегального блока», и, хотя, он сам не включился в закулисную возню с перемещением вождя партии на другое место, но предложение-то ему было сделано! Значит, заговорщики рассчитывали на него, как на сподвижника по отстранению Сталина от власти. – Иосиф этого не простит, – ужаснулся Гикало, утирая пот с тонких усов.
А Киров-то – молодца! Сергей Миронович не только отверг пост Генерального секретаря ЦК ВКП(б), предложенного партийной закулисой, а с жаркой речью выступил на съезде в поддержку Сталина.
– Что-что, а нюх у товарища «Кобы» есть, – размышлял Николай Фёдорович, и что-то подсказывало ему, если не принять соответствующих мер – быть беде. И решился. В перерыве между заседаниями он, как бы невзначай, встретился с Поскрёбышевым – заведующим Секретным отделом ЦК ВКП(б) и правой рукой Генерального секретаря ЦК ВКП(б).
– Александр Николаевич, безотлагательное дело к товарищу Сталину, – шепнул он ему, поздоровавшись за руку.
Не останавливаясь, Поскрёбышев невозмутимо кивнул.
– Слушаю, товарищ Гикало.
– Возмутительнейшим образом мне предложено выступить против линии товарища Сталина… Я…
– Кем предложено? – бесстрастно перебил личный секретарь вождя партии.
– Варейкисом – первым секретарём обкома Центрально-Чернозёмной области. Он…
– Достаточно, товарищ Гикало, – бросил Поскрёбышев и, словно не замечая, опешившего Гикало, зашёл в кулуарную часть здания Дома Союзов, где располагалось руководство партии. Стало быть, и товарищ Сталин – тоже.
Грядущие события показали, что информирование Николаем Фёдоровичем вождя партии о заговоре делегатов, сыграло в его судьбе незряшную роль, правда, всего лишь на обозримое будущее – и всё же. А партийную смуту, занимавшие в аппарате ЦК ВКП(б) важные посты Ежов и Мехлис, взяли на заметку. После преобразования ОГПУ в Наркомат внутренних дел СССР – НКВД, объединивший силовые службы, на них завели дела. А через несколько лет делегаты «съезда победителей», перепрофилируются в делегатов «съезда расстрельных», оправдав тем самым утверждение товарища Сталина: «Нет человека – нет проблем». Вождь партии гнул свою линию по правилам искусства единоличного стремления к вершинам власти…
Слушая выступающих делегатов, у Гикало щемило сердце и за выполнение второго пятилетнего плана. Понимая, что его цели вытекали из итогов первой пятилетки, ему Первому секретарю ЦК КП(б) Белоруссии, необходимо наращивать индустриальное развитие БССР с каких-то новых подходов и рубежей. Работа предстояла тяжёлая, многовекторная.
Перед выездом на XVII съезд ВКП(б) в Москву Николай Фёдорович провёл заседание Президиума КП(б) Белоруссии. Одним из вопросов повестки дня он вынес разъяснительную работу с населением о значении новой «пятилетки» в развитии экономики республики. К работе он подключил учёных Академии наук БССР, работавших над вторым пятилетним планом. Учёные выступали в колхозах, совхозах, предприятиях, проводили декадники в промышленных городах Витебске, Гомеле, способствуя решению актуальных задач в индустриализации республики.
Особое внимание в беседах с людьми агитаторы уделяли станкостроению, машиностроению, расширению топливной базы, а на её основе электрификации республики. – Большое значение придаётся металлообрабатывающей промышленности, машиностроительным заводам, освоению производства металлорежущих станков, электромоторов, гидротурбин, радиаторов, сельскохозяйственных машин, – заявляли в публичных беседах учёные мужи. – Задачи будем решать в расчёте на собственные силы и возможности.
В этом ключе и проводились информационно-разъяснительные беседы с населением за светлую жизнь в избах-читальнях, домах культуры, залах и прямо «на полях сражений». И не лишне. Освещая с трибуны съезда ход электрификации в республике, делегат от белорусской делегации Председатель СНК БССР Голодед заявил о значимости в этом вопросе местного источника – торфа. «Если товарищ Киров заострил внимание на проблеме торфа в Ленинградской области, то в БССР эта проблема является ещё более важной, потому что местные топливные ресурсы заключаются именно в торфе. Мы, в связи с этим намечаем прирост торфодобычи с 850 тысяч тонн в 1933 году до 2100 тысяч тонн – в 1937 году», – подчеркнул Николай Матвеевич в своём выступлении. Речь Председателя Совета Народных Комиссаров БССР делегаты съезда встретили аплодисментами.
Размышляя на заседаниях высшего форума партии о предстоящей работе, Николай Гикало мысленно выстраивал производственные цепочки создания стройматериалов, цемента, кирпича, извести, стекла. Наращивание производства льна – за счёт возведения Оршанского льнокомбината. Продовольствие людям – через строительство мясокомбинатов в Минске, Витебске и Бобруйске, в том числе механизированных молочных заводов мощностью не менее 100 тысяч тонн молока каждый.
Рабочей силы для возведения объектов хватало. Решением последнего Пленума ЦК компартии Белоруссии «за хорошее поведение» на вольное поселение досрочно были определены освобождённые лагерники. К ним отнесли заключённых, отбывших сроки наказания, но лишённых прав свободного выбора места жительства. Правда, осуждённых на срок от года до трёх лет оставили в ведении ОГПУ республики в специальных сельскохозяйственных и промышленных колониях. А признанных виновными на три года и выше, передали в исправительно-трудовые лагеря. Дешёвой рабочей силы хватало. В целом директивная экономика республики принимала лагерный облик, Николай Фёдорович это понимал. Но выполнение заданий партии и правительства – прежде всего!
Не восторгался атмосферой съезда и 1-й секретарь Витебского райкома КП(б) Чичеров. Ему «улыбалось» поднимать Придвинский край в индустриально-хозяйственной сфере, из чего следовало заключить, что шкуру с него Гикало будет снимать с пролетарской ненавистью, не церемонясь с репутацией сторонника линии Сталина.
Партийная организация Витебского округа, сложившаяся после его ликвидации в 1930 году, при руководстве Василием Чичеровым, напрямую подчинялась ЦК КП (б) Б. Проблемы, возникшие в период активной коллективизации, и вызвавшие выход крестьян из уже существующих колхозов района, больно ударили по его престижу. Чичеров не учёл условия хозяйствования на белорусских землях зачастую малопригодных для взращивания тех или иных культур. Не хватало специалистов в секторе сельского хозяйства. Компания сплошной коллективизации прошлась по крестьянству косой: отселили, выселили, отправили в лагеря, иных расстреляли по инициативе комсомольских активов ЛКСМБ. 
И даже, когда постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) от июля 1931 года массовое раскулачивание было приостановлено, маховик острых репрессий ещё вращался внизу, вовлекая в орбиту инерции новые жертвы. Людей арестовывали председатели колхозов, члены правления коллективных хозяйств, уполномоченные различных уровней, а уж органы ОГПУ и особенно милиция потеряли чувство меры. Не удивительно, что хозяйства, вошедшие в состав колхозов, оказались без специалистов по животноводческому и льняному направлениям, зерновым. – Как их восстанавливать? – сокрушался Василий Михайлович Чичеров, слушая очередного «умника», вещавшего с трибуны съезда о грядущем ЗАВТРА. В его Витебском районе урожай был распределён ещё в ноябре, но его получили не все колхозники, многие остались ещё и должны колхозам от 5 до 140 рублей. Причём, долги касались в основном батрацкого и бедняцкого населения… Принцип распределения урожая по количеству и качеству затраченного труда не выполнялся на местах, что вызывало недовольство людей. Народ выходил из колхозов хозяйствами… Захламлённость колхозов классово-чуждыми элементами, подкулачниками, неспособность председателей к организационно-хозяйственному укреплению хозяйств привели к нездоровым настроениям среди крестьянства и протестным выступлениям. Колхозники укрывали излишки зерна, поджигали имущество, убивали партийных и советских активистов. Кулацкая контрреволюция, как окрестили в ГПУ выступления колхозного крестьянства, беспокоила 1-го секретаря Витебского райкома КП(б) Чичерова больше всего.

***

Итоги XVII съезда партии Василий Чичеров довёл до руководящих кадров сразу же по прибытии в Витебск. На расширенное заседание пленума районной партийной организации он вызвал секретарей первичных парторганизаций, председателей колхозов, руководителей маслобойного завода имени 3-го года сталинской пятилетки, чулочно-трикотажной фабрики имени 10-летия КИМ, щетинно-щёточного и волосопрядильного комбината, известкового завода, хлебозаводов и многих других. В пленуме приняли участие ректора высших учебных заведений, директора училищ, техникумов, школ, так же задействованные в выполнении решений съезда партии. 
Среди имевших отношение к воплощению в жизнь начертаний съезда ВКП(б) был Арон Эпп – секретарь партийной организации Витебского станкостроительного завода-орденоносца «Красный металлист». Предприятие, награждённое в 1929 году орденом Трудового Красного Знамени, гремело на весь Советский Союз. По окончании пленума Арон оказался рядом с директором одной из крупнейших в СССР льнопрядильных фабрик Клавдием Корниловичем Мурашко, бывшим первым секретарём Городокского райкома КП(б)Б, назначенным на эту должность после ареста и высылки в Сибирь в 1928 году Милентия Акимова. Обрадовались встрече, разговорились. Оба коммуниста, знавшие друг друга много лет по совместной работе, коснулись в общении доклада на пленуме 1-го секретаря Витебского райкома КП(б) Чичерова об итогах XVII съезда партии и путях выполнения его решений в рамках своих предприятий.
Парторг станкостроительного завода Белорусского объединения металлообрабатывающей промышленности «Белметтрест» Эпп не скрывал удовлетворения от услышанного на пленуме. Его заводом производились станки и поставлялись во все уголки огромной страны. Инженерно-технический состав, не останавливаясь на достигнутом, трудился над ускоренным выпуском современной станочной продукции, востребованной на местах. Невзирая на тенденцию первой пятилетки, направленной на развитие лёгкой промышленности, общее машиностроение в Белоруссии эволюционировалось быстрыми темпами, что, безусловно, радовало Арона Эппа, партийного руководителя крупного предприятия Витебска.
Менее окрылённым чувствовал себя Клавдий Мурашко. Его переживания сводились к льноводческой отрасли, испытывавшей нужду в особом подходе с точки зрения технологии производства, климатических условий, наличия специалистов по взращиванию сырья – льна. Их-то и не хватало. В соответствии с Инструкцией Бюро ЦК КП(б) Б «О порядке проверки и допуска вновь принимаемой рабочей силы промышленными предприятиями, об охране и упорядочении пропускной системы» на работу не принимались лица, лишённые избирательных прав, удалённые с предприятий в порядке чистки, уволенные за воровство, нарушение трудовой дисциплины и многие другие, что исключало комплектование штатов отрасли нужными специалистами. – Ничего не поделаешь, – тяжело вздохнул Мурашко, – жёсткий контроль за дисциплиной на предприятиях ударил по кадрам, словно обухом по голове. За один прогул рабочих увольняли с работы, лишали хлебных карточек, выселяли из квартир. А уж виновных в выпуске недоброкачественной продукции отдавали под суд, лишая свободы на пять и более лет. Проблему с кадрами частично решало стахановское движение, повысившее производительность труда, рост валовой продукции, «стахановские» зарплаты, но дел было непочатый край.
И всё же, обмениваясь впечатлениями с Эппом, Клавдий Корнилович отметил положительные тенденции в своей отрасли: корректировалась экономическая политика в сельской местности, искоренялись уравниловка и обезличка в производстве льна, был введён хозяйственный расчёт. Дети инженерно-технического состава получили равные права с детьми индустриальных работников. – Бог ты мой! – шепнул Мурашко Арону на ухо, – кто бы мог подумать: на предприятиях отрасли упразднены официальные представительства  ОГПУ. И, когда удалось с нивелировать острую ситуацию с продуктами питания в льноводческом секторе экономики, были сведены на нет антиправительственные выступления работников. А всё потому, что Мурашко открыл сельские вспомогательные хозяйства, сеть рабочих кооперативов, отделений рабочего обеспечения.
Эпп эмоционально реагировал на новшества земляка. Со снижением в последнее время норм карточной выдачи хлеба, у него на успешном предприятии рабочие испытывали нехватку продуктов питания, о чём регулярно жаловались в партийный комитет. Ему, секретарю парткома, приходилось взывать рабочих к партийной и социалистической совести, чтобы сгладить острые моменты в трудовом коллективе.
Скрутив самокрутки из махорки-крупки, старые знакомые обсудили ситуацию на родной городокщине. Вспомнили комсомольцев диверсионного отряда особого назначения, усиливших колхоз «Заря свободы» после зверского убийства его председателя Демьяна Новикова в результате нападения банды Богдана Хортюка. Не забыли Якима Микулёнка, выбранного на следующий день на колхозном собрании председателем хозяйства. В то время первому секретарю Городокского райкома КП(б)Б Клавдию Корниловичу Мурашко пришлось несладко. В районе было неспокойно. Шарили банды кулацких недобитков, совершавших набеги на созданные коллективные хозяйства, представителей власти. И всё же напряжение в районе было снято твёрдым проведением жёсткой линии в отношении кулацкого элемента и подкулачников разных мастей. А в последнее время по слухам с мест наметилась тенденция на возвращение домой части сельчан, раскулаченных в конце 20-х годов. Вернувшись из ссылки в родные места, они включилась в кустарное производство, занялись обувным, гончарным, швейным и бондарным делом, выпуском товаров широкого потребления, втянувшись эдаким образом в новую жизнь.
– Слышал о Кондрате Пашкевиче? – между тем ввернул Мурашко.
Эпп насторожился.
– А что, Кондрат?
– О-о-о, Кондрат… Устроился вольнонаёмным в 5-ю стрелковую Витебскую Краснознамённую дивизию в Полоцке. Заправляет хозяйственной частью. В этих делах ему сметки не занимать: заготавливает провиант для красноармейцев, призванных из наших мест и знающих по чём фунт лиха и хлеба. Ездит по колхозам и заключает договора на поставку в воинские части бульбы, овощей, молочной продукции. Я как раз объезжал своих поставщиков льна в районе – там и встретились, разговорились. Зять по службе прёт… Вы же с ним, помниться, дружили на комсомольской работе…   
– Со Стасом Бурачёнком? Дружили… И сейчас в добрых отношениях, правда, не виделись давно… Он воюет с басмачами…
– Так и есть… Жена Оксана принесла ему сына, уехала с ним в Туркестан. Вот она доля жены командира!
– М-да-а-а…
– Слушай, Корнилович, а дети Милентия Акимова? Сын Вацлав? Помнится, он сошёлся с Фаней, дочкой Натана Гофмана – торгаша-мироеда и выпал из моего поля зрения. Дачка у Милентия была… Как её? Не помню уже…
– Агнеся, по-моему… Да, Агнесей звали её, – наморщил лоб Клавдий Мурашко, вспоминая семью Акимова, которого сменил на посту первого секретаря Городокского райкома КП(б) Б, – Милентий знал, что его рано или поздно арестуют, поэтому позаботился о близких. В канун задержания отправил дачку с женой Яниной… Куда? Не знаю. Помнишь, Янину Адамовну – работала у нас в райкоме партии инструктором отдела просвещения? Всё по району моталась. А, после ареста Милентия, как сквозь землю провалилась с дачкой… Ни слуху, ни духу…
– Может, и правильно, – терялся в догадках Арон, – она же по рождению полька и родственники под Пилсудским – фашистским прихвостнем. Могла пойти в Сибирь за Милентием, а дачку в приют… Скажешь, нет?
Мурашко искоса глянул на Эппа.
– Спрашиваешь? Знаешь не хуже меня. Скольких сам арестовал со своими комсомольцами и отправил в «тёмную» к Иохиму Шофману, а потом к Шмере Усминскому – местным начальникам ГПУ?    
Арон пожал плечами.
– Надо было – отправлял…
– То-то же… А сын Милентия – Вацлав с дочкой Натана Гофмана, не поверишь, поднялись на шерсточесальном производстве. У кого хочешь спроси, Фаня не очень горевала по аресту отца. Старый еврей оставил ей хо-о-о-о-рошее наследство… Акимов-то хотел сына в институт. Я хорошо помню, в этом его поддержал Иван Рыжов – первый секретарь окружного комитета партии – царство ему небесное. Но, как говорят в России, детки решили зашибить копейку. Развернулись было… а тут – раз и баста. Добро – в народное хозяйство, а самих, учитывая юный возраст, выселили не в след за Гофманом валить лес в Карелию, а на окраину района… Цяпер гоняць мёд на пчальніку і гандлююць на рынку... Толі малец у іх з'явіўся, ці то дявчинка - не ведаю уж. Да маладых, чуў я, прыбіўся Адам Андронік - бежанец - памятаеш, неразлучным аднаго Акімава? Вось і жывуць у лесе, не з'яўляючыся на вочы начальству. Вось такія справы Арон Ашерович.
Земляки пообщались ещё и разошлись. Арону надо было зайти ко второму секретарю райкома партии и согласовать его участие в заседании парткома станкостроительного завода. На повестку дня Арон выносил вопросы итогов XVII съезда ВКП(б) и их реализацию предприятием за счёт выпуска станочной продукции. Мурашко торопился к себе, чтобы в кабинетной тиши проанализировать доклад 1-го секретаря Витебского райкома КП(б) Чичерова на расширенном заседании пленума и адаптировать его к своему предприятию. Руководящему составу района было над чем задуматься и сидеть сложа руки не представлялось возможным по многим причинам. В докладе Василия Чичерова прозвучала фраза о подготовке графика исполнения решений съезда по срокам. Стало быть, нормы и показатели, доведённые ранее на год, будут скорректированы в более жёсткие рамки и подлежать жесточайшему контролю за их исполнением со всеми вытекающими последствиями. А исход был очевиден: либо – пан, либо – пропал, в этом не сомневалось ни высокое начальство в районе, ни рядовой колхозник в поле.


Глава 2

Выполнение решений XVII съезда ВКП (б) развернулось в БССР под знаком снижения жёсткого раскулачивания крестьянских хозяйств. Совместная инструкция ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 24 мая 1934 года «О прекращении применения массовых выселений и острых форм репрессий в деревне» отчасти сбавила обороты выселения белорусского крестьянства. Однако кампания по раскулачиванию в БССР имела серьёзный исход для республики. На состоявшемся в январе 1934 года XV съезде КП(б) Белоруссии Первый секретарь ЦК компартии Николай Гикало, докладывал делегатам о положении дел в республике:
– За 1933 год, товарищи, в отдалённые районы страны выслано свыше 35 тысяч крестьянских семей, выявлено и исключено из колхозов 2700 «кулаков-вредителей», за «враждебную» деятельность сняты 1544 работников исполнительной и партийной власти. Органами ГПУ ликвидирована 3281 «контрреволюционная группировка и организация», зарегистрировано 1163 террористических актов на селе, из них 117 убийств активистов и 861 поджог колхозных дворов. Около 10 тысяч человек включены в категорию социально чуждых и контрреволюционных элементов, из них около 2,5 тысяч – бывших колхозников.
Причины крестьянских волнений, подрывавших внутриполитическую обстановку в БССР, виделись Николаю Фёдоровичу в привязке с ситуацией, сложившейся на внешнем контуре республики. Не церемонясь в выражениях, Первый секретарь рубил «матку-правду», сваливая на Польшу все проблемы, имевшие место в промышленности, сельском хозяйстве, в военной сфере. – Пилсудчики не угомонились, товарищи делегаты, – вещал в отчётном докладе Гикало, – государственная граница с Польшей и Латвией разделила Белоруссию на две части, она же расколола народ на «своих» и «чужих».   
Тезис о причинах бед белорусского народа, озвученный первым лицом республики с трибуны съезда коммунистов, «подхватил» полномочный представитель ОГПУ по Белоруссии, начальник Особого отдела Белорусского военного округа Заковский. Его установку Леонид Михайлович разъяснил руководству республики на открывшейся в феврале этого же года V сессии Всебелорусского съезда Советов:
– Товарищи делегаты! – обратился он к делегатам сессии, вонзившись взглядом в текст выступления, – довожу до вашего сведения совершенно секретные требования плана укрепления государственной границы СССР на западном направлении. В пограничную полосу, пролегающую по территории Белоруссии вдоль польско-латвийской границы, органами ОГПУ включено 40 районов, разбитых на две группы. По нашему предложению группу «А» составили 7 опорных районных пунктов с населением около полумиллиона человек. В группу «Б», в свою очередь, разделённую на две зоны, вошли: первая – 15 районов, вторая – 18, с проживающими в ней полутора миллионами человек. Как вы знаете, товарищи, госграница с сопредельной стороной, оборудована эшелонированной обороной, оснащённой вооружением, боевой техникой, личным составом. В настоящее время в пограничной полосе отрабатывается комплекс мероприятий военно-политического и экономического характера.
Оторвавшись от текста выступления, Леонид Михайлович обвёл зал заседания застывшим взглядом, словно отыскивая в нём нечистую силу. Но, видимо, не обнаружив её среди участников заседания Центрального органа власти Белорусской ССР, вскинул указательный палец. 
– В настоящий момент, товарищи, в соответствии с постановлением Народного комиссара обороны СССР Ворошилова, в пограничной полосе Белорусским военным округом отрабатываются мобилизационные мероприятия. Штабами частей и соединений округа, военными комиссариатами развёртываются мобилизационные пункты для призыва в РККА местного населения. Часть гражданских зданий оборудуются под госпитали, нужды армии, эвакуацию материальных средств. Для этих целей изымается автотранспорт. На ремонт военной техники перепрофилируются МТС, создаются запасы топлива, запчастей, продовольствия, прочих материальных средств, необходимых на случай войны с Польшей. Совместно с военными в отработку республиканского плана мобилизационной готовности включаются органы партийной и советской власти на местах. Меня беспокоит, товарищи, население приграничья и призываемый в Красную Армию личный состав. 
Заковский взял паузу. Безмолвие, охватившее зал заседания, муха пролетит – слышно, мёртвой тишиной обрушилось на участников сессии Всебелорусского съезда Советов, возбуждая у них активную мозговую деятельность. Реакция делегатов, судя по всему, произвела впечатление на главного чекиста республики. Удовлетворённый произведённым эффектом, Заковский увенчал свою мысль тезисом, не слышанным никем поныне: 
– Население приграничья, товарищи, включено в процесс формирования человека нового типа…
 «Ни хрена себе, святые сосиски! Человека нового типа!» –отозвалось тревожным эхом в сознании участников сессии. Однако Леонид Михайлович, пригладив волнистые волосы, излагал идею пограничной безопасности советского государства невозмутимо мягким, но леденящим душу голосом:
– Безусловно, жители погранзоны пропущены нами через оперативное «сито» ГПУ, «зачищено» от «контрреволюционных и кулацких» элементов, территория заселена уволенными в запас красноармейцами, комсомольскими и партийными активистами, передовиками-колхозниками. Не сомневайтесь, товарищи, после идеологической обработки в духе верности партии и правительству данная категория граждан ответственно включилась в реализацию государственной пограничной политики. И всё же, обращаю ваше внимание на проживающее в приграничье польское население… Нашей внутренней агентурой фиксируется тесное сотрудничество польского подполья с католическим клиром…
Заковский сделал паузу, бросив пристальный взгляд в зал заседания.
– А посему, товарищи, польские гадюшники – костёлы – под контроль! С ксёндзов не спускать глаз – это резиденты польской «двуйки» и вербовщики агентуры из поляков, проживающих на приграничной территории. Скажу больше: поляки не сложили оружия, сменили методы борьбы с советской властью и всё… Я полагаю, у вас ещё свежи в памяти события в Лельчицком районе, когда наряду со шпионскими ячейками, нами-чекистами, была ликвидирована польская повстанческая организация, насчитывающая свыше ста боевых штыков. Часть убежала в Польшу – это правда, но многие укрылись в лесной пуще и сопротивляются советской власти… М-да…
Сосредоточившись на следующей мысли, Леонид Михайлович, как бы, спохватился:
– Вы, бульбаши, тоже лыком не шиты… Тянет на самоидентичность, язык вам подавай, культуру… Есть у нас информация о шпионско-диверсионной организации «Белорусский национальный центр». Государственности захотелось белорусской интеллигенции… Ну-ну… К этому ещё вернёмся… И последнее, товарищи: правительством СССР разработана специальная программа… Я не стану открывать содержание всего документа – получите фельдъегерской связью – изучите, но заострю внимание на таких её нормах, как увеличение доли коммунистов и комсомольцев среди учителей приграничья, ликвидация неграмотности в рядах молодёжи, открытие хат-читален, завоз потребительских товаров, снижение нормы сельхозналога. Понимаете, товарищи, в чём заключается политика партии в белорусском пограничье? Все силы бросить на укрепление государственной границы! Точка!
Закончил выступление Леонид Михайлович пафосным вбросом в зал:
– Социализм шагает по стране, товарищи!
Пригладил привычным движением волосы и, не дожидаясь аплодисментов делегатов, спустился в зал заседания.
Взошедший следом на трибуну начальник управления пограничной охраны и войск ГПУ БССР Фёдор Григорьевич Радин поддержал Леонида Михайловича. В своём выступлении он отметил разрастание эмигрантских настроений среди польского населения в запретной 100-километровой пограничной зоне. Упомянул о вражеском подполье, опиравшемся на него в борьбе советской властью. – Имея родственные связи в Польше, поляки уже по определению являются источниками информации для польских и немецких разведывательных органов, – подытожил Радин в конце выступления.
Делегаты взяли на заметку акценты, расставленные начальником пограничной охраны и войск ГПУ БССР.
И всё же точку в безопасности советской границы поставил полномочный представитель ОГПУ по Белоруссии Леонид Заковский. В узком кругу руководящего состава БССР он объявил об учреждении в стране нового наркомата – НКВД СССР, который в связи со смертью Вячеслава Менжинского возглавил Генрих Ягода. Вследствие чего ОГПУ СССР переименовано в Главное управление государственной безопасности и вошло в НКВД СССР структурным подразделением. А он, Заковский Леонид Михайлович, назначен наркомом внутренних дел Белорусской Советской Социалистической Республики.
Партийных и советских руководителей Белоруссии Леонид Михайлович ознакомил с инструкцией НКВД в отношении особого режима в пограничной зоне. В соответствии с документом, имевшим гриф «Совершенно секретно», обязательной проверке подлежали работники райисполкомов, сельсоветов, колхозов, МТС, учителя, сотрудники милиции, прокуратуры, судов приграничья – без оглашения её порядка. А реализация инструкции НКВД возлагалась на создаваемые в районах «тройки» в составе председателя райисполкома, уполномоченного сотрудника НКВД и представителя Центральной контрольной комиссии Народного Комиссариата Рабоче-Крестьянской инспекции.   
Убедившись, что партийно-советская элита Белоруссии осмыслила суть циркуляра государственной важности, Заковский, обратился к Председателю СНК БССР Голодеду:
– Не буду делать тайны, Николай Матвеевич… Вам, кандидату в члены ЦК ВКП(б), члену Бюро Секретариата ЦК КП(б) Белоруссии, вменяется в обязанность исполнение мероприятий по организационно-хозяйственному укреплению пограничной полосы. «Граница должна быть рентабельной!» – требует Москва. Это, значит, особых условий финансирования хозяйственной деятельности приграничья и преобразование его в «опорный пункт» сельского хозяйства.
Заковский «поймал» затравленный взгляд Голодеда. Последний, опустив голову, оценивал варианты последствий… Предмет обсуждения с участием новоявленного наркома внутренних дел республики требовал немедленных действий.   
И работа по развитию приграничных районов БССР началась активными действиями. «Тракторцентр» МТС приступил к обеспечению колхозов приграничья техникой и сельхозинвентарём. «Белколхозцентр» подготовил приём и размещение в хозяйствах, «процеженных» через сито НКВД, преданных линии партии колхозников из нижней и средней Волги, в том числе руководящего состава партийцев и комсомольцев пограничной охраны БССР. Созданные при машинно-тракторных станциях политотделы и сориентированные наркоматом внутренних дел на исполнение чрезвычайных мер в приграничье, включились в осуществление задания партии. А партийно-чекистские органы, уделявшие исключительное внимание кадрам всех уровней, обеспечили районные «тройки» исчерпывающей информацией о них.   
В свою очередь, председатели райисполкомов, возглавившие внесудебные органы на местах – «тройки», подвергли анкетированию директоров предприятий, работников советской власти, руководителей коллективных хозяйств. Сведения же анкет, прошедшие через оперативные отделы НКВД с получением от них информации о персоналиях, решали судьбу «анкетированных» начальников на заседаниях «троек». «Для очищения от классовых врагов!», – объяснили свои действия руководители Орши, Витебска и Бобруйска, направив ходатайства в ЦК КП(б) Б о введении в своих районах режима пограничной зоны. Играли на упреждение!    
В итоге, присвоение статуса режимных городов и районов, паспортизация населения, выдвижение на должности товарищей с опытом военно-чекистской работы обеспечили особый режим в приграничной полосе. Инструкция Народного Комиссариата Внутренних Дел СССР была выполнена в полном объёме! А, попавший в сети НКВД «неблагонадёжный элемент» подлежал, по предложению Первого секретаря ЦК КП(б) Белоруссии Николая Гикало, расстрелу в пределах республики. И никаких проблем! Так с началом второй пятилетки в Белоруссии обстояли дела по укреплению советской власти на местах, о чём взахлёб писали газета «Звязда» и «Советская Белоруссия».
Яким Микулёнок, несколько лет возглавлявший колхоз «Заря свободы», хронически недосыпал. Комсомольской дружине, специализировавшейся на разведывательно-диверсионной деятельности и влившейся в разгромленное бандитами Богдана Хортюка хозяйство, удалось переломить ситуацию. Задача сплочения колхозников в дееспособный коллектив тружеников села увенчалась успехом. Удалось поднять производительность труда в выращивании пшеницы, ржи, овса, льна-долгунца, сахарной свёклы, рапса. Под председательством Микулёнка колхозники «Заря свободы» решили проблему ограниченного распространения технических культур в условиях мелкого индивидуального хозяйствования, сформировали сырьевую базу для перерабатывающей промышленности района. Снижением себестоимости сельхозпродукции для конечного потребителя увеличили товарную массу по снабжению растущего населения Витебска продуктам питания. Эффективный подход в развитии села открыл возможности создания продовольственных резервов района.
Новаторский метод управления колхозом, обеспечивший высокие показатели в сельском хозяйстве, не остался без внимания партийного руководства района. Реакция 1-го секретаря Витебского райкома КП(б) Чичерова была естественной: на бюро райкома он высказался за представление Якима к государственной награде. Инициативу Василия Михайловича коммунисты поддержали единогласно. И в ознаменование исключительных заслуг в деле социалистического строительства Указом Президиума Центрального Исполнительного Комитета СССР, приуроченного к 17-й годовщине со дня Великой Октябрьской социалистической революции, председатель колхоза «Заря свободы» Микулёнок Яким Ананьевич, был награждён орденом Трудового Красного Знамени.
Орденоносец уважительно нёс оказанное доверие партии и правительства. Не останавливаясь на достигнутых успехах, сделавших его известным на всесоюзном уровне, Яким искал новые идеи по выращиванию сельхозпродукции с применением механизации в обработке земли: вспашки, культивации, рыхлении. Он понимал, что новаторство – категория особенная, и требовала подтверждения успехов, стоявших на повестке дня, движения вперёд. Иначе, моргнуть не успеешь, как резвые стахановцы отберут почин более ярким признанием труда.
По окончании посевной страды правление колхоза, как всегда, оценивало итоги работы. Если зерновые культуры хлебов: пшеницы, ржи, ячменя, овса не вызывали беспокойства, то, как водится, лён выбивал из колеи пристальным вниманием к себе. Капризной культуре нужны были влагоёмкие почвы с нужной кислотностью, водопроницаемостью, наличием фитосанитарных условий. Немалые средства привлекались колхозом для взращивания льна. И всё же основным содержанием достижений на хлебной ниве, – считал Микулёнок, – было трудолюбие колхозников, новинки, вводимые в производство сельскохозяйственных культур. Яким понимал это душой и сердцем.
Совершенствуя механизацию труда в хозяйстве, молодой председатель не упускал из виду специалистов этой отрасли среди выселенцев, отбывших пятилетнюю ссылку и вернувшихся в родные места. Бывшие кулаки обживались тихо, спокойно, избегая общений с сельчанами, присматривались, открывали кустарные производства, извоз. Яким не отвернулся от пострадавших в конце 20-х годов мужиков, ещё вчера гнувших хребты на лесоповале в Северном крае, Коми (Зырянской) области и привлекал их в колхоз. Бурчали бывало, матерились на чём свет стоит, но отходили, писали заявления и впрягались в сельскую жизнь в полную силу. И не пухли с голода.
Секретом не было, что отдельные районы Белоруссии в результате саботажа крестьянства голодали. Поэтому Яким поддержал бывших кулаков и, не откладывая в долгий ящик, вынес вопрос на правление колхоза. Пошёл путём упрочения отношений бедноты с крепкими прежде хозяевами, следуя курсом, взятом на вооружение партией. А, что могло быть ближе к душе и телу для изголодавшихся на чужбине людей, если не заведение личного хозяйства? С этой мыслью Яким и собрал в конторе правление колхоза, но, как понял, вслушиваясь в гул голосов актива, не очень склонного к его инициативе.   
– Прошу внимания, товарищи… Внимание! 
Настроение активистов желало быть терпимее в обсуждении повестки дня. Яким постучал карандашом по графину, и, в души понимая, что без крестьянской сметки не обойтись, открыл заседание правления:
– Прежде чем обсудим вспашку личных участков за счёт колхоза и получение кормов домашней птице по льготным ценам, предлагаю рассмотреть вопрос возвращения наших сельчан из мест отбытия наказаний.
Председатель обвёл взглядом соратников.
– Кто бы сомневался, Яким, что возьмёшь под защиту кулачьё, – скривился в улыбке Макей Будзько, запасник из Красной Армии.    
Члены правления зашумели. На реплику вояки, присланного райкомом партии на «усиление» колхоза, откликнулся Гапей Вуячич, колхозный счетовод:
– Лягчэй-лягчэй, Макей. Без году тыдзень у кіраванні, а ўжо пампуеш правы. Ты бачыў іх асобы – скура ды косці, а ў дзетак – адны вочи на твары? Хапілі ліха і зразумелі пачым яно фунт... (Полегче-полегче, Макей. Без году неделя в правлении, а уже качаешь права. Ты видел их лица – кожа да кости, а у деток – одни глаза на лице? Хватили лиха и поняли почём оно фунт…), – осёк он бывшего красноармейца.
– ***ня, ****зь, поўная! – огрызнулся нахабник, затягиваясь самокруткой. 
Галдёж поднялся больше. Не все разделяли лояльность к бывшим мироедам – это верно, чтобы избежать скандала, Яким вмешался.
– Тише, тише, криком не поможешь, знаете не хуже меня. Всё, успокойся, Макей, кому говорю? 
– Слухаю, старшыня, слухаю, – нехотя, буркнул колхозник.
– Предлагаю вопрос о бывших кулаках осмыслить разумно и прийти к здравому решению. Нам вместе жить и строить социализм.   
– Разам жыць? Ты чэ гэта городишь, старшыня? – опять было вскипел Макей. 
– Па халера! – всплеснул руками Яким, – ты, што – мяхі ляснуцца? Я сказаў: слухай мяне і ня баламуціць людзей на абурэнне палітыцы партыі і ўрада. Ты адкуль прыбіўся да нас? З мяжы? Ці табе не вядомыя інтрыгі пілсудчык па гвалтаванні насельніцтва памежжа... Ты, спадзяюся, ня жаласны чалавеча? (Во халера! – всплеснул руками Яким, – ты, что – мехам ляснуты? Я же сказал: слушай меня и не баламуть людей на возмущение политике партии и правительства. Ты прибился к нам откуда? С границы? Тебе ли не известны происки пилсудчиков по растлению населения приграничья… Или ты жалкий человечишка?). 
Вояка воровато оглянулся, ища участия правленцев.   
– Оставь его, Яким, – почесал затылок счетовод, – давай к делу. 
– К делу, так – к делу, – пожал плечами Яким.      
Активисты мало-помалу остыли, ёрзая местом ниже спины. Знавший их ни первый год Микулёнок всё же был настороже: роптание правленцев показалось не искренними: прятали глаза. – Подбили на протест? – Зазвенело в ушах. Лоб покрылся испариной. – А, если и впрямь завелась «скотина»? Чекисты вывернут наизнанку и, коим боком обернётся… Стоп-стоп, не Макей ли склоняет на грошовый поступок? Вроде, как на потакание кулачью? И пошло – поехало… Не чист красноармеец, не чист, – мысленно возмутился Яким, и всё же, собравшись, объявил: 
– Прекратить склоки и к делу! Что имеем сегодня? Около трёх десятков лиц, вернувшихся из мест исправления. Рабочие руки нужны, Гапей? 
Счетовод, через которого проходили приходы и расходы колхоза «Заря свободы», откликнулся:
– Спрашиваешь, нужны ли рабочие руки, Яким Ананьевич? Спроси у крикуна: осилит ли он с бригадой первый укос и не завалит второй? Пьют, заразы, председатель! А людей надо на просушку сена, ворошение, валкование. Придём с хорошим кормом к зиме? – Не потеряем удоев молочного стада, выкормим молодняк. Не возьмём кормов? Знаешь ведь по прошлому году, беда с кормами была… А почему? Во-о-о-от в чём засада! Людей не хватило отдельным крикунам… Сенокос завалили…
Стул скрипнул под вышедшим в запас красноармейцем. 
– Несёшь ерунду, Вуячич, мои пьют не больше других – держу в узде! Секретарём комсомольской организации роты я такие правил дела! – дёрнулся «грамотей», как звал его механик колхоза Артём Мирончик.   
– Может и правил, нам-то по чём знать? – отмахнулся счетовод. – Прояви себя на колхозной ниве, а то прислали с района, а толку, как с быка – молока. Верно, мужики?   
Правленцы разразились смехом и потянулись за кисетами. Яким, воспользовался паузой.   
– Значит, решили, – подытожил он обсуждение вопроса повестки дня, – окажем помощь вернувшимся из ссылки лишенцам. Подбросим бульбы, бурачков, овощей, курей и пусть вживаются на благо общего дела. Возражений нет?   
– Пущай живут, Ананьич, спуску всё одно не дадим: работать так – работать, чтоб хребты трещали! – ответил за всех счетовод, мусоля что-то химическим карандашом в клеёнчатой тетради.   
– Есть другие мнения? – гнул свою линию председатель.
– Будя, Ананьич, выноси на голосование, – загалдели члены правления.
Предложение Якима Микулёнка приняли большей частью актива хозяйства, воздержался – один: Макей Будзько – бывший красноармеец, присланный на усиление колхоза. Колхозникам его месяц назад представил второй секретарь Витебского райкома КП(б) Белоруссии Илья Семёнович Морхарт. – Человек деятельный, нахрапистый, верный делу Ленина-Сталина, – охарактеризовал он деловые качества направленца.  «Выходит с душком», – подумалось Якиму.
Остальные вопросы повестки дня обсудили в русле выполнения решений июньского Пленума ЦК ВКП(б) 1934 года о ликвидации бескоровности колхозников. Они нашли полное понимание членами правления и были поддержаны единогласно, постановили: часть размножившегося скота передать колхозникам по льготным ценам, лучших наградить коровой. Распри в отношении бывших кулаков были забыты принятием в свою пользу милого сердцу решения. Секретарём заседания фамилии членов правления в список на льготное обеспечение за счёт колхоза были вписаны первыми. За принятое решение проголосовали – единогласно. Удовлетворённо вздохнув, Микулёнок подумал: «Гиблое дело, своя рубашка ближе к телу: смеются, довольны. Ладно уж остальным выпишу молока, мяса и шерсть». Со многих колхозников решение правления снимало бедственное положение. Председатель смотрел в будущее.
Индустриализация страны всё больше вовлекала в свою орбиту образованные и квалифицированные кадры. – Сельская глубинка не должна отставать от районного центра по электрификации, учреждениям культуры, просвещения, причём, образование и культура – в одном ряду с процветанием Белоруссии, – размышлял Яким Ананьевич. Мысли председателя колхоза «Заря свободы» не расходились с делом: с участием колхоза была открыта школа в Марченках, заготовлены дрова, инвентарь, оборудование. Школа обеспечивала детям начальное (1 – 4 классы) и неполное среднее (1 – 7 классы) образование. Введённые должности классных руководителей, окончивших специальные курсы в Витебске, открыли возможность выстроить идеологически выверенный учебный и воспитательный процессы, основанные на зарождавшейся в стране сталиниане. И, действительно, отрепетированные работником культуры концерты учащихся труженикам села, были пронизаны вящей любовью к вождю. Изба-читальня центральной усадьбы колхоза стала частью коммунистического формирования подрастающей молодёжи, стремившейся к знаниям высшего порядка. Ребята шли учиться в ветеринарный и учительский институты Витебска, техникумы, повышали знания на рабфаках. Овладевая профессиями специалистов высшей и средней квалификации, мечтали вернуться назад, чтобы включиться в колхозную страду на знакомых с детства полях.
На линейке, посвящённой окончанию учебного года, Яким Ананьевич обратился к школьникам и учителям: 
– Друзья! В 10-ю годовщину смерти Владимира Ильича Ленина советские люди живут с мыслю: Сталин – это Ленин сегодня! И вы сегодня – достойная смена большевиков-ленинцев! Помогая колхозу в уборке полей, вы проявляете верность делу товарища Сталина, делу строительства социализма в стране! Именно вам жить при социализме!
Председатель колхоза «Заря свободы», орденоносец, Микулёнок снискал к себе заслуженное уважение сельчан. Раскланивались с ним и бывшие кулаки, шли к нему с предложениями по улучшению пахотных земель, организации труда. Их детишки наравне с остальными мальцами и дявчинками бегали в школу, ходили в кружки, художественную самодеятельность, открытую комсомольской дружиной. Председатель колхоза смотрел в перспективу, а виделась она Якиму Ананьевичу, прежде всего, в поступательном движении животноводческой отрасли. – Устранение перебоев с продуктами питания в районном центре – Витебске, необходимо решать поднятием мясомолочного скотоводства и свиноводства, – считал Микулёнок.
Понимая, что шаг в этом направлении требует изменения формата хозяйственной деятельности колхоза, наличия пастбищ, дополнительной рабочей силы, возможностей взращивания силосных культур, свои соображения Яким оформил в виде плана по направлениям развития. В смете расходов расширения хозяйственной инициативы колхоза «Заря свободы» он отразил финансовые и материальные издержки, рентабельность, затраты будущих периодов, без которых немыслимо прогнозирование доходов в будущем. Изучил рынки сбыта продукции в районе, и не раскрывая замаха на будущее, у соседей тоже. – Выгода налицо, – заключил председатель, и предложения по умножению возможностей хозяйства решил изложить на бюро райкома партии.
Случай представился вне кабинетной обстановки. Объезжая район по завершению посевной страды, в хозяйство Микулёнка заглянул 1-й секретарь Витебского райкома КП (б) БССР Василий Михайлович Чичеров. И не один… С брички партийного руководителя района спрыгнули… Секретарь парткома Витебского станкостроительного завода «Красный металлист» Арон Эпп, и кто бы мог подумать? – Бывший лидер комсомольской дружины посёлка Марченки, а ныне красный командир Станислав Бурачёнок с женой Оксаной.
– Ста-а-ас! Ксю-ю-ха!? – всплеснул руками Яким.
Друзья обнялись, хлопая друг друга по спинам. 
– Смотришься-то как, чертяка, смотришься! – смеялся Яким, всматриваясь в друга детства. – От орденов рябит в глазах! Наш, марченковский малец! Обматерел-то как, а это что?
Яким кивнул на шрам, пересекавший щеку Стаса от виска до подбородка.
– Вытворчыя выдаткі, – усмехнулся командир, – увечары за чаркай абмяркуем, як належыць.
– Не забыўся родную мову, чертяка, малайчына! Дай-ка абдыму тваю жонку, ваяка! – засиял Яким, целуя Оксанку в алые щёчки.
– Как я рада, Яким! – воскликнула молодая женщина и голову сябра комсомольской юности увенчала венком, сплетённым из сиявших синевой васильков.


Глава 3

Оксанка осталась такой же задиристой дявчынкой Ксюшей, сохранившей пылкость и задор, несмотря на военно-походную жизнь с мужем по дальним гарнизонам страны. Играя ямочками на пунцовых щёчках, она воскликнула.   
– Хвались, председатель! Товарищ Чичеров открыл твои успехи на колхозной ниве, хочу взглянуть своими глазами! Вперёд и с песней! Где наша не пропадала?
– Стоп-стоп, Ксюха, – вытаращил глаза Яким. – У тебя жена, Стас, чисто ураган, разумеется, покажу. Оставайтесь у нас, хватит болтаться по свету!   
Оксанка залилась смехом.
– Как прикажет командир, так и будет. – И, не стесняясь Чичерова, сябров, встала на цыпочки и поцеловала мужа в обветренные губы.
Не ожидавший озорства от супруги, боевой командир зарделся. 
– Расшалилась на родине, товарищ Бурачёнок, объявлю час строевой подготовки, будешь знать, – отшутился Стас, обнимая Оксанку за плечи.
Все засмеялись. Яким Микулёнок, вспомнив, что он хозяин, взял ситуацию в руки: 
– По традиции, сябры, едем на могилки Юзика Окулича, погибшего в бою с пилсудчиками и Демьяна Евагриевича Новикова, убитого кулацким зверьём… Есть и задумка, Василий Михайлович, кали ёсть час, поделюсь развитием колхоза до конца пятилетки. Не возражаете?
1-й секретарь райкома оживился.
– Ай да, хитрец, Микулёнок, знаешь все ходы и выходы. Удумал что-нибудь новенькое? А, ну-ка в бричку, едем!      
На пути к центральной усадьбе Яким поделился затеей внедрения новых отраслей сельского хозяйства в развитие колхоза «Заря свободы». Высказался обоснованно, не умалчивания о сложностях в заготовке хлеба, нехватке удобрений для супесчаных земель колхоза. Обрисовал положение дел в хозяйстве на сегодняшний день и видение в обозримом будущем. Соображения выкладывал уверенно, с подъёмом, не утаив возможностей усовершенствования коллективного строя республики в целом.
– Хм, замахнулся на рубль, – усмехнулся в усы Чичеров. 
Выходит, не всё по нраву 1-му секретарю райкома в раскладе, представленном председателем… Это поняли все, сидевшие в бричке, друзья Якима. Но ирония «первого» прошла мимо ушей председателя колхоза. Кинув на гостей, знающий себе цену взгляд, Яким не остался в долгу.
– Накормить народ – задача номер один! Она красной нитью проходит через решения партии в области хлебозаготовок. Взять хотя один бы эпизод: вручая орден в Кремле, Михаил Иванович Калинин сказал: «Так держать, сынок! Продовольствие есть безопасность страны!».
Стас с Оксаной переглянулись: «По-о-о-несло Якима… Хотя, он, может, и прав, показывая товар лицом», – подумали оба, не представляя размаха новаторских идей друга. Конечно, холодная реакция Чичерова вызвала их недоумение на выстраданный, вне сомнения, на практике расширенный доклад Якима. Но Василий Михайлович, отделавшись молчаливым кивком, оставил без оценок проникнутые передовыми идеями намерения председателя колхоза.
Тень досады мелькнула на лице Якима. Она бы и осталась незамеченной, если бы он повёл себя как-то иначе, не представляя успехи колхоза, исключительно своей заслугой. «Яким ожидал более внятной реакции 1-го секретаря райкома, а её не последовало…», – сошлись во мнении супруги Бурачёнки, встретившись взглядом. 
А Яким шёл прямым путём. Он или не придал значения сдержанной реакции партийного руководителя района, или, наоборот, в пику ему, подмигнул Станиславу, мол, знай наших и, не без куража, конечно, разошёлся не на шутку.
– В этом году, товарищи, я ушёл от формально-бюрократической бухгалтерии, в ней сам хрен не разберётся, раз-другой и обчёлся – это раз, взялся за сбережение государственных средств – два, развил соцсоревнование – три, ударничество и так далее, – загибал пальцы Яким. – Верно, Василий Михайлович?
Чичеров не возразил. Устроившись удобней на седушке, пробасил:
– Что есть, то есть.
Подняв указательный палец вверх, Микулёнок продолжил:
– Взял на «буксир» соседей, отправил им в помощь «сквозную бригаду» с тягловой силой. Сдал в закрома государства товарную пшеницу, открыл кассу взаимопомощи по случаю инвалидности колхозников, осваиваю новые пахотные земли. Не ныне завтра приструню красных сватов…
Председатель колхоза перевёл дух. 
– Красных сватов? – изумилась Оксанка, хлопая ресницами.
Не страдая отсутствием чувства собственной значимости и, невзирая на лица, Яким присвистнул и упёрся руками в бока.
– Отстаёшь от жизни, Оксана Кондратьевна, красными сватами и свахами у нас зовут уполномоченных райисполкома, привлекающих народ подписываться на займы. Во как! А на твой погляд, почему колхоз «Заря свободы» не занесён на «чёрную доску» района?
Не ожидая нахрапа от друга детства, молодая женщина округлила глаза, но нашлась. Шутливо потрепав по голове вошедшего в азарт сябра, насмешливо бросила:
– Ты такой хозяйственный, как мыло...
Смех гостей уже Якима заставил таращить глаза на неприкрытый сарказм дявчыны. Но не тут-то было, уверенный в правоте Микулёнок выдал на полную катушку: 
– Не-е-е-е, Оксана Кондратьевна, я смотрю вперёд! В будущее! 
И, как ни в чём ни бывало, перешёл к следующей мысли:
– Обмана или замыливания глаз контрольно-надзорными органами не выявлено, думаю…
– Правильно думаешь, товарищ Микулёнок, – оборвал Якима 1-й секретарь райкома партии.
Не скрывая раздражения от манеры держаться выдвиженца, выдал:
– За саботаж и приписки не спасёт ни партбилет, ни пролетарское происхождение, НКВД разделает под орех и звеньевых, и бригадиров, ответят по всей строгости закона! И нам не сносить головы. С «мешочниками-то» воюешь? Тянут в город продукты, меняя на спички, соль, керосин? 
Яким смутился, но парировал власть:
– Ловим, товарищ 1-й секретарь… умышленникам в зубы не заглядываем, оболтусов лишаем права пользования скотом, а пьянь пусть чешет лбы…    
– Не давай спуску народу, – одобрил Чичеров и залюбовался деревенской красотой – поля и поля кругом... Душу тешила нива, игравшая на солнце спелостью зерновых культур, синеватым отсветом льна.
– Чудо! – восхитился Василий Михайлович, – лён-то вылежится у тебя, не падводзіць надворье, як у мінулы год?
Уловив опасения в голосе начальства, Яким ввернул:
– В минулом году, Василий Михайлович, льну не хватило влаги и, ясное дело, волокна не отделялись от костры. Старыя падказваюць, што лён добры сягоння… 
– Хм, старики подсказывают, – нахмурился Чичеров. – Мілы ты наш ардэнаносец, якім чынам планаваць паказчыкі гарачай пары без прагнозу на ўраджай? Наобум Лазаря? Куда кривая выведет? На энтузиазме знаешь выведет куда?
Яким опустил голову. Ход мыслей партийного руководителя был ясен, как по сценарию.
– То-то и оно, – лениво ругнувшись, Чичеров ушёл целиком в природу.
В свои мысли погрузились и Стас с Оксаной. Лаская взглядом изобилие пшеничной нивы, вспоминали комсомольскую юность с песнями у костра. Ксюша прижалась к мужу. 
– Не забыл наше озеро, Ста-а-а-асик? – шаловливо шепнула она на ушко мужу. – Се-е-ено, купальская ночь под луной… Стасик, а, Стасик, помнишь, венок ушёл под воду, а я утонула в тебе… как здорово было?
– Помню, милая, и по сей день несу в своём сердце, – тихо ответил Стас и поцеловал любимую в щёчку.   
Не менее высокие чувства испытывал Арон, правда, с философских умозрений… Ещё студентом пединститута окунувшись в творение Баруха Спинозы под названием «Трактат об усовершенствовании интеллекта», Эпп не выпускал его из рук. Затем, увлёкся еврейской философией Авраама ибн Эзра, Хасдая Крескаса, Маймонида, рассуждавших об идее божественного откровения и провидения. И удивительное дело, его, члена партии, блиставшего знаниями по теории марксизма о противоречиях между классами и взаимоотношениях в обществе, не смущало такое положение дел. Он не ощущал себя не в своей тарелке. Наоборот. Умственный багаж Арона обогащало современное философско-политическое и социально-экономическое учение – ленинизм. Без при увеличении оно было плодом его вдохновения. В общении с аудиторией, «играя» такими категориями, как «Ленинизм есть марксизм эпохи империализма и пролетарской революции», «Под знаменем Ленина-Сталина, вперёд к победе коммунизма!» и других он ошеломлял познаниями товарищей по партии, считавших себя подкованными в вопросах политической идеологии. Но куда там! Собеседники изумлялись виртуозности Эппа в переиначивании утверждений авторов мыслительных суждений, но спорить с ним не брались, справедливо полагая – себе дороже будет. Однако страсть Арона к воззрениям мыслителей и, в первую очередь – к еврейским, не обсуждалась друзьями, знавшими об окончании им марченковской хедеры – еврейской религиозной школы.
С Ароном спорить бесполезно. Свободно владея ивритом и идиш, он едва ли не наизусть знал Пятикнижие и Талмуд, историю евреев с древнейшего Израильского царства, основанного в XI веке до нашей эры пророком Самуилом и первым израильским царём Шаулем, он   приводил в восхищение еврейскую общину в Марченках и особенно её главу Лейзера Шкляра. «Азохен вей», – отогнал нахлынувшие мысли Арон, вознеся моления покойной бабушке Ахии, её юмору, задававшему настроение на целый день. «Азохен вей» – с идиш – просто «ох» и «ах», – восклицание, к нему всякий раз обращалась обветшалая Ахия, воспитывая внука венком.   
Один Чичеров не витал в облаках, забот у 1-го секретаря райкома выше крыши.         
– Что скажешь, красный командир? – обернулся он к Стасу, – Вясковая прыгажосць! Не забыл крестьянский труд с раннего утра и до вечера?
Станислав улыбнулся.
– Не забыл, Василий, руки чешутся.
– Это по-нашенски, дорогой товарищ… Отдыхай, осмотрись… а то останешься у нас, а? – с хитрецой скосил он взгляд на Бурачёнка, – хватит воевать, живого места на теле нет.   
Крестьянской сметки «первому» не занимать – из Верхневолжья вышел, что под Тверью, недавно переименованной в Калинин по фамилии всесоюзного старосты. Ещё мальчонкой, «подметая» штанами улицы деревеньки, он подённичал у хозяина с мельницей… Потом революция, гражданская, партработа в Витебске, а по окончании административно-территориальной реформы был выдвинут ЦК компартии Белоруссии 1-м секретарём Витебского райкома партии.
Круг обязанностей у Василия был огромен: от создания партячеек и партийно-комсомольских ядер в учреждениях, сельхозартелях, колхозах до выработки функций отдела по работе с населением по месту жительства, изучения настроений трудящихся и крестьянских масс… Решением ЦК ВКП(б) от 15 июня 1933 года отделам райисполкомов вменялось в обязанность опекание несознательной части населения, которая не прониклась идеей судьбоносного грядущего или хотя бы приемлемого – завтра. Смотрел в оба, себя в обиду не давал, и, не удивительно, что партийная работа в Витебском районе была организована им на должном уровне. Но случилась неувязка. В соответствии с законом об обязательной военной службе начальника отдела призвали в Красную Армию, и должность осталась свободной. Встреча Василия с прибывшим в отпуск Станиславом оказалась, кстати, Чичеров не упустил случая, намекнув остаться на родине. Высказался шутливо, но, как говорят, в каждой шутке – есть только доля шутки… Идея предложения Станиславу места начальника отдела витала в воздухе. И вот почему.
В бытность Стаса Бурачёнка лидером марченковких комсомольцев Василий Чичеров знал его шапочно, так, встречались, на мероприятиях – привет, привет и разбегались по делам. Положа руку на сердце, Василий был расположен к Стасу, он внушал доверие общением, решением каких-то задач. А после героического боя комсомольской дружины Бурачёнка с польской разведывательной группой под Полоцком, гибели одного из членов организации, они сошлись накоротке. Нельзя сказать, что стали закадычными сябрами, но на конференциях, пленумах позиции их были близки, а выступления, зачастую, сверялись во избежание разночтений или перехлёстов мнений при обсуждении докладов первых лиц. 
Встреча со Стасом в Марченках обрадовала Чичерова. Выполнение в районе таких задач второй пятилетки, как укрепление политических позиций пролетарской диктатуры на основе союза рабочего класса и крестьянства, оборона приграничья вписывались в возможности Бурачёнка. Израненный в боях с басмачами красный командир, блестяще отвечал освободившейся должности начальника отдела партийной работы по месту жительства. Многократный орденоносец с опытом борьбы с врагами советской власти на юге страны был нужен и здесь, на советско-польской границе, для защиты её от не менее опасного врага. И, если уж не кривить душой, воплощение организаторских качеств на этой работе распахивали двери по партийной линии вверх. Интересный сюжетец зрел в голове Василия Чичерова. Такие дела по мановению волшебной палочки не делались, мир тесен, как оно повернётся – одному богу известно.
Однако почести жертвам укрепления советской власти Юзику Окуличу и Демьяну Новикову были отданы с достоинством. У прибранных учениками школы могил в полном молчании стояли 1-й секретарь Витебского райкома партии Чичеров, соратники погибших в борьбе за новую жизнь. Возложили цветы, собранные на пути к центральной усадьбе колхоза, и поехали дальше: Чичеров спешил завершить инспекторские дела, намеченные на три дня, а встретившимся друзьям не терпелось пообщаться по душам.
– Кстати, едва не упустил, Яким Ананьевич, – очнулся от дум Чичеров, когда дребезжащие на ухабах бричка миновала Дубровку, – что у тебя по антирелигиозной работе в деревне? Кружки безбожников, культпросветучреждения? Они ведут с народом какие-нибудь массовки, «октябрины»? Уже запарило петь одну и ту же песню на совещаниях – работайте с народом в дни религиозных праздников, отлучайте от обрядов и церковных традиций!
– А как же, Василий Михайлович, – оживился Яким, оглядев сидевших в бричке друзей, – антирелигиозную тему исполняем, кружки и группы «безбожников» открыты по разнарядке сверху, но скажу честно – этого мало! Мы у себя на уме и пошли дальше…
– Опять новинки? – съязвил Чичеров.
– Не совсем, товарищ 1-й секретарь, – интригующе улыбнулся председатель окутанным тайной фальцетом, – к ноябрьским праздникам я должен отрапортовать об исполнении вашего поручения по вводу в оборот коровников. Как вы знаете, на строительство ферм под молодняк не хватило кирпича и надо было выходить из положения…   
– Поди ж ты? – поднял брови Чичеров. – Неужто вывернулся?
Расправив плечи, Яким ухмыльнулся.
– По дороге вы оставили без внимания на одну деталь, Василий Михайлович.
– Да, ну? – ещё пуще удивился «первый», повернувшись к председателю корпусом.
– Точно, товарищ 1-й секретарь! Проезжая Дубровку, вы не слышали, как обычно, колокольного звона, верно?
Чичеров снял в недоумении кепку, почесал затылок.
Возбуждая интерес начальства, Яким, обронил:
– Напомню, что сегодня Рождество Иоанна Крестителя Предтечи…
– Маці родная! – воскликнула Оксана, скользнув небесно-синими очами по Якиму.
Её осенило… Желая убедиться, что не обманулась в дурном предчувствии, оглянулась… плечи молодой женщины опустились, она не верила глазам – над рощицей, прильнувшей жиденькой опушкой к Дубровке, уже не высилась умилительная с детства колоколенка деревенского храма. 
– Разобрал на кирпичи? – изумилась Оксана, пронзив неприязненным взглядом Якима.
Микулёнок расхохотался.
– Что орёшь, Ксюха? Кирпича-то сколько! Фермы поднял, молодняк под крышу загнал, остальную кладку пущу под кабанчиков. Иначе влетел бы в копеечку. Материал на дороге не валяется. И заметь: одним махом двух зайцев убил: настроил фермы и религию – к ногтю. Борюсь с опиумом для народа! – хохотнул Яким.
Микулёнок чувствовал себя наверху блаженства и не скрывал этого. Чичеров не успел среагировать на реплику председателя, как вмешалась Оксана.
– Как ты мог, Яким? Наши маци ходили в эту церквушку. Родились мы, нас крестили в ней, причащали с родителями. Забыл, как бегали к храму на перегонки, а маци смеялись, радостно подхватывая на руки? Это не забывается, Яким… Что случилось с тобой?   
– Ты о чём, Ксюха? – озадаченный Микулёнок обернулся к другу. – Стас, твоя жена съест мои мозги… Жена красного командира…
– Дурак ты! – воскликнула Оксана, хлопнув в ярости по коленкам.
– Оставь жену красного командира, она верно говорит! – в резко вмешался Чичеров.
– И вы-ы-ы, Василий Михайлович? – совсем опешил председатель колхоза. – Не представляю себе, что…
– Не надо рассказывать сказки! Не представляет он, мать твою за ногу… прости, господи! Хочешь бунт устроить? Читал ориентировку по Чаусскому району? По соседству с нами под Могилёвом партизанские отряды крестьян жгут колхозы, раздают имущество людям... Этого хочешь? Нет креста во лбу – ладно!  Загонорился!? На пузе блох давить можно, а он деревни не чует духом! – всё больше расходился 1-й секретарь райкома. – Вертайся, Афанасий.
– Есть, товарищ начальник, – почти без мата выпалил кучер и, дёрнув куцей бородёнкой, чмокнул:
– Н-н-но, чалые! – Дав крюку, завернул коней на Дубровку.
Осилив гнев, Чичеров вынул трубку из закалённой глины, вздохнул и с грехом пополам, но сделал шаг навстречу первым. 
– Послушайте меня, тверского мужика. – В голосе Василия Михайловича, слышались нотки раненого зверя.
– Знамо дело, что от коллективизации досталось всем, шла через силу с высылкой людей чёрт-те куда... Не гладили по головке. А сейчас там, – Чичеров ткнул пальцем вверх, – увидели перегибы и сглаживают кампанию по ликвидации кулачества, как класса. Теперь и к бабке не ходи, сам бог велел найти виновных за срыв хлебозаготовок, голод, партизан, выступивших супрач власти... Дожились, – в изнеможении выдавил Василий, – извини, барышня, мужчынская размова без «матушки» не получается…
Румянец окрасил щёки Оксаны.
– Да, уж привыкла.
Чичерову показалось, что глаза у женщины на мокром месте, нахмурившись, он сказал уверенно, что спорить было не о чём.   
– Если ты, Яким Ананьевич, не изучаешь документы ЦК партии и вполуха слушаешь меня, напомню: постановлением ЦИК СССР «О порядке восстановления в гражданских правах бывших кулаков» предписано – спецпереселенцев восстановить в правах! Уяснил себе?  Восстановить в правах! Маховик раскулачивания крутанулся назад! Понимаешь это? И, кто не встроится в оборотный цикл маховика, ждёт печалька… Ещё раз извиняюсь, Оксана Кондратьевна, но эта печалька тянет на дырку в затылке. Уж, как есть говорю… а ты, Яким Ананьевич, рушишь церквушку, подогревая и без того хреновые чувства крестьян… Это близорукость, орденоносец, твою мать…
Чичеров искренне был раздасован. Переживая случившееся, Василий Михайлович окинул взглядом обширные поля. Куда ни кинь взор, взрастала будущность страны, дающая продолжение рода человеческого. Переливаясь от горизонта до горизонта зябью спелых хлебов, бушевала нива, впечатляя секретаря райкома пшеницей,  ячменём, овсом. Она же успокаивала его, расстроенного, отгоняя нахлынувшие мысли. Разочарованный легковесным подходом к людям, казалось бы, опытного Микулёнка, Василий не мог взять в толк: «Откуда ж такой выпендрёж у молодого председателя, у которого всё впереди? Где-то не досмотрел я, упустил? Эх, мать его за ногу…», – пронеслось в голове. – Не напороть бы горячки? Лозунгами программу второй пятилетки не осилить. Сыт ими по горло. Вот где они у меня!», – Чичеров сжал ладонью шею и, чуть успокоившись, спросил Якима:
– Сколько кулаков вернулось из ссылки?
Микулёнок сдвинул брови, подумав, ответил:
– Десятков пять наберётся.
– Устроил всех: в колхоз, МТС? – насупился 1-й секретарь.
– Без работы не оставил, – кивнул Яким.
– Хорошо. Слушай внимательно, Микулёнок, дважды повторять не буду, – Чичеров сжал руку в кулак, – сейчас въезжаем в Дубровку. Соберёшь собрание колхозников и мне один хрен, что ты скажешь им в оправдание, но сними напряжение за порушенную церковь. Я правильно понимаю действия, товарищ красный командир? – Чичеров поймал взгляд Бурачёнка, словно желая убедиться в правильности своего решения.
– Так точно, товарищ 1-й секретарь, – бодро ответил Стас, чувствуя, что надо разрядить обстановку, и поддержать Якима в сложной ситуации.
Выдержав взгляд Василия, Станислав незаметно мигнул ему, выражая единодушие о принятых мерах. Чичеров оценил знак товарища, кивнул и распорядился:
– Всё, Микулёнок, вперёд! – Приказ 1-го секретаря райкома не предполагал диалога. Взамен успокоению успехами выдвиженца пришла реальность, приближённая к жизни.
Положение с перегибом в духовной сфере села Дубровка спасло бойкое выступление Якима на митинге. Без объяснений он уведомил людей об оказании им безвозмездной помощи от колхоза. Обещал подсоблять и далее, особенно малоимущим семьям и беременным женщинам. Что касается разобранной на кирпичи деревенской церквушки, так она, с его слов, не решала бездолья крестьян, а наоборот, отражая пережитки прошлого, лишала будущего. Завершил выступление Яким Ананьевич убедительным кличем к пёстрой толпе колхозников:
– Вперёд, товарищи, к победе социализма! – И объявил слово 1-му секретарю райкома партии Чичерову. – «Поди ж ты, стервец! Но не суперечат», – подумалось Василию Михайловичу, и он шагнул на крыльцо конторы. 
В приветственном слове к труженикам села Чичеров передал им коммунистический привет от партийной организации района и также обещал поддержку со своей стороны. Как выяснилось из выступлений колхозников, в Дубровке и в самом деле зрела острая ситуация. Стас с Оксаной, на глазах которых вершилось «причёсывание» богобоязненного факта, обменялись взглядами. Улыбки колхозников объясняли очевидное восприятие ими текущего момента. «Ну, слава богу, хоть так», – подумалось супругам, оказавшимся в гуще событий, едва не вылившихся в крестьянский бунт за духовность и веру.
– Тебе не кажется, Стас, что с Якима всё это как с гуся вода? – почти плачущим голосом спросила жена. – Усмехается, щёки раздувает, плохо он кончит… что-то говорит мне об этом… 
Станислав глянул на Оксану, по-прежнему поглаживающей его руку.
– Не лезь к нему в душу, Ксюша, – шепнул он Оксане, жена сильнее прижалась к нему. – Случай с церквушкой не меряй с позиции нашей комсомольской юности, времени прошло не кот наплакал, Яким не глупый малец – разберётся…   
– Гонор сгубит его, Стас, – отозвалась Оксана и вздохнула, – так нельзя обходиться с людьми, он вырос с ними, а тут взял и вырвал из сердца, забыв о мыканье своих родителей по вёскам в поисках работы.
Прищурившись Станислав смотрел вдаль. 
– Каждый из нас, Ксюша, свою жизнь проживает сам, – процедил он сквозь зубы и погладил жену по голове.
Между тем, Василий Михайлович, ободрённый исходом встречи с колхозниками, заторопился в путь по району. Дела в сельском хозяйстве не ждали. Он протянул Бурачёнку руку, улыбнулся, глядя Станиславу в глаза. 
– Фу, отлегло от сердца, просто гора с плеч. Спасибо за поддержку, Стас… Как в прежние времена... Хоть обстановка тогда была острей и понятней враги, а сейчас хрен его знает откуда и что ждать…
Утерев измятой кепкой лоб, «первый» смотрел со своей колокольни:
– Моё предложение остаётся в силе, Стас. На следующей неделе я буду в Минске у Первого секретаря ЦК компартии Гикало, повезу ему предложение о придании Витебскому району статуса особого режима. В совещании участвует командующий Белорусским военным округом Уборевич – человек глубоко причастный к воплощению в жизнь политики партии и правительства в приграничных районах. Иероним Петрович очень заинтересован в наличии боевых кадров, нужных для решения этих задач. Его поддержка перед Москвой гарантирует твой перевод из округа в округ с переходом в распоряжение ЦК компартии Белоруссии. А Николай Фёдорович Гикало откомандирует тебя в Витебский райком партии и вопрос решён. Скажу без обиняков, Станислав, примешь моё предложение остаться на родине? – В твоём лице окажешь неоценимую опорую району. Не примешь? Буду жалеть, я говорю от чистой души, но пойму. Принимается? 
Упёршись взглядом в товарища комсомольской юности, Станислав ответил тихо, но искренне:
– Я услышал тебя, Василий… Услышь и меня… Здесь мой родительский дом, поля, леса, озёра – родина, которой я горжусь, несмотря на то что, нахожусь на краю света, где всё чуждо мне от воды в арыке до лепёшки хлеба. Но сегодня именно там куётся история советского государства! Там же её проверяют на крепость агрессивные силы, сосредоточив на границе тысячи головорезов разных мастей. Сейчас я нужен там! Я не исключаю, что через какое-то время вектор устремлений этих вояк сменит направление и нырнёт под паруса политики, которая заявляет себя на европейском театре военных действий. Не иначе как с этих позиций я сегодня оцениваю положение дел в Европе, где фашистские молодчики, разбивая подкованными сапожищами мостовые, маршируют в Берлине и Мюнхене, Риме и Палермо, Софии и Пловдиве. А реакционные режимы Польши, Румынии, Албании, Югославии эволюционируют к фашизму, Европа окрашивается в коричневый цвет униформы наци. И, когда мой боевой опыт красного командира окажется востребованным здесь, на Родине, я напишу рапорт об отправке меня на западный фронт, в Белоруссию. Мы станем грудью на защиту мирного труда советских граждан, моих земляков и, не сомневайся, Василий, враг будет разбит малой кровью и на его территории! Главное – нужно жить ради того, за что не страшно умереть! А за предложение спасибо! – широко улыбнулся Станислав, – это ещё раз доказывает, что наша с тобой работа в конце 20-х годов дала всходы, результатом которых является доверие друг к другу и понимание происходивших в стране процессов. Будь аккуратен, дружище. Сейчас это важно, как никогда.         
Станислав подал Чичерову руку. Обменявшись рукопожатием, Василий в порыве чувств хлопнул Бурачёнка по плечу:
– Спасибо, брат! Заходи, у нас есть о чём поговорить по душам. Но извини, дам нагоняй твоему соратнику по комсомолу, уж больно гонористым стал после награждения государственной наградой.   
– Хорошо, Василий, бывай.
Будто прочитав мысли партийного руководителя района, подскочил Яким, всем видом показывая Чичерову, что ждёт его указаний. Василий Михайлович, находившийся ещё под впечатлением разговора со Станиславом, не стал распекать председателя колхоза. Одёрнул за необдуманную прыткость и сделал вывод:   
– Оценку колхозного строя Витебщины видишь правильно. Планы прирастания хозяйства «Заря свободы» по освоению новых направлений одобряю. Но по перёд батьки не лезь! Убедил и в разумном развитии дальше, но это требует взвешенного подхода на районном уровне. Порядок тебе известен, на следующей неделе жду с документацией и обоснованием предложений расчётами и прогнозами. Обсудим их по направлениям деятельности и, если хочешь знать, скажу больше – не вижу особых проблем в вынесении твоих предложений на рассмотрение бюро райкома, а затем, представлении в СНК БССР товарищу Голодеду. Вот так, председатель! А за гонор голову оторву, понял? 
Изумлённый Микулёнок не верил ушам.
– Так точно, товарищ 1-й секретарь, – выпалил Яким, заглядывая начальству в глаза. – Я оправдаю доверие, Василий Михайлович… 
– Иди уж, я всё сказал, – оборвал его Чичеров, кинув взгляд в нависшую над ними тучу, готовой вот-вот разразиться дождём.
– Бу-у-удем с урожаем, – убеждённо отметил он и, заскочив в бричку, тронул кучера за локоть. 
– С богом, Афанасий, на Езерище.
Вечером друзья Стаса Бурачёнка собрались в его родительской хате. Гостей встречали семьёй: матушка Алёна Яновна с невесткой Оксаной и внуком Андреем. Отца у Станислава не было с малолетства, как ушёл на заработки в нэповские 20-е, так и не вернулся домой. Воспоминаниям друзей не было конца. Станислав, сидевший с матерью во главе стола, отбивался от вопросов сябров, сглаживая острые моменты боевых будней красного командира, служившего на передовом рубеже Отчизны. Не всегда получалось уходить от вопросов, обсуждаемых с друзьями, их интересовала политика сопредельных государств в отношении СССР, агрессивные планы по развязыванию войны. Спрашивали они Станислава об участии в боях по защите государственной границы в Средней Азии, о народах, живущих там, их обычаях, традициях.
Мало по малу, увлёкшись разговором, Станислав рассказал о семейной жизни с Оксаной в дальних гарнизонах, где опасность подстерегает на каждом шагу всех, кто хоть на секунду забывает о ней. О героических подвигах Красной Армии, которая даёт отпор любому агрессору, посягнувшему на её территорию… Слушая Стаса, молодые люди узнали много нового о нём самом, Оксанке, обстановке, сложившейся на юге Советского Союза. Так шаг за шагом перед ними открывался жизненный путь их друга…
По окончании 7-й объединённой белорусской военной школы имени ЦИК БССР Стас Бурачёнок был распределён на должность командира взвода 83-го кавполка 8-й Туркестанской кавалерийской бригады Среднеазиатского военного округа, дислоцировавшейся в Горно-Бадахшанской области Таджикской ССР. Там он воевал с басмачами курбаши Ибрагим-бека, Утан-бека, зачастую избегавших открытых боёв с превосходящими силами Красной Армии, но, вместе с тем, совершавших дерзкие вылазки на кишлаки и органы советской власти на местах. 
Сражаясь с джигитами полевого командира Домулло-Донахана в афганской провинции Бадахшан, получил ранения. После излечения в госпитале участвовал в ликвидации басмаческих ошмотьев курбаши Ишан-Пахлавана. За мужество и отвагу, проявленные в боях по уничтожению басмачества на южных рубежах СССР, Президиумом Верховного Совета СССР был награждён орденами Боевого Красного Знамени и Красной Звезды.
Друзья помнили, что первым орденом Боевого Красного Знамени Стас Бурачёнок был награждён за храбрость и мужество, проявленные в бою с разведывательно-диверсионной группой «двуйки» на границе с Польшей. Тогда ему в торжественной обстановке командующим Белорусским военным округом Александром Ильичём Егоровым был вручён боевой орден. В том же бою комсомольской дружины посёлка Марченки с диверсантами, рвавшимся на сопредельную сторону, погиб замечательный малец Юзик Окулич.
В июне 1931 года в составе военной делегации Среднеазиатского военного округа Стас Бурачёнок участвовал в подписании в Кабуле советско-афганского Договора о нейтралитете и взаимном ненападении. Протокол договаривающихся сторон, учитывающий обязательства по уничтожению на севере Афганистана басмаческих отрядов Утан-бека и Джана-бея, других командиров-моджахедов, подписали посол СССР в Афганистане Леонид Старк и министр иностранных дел Афганистана Файз Мухаммад-хан. В связи с чем советская военная миссия посетила генеральный штаб афганской армии, где было оговорено взаимодействие по ликвидации басмачей усилиями советской и афганской войсковых группировок.
В итоге совместных боевых действий отряды именитых в Средней Азии курбашей Домулло-Донахана и Ишан-Пахлавана были уничтожены. Ликвидирован идейный вдохновитель басмачества, глава религиозной секты Пир-Ишан, что благоприятно отразилось на обстановке в районе советско-афганской границы. И, наконец-то, получив долгожданный отпуск с выездом на родину, Стас с женой Оксаной и сыном Андреем приехали в Марченки. Радости матери Стаса и друзей не было конца.


Глава 4

Наступил ноябрь 1935 года. Бурлившая страстями Центральная Европа, казалось, сошла с ума от закулисных интриг, шумихи в газетных изданиях. Градус её накала ощутил на себе двойной агент польской и советской разведок Войцех Вуйчик, сойдя с трапа океанского лайнера «Aguitania» в «немецкие ворота в мир» – Гамбург. Войцех совершил турне по Ближнему Востоку и Южной Америке под легендой Лотара Кляйна, коммивояжёра одной из немецких фирм Вольного города Данцига. Естественно, европейцы, нацеленные на выгодные сделки в экзотических районах планеты, добывали там нефть, газ, развивали вариантные направления коммерции. Избороздив белый свет на пароходах, поездах, машинах и даже вьючных животных в Трансиордании, Палестине, Ираке, Войцех вжился в образ разъездного агента от бизнеса.
Малоосвоенный рынок Южной Америки был привлекателен для европейских компаний, оседлавших ископаемые, индустрию, сельхозпродукцию. Одних влекла экономика, других – политика. Нацистскую Германию интересовало и политика, и экономика, как неотъемлемые компоненты единого замысла. Южной частью американского континента любопытствовали непубличные организации заинтересованных стран в области тонкой сферы – разведки: политической, военной. Аргентина, например, и не заметила, как оказалась в поле зрения не только бизнес-сообщества, но и тайных структур всего мира. К ней потянулись ниточки деликатных альянсов.
Лотар Кляйн был одним из винтиков незримых операций разведок.  Осваивая коммерческую деятельность в интересах фирмы, он «лепил» из себя образ немца-нациста по убеждению, на что была установка начальника разведки Главного штаба Войска Польского полковника Тадеуша Пелчиньского. Таковым ему виделась деятельность Вуйчика в Германии. Близкой по духу была задача Войцеха, поставленная ему начальником Иностранного отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР Артуром Артузовым. Круг интересов противоборствующих разведок Польши и СССР в отношении хода событий в Третьем Рейхе по ряду направлений совпал. 
Однако вояж Войцеха в пользу советской разведки всё-таки отличался от задач, обусловленных польской «двуйкой». В первую очередь разными были конечные цели, замыслы и намерения обеих разведок. Отличительной особенностью были установки на их реализацию. Если внешней разведкой НКВД СССР предусматривался выход Вуйчика на связь со «спящей» агентурой на Ближнем Востоке, вербовка новой из субъектов влияния в политической сфере, то польская ограничилась на первом этапе вживанием его в немца-коммерсанта, симпатизирующего наци.
И вот Войцех вернулся в Европу. Порт Гамбурга встретил его хмурым утром с моросящим дождём. Растворившись в толпе крупнейшего порта Европы, расположенного в устье Эльбы, впадавшей в Северное море, Войцех поразился не столько архитектурой и девизом города в виде надписи по латыни на портале ратуши, символизирующей добродетели: «Libertatem quam peperere maiores digne studeat servare posteritas» («Пусть потомки достойно хранят свободу, добытую предками»), сколько нервно-восторженной эйфорией немцев. Ни порывистый ветер с моря, ни клочки туч, метавшихся над городом, не мешали маршировать штурмовикам по мостовой Шпайхерштадта, вытянувшегося между Эльбой и Верхней Гаванью города.
Отведав в соседнем пабе запечённой свиной ножки с овощами и маринованной селёдки Матьес под пиво «Goslaers Gose» («Госларское светлое»), Войцех взял газеты и отправился на экскурсионном трамвае освежиться по гавани и каналам города, основанного Карлом Великим в 808 году. После променада вдоль озера Альстер, Войцех размялся по зелёной Юнгфернштиг-штрассе, посетил музей восковых фигур «Паноптикум» и, наконец, убедившись в отсутствии слежки, зашёл в Гамбургский Кунстхалле. В отделе средневекового искусства у работы мастера Бертрама «Сотворение животных. Грабовский алтарь», он встретился взглядом с одним из посетителей музея. В ненастный сезон их было немного. Оба знали друг друга в лицо ещё со встречи на явке в иранском Абадане, известном добычей соли и нефти. Заправляли там англичане, извлекая прибыль из нефтеперерабатывающего завода, однако осваивались и немецкие компании, конечно, под обеспечением агентуры отдела «Заграница» (Abteilung Ausland) группы I внешней и военной политики Abwehr (Абвер).
Успеху немцев в Иране сопутствовало трепетное отношение к ним правителя страны Реза-Шаха. Третий Рейх казался Реза-Шаху Посланником Аллаха, да благословит его Аллах и приветствует, уготованным небом, чтобы отодвинуть от Ирана опасность большевистской России. Не остался в долгу и фюрер Германии: с момента подписания в октябре 1935 года берлинского ирано-германского торгового договора зороастрийский символ в виде свастики использовался обеими странами в общих интересах. Но Гитлер пошёл дальше – иранцев он назвал чистокровными арийцами, чем открыл путь в Иран германскому капиталу, услугам, рабочей силе. Растущая немецкая экономика вошла в ресурсный и богатый рынок Ирана последовательно, невзирая ни на недовольство англичан, ни на скрежет зубов русских.
Неприятие отношений Германии и Ирана Британской Короной в лице Его Величества Георга V, Императора Индии и короля Королевств Содружества и колоний понятно и – естественно. Персия относилась к зоне её влияния... Но союз Германии и Ирана не нравился и правительству СССР, продвигавшего свои интересы на Ближний и Средний Восток. В результате чего, в межгосударственную неприязнь были вовлечены разведки заинтересованных стран, отстаивавших позиции по спектру весьма деликатных отношений. У военной разведки и контрразведки Абвер также обнаружилась необходимость участия в иранских делах. И пошло-поехало…
Пришедшего на встречу русского агента Войцех знал только в лицо, не зная ни его полномочий, ни своего участия в операции НКВД в Европе. Мысли были разными… Естественно, Германия была главным объектом внимания, и никто не отменял ранее поставленной задачи. Наоборот, как понимал он, с возвращением из командировки цели его использования обретут более чёткие и ясные очертания. Так и случилось.
Приложив руку к шляпе советский нелегал, как обратил внимание Вуйчик, не без манер светского человека, улыбнувшись, осведомился:
– Guten Abend, junger Mann. Ich sehe Sie zum ersten mal im Kunstmuseum Hamburg? Interessieren Sie sich f;r die Kunst des Mittelalters?  (Добрый вечер, молодой человек. Вы я вижу впервые в художественном музее Гамбурга? Интересуетесь искусством средневековья?).
Слегка склонив голову, Войцех ответил:
– Guten Abend. Sie wissen, das Mittelalter mich zog es immer, aber in der Stadt habe ich zum ersten mal (Добрый вечер. Вы знаете, средневековье меня влекло всегда, однако в вашем городе я впервые).
Фраза русского служила паролем не столько для опознания, сколько для обозначения участия в одном ключе, а Вуйчика – ответом для встречи с агентом советской разведки в Германии, наделённого особыми полномочиями. Обменявшись паролями, они, как выяснилось, будучи опытными знатоками живописи, обсудили картину мастера, и согласились, что шедевр Бертрама носит скорее философский характер, чем является образцом готического художественного искусства средневековья. Не привлекая внимания посетителей, сотрудник внешней разведки СССР передал Войцеху газету «Der Angrif» («Атака»), выходившую под редакцией министерства народного просвещения и пропаганды доктора Геббельса, и они расстались. Первый контакт Вуйчика с представителем советской разведки в Германии по возвращению в Европу состоялся.
Уже в номере отеля «Vorbach» Войцех изучил переданную русским нелегалом газету «Der Angrif». В разделе «Реклама» расшифровал для себя информацию: «Амадею» от «Вальса». Возвращение подтверждаю. 29.11.1935 г. 8.30 Церковь Успения Божией Матери и Святого Иосифа».
Вытянув усталые ноги на кровати, Войцех погрузился в раздумья. Самоощущение первого дня пребывания в Европе впечатлили его, на удивление, не огромным городом-портом или архитектурой, а самими немцами. Войцех всмотрелся в них в публичном пространстве: на улице, в магазинах, пабе – все на одно лицо, которое зеркально отражалось в прочитанных газетах: простота информации, размах, концентрация. Не блиставшие разнообразием темы: исключительность арийской расы, бичевание евреев, культ фюрера Адольфа Гитлера. И всё это замешано на психоэмоциональном нагнетании обстановки в повседневной жизни немцев. – «М-да-а, Dritte Reich (Третий рейх) сплачивает народ к войне», – вздохнул Вуйчик, прикуривая от дорогой зажигалки сигарету. – Идеологическая машина доктора Геббельса вбивала в мозги 60-го миллионного населения Германии одну простую мысль: только национал-социалистическая немецкая рабочая партия НСДАП вытащит из экономического кризиса армию безработных немцев! Только Адольф Гитлер положит конец Версальскому договору 1919 года, вогнавшему Германию в позор и изоляцию!». 
Глубоко затянувшись, Войцех задумался: «Если ему, Лотару Кляйну, не пропитаться атмосферой и духом, царящим в Германии под воздействием такого наркотика как, как национал-социализм, ему – конец. Выход один: необходимо стать Лотаром Кляйном в соответствии с легендой и документов, но и преобразиться в убеждённого наци по мировоззрению и взглядам на жизнь».
Что вынес Войцех из периодической печати Гамбурга, подводя итог первого дня возвращения в Европу? Исполненные надеждами на будущее, немцы стремились в партию, вермахт, особенно молодёжь. Наиболее амбициозные связывали судьбу с охранными отрядами партии Schutzstaffel SS, отдавая себя в казармы, где в жесточайшей дисциплине воспитывалось подчинение фюреру и верность национал-социализму. А из казарм уже выходила обученная нацистская гвардия, готовая сокрушить всё на своём пути, если этого потребует фюрер – Адольф Гитлер. 
Однако поездка по миру, встречи с людьми разных взглядов, позиций, убеждений, оценка событий позволяли Вуйчику судить о том, что, несмотря на военно-политические страсти в Германии, помпезная напыщенность нацистов не вводила в заблуждение европейские элиты: политические, финансовые, промышленные. Всматриваясь в процессы, будоражившие Германию, они анализировали политику Гитлера и констатировали: фюрер следовал фарватером освобождения Германии от Версальских соглашений, итогов Первой мировой войны. Это так. Однако, единого мнения в отношении новой политической силы, как германский национал-социализм, в столицах Европы не было, хотя уже правящие круги не исключали в обозримом будущем политических и даже военных последствий. Третий рейх возрождался из пепла.
И всё же Вуйчик недоумевал: претензии к Германии западными странами не предъявлялись. Скорее наоборот. Устремлениям Гитлера   отойти от Версальских соглашений не препятствовала Англия, считая, что фюрер не затрагивал её интересов. Отлично! В июне 1935 года она подписала англо-германский договор по военно-морскому флоту, что вселило в Гитлера уверенность на союзнические отношения с туманным Альбионом.
Что касалось Италии… Она занималась нацпроектом Его Превосходительства Бенито Муссолини, главы правительства, Дуче фашизма под названием «Средиземноморская империя» и сосредоточилась на захвате Абиссинии. И здесь Гитлер сыграл на упреждение. Он поддержал агрессивную политику Муссолини направлением ему военных материалов, сырья с перспективой налаживания связей в будущем. И не ошибся. Дуче оценил с высоты своего величия поддержку фюрера и не забыл.
На состоявшейся в апреле 1935 года конференции в итальянском городе Стреза, премьер-министр Великобритании Джеймс Макдональд, министр иностранных дел Франции Пьер Лавал и дуче Италии Бенито Муссолини дали почувствовать Гитлеру, что, мол, не приемлют нарушений им Версальского договора, и по этому поводу примут коммюнике. И что? Кроме видимости изоляции Германии и ограничения её ревизионистских устремлений, внесённых в итоговый документ, мир ничего предосудительного не увидел. Гитлер – тоже не заметил. И, скрестив руки на груди, кинул взор на Восток. Третий рейх увидел там необъятные горизонты.
«А наигранное уклонение Германии от сотрудничества с соседями на Востоке – формально», – считал Вуйчик, анализируя политику Гитлера на восточном направлении. Войцех считал, что фюрер ломал комедию, якобы соблюдая единые политические, промышленные, военные интересы Великобритании, Франции и Германии против угрозы со стороны СССР. На самом деле Гитлер вынашивал мысли о присоединении не только германских земель, поэтому действовал исподволь.
В иранском Абадане у Вуйчика состоялся контакт с представителем советской разведки на Ближнем Востоке. Он обрисовал «герру Кляйну» военно-политическую обстановку на польско-русском направлении под углом зрения Советского Союза. Гитлер, действительно, носился с идеей присоединения территорий: демилитаризованной Рейнской зоны, Австрии. Несмотря на неудачу аншлюса Австрии в июле 1934 года, которая окончилась убийством австрийскими нацистами канцлера Дольфуса, фюрер «осатанел», как выразился русский разведчик. И присоединил к Германии Саарскую область, находившуюся под управлением Лиги наций. Третий рейх рвал Версальские соглашения.
Акцию Гитлера руководство большевистской России отнесло к внешнеполитическому успеху фюрера и выразило озабоченность. Удача вождя наци развязывала ему руки в наступательной политике в Европе. В связи с чем, Центр поручал ему, «Амадею», вплотную подойти к созданию агентурных звеньев нелегальной разведки СССР по линии: Германия – Ближний Восток – Иран и курировать их в сборе политической информации. А для координации действий между Москвой, Германией и Ближним Востоком Войцеху был представлен сотрудник заграничной разведки НКВД, встретивший его сегодня в Гамбургском Кунстхалле.
Отправляя герра Кляйна в вояж по Востоку и Южной Америке, начальник разведки Главного штаба Войска Польского полковник Пелчинский давал ему установку:
– Правительство Второй Речи Посполитой, Кляйн, обеспокоено позицией Германии в отношении нас. Его не убаюкала ни Декларация о неприменении силы между нами и Германией, подписанная в январе 1934 года, ни требование Гитлера к нацистам Вольного города Данцига о прекращении антипольских акций. Нацификация Данцига идёт полным ходом, это вы скоро увидите своими глазами. Мне представляется, что Гитлер не обременяет себя глубоким мышлением в развитии планов ближайшей перспективы – спешит. Смотрите, что он делает: выкинет политическую дерзость и приглядывается к реакции Европы. А какая она? Ленивая. Он теряет к ней интерес и действует, не обращая внимания на Европу. На прошлой неделе, Кляйн, генеральный инспектор вооружённых сил генерал Рыдз-Смиглы задал мне вопрос: «Кто следующий у пана Гитлера в планах?». Вы понимаете, о чём я говорю?
– Понимаю, пан полковник.
– Ответить на него у нас с вами, Кляйн, времени мало. По секрету скажу… перед смертью пан Пилсудский отверг наше сближение с Германией, резко высказался в отношении фюрера. Полагаю, что Абверу известно об этом... Значит, Гитлер обижен на нас. Хочу защитить вас от безудержного оптимизма, мой друг. Нужны доказательства намерений фюрера в отношении Польши… Вы уж позаботьтесь об этом, Кляйн. 
Размышляя в уютном номере отеля «Vorbach», Вуйчик понимал, что пакт о взаимном ненападении Польши и Германии не означает отказ Берлина от агрессии на восточном направлении. Акт международного права рассматривался Германией всего лишь как шаг: на первом этапе – для ослабления позиций Польши, как союзницы Франции, на втором – Drang nach Osten – Натиск на Восток! Третий Рейх смывал позор поражения в мировой войне.
«Надо спать», – решил Войцех, завтра в Варшаву, потом Данциг.

***
– Что у вас – здесь, там? – задал пару дежурных вопросов таможенный инспектор на пункте пропуска «Тчев» Поморского воеводства. Убедившись в отсутствии запретных вещей в багаже Лотара Кляйна, поставил в его паспорте штамп на въезд в Вольный город Данциг.    
– Счастливого пути. 
Данциг встретил Вуйчика промозглым дождём. Однако город удивительным образом отвечал интересам разведок разных стран. Безвизовый режим пересечения границы позволял польской агентуре Второго отдела Главного штаба чувствовать себя свободно. Транспортная сеть способствовала перемещению через границу и внутри зоны города, снимая условности в операциях разведчиков и поддержании связи между ними. Смешанные браки поляков с немцами и наоборот служили заинтересованным разведкам источником вербовочной базы. Наличие многочисленных пансионатов, гостиниц, ресторанов позволяло агентам тайных операций встречаться, не опасаясь оказаться под колпаком германской контрразведки. Конфигурация кварталов и улиц города делала возможным без труда уходить от слежки и теряться среди нагромождения домов. Эти привилегии Вольного города успешно использовались военной разведкой Главного штаба Войска Польского и… германской разведслужбой Абвернебенштелле «Данциг». В лице Войцеха Вуйчика, имевшего в штате 3-го отделения (разведка в странах Запада) Иностранного отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР псевдоним «Амадей», подключилась и советская внешняя разведка.
После таможенного контроля, Войцех устроился в купе поезда «Варшава-Данциг». Пропустив сладковатой на вкус водки «Выборова», он углубился в мысли, вспоминая свой доклад о заграничной командировке начальнику Второго отдела Главного штаба Войска Польского полковнику Тадеушу Пелчиньскому. Принял его шеф военной разведки на загородной вилле «двуйки» в предместье Варшавы.
– Herr Klein, bitte (господин Кляйн, пожалуйста), – жестом пригласил он Вуйчика к источавшему уют камину, – wetter-h;sslich: Schneematsch, Nebel, setzen Sie sich zur W;rme. Wie erreicht? (погода безобразная: слякоть, туман, присаживайтесь к теплу. Как добрались?).
Войцех улыбнулся.
– Verbindlichsten Dank, Herr Oberst, mir dieses Wetter gut denke ich (премного благодарен, господин полковник, мне в эту погоду хорошо думается).
Пелчиньский остался довольным безупречным немецким агента, и перешёл на польский язык. Беседа длилась несколько часов. Начальника разведки интересовали два основных аспекта: политическая обстановка на Ближнем Востоке и Южной Америке на фоне напряжённой ситуации в Европе и легализация Войцеха Вуйчика под именем Лотара Кляйна, внедрённого в немецкий бизнес.
Обсуждая настроения в странах Ближнего Востока, находившихся под влиянием Соединённого Королевства, Пелчиньскому важен был свежий взгляд на процессы, происходившие в богатом нефтеносном районе планеты. В Европе пахло войной. Накал военно-политических страстей исходил, прежде всего, от Германии: всеобщая мобилизация, освоение ею нефтяных месторождений в Месопотамии, Ираке, строительство железной дороги Берлин-Багдад, аннексия территорий. Очевидно, что стратегическая активность Гитлера направлялась, прежде всего, на военный успех в Европе. – «Сведения об участии Третьего Рейха в ближневосточных делах, безусловно, подтвердили бы или, наоборот, опровергли намерения фюрера, – рассуждал Пелчиньский, устроившись перед горевшим камином. – Активность Германии в добыче нефти на военные нужды превысила потребности для гражданских отраслей, что, вне сомнения, говорит о милитаризации экономики. Вывод более, чем серьёзный… Правительству нужен полный анализ состояния германской экономики, из которого будет понимание: готовится Рейх к войне или только помышляет об этом».
О проникновении немцев на Ближний и Средний Восток полковник Пелчинький был осведомлён. Не были секретом и операции германской разведки в Ираке, Персии, чуть позже и – в Афганистане, что вызвало сомнения… На первом этапе, правда… Уточнив информацию из источника, близкого к правительственным кругам Германии, начальник «двуйки» изменил мнение о действиях немцев в Афганистане, и задался вопросом: «Выходит, Гитлер грезил Индией? Иначе, зачем ему Афганистан?». И был недалёк от истины. Планы немецкого генерального штаба о походе на Индию были известны польской разведке ещё в 20-х годах от агента из Москвы, контактирующего с пантюркистами Энвер-паши. Германии не хватало природных ресурсов: особенно нефти, металлов. Дефицит она сокращала поставками из других стран. В тот период её действия имели смысл: рухнули колонии в заморских территориях и ресурсы можно было качать, только отвоёвывая их друг у друга. Выплеснувшиеся противоречия Германии – с Англией, Россией и Францией развязали мировую войну… «Прошло двадцать лет… Неужели Гитлер вернулся к замыслам по захвату Индии? – сидел в раздумье Пелчиньский с бокалом вина на изящной ножке. – Если – да. Открывалось окно возможностей для «игры» на отношениях Германии с Англией. С одной стороны, Британский капитал «ласкал» устремления Третьего Рейха в его наступательной политике в Европе, с другой – фюрер положил глаз на владения Короны Его Величества в Индии, ай-я-яй… Выходит, пан Гитлер не такой уж и бесноватый, пся крёв».
– На ваш взгляд, герр Кляйн, Ближний Восток озабочен делами в Европе или ментальность мусульманского мира – это материя другого порядка? Общее ощущение? – улыбнулся Пелчиньский
Вуйчик кивнул. Собравшись на секунду с мыслями, начал доклад:
– Статус коммивояжёра, пан полковник, обеспечил преимущество свободного перемещения, не привлекая внимания контрразведок стран пребывания. Во всяком случае я на это рассчитывал, не пренебрегая законами конспирации и самосохранения, границы допустимого риска я чувствую. Через агентуру плацувки в Багдаде вышел на одного из бывших управляющих английского синдиката «Бритиш ойл девилопмент»… 
– Бывших? – Пелчиньский поднял бровь.
– Именно так, пан полковник, нефтяные месторождения на севере Ирака и к западу от Тигра перешли под контроль… Кого бы вы думали?
Шеф разведки насторожился. 
– Немецких компаний, пан полковник. Правда, с долей акций итальянских нефтяных холдингов, но немцы играют ключевую роль. Есть основания полагать, что и эти добытчики нефти скоро «перетекут» к новому собственнику – «Ирак петролиум компани». В свою очередь, у неё есть намерения основать Мосульскую нефтяную компанию, что кратно увеличит капитализацию её активов. Опять же, немцы в ней приоритетны. Таким образом, по Ираку картина такая: за последние полтора года позиции Германии в нефтедобыче усилились в разы, быстрыми темпами строится железная дорога Багдад-Берлин. Хотя ситуация неоднозначная, это так… В Ираке сильны про-британские настроения, отношения с немцами остры, как никогда, но Германия снимает традиционную доминанту Британии комфортными условиями контрактов.
– Конкурируют?
– Жёстко, пан полковник.
Вуйчик отхлебнул вина, фокусируясь на следующей теме – Иран. Пелчиньский, сощурив глаза, размышлял: «Активность немцев в нефтедобыче очевидна, информацию подтверждают источники и в самой Германии. Сведения от подполковника Юрека фон Сосновского – помощника военного атташе в Берлине, проникшего в кулуары берлинского общества, дипломатов, сногсшибательна – Гитлер переводит экономику на военный лад. Информацию Сосновский добыл через секретаршу Главного командования сухопутных войск Германии. В результате чего выявлена боевая готовность германской армии по родам войск, транспорту, военному производству, изучены оперативные сводки, связанные с подготовкой к военным кампаниям, материалы о тактических и оперативных проблемах полководческого искусства».
– Хорошо, Кляйн, дальше – Персия… 
– Правитель Реза-шах Пехлеви, пан полковник, любит, чтобы его страну называли – Иран, сейчас всё идёт к этому. 
– Пусть будет так, Кляйн. Наше правительство интересует нефть Ирана, и всё, что связано с влиянием Гитлера на Востоке. Англичане ведут себя там, как дома: исключительные привилегии по добыче нефти, торговли… Или я чего-то не понимаю? – шеф впился взглядом в Вуйчика.
– Времена изменились, пан полковник. Правитель Ирана Реза Шах Пехлеви мнит себя властителем Среднего Востока и решил, что, заигрывая с Германией, ему всё сойдёт с рук. Видите ли, он отшатнулся от британцев, русских – это нормально, но у него разлад с влиятельными силами мусульманского мира по устройству Центральной Азии на теократической основе. А те в своих делах видят…
Кляйн сделал паузу.
– Неужели немцев? – вскочил Пелчиньский и подошёл к окну.
– Вы проницательны, пан полковник, немцы теснят британцев и в Иране, Реза-шах пересматривает с ними договор о нефти и главным игроком ему видится – Германия.   
– И здесь отношения рейха с Англией в пику политики Его Величества, выходит так?
– Выходит так, пан полковник, – пожал плечами Вуйчик.
– Выводы?
Войцех усмехнулся.
– Условия для игры на отношениях Англии и Германии – очевидны. Активизация нефтедобычи на Ближнем Востоке – явный признак милитаризации германской экономики. Третий Рейх смещает центр тяжести в сторону военных решений. Спрос промышленности на сырьё означает, как минимум: увеличение объёмов топлива боевой и другой технике, приспособление транспортной системы к условиям военного времени, естественно, повышение расходов на эти цели. Ком-по-ненты стратегического плана, пан полковник! А значит они из серии признаков подготовки большой, подчёркиваю – большой военной кампании в ближайшей перспективе! Из чего следует…
– Читаете мои мысли, герр Кляйн, – перебил Пелчиньский и нервно вскинул подбородок. – Я отношу их к приоритетным задачам вашей работы в Германии. Воспринимайте это, как приказ, герр Кляйн! 
Вуйчик вскочил и вытянулся перед начальником Второго отдела. 
– Будет вам, Лотар, присаживайтесь и займёмся следующей темой – Аргентина, – уже без категоричности объявил Пелчиньский, усаживаясь рядом с Войцехом. – Не кажется вам, что Южная Америка также под вниманием правительства рейхсканцлера Гитлера? Какие настроения там в отношении событий в Европе? Не скрою, Аргентина интересна мне только в плане вашего внедрения в немецкий бизнес, пан подполковник.
Войцех прищурился.
– Не смущайтесь, – понимающе заметил Пелчиньский, – после получения от вас шифрограммы об успешном завершении командировки и возвращении домой, у меня была встреча с генеральным инспектором вооружённых сил генералом Рыдз-Смиглы. Его приказом вам присвоено воинское звание – подполковник. Итак, сосредоточимся на Аргентине. 
Войцех кивнул.
– Говорить об Аргентине, пан полковник, не сложно. Страной управляет армия, высшее командование обучается в Германии, симпатизирует Гитлеру, отсюда повсеместные фашистские идеи…
– Достаточно, Кляйн, – отмахнулся шеф военной разведки, – детали о политический ситуации в стране за океаном не нужны. Помните, что ваша легенда замыкается на Южную Америку, и с ней придётся жить каждый день и час, контактируя с изощрённой немецкой контрразведкой абвера и нацистской службой безопасности SD.    
Затем Пелчиньский подверг Вуйчика экономический проверке. Вопросы сыпались от понятия резидентности физического лица и регистрации сделки в платёжном балансе по кредиту до переговорной позиции и умения снять возражения потребителя. Осмысление задания в целом, владение психологическими приёмами задавания собеседнику вопросов с «вложенным» в них заранее положительным ответом устроило шефа военной разведки Второй Речи Посполитой.
– Кляйн, меня считают придирчивым начальником… Надеюсь, за устроенную вам взбучку, вы не отнесёте меня к таковым?
Вуйчик рассмеялся.
– Мы профессионалы, пан полковник, и взбучка в нашей работе, если и имеет место, она полезна.
– Хороший ответ, Кляйн. Не забывайте, что вы представительный, импозантный мужчина и нравитесь женщинам. Поэтому без церемоний в нашей работе… И вот ещё что, я не обманываюсь в отношении германской «Абвернебенштелле «Данциг», пустившей щупальца в Вольном городе. Поэтому в силу предосторожности я вывел вас из штата разведывательного отделения IIа реферата «Запад» экспозитуры 3 (разведка против Германии), дислоцирующейся в Быдгоще, и переподчинил центральному аппарату Второго отдела, то есть, замкнул на себя. Удачи, Кляйн.
– Служу Второй Речи Посполитой, пан полковник.
Вуйчик опрокинул ещё водки «Выборова». И, лёжа в купе поезда «Варшава-Данциг», пыхтевшего по территории Вольного города, размышлял. Его родина Сарматия – Вторая Речь Посполитая, уже под прицелом военной машины Германии. Очевидность этого факта не скрывали уполномоченные немецкого бизнеса, с которыми так или иначе он контактировал на Востоке и Южной Америке. Откровения шефа разведки Пелчиньского также не добавляли оптимизма. Не видеть военной опасности, нависшей над Европой, мог разве что безумец. Таковым себя Вуйчик не считал. Поэтому, выстраивая систему разведки в информационном пространстве германского влияния, он приходил к пониманию, что её конфигурация должна быть сложена из органически присущих элементов, которые не должны вызывать сомнений или подозрений у контрразведки Третьего Рейха.
Но опять же, положение Вуйчика, как разведчика, оказавшегося в системе, требующей одновременного служения и собственной стране, и правительствам явных противников, осложняло задачу принципами нравственной этики и чести офицера Польской Республики. Оставаясь наедине с самим собой, Войцех не искал себе оправданий в судьбе и жестоких правилах игры, бросивших его в условия выбора между собственным «я» и семьёй. Он знал на что шёл с начала образования польской государственности, состоявшейся через много лет, как действительность. И люди, которые с генералом Пилсудским пришли к управлению страной, провозгласив принципы «великопольскости» Второй Речи Посполитой, были близки ему по духу. И даже с шефом военной разведки Тадеушем Пелчиньским его объединяла учёба в Высшей военной школе в Варшаве, где наставниками были такие военачальники, как генералы дивизии Аурелий Серда-Теодорский и Казимеж Дзержановский, заложившие идеи «Польска от можа и до можа». Ему, польскому офицеру, посвятившему себя разведывательной работе, пришлось разбираться в самом себе. Бывало, Войцех казнил себя морально, чтобы, наконец, собравшись с духом, идти выбранным путём с чувством собственного достоинства и без копания в душе.
В морально-психологическом плане командировка по восточным странам, Америке оказалась кстати. А может, той самой палочкой-выручалочкой, которая сбалансировала внутреннее состояние и позволила сделать выбор между добром и злом, радостью и горем, между миром и войной. А война уже дышала адским пламенем и не откуда-то с преисподней, нет, она оказалась намного ближе в виде коричневой чумы, обратившей взор на Восток. И убеждённый католик Войцех частенько задумывался, вспоминая слова Папы Римского Урбана II, благословившего во французском Клермоне в 1095 году Первый Крестовый поход на Восток: «Земля, которую вы унаследовали, со всех сторон окружена морем и горами, и она слишком мала для вас, она едва даёт пропитание людям. Вот почему вы убиваете и мучаете друг друга, ведёте войны, вот почему многие из вас гибнут в гражданских раздорах. Уймите свою ненависть, пусть вражда закончится. Вступите на дорогу к Гробу Господню, отвоюйте эту землю от нечестивой расы и заберите её себе».
«Отвоюйте эту землю от нечестивой расы…», – между тем вспоминал Войцех нацистскую расовую теорию Третьего Рейха, опубликованную на днях учёным немцем Гансом Гюнтером и поразился. – Это же духовная идеология пана Гитлера! Фюрер вооружал немецкий народ танками, пушками, но и вбивал ему в головы его «нордическое» расовое превосходство. Остальные расы по учению Гюнтера были умственно недоразвиты, а значит, опасны для Германии… В этом выводе, – по мнению Вуйчика, – безусловно кроется ключик к пониманию нацизма, как совокупности принципов о чистоте немецкой расы. Не подлежат ли остальные уничтожению? Факторный анализ событий в Европе приобретал для Войцеха всё более строгую закономерность и последовательность в действиях фюрера немецкой нации. В феврале прошли Британо-Германские переговоры о перевооружении немецкой армии, а уже в марте этого же 1935 года Германия официально объявила о создании люфтваффе, Вермахта и присоединила к себе Саарскую область. В течение одного месяца были оформлены межгосударственные соглашения, развязывающие руки Германии по всем военно-стратегическим направлениям.
Сотрудник Иностранного отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР Войцех Вуйчик, приняв условия работы на советскую разведку, не сомневался в агрессивных устремлениях наци на Восток. Он не строил иллюзий в отношении намерений Гитлера: вначале его родина Польша, а затем Советский Союз – очень логично встраивались в цепочку рассуждений профессионального разведчика.

Глава 5

Прибытие Лотара Кляйна в Вольный город Данциг носило обычный характер. Сотрудники фирмы по торговле недвижимостью, в которой Кляйн значился коммивояжёром, убывали в командировки, прибывали. Они же заключали сделки, расторгали их. Видимый процесс выглядел извлечением прибыли из дилингов, освоением рынков купли-продажей зданий, сооружений, территорий с водоёмами и лесами. Служащие компании решали дела, не обращая внимания на коллег из других её секторов, озабоченных мыслями об объектах внимания, правда, не имевших ничего общего с недвижимостью. Однако ряд сотрудников в самом деле занималась коммерцией, прикрывая ею другую часть – офицеров польской военной разведки, занимавшихся агентурной работой в Данциге и Третьем Рейхе. Они же заметали следы, осуществляя контрразведывательное обеспечение операций коллег за рубежом. Фирма была объектом прикрытия разведывательного отделения IIа реферата «Запад» экспозитуры 3 (разведка против Германии) Главного штаба Войска Польского. Настоящим органом военной разведки руководил подполковник Луциан Шиманский, человек весёлый и знаток местных красавиц – его агентуры, «раскалывающей» на информацию её носителей как в Вольном городе Данциге, так и Германии.
Штат сотрудников реферата «Запад» состоял из этнических немцев, идейно преданных не Третьему Рейху, а Второй Речи Посполитой. Они безупречно владели европейскими языками, знали обычаи и традиции раздробленной германской нации. Проверенные многочисленными операциями за рубежом, сотрудники составляли костяк оперативных работников отделения IIа, собиравших информацию о Германии. Герр Кляйн относился к сотрудникам фирмы, которые не имели отношения к недвижимости. Он специализировался на получении военно-политической и экономической информации в сфере интересов Третьего Рейха внутри Германии и за её пределами.
В соответствии с легендой польской военной разведки Лотару Кляйну предстоял очередной этап её осуществления – внедрение в национал-социалистическое движение Третьего Рейха. Первый раунд: вживание в среду коммерческой деятельности через подставную фирму-«крышу» в Данциге, он провёл успешно. В ближайшее время под кураторством Шиманского ему предстояла легализация, как «созревшего» кандидата в наци с последующим вхождением в интересующие польскую разведку германские круги.
Вхождение Кляйна в задание осуществлялось с Данцига, фирмы – прикрытия. Там он и встретился с подполковником Шиманским, руководителем разведывательного отделения IIа. Встретил его Луциан с широкой улыбкой на лице. В хорошем костюме, подтянутый недавний начальник Лотара был весел и любезен. Однако от Кляйна не ускользнул острый взгляд его серых глаз. 
– Без церемоний, Лотар, чувствуй себя, как дома. Собственно, ты и вернулся домой, поживёшь, подышишь природой, морем. Пасмурно, правда, но оптимизма нам не занимать! 
Радушие хозяина не смутило Лотара, как и взгляд разведчика высокого класса, каковым Шиманский являлся, работая на германском направлении. Кляйн допускал, что Луциан был недоволен его переподчинением на шефа разведки Главного штаба, но он понимал, что решение принималось лично Пелчиньским – и ни кем более. Приглашая к беседе, Шиманский тем самым и удивил Кляйна.
– Верно думаешь, Лотар, меня не радует твой отзыв из отделения, но что поделаешь? – пожал плечами Луциан.
Кляйн поднял взгляд на Шиманского. 
– Читаешь мысли?
– Не-е-т, рассуждаю, – рассмеялся Луциан. – Ладно, не ломай голову, шеф прав, замкнув на себя твою персону, парни из «Абвернебенштелле «Данциг» цепкие, черти. С ними больше проблем, чем возможностей. Операцию по внедрению тебя к наци я буду курировать, а не руководить ей, как хотелось бы, признаюсь честно, но начальству виднее… Поэтому думать будем вместе, решать и отчитываться – тоже вместе.  Идёт?   
– Ты автор моей легенды, причём, и в практическом исполнении, знаешь обстановку, людей, поэтому, вне сомнения, я в твоём распоряжении. Совершенно очевидно, – усмехнулся Лотар. 
– Отлично, парень, пива, гожалки? – уточнил Луциан, потирая руки.
– «Воду жизни», конечно, устал с дороги…
– Значит, «Кракус». Как мне кажется, я правильно понимаю?
Лотар в замешательстве поднял бровь и, не спуская глаз с начальника отделения, спросил:
– Тренируешься на угадывании мыслей собеседника?
Вопрос ещё больше рассмешил Шиманского.
– Не всегда, мой друг. На все случаи шаблонов не хватит… Ты что-нибудь слышал о Вольфе Мессинге?
– Ума не приложу… Кто это?
– Наш еврей, телепат. Обладает феноменальной памятью, читает мысли на расстоянии… В нашей работе, сам понимаешь, это неоценимый дар. Давай гожалки и к делу.
Выпив, компаньоны закусили беконом, и работа началась с оценки обстановки в Европе. Луциан непринуждённо обрисовал политическую и военную атмосферу в Германии. Подробно остановился на партийной иерархии НСДАП, которая управляла административной и военно-экономической машиной Третьего Рейха. Обрисовал структуру партии, начиная от рейхсляйтера Рудольфа Гесса, заместителя фюрера по партии, до блокляйтера – низового чина местного значения. Раскрыл уровни НСДАП: Reich – общенациональный, Gau – региональный, Kreis – городской, районный, Orstgruppen – общинный, окружной, особенности в сложной системе подчинённости и ответственности друг перед другом.
Обсудив партийную систему, Шиманский перешёл к заданию.
– Что касается территории Вольного города Данцига, ситуация следующая: партийным руководителем НСДАП, то есть, гауляйтером Данцига является Альберт Фостер. Личность незаурядная: близок к Гитлеру, руководитель немецких служащих в Германском трудовом фронте, член Прусского государственного совета, Наблюдательного совета Германского рабочего банка и много чего другого… В прошлом году женился на очаровательной Гертруде Дец, лично близкой к фюреру нации, причём, злые языки болтают – очень близкой… Чего стоит свадьба Фостера и Дец, которая прошла на территории Имперской канцелярии в Берлине. Свидетелями были Гитлер и заместитель по партии Гесс.
Шиманский вздохнул.
– У меня неудержимое желание, Лотар, внедриться в эту среду. Мы знаем с тобой, что устремления не всегда совпадают с возможностями, и, кому, если не нам, разбить устоявшийся миф, иначе, чего мы стоим в этой жизни? Фостер – отъявленный нацист, автор теории нацификации поляков, наших с тобой соотечественников.   
– Нацификации?  Хочешь сказать…
– Именно это и хочу сказать, мой друг, Фостер со своим заместителем Грейзером обсуждают «германизацию» польского населения Данцига, как нечто естественное. Из чего следует, что Вольный город им сниться в составе рейха. 
– «Германизировать» поляков?
– Да, Лотар. Информация получена из окружения Фостера. Он высказал мнение: поляков назвать – немцами и отдать их под юрисдикцию Германии. Грейзер не согласился с ним. С его точки зрения поляки подлежат изгнанию с территории Данцига, имущество отчуждению, а освобождённые земли заселению немцами.
– Они посходили с ума? – процедил сквозь зубы Кляйн, уставившись на Шиманского.
– Эта мысль возникала у меня, – огорчённо отозвался Луциан, – и я бы не обсуждал её, если бы ни одно «но»… Это философия нацизма, Лотар, идеология, основа Третьего Рейха. А теперь к делу.
Кляйн настроился, понимая, что Луциан переходит к основной теме задания. Шиманский между тем наполнил стопки – выпили. 
– Итак, гауляйтер Фостер… умён, амбициозен, не уступчив, в особом доверии фюрера, участвует в формировании его позиции в отношении политики Германии на Востоке. Именно к нему надо подобраться, как можно, ближе… В числе сотрудников его заместителя Артура Грейзера, есть мой человек – Ганс Кофманн: гомосексуалист и любитель портовых заведений Данцига… Я взял его на «крючок», понимая, что он пропивает партийную казну гауляйтера, иначе откуда деньги на развлечения? Мои парни подсунули ему клиента и, засняв оргию на фотоаппарат, как агенты германской контрразведки «Абвернебенштелле «Данциг», предъявили ему снимки пикантного содержания. Попади они на стол гауляйтера Фостера, Гансу не сносить головы. Кофманн это знает и выполняет кое-какие мои поручения… Понимаешь? Да?
Кляйн развёл руками.
– Что касается поручений – понимаю, а я, извини, с какого бока?
Шиманский залился смехом.
– Ты о чём подумал, Лотар? Честно?
– Представил ситуацию и пытаюсь понять своё место в раскладе задания…
Выпили, закусили.
– Ты наливаешь, как русский, Луциан.
Тот же внимательный взгляд Шиманского скользнул по лицу Лотара.
– Я русский и есть…
Кляйн откинулся на спинку кресла.
– Поляк русско-немецкого происхождения, – улыбнулся тот, закусывая бутербродом с ветчиной.
– ?
– Ничего особенного, Лотар. Я родился и вырос в немецкой слободе Санкт-Петербурга. Учился в немецкой гимназии, поэтому, если надо быть немцем – я буду им: разбираюсь в философии от старика Канта до оперной музыки Штрауса. Кстати, обязательно посети Берлинскую оперу и послушай его «Арабеллу», «Молчаливую женщину». Фюрер обожает Рихарда Штрауса, даже назначил президентом Имперской музыкальной палаты. Русским стать мне также не сложно. Владею языком графа Толстого и всё, что связано с культурой России. Однако, мы отвлеклись, Лотар… Тебя интересует Ганс Кофманн? Займёмся им. Во-первых, он – работник аппарата заместителя гауляйтера Вольного города Данцига, фигура, близкая к Грейзеру – наци серьёзного партийного уровня, которому покровительствует рейхсфюрер SS Гиммер. Во-вторых – жена Фостера… Гертруда Дец.
– Гертруда Дец? – Лотар поднял бровь.
– Абсолютно верно, – кивнул Шиманский. – Я уже сказал, что Гертруда близка к фюреру и участвует с ним в застольях… В Данциге нет общества, которое соответствовало бы положению жены гауляйтера. Однако, не всё так плохо… Гертруда вошла в отношения с женой нашего «друга» Ганса Кофманна – фрау Урсулой фон дер Майер, баронессой, вхожей в свет германского света в Берлине, уровнем ниже, но «связочку» уловил?
– Угу.
Шиманский изложил замысел операции.
– Жена Фостера, дорогой Кляйн, наша цель. Выход на неё, как представляется мне, реален через очаровательную баронессу Урсулу фон дер Майер. С ней история такая… Герр Кофманн сделал карьеру в НСДАП, участвуя в ноябре 1923 года в мюнхенском путче нацистов телохранителем соратника фюрера по партии дипломата Макса фон Шойбнера-Рихтера. В перестрелке с полицией фон Шойбнер был убит в числе 16 нацистов. А телохранитель Ганс Кофманн, защищавший товарища Гитлера по партии, ранен. Фюреру доложили о героическом поступке Ганса, защищавшего фон Шойбнера в бою. За что получил от фюрера лестный отзыв и с его подачи оказался в поле зрения племянницы убитого дипломата… Урсулы фон дер Майер. В этом факте фюрер увидел проведение и благословил молодых на брак. Аристократическую фамилию Урсула, конечно, оставила себе. Супруги переехали в Данциг, где Ганс оказался в кругу Артура Грейзера, руководителя фракции НСДАП в Сенате Вольного города Данцига. Кадров не хватало и Грейзер взял его помощником, а жена Урсула окунулась в благотворительность и протекцию нужных людей…Полагаю, Лотар, что дальнейший ход моих мыслей в отношении баронессы фон дер Майер ты продолжишь сам, – Шиманский рассмеялся.      
Луциан плеснул по стопкам водки. Ржаной спирт «Люкс» и колодезная вода, из которых в древней столице Польши – Кракове делают «Кракус», придал тонус мастерам изящной профессии. Внимая рассуждениям начальника отделения IIа, организующего деятельность польской разведки в Германии, Кляйн «схватил» хитросплетённый замысел комбинации внедрения в нацистскую партию. Путь к жене гауляйтера Гертруде Дец, возможно, и к самому Фостеру лежал через знакомство с баронессой Урсулой фон дер Майер. Её рекомендация в нацистских кругах Данцига служила правом для вступления в НСДАП. Иначе попасть в партийную систему нацистов не представлялось возможным.
– Если я правильно понимаю, Луциан, ты выводишь меня на Кофманна, он, в свою очередь, представляет своей жене – фрау фон дер Майер и я многосодержательно её «окучиваю»…
– Хха-ха-ха, Лотар, браво! – воскликнул Шиманский. – Добавить нечего! Ещё по одной?
Выпили и перешли к обсуждению элементов задания. 
– Я не знаю, в каком объёме ты получил наставления от шефа, но, исходя из задач разведывательной деятельности реферата «Запад» в Германии, наше правительство обеспокоено положением дел в рейхе. В первую очередь, получением Германией военного суверенитета. По логике развития событий, развязывающего Гитлеру руки в агрессивных устремлениях, фюрер сформулировал политические цели на военные кампании ближнесрочной перспективы и на несколько лет вперёд. Это главный предмет твоего задания, Лотар. На какую реакцию наших союзников: Франции и Чехословакии рассчитывает Гитлер в случае нападения на нас? – Тоже интересует нас, как и вопрос: в какой мере фюрер оглядывается на Лигу Наций в принятии военно-политических решений? Эти темы, Лотар, важны нашему правительству сегодня, сейчас. И поверь мне, обеспокоенность министров имеет основания.
Посидели, молча, размышляя о замысле задания. Затем, Шиманский углубился в детали операции внедрения Кляйна в нацистскую машину Третьего Рейха.
– Урсула фон дер Майер богата, со связями в Берлине. В Мюнхене имеет земельные угодья с доходом… Есть намерения уехать в рейх и блистать там в высшем свете на посольских приёмах, площадках немецкой богемы: Берлинской оперы, Адмиралпаласта, Шаушпильхауса, балета. Все эти культурно-развлекательные центры, музыкальные театры в ведомстве доктора Геббельса – бо-о-ольшого знатока искусства, особенно балета, хха-ха-ха… шкодник тот ещё… Визитёры увеселительных заведений не только напыщенные прусские «фон-бароны», но и господа из Генерального штаба сухопутных сил вермахта. А это уже сфера нашей работы, Лотар! – подытожил Шиманский и, как показалось Кляйну, с железными нотками в голосе. – Фрау Урсула фон дер Майер – твой «пропуск» в кулуары берлинского общества, где будешь «доить» с него информацию. Будь обходителен с баронессой, она скучает… молода, красива и любит импозантных мужчин… Ты в её вкусе. Не сомневайся, Лотар, я в этом разбираюсь лучше всех, во всяком случае в Данциге. Но таких женщин, как Урсула, не приближай к себе никогда, но и не отпускай – тоже. Держи на расстоянии. И последнее, мой друг, темнеет, дежурный проводит отдыхать. Завтра встречаемся с заместителем гауляйтера Данцига Артуром Грейзером и работа, дружище, работа, она бездельников не любит. – Шиманский хлопнул Кляйна по плечу. На том и расстались.
Утром Лотар привёл себя в порядок и зашёл к начальнику разведывательного отделения IIа. Луциан встретил с улыбкой.
– Надеюсь, кошмары не мучали?
Коллега был в хорошем настроении.
– Усталость рукой сняло, – отмахнулся Лотар.
– Не болей душой, дружище. Сейчас нам кофе не повредит и нанесём визит высокому наци.
– Идёт, – кивнул Кляйн и сосредоточился на встрече с одним из руководителей НСДАП Вольного города Данцига. «Что имеем в активе? – размышлял Лотар, отпивая маленькими глоточками кофе. – Ганс Кофманн и его жена-баронесса. С самим Кофманном более-менее ясно, на «крючке» у Луциана. С фрау фон дер Майер – сложнее: аристократка, богата, привыкла быть в центре внимания… Вседозволенность вырабатывает у женщин рефлексы, побуждающие их к поступкам, лишённым логики. Придётся запастись терпением… М-да-а, условия растущих ожиданий… А ведь скоро встреча с резидентом советской разведки в Варшаве…».    
Сидевший напротив Шиманский, в свою очередь, взвешивал сценарий «вживления» Лотара в организацию местных нацистов. А Кофманн и смущал его. По информации своей агентуры, сопровождавшей Кофманна по городу и вне его, Луциан знал об участившихся оргиях Ганса в неприличных заведениях Данцига. По стечению обстоятельств тот употреблял и наркотики в злачных местах морского порта, куда выезжал под охраной одного-двух человек. Источник в аппарате наци шёл в разнос. Изменения в поведении объекта внимания навели Луциана на мысль: «А не мучается ли герр Кофманн угрызениями совести за измену партии?». Самобичевание в таких случаях не редкое явление, и, где гарантия, что в очередной приступ «совестливости» Ганс «засовестится» так, что покончит с собой? Прежде времени, – размышлял Луциан, допивая кофе, – ещё послужит Польше. Хотя его «уход» из жизни исключать нельзя… Ладно, пора нанести визит». 
– У меня впечатление, Лотар, что герр Кофманн заждался нас? – Шиманский встал с кресла.
Кляйн улыбнулся.
– Не дадим ему повода думать о нас бог знает что, я готов: «Гром победы, раздавайся!».
Луциан бросил взгляд на Лотара.
– Откуда знание русской классики Державина?
– Как же? Посвящение Великой немке Екатерине.
– Ладно, о великих германцах поговорим потом, а сейчас о нашем немце.  Ганс Кофманн знает меня под именем Хейна Фриза, одного из учредителей нашей фирмы «Regina Junghans». Ты – партнёр из Ближневосточного агентства по сделкам с недвижимостью, остальное вряд ли его заинтересует, если, конечно, не будешь строить ему глазки, – Шиманский подавился смехом.
– Оставь свои шутки, Луциан, я не впечатлительный.
– Уже заметил…
– И всё же: гомосексуалист женат на женщине… Как это понимать?
Шиманский развёл руками.
– Понимай, как послушание фюреру. Веление фюрера – закон, иначе смерть. В случае с Кофманном ещё выше, он был замечен фюрером, а это уже не веление вождя нации, а благословение фюрера, действие – превыше всего! Гитлер видит во всём знак, провидение и органически верит в обладание ими, как высшими силами. С точки зрения фюрера следует, что в пивном путче с целью захвата им власти в Баварии, был убит его соратник Макс фон Шойбнер-Рихтер, ранен телохранитель Кофманн. Даже Геринг получил ранение! А он, Гитлер, цел и невредим! В этом ему видится знак от Бога, провидения и он благословляет брак, выжившего в перестрелке Кофманна с племянницей ближайшего сподвижника по партии. И ты хочешь, чтоб счастливчик Кофманн, получивший благословение от самого Гитлера на женитьбу на Урсуле фон дер Майер, признался в склонности к мужчинам? Затравили бы собаками в Дахау, чтобы не «загрязнял» арийскую расу!
Часом позже участники операции проникновения в святая святых – НСДАП гау Данциг прибыли в район Лангфур, особняк заместителя гауляйтера Вольного города и по совместительству главы правительства Данцига, президента сената Артура Грейзера.  Вооружённые охранники – эсэсманы в чёрной форме SS встретили в холле здания, выбросив руки в партийном приветствии: «Хайль Гитлер».
– Доложите герру Кофманну о прибытии друзей: dein Ziel – der Wunsch zu gewinnen! (твоя цель – стремление к победе!) – небрежно бросил Шиманский.
Вытаращив глаза, старший охраны штурмман SS гаркнул: «Хайль Гитлер». Луциан приветствовал эсэсовцев первым из пятнадцати боевых канонов элитных отрядов фюрера Schutzstaffel-SS.
Герр Кофманн принял гостей без энтузиазма. Лениво вскинул правую руку вверх, явно подражая фюреру наци: 
– Heil Hitler. Denken Sie daran, der Hauptgrund f;r die Niederlage in dir selbst (Слава Гитлеру. Помни, главная причина поражения в тебе самом).
Нацистский девиз из тех же боевых правил SS прозвучал без души и с прохладцей. Не иначе прошедшая ночь у Ганса Кофманна была без сна в одном из портовых заведений Данцига. Костюм в полоску, на левом кармане партийный значок со свастикой и надписью по кругу: «NATIONAL - SOZIALISTISCHE - D.F.P.», галстук, повязанный узлом «Ганновер», не прибавляли ему презентабельности в лице гостей. Шиманский с чуть развязной улыбкой приветствовал партийного службиста, стол которого был завален бумагами, папками, канцелярской мелочью.   
– Добрый день, герр Кофманн, как здоровье фюрера?
Кофманн вскочил, вытаращив глаза на Хейна Фриза, нагловатого коммерсанта, каковым он знал Шиманского не первый год.   
– Тише, тише, герр Фриз, глава правительства Данцига встречается с SS-беверберами Вольного города…
– Отлично, мой друг, обсудим с ним наши дела. Кстати, знакомьтесь, Ганс, мой компаньон с Ближнего Востока – Лотар Кляйн. Я изволю отрекомендовать его заместителю гауляйтера герру Грейзеру, как истинного немца верного Великой Германии. Впереди у нас много дел и рейх не ждёт! Фюрер сказал: «Кто хочет жить, тот должен бороться, а кто в этом мире вечной борьбы не хочет участвовать в драке, тот не заслуживает права на жизнь».
Хейн Фриз не закончил мысль. В коридоре щёлкнули каблуки эсэсмана охраны и с возгласом «Хайль Гитлер» дверь открылась. В приёмную вступила холёная блондинка с холодным взглядом небесно-голубых глаз и, не замечая никого вокруг, направилась в парткабинет главы правительства Данцига и президента сената герра Грейзера в одном лице. Кофманн опять проявил резкость. Вскочив, выкрикнул:   
– Хайль Гитлер, фрау Фостер! С вашего позволения я доложу герру Грейзеру о вашем прибытии… 
На секунду Шиманский и Кляйн встретились взглядом. Сама фрау Гертруда Фостер-Дец – супруга гауляйтера Альберта Фостера. Дама высшего света Третьего Рейха, проводившая вечера в общении с фюрером нации Адольфом Гитлером, его окружением.
– Что вы сказали, Ганс? – вскинула голову фрау Фостер.
– Э-э-э… фрау Фостер, так сказать… Э-э-э, герр Грейзер…
– Не мычите, Ганс, отвечайте! Или вызвать мою подругу Урсулу фон дер Майер и, замечу, вашу супругу, болван, чтобы она посмотрела на ваш внешний вид? Опять изучали «географию» портовых борделей Данцига или я что-то не так понимаю?
Кофманн был жалок и готов провалиться сквозь землю. Фрау Фостер, вскинув острый подбородок, направилась было к двери, но каблук французской туфельки фирмы «Georgette» зацепился за ковёр. Теряя равновесие, она упала бы на глазах посетителей приёмной заместителя гауляйтера Данцига, если бы не герр Кляйн. В самый драматичный момент Лотар подхватил её на руки.   
– Что здесь происходит? – Прорычал голос из открывшейся двери парткабинета. На пороге в форме штурмбаннфюрера SS стоял заместитель гауляйтера Вольного города Артур Грейзер. – Что здесь… спра-ши…
В горле бульдожеобразного Грейзера послышался клёкот. Он поперхнулся, поедая изумлённым взглядом атлетически сложенного господина, державшего на руках жену гауляйтера Данцига. 
– Извините, фрау Фостер, – первым нашёлся Кляйн, осторожно опуская женщину, которой благоволил фюрер Германии Адольф Гитлер.
В зловещей тишине приёмной слышно было тиканье часов, отчитывающих тысячелетнюю эпоху Третьего Рейха. 
– Штандартенфюрер, представляюсь! – зычно рявкнул спаситель чести женщины. – Полпред агентства «Regina Junghans» на Ближнем Востоке – Лотар Кляйн. Прошу извинить за неудобства, доставленные очаровательной фрау Фостер. Фрау! К вашим услугам! – Кляйн склонил голову перед надменной женщиной.
– Что вы себе позволяете! – взревел Грейзер, вращая белками глаз. – Охрана!
В коридоре послышался топот кованных сапог.
– Отставить, Артур, – процедила Гертруда Фостер-Дец. – Молодой человек совершил рыцарский поступок, спас меня от позора. Вы сказали: вас Лотар зовут? – аристократка кинула взгляд на осанистого Кляйна. 
– Так точно, фрау Фостер! – Лотар восторженно «поедал» глазами красивую женщину, показывая всем видом, что готов умереть за её честь и достоинство хоть здесь и сейчас. 
Фрау Фостер оценила жест импозантного рыцаря.
– Я благодарна вам, Лотар, – ответила с холодной улыбкой патрицианка, – у меня сегодня вечер с друзьями, и нам с мужем доставит удовольствие видеть вас в гостях. Расскажите нам о себе, поделитесь тайнами, кстати, послушаем Рихарда Штрауса… Придёте, Лотар? – фрау Фостер-Дец бросила на Кляйна взор изысканной женщины, знающей себе цену.
– Почту за честь быть вашим гостем, фрау Фостер, – отчеканил кавалер, приклонив голову к груди.
– Спасибо… Лотар, меня зовут Гертруда, – кончики губ весьма уважаемой женщины дрогнули. 
В приёмную ворвался охранник.
– Штандартенфюрер! – вытянулся он по стойке «смирно».
– Отставить! – рыкнул Грейзер и махнул рукой, – неси службу.
Эсэсман повернулся и, щёлкнув каблуками, вышел из приёмной парткабинета. Фрау Фостер повернулась к Кофманну. 
– Вас, Ганс, я на ужин не приглашаю, не заслужили, – и, взяв под руку Грейзера, вошла с ним в партийный кабинет.   
Лотар с Луцианом переглянулись.
– У меня ощущение, Кляйн, что герр Грейзер сегодня занят и примет нас в следующий раз. Ганс, я не ошибаюсь в своих выводах?
Помощник заместителя гауляйтера, несмотря на потерянный вид, кивнул. 
– Действительно, господа, в настоящее время герр Грейзер занят, я запишу вас на приём… когда, герр Фриз?
– Полагаю, Ганс, что этот вопрос мы обсудим с герром Кляйном и согласуем с вами. Честь имеем откланяться, – и они пошли на выход.
В парке присели на скамейку. Закурили. Не обращая внимания на моросящий дождь, швырявший брызги порывами ветра с моря, любовались жухлой листвой. Убедившись в отсутствии людей, Шиманский растоптал сигарету.
– Браво, Лотар, мизансцена сыграна по всем правилам театрального искусства, не подкопаешься. Как говорят русские: «Не было бы счастья, да несчастье помогло».   
Кляйн улыбнулся.
– В таких случаях русские говорят и так: «Нет худа без добра».
Фразу Лотар произнёс на русском языке, чем вызвал восхищение Шиманского.
– У тебя приличный русский, Лотар, откуда?
Кляйн пожал плечами.
– Акции на территории Советов позволили научиться языку общения русских. Я служил в подреферате А1 – диверсионная разведка, ориентированного на Россию…
– Комментарий не требуется. Итоги визита. Что повезло, то – повезло, Гертруда свалилась, как с неба: естественный ход событий, без игры на внедрение. Не будем мозолить «Бульдогу» глаза, встретишься с ним у Фостеров. Я думаю, что Гертруда отрекомендует тебя и сделаешь с ним знакомство ближе… 
– «Бульдог» – это Грейзер? – улыбнулся Кляйн.
Оба рассмеялись. 
– Задача твоей узнаваемости бонзами наци Данцига выполнена, Лотар. Следующий этап повестки дня – позиционирование в высшем свете с наращиванием усилий в особняке Фостеров, где будут интересные люди. Ты сыграл восхищённого Гертрудой Форстер мужчину, и она увидела в тебе самца, понимаешь, Лотар – самца! Немкам нравятся мужчины такого рода – производители солдат для рейха. И прошу тебя, мой друг, оправдай надежды Гертруды…   
К особняку Фостеров Лотар прибыл в сумерки. В зале ожидания его встретили двое эсэсманов и господин в штатском.
– Герр Кляйн? – осведомился цивильный, скользнув проницательным взглядом по лицу Лотара.
– Кляйн. Всё хорошо? – усмехнулся Лотар, собравшись в полную готовность.
– Когда пересекли границу Данцига? – последовал вопрос.
Кляйн напрягся, понимая, что перед ним не охранник резиденции партийного руководителя Вольного города. Судя по всему, штатский был сотрудником контрразведки Абвера Третьего Рейха или партийной службы безопасности SD. А служат там цепкие парни, как выразился Шиманский...   
– Не хотелось бы утруждать вас размышлениями над моими ответами, пожалуйста – паспорт с отметкой о пересечении границы с указанием даты.
Не обращая внимания на предъявленный паспорт, человек в штатском повторил вопрос:
– Когда пересекли границу территории Данцига?
Кляйн пожал плечами.
– Вчера около 7.00 по Берлинскому времени.
– Цель прибытия в Варшаву?
Сама постановка вопроса поразила Кляйна. Агенту контрразведки известно о его прибытии в столицу Польши именно из Гамбурга. Значит, господина в штатском интересовало: каким ветром Кляйна занесло в Данциг из Варшавы, а не через «польский коридор» в Померании, что ближе и логичней?
Чтобы снять дополнительные вопросы и возможные подозрения контрразведчика, Кляйн сыграл на упреждение. Не торопясь, положил паспорт в карман пальто и улыбнулся.   
– Моё прибытие из Америки в Гамбург предусматривал визит в филиал торгпредства, которое я представляю в Варшаве – тоже. Надеюсь, господа, что Данциг станет территорией Германии и у нас не будет проблем в понимании великой миссии Третьего Рейха! – Кляйн щёлкнул каблуками.
– Честь и хвала, молодой человек!
Лотар обернулся на голос с лестницы, ведущей вниз в холл особняка. А там стояло бульдожье изваяние, очень схожее с обликом заместителя гауляйтера Артура Грейзера.
– Штандартенфюрер, я к вашим услугам! – воскликнул Кляйн, приняв торжественную осанку.
– Похвально, герр Кляйн, похвально. Первый экзамен для вступления в SS выдержан вами… Правда, я не верю не единому вашему слову, но у вас есть время реабилитировать себя... 
– Штандартенфюрер, если имеется в виду сражаться за честь и достоинство женщины, я к вашим услугам. И поверьте, у вас нет не единого шанса, чтобы выпить со мной после этого бокала мозельского… 
– Хам. Грубите заместителю гауляйтера…
Грейзер спустился в холл, где у Кляйна «завязалось» общение с опасным противником из «конкурирующей фирмы».
– Приношу извинения, штандартенфюрер, но логика вынужденных решений толкает меня на воплощение планов в жизнь. Я не из числа дипломатов, имеющих привычку выражать вежливое безразличие к событиям, поэтому…
– Если не дипломат, то…? – перебил Грейзер, подойдя в плотную к Лотару.
 Прищуренный взгляд нациста не выдерживал никакой критики. Даже в аргументе, выраженном в благосклонной форме, таился инстинкт броска на собеседника, чтобы порвать, задавить, уничтожить. – «Верно подметил Шиманский – бульдог», – подумал Лотар. – Но и он, офицер разведывательно-диверсионного реферата «двуйки», получил закалку в тылу Советов, совершая акции в окружении регулярных частей Красной Армии! Скоротечные бои, погони, маскировка под местных жителей и главное – смерть шаталась на каждом шагу… Здесь другое понимание в состязании «кто-кого» – психологическое, где козырем выигрыша был, прежде всего, психологический слом соперника, подавление его психики активным использованием преимущества над жертвой. – «Работай, Лотар, работай, пауза против тебя», – дал себе установку Кляйн и, не обращая внимания на скверный выпад нациста, просиял улыбкой.
– Изволите сигару, штандартенфюрер?
Прищуренные глаза Грейзера округлились. – «Вот он субъект германской расы для Allgemeine-SS (общие СС) в Данциге. Такие немцы нужны для присоединения Данцига к рейху»! – мысленно восхитился заместитель гауляйтера Вольного города. Грейзер бросил взгляд на осанистую фигуру Кляйна, вспомнив себя молодым лётчиком-истребителем, воевавшим в мировую войну в элитной эскадрилье «Рихтгофен». Награждённый за боевые отличия Железным крестом 1-го и 2-го классов, он знал цену настоящим немцам. В SS не хватало кадров с университетским образованием из городской среды, нужных для исполнения административно-хозяйственных функций на территории Данцига. – «Не доверишь же гренадёрам боевых отрядов Waffen-SS, умевших ломать кости в баталиях за Великую Германию, операций агитационно-пропагандистских заданий на подконтрольных Германии территориях?», – рассуждал Грейзер. И был прав.
На последней встрече в Берлине с рейхсфюрером SS Гиммлером была высказана важная мысль: Данциг – в очереди на присоединение к рейху. Но без проживающих в нём поляков. Позиция гауляйтера Фостера по этому вопросу не устраивала его, потому что она не устраивала рейхсфюрера SS. – «Что значить онемечить поляков полагает Фостер? Это полумеры. Биологический мусор на свалку, имущество конфисковать, освободившуюся территорию заселить немцами! Вот решение задачи!», – так Грейзер понял мысль рейхсфюрера на встрече. А сейчас в упор изучал стоявшего перед ним вне сомнения образованного немца.
– Я не услышал ответа, Кляйн.
– Вы про дипломатов, штандартенфюрер?
Грейзер с интересом глянул на собеседника.
– Где вы научились приёму ответа на вопрос – вопросом?
– О-о-о судьба, решила всё за меня. Объезжая в интересах агентства мир, я веду переговоры с людьми разных профессий. С дипломатами – тоже. Не поверите, штандартенфюрер, они оставили во мне непреодолимое желание давать им иногда по морде. Врут. Вежливо врут, – Кляйн развёл руками. – Другой «таблетки» у меня нет.
Стряхнув перхоть с лацкана пиджака, Грейзер кивнул.   
– Сейчас я отрекомендую вас гауляйтеру Форстеру, Кляйн. В конце концов, он здесь хозяин, а завтра в 10.00 быть у меня в парткабинете. Хайль Гитлер.
Представитель фирмы «Regina Junghans» вытянулся во фрунт.
– Ich h;re, Standartenf;hrer! (Слушаюсь, штандартенфюрер!).
Вечер в кругу гостей семейства Фостеров удался. Уже за полночь Лотар информировал Луциана об участии в круге общения гауляйтера Данцига. Остановился на отдельных персонах элиты Вольного города, которые были представлены Артуром Грейзером, и тех, с кем удалось перекинуться словечком в рамках этикета. Поделился неожиданным открытием.
– Знаешь, Луциан, что больше всего поразило меня? Они одержимы идеей жизненного пространства! – сокрушился Кляйн, наливая в стопки «краковскую». – Я сформулирую их теорию, а ты подумай. Обсуждая политические или военные цели Германии, о которых взахлёб вещает главная газета НСДАП «V;lkischer Beobachter» («Народный обозреватель»), они облекают их в пространственные категории, не допускавшие на пути сил, способных воспрепятствовать их осуществлению. Понимаешь?
Шиманский кивнул, устремив взгляд в тёмное окно кабинета.
– Ещё по одной, дружище, и отдыхать. Скоро на приём к Гейзеру.    
– Твоё здоровье, – кивнул Лотар.
Выпили. Начальник разведывательного отделения IIа реферата «Запад» экспозитуры 3 (разведка против Германии), затянувшись сигаретой, уточнил:
– Господин в штатском, Лотар… с охраной SS, говоришь, был дотошным?
Кляйн пожал плечами. 
– Он ждал меня, Луциан… Именно ждал – и меня. В этом нет сомнений. Он действовал в соответствии с поручением Грейзера – «прощупать» меня в разговоре… Я, правда, не понимаю один момент: уточняя маршрут моего прибытия в Данциг, контрразведчик сказал лишнее, проговорился по молодости? Или выдал информацию специально? Мол, о тебе всё известно, парень – брал на испуг …   Однако, ты верно подметил… контрразведка «птенцов» не держит: за полдня «пробили» меня от Гамбурга до Данцига. Надо быть аккуратным…
– Слежки не было? – поинтересовался Луциан.
– Нет я бы заметил.   
– Хорошо, Лотар, резюмируем, – согласился Шиманский, затушив, не спеша, сигарету. – Выход на Фостера и его заместителя имеет место быть – это главное. Отсюда следует причинно-следственная связь: пришёлся ты ко двору? Или не пришёлся? Встреча с Грейзером прояснит ситуацию и расставит все точки над «и». Не исключаю, что в отношении тебя у него есть намерения, сложно сказать какие, не знаю… Однако, извини, лично рекомендовать тебя гауляйтеру! Это о многом говорит, чем бы не объяснялась причина, согласен?
– Контрдовода нет, – разделил мнение Кляйн.
Шиманский вдруг рассмеялся.
– А Урсула фон дер Майер всё же строила глазки?
Откинувшись на спинку кресла, Лотар отмахнулся.
– Не сбивай с мысли, Луциан…
– Стоп-стоп, мой друг, фрау фон дер Майер – источник информации из штаба гауляйтера Вольного города Данцига, поэтому о ней хорошо или – очень хорошо. Кстати, как женщина… она в порядке?..
Кляйн улыбнулся.
– В танце прижалась тесно.
– Отлично, Лотар, это я и хотел услышать, – Шиманский вскочил и налил яблочного шорли. – Что у нас ещё? Всё же контрразведчик не выходит из головы, Лотар. Ладно иди спать, а я поразмышляю… Что-то говорит мне о том, что Кофманн созрел для ликвидации… Нельзя допускать рисков больше, чем возможностей их избежать, иначе они достигнут критической величины… А в нашей работе это вредно.
Без четверти 10.00 Кляйн вошёл в приёмную партийного кабинета заместителя гауляйтера Данцига. Помощник Грейзера выглядел приличней, чем вчера при обстоятельствах, когда Ганс, перебравший ночью, был просто отвратителен. 
– Хайль, герр Кофманн. Штандартенфюрер назначил аудиенцию на 10.00, доложите о моём прибытии.
– Я осведомлён, герр Кляйн.
– Отлично, Ганс.
Грейзер сидел в обтянутом коричневой кожей глубоком кресле. 
– Добрый день, штандартенфюрер! Мне повезло быть на приёме у гауляйтера в одной компании с вами, и я полон впечатлений: женщины, музыка, общение…   
– Какого чёрта лжёте, Кляйн, я вижу искорки в ваших глазах. Старого наци не проведёшь. А теперь к делу: я рекомендую вас в SS, Кляйн! В приёмной Кофманна оставьте заявление о вступлении в Allgemeine-SS. Вам повезло, партийные обязанности будете выполнять под моим началом… И, хотя вы большой лжец и подлец, гром и молния, такие, как вы, рейхcфюреру нужны! Ваша задача состоит в одном, Кляйн…
Поднявшись с кресла, заместитель гауляйтера подошёл к Лотару и упёрся в него сверлящим взглядом совсем не арийских глаз. С минуту они смотрели друг другу в глаза: Грейзер уничижительным с прищуром, Кляйн – невидящим сквозь него… в пустоту.   
– Вы не простачок, Кляйн, вы гораздо хуже, – глухо произнёс Грейзер, массируя рукой бычью шею.
– Штандартенфюрер…
– Не перебивайте старших, Кляйн, я о ваших обязанностях… Они заключаются в одном непримечательном поручении – не печальте меня! Это упрощённо. А, если по содержанию – будьте профессионалом во всём! Немного требует от вас старый наци, Кляйн?
– Ни в коем случае, штандартенфюрер! – вытянувшийся в струнку Лотар, с напряжённым вниманием обратился в зрение.
– Каждый представитель немецкого народа с незапятнанной репутацией, имеющий чистокровное немецкое происхождение, обязан стать членом НСДАП! – между тем, заключил Грейзер, упёршись руками в бока чёрной формы SS. – Это будет следующим вашим шагом, Кляйн! Хайль Гитлер.
Заместитель гауляйтера упал в кресло и уткнулся в бумаги. Поняв, что аудиенция окончена, Лотар осторожно вышел из кабинета. Уже в приёмной, вытерев со лба испарину, пробурчал:
– У меня такое ощущение, Ганс, что я только что испытал ауфгусс особого свойства – вошёл в транс, а выйти не могу. Не могу сказать, что это возбудило во мне вдохновение и всё же… Штандартенфюрер приказал написать заявление в SS.
Кофманн впился глазами в баловня судьбы. 
– Невероятно, герр Кляйн, мне известны немногие члены SS, кому герр Грейзер дал рекомендацию, минуя звания SS-бевербера.  Полагаю, что после экзаменов и проверок вы получите надлежащее положение в организации и будете достойным её членом. Хайль Гитлер.
– Хайль, Ганс.
Шиманский выслушал Кляйна, молча. Не уточнял тонкости приёма Грейзером. Расслабившись за бокалом белого мозельского «Eiswein», он размышлял над следующим ходом операции внедрения Кляйна в германские структуры. Осмысливая успешные ходы Кляйна, искал возможные «трещинки» в цепочке включения его в механизм нацистской администрации Данцига с прицелом на Германию. Вопрос стоял о вступлении Лотара в Allgemeine-SS, структуру, осуществляющую общие задачи, возложенные на SS в целом. В первую очередь административно-хозяйственную деятельность без включения на военную службу и выполнением партийных обязанностей параллельно основной работе. – «Условия для разведывательной деятельности Кляйна приемлемы, – думал Шиманский, потягивая из бокала освежающее с кисловатым вкусом вино, – отвечают задачам, которые стоят перед Лотаром».
А вслух произнёс:
– Хорошо сработал, Лотар, но без поспешных выводов. Прими во внимание благоприятные обстоятельства, наложившиеся при вживании в нацистскую элиту Данцига. И всё же у меня не выходит из головы агент германской контрразведки, встретивший тебя у гауляйтера Фостера. Появление Абвера в этой истории я бы отнёс к локальной ситуации… Суди сам: Грейзер, как старый служака, услышав о приглашении на раут женой гауляйтера не виденного прежде персоналия, решил «пробить» его через контрразведку… Ничего особенного, – пожал плечами Шиманский. – Но с другой стороны, они, действительно, достигли цели оперативно. Это и настораживает меня, Лотар. Парни из «Абвернебенштелле «Данциг» вызывают уважение, но не до такой же степени! А, Лотар? – спросил улыбчивый Шиманский.
Кляйн отшутился:
 – Не занимайся самоедством, Луциан. Допустим, Абвер, «пробивая» меня, обратил внимание на детали моего прибытия в Данциг, возникли вопросы или сомнения. Все тёмные стороны заключены в процедуры, которые имеют место быть, когда объект внимания прибывает чёрт знает откуда. Или же, прибывающий объект внимания, по каким-то причинам вызвал сомнение или недоверие. Теперь суди и ты: объект внимания вызвал у тебя некие подозрения… И, чтобы развеять их ты встречаешь этого сукина сына и задаёшь вопросы в лоб? Думаю …
– Отдыхай, Лотар, додумаю я… Для начала бы я установил за ним наблюдение и «вскрыл» контакты, которые объект интереса имел за период слежки.
Кляйн вскочил.
– Но Абвер пошёл иным путём! Отправил агента, который мне задавал вопросы в лоб. Что означают действия Абвера, если ты говоришь, что дурных там нет?
– У них ничего на тебя нет.   
– Вот! Что и требовалось доказать, как выразился бы наш великий математик Стефан Банах, умеющий находить аналогии между разными утверждениями.
– И всё же будь с оглядкой, Лотар, избегай оплошностей, которые могут разоблачить на мелочах.
– Принимается, Луциан. – Кляйн опрокинул бокал вина. – Нервы, чёрт побери.
Шиманский рассмеялся.
– Сегодня можно, – он встал и некоторое время ходил по комнате взад и вперёд, затем, повернулся и посмотрел Лотару в глаза. 
– Итоги операции шефу я доложил, он оценил их удачными. В совокупности наращивания усилий на германском направлении Пелчиньский счёл необходимым обсудить их с тобой в Варшаве. Завтра отправляйся в столицу, мой друг, а сейчас спать. 
– Да я здесь же.
Поездка в Варшаву логично встраивалась во встречу с представителем русской разведки, намеченную на 29 ноября в церкви Успения Божией Матери и Святого Иосифа. Информацию о ней Лотар получил в Гамбурге через контакт с агентом НКВД, передавшим ему газету «Der Angrif», с заложенной в разделе «Реклама» шифрограммой.
Участники операции внедрения в нацистскую систему власти решили следующим образом: Кляйн убывает в командировку в столицу Второй Речи Посполитой для встречи с шефом военной разведки. Луциан за это время отработает механизм очередного шага по вживанию Лотара в нацистской среде. По прибытию из Варшавы войдёт в обстановку, и включится к его выполнению. – Разграничение полномочий на этом этапе положительно отразится на выполнении задания в целом и сэкономит драгоценное время, – подвели они итог последних дней.
Варшава встретила Лотара мокрым снегом и дождём. На Иерусалимской аллее промозглый ветер рвал деревья, кусты, загоняя редких прохожих в дома. На двухвагонном трамвайчике он минул дворец Сташица, пересел на другой, убедившись в отсутствии наружного наблюдения, направился в пригород Варшавы – Волю. Остановился в скромном отеле, выспался. А утром следующего дня, позавтракав польской колбаской, приготовленной из нескольких сортов мяса и очень похожей на немецкую bratwurst, выехал на агентурную встречу с представителем русской разведки. «Лотар Кляйн», каковым по легенде польской военной разведки проходил Войцех Вуйчик, он же – сотрудник внешней разведки 3-го отделения (разведка в странах Запада) Иностранного отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР под псевдонимом «Амадей», вдыхал влажный воздух Варшавы. 
Римско-католическая церковь Успения Божией Матери и Святого Иосифа располагалась в Краковском предместье Варшавы. Возведённая в стиле барокко в 1661 году, она с детства восхищала Войцеха статуями Святой Терезы из Авилы и Святого Илии Пророка над вводом, боковыми колоннами, двумя колокольнями в форме кадил. Глаз не оторвать. И сейчас, спустя много лет, он любовался монументальным сооружением, вокруг которого было много людей, в данном случае, естественным образом обеспечивающих прикрытие встречи. 
Нет Войцеха Вуйчика, коренного жителя Варшавы! Есть надменный немец Лотар Кляйн – завтрашний член SS и НСДАП, «щупающий» взглядом подходы к храму. Убедившись в отсутствии слежки своих «коллег» из контрразведывательного отделения IIb, он взял газету «Polska Sbrojna» («Польское оружие») и сел на скамейку у церкви. Печатный орган военного ведомства Польской Республики привлёк внимание Кляйна резкой критикой в адрес сообщений английских газет о якобы готовившемся демонстративном визите польских военных судов в Данциг. Интересны были немецкие комментарии к ним... Здесь же руководство Польши высказалось о несогласии с запретом сената Данцига на посещение в будущем. Это значит, штандартенфюрер Грейзер, как председатель Сената Данцига, потрудился над этим.  Газета сетовала на польскую националистическую оппозицию, «сливавшую» информацию английской прессе…
В этот момент Лотар увидел знакомую фигуру мужчины. Да, это был тот самый смуглый средних лет человек, с которым Лотар встречался в Иране и Гамбургском Кунстхалле по возвращению в Европу. Проходя мимо скамейки, где сидел Лотар, агент известил сигналом следовать за ним, и пошёл далее, прикрывая лицо от ветра воротником пальто.
Разведчики встретились на явочной квартире, куда привёл его спецпредставитель русской разведки.
– Располагайтесь, Лотар, меня вам представят… Сейчас присоединится коллега, и мы сверим часы по нашим делам…  А пока я сварю кофе.
Пришедший человек назвал себя паном Влодзимежом и, присев напротив Кляйна, поинтересовался на польском языке:
– Не расскажите ли нам, герр Кляйн, о настроении поляков в Данциге? Насколько можно судить, времена наступают тяжёлые… 
– Не скажите, пан Влодзимеж, это, действительно так, – ответил Лотар, – наци внедряют идеологию жизненного пространства, в которой полякам нет места в принципе. И вам, как поляку…
– Почему вы решили, что я поляк? – на баварском немецком диалекте поинтересовался «пан Влодзимеж», отпивая кофе, как истинный немец.
Сиюминутное перевоплощение визави вызвало у Лотара улыбку.
– Вам бы в цирке работать, пан … Влодзимеж. 
– Наша работа, герр Кляйн, как раз и подразумевает цирковую точность и синхронность в исполнении трюков, иначе удачи не видать, как вы изволили выразиться – в принципе. Если нет возражений, языком общения выберем русский. Принимается? Отлично!
Отхлебнув кофе, пан Влодзимеж взял инициативу на себя. Вне сомнения, человеком он был с громадным опытом работы за рубежом, полон сил, энергии и профессиональных задумок.
– Центр требует активизации направлений в получении информации о ситуации в военно-политической сфере Германии. Приоритетной остаётся задача создания новых звеньев агентурных сетей по линии: Германия – Ближний Восток – Иран. Координацию работы на этом направлении поручено осуществлять мне. Будем работать с вами, герр Кляйн. Обмен информацией, связь организуем через почтовые отделения и рекламный раздел газеты «Der Angrif». Это мы оговорим. Сигналы – тоже. Нам известны, герр Кляйн, ваши действия по внедрению в SS и НСДАП. Центр оценил их успешными, грамотными, что говорит о просчитанных и выверенных вами решениях, как профессионала. Ещё больше артистизма и воображения в снятии уязвимости, оставшейся у вас от миссии диверсанта. В силу работы с источниками информации женского пола, эмоции нивелируйте изящней, тоньше, следите за мыслями. Будьте изобретательней, изощрённей в разработке объектов ваших интересов, прежде всего, в Германии. У вас хорошие отношения с паном Шиманским и это приветствуется… Осторожней с ним на всех этапах совместной деятельности. Несмотря на его весёлый и зачастую беззаботный нрав, это внешний лоск, разведчик он высокого класса… Будет нужен в нашей в игре, но позднее… Мы не исключаем принятия им решения о ликвидации герра Кофманна. Не возражайте… Развратный нацист непредсказуем, а, значит, опасен… Уход в мир иной развяжет вам руки в отношении его жены очаровательной фрау Урсулы фон дер Майер и в значительной степени снимет условности в отношениях с ней…
Кляйн был поражён осведомлённостью «пана Влодзимежа» о своей роли в польском варианте. Он не задавался мыслью о контроле внешней контрразведки русских, плотно опекавшей его в Данциге и отслеживающей все шаги. Между тем, уполномоченный заграничной разведки русских излагал новую мысль: 
– В воздухе витает запах пороха. Германию уже ничто не остановит, более того, её поощряют на активные действия в Европе финансово-промышленные круги Британии и США. Третий Рейх рвётся на Восток. Сейчас намечаются события в мятежной Испании. Безусловно, с учётом её стратегических позиций и запасов железной руды для германской военно-промышленной индустрии. И не только. В связи с угрожающими событиями в Испании, Гитлер намерен создать ось «Берлин-Рим» и заключить антикоминтерновский пакт с Японией. Мы вынуждены признать консолидированную политику Германии, Италии и Японии в отношении Советского Союза. Поэтому, герр Кляйн, с этим специалистом по Ближнему и Среднему Востоку вы будете работать в одной связке. Знакомьтесь – Анзур Джунайдов. Он выражает интересы нашей разведки на южном направлении, однако замыслы фашизма рождаются здесь, в Европе, и особенно – в Германии.


Глава 6 
 
Под псевдонимом «Анзур Джунайдов» уже несколько лет в странах Среднего и Ближнего Востока работал сотрудник 6-го отделения (страны Востока) 5-го Иностранного отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР разведчик-нелегал Александр Погадаев. С недавних пор депеши разведывательного характера от Джунайдова с криптонимом «Азад» ложились на стол начальника Иностранного отдела ГУГБ НКВД СССР Слуцкого Абрама Ароновича из Европы. Он изучал их содержание, анализировал и, в целом, оставаясь довольным итогами внешней разведки НКВД СССР, усиливал её на южном направлении и в Европе.
Отдельные звенья советской агентуры в Иране и Афганистане Джунайдов увязал в единую разведывательную сеть. А с приходом нацистов к власти в Германии он «замкнул» её на европейский театр военно-политических игр, где и решались вопросы войны и мира основными игроками: Англией, Францией и Италией. Противостоял советской внешней разведке в Европе германский разведывательный отдел Абвер-«Заграница» (Abteilung Ausland), собиравший информацию о военной политике иностранных государств. В том числе на Ближнем и Среднем Востоке.
Созданная резидентом «Азадом» разведывательная сеть отвечала требованиям Москвы и Центр пошёл на расширение её в Иране, Афганистане, Турции с целью выявления планов западных стран по созданию в этих государствах плацдармов для нападения на Советский Союз. Несмотря на соглашение по сотрудничеству между Иностранным отделом Главного управления государственной безопасности НКВД СССР и турецкой контрразведкой, турецкая сторона саботировали взятые на себя обязательства. Поэтому, следуя установке Центра, Анзур использовал Турцию для вербовки иностранцев и отработки каналов связи с Москвой. С большой долей вероятности Джунайдов был уверен, что лидер Турецкого государства Мустафа Кемаль Ататюрк, наладивший межправительственные связи с Афганистаном и Ираном – на Среднем Востоке, а с Грецией и Францией – на западе, затеял свою игру. С одной стороны, он следовал согласованной внешней политике государств-союзников в отношении стран Востока и Европы, а с другой – вводил в заблуждение руководство Советского Союза. Реализовывал, провозглашённый им же самим принцип: «Мир в стране, мир в мире». С турками надо было разбираться, чтобы выявить закулисные игры Ататюрка.
Вскоре советская агентура зафиксировала выход Абвера на службу национальной безопасности Турции и японскую военную разведку Токуму-Кикан, что указывало на скоординированные действия разведок стран, прилегавших к южной границе СССР. Информация об этом поступила Артузову по каналам 6-го отделения Иностранного отдела и подтвердилась дипломатическими источниками. Более того, Народный комиссариат иностранных дел СССР забил тревогу, получив сведения о создании Гитлером и Муссолини оси «Берлин-Рим» с прицелом на Токио… Анализ событий привёл Артузова к выводу: формировался военно-политический союз агрессивных государств, направленный, прежде всего, против Советского Союза. Политбюро ЦК ВКП(б) было проинформировано им в полном объёме.
Однако в геополитическом смысле в Берлине смотрели шире. Создание «оси» Гитлер назвал «антикоминтерновским пактом». В связи с чем действия Германии и Японии Политбюро ЦК ВКП(б) восприняло недружественными, как широкомасштабное наступление фашизма и японского милитаризма на интересы Советского Союза. Партийное руководство СССР обязало Главное управление государственной безопасности НКВД СССР о представлении ему сведений о военно-политических планах Германии и Японии в отношении Советского Союза.
Нарком внутренних дел СССР Генеральный комиссар государственной безопасности Генрих Ягода, лично возглавлявший Главное управление государственной безопасности НКВД СССР, потребовал от начальника Иностранного отдела Артузова перестройки советской внешней разведки за рубежом. В условиях обострения международной обстановки реакция Артура Христиановича была незамедлительной. Он понимал, как важно не упустить время и адаптироваться в условиях подготовки к большой войне и действовать, действовать. В кратчайшие сроки к работе за рубежом были привлечены свежие кадры, открыты «легальные» и нелегальные резидентуры, созданы новые агентурные сети. И в Москву пошла разведывательная информация, раскрывавшая намерения правительств европейских государств, их сателлитов, направлявших агрессию Германии на Советский Союз.
Исходя из целей задания Центра, Джунайдов сосредоточился на двух направлениях: линию Иран – Афганистан замкнул на Айка, брошенного ему в помощь сердаром Мухаммед-Курбан  Джунаид-ханом. На самом деле им был советский разведчик-нелегал Шмера Усминский, внедрённый в окружение главаря басмаческого движения Туркестана под псевдонимом «Айк». Сам же Анзур, «представлявший» интересы сердара Джунаид-хана в создании исламского халифата, сфокусировался на связях с немецкой разведкой в Иране. Это была воля главаря моджахедов. Контакты с немцами играли и в пользу советской разведки на Среднем Востоке. Пора было играть в серьёзные игры.   
Встреча Джунайдова в германском посольстве в Тегеране с помощником немецкого военного атташе Хельмутом Вебером, открыла новые возможности в получении эксклюзивной информации. От имени сердара Джунаид-хана Анзур «поблагодарил» фюрера немецкой нации за внимание, которое тот уделял мусульманскому миру. Изложил цель своей миссии и решимость в совместном сотрудничестве на исламской ниве. В итоге оба разведчика остались довольными встречей и, откланявшись на приятельских нотках, договорились об обмене мнений через десять дней. Безусловно, немцам нужно было время, чтобы согласовать развитие событий с Берлином. 
Следующая аудиенция планировалась в том же формате. Однако к ней подключился германский военный атташе Хайнрих Штельмахер. Не исключено, что немцы торопились засвидетельствовать сотрудничество с представителем исламистов на взаимовыгодной основе. Штельмахер вошёл со стенографисткой, симпатичной особой лет двадцати трёх с короткой стрижкой светлых волос.   
– Приятно познакомиться с вами, господин Джунайдов, – кивнул атташе, вставляя монокль в глазницу, – вы произвели впечатление на моего помощника Вебера, надеюсь, и у нас с вами сложатся безупречные отношения.
– У герра атташе прошу кое-что прояснить, – встал из-за стола помощник.
– Слушаю, Вебер.
– Мы с господином Джунайдовым пришли к понимаю целесообразности сотрудничества и…
– Бу-у-у-дет вам, Вебер, я это и имел в виду.
В знак согласия Анзур склонил голову, но реплику помощника атташе оставил без комментария.   
– Если не возражаете, – между тем продолжил германский резидент Абвера в должности военного атташе, – наше сотрудничество оформим соответствующим образом, что обяжет нас к более тесным и понятным отношениям.
Улыбнувшись, Анзур развёл руками. Жестом он подтверждал согласие на формальную процедуру, если того желала немецкая сторона. Абверовцы обменялись взглядами. Вероятно, испытывая дискомфорт от воздержанного на язык визави, они внутренне перестраивали тактику вербовки «представителя» радикального ислама.
– Герр Джунайдов, мы, немцы, пунктуальны и честны перед союзниками, как и точны в исполнении взятых на себя обязательств. У вас на Востоке иные убеждения, извините, не всегда приемлемые в заключении сделок по сотрудничеству в области обмена информации, политики…    
– Не утруждайте себя риторикой, господин военный атташе, – остановил его Анзур, улыбаясь располагающей улыбкой. – У нас на Востоке не любят многоречий, каждое слово на вес золота. Восточные люди следуют принципу: «Кто сказал, и не сделал – осёл, кто сделал и сказал – человек, кто не сказал и сделал – лев». Исходя из этих оценок, мусульмане торгуют, обмениваются информацией, заключают мир, объединяются против общего врага, воюют…  Э-э-э, господа, на Востоке сказал слово – сделай! Однако я ваш гость и быть визитёром со своим уставом не в правилах мусульман… Обсудим условия сотрудничества на нормах Рейха, господа, что также приветствуется лидером моджахедов Туркестана, которого я представляю у вас.
Абверовцы переглянулись. Монолог посланника исламистского движения Востока внушал симпатию и располагал к нему. Военный атташе перешёл к делу.
– Господин Джунайдов, честь и достоинство немецкого офицера – прежде всего! Превыше только Германия!
Лёгкий кивок визави означал, что Анзур не против пафосных заявлений Хайнриха Штельмахера и не возражает им.
– По нашим каналам, господин Джунайдов, мы изучили легитимность ваших полномочий… Эрма, фиксируйте работу участников обсуждения. 
– Jawoll, Herr Milit;rattach; (Слушаюсь, господин военный атташе), – бесстрастно отреагировала стенографистка, вскочив со стула и приняв положение «смирно».
Анзур «перехватил» взгляд вышколенной Эрмы. Она обратила внимание и... вспыхнула, покраснев щёчками-персиками. Недопустимая вольность для сотрудницы Абвера. Но, чтобы бы там ни было, показалось ли это Джунайдову или реакция фрейлейн, действительно, имела место, и краска кинулась ей в лицо, он отвёл взгляд от белокурого создания, сосредоточившись на рассуждениях Штельмахера. 
– Ваше предложение изучено нами, господин Джунайдов, мы нашли возможным пойти навстречу силам, которые вы представляете в регионе. Идея мусульман обустроить часть территории по канонам ислама не противоречит интересам Рейха. При определённых обстоятельствах мы вернёмся к ней и разовьём в практической плоскости…  Это наш ответ на предложение о сотрудничестве с лидером Туркестана по видению им халифата… Оно приемлемо нам. И второе: германское правительство интересуют силы и средства, которыми располагает движение моджахедов. Безусловно, мы осведомлены о вашей борьбе с Советами и поддерживаем его… Надо понимать, что германское присутствие на Востоке усиливается, прежде всего, в экономической сфере. Германия заинтересована в продуктах питания, хлопке, шерсти, рыбе, нуждается в семенах клещевины, из которых вырабатывается маргарин, смазочное масло для самолётных моторов. В обозримом будущем Рейху потребуется территория Афганистана, Ирана… Разумеется, не сегодня, но это стратегия военных интересов Германии на Среднем и Ближнем Востоке. И, пожалуй, последнее… Не считаете ли вы, господин Джунайдов, что в силу известных причин, вождь моджахедов Джунаид-хан не способен к активной деятельности? Есть ли у него преемники, на которых можно положиться как на военно-политических лидеров, способных возглавить часть мусульманского мира и повести за собой? Вот круг вопросов, господин Джунайдов, на которые нам бы хотелось услышать ваше мнение и на сегодня ограничить ими беседу.
Дипломаты упёрлись взглядом в Анзура. Джунайдов кивнул. Вопросы военного атташе Германии были логичны, они не смущали ни прямотой постановки, ни глубиной содержания. – Немцы педантичны и практичны, – мелькнуло в мыслях советского разведчика Александра Погадаева, вышедшего на связь с немецкой разведкой под личиной Анзура Джунайдова, представителя главаря басмачей Туркестана. – В посольстве ими принимались решения в рамках должностных обязанностей, а важные темы согласовывались со штаб-квартирой Абвера, размещавшейся на набережной Тирпиц в Берлине. Вывод: вопросы, поставленные ему резидентом Абвера в Иране, были сформулированы в Берлине, и раскрыли круг интересов немцев на Среднем Востоке в экономической и военной сферах, а это уже полдела…
Сосредоточившись на обмене информацией с насторожившимся Штельмахером и помощником Вебером, Джунайдов улыбнулся, понимая, что собранность абверовцев говорит о значимости, которой они придавали встрече с ним. Видимо, в Берлине ждали результатов переговоров.
– Я услышал вас, господа, однако, но поймите меня правильно. Я представляю лидера моджахедов Туркестана и уполномочен обсуждать только те предметы внимания, которые интересуют сердара Джунаид-хана. Вопросы германского правительства, которое вы представляете в Иране, я передам ему и, вне сомнения, вы получите на них исчерпывающие ответы. Вместе с тем, не выходя за рамки компетенции, я удовлетворю ваше желание к заявленным темам. Начну с сил и средств движения моджахедов. Не углубляясь в частности, отмечу, что уже пятнадцать лет мы воюем с частями регулярной Красной Армии в советском Туркестане. При соответствующем финансировании мы можем выставить достаточное количество сабель, чтобы дестабилизировать обстановку в приграничье СССР. В связи с чем, «красные» вынуждены будут на южном направлении держать значительные силы и даже привлекать войска из центральных районов России. Таково положение дел, господин военный атташе. Что же касается территории Афганистана и Ирана… Я правильно понимаю, что речь идёт о плацдарме для развёртывания войсковой группировки с целью создания дискомфорта Сталину вашими средствами?   
Штельмахер кивнул головой. А, поняв, что совершил ошибку, отмахнулся.
– Не спешите, господин Джунайдов, германское правительство заключило контракты с правящими кругами Ирана по строительству объектов различного назначения. Географическая сложность рельефа вынуждает нас на исследования в этой области. Теряем время.
– Я понимаю озабоченность германского правительства, господин военный атташе, – подхватил Джунайдов, смиренно склонив голову перед немцами, – рельеф иранского нагорья, действительно, сложный, но хвала Аллаху – Господу миров! Мир и благословление посланнику Аллаха – Мухаммаду, да благославит его Аллах и приветствует, Его семье и сподвижникам, но воинам Ар-Рахмана Милостивого, Милосердного рельеф не помеха. Не будет он помехой и воинами фюрера немецкой нации, если наши интересы совпадут с вашими желаниями!   
Ошарашенные исламской тирадой немцы уставились на Анзура.
– Полагаете, господин Джунайдов, что это время наступит? – вкратичиво уточнил Штельмахер, поправляя цепочку монокля на одежде.
– Не сомневаюсь, герр атташе, – ответил Анзур, широко улыбясь.   
По всей видимости немцы решили, что беседа с посланником лидера моджахедов Туркестана достигла кульминации и пора расставить точки над «и». Хайнрих Штельмахер решил «прощупать» визави.
– Буду откровенен с вами, господин Джунайдов, и задам вопрос напрямую, не возражаете? На Востоке склонны к витиеватым формулировкам, а мы, немцы, практичны…
Анзур пожал плечами.
– Я ваш гость, господин атташе, слушаю.
– Хорошо. Для вас не секрет, что я представляю германскую военную разведку Абвер… Предлагаю включиться в её деятельность во благо Германии и идей мусульман Востока. В этом есть рациональное зерно: ваши интересы и наши желания, как выразились вы, совпадут на выгодной основе и падут на благодатную почву…
– Вербуете? – улыбнулся Анзур.
– Сразу уж и вербуете, – сморщился Штельмахер. – Не нравится мне это слово, господин Джунайдов, мы предлагаем сделку, выгодную обеим  сторонам без участия третьей силы, что обезопасит взаимные интересы на Среднем Востоке. Впереди бо-о-о-ольшие свершения, господин Джунайдов, и видит бог они привлекательны в ближайшей перспективе...
Лицо Анзура превратилось в маску.
– Господин атташе, ваше предложение учитывает согласование с сердаром Мухаммедом-Курбаном Джунаид-ханом или?..
– «Или», господин Джунайдов, «или» … Будем реалистами! Ваш хан проживёт ещё год? Два? Три? Мусульманам Востока нужен энергичный конунг, выполняющий волю фюрера Рейха… В арабском мире таковым является муфтий Иерусалимский Амин эль-Хусейни. И с еврейским вопросом в Палестине нет проблем… Земля обетованная для Рейха лакомый кусок, эль-Хусейни успешно решает дела... И Среднему Востоку тоже нужен духовный лидер исламской религии. Правитель Ирана Реза-Шах отвечает условиям Рейха: он неприемлет британскую демократию, большевистскую идеологию – это правда, но шиитский Иран не совместим с сунитским Афганистаном. И здесь мы видим проблемы, господин Джунайдов, подумайте над предложением о сотрудничестве с Абвером в полном объёме…
В кабинете раздался звонок. Штельмахер взял трубку телефона:
– Hier, Standartenf;hrer (Здесь, штандартенфюрер).
Выслушав абонента, атташе бросил её на рычаг.
– Гром и молния! Служба внешней безопасности SD! Вебер!
– Ich, Herr Oberst! (Я, господин полковник!), – вскочил помощник.
– Выведи гостя через наш выход и не попадись на глаза Гепнеру, он скоро будет здесь! А с вами, господин Джунайдов встретимся через неделю, в полдень, на площади Таджриш в мечети Имамзаде Салех у гробницы имама Мусы аль-Казима. Полагаю, что к этому времени вы созреете до сотрудничества с нами. Leben Siew woh! (Всего доброго!).
– Инша-а Аллах, хаер. (На всё воля Аллаха, до свидания!)
Джунайдов вышел из посольства и, затерявшись в пёстрой толпе аллахопослушных персов, проанализировал аудиенцию с резидентом немецкой разведки в Иране. Согласие Абвера на сотрудничество с лидером моджахедов Туркестана означало выполнение части задания, определённого ему Джунаид-ханом. Связь с германской разведкой была налажена. Следующим шагом было лоббирование интересов сердара перед Абвером в создании исламского халифата, что было естественным и уже заявленным немцам предметом обсуждения с ними.
Перебирая в голове нюансы беседы с военным атташе, Анзур не мог не обратить внимания на жёсткие отношения между разведывательными органами Рейха: военной разведкой и контрразведкой Абвером и внешней службой безопасности SD. Бурная реакция Штельмахера на звонок штандартенфюрера SS Гепнера имело одно объяснение: Абвер в зоне внимания службы внешней безопасности SD. Скорее всего, SD информирует своё центральное управление в Берлине о деятельности военной разведки и контрразведки, организационно входившей в Верховное командование вермахта. Выходит, что фюрер не очень-то доверяет военным Германии и держит их под контролем SD. А шеф управления тайной государственной полиции и главного управления службы безопасности SD Гейдрих доводит до сведения высшему руководству Рейха. 
Фрейлейн Эрма… пикантная Эрма, один взгляд вызвал мурашки по телу. «Случайно» бы встретиться с ней на холмах Тегерана и посидеть в кофейне, покурить кальян, например? А, если сработает?
Мысль Анзуру понравилась. Привычно проверившись от наружного наблюдения за собой и, убедившись в отсутствии слежки тайной службой шаха Ирана или германской партийной разведки за рубежом, он зашёл на явочную квартиру связиста. Центр ждал информации.
– Ас-саляму алейкум, доктор Эхсан-джан, – приветствовал Анзур самого секретного агента своей сети, о котором знали только в Москве.
– Уа-алейкум ас-алям, – улыбаясь встретил хозяин квартиры, кланяясь гостю и приложив руку к груди. – Присаживайся на диван, Анзур-джан, фрукты, орешки. Сейчас подам чай и будем кушать.
– Уважаемый, Эхсан-джан, времени нет, извини – к делу, друг. 
Прикрыв один глаз рукой, радист кивнул, что в мимике персов означало согласие, мол, ваше желание для меня важно и, улыбнулся.
– У меня чай из шахрестана Лахиджан, мм-м – вкусный, Анзур-джан, – Эхсан причмокнул губами.
– Хорошо – чай, дорогой Эхсан-джан.
  «Доктор Эсхан» был из азербайджанской семьи дипломатического агента Российского Императорского Правительства, служившего в русском консульстве в Тебризе. По окончании курса «Радиоразведка» центральной школы НКВД № 101 начальник Иностранного отдела ГУГБ НКВД СССР Артузов усилил им разведсеть резидента «Азада» – Анзура Джунайдова. Эсхан свободно владел арабским языком, тремя ветвями персидского: фарси, дари, забони точики, с лёгкостью общался с арабами, персами, афганцами, таджиками, знал их культуру, обычаи. Владея искусством агентурной работы, радиосвязи, шифрования, отправки донесений с разных мест передачи, Эхсан осел в Тегеране, осуществляя функции передачи информации в Москву. С ним работал только «Азад».
Глубоко законспирированный агент-нелегал «доктор Эхсан» служил в Голубой мечети Тегерана. Своё название мечеть получила ещё в средневековье за отделку голубой мозаикой красивых узоров на входе. Характер работы в молитвенном сооружении прикрывал встречи с «Азадом», как внутри его, так и за пределами после намаза, когда правоверные разбредались по лавкам и ветвящимся от неё торговым рядам. 
Исповедуя ислам шиитского толка, Эхсан любил исламскую философию и теологию, не чурался и светских бесед на житейские темы. Человеком он был общительным, интересным и содержательным. Однажды Анзур спросил его:
– Ты кто, Эхсан-джан?
– Я мусульманин, – ответил радист и рассмеялся. – Если спросишь меня, к какой нации принадлежу? Отвечу – к мусульманской нации. Какую исповедую религию? Мусульманскую. Говорю на мусульманских языках.
Эхсан принёс чай. Поставил самовар, стеклянные стаканчики с позолоченной окантовкой – камарбарики, напоминавшие изящные фигурки женщин, фарфоровые блюдца с цветочно-соловьиными орнаментами.
– Чай в Персии – церемония, Анзур-джан. Расслабься и не спеши, сейчас подам орешки в сахарной глазури и сохан асоли. Тебе нравится сохан?   
– Нравится из пророщенной пшеницы, Эхсан-джан, с фисташками, миндалём, кардамоном и обязательно с розовой водой.
– Отличные знания персидского чаепития, Анзур-джан, в сохан асоли добавляют ещё сливочное масло и чай пьют вприкуску…   
– Убедил, дорогой мой – чай.
– Йахмикуму Лла уа йуслиху балякум! (Да укажет вам Аллах правильный путь, да и приведёт Он в порядок все дела Ваши), – не скрывая радости воскликнул Эхсан и ушёл на кухню.
Пили чай с персидскими сладостями: сохан асоли, лозе, пахлава – вне всяких похвал, казалось бы, кушал их и кушал.
– Эхсан, глянь на улицу и к делу, – омывая руки заметил Анзур.
Задачи руководителя разведсети и радиста в передаче информации в Центр взаимосвязаны и требовали особой осторожности. Эхсан занялся радиостанцией, вмонтированной за отделочную панель комнаты, в это время Анзур составил донесение в Центр и зашифровал его:
«Вальсу» от «Азада»:
контакт с резидентом Абвера в Иране состоялся. Подтвердите мою вербовку Абвером в качестве представителя лидера моджахедов Туркестана;
усилия немцев на Востоке сосредоточены на контроле внутренних коммуникаций Ирана и Афганистана, экономическом сотрудничестве по сырьевым и продовольственным ресурсам, добыче нефти. Военные планы Германии на Востоке в ближайшей перспективе не актуальны;
немецкую военную разведку интересует приграничная с СССР территория Ирана и Афганистана (предположительно в качестве плацдарма для развёртывания войсковой группировки в среднесрочной перспективе – не раньше);
Абвер обосновался в Иране, налаживая связи в военных кругах, участвует в создании службы информации шаха;
отдел «Заграница» (Abteilung Ausland) Абвера вышел на курдское движение. Иранскому Курдистану немцы придают особое значение;
Берлин настаивает на замене сердара Джунаид-хана лояльной фигурой лидера моджахедов Туркестана. Ваши предложения в отношении персоналий?
Источник: резидент Абвера в Иране.
Прошу согласия на вербовку сотрудницы резидентуры Абвера в Иране.

Радист «отстучал» донесение телеграфным ключом в Москву. Анзур уничтожил улики агентурного контакта и, простившись с Эхсаном, скрылся в торговых рядах разноцветного люда. К имевшей дурную репутацию на Востоке службе информации шаха, Джунайдов относился с уважением.

***
Тем временем Шмера Усминский, он же – «Айк», отрабатывал линию Иран – Афганистан. Джунайдов вывел его на Азиза Акбара в Кабуле, столице Афганистана, где тот с Марьям организовал ряд разведывательных ячеек. Замыслы Абвера, реализуемые на территории «исламской дуги», обвязавшей СССР на южном направлении, уже не являлись секретом для нелегальной разведки Главного управления государственной безопасности НКВД СССР.   
Однако в Центре к информации из Кабула и Тегерана отнеслись с предубеждением, насторожённо. С одной стороны, Москва была обеспокоена усилением немецкой разведки в зоне интересов Советского Союза – в Иране и Афганистане. С другой, усомнилась в достоверности информации, полученной нелегальной разведкой, считая, что она не отвечала стратегическим целям Германии. – Немцам на Среднем Востоке предпочтительна военная составляющая, а экономика и ресурсы вторичны или идут параллельным путём, – заявил на совещании Генрих Ягода и, задав Артузову нагоняй, потребовал перепроверки сведений об устремлениях Абвера на Востоке.   
Джунайдов пошла шифрограмма от Артузова:
«Азаду» от «Вальса»:
подтверждаю ваши усилия по вбиванию клина в политико-экономические отношения Ирана и Британии, ищите приоритеты на немецком направлении и вербуйте агентуру;
используя альтернативные источники информации, сосредоточьтесь на устремлении немцев на Среднем Востоке. Какое направление их внимания превалирует: экономическое или военное? В чём оно заключается?

Проанализировав шифрограмму, Джунайдов напрягся. С убийством Кирова в СССР развернулась кампания по изобличению «врагов народа». Как отмечала зарубежная пресса, многие деятели партии и правительства, оказавшись на Лубянке, не вернулись к работе. Волна недоверия коснулась населения и органов государственной безопасности – тоже. Без видимых причин в Москву были отозваны ряд послов и резидентов нелегальной разведки, наладивших агентурную работу за рубежом. Их успехи в тайной борьбе по обеспечению безопасности советского государства отмечались руководством НКВД, как успешные и вдруг – отзыв на родину и специалиста нет. Новые сотрудники не отвечали задачам работы за рубежом, не соответствовали деликатной профессии разведчика-нелегала, о чём Джунадов не раз сокрушался, встречаясь с эмиссарами Артузова из Москвы. 
Обстановка накалялась. Анализ шифрограммы расстроил Анзура. Очевидно, Москва, усомнившись в достоверности его информации о приоритетах германских интересов на Востоке, запросила уточнения из других источников. – Выходит, – размышлял Джунайдов, – анализируя ситуацию на Среднем Востоке, руководство НКВД склонялось к разыгрыванию там немцами не экономического, как сообщал он в Центр, а военного сценария. Безусловно, исключать военного развития событий на Востоке было нельзя и не корректно, но только в среднесрочной перспективе, в ближайшей – маловероятно. Германский Рейх ещё не накопил ресурсов для осуществления военных операций на Востоке, о чём обмолвился с ним в разговоре немецкий военный атташе Хайнрих Штельмахер. Его помощник Хельмут Вебер также высказался об усилиях Рейха в Иране и Афганистане, направленных на экономический компонент.
И, действительно, даже из открытых источников информации было известно, что немецкие компании в Иране подбирали под себя нефтедобычу, продовольствие, проникали на его рынки заключением клиринговых соглашений на большие суммы. Не было недостатка в обмене делегациями обеих стран. Немцы строили в Иране промышленные предприятия, поставляли оборудование текстильной промышленности, электрические товары. Персы, в свою очередь, изучали в Германии работу финансовых учреждений, научных организаций. Наличие таких фактов не подлежало сомнению и указывало на активную деятельность Германии в Иране именно в экономической сфере. Следовательно, Генеральный штаб сухопутных войск вермахта не мог этого не понимать и без соответствующей подготовки на военную авантюру вряд не пойдёт, – анализировал свои мысли Анзур, вникая в суть шифрограммы, – немецкие генералы ещё не забыли унизительный Версальский мир и позор, который испытали, потерпев поражение в Мировой войне.
 В конечном итоге Джунайдов решил, что в данной ситуации его убеждения без дополнительной аргументации не приемлемы и опасны для разведывательной миссии за границей. Ресурсы иранских источников были исчерпаны и переданы в Центр. Из Москвы вернулась «обратка» – шифрограмма и круг замкнулся: реакция Центра обязывала к подтверждению сведений по всему спектру немецкой проблемы на Востоке. Как источник информации оставался Афганистан, а значит, Азиз Акбар и Марьям. Артузову нужны были убедительные доводы в том, что немцы на данном этапе сосредоточены на экономическом векторе. Военный рассматривался ими в перспективе. 
Вечером Анзур встретился с Айком. Они обсудили информацию от Азиза Акбара из Афганистана. Поразмышляли над военно-политическими целями разведок иностранных государств: японской, германской, английской. Не оставили без внимания итальянскую разведку, отказавшуюся от разведывательно-диверсионной деятельности в советском Туркестане. Как выяснилось из источника близкого к посольству Германии в Иране, дуче Муссолини, играя на ослабление военного потенциала Британии в Индии, провоцировал мятеж пуштунских племён против англичан. И не распылялся на второстепенные решения. Военные планы немцев и союзников по созданию угрозы против СССР с территорий Ирана или Афганистана были в перспективе. Прямых признаков, указывающих на переброску войск на Средний Восток: японских ли, германских для нападения на СССР, пока не прослеживалось. Имели место частные «игры» иностранных резидентур, дестабилизирующих обстановку на границе с СССР. Обычные дела и не более того.
Конечно, немцы могли экономические и военные планы реализовывать синхронно. Это было бы логичным с точки зрения развития успеха на разных направлениях и отвечало стратегии Германии по доминированию в Европе и на периферийных пространствах тоже. Гитлер торопился, нагоняя страху на Европу, но на Востоке играл в долгую, извлекая дешёвой рабочей силой несметные ресурсы региона, которые аккумулировались в Рейх. – Означало ли это гарантированно, что действия Гитлера на Среднем Востоке носили экономический акцент, имея преимущество над военной составляющей? Хотя бы пока? – в который раз задался вопросом Джунайдов. – Или фюрер «бил» по двум направлениям сразу – экономическому и военному, не теряя времени на реализацию раздельных проектов? Но, увы, таких параллелей агентурой «Азиза» выявлено не было ни через дипломатические источники, ни военные. Опять же, это не говорит о том, что они не существуют вообще? Вот в чём вопрос!
Анзур повернулся к помощнику.
– Ну, Айк, твои умозаключения? Времени нет.
Джунайдов потёр виски, избавляясь от головной боли, обострившейся с недавних пор. Ранение затылочной части головы в гражданскую, контузия беспокоили, играли на нервах. Бывало мучился бессонницей, вставал разбитым, усталым. Сегодняшний приступ вызвала шифрограмма из Москвы. Судя по всему, там велись жестокие «игры» на выбивание фигур из политической жизни страны. И любая информация, ложившаяся на стол Ягоды, возможно, вызывала желание Народного комиссара внутренних дел СССР отправить источника сведений ко всем чертям. На самом деле он не делал этого по нескольким причинам: во- первых, событиями в мире интересовался Сам, исправно требуя справку о закулисной возне правительств. Мало того, Сам проявлял внимание к источникам информации и карандашом красного цвета мог наложить резолюцию-приговор: был человек и нет человека, как и проблем.   
– Я думаю вот о чём, Анзур, Штельмахер высказался о замене Джунаид-хана новым лидером моджахедов Туркестана…
Джунайдов пожал плечами.
– Уверен, что инициатива о замене матёрого басмача исходит из Берлина.
– Согласен, – кивнул Айк, – резидент Абвера вряд ли имеет полномочия на кадровые решения такого уровня. Немцы организованы, подчинены приказам и дисциплине в ритме военного марша: ни шагу вправо-влево. Особенность нации...
Анзур ничего против не имел. Усилением влияние на Среднем Востоке, Германия овладела экономической составляющей ресурсного региона, привлекая к себе местных лидеров, как субъектов исполнения их воли. Немцы брали на себя кое-какие обязательства, удовлетворяя амбиции и восточное тщеславие сподвижников, а в целом направляли их усилия на службу Германии. Логичная схема освоения ресурсов руками самих же обладателей богатств... А боевой печатный орган национал-социалистической партии Третьего Рейха «Фёлькишер беобахтер» трубил на весь мир об укреплении германских компаний на рынках Востока, подминавших под себя всё, что их интересовало. Джунаид-хан старой закалки вояка, амбициозен и честолюбив в достижении целей, значит, неуправляем. Нужен новый, возьми хоть муфтия Иерусалимского Хаджи Амина аль-Хусейни и... евреи Палестины не являлись предметом обсуждения фюрера. – Сжечь, – подал ему совет духовный лидер арабского национального движения.
– Айк, как ты думаешь, немцы рассматривают Иран и Афганистан, как возможный плацдарм атаки на Индию?
– Исключать ничего нельзя, Анзур, внешняя канва устремлений Гитлера одинаково ровно накладывается, как на Британскую Индию, так и Советский Союз. Эти задачи взаимосвязаны одним замыслом овладения ресурсами Центральной Азии. Вопрос только в очерёдности выбора объекта нападения. Это будет зависеть от обстановки, сложившейся на всём театре боевых действий, в Европе в том числе… Я бы не сбрасывал со счетов такой момент: Британскую Индию уже «окучивает» дуче Муссолини, подкатываясь к пуштунским племенам. Гитлеру вряд ли это нравится. Отхватив кусок Среднего Востока, он, скорее всего, оскалится на Индию прежде, чем на Советский Союз – там выход на Китай, а он в сфере интересов Страны Восходящего Солнца и часть его провинций захвачена Японией. В него-то и упрётся ось Берлин-Рим и … Токио, она замкнёт систему отношений в военной сфере Германии, Италии, Японии, окружив нашу с тобой страну со всех сторон. А только потом, как представляется мне, Гитлер замахнётся на СССР.   
– Теоретически я согласен с тобой, – кивнул Джунайдов.
Прохаживаясь по комнате, Айк развивал свою мысль:
– Авантюра Гитлера – дело его жизни. Он, не церемонясь, использует обстоятельства в свою пользу: гребёт ресурсы Среднего Востока, наращивает экспансию в регионе. Молодой король Афганистана Мухаммед Захир-шах, кстати, управляемый старшими родственниками клана, и Реза-шах в Иране отодвинули со своих рынков Британию, Советский Союз, предпочитая сотрудничать с германскими компаниями. Есть ещё интересный момент, правда, он требует уточнения… Совместная операция японской разведки и Абвера по переправке через Афганистан оружия пантюркистскому движению в китайский Синьцзян. Информация поступила от Марьям. Серьёзность намерений немцев подтверждается ею, поскольку операцию курирует германский посланник в Кабуле Курт Цимке. И последнее, Анзур, – улыбнулся Айк, – есть признаки устремлений японцев и немцев по объединению афганского басмачества и пантюркистского движения китайского Синьцзяна против СССР. И те, и другие выступают за создание единого Туркестана на исламской основе – халифата. Военный аспект он как бы имеет место на южных границах Советского Союза, но не за счёт регулярных сил наших противников. Мы это уже проходили сначала образования СССР.
– Отлично, Айк, – вскочил Анзур. Надеюсь, что Центр сочтёт её важной в понимании закулисных дел наших противников на Востоке, и чего уж там, нашей с тобой работы. Не уверен, что Москва оценит её по достоинству, но информация об активности немцев в Индии снимет у руководства вопрос отношений Рейха и Британии в целом. Пусть почётный джентльмен король Соединённого королевства Великобритании и Северной Ирландии Георг V делает выводы. И для нашего наркомата иностранных дел есть поле работы. И главное! Концентрации регулярных войск противника на южных границах СССР в ближайшее время не предвидится.
– Согласен! – кивнул Айк, он же Шмера Усминский, и разведчики углубились в размышления о дальнейших шагах по обеспечению безопасности советского государства за рубежом.
Глава 7

Резидент советской внешней разведки Александр Погадаев, информируя Центр о военно-политической обстановке на Среднем Востоке, подписывал шифрограммы криптонимом «Азад». А, «выражая волю» лидера басмачей Туркестана сердара Джунаид-хана, контактировал с Абвер-«Заграница» (Abteilung Ausland) под псевдонимом «Анзур Джунайдов». И чекисты за рубежом, и моджахеды-исламисты были заинтересованы в осмыслении немецких приоритетов на Среднем Востоке в военной, экономической и политической сферах…
В рамках этой задачи Нарком внутренних дел СССР генеральный комиссар государственной безопасности Генрих Григорьевич Ягода терзал начальника Иностранного отдела главного управления государственной безопасности Абрама Ароновича Слуцкого, требуя от него информацию о германских интересах в Иране и Афганистане. В свою очередь Слуцкий давил на резидента «Азада», настаивая на обосновании данных о предпочтениях немцев на Среднем Востоке.
Было очевидно, что Германия активизировалась в регионе, прибирая к рукам лакомый пирог с выгодным географическим положением. Немецкие компании осваивали территорию, ресурсы, заключали торгово-экономические сделки… Но, что было приоритетным в германском влиянии на Иран и Афганистан? Только ли экономический и ресурсный интерес? Дополнительные документы, изъятые агентурой Джунайдова из источников близких к правительственным кругам Ирана и диппредставительств ряда стран, подтвердили устремления немцев: их приоритетом на Среднем Востоке была экономика! Военная экспансия на данном этапе была дезавуирована и на повестке дня не стояла.
Аргументы «Азада» Слуцкий счёл убедительными. Он согласился с ними в ключевом вопросе: Германия, извлекая ресурсы Ирана и Афганистана, реализовывала торгово-экономические сделки и военной угрозы Советскому Союзу пока не представляла. – Германская опасность, безусловно, имеет место, но в будущем, – заключил начальник Иностранного отдела, размышляя над шифрограммой Джунайдова. – Если Гитлер решится на оперативно-стратегическую операцию с ирано-афганского плацдарма, ему потребуется войсковая группировка из Европы. А переброска сил вермахта не останется незамеченной агентурой на континенте.
Ещё недавно, возглавляя главную резидентуру советской внешней разведки в Европе, Абрам Аронович оценивал своих разведчиков реально. Его резидентура в Берлине имела агентуру в германской разведке и контрразведке, МВД, МИДе, Полицай-президиуме, аппарате НСДАП. Как руководитель Иностранного отдела ГУГБ НКВД СССР он был осведомлён о многих тайных делах Третьего Рейха.
– Таким образом, – решил окончательно Слуцкий, – выводы по разведданным резидента «Азада» требуют доклада Наркому НКВД СССР генеральному комиссару государственной безопасности Ягоде!
Генрих Григорьевич выслушал Слуцкого, впёршись взглядом в его переносицу. Такой психологический приём применял он на допросах высокопоставленных «врагов народа». Убедившись в отсутствии в выводах начальника Иностранного отдела ГУГБ НКВД СССР уязвимых мест и «подводных камней» по ситуации на Среднем Востоке, Ягода распорядился подготовить ему аналитическую записку.
По совокупности обстоятельств, сложившихся на Среднем Востоке с участием Германии и её союзников, Нарком внутренних дел СССР и по совместительству – начальник главного управления государственной безопасности ведомства Генрих Ягода склонялся к развитию на юге СССР военного сценария. Основную роль в его воплощении он отводил вермахту и экспедиционному корпусу итальянцев. Не испытывал иллюзий Ягода и к недобитому басмачеству в Афганистане, Иране, а также разведкам империалистических государств, прежде всего, Японии, Германии, Италии. – Невероятно, чтобы Гитлер сквозь пальцы смотрел на преимущественное положение средне-восточной стратегической площадки. Она напрашивается на усиление военным компонентом, – анализировал свои мысли Нарком Ягода. – Общая граница с СССР, близость британских колоний в Индии, Ираке – уникальный плацдарм для развёртывания войск первого эшелона и на Советский Союз, и Британскую Индию… В будущем – верно. Но мысль и сейчас актуальна в логике макроэкономического контроля Германией коммуникаций Среднего Востока, промышленности и засилья немецких компаний в нефтяной сфере. О чём разговор?
И всё же к аналитической записке Абрама Слуцкого нарком НКВД СССР Ягода отнёсся внимательно. Генрих Григорьевич, зарекомендовавший себя в глазах товарища Сталина энергичным и самоотверженным чекистом в борьбе с контрреволюцией и внешней угрозой, информируя, в свою очередь, ЦК партии о влиянии Германии в мире, вышел с предложением. Сформулировал он его следующим образом: «Учитывая возрастающую угрозу вооружённой агрессии против Советского Союза на западном театре военных действий, а также принимая во внимание агрессивную сущность японского милитаризма в Забайкалье и на Дальнем Востоке, предлагаю, первое: перебросить дополнительные части регулярной Красной Армии с целью усиления вышеназванных направлений, второе: предусмотреть развёртывание  новых оперативных соединений Вооружённых Сил СССР для прикрытия уязвимых рубежей приграничья».
Всё логично. Однако точку зрения Наркома НКВД СССР поддержали не все члены Политбюро ЦК ВКП(б)… Некоторые остались при своём мнении… В результате, высшим политическим органом советского государства было принято постановление о возложении обязанностей за информацию о военно-политических намерениях Германии и её сателлитах на главное управление государственной безопасности НКВД СССР. То есть, на Ягоду лично. Ответственность подразумевала персональный характер, что вкладывало в её содержание совершенно точный смысл и последствия…
С предложением об увеличении соединений Красной Армии для повышения обороноспособности советского государства Политбюро ЦК партии согласилось, одобрило. Узаконило наращивание боевой и другой техникой, боеприпасами, продовольствием, топливом, обмундированием, иным имуществом Забайкальского и Дальневосточного военных округов для отражения возможной агрессии японцев.
Ситуацию в ирано-афганском сегменте Политбюро ЦК ВКП(б) приняло к сведению. Германской опасности с этого направления коллективный орган коммунистической партии Советского Союза не усмотрел. Вместе с тем, указал на отсутствие гарантий по невозможности возникновения таковой через неделю, месяц и обязал ГУГБ НКВД СССР выявлять вызовы германского фашизма на ранней стадии, как и приоритеты в политической, военной, дипломатической сферах. Данный комплекс мер с точки зрения Политбюро ЦК ВКП(б) обеспечивал эффективное распределение военно-экономического потенциала страны по важным направлениям.
Предложения Генриха Григорьевича Ягоды с изменениями и дополнениями были утверждены товарищем Сталиным. Отныне ошибка в оценке устремлений Германии и её союзников на европейском театре или периферии, где позиции Рейха усиливались с каждым днём, была смерти подобна. Генрих Григорьевич это понял, как понял изменение к себе отношения части членов Политбюро ЦК и Самого… «Наткнувшись» на взгляд вождя, Ягода узрел в нём холодок…
Ситуация усугубилась после убийства Сергея Мироновича Кирова. Внутриполитическая обстановка в стране приобрела форму острой борьбы с политическими силами, активными в прошлом участниками оппозиции. Названные «антисоветским объединённым троцкистско-зиновьевским центром» они были обвинены в антисоветской, шпионской, вредительской и террористической деятельности. Их же «изобличили» в причастности к устранению Кирова. Готовился первый показательный московский процесс. Народный комиссар внутренних дел СССР Генриха Ягода отвечал за его подготовку. Поэтому, маневрируя в политической палитре интриг, руководитель НКВД СССР вынужден был считаться с мнением членов Политбюро ЦК ВКП(б). Даже с теми, кто был не согласен с ним в оценке положения дел в Иране и Афганистане, Британской Индии… С чего это вдруг? В ходе следственных действий по «антисоветскому объединённому троцкистско-зиновьевскому центру» Генрих Григорьевич ощутил за своей спиной тень смутной опасности. Там незримо маячили враги… Он знал, что его заместители Ежов и Агранов исподволь сдавали его с потрохами Самому… 
Уже после заседания Политбюро ЦК, рассуждая у себя в кабинете о немецкой экспансии, как явлении, Ягода взвешивал факты, почерпнутые из агентурных источников: «Очевидно, Гитлер растерял моральные ориентиры и нацелился на мировое влияние… Отсутствие военных планов по Афганистану и Ирану свидетельствует об одном: вначале фюрер разберётся с Европой… А Большой Восток в современных условиях обеспечит операцию экономическим содержанием. Вопрос в одном: до коих пор?».   
Над этим думал и резидент советской разведки в Иране «Азад». Его резидентура отследила «перетекание» ресурсов Среднего Востока в индустрию Рейха, где производилась боевая техника и вооружение, подтверждая устремления Гитлера на мировое влияние силовым методом. – Стало быть, военный вектор Германии, как инструмент воздействия на субъекты международного права, за скобки выносить не следует. Он свидетельствует о намерениях Рейха, логически и закономерно вписываясь в отношения с Ираном и Афганистаном, – сделал вывод Анзур Джунайдов, анализируя информацию своей агентуры за последний месяц.
Рассуждения Джунайдова подтверждала крикливая европейская пресса. Они с Айком анализировали открытые источники информации, изумляясь осведомлённости журналистской братии о кулуарных делах в непубличных сферах. Казалось бы, обсуждению в газетах не подлежали закулисная политика, интриги в высших слоях привилегированных классов. Однако периодическая печать не обходила стороной даже тайны королевских дворов. Подумать только! Ходили газетные слухи, что Король Великобритании, Ирландии и Британских заморских доминионов, император Индии Эдуард VIII готов был отречься от престола, чтобы вступить в брак с разведённой Уоллис Симпсон. Как намекали злые языки, король Швеции Густав V, не иначе, как под влиянием жены, имел пронемецкие симпатии, а его внук, герцог Вестерботтенский, активно общался с руководителями Рейха, особенно с Герингом.
– Ну, Клондайк! – Восхитился Айк, изучая свежую прессу. – А правительство Британии не даёт согласия на брак короля. Какие подробности! Какие детали! Читаю и думаю, Анзур, а наше ведомство в Москве фильтрует сведения из иностранной прессы? Я заметил такую особенность, как подтверждение агентурной информацией. Если аналитикой политических публикаций заниматься системообразующим порядком, вне сомнения, уместно прогнозировать будущие события, которые разрабатываются оперативным путём. Цель оправдывает средства! И что-то подсказывает мне, что европейской газетной публицистикой надо заниматься всерьёз не только нам за рубежом, но и в Москве. А то присылают мальчиков с пустыми глазами и без стержня внутри… Чёрт возьми, на ум нейдёт…   
Анзур развёл руками.
– Сетуй, не сетуй, Айк, а квалификация сотрудников Центра, вежливо выражаясь, не очень. Нашу информацию они «фильтруют», скользя по поверхности взглядом, шлют эмиссаров… Не нравится мне это… Тайны «мадридского двора», – скривился в улыбке Александр, обсуждая с помощником установку «Вальса».
– Да пропади оно пропадом! – Взорвался Айк. – Какие материалы «вбрасываются» в публичное пространство! Печатными изданиями освещается политическая, экономическая жизнь, тенденции, мнения элит, анализ событий. Их изучают в Москве? Я не говорю о сведениях оперативного характера…
– Успокойся, дружище, пустая трата нервов. Сделай лучше аналитическую выкладку европейской прессы по так называемым «демократическим ценностям».
– На кой… они нам сдались, – округлил глаза Айк.
– Индустрия новостей шумит в своих газетёнках о демократии? Шумит. Без зазрения совести потакает нацистам, восхваляя фашистскую идеологию? Потакает. Ввела моду на фюрера Адольфа Гитлера? Ввела. А в Германии что творится? Под бравурные марши эсэсманов печатные издания Рейха вбивают в сознание немцев идею фюрера наци: «Deutschland, Deutschland ;ber alles» (Германия, Германия превыше всего). А, если взять подписанный в октябре 1935 года ирано-германский торговый договор? Британская печать взбесилась, предрекая экономическую экспансию немцев Большого Востока. Мол, как же так? Стоимостное равенство ввоза и вывоза товаров, заложенная в договор между странами, даёт преференции немцам во внешней торговле с Ираном! Вытесняет с рынков Англию!
– А, что не правда? Германские компании, действительно, обладают преимущественным правом на рынках Среднего Востока и в экономических отношениях с Ираном они на втором месте после СССР, – согласился Айк.
– Золотые слова, дружище! Газеты соревнуются меж собой, называя компании, контракты, управление материальными, информационными, людскими ресурсами. В открытых источниках полезной информации хоть отбавляй. Кстати, обрати внимание на испанскую тему. Она звучит в передовицах газет, как нечто особенное. Что это значит? Москва ориентирует нас на контакты с европейскими коллегами в Польше, Германии, Данциге. И мне думается, что по дуге Европа – Большой Восток – Центральная Азия события раскручиваются в активной динамике. Нам предстоят вояжи в Трансиорданию, Берлин, Варшаву, не исключаю – в Париж по взаимодействию с нашими европейскими резидентурами. Насколько это полезно сейчас, не берусь сказать, но, возможно, есть резон. Как считаешь?   
– Если в общих чертах, мне видится очевидная вещь, Анзур. Голгофой принятия решений в Европе являлся Берлин. И этому нет альтернативы. Там же рождаются идеи экспансии стратегически важных для Рейха территорий, в том числе, в нашей зоне ответственности.  Замыслам Гитлера ещё не хватает глубины и размаха, но Германия устанавливает регионы своих интересов, насаждая в них правила игры в политике, экономике. А бонзы СС внедряют нацистскую идеологию, несмотря на недовольство союзников. Третий Рейх рвётся к доминированию в мире. Это моё заключение, Анзур.
Джунайдов задумался над словами Айка. Вчера он получил шифровку из Центра и всю ночь размышлял о ней:
«Азаду» от «Вальса»:
в какой степени страны Среднего Востока готовы поделиться суверенитетом с Германией, чтобы их устроила роль сателлитов?
готовы ли Иран и Афганистан отдать под плацдармы территории своих государств для развёртывания оперативных группировок вермахта у границ СССР?
оцените идеологическую составляющую нацизма в Иране, в том числе в курдских племенах.
Айк вторил задачам Москвы. Информация по Ирану не вызывала сомнений ни у Анзура, ни у Центра. Хуже было с Афганистаном, о чём он не раз сообщал в Москву, несмотря на развёрнутую Азизом Акбаром разведывательную сеть в Кабуле. Агентурные операции Азиза, проведённые совместно с Марьям, обеспечили проникновение в дипмиссии иностранных государств и окружение короля Захир-шаха. Информация из агентурных источников была особой важности и ценность её заключалась в немедленной передаче в Центр. Но радиосвязь с Москвой страдала из-за помех, вызываемых отрогами Гиндукуша и условиями гор.
Из-за несвоевременной передачи сведений «Вальсу» терялась их актуальность по реализации в практическом русле. Установленный в Ташкенте ретранслятор минимизировал информационные потери по времени, но опять же головную боль причиняло аккумуляторное хозяйство, уход за ним, зарядка батарей… Связь Кабула с Центром была отвратительна, она не устраивала ни Азиза Акбара, как руководителя разведсети в Афганистане, не радовала она и Анзура, курирующего афганское направление тоже. И беда разразилась откуда её не ждали: Центр затребовал снятия проблемы со связью личным прибытием Джунайдова в Кабул. И задание состояло не только в этом…  Москва копала глубоко.
Устранение сбоев со связью трактовалось НКВД СССР шире. Итоги работы Азиза Акбара по проискам японской разведки в басмаческой среде на севере Афганистана разошлись с мнением в Москве. История та же, что и с Анзуром в части оценки приоритетов Германии на Среднем Востоке. И Джунайдову было поручено «зачистить» разведсеть Акбара от вредных элементов, и активизировать её на получение информации о германском влиянии в Афганистане. – Требующие отчуждения звенья кабульской агентуры подлежат ликвидации. «Азаду» предоставляется свобода действий, – подытожил «Вальс» в последней шифрограмме из Москвы.
Над Азизом Акбаром нависла опасность! Ситуацию по Афганистану Анзур обсудил с вернувшимся из Кабула «Айком» – неуёмным Шмерой Усминским, ставшим с «лёгкой руки» сердара Джунаид-хана крайне необходимым помощником Анзура. Айк с хорошими новостями встретился с руководителем резидентуры в одной из кофеен Тегерана.
– Наш друг Азиз в операции, – сообщил Айк, отпивая мелкими глотками персидский кофе с кардамоном.
– Интересно, – улыбнулся Анзур.
Айк кивнул.
– Азиз вышел на помощника итальянского посланника в Кабуле. С итальянцами у нас не очень «вязалось» всё это время… Речь идёт о Пьетро Кварони…
– Постой-постой, это ни тот ли синьор, который сунулся в зону пуштунских племён и ему едва не отрезали голову? В газетах писали…
– Именно! – усмехнулся Айк. – Так слушай. У Кварони есть помощник Винченцо Марино, он оказал Акбару услугу, естественно, не бескорыстно, отрекомендовав его своему шефу, как полевого командира пуштунского племени дурани. И фортуна обернулась лицом… С синьором Кварони состоялась беседа. Оказывается, мы не до оценили итальянцев, а они, да, простит меня японская мама, внедрили свою агентуру в пуштунские племена, провоцируя их вождей на мятеж против англичан. Во как! 
Джунайдов не поверил ушам: «Сработал Азиз, сработал, дружище! Это выход!». 
– Дальше, Айк, – Анзур упёрся взглядом в соратника.
– Если в общих чертах, дальше без сучка и задоринки. Итальянцы разошлись не на шутку, о чём синьор Марино приятельски поделился с Азизом… Что делают камушки с людьми, ай-я-яй, что делают, – деланно сокрушился Айк.   
– Какие камушки? – Насторожился Анзур.
Айк развёл руками. 
– Информация не валяется на дороге. За «бескорыстие», проявленное в выборе друзей, синьор Винченцо Марино поощрён Азизом вещицей с камушками из коллекции несравненной Марьям.   
– Я-я-я-я-сно… А синьор Марино не сдаст нашего друга от излишней корысти и желания нажиться за его счёт? – Спросил Джунайдов.
Айк нарочито изумился.
– Уже нет. Синьор Марино оказался увлекающейся натурой: перебрал в борделе на Хашукан-о-Харифан и после бача-бази утонул в арыке, захлебнувшись отходами кабульских трущоб. 
– Бача-бази?
Айк усмехнулся.
– Это утехи сытых афганцев с мальчиками 11-12 лет… «Бача-бази» с персидского переводится, как «игра с мальчиком»…  «Наш» итальянец решил испытать приключения на афганский манер и вот те на те… Азизу уже ничто не угрожает, а с посланником Пьетро Кварони наладил прямой контакт. «Снимает» с него информацию, как «полевой командир» пуштунского отряда, причём, не гнушаясь вознаграждениями по шкале расценок итальянской военной разведки. А Пьетро Кварони, действительно, влез в пуштунские дела, внедрившись в них агентурой…
– Минутку, Айк, получается, что итальянский посланник толкает пуштунов на войну с Британией, я правильно понял мысль?
– Я озвучил выводы Азиза Акбара. Выходит – так.
– Продолжай.
– Агентура Кварони науськивает пуштунов на британцев, причём, по обе стороны «линии Дюранда». А теперь представим, что итальянцам удалось разыграть пуштунскую карту и они атаковали английские войска в Индии. Какие шаги предпримет Британия на дерзкую акцию Муссолини в исконной вотчине Короны Его Величества, а?
– С большой долей вероятности предположу, что с военной точки зрения англичане уступят позиции…
– И? 
– Вынуждены будут усиливать их войсками из Европы.
– Отличная мысль, Анзур! В этом и заключается миссия посланника Квароне в Афганистане считает Азиз Акбар. Ведь что получается? В случае вовлечения пуштунов в войну с англичанами, последние, действительно, вынуждены будут привлекать дополнительные силы… Откуда? Естественно, из Средиземноморья, где у них основные войска…
– Стоп-стоп, дружище… Это значит, ослабляя их там и создавая условия итальянцам для атаки на широком фронте всеми видами вооружённых сил, – подхватил Джунайдов тезис помощника. 
– Душераздирающее положение для англичан! Муссолини будет бить их руками пуштунов в Индии и задаст им трёпку в зоне непосредственных интересов. Моя японская мама! – Воскликнул Айк.    
– И вот тогда-то в игру вступит основной игрок – Германия. Гитлеру ничто не мешает бросить войска в Иран и Афганистан, не боясь угрозы со стороны англичан, увязнувших войной с пуштунами. У фюрера открываются огромные возможности, чтобы замахнуться на Большой Восток, – резюмировал Анзур.
– Действительно, в этом раскладе британцам ничего не останется, как на собственной шкуре испытать состояние обманутых надежд. Для них ситуация из политической возни с итальянцами обернётся в военную кампанию с ними, – согласился Айк.    
Ничего не имея против, Анзур, заключил:
– И вот здесь-то, в самом подбрюшье Советского Союза, в Иране и Афганистане, германская военная машина упрётся в нас. А это война.
– Война, дружище, – вздохнул уже не «Айк», а Шмера Усминский, советский разведчик, выполнявший с Александром Погадаевым задание правительства за рубежом. Но это была не слабость чекиста перед грядущей опасностью для Родины, а секундная пауза, чтобы перевести дух и с новой силой обрушить свой меч на фашистскую нечисть, заслонив щитом мирный труд советских людей.
Погадаев задумался. Информация от Азиза Акбара, переданная ему из Кабула через Айка, подтверждала германские намерения на Среднем Востоке. Но позиция немцев по отношению к пуштунскому замыслу итальянцев не вписывалась в логику замысла в целом. Осуществляющие на Среднем Востоке свои планы немцы должны были действовать сообща с итальянцами хотя бы по ключевым вопросам. Однако это было не совсем так. Итальянцы инициировали антибританские выступления пуштунов в Индии, а германский посланник в Кабуле Пильгер не подтверждал аналогичные намерения своего руководства в Берлине, ссылаясь на инструкции рейхсканцелярии фюрера. Очень не похоже на немцев в обычной практике, взявших с места в карьер… Сам бог велел немецкому правительству, взявшему курс на мировую войну, овладеть ресурсами Индии, – размышлял Александр. – Тем более, обстоятельства складывались в пользу Германии в сочетании с воздействием пуштунов на ненавистных англичан и агентурно-разведывательным обеспечением итальянцев. Успех операции обеспечен. Но Гитлер выжидал… Вынашивал планы иного порядка? Или по Индии мнения фюрера и дуче разошлись? Устранившись от итальянского проекта в богатой британской колонии, не выстраивает ли Гитлер военную составляющую, которую всё же вытянул на свет, увязывая её с экономическим эффектом на Среднем Востоке и фокусируется на СССР?
Размышляя, Александр, словно забыл о помощнике. – Интересная мысль, действительно, не похоже на немцев. Очевидно, что Гитлер замахнулся на Центральную Азию, Индия манит его. На земле индской цивилизации подвизались адепты национал-социализма, объединённые в Национальный корпус добровольцев. Азиз Акбар информировал его о приверженцах нацизма в Индии, симпатизировавших Гитлеру, Муссолини. Восхищаясь фашистской идеологией, очищавшей немецкую нацию от не арийцев, они закладывали основы создания индуистского государства через «индианизацию» не индусов… Чем отличаются их задачи от стремления исламистов Туркестана по возрождению исламского халифата с сердаром Джунаид-ханом во главе? Фашистская ксенофобия на лицо, – думал Александр, устремив невидящий взгляд на Шмеру Усминского, сидевшего напротив с чашечкой кофе с кардамоном. – Внедрение своей агентуры в процессы Центральной Азии и Среднего Востока, поможет руководству Советского Союза в воплощении верной линии к потенциальным противникам, утверждавшим идеологию нацизма на земле.
Такие итоги военно-политической обстановки, складывающейся на Среднем Востоке с участием основных игроков – Италии и Германии, вывели Александр Погадаев и Шмера Усминский. Задание Центра было выполнено. Несмотря на склонение Москвы к завышенной оценке германского влияния на страны Среднего Востока, Александр защитил свою информацию от искажения руководством НКВД СССР. Это означало, что курс Политбюро ЦК ВКП(б) в отношении Ирана и Афганистана будет выверенным, прагматичным. Пора сосредоточиться на афганском направлении. 
Афганистан был второй частью задания советского резидента Александра Погадаева. Его агентурный псевдоним «Анзур Джунайдов» служил раскрытию планов давшего себе волю врага, он должен и снять разногласия с руководством НКВД в оценке ситуации на Среднем Востоке. Это имело принципиальное значение для советской разведки, – уверен был Александр. Сведения от Азиза Акбара о военно-политических процессах в Афганистане и Британской Индии относились к категории особой важности! Следовательно, прежде чем отправить их в Москву, надо было перепроверить, сравнить с другими источниками информации. Условной «лакмусовой бумажкой» на подлинность или отсутствие таковой служило посольство Германии в Тегеране. Иными словами, нужен контакт с военным атташе Германии в Иране Штельмахером. И с фрейлейн Эрмой… Пора «оформляться» сотрудником Абвера, – усмехнулся про себя Александр, подмигнув Шмере Усминскому.
– Чего скалишься? – уставился на него помощник.
Ещё теряясь в догадках, Александр отмахнулся.
– Не обращай внимания, мне нужна будет твоя помощь…
– Я готов, – пожал плечами Усминский.
– «Выплясывается» приём к Штельмахеру. В штате его отдела есть интересный субъект – фрейлейн Эрма, секретарь-референт по пикантным вопросам, содержание которых нам полезно знать в понимании деятельности немцев на Среднем Востоке.
– И ты…
– И я усиливаю наши агентурные позиции в Иране вовлечением в решение наших задач сотрудницы Абвера.
– То есть, вербуешь Эрму?
– Вербую.
– А, если…
– Для «если» ты и нужен мне. Если заручаемся её поддержкой в работе на советскую разведку, это, сам понимаешь, курс на серьёзное развитие событий «в долгую»... Если – нет? Устроишь ей «несчастный случай», как легкомысленному синьору Винченцо Марино… У тебя есть два дня для выяснения её пути в городе, где проживают посольские немцы, чтобы вывести Эрму на «случайную» встречу со мной. По итогам встречи с ней я дам сигнал о её судьбе, исключая возможность сообщения ею о попытке вербовке своему шефу Хайнриху Штельмахеру. Времени на раскачку нет, иначе нас с тобой ликвидируют свои же без права на апелляцию. Я знаю, о чём говорю и помни, что над Азизом Акбаром висит «дамоклов меч», который вложил в мои руки Центр. Вот так утрясаются в разведке узкие места, если сотрудник не вписался в установку Москвы.    
– Ещё повоюем, Анзур. – Шмера сжал плечо Александра. – Надо оттянуть время и дать Азизу завершил операцию с пуштунами. Его сведения из сферы международных отношений, Москва оценит их, но прежде его информацию перепроверим сами. Это хоть малый, но всё-таки шанс для снятия Москвой подозрений о недееспособности агентуры в Кабуле. А контакт с Азизом сейчас не желателен. Он обяжет тебя к оргвыводам и докладу в Центр, то есть, априори ты ставишь себя под удар… На мой взгляд – не спеши: подтвердим информацию Азиза или опровергнем её, тогда и примешь решение…   
– Хорошо, – согласился Александр, – отработаем германское посольство, очаровательно-холодную фрейлейн Эрму и, думаю, ситуация всё же прояснится… А отсрочку убытия в Афганистан я обосную необходимостью подтверждения информации из Кабула. Работаем, дружище.
Тем временем не бездействовал и лидер моджахедов Туркестана сердар Джунаид-хан. Он слал и слал Джунайдову гонцов. Старый хан торопился, ожидая от Анзура вестей о соглашении с немецкой разведкой по исламскому халифату в Средней Азии. Мысль о теократическом образовании владела сознанием хана в намазах, она, словно парша, съедала мозг бессонными ночами, истязала дряхлеющее тело в думах о ней. Зверея от бессилия, сердар чувствовал, как уходят силы, и, всякий раз, обращаясь к Всевышнему, обретал их снова, собирал курбаши, взывал их на борьбу с неверными. Хан видел себя халифом – преемником Пророка Мухаммеда да благословит его Аллах и приветствует.
Действовал Джунаид-хан напористо, с остервенением, не обращая внимания на выдвинутых им молодых курбаши, бросавших в его сторону колючие взгляды. Ретивым моджахедам не терпелось отличиться перед ханом, рассчитывая на воздаяние стать преемником на троне лидера моджахедов Туркестана. Близко поставленные и слезящиеся глаза-щёлки патриарха басмачества нет-нет, да и устремляли испытывающий взгляд то на одного, то на другого воина ислама. «Приходит час, приходит человек, – философствовал аксакал Востока, погружаясь в мысли. – Час наступил, а человека нет, безбородые псы, передерутся за власть и погубят дело».
Обветшалый хан не верил преемникам... Надеялся на себя и сильных мира сего. Убеждения хана крылись, прежде всего, в надежде на немцев и тщеславии фюрера Адольфа Гитлера. Хан верил в путь к халифату, который двигал его к заветной мечте, как шариат. «Нет таких желаний, которые нельзя осуществить в жизни», – говорил сердар своим сахабам – соратникам. О желании он просил Всевышнего Аллаха, читая в каждый намаз 41 раз подряд суру аль-Фатиха и часто повторяя Его имя – аль-Ваххаб. В последний час пятницы Джунаид-хан совершал намаз «Тахаджуд», когда дуа – мольба к Всевышнему, воспринималась особенно остро и волеизлияние сбывалось его волей. Сердар верил, что в силу абсолютного знания мира Аллах-Всеслышащий знает, что лучше и что хуже. Возрождение в Средней Азии халифата виделось Джунаид-хану, исполнением желания Всевышним во благо правоверных мусульман. Ожидая сведений от своего полпреда Джунайдова, сердар был озабочен отсутствием от него благостных вестей. Престарелый хан горел желанием заручиться поддержкой фюрера немецкой нации в претворении идеи исламистов Туркестана. Внимание его было приковано к немцам. С них не спускала глаз и советская внешняя разведка в Иране и Афганистане.
Очередной контакт Анзура Джунайдова с Хельмутом Вебером состоялся у мечети Имамзаде Салех, известной наличием гробницы седьмого из двенадцати имамов, признаваемых шиитами-двунадесятниками, мученика имама Мусы аль-Казима. Вебер настроен был решительно, что объясняло ни что иное, как стремление Абвера к взаимодействию с исламистами Туркестана и привлечение их представителя к сотрудничеству. – Следовательно, – решил Анзур, слушая Вебера, – в Берлине смотрели вперёд, рассчитывая на использование исламистов, как инструмента воплощения своих геополитических целей в Центральной Азии.
И Хельмут Вебер не опроверг версию Анзура.   
– Вы же знаете, герр Джунайдов, что побуждает Германию к движению вперёд? 
– Неужели земли на Востоке? – рассмеялся Анзур, в шутку хлопнув по плечу сотрудника Абвера. – Не скромничайте, Вебер, мир на пороге войны и только слепой не видит этого. Германию движет вперёд провидение вашего фюрера, не сомневаюсь, и мы решим свои задачи с помощью его ясновидения.   
– Исключительно из любви к фюреру?
– О-о-о, вы хитрец, Хельмут, конечно, нет. Война для воинов Аллаха обычная работа. Пророк Мухаммад, да благославит его Аллах и приветствует, сказал: «Я пришёл к вам с резнёй». У нас с вами главный враг – Советы и строить иллюзии в отношении мира на границе с ними я бы не стал… Придёт время и… 
– Не сейчас, герр Джунайдов, не сейчас. Знаете ли, фюрер занят Пиренеями, Испанией... А мы здесь осваиваем Азию, ориентируясь на экономику и не вмешиваясь в дела итальянцев в Индии. Муссолини решил, что в Центральной Азии ему позволено всё. Хорошо. Посмотрим, зарядит ли он пуштунов на войну с англичанами...      
Джунайдов напрягся. Вебер одним махом раскрыл германскую точку зрения по Европе и Азии. Любопытная мысль: Гитлер занят Испанией… Не ласкает ли фюрер взглядом Северную Африку? Западной Сахарой и частью Марокко владела Испания, а Тунисом, Мавританией и Алжиром – Франция. Африканская Сахара с несметными запасами нефти, газа, золота, вольфрама, редкоземельных металлов! Не поэтому ли Гитлер, не ввязывается в индийскую тему с итальянцами и с размахом столбит за собой Чёрный континент? Мысль заслуживает внимания.
– На Востоке с уважением относятся к намерениям фюрера немецкой нации, господин Вебер. Но исламское движение Туркестана обеспокоено идеей Средней Азии, её мироустройством на основе халифата. Мы ждём гарантий от немецкого правительства… Как понимаете…      
– Не утруждайте себя риторикой, герр Джунайдов, – со значением осклабился Вебер. – Вопрос обсуждался в Берлине на высоком уровне. Я уполномочен заявить о поддержке немецким правительством создания исламского халифата. Но имейте в виду, герр Джунайдов – на условиях борьбы с вашим северным соседом… И, чтобы у лидера моджахедов Туркестана не возникло сомнений в отношении наших гарантий, сообщаю вам, что вы официально зачислены в штат ведомства Abwehr-1 IX Ost. Это справедливое решение, и я не вижу смысла умалять ваши заслуги перед Рейхом. Герр Штельмахер примет вас на следующей неделе. Ознакомит с некоторыми документами и условностями по совместной работе...
Помощник германского резидента уточнил кое-какие детали по взаимодействию сотрудничества с Абвером, и они, кивнув друг другу, растворились в обворожительной восточной ночи.
Следующим днём Анзур встретился с доктором Эсханом – связистом разведывательной сети в Иране и отправил в Центр шифрограмму:   
«Вальсу» от Азада»:
официально зачислен в штат Абвера (Abwehr-1 IX Ost);
интерес Берлина к Ирану резко возрос в экономической сфере после принятия в Германии четырёхлетнего плана развития военной промышленности. Военная составляющая по Ирану и Афганистану на этом этапе не просматривается;
Иран и Афганистан устраивает роль сателлитов Германии по всему спектру отношений, включая предоставление территорий под плацдармы для войсковых группировок вермахта. Немцы рассчитывают на активное участие Ирана в войне против СССР, но в перспективе. В ближайшее время планируется визит в Иран министра экономики Германии-президента Рейхсбанка Ялмара Шахта. Готовятся к подписанию соглашения об участии немецких фирм в экономике Ирана;
Гитлер отправил свою фотографию в дар главе Ирана Резе Пехлеви с надписью: «Шахиншаху Ирана с наилучшими пожеланиями»;
идеологической составляющей национал-социализма пронизаны все сферы жизни иранского многоплеменного общества, в том числе, курдских племён.
В ближайшее время в Испании намечаются события, связанные с военным переворотом и активным участием в нём германских вооружённых сил.
Итальянская разведка в лице посланника в Кабуле Пьетро Кварони активно провоцирует вооружённый мятеж пуштунских племён против английских войск в Индии. Германия уклоняется от прямого участия в проекте итальянцев в Британской Индии, концентрируя внимание на Испании.
В Афганистане молодой король Мухаммед Захир-шах управляется старшими родственниками клана, тяготеющими к возрастающей роли Германии в стране;
японская разведка токуму-кикан совместно с Абвером осуществляют поставки через Афганистан оружия пантюркистскому движению в китайский Синьцзян. Операцию курирует германский посланник в Кабуле Курт Цимке;
Источники информации: резидентура Абвера в Иране
резидентура Иностранного отдела НКВД СССР в Афганистане
Профессиональным чутьём Александр Погадаев ощущал тревогу... Её причина крылась в контактах с представителями «Вальса», имевшими, как правило, размытый характер. Или его контролировали таким образом, или проверяли, чтобы «уличить» в «двойной игре»? Одному богу известно. Инсинуации в органах государственной безопасности СССР, интриги в угоду сиюминутной конъюнктуре, происки, подозрения, не имевшие ничего общего с реальным положением дел, искажали информацию и приводили к непониманию Центром обстановки в целом. Если не сказать больше… Эта «карусель» могла в любой момент обернуться против него самого и разведывательной сети, адаптированной им к возрастанию германской экспансии на Среднем Востоке... Ощущение опасности не оставляло Александра ни днём, ни ночью… В этом был корень зла. Москва искала врагов среди своих! В этом Александр не сомневался. Но, собравшись «в кучку», он отметал издержки профессии, и, окунувшись в личину «Анзура Джунайдова», работал над информацией, поступавшей из разных источников, проверял её заново, анализировал и передавал в Центр.


Глава 8

Отшумели вешние воды, шумные-прешумные. Искорёженные глыбы ледяных торосов, натворившие делов на песчано-глинистых берегах Оби, изваяли редкий пейзаж в затопленной талой водой пойме великой сибирской реки. А непролазный урман и замшелые болота, где не всюду ступала нога человека, уже прели в палящем солнце и удушливой гари вспыхнувших кое-где пожарищ! Упаси бог оказаться в это время в тайге! Унесёшь ноги от верхового пала и дыма, потому что ветер сменил направление? – Истерзает комарьё, слепни, пауты, сожрёт мошкара, проникая сквозь одежду и пропитанную дёгтем дель. Злющий гнус – оружие «зелёного прокурора» – тайги! Невольному люду ни задать тигаля через Инкинские болота в Томск, ни укрыться на заимках Средне-Обской равнины, изнывающей зноем жаркого лета 1936 года.
Вонючим маревом чада, валившим из труб промышленных гигантов Наркомата тяжёлой промышленности СССР, задыхался и центр Западно-Сибирского края – Новосибирск, шагая курсом второй пятилетки на индустриализацию. Даже глубокая ночь не сняла духоты в отделанном под дуб изящном кабинете 1-го секретаря ЗапСибкрайкома ВКП(б) кандидата в члены Политбюро ЦК ВКП(б) Роберта Индриковича Эйхе. На рабочем месте руководителя огромного края было жарко в широком смысле слова. Почасту вытирая потную шею надушенным платком, «Партийный зверь», как меж собой работники крайкома звали Эйхе, с брезгливой миной разбирал документы в папке красного цвета, помеченной грифом «Особой важности».
Роберт Индрикович был в удручённом состоянии… Изводила переписка с Генсеком ЦК ВКП(б) товарищем Сталиным: письма, отчёты, доклады… Вызывали раздражение резолюции красным, синим, чёрным карандашами, таившие глубокий смысл отношения вождя к документу. Синим – согласен и выслушаю контраргументы в пользу решения вопроса, чёрным – тема требует обсуждения, красным – немедленно к исполнению. Одни резолюции, наложенные на документы рукой товарища Сталина, а не клише, Эйхе принимал за истину последней инстанции, с другими – ничего подобного – спорил… Но как? – Мысленно! Обыгрывая ответ на документ под рюмочку чёрного бальзама из Риги. Конечно, это была игра! Сценическое исполнение роли между «двумя» Эйхе: партийно-государственным деятелем, строившим социализм на уровне образования двухклассного начального училища и социал-демократом, некогда состоявшим в Социал-демократии Латышского края, позднее присоединившейся к РСДРП. Но в любом случае тайно презиравшим большевиков взглядом европейца, жившего в Британии, и ходившего на пароходах по морям и океанам – владениям Его Величества.   
Впадая в эйфорию величия, Эйхе видел себя «вершителем» государственных преображений… И тогда товарищу Сталину «доставалось» от 1-го секретаря ЗапСибкрайкома, находившегося в плену несбыточных страстей. Не жалея эпитетов русского мата, он хватал ручку «Паркер Дуэфолд» и строчил ему письмо, невзирая на последствия волюнтаристских иллюзий.   
Известное дело, товарищ Сталин слыл в народе не помнящим зла человеком, однако с хорошей памятью на людей, которых, приблизив, ставил на высокие посты в государстве... Как не быть? Встряхивал полунощными звонками или приглашением в Москву… Работало безотказно. Отдельные руководители парторганизаций краёв, областей или от избытка чувств, или высокой чести быть приглашёнными на аудиенцию к вождю, теряли сознание. Уж так повелось, что не все возвращались из Москвы, исчезали, словно не числились в аппаратах властей и на выборных должностях партийных структур. Но результат был на лицо! Пришедшие на смену партийцы, как правило, давали жару, преумножая успехи славным трудом! За что поощрялись мудрой улыбкой товарища Сталина, оставаясь пока в партноменклатуре штатных расписаний городов и весей. Это многого стоило!   
Роберт Индрикович был на виду у вождя, исполнительным и не вызывающим беспокойство партократом. Зная о скептицизме товарища Сталина к крупным фигурам в партии, он проявлял рвение, страхуясь от иронии судьбы оказаться в схеме НКВД, инициирующей внесение в расстрельный список «врагов народа». Хозяйственное освоение Сибири, за которое Эйхе отвечал головой перед партией и товарищем Сталиным лично, относилось к разряду грандиозных преобразований в стране. И Роберт Индрикович старался изо всех сил, зная о коварстве Самого подбираться исподволь…
Криво усмехнувшись, Роберт Индрикович поправил абажур настольной лампы и выругался: «Ну, Косарев, подлец, шурует почём зря! На конференцию в Париж – Косарев, на всемирный Конгресс в Женеву – опять Косарев. На демонстрациях несут портреты Косарева. Сашка купается в знаках сталинской благосклонности, а неймётся ему!». Обмахнув холёное лицо платочком, источавшим запах одеколона «Маки» с ароматом розы, жасмина и флердоранжа, Эйхе плеснул себе Рижского бальзама. Крепкий напиток ублажал распаляющим эффектом, особенно ночами, когда работалось с документами из особой папки. А Косарев, между тем, не выходил из головы…   
С Генеральным секретарём ЦК ВЛКСМ Александром Косаревым они были в добрых отношениях. Познакомились в салоне Евгении Соломоновны Гладун, второй жены начальника Орграспредотдел ЦК ВКП(б) «колючего карлика» Николая Ежова. В раздольной московской квартире Ежовых, обставленной под светский клуб интересов, любила собираться творческая интеллигенция «столичной богемы». Урождённая в белорусском Гомеле как Фейгенберг и дважды побывавшая замужем Евгения Хаютина-Гладун-Ежова, привечала к себе на вечеринки и обсуждение литературных шедевров известных деятелей искусства, культуры и, конечно же, партийной элиты Кремля.
В «уютном уголочке» бойкой Женечки бывали Отто Шмит, Семён Урицкий, Михаил Шолохов, Исаак Бабель, Леонид Утёсов, Сергей Эйзенштейн, Кольцов и другие персоналии, фамилии которых знала вся страна. С кой-какими именитостями лёгкая нравом Евгения была более чем в близких отношениях, не тяготилась она вниманием и остальных мужчин… Дух салона «несравненной Женечки» был верхом «литературной изящности» и духовно-моральной раскованности завсегдатаев, изысканно скрашивая их профессиональную замотанность утончённо-игривыми шалостями в кругу её любезных подруг.
Наезжал в «литературную гостиную» Евгении Ежовой и Роберт Эйхе, нередко бывая в Москве по партийным и государственным делам. Здесь он завязал знакомство с работниками аппарата Центрального Комитета партии, засвидетельствовал почтение заведующему канцелярией товарища Сталина его личному помощнику Александру Николаевичу Поскрёбышеву. Связи в Москве у Роберта Индриковича были крепкими. Поэтому недоброжелатели, славшие в столицу сигналы о его не компетенции в хозяйственных и партийных делах, не задерживались на должностях и постах, исчезали и более не появлялись в поле его зрения… Как в истории с промышленным центром Западной Сибири Кузбассом, где углём занимались «Кузбасстрест» и Автономная колония «Кузбасс», руководимая голландцем Себальдом Рутгерсом. Эйхе быстро разобрался с иностранцами, «брызнули» вон из страны, словно духу их не было.
Однако отношения с Косаревым были двумя сторонами медали. Внешне для посетителей салона они приятельствовали и никто не подозревал, что Эйхе испытывал к молодому Косареву «чёрную» зависть. В этом и заключалась теневая сторона их отношений, суть которых сводилась к тому, что Эйхе «душила жаба» от головокружительных успехов Косарева. – Сашка «рвёт подмётки» на ходу! – лопался он от злости, узнавая о новой оглушительной идее приятеля, которую молодёжь подхватывала с песней: «Собирайтесь под знамёна, под знамёна Ильича! Наша юность закалёна, наша юность горяча!». В таких случаях на душе Роберта «скребли кошки»: «Опять Сашка обошёл на повороте, «срезал» идею вождя!», – сокрушался он, удивляясь способности Косарев видеть землю на два аршина вниз.   
В свою очередь, комсомольский лидер закрывал глаза на чудачества Эйхе, посмеивался, хлопая по плечу старшего товарища. Спустя некоторое время, Александр Косарев поднимал на новый почин комсомольцев страны – с митингами, здравицами в честь продолжателя дела Маркса-Ленина – товарища Сталина, вёл их на штурм высот социализма. Эйхе ничего не оставалось, как находить утешение в скрытой надежде, что Косарев споткнётся о подводный камень умыслов недругов из старой ленинской гвардии. Соратники Ильича питали ненависть к выскочкам из молодых, считая, себя отодвинутыми от «партийных побоищ» и тела Самого. С Ильичом, мол, такие творили дела! А что молодёжь? «Вспыхнет» и где она?   
Ответ на вопрос: «Где молодёжь?», – старые большевики знали. Она была на многочисленных новостройках-гигантах советской страны, а с наиболее активной её частью в подвалах Лубянки занимался Генеральный комиссар госбезопасности Генрих Ягода, занимался основательно. Товарищ Сталин требовал голов деятелей ВЛКСМ, опасаясь молодёжной среды, её бесстрашию идти вперёд. Об этом Эйхе шепнул соратник по латышской социал-демократии Алвис Круминьш, работавший в аппарате Секретариата ЦК партии. Как-то в светском салоне бойкой Женечки Фейгенберг-Ежовой обсуждалась пьеса Исаака Бабеля «Мария». О чём-то долго говорил автор произведения, часто протирая зачуханным платочком очки, завсегдатаи клуба по интересам делились впечатлениями, пили вино, а Роберт, склонившись к уху Алвиса, забросил удочку:
– Как там наш Косарев?
Пожав плечами, «цекист» шепнул:
– Собираем материал на него…   
Лупанцы Роберта «остекленели».
– В самом деле? – очухался он от известия. – Даже не верится… Именем Косарева назван Центральный аэроклуб Осоавиахима, горноразведывательный институт, его имя дали танку, пограничным заставам, отрядам… чёрт знает, что ещё носит его имя…
– Тише ты! – одёрнул Алвис, – всё это херня на постном масле, mans draugs (мой друг – латышск.)! Скоро хозяин этой квартиры станет такой фигурой! И дело с концом…
 Ворочая мозгами, Эйхе выпустил пар.
– Всё же споткнулся, Сашка? Материал, говоришь, собираете… Значит Сам вмешался … И Ягоду по шапке? Вроде он на коне…
– Тоже по шапке, Роберт… Имей в виду! – И со значением взглянув Эйхе в глаза, отвернулся. 
Холодный пот прошиб функционера.
– Ты на что намекаешь, Алвис?
– Не на «что», Роберт, а на «кого», закончим эту историю. Ты слышал всё, что я сказал, и мотай на ус, думай. Сейчас такое творится в Кремле, что хоть беги из страны. Понял?
И резко сменил тему разговора.
– Лучше скажи мне, кто та рыженькая, что щебечет с хозяйкой? – Алвис кивнул на весело болтавших Женечку и красивую молодую женщину. 
– Что? – переспросил Эйхе, бросив растерянный взгляд на Евгению.
– Я спросил, Роберт, кто вон та, что «трещит» с Генечкой?
– А-а-а… Зинаида Кориман, работает в журнале «СССР на стройке». По-моему, дружат они...
– Хороша…
– М-м-м… Смотри, к ней под юбку захаживает муж Евгении… Кабы не встретились там… 
– Хха-ха-ха, Роберт, умеешь поднять настроение, iesim pa vienam (давай по одной – латышск.). А ты знаешь, что под юбку самой Евгении лазит Мишка Шолохов, твой дружок, кстати?
– ?
– Наберётся водки – и к ней. Одёрни! Мы в ЦК прочим его в депутаты Верховного Совета, а он спит с бабой, муж которой не сегодня завтра сядет в кресло Наркома НКВД. Ни в какие ворота не лезет, Роберт, понимаешь?
Эйхе хмыкнул:
– Понимаю, Алвис, что-нибудь придумаю...   
Вспомнив этот эпизод у Ежовых, Роберт задумался: «Сашка, Сашка, сколько ж ты крови испортил мне… А я ухайдокал тебя …», – осклабился он и с удовольствием закурил.
Обиду на Косарева Эйхе затаил ещё со Всесоюзной конференции работников   социалистической промышленности. На ней товарищем Сталиным был озвучен тезис: «Реальность нашего производственного плана – это миллионы трудящихся, творящие новую жизнь». Роберт «ухватился» за мысль вождя, ломая голову, как реализовать её в хозяйственном освоении Сибири, в сфере, за которую отвечал головой перед партией и товарищем Сталиным лично. Причём, ему хотелось реализовать идею таким образом, чтобы стяжать себе славу, лавры и стать известным на всю страну.
Пока пятое-десятое, мыслил, прикидывал, чувствуя себя новатором в партийно-производственных заданиях, а тем временем Генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Косарев, недолго думая, объявил о грандиозном повороте Ленинского комсомола к этому самому производству. Украл идею, подлец! Мало того, с трибуны X съезда ВЛКСМ заверил товарища Сталина в решимости комсомола строить коммунистическое общество и защищать его от врагов. Показалось мало, поклялся быть верным и надёжным помощником партии, уверенно нести Знамя Отечества, беззаветно участвуя в созидании страны. А в довершении выдвинул лозунг: «Трудиться производительно, отдыхать культурно!». И опять на коне! 
Дерзкий почин Косарева партия оценила высоко: наградила орденом Ленина как «испытанного руководителя Ленинского комсомола, выдающегося организатора комсомольских масс в их борьбе под руководством партии за победу пятилетки». Косарева поздравил товарищ Сталин, щуря добрые глаза на верного проводника его линии… Но злобу на лидера Ленинского комсомола затаила старая гвардия Ильича, большевики с дореволюционным стажем. Им бы самим проявить верность вождю! Заверить в лояльности его линии в будущее, признать ошибки, мол, осознали, следуем курсом Ленина-Сталина, поддерживаем… Однако, увы, Косарев сыграл на упреждение.
Осерчал на Александра Косарева и Роберт Эйхе. От зависти ли, «жаба душила», но остаться сторонним наблюдателем к масштабным проектам Косарева он не мог, хоть убей! Роберт топал ногами, восхищался им, крыл матом, был без ума от него, но признавался себе: «Есть в Сашке что-то такое, чего нет у других… Кто ещё может перечить товарищу Сталину? – Сашка, причём публично не соглашаясь с ним по отдельным вопросам. Кто может отстоять свою инициативу в беседе с вождём? – опять-таки Сашка. Кто ещё создал многомиллионную структуру и, внедрив её в государственное и хозяйственное управление страной, взял в руки идеологическое воспитание широких слоёв населения, обучение и подготовку молодёжи к защите социализма? – «опять двадцать пять» – Косарев Сашка.
Мысленно окидывая почины комсомольского лидера, Роберт Индрикович относился к нему по-разному: внутренне – восторгался, скрипел зубами, терзался, завидовал, но достижения его оценивал высшим балом. Ещё и потому, что, Косарев, умело работая с официальным печатным органом ЦК ВЛКСМ газетой «Комсомольская правда», умело показывал работу на всю страну. Передовицы «Комсомолки» пестрели рапортами Генсека ЦК ВЛКСМ Косарева всей стране о миллионе комсомольцев, получивших звание «Ворошиловский стрелок», о 4-х миллионах членов ВЛКСМ, сдавших нормы на значок Осоавиахима и РККА «Готов к труду и обороне». В газете писалось об укомплектовании комсомольцами военных училищ, о шефстве над строительством крейсеров, подводных лодок, эсминцев, танков, самолётов. Последний случай: не успел ЦК ВКП(б) призвать комсомол превратить страну в неприступную крепость социализма, как Косарев в передовых статьях газеты итожит успехи Ленинского комсомола в созидательном строительстве светлого будущего. Народ встречал на «Ура!» комсомольского лидера, рукоплескал ему на собраниях, съездах, нёс портреты на демонстрациях. Тепло с Генсеком ЦК ВЛКСМ Александром Косаревым обходился и товарищ Сталин, публично приветствуя его личные заслуги и Ленинского комсомола в целом.
Одним из таких успехов союзной молодёжи был физкультурный парад, проведённый 6 июня 1936 года на Красной площади в Москве. В грандиозном шествии приняло участие 75 тысяч человек из всех республик Советского Союза. Зрители физкультурного праздника, руководители партии и правительства во главе с товарищем Сталиным рукоплескали юношам и девушкам страны. А, когда участники парада пронесли перед Мавзолеем В.И.Ленина транспарант с лозунгом: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!», народная масса разразилась овациями. Вклад Ленинского комсомола в подготовку молодёжи к защите Отечества, как и футбольный матч команд, состоявшийся здесь же на главной площади страны, был высоко оценён советским правительством и товарищем Сталиным. Очередной успех Александра Косарева Роберт Индрикович проглотил, стоя на трибуне Мавзолея рядом с Николаем Ежовым. Озарённое лицо товарища Сталина, знаково говорило о том, что лозунг Косарева о счастливом детстве попал в самую точку.
– Вот сукин сын! Так обставил идею! – Толи восхитился, толи выругался Эйхе, но заключил:
– Молодец!
Очнувшись от раздумий, Эйхе закурил. Лозунг: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» был опубликован в газете «Правда» к фотографии товарища Сталина, держащего на руках бурятскую девочку Гелю Маркизову с букетом цветов. Он стал символом счастливого детства советских детей. Александр Косарев имел к нему прямое отношение, а значит одержал моральную победу над Робертом Эйхе в идеологической сфере, где, пожалуй, ему не было равных.   
И всё же идеологический фурор прозвучал из уст Генсека ЦК ВЛКСМ Александра Косарева с трибуны X съезда комсомола: «Партия и комсомол – едины!». Тезис лидера молодёжи о единстве партии и комсомола делегаты съезда встретили овациями, он стал идеологическим стержнем Ленинского комсомола в стремлении с партией идти вперёд. Даже, не любившие Косарева, большевики ленинской гвардии, и те аплодировал ему стоя.
Почины молодёжной социальной группы, которую возглавлял Александр Косарев, прижали к стенке Эйхе. – Как остаться на плаву? – Ответ висел в воздухе. Нужны были серьёзные решения по освоению Сибири! Громкие, на всю страну, иначе сомнут! – размышлял Роберт Индрикович, усердно растирая виски. – Косарев идёт путём внедрения методики, нацеленной на крупные проекты, что импонирует Сталину, который видит во всём великолепное, мощное и сильное. Объединяет мобилизационные ресурсы ВЛКСМ с дерзким стремлением идти вперёд, что способствует прорывным эффектам… А тут минуточку…
Эйхе задумался. Взвешивая инициативы Александра Косарева системно-целевого характера, направленные на создание Красной Армии, ликвидацию безработицы и поднятие материального благосостояния масс, Роберт Индрикович пришёл к выводу, что его приятель не остановиться на достигнутом. Логика рассуждений навела на мысль о планировании Косаревым следующего шага, который обязан быть ошеломляющим и актуальным в свете тезисов, озвученных вождём. – Судя по всему, наступает время для поворота комсомола лицом к хозяйственным делам иначе партия и товарищ Сталин не поймут бравады сверхпопулярного комсомольского лидера. И Косарев это понимает, – произнёс вслух Эйхе, подставив лицо утренней прохладе, накатившей из открытого окна. – Значит, на носу очередная кампания...
Эйхе плеснул себе бальзама. – Горы, конечно, можно свернуть, как говорит товарищ Сталин. Но посредством чего? Каких механизмов? Заводов-гигантов? «Кузнецкстроя», металлургии, ага, завези их в тайгу, куда не ступала нога человека… Не-е-е-ет, нужен другой подход и дешёвые ресурсы… Первым делом, людские… И лучшего не придумать: в комсомоле на добровольно-патриотической основе, а в хозяйственном освоении Сибири – на принудительном труде. Вот она формула успеха воплощения в жизнь прорывных решений XVII съезда партии! – возлорадствовал «Партийный зверь», изливая желчь на Косарева, партию и всех, кто порицал его за сумасбродство в делах.
Естественно, что методы Косарева Эйхе «примерял» «под себя». Обдумывал запуск функционального механизма ВЛКСМ, перевернувшего сознание целой социальной группе, для освоения просторов Сибири с размахом и помпой. Правда у Роберта Индриковича была проблема. Считая себя в душе латышским социал-демократом, он на самом деле не дружил с «демократией». Или лукавил, ситуативно поддерживая революционную и классовую борьбу в СССР, или не понимал принципов демократии, отвергавших идеи революции вообще. В том числе экспроприацию собственности буржуазии. Стало быть, не всеми идеями Александра Косарева хотелось вооружиться Эйхе во имя достижения громкой славы, о которой писалось бы в газетах, заявлялось с трибун съездов, конференций. Его «тошнило» от основополагающего принципа комсомола – «демократического централизма», заложенного в Устав ВЛКСМ в качестве нормы выборности снизу до верху и подотчётности вышестоящих органов перед нижестоящими. – Назначать! И никаких гвоздей! – Стучал он кулаком по столу и крыл матом, топорща холёные усы. – Рекомендации выдумали, мать вашу так, демократы – мерзость дешёвая! Повидал их в Британии!   
Неприятие сути демократии как таковой не могло не отразиться на отношении Эйхе к проекту Конституции СССР, разработанного под председательством товарища Сталина. Уж тут-то Роберт Индрикович расстарался – исчёркал Конституцию правками, причём, руководствуясь не философским трудом Владимира Ильича Ленина «Социал-демократия и избирательные соглашения», а сопровождая комментариями из лексикона грузчиков Рижского порта. Вся эта мешанина в голове 1-го секретаря ЗапСибкрайкома Эйхе обычно переносилась на аппарат крайкома, парторганизации и вносила невообразимую сумятицу, как в партийной сфере, так и в исполнительной власти на местах.   
И всё ж нет-нет, а червь подозрения выедал червоточину в чёрной душонке Роберта Индриковича, казалось, пустое, но… Не-е-е-ет, он, искушённый партийный функционер, понимал, что в делах, находившихся на контроле ЦК мелочей не бывает. А, если они ещё и под патронажем Наркома НКВД СССР Генерального комиссара госбезопасности Еноха Иегуды, которого советский народ знал, как Генриха Ягоду, и вовсе пиши пропало. Поэтому неудивительно, что Роберт Эйхе «раздваивался» в мыслях, лишаясь внутреннего единства. Метался между желанием выпятиться перед товарищем Сталиным и животным инстинктом ощущения опасности, которая крылась за этой вознёй, не взирая на чины и ранги, как, впрочем, и заслуги в прошлом.
Поэтому, читая стенограммы процесса над Зиновьевым и Каменевым, Эйхе был уверен в продолжении их в ближайшем будущем… Они   напрашивались из содержания «Письма к съезду», – считал Эйхе, – надиктованного в конце 1922 года тяжело больным Ильичом о положении дел в партии и перспективах управления государством. В «Письме» вождь пролетариата хреново оценил товарища Сталина и как человека, и как политика, недостойного занимать высшую должность в партии, предложив съезду решить вопрос о новом генеральном секретаре… И Троцкий, когда его взяли за яйца, вернулся к мысли Ильича, решив, что с ним ещё считаются в партии. В марте 1932 года он написал обращение в ЦК, в котором настаивал: «Нужно, наконец, выполнить последний настоятельный завет Ленина – убрать Сталина». 
Эйхе усмехнулся наивности Льва Давидовича. Основным фигурантам Московского процесса – Каменеву и Зиновьеву, как следовало из закрытого письма ЦК ВКП(б) «О террористической деятельности троцкистско-зиновьевского блока» недавно разосланном партийным организациям страны, вменялись в вину связи с эмиграцией, иностранными разведками и… Троцким. – Вот где зарыта собака – Троцкий-Бронштейн! И неприязнь к нему Самого через участие в оппозиции с ним Каменева и Зиновьева.
Роберт Индрикович опрокинул в рот изящную рюмку чёрного бальзама и с облегчением выдохнул. – Всё ясно, как божий день… Товарищ Сталин убирает весь пласт «антисоветского объединённого троцкистско-зиновьевского центра», – размышлял он, – а обвинение Каменеву и Зиновьеву «шито нитками» и строится не более, чем на близких по значению слов «убрать» и «убить». Поэтому их и следует «Стереть с лица земли!», как в один голос взвыли в опубликованном в «Правде» письме писаки Всеволод Вишневский, Константин Федин, Владимир Ставский, Леонид Леонов, Николай Погодин и другие… Как, например, «гуманист-благодетель» Боря Пастернак, заступившийся перед товарищем Сталиным за мужа и сына Анны Ахматовой, но призвавший к расстрелу Зиновьева и Каменева, как заклятых врагов народа. – Вот тебе и «правдоруб», – буркнул Эйхе и лицо секретаря крайкома перекосилось от нервного тика.
Роберта Индриковича трясло. Бросив взгляд на лежащую на столе «Правду», он стиснул лицо руками. Перед глазами бежали строки статьи, словно «взбесившейся» газеты, нагнетавшей истерию вокруг процесса над Каменевым и Зиновьевым: «Пуля врагов народа метила в Сталина. Верный страж социализма – НКВД схватил покушавшихся за руку. Сегодня они перед судом страны. Но кто же так нагло покушается на наши судьбы, на душу и мудрость наших народов – на Сталина? Агент фашистской охранки Фриц Давид. На что он способен? Из-за угла убить вождя человечества, чтобы открыть дорогу к власти диверсанту-террористу Троцкому, диверсантам-террористам, лжецам Зиновьеву, Каменеву и их подручным. Гнев народа поднялся великим шквалом. Страна наша полна презрения к подлецам. Мы обращаемся с требованием к суду во имя блага человечества применить к врагам народа высшую меру социальной защиты». 
Эйхе в изнеможении откинулся в кресле. Затравленно зыркнув на ненавистную «Правду», он пробежал глазами: «ЦК ВКП(б) извещает, что кандидат в члены ЦК ВКП(б) М.П.Томский, запутавшийся в своих связях с контрреволюционными и троцкистско-зиновьевскими террористами, 22 августа на своей даче в Болшево покончил жизнь самоубийством». Нервный тик пробежал по лицу Роберта Индриковича. – Стечение обстоятельств? Как бы не так! – Он сразу отмёл эту мысль. – Надо полагать, что к злосчастному выстрелу Михаила Павловича подтолкнул Ягода. Из стенограммы процесса, опубликованной в «Правде» видно, что в ходе допроса Зиновьев и Каменев показали на Томского… А это приговор! И Михаил Павлович привёл его в исполнение сам… 
Роберт Индрикович «закрутился» как на угольях. – Тёмные делишки, творятся… На кого ещё покажут? В цугундере Ягоды языки развязывать умеют… Надо в народ, иначе подставят под удар, сволочи, а ночью ликвидация «врагов народа». Ладно, ещё по одной…
Под «сволочами» Роберт Индрикович имел в виду начальника Управления НКВД по Западно-Сибирскому краю старшего майора государственной безопасности Курского Владимира Михайловича и краевого прокурора Баркова Игнатия Ильича. Оба они члены краевой «тройки» не терпели друг друга, презирали, но их объединяла общая антипатия к Эйхе. Что один, что другой ни в медный грош не ставили Роберта Индриковича и при удобном случае «схарчили» бы с потрохами. Конечно же, Эйхе раскусил снюхавшихся на этой почве чекиста и прокурора, выжидавших момент исполнения умысла. – Хорошо, я им помогу, – злорадствовал он, не спуская глаз с физиомордий, как в сердцах чихвостил «коллег» по внесудебным решениям.
Больше всего обеспокоил Эйхе улыбчивый Курский. Круглолицый чекист с «бьющим в глаза» послужным списком работы в реввоентребуналах на Дону, Украине, органах ГПУ, как шепнули верные люди в Москве, был близок к окружению Ежова. А уж Николай Иванович знал кого приблизить к себе, а кого, не задумываясь, отправить в преисподнюю без обратного билета назад. Курский прибыл в Новосибирск из Северо-Кавказкого края с должности заместителя начальника НКВД с «шлейфом» временного начальника Управления НКВД ЗапСибкрая. Может поэтому голову службой не забивал, так, присматривался к отдельным персоналиям изучающим чекистским взглядом, но ничего особенного не предпринимал. Внешняя инертность близкого к Ежову чекиста вызвала подозрение у Роберта Индриковича. 
Назначение Курского в Новосибирск можно было объяснить направлением Ягодой, чтобы «отметиться» на должности для последующего перевода в Центральный аппарат НКВД СССР. Это могли быть обычные условности кадровой дисциплины, которые применялись к сотрудникам, планируемым для назначения в Москву. Но могли быть и «командировкой» улыбчивого чекиста в ЗапСибкрай, организованной Самим с целью «глубокого бурения» положения дел в крае. Вот о чём думалось Роберту Индриковичу, и он пришёл в уныние. Основания были… Даже, если бы их не было, в ведомстве Ягоды их «стряпали» быстро…
– Раскусить Курского через связи в Москве? – мелькала мысль, но он её оставил, решив взять паузу. От надёжных людей в столице Эйхе слышал, что дни Ягоды на посту Наркома НКВД сочтены и на олимп органов госбезопасности, скорее всего, взойдёт звезда «колючего карлика» Николая Ежова, приятеля Роберта по пьяным оргиям с проститутками в Москве. Бы-ы-ли у них с Ежовым дела, разгульные, весёлые… Поэтому Роберт в салоне Евгенией Ежовой слыл своим человеком, не выставляя напоказ близкие с ней отношения… Дореволюционная подпольная жизнь в Латвии и за границей научила многому…
Но времена менялись. Приятельских отношений в Москве следовало избегать и, прежде всего, из осторожности. Мало-помалу Эйхе терял интерес даже к товарищам, которые не обделены знаками сталинской благосклонности… С тем же Ежовым стоило быть аккуратным, – рассуждал Роберт Индрикович, вспомнив их разговор на трибуне Мавзолея Ильича. Любуясь физкультурным парадом спортсменов в свите товарища Сталина, они под шумок обменивались репликами. У Ежова с перепоя «горели трубы», он с нетерпением ожидал конца мероприятия, чтобы утащить с собой Роберта на продолжение пьянки. Здесь же, в окружении деятелей партии и правительства, Ежов буркнул ему: «Чему радуются, «верные ленинцы», Роберт? Все они у меня в кармане… Помнишь, я работал в Ленинграде по делу убийства Кирова? Накопал на всех ... Здесь они у меня…», – и хлопнул по карману гимнастёрки. 
Эйхе сморщил лицо, духота в кабинете давила сердце. Чёрный бальзам снял терзавшее всю ночь смятение чувств, но мозг размывала хандра. Как мог успокаивал себя, дескать, товарищ Сталин знает о его достижениях в решении задач XVII съезда ВКП(б). И сам он отчитывается об успехах в ЦК, требуя жёсткого отношения к раскулаченным и классово чуждыми элементам. Сотни тысяч вселил в Западно-Сибирский край! Добился создания краевой «тройки» по репрессированию бывших кулаков и антисоветских лиц. Один чёрт кошки скребли на душе секретаря крайкома. Ветры перемен омрачали сознание и глоток бальзама с глубокой затяжкой «Невой» уже не снимали тревоги… Шкурой ощущая особенность XVII съезда партии, названного делегатами «Съездом победителей», Роберт Индрикович, чувствовал трагизм его последствий. Тот же Ежов в одной из пьяных оргий Москве упомянул, что они с Ягодой «взяли на карандаш» процесс голосования делегатами съезда…. А потом довели до сведения товарища Сталина о том, кто как голосовал… С Ежовым выберу дистанцию, – решил Эйхе, уставившись взглядом в точку.
И, как ни убаюкивал себя, Роберт Индрикович, перебирая документы из особой папки: отчёты предприятий лесной и рыбной промышленности, хлебоуборочных и посевных компаний, животноводства и землеустройства, ЗапСибкрай на показатели первого полугодия не вышел. Где-то не вытянули сведения по цифрам, там – перегнули палку, проблемы с ТЭЦ на правом берегу Оби, на ГРЭС… А уж партийно-политическая учёба коммунистов краевой парторганизации, участие их в агитационно-пропагандистской и просветительской работе среди широких слоёв населения, расстроила его окончательно. Вопрос партполитучёбы находился в центре внимания ЦК партии с жёстким требованием к 1-м секретарям административно-территориальных образований, чтобы партноменклатура всех уровней власти была из проверенных кадров, способных строить коммунистическое ЗАВТРА.
Закурив «Неву», Роберт Индрикович уставился в план партийной учёбы и воспитания коммунистов на марксистско-ленинском наследии. Вникая в расчасовку занятий, он понимал, что двигать теорию, оставленную в наследие потомкам Марксом и Лениным, не хватало грамотёнки. Овладение принципами диктатуры пролетариата на базе двуклассного начального училища самим и просвещение коммунистов было непростым занятием. Роберт Индрикович нервничал, зверел, но давал себе отчёт, что партии, как несущей конструкции советской власти, пронизанной структурами партийных организаций и органов госбезопасности от Верховного до сельских Советов, нужна была свежая, преданная идее Ленина-Сталина кровь. Источниками новых кадров был Ленинский комсомол и активисты из числа сознательной молодёжи, которых надо было учить теории марксизма-ленинизма и «вдалбливать» им в головы сталинские методы управления страной. Этого от него, 1-го секретаря крайкома, требовал Центральный комитет партии, он же обязал и расстановку молодых кадров по структурам партийной и исполнительной иерархии края с организацией тотального контроля за ними.
Учёба молодых коммунистов марксистско-ленинскому наследию давалась партийному функционеру Эйхе непросто. Далёк он был от учебно-познавательных методов усвоения знаний незрелыми кадрами аппарата ЗапСибкрайкома ВКП(б) с применением словесно-разъяснительных и исследовательских подходов на основе современных индуктивно-дедуктивных наглядных практических показов. Эйхе работал одним методом – через «мать-перемать».
Затесавшийся в ряды большевиков латышский социал-демократ Эйхе был уверен в действенности этого принципа, как наиболее приемлемого к русскому мужику в русской глубинке. От «партийного зверя» доставалось всем и за всё! За упущения в исполнении обязанностей, предписанных его поручениями, за оплошность в отработке документов, фигурировавших на контроле Москвы и за многое другое, что не соответствовало его представлению. А уж, если работник крайкома попадал под «горячую руку», разнос он мог учинить служебным расследованием по факту… отсутствия состава правонарушения как-такового. Находясь в плену непомерных амбиций и эгоцентризма, жёсткой субординации: «начальник – подчинённый», «я – начальник, ты – дурак», Эйхе игнорировал мнение коммунистов краевой парторганизации. Он был снобом в отношениях с людьми и в партийной работе, считая себя некой вершиной, подчёркивающей его значимость среди всех остальных.
И неудивительно, что Роберта Индриковича возмущал «демократизм» проекта новой Конституции СССР, который был опубликован в газетах 12 июня 1936 года для всенародного рассмотрения. Конституционная комиссия под председательством товарища Сталина, обратив внимание на значимость, которую вождь уделял законоположению, назвала его «сталинским». Ещё больший смысл Конституции СССР как внутри страны, так и за рубежом придало широкое обсуждение трудящимися массами и колхозным крестьянством. 
Однако у Роберта Индриковича были свои «соображения». Обмахиваясь надушенным платочком, он недоумевал: «Зачем построение основ социализма фиксировать в Конституции, если диктатура пролетариата, как движитель всего процесса, ведёт дальше – к победе коммунизма? Через пять-семь лет идея закрепления победы социализма в СССР утеряет актуальность и Конституцию нужно переписывать. Если это событие кому-то нужно возвести в ранг важного этапа в истории Советского Союза, объявите это с трибуны съезда партии состоявшимся фактом и все дела. Так нет же!». И Роберт Индрикович остервенело правил проект Конституции СССР, априори названной «сталинской», над которой товарищ Сталин трудился ночами…
Вольное трактование теории марксизма-ленинизма, развиваемой товарищем Сталиным с углублённым личным участием в научно-философском учении, безусловно, ни к чему хорошему Роберта Индриковича привести не могло. Считая правильными решения XVII съезда ВКП(б), провозгласившего построение в Советском Союзе основ социалистического общества, уничтожение частной собственности на средства производства и эксплуататорских классов, Эйхе не отвергал роли диктатуры пролетариата при переходе к бесклассовому обществу… Вежливо выражаясь, Роберт Индрикович камня на камне не оставлял на научной теории Маркса-Ленина и страшно подумать, товарища Сталина – тоже, утверждавших в своих трудах, что с наступлением в СССР социалистических отношений роль диктатуры пролетариата исчерпывалась. – Как бы не так! – скалился по этому поводу Роберт Индрикович и кулаки его сжимались.
Само собой разумеется, дело было лишь во времени. Нарком НКВД СССР Генрих Григорьевич Ягода всё равно рано или поздно обнаружил бы крамольные несоответствия в мыслях Роберта Индриковича и задался вопросом: «А не латышским ли фашизмом дышит товарищ Эйхе, который нам, возможно, не товарищ?». Задать его не успел, был арестован за «организацию троцкистско-фашистского заговора» в наркомате, которым сам и руководил.
А вот Николай Иванович Ежов, или проще – «Ежевичка», как товарищ Сталин, прищурив в улыбке глаза, звал карлика Ежова ростом в 151 сантиметр, возглавившего НКВД после Ягоды, заинтересовался «идеологической кашей» в голове у 1-го секретаря ЗапСибкрайкома Эйхе… А может и не кашей – идеями латышского фашизма, например… Звериное чутьё мрачного мизантропа Наркома Ежова, верного пса «таскавшего Хозяину кости», не подвело в случае с Эйхе, несмотря на приятельские с ним отношения...
Собакой «Хозяина» Роберт Индрикович себя не считал, быть «костью» не позволял снобизм латышского социал-демократа, потому «рвал подмётки», проявляя преданность вождю жестоким отношением к «врагам народа», что даже список бывших членов Западно-Сибирской краевой организации ВКП(б), по которому рассматривались персональные дела и крепившийся в особой папке, вызвал в нём бешенство:
– Троцкисты, суки! Не в Нарым их на лесоповал, а расстрелять, собак! – скрипнул зубами «Партийный зверь», отшвырнув красную папку. Хотя, чего рвал нервы? Одни бывшие члены ВКП(б) из списка, приговорённые Особым Совещанием при НКВД СССР к высшей мере наказания, были расстреляны в тот же день в Берёзовой роще на окраине Новосибирска. Другие, не прошедшие через сито «генеральной чистки» и «замену партийных документов» валили Нарымскую тайгу и кормили гнус Васюганских болот. Остальных ждала очередь… 


Глава 9

Эйхе вздрогнул. Бой старинных часов, стоявших в углу изысканного кабинета, означал 2.00 ночи. Опрокинув обильную рюмку тягуче сладковатого бальзама, Роберт Индрикович прикурил. Но ни Рижский чёрный бальзам и затяжка папиросой «Нева» табачной фабрики имени Клары Цеткин, ни зажигалка фирмы Julius Meister & Co с обережной символикой метёлки Лаймы не принесли «Партийному зверю» облегчения. Напряжения «Первого» не сняли и нанесённые на карту Западно-Сибирского края индустриальные гиганты Наркомата тяжёлой промышленности СССР: Сибсельмаш, Сибметаллстрой, Сибкомбайн, станкостроительный завод имени XVI партсъезда, завод горного оборудования, «Кузнецкстрой» – краса и гордость Сибири!
Обычно от взгляда на карту честолюбие распирало Эйхе амбициями личного вклада в индустриализацию края. Несмотря на критику ряда уполномоченных за некомпетентность в хозяйственных и партийных делах, он верил, что промышленные гиганты, заложившие материально-техническую основу социализма в Сибири, были его заслугой… Сегодня же ни утешающий свет лампы с зелёным абажуром, отбрасывающей мутные тени в шикарном кабинете, ни даже крепкий напиток из Риги не принесли ощущения лёгкости. Чувство опасности обострялось.
... Звякнувший телефон спецсвязи «вертушка» едва не вывел из равновесия 1-го секретаря ЗапСибкрайкома. Смахнув надушенным платочком испарину, Роберт Индрикович схватил трубку аппарата.
– Да-да, слушаю.
На том конце провода в Москве ответил заведующий канцелярией Генерального секретаря ЦК ВКП(б) – Александр Николаевич Поскрёбышев:
– Роберт Индрикович Эйхе?
– Я, товарищ Поскрёбышев, – засвидетельствовал секретарь крайкома, шаря по столу в поисках элитной зажигалки.
– Сейчас с вами товарищ Сталин будет говорить.
– Слушаю-слушаю.
И тут же Эйхе услышал неторопливый голос вождя.
– Да, с вами Сталин говорит. Здравствуйте, товарищ Эйхе.
– Здравствуйте, Иосиф Виссарионович, – услужливо произнёс секретарь крайкома, чувствуя, как запульсировала жилка на виске.   
– Мы ваше письмо получили. Читали с товарищами на Политбюро. По нему получите ответ… Мы думаем он вам не понравится…
Эйхе сглотнул комок в горле.
– Товарищ Сталин, я изложил возможности Западно-Сибирского края по вселению деклассированного элемента с учётом…
– Нам кажется, товарищ Эйхе, – перебил его вождь, – если изучите ваши возможности, у вас получится… Получилось же у товарища Водопьянова совершить перелёт из Москвы на Землю Франца Иосифа? Получится и у вас… Нам нужно встретиться, поговорить с вами…
– Да-да, товарищ Сталин! Мне очень нужно с вами поговорить…
– Нужно найти время и встретиться, обязательно. А теперь желаю вам всего хорошего.
– До свидания, товарищ Сталин.
Гудки отбоя в трубке. Играя желваками, Эйхе смёл наполненную окурками пепельницу «Череп пирата» и прислушался к стуку сердца. – Вождь рассержен его письмо по вселению в Западно-Сибирский край сверх норматива миллиона спецпереселенцев, направляемых из центральных районов РСФСР и Алтая. В нём он резюмировал, что это совершенно не реально и объяснимо тем, что товарищи, составляющие намётку плана, не знакомы с условиями севера.
Эйхе выдавил стон и саданул кулаком по столу. – Поспешил с письмом, по-спе-шил… Нормативы по людским ресурсам в миллион человек раздаёт один «товарищ»… Остальные исполняют. Как же я недопетрил? В рассуждениях вождя угадывалась угроза. В висках секретаря крайкома стучало: «Сталин раздражён его письмом о классово чуждом элементе в миллион едоков, планируемых для вселения в край… Не-е-ет, здесь что-то не так и сыр-бор горит по иной причине… Я же обосновал приём Нарымским и Тарским севером пятисот тысяч сцецпереселенцев… Надо разобраться, –анализировал мысли секретарь крайкома.
Теряя психическое равновесие, Роберт Индрикович сграбастал особую папку. Его взгляд упёрся в список партийных и советских работников, осуждённых Западно-Сибирским краевым судом к высшей мере наказания. Все они, приговорённые к расстрелу руководители административно-территориальных единиц, предприятий, культурной сферы, просвещения, председатели колхозов проходили по «белогвардейскому делу» и «заговору в сельском хозяйстве» в ускоренном порядке… То есть, в соответствии с Постановлением ЦИК и СНК СССР от 1 декабря 1934 года осуждённые в ускоренном порядке были лишены права кассационного обжалования и ходатайства о помиловании. Смертные приговоры в отношении их приводились в исполнение немедленно. Сегодня ночью он и планировал акцию по ликвидации «врагов народа»… Надо было уточнить детали с начальником Управления НКВД по Западно-Сибирскому краю старшим майором государственной безопасности Курским Владимиром Михайловичем и краевым прокурором Барковым Игнатием Ильичём. 
Перебирая документы о «чистке» парторганизации края за первую половину 1936 года, он не заметил, как наступило утро. Заря принесла свежесть и вполне ощутимый субъект – секретаря приёмной, даму без определённого возраста с папкой в бледно-жёлтых руках. Тусклым голосом с хрипотцой она доложила о прибытии начальника УНКВД и крайпрокурора.
Эйхе бросил:
– Зови, – и чиркнул на расстрельном списке резолюцию: «Утверждаю».
Эйхе планировал согласовать с начальником Управления НКВД и крайпрокурором митинги с рабочими заводов, на которых трудящиеся массы осудили бы «клубок грязной, кровавой деятельности презренных предателей родины, шпионов, диверсантов, агентов фашистских разведок» Каменева и Зиновьева. На одном из них расчитывал выступить сам… И заодно состыковать приведение в исполнение приговоров по «первой категории» сегодняшней ночью…
Оперативку секретарь крайкома начал нетерпящим возражения тоном:   
– Доведите до подчинённых, товарищи, операция по приведению в исполнение приговоров по 1-й категории в отношении «врагов народа» и вредителей является государственной тайной. Имейте в виду, что информация, связанная с расстрелом осуждённых, должна умереть в их головах вместе с ними… В противном случае виновных ждёт военный трибунал… Размусоливать эту тему я больше не буду, Владимир Михайлович, вы, как председатель «тройки», доложите расчёт сил и средств, привлекаемых к ликвидации «врагов народа» …
Несмотря на благодушный внешний вид, Курский был по-военному подтянут, он встал, поправил портупею.
– Довожу до вашего сведения, товарищ секретарь крайкома… В операции по приведению приговоров в исполнение задействуется оперативный состав контрразведывательного, секретного, экономического и особого отделов УНКВД. Ассистировать им в акции будут фельдъегеря райотделов, прошедшие инструктаж под моим руководством… Оцепление кладбища в Берёзовой роще обеспечат стажёры Управления НКВД и работники милиции. Количество машин, задействованных в операции, согласно расчёту на исполнение, расход топлива в соответствии с установленными нормами. Для приводящих в исполнение приговора – двести граммов водки по окончании мероприятия. Доклад окончен. 
Эйхе пригладил прилизанную бриолином причёску.
– Присаживайтесь, Владимир Михайлович. Что думает краевой прокурор о законности приведения приговоров в исполнение? Мы полагаем, товарищ Барков, что «явного недосмотра», из-за которого был расстрелян… Как его запамятовал?
Барков вскочил.
– Лебин, товарищ секретарь
– Правильно, Лебин... Больше не случится. Сидите, Игнатий Ильич… Кстати, сослуживцы зовут вас Игорем? Не поясните почему?
Барков набычился. 
– За «явный недосмотр» по Лебину мне объявлен выговор, товарищ секретарь крайкома. Но я замечу, что проступок мною совершён «в момент исключительно тяжёлой работы»: расстреливал за плохую уборку урожая свыше сотни колхозных бригадиров, механизаторов и скотников… Так сказать, ломал хребет саботажникам хлебозаготовок. С Лебиным вышла неувязочка из-за несогласованности с ЗапСибкрайсудом и конкретно с председателем суда Бранецким. Сработали в разнотык. Высшую меру Лебину он заменил десятью годами лагерей, но выписка из решения ЗапСибкрайсуда о замене наказания опоздала на тридцать минут…
– Оперативно работаете, товарищ Барков, это похвально, но…
– Вину искупил партийным подходом к «врагам народа» и «вредителям» советской власти, – выпалил крайпрокурор.
– Ой ли – искупил? – скривился в усмешке Эйхе. – Ладно, давай цифры по «белогвардейскому делу» и «заговору в сельском хозяйстве». Что у вас там?
Крайпрокурор уткнулся носом в блокнот.
– По «белогвардейскому заговору» по 1-й категории осуждено 2000 человек, по «заговору в сельском хозяйстве» на 90 больше. С учётом уборочной страды их прибавится вдвое, может, в трое больше… Работы непочатый край… 
 – Какой «непочатый край», Барков? – выпалил Эйхе, – ночью приведём в исполнение 70-80 человек, а дальше работайте с Курским по графику, утверждённому на месяц. 
– Слушаюсь, товарищ секретарь крайкома, но есть неувязка – не хватает приводящих в исполнение, сопляки раскисают…
Эйхе уставился на начальника Управления НКВД. Курский встал.
– Я согласен, товарищ секретарь крайкома, что комендантская служба не справляется с приведением приговоров в исполнение, вчера провёл практический инструктаж с фельдъегерями райотделов, сработают, как надо, – без тени смущения доложил чекист.
– А не ваш ли фельдъегерь дал промашку, когда врач судмедэкспертизы Соколов констатировал смерть осуждённого через три минуты?
– Никак нет, товарищ секретарь, промашку дал начальник учётно-статистического отдела УНКВД Бебрекаркле. Расстреливаемый крикнул: «Я не виноват! Да здравствует товарищ Сталин!», он и замешкался…
– Бебрекаркле, говоришь? Земляк что ли?
– Из красных латышских стрелков…
– Это плохо, Бебрекаркле не годится...
– Отстранён от оперативной работы.
– Я сказал: Бебрекаркле никуда не годится...
– Я понял, товарищ секретарь… Он вызывал подозрения…
– Не чикайтесь с ним… Нам нужны люди с горячим сердцем и холодной головой, как говорил Феликс Эдмундович, для начала отбирайте людей на «смотрины», а затем включайте в наряды на исполнение приговоров.
– Хорошо, – кивнул Курский.
– Что по линии наркомвнудела? Пакет с указом Верховного совета о помиловании есть? 
Начальник УНКВД вынул из планшета конверт с вскрытыми сургучными печатями и подал Эйхе.
– Все прошения о помиловании руководителей и зачинщиков по «белогвардейскому делу» и «заговору в сельском хозяйстве» Верховным Советом отклонены с резолюцией: «Приговор привести в исполнение».
– Уточняю, товарищ Эйхе, – поднял руку Барков. – На несколько второстепенных лиц, осуждённых за вредительство в сельском хозяйстве, есть ссылка: «Ваше прошение о помиловании рассмотрено…». Смертная казнь им заменена на пятнадцать лет тюремного заключения.   
– Разводят, понимаешь, демократию, пятнадцать лет корми сволочей задарма, – проворчал Эйхе, массируя ухоженной рукой шею. – Что за последнюю неделю раскрыто Управлением НКВД по «Кузбасстресту», Владимир Михайлович? Откровенно скажу, цифры не впечатляют, и я в недоумении…   
Курский усмехнулся. 
– Идут оперативные мероприятия, следственные действия…
– И шпионы до сих пор не выявлены? – вытаращил глаза Эйхе, навалившись грудью на стол.
– Работаем, товарищ секретарь… 
– Интересно получается, товарищ Курский, на «Кузнецкстрое» шпионы установлены, на ГРЭС вскрыты, разоблачены шпионы на «Сибкомбайне», а в «Кузбасстресте» шпионов – нет. Не понимаю, где логика?
Начальник УНКВД по ЗапСибкраю развёл руки. 
– Работаем, товарищ секретарь.
– Работайте, но цифры по шпионам на «Кузбасстресте» «подтяните» к концу недели. Со стыда сгорим перед партией и товарищем Сталиным. 
– Слушаюсь.
– И не спускайте глаз со спецконтингента, Владимир Михайлович. Эшелоны идут и идут… Как обстоят дела с размещением вселяемых в край? На заседании крайкома обсудим эту тему с непосредственными исполнителями воли партии и народа, но осень и морозы на носу.
– Мероприятия идут в соответствии с графиком. Силами охраны и чекистским обслуживанием на железнодорожных станциях организована бесперебойная приёмка спецконтингента и отправка его в конечные пункты назначения. До ледостава на малых реках Обского бассейна управимся…
– Хорошо, товарищ Курский, я услышал вас и последнее… У меня не складывается впечатления, что рабочий класс и колхозное крестьянство ЗапСибкрая осудили по заслугам подлую деятельность троцкистского блока Зиновьева–Каменева. Враги затаились в их трудовых коллективах! Где разоблачённые террористы и служители чёрного фашизма? Кто так нагло покушается на наши судьбы, нашу душу и мудрость наших народов – товарища Сталина? Надо идти в массы и зажечь их ненавистью к тайным врагам в коллективах!
Курский оживился.
– Предлагаю посетить завод «Сибмашстрой». Предприятие в этом году приказом Наркома тяжёлой промышленности СССР Орджоникидзе передана главному управлению авиационной промышленности и выпускает военные самолёты. Инженерно-технический состав формировался из разных людей, территорий и национальностей… Из агентурных и следственных материалов УНКВД мы отмечаем усиление шпионской и диверсионной деятельности германского Абвера на важнейших, в первую очередь, оборонных предприятиях, который использует осевшие кадры иностранных подданных. В отношении их мне, как начальнику УНКВД ЗапСибкрая, предоставлена свобода действий... 
– И действуйте, товарищ Курский, – перебил его Эйхе, и по привычке ударил кулаком по столу, – осуждение подлой шайки шпионов мировой буржуазии полезно всем! Авиационный завод принимается. 
Обсудив организационные вопросы, решили так: УНКВД обеспечит митинг на оборонном авиапредприятии, где Эйхе выступит с обращением к трудовому коллективу, а вечером в составе «тройки» они примут участие в исполнении приговоров по «1-й категории».   
Митинг на площадке ремонтно-инструментального корпуса авиазавода возглавил директор авиапредприятия Николай Данишевский. На массовое мероприятие собрался весь коллектив завода, около полутысячи рабочих, сердца которых переполнял гнев к подлым «врагам народа». Выступление Эйхе было ярким, эмоциональным. Оно пронзило души рабочих негодованием в адрес служителей чёрного фашизма:
– Наш суд показал миру, через какие смрадные щели пронизываются жала иностранных разведок, этих услужливых покровителей троцкизма, – поставленным баритоном вещал Роберт Индрикович! – Гнев народа поднялся великим шквалом! Страна полна презрения к подлецам Зиновьеву, Каменеву и троцкистским двурушникам! Верный страж социализма – НКВД схватил их за руку! Сегодня они перед судом страны!
Выступившие за Эйхе рабочие клеймили позором предателей страны Советов. Были полны возмущения:
– История оставляет фашизму низкие отбросы, которых не знает мир, – заявил с импровизированной трибуны секретарь комсомольской организации авиазавода, призвав товарищей ускоренными темпами поднять в небо новый истребитель И-16. А руководитель самой крупной общественной организации авиапредприятия – профсоюза, захлёбываясь от возмущения, провозгласил:
– Мы, работники авиационного завода, обращаемся к суду применить к врагам народа Каменеву и Зиновьеву высшую меру социальной защиты – расстрел.
Возбуждённая толпа авиаработников взревела негодованием:
– Смерть врагам народа! Агентам фашистской охранки – расстрел!
Лицезрея наэлектризованную людскую массу, призывавшую к смертной казни Зиновьева и Каменева, их пособников, раскрасневшийся от психоэмоционального экстаза Эйхе поднял руку. И, когда шум накаченной изменяющим сознание и психику порывом толпы стих, он с пафосом бросил:
– Помните, товарищи, что жалкие предатели и приспешники фашизма затаились среди вас, они ждут момента, чтобы ударить в спину советской власти... Мы должны разоблачить их, и привлечь к народному суду с вынесением постановления о смерти. Разоблачить «врагов народа»! Так ставит вопрос партия и её вождь – великий Сталин!
Люди переглянулись, не сразу смекнув что к чему. Смысл фразы, брошенной 1-м секретарём крайкома в массу митингующих о врагах «среди вас», усваивался в головах распалённой толпы не сразу – постепенно. Однако по мере осмысления галдёж стихал… И «косые взгляды», стоявших бок о бок работников завода, уже «цепляли» соседей, начальство и простирались далее, где за высоким забором слышен был гвалт воронья… Там, недалече от завода, в Берёзовой роще, приводились в исполнение приговора по 1-й категории… В эту ночь была запланирована очередная акция...   
Операция по исполнению приговоров окончилась во втором часу ночи оформлением протокола. Спёртый воздух не разносил пороховой гари по низине с хмызничком, она зависла над засыпанными второпях ямами, где вповалку лежали тела расстрелянных. У Эйхе свербело в носу от кислого запаха пороховых газов, скоро рассвет и он спешил отправить в Москву телеграмму в надежде вырвать похвалу у товарища Сталина за высокие показатели в борьбе с «врагами народа». Надо было сыграть на упреждение перед двумя остальными членами «тройки» Барковым и Курским, которым также не терпелось доложить по начальству в Москву о проведённом мероприятии. Ведомства вели статистику и приводили её на своих совещаниях, как достижение высшего порядка в деле построения социализма.
Эйхе окликнул чекиста:
– Товарищ Курский.
Сделав глубокую затяжку, начальник УНКВД выбросил окурок, и подошёл к секретарю крайкома.
– Слушаю, Роберт Индрикович.
– Акт приведения в исполнение.
Курский вынул из планшета заполненный формализованный бланк и, обратив его на мерцающий свет луны, зачитал: 
– С 22 часов 35 минут 22 августа 1936 года по 1 час 10 минут 23 августа 1936 года в присутствии членов краевой «тройки»: Курского В.М (председатель), членов Эйхе Р.И., Баркова И.И. приведены в исполнение приговора над осуждёнными к расстрелу по ст. 58-13 участниками «белогвардейского дела» и «заговора в сельском хозяйстве» в количестве 78 человек (список прилагается) вблизи авиационного завода в Берёзовой роще. Трупы расстрелянных преданы земле. Председатель ЗапСибкрай «тройки» Курский В.М., члены «тройки»: Эйхе Р.И., Барков И.И., 23 августа 1936 года, 1 час 15 минут, гор.Новосибирск».
– Акт подписываю, – брезгливо бросил Эйхе и чиркнув подпись, уточнил:
– В 10.00 заседание крайкома об административном и территориальном обустройстве. От вас, Владимир Михайлович, нужны предложения о согласованных действиях руководства райкомов на местах и комендатур всех уровней. Не везде они работают в едином ключе. Подготовьте соображения, обсудим их на крайкоме и примем к исполнению.   
– Хорошо, Роберт Индрикович.
– Всё, товарищи, до свидания.
С чувством выполненного долга Эйхе пошёл к машине. Работники УНКВД, приводившие в исполнение приговора высшей меры, уже хватив с окончанием акции по положенной кружке водки, о чём-то спорили. Эйхе услышал, как один из оперативников, с хрустом разжёвывая огурец, доказывал с жаром, мол, надо стрелять не в затылок, а выше левого уха – надёжней… И доктор не бурчит на издержки в работе. – Ответственный товарищ, – подумалось Эйхе, – отмечу Курского на крайкоме, а Берёзовую рощу следует оборудовать в закрытый полигон УНКВД с ограниченным доступом уполномоченных лиц. Действительно, работы непочатый край и Барков, пожалуй, прав.


***
В повестку заседания крайкома ВКП(б) Эйхе включил вопросы совершенствования новой административно-территориальной системы края и согласования общей границы комендатур и административных районов. С массовым вселением в Западно-Сибирский край спецконтингента было сформировано 9 новых административно-хозяйственных единиц. И нужно было увязать совместную деятельность органов исполнительной власти на местах и руководства районных комендатур. В первую очередь Эйхе беспокоил Нарымский округ с центром в рабочем посёлке Колпашево.
Огромный приток спецпереселенцев изменил устои Нарымского края и потребовал его административно-территориального переустройства. Оно началось 17 января 1931 года упразднением Парабельского района, территория которого отошла к Каргасокскому району. А 26 мая 1932 года в составе Западно-Сибирского края был образован Нарымский округ. В него вошли Александровский, Каргасокский, Колпашевский, Кривошеинский и Чаинский районы. В декабре этого же года был учреждён Тымский туземный район с центром в селе Напас и включён в Нарымский округ.
И всё же массовое вселение в Нарым спецпереселенцев диктовало значительного увеличения территории Нарымского округа. Именно поэтому постановлением Президиума ВЦИК СССР от 20 ноября 1935 года в состав Нарымского округа были введены Бакчарский, Тегульдетский, Туганский (с центром в селе Александровское) и Шегарский районы.
Возникли проблемы с кадрами. Их не хватало, чтобы поднять лесосырьевую базу Среднеобской неизменности: деловой древесины, пиломатериала, как требовал ЦК ВКП(б). Недопоставка леса деревообрабатывающим комбинатам в Томске, Новосибирске, Барнауле, Тюмени, Омске грозила сорвать загрузку производственных мощностей. А это уже шло по линии НКВД и пахло саботажем, предусмотренным частью 14 статьи 58 Уголовного кодекса РСФСР и влекло ответственность вплоть до расстрела виновных.   
Как скомпоновать отрасли народнохозяйственного комплекса в единый механизм, чтобы исключить сбои в работе? Каким инструментом локализовать «узкие места» и «нивилировать» спущенные сверху показатели? Кадры были инструментом всегда, они решали всё, как выразился товарищ Сталин в докладе о положении дел в СССР. А комендатурам Нарымского округа требовалось свыше 400 работников, чтобы задания партии и правительства запустить на полную мощность. ЗапСибкрайком ВКП (б) выделил на руководящие должности в округ 40 человек. Однако на советскую и партийную работу, в органы НКВД по приёму и чекистскому обслуживанию десятков тысяч спецпереселенцев их было недостаточно. Привлечение на работу командного состава из запаса через публикацию в газете приглашения также не решило проблемы Нарымского округа. Созданная по приёму кандидатов на службу в комендатуры, подавших заявления, комиссия из 300 заявлений отобрала только 180. После проверки личного состава комендатур 74 человека было уволено. 
Нужен был «косаревский» подход решения проблемы: массовый, системный, чтобы кадровый вопрос решить свежей струёй уполномоченных, которые, засучив рукава, взялись бы за лесосырьевую базу края и 640 промышленных предприятий, введённых в строй в ЗапСибкрае за годы первой пятилетки. О снижении темпов прироста продукции речи быть не могло – в принципе. По отдельным её видам: машиностроения, электроэнергетики, металлургии, химической и угольной промышленности Западная Сибирь сравнялась с рядом капиталистических стран. А по производству стали обогнала даже Канаду, Швецию и приблизилась к Италии.  Политбюро ЦК ВКП(б), его выборные органы отслеживали динамику производственных успехов предприятий. И допусти Эйхе промашку, как тридцать три несчастья свалились бы на его голову. Роберт Индрикович это знал, как никто другой, долгие годы возглавляя Западную Сибирь. 
Нарымский округ, ориентированный на сельскохозяйственное производство, осваивал и лесосырьевую базу, кустарные, рыболовные, охотничьи, другие промыслы, корчевал тайгу, строил дороги, колодцы, разводил рабочий и молочный скот, наращивал свиноводство. Вместе с тем, на фоне успехов, отмеченных товарищем Сталиным, прокатившаяся в округе волна арестов, оголила руководство районов, уполномоченных трудовыми посёлками, отстроенными за последние годы в огромном количестве. Беспрецедентная «чистка» партийных и хозяйственных органов, проведённая Нарымским окружкомом ВКП(б), выкосила кадры. Производственные показатели округа «покатились» вниз. Эйхе хотел разобраться с ними на заседании крайкома и «копнуть» глубже партийные организации новой административно-территориальной структуры края.
Первым на крайкоме, как и следовало ожидать, Роберт Индрикович поднял секретаря Нарымского окружкома ВКП(б) Левица:
– Карл Иванович, ты или вводишь меня в заблуждение, или чёрт те что напортачил с Парабельским районом… Ты докладываешь одно, секретарь оргбюро ЗапСибкрая Белявских – другое и в целом по Нарыму складывается неприглядная картина. Пожалуйста, зачитываю первый пункт из докладной записки Белявских: «В Нарымском округе и, в частности, во вновь организованном Парабельском районе отмечается спад сельскохозяйственного производства». Как это понимать, товарищ коммунист Левиц? Ты в Колпашево дурака «валяешь» или не понимаешь, что округ на самообеспечении продовольствием и манны небесной от нас не жди? Не получишь! Марш на трибуну! Двадцать минут по регламенту и не лей воды! Мне нужны цифры и показатели! Что у вас ещё?
Щуплый Левиц, как и Эйхе, был уроженцем Курляндской губернии Латвии. Не создавая впечатления здоровяка ни ростом, ни крепким телосложением, чем отличались прибалты от коренастых, не высоких сибиряков, Карл Иванович был начитан, остёр на язык и твёрдо придерживался линии партии по хозяйственным и другим вопросам. Шаркивающей походкой он взошёл на трибуну зала заседания, откашлялся.
Первые тезисы доклада вызвали удивление в зале, кое-кто из членов крайкома ЗапСибкрая переглянулся тайком. Карл Иванович не создавал впечатления жидковатости, как мог показаться по первому взгляду.  Взвешивая каждую фразу, он с холодным рассудком обрисовал общую картину, сложившуюся в Нарымском округе в связи с его реорганизацией.    
– Напомню, товарищи, предысторию Парабельского райкома ВКП (б), как и территории района, образованных в марте 1924 года. В тот период в ведении райкома находились партийные организации Каргасокского района, что отвечало итогам становления советской власти на местах. В связи со слиянием в марте 1931 года Парабельского и Каргасокского районов с центром в селе Каргасок Парабельский райком ВКП (б) был упразднён с передачей функций Каргасокскому райкому ВКП (б). В настоящий момент обратная ситуация: решением Президиума Нарымского окружного исполнительного комитета от 17 марта 1936 года из Каргасокского района выделен и вновь образован Парабельский район с центром в селе Парабель. Территория района, как самостоятельная административно-территориальная единица, согласована в границах Парабельской комендатуры из спецпереселенческих трудпоселений, осваивающих Обской бассейн среднего течения реки.
– В университете бы вам преподавать, Левиц, честное слово, – покачал головой Эйхе, прикуривая дрожавшими руками «Неву».
– В регламент уложусь, Роберт Индрикович, – невозмутимо откликнулся Карл Иванович, возвращаясь к мысли:
– На состоявшемся 1июля 1936 года собрании был избран районный комитет ВКП(б). Первым его секретарём по рекомендации крайкома ВКП(б) избран Колюпанов Иван Иванович…
– Колюпанов? Где Колюпанов? – «Первый» опять-таки перебил Левица.
Увидев вставшего в зале секретаря райкома, мужика лет сорока с близко посаженными глазами, Роберт Индрикович вспомнил его. Колюпанова рекомендовал секретарь Кемеровского горкома партии Бузов – ставленник Эйхе. О нём, как коммунисте, не замеченном в двурушничестве и партийной близорукости, неплохо отозвался начальник УНКВД Курский, первым делом пропустив через свою агентуру. После собеседования с претендентом на высокую партийную должность, Эйхе согласился на его назначение секретарём Парабельского райкома ВКП(б). При этом, преследуя как минимум две задачи: выиграть «игру», которую он вёл с Москвой, а точнее – с Наркомом тяжёлой промышленности СССР Орджоникидзе. И потрафить Бузову, выдвинувшего Павлова, за содействие Эйхе в очернении Бориса Осиповича Норкина, начальника предприятия «Кемеровокомбинатстрой» и его заместителя Якова Наумовича Дробниса – выдвиженцев Серго.
И Эйхе, и Орджоникидзе действовали на усиление личного влияния на промышленный Кузбасс, проталкивая своих людей во властные структуры Кемерово, начальниками крупных предприятий. В этом смысле «Кемеровокомбинатстрой» был гигантским бюджетообразующим объектом Кузбасса. Эйхе комбинат подчинялся по партийной линии, а по промышленной – Орджоникидзе. И коса нашла на камень – кто кого! 
Иван Колюпанов, ни сном, ни духом не ведая об интригах партийцев верхнего эшелона власти, в которых оказался разменной монетой, взялся за работу в Парабельском районе, руководствуясь «классовым чутьём» и большевистской бдительностью. Устранял гнуснейшую подрывную деятельность «фашистских банд» троцкистов, разоблачал белое офицерьё, колчаковцев. Искореняя «вредительскую деятельность» только что назначенных работников райкома, секретарей низовых парторганизаций, терзал руководителей хозпредприятий, пытавшихся организовать хозяйственную деятельность в районе. Отмечал их неважное политическое настроение и агитацию против советских мероприятий. Неистово боролся с саботажниками.
Отдавшись искоренению «врагов народа», Колюпанов упустил хозяйственную деятельность 15 тысяч спецпереселенцев, вселённых в Парабельский район в наспех отстроенные 70 трудпосёлков. Увы, не отвечавших ни житью-бытью, ни политической благонадёжности, как это указывалось в докладной записке начальника Нарымского окружного отдела УНКВД Мартона Степана Степановича. Не от этой ли ситуации, присланные на усиление крайкомом ВКП(б) и крайисполкомом, председатели колхозов либо сбегали, либо их работа не годилась совсем? Сведения о положении дел в Парабельском районе были направлены Эйхе докладной запиской Мартона. Такие записки по линии Управления НКВД Роберт Индрикович получал из других районов ЗапСибкрая, поэтому ситуацией в «горячих узлах» «своих владений» владел. И в качестве мер реагирования воздействовал на партийную и советскую вертикали власти жесточайшим образом.
– Здесь, в здании крайкома на Красном проспекте, – между тем Эйхе приступил к опросу Колюпанова, – мы обсуждали приоритеты Парабельского района, сельхозугодия, рыбный промысел. Толковали с тобой, товарищ Колюпанов, о кирпичном производстве, ой, как нужном в строительстве городов, заводов, комбинатов! Забыл разговор, товарищ коммунист? – тоном, не предвещавшим ничего хорошего, поинтересовался Эйхе.
– Не забыл, товарищ секретарь… Как сейчас помню, – пролепетал объятый страхом партиец.
– Забы-ы-ы-ыл, Колюпанов! – взревел Эйхе, саданув кулаком по столу так, что стаканы звякнули о графин с водой. – Что ж получается, дорогой товарищ? Мало отправляешь под суд вредителей и бездельников? Или самого пора отдать?   
Пот залил лицо Ивана Ивановича.
– Помню, вы наставляли…
– Так не помнят, Колюпанов! – взорвался Эйхе, стуча карандашом по графину, – твоя работа политически ошибочна! Неряшливые и неверные шаги в укреплении колхозов, доложили мне, повлекли к тому, что ты обходишь роль товарища Сталина как продолжателя дела Владимира Ильича Ленина и организатора побед социализма в СССР!
Последнюю часть реплики Эйхе процедил зловещим шёпотом и в зал заседания опустилась тишина, жуткая... Участники заседания косили взглядом на начальника УНКВД Курского, развалившегося в президиуме заседания с улыбкой добрейшей души человека. Собственно, даже не на самого Владимира Михайловича, затянутого в портупею, а на его правую руку, лежавшую рядом с чёрной кнопочкой…  Для вызова конвоя.
Колюпанов позеленел, услышав формулировку секретаря крайкома.
– Я…
– Был на собрании колхоза «18 лет Октября»? – потребовал Эйхе.
– Был, товарищ секретарь, – промямлил Иван Иванович, вытирая пот рукавом перепоясанной в горошек рубашки.
– А почему не расстрелян ссыльный, вырвавший у пахаря-передовика соцсоревнования красный флажок с изображением товарища Сталина?
– Тык сидит в каталажке, товарищ секретарь, – опешил партиец…
Глаза «Первого» вышли из орбит.
– Сидит и жрёт народный хлеб? Я правильно понял, Колюпанов?
– Не-а, ждёт отправки в Колпашево на исполнение…   
– Я второй раз спрашиваю: жрёт задарма народный хлеб?
– ?
– Конечно, жрёт! – кулак Эйхе опустился на стол. – И это после того, как «враг народа» вырвал у передовика переходящий красный флаг с изображением товарища Сталина и выкрикнул: «Брось такое барахло»?
Секретарь Парабельского РК ВКП(б) впал в прострацию. А, Эйхе, не спеша, прикурил папиросу и, таяще в себе угрозу буркнул:
– Ла-а-адно, Колюпанов, идём дальше. Почему не укрепляешь колхозы агитационно-организационной работой? Почему они засорены классово-враждебным элементом? Сколько ещё «почему» я буду задавать тебе? Дела пустил на самотёк ё… мать-перемать, а? Потакаешь нарушителям революционной законности? – Не ослаблял напора секретарь крайкома.
– Товарищ секретарь…
– Что «товарищ секретарь»? Колхозники у тебя «ни в манду, ни в Красную Армию», проматывают добро, спекулируя им в Колпашево и Томске. Почему райком не принимает мер? – гнул свою линию Эйхе. – У тебя жёны членов партии, Колюпанов, сожительствуют с зиновьевцами… Куда годится? Половая распущенность! Креста у тебя нет во лбу, а ты «товарищ секретарь», «товарищ секретарь» … 
– Исправимся, товарищ секретарь…
– Завёл песню, – безнадёжно отмахнулся Эйхе и перевёл дух. – И что это за дела, Колюпанов? У тебя в Парабели осудили единоличника за оскорбление председателя сельсовета, «отмерили» ему шесть месяцев принудительных работ. Хорошее дело! А он заявляет: «Я думал, дадут два года и отправят в концлагерь, а вы дали только шесть месяцев». Понимаешь? Дали всего шесть месяцев! Давай в концлагерь – просит осуждённый.
Эйхе глянул в блокнот.
– Пожалуйста, фамилия его Турашев. Другой случай. За кражу посылки конюху Фролову дали два года, а он тоже просит отправит его в концлагерь. Что такое? У нас концлагеря или санатории для классово-чуждых элементов? Или вот ещё. Культсбор по сельсовету собран всего на 30 процентов, в должниках 25 хозяйств, в домах куча ребятишек, горшок и ничего за душой. А работать не хотят… И вообще безобразие, Колюпанов, счетовод колхоза передоверил свои обязанности ссыльному врагу народа, который якобы выдал премию по ведомости, а сам присвоил её… Потеря бдительности! Как можно передоверить обязанности врагу народа? Мн-о-о-о-ого ещё чего написано в докладной записке окружного отдела УНКВД о твоём районе, Колюпанов, сам лазишь под юбки выселенок, одним словом, сплошные нарушения революционной законности. 
Эйхе повернулся к начальнику УНКВД края Курскому, сидевшего с невозмутимой улыбкой. 
– Что делать с ним, товарищ Курский? Расстреляем?   
Старший майор государственной безопасности пожал плечами.
– Завтра исполним, Роберт Индрикович.
Колюпанов выпучил глаза: «Товарищ Эйхе…» и рухнул, как сноп.
– Что за дохляки у тебя, Левиц, в райкомах? Обмороки у них, может, нашатырчика в нос? Дожили, твою мать… С кем социализм строим!
– Прислан крайкомом, товарищ секретарь, – парировал щуплый, но ершистый секретарь Нарымского окружкома партии.
Эйхе глянул на Карла Ивановича нехорошим взглядом, что служило дурным предзнаменованием, но смолчал. Очнувшемуся от избытка чувств секретарю Парабельского райкома ВКП(б) мрачно обронил:
– Тебе, Колюпанов, лоб зелёнкой ещё не смазали, поэтому не закатывай глаза за уши и слушай внимательно. Крайком решительно осуждает Парабельский райком ВКП(б) в порочной практике недооценки линии товарища Сталина – раз. Предупреждает тебя о политической близорукости – два. Обращает внимание на недооценку кулака владеть руководством колхозов, что пробуждает правый оппортунизм на практике – три. По каждому из пунктов – расстрел! И заруби на носу – партия видит всё! Живи! Но в последний раз! Слышишь, коммунист Колюпанов? – глаза Эйхе превратились в щёлки.
– Слышу, товарищ секретарь, – выдохнул партиец и осел в скрипнувшее под тяжестью тела кресло.
– Продолжайте, Левиц, – как ни в чём не бывало бросил «Первый», уткнувшись в докладную записку окружного УНКВД о положении дел в Парабельском районе.
Далее Карл Иванович доложил о становлении Парабельского района, как самостоятельной административно-территориальной единицы. Поставил в известность крайком ВКП(б) об учреждении 25 июля текущего года Парабельского райисполкома. На пленуме 1-го созыва председателем райисполкома был избран Марк Гаврилович Шевченко.
– Кто таков? – буркнул Эйхе.
Встал опрятный молодой человек, с достоинством представился: 
– Шевченко, Марк Гаврилович.
– Слышал уже, из хохлов что ли? А за душой есть что-нибудь такое, чтоб ломом тебя не подпоясывать, Шевченко?   
– Партия выдвинула на должность, товарищ секретарь, партия и оценит без огульных заявлений. А что касается национальности, родители мои из Черниговщины, ещё в прошлом веке переселились в Сибирь. Я уже из местных буду.
– Ишь, какой, с гонором, – ухмыльнулся «Первый», – а с комендатурой отношения наладил, не валите друг на друга проколы?
– С комендатурой контакт в ключе положения «Об управлении принудительно заселёнными поселениями», – сдержанно уточнил Шевченко. – В пункте 1 положения указывается, что «управление посёлками производится на основе диктатуры, без допущения какой бы то ни было демократии»… 
– Знаю уж, не стучи языком, – отмахнулся Эйхе, забарабанив ухоженной ладошкой по столу, накрытым зелёным сукном.
Аудитория расслабилась. У членов крайкома сложилось впечатление, что «партийный зверь» не против степенных, но чётких ответов председателя Парабельского райисполкома. И, действительно, Эйхе встрепенулся:
– Что ж, дерзай, – объявил он, подавил зевок. – Мартон!
– Я, Роберт Индрикович, – бодро откликнулся начальник Нарымского окротдела НКВД.
– Присмотри за ним. Хорош, но глаз нужен...
– Слушаюсь, – козырнул Степан Степанович, и, плюхнувшись в кресло, невозмутимо закинул ногу на ногу. – На мушке револьвера председатель, – опустили головы участники заседания крайкома, и были не далеки до истины. Следующие трое руководителей парторганизаций Нарымского округа были арестованы прямо в зале заседания и увезены в следственно-пересыльную тюрьму № 1 УНКВД, расположенную на улице «1905 года». А через неё беспрерывным потоком с запада на восток и с востока на запад шли этапы арестантов. Нарымским каторжникам там тоже были уготованы места.  «Выкорчёвывание» «врагов народа» набирало обороты по всей стране.


Глава 10

Вновь созданный Парабельский район приобрёл черты самостоятельной административно-территориальной единицы. Учреждённые в его составе 14 сельских Советов: Алатаевский, Высокоярский, Басмасовский, Горбуновский, Городищенский, Кёнгинский, Ласкинский, Нарымский, Нестеровский, Новосельцевский, Старицинский, Парабельский, Пудинский, Чигаринский, Шерстобитовский имели 164 населённых пунктов и 49 колхозов. Проживающее на их территории 16-ти тысячное старожильческое население было ориентировано в основном на сельское хозяйство. Люди выращивали овёс, пшеницу, ячмень, рожь, бобовые, лён, коноплю, картофель, огородные культуры, разводили крупный рогатый скот. 
Коллективизация охватила чуть более половины населения, что не отвечало установкам ЦК ВКП(б) и требованиям исполкома Нарымского окружного Совета. Понимая трудности становления района в условиях наплыва спецпереселенцев, председатель окрисполкома Иван Андреевич Макаров помогал райисполкому в силу возможностей. Откомандировал в Парабель специалистов по строительству дорог, автотракторной технике, торговле. Усилил район ветеринарами, учителями, работниками коммунальной службы. Жизнь постепенно налаживалась и районный центр вставал на ноги.
Открылся ветеринарный участок, нефтебаза, машинно-тракторная станция. Включился в работу райпотребсоюз. Несмотря на неопытность работников аппаратов райкома ВКП(б) и райисполкома, набранных из местного населения, подвижки в развитии района были очевидны. Причём, касались они как старожильческого, так и переселенческого населения, вселённого в район за последние годы. Председатель райисполкома Марк Гаврилович Шевченко не останавливался на достигнутом, обсуждая с окружным начальством строительство электростанции, аэропорта и средней школы.
Формировалась система школьного образования. В трудпосёлках Нюрса, Солонино, Шпалозаводе, Закаулово, Карзе и Кёнге открылись начальные школы, а в Средней Таванге и Горбуново – не полные средние и «семилетки». В целом по району двери распахнулись в десяти школах, укомплектованных учителями из числа выпускников Колпашевского педагогического техникума отдела народного образования Нарымского окрисполкома. При участии молодых педагогов была открыта Парабельская районная библиотека, включённая на баланс районо.
Сделан почин в культурной сфере. В Шпалозаводе ссыльные украинцы основали народный театр, а поставленная ими пьеса Ивана Котляревского «Наталка-Полтавка», переселенцами и местным населением встречалась на «ура».
Учреждённые в райисполкоме отделы лесного хозяйства, финансового, земельного внедряли постановления партии и правительства в жизнь на государственном уровне. Развивалось медицинское обслуживание населения. Главным врачом райздрава Цыгановой Александрой Яковлевной была открыта новая страница в оказании медицинской помощи населению, живущему в райцентре, а также в тайге и заимках. Медицинские работники выезжали по месту жительства больных парабельцев, что снизило смертность и распространение инфекционных заболеваний. В больницах в Парабели и Нарыма было организовано стационарное лечение, рассчитанное на 50 коек в каждой, двумя фельдшерско-акушерскими пунктами обеспечивалась первичная медико-санитарная помощь.
Сложным было сообщение между населённым пунктами. Одних только трудпосёлков на территории Парабельской комендатуры насчитывалось свыше 50, а основным средством передвижения была лошадь. Дорога от Парабели до Томска занимала без малого месяц, что не отвечало успехам в хозяйственной деятельности района. Не отвечало и статусу самодостаточного обеспечения себя продовольствием, и новыми хозяйственными отношениями. Учреждённый райисполкомом дорожный отдел под руководством Батмаева, взялся за строительство дорожной сети, мостов, зимников. Не сразу, но ситуация с путями сообщения в районе налаживалась. В дорожную сеть были включены Шпалозавод, Талиновка, Нельмач, другие трудпоселения. Отстроенная в 14-ти километрах от Нарыма селькупская деревня Чворэл-Эд, с русским названием – Тюхтерево, также соединилась с ним просёлочной дорогой.
Не вдруг, но в значительной степени Парабель выполняла задания парторганов Колпашево и Новосибирска по сельскому хозяйству, древесине, рыболовному и охотничьему промыслам. Государству сдавалась пушнина, кедровый орех, пихтовое масло, кожсырьё, и наоборот, в район завозились валяная и кожаная обувь, сухофрукты, картофельная мука, суррогат кофе, папиросы, предметы обихода. Недостающие в районе муку, керосин, мыло райпотребсоюз завозил в период навигации и продавал населению нехватку товаров повседневного спроса. Жизнь налаживалась, несмотря на вселение десятков тысяч спецпереселенцев, перевернувших все понятия о хозяйственно-экономическом развитии вновь образованного Парабельского района.
Беда коснулась района, прокатившейся волной арестов. Считанные месяцы руководил райисполкомом Марк Шевченко. Сожрали свои же партийцы, обвинив хозяйственного мужика во всех «смертных грехах». Вычленял «врагов народа», не угомонившийся после встряски в Новосибирске, секретарь Парабельского райкома ВКП(б) Иван Кулюпанов… На листке бумаги, вырванном из пропагандистской брошюры, он написал на Шевченко донос начальнику окружного отдела Нарымского УНКВД Степану Мартону:   
«Начальнику Нарымского оперативного отдела УНКВД по Новосибирской области старшему лейтенанту госбезопасности Мартону. Деятельность антисоветского элемента вокруг хлебоуборки и хлебопоставки в Парабельском районе проявляется в агитации за выход из колхозов, а в разговорах о непосильной работе, её бесполезности. Член колхоза «18 лет Октября» Перемитин 26 августа 37 года на кульстане в присутствии председателя РИК Шевченко сказал, мол, завоевали власть, которая ежегодно десяток тысяч мужиков сажает в тюрьмы за их личный труд. Не выполнишь план сева - три года дадут, а если выполнишь и не успеешь сдать в хлебопостаки, то десятку отломят. Шевченко не подверг аресту Перемитина, который замечен в дружбе с зиновьевцем Сладковым.
По району за злостный отказ от озимого сева привлечено к ответственности, несмотря массовый саботаж, всего 7 единоличников.
Колхозы Парабельского района засорены классово-враждебным элементом. Шевченко и РИК не приняли мер к проведению агитационно-организационной работы. Кулацкие элементы, пробравшиеся в колхозы, своей вредительской деятельностью подрывают экономическую мощь колхозов и снижают авторитет партии и меня лично, как 1-го секретаря райкома ВКП(б)».
Фактуры хватило, чтобы Марк Шевченко был снят с должности председателя райисполкома и направлен в Колпашево заведующим мельницей городского комхоза. А в канун Нового 1938 года Шевченко был арестован и доставлен в тюрьму Колпашевского горотдела УНКВД по Новосибирской области. Допрашивал Марка Гавриловича начальник отдела УНКВД Степан Мартон, выбивая палкой показания об участии в право-троцкистском блоке Зиновьева-Каменева…   
И подишь ты, судьба злодейка, какие выкидывала коленца? Уже через неделю старшего лейтенанта госбезопасности Мартона постигла та же участь, что и Шевченко – арестован и отправлен в Новосибирск. А вчерашние коллеги рвали ему ноздри, принуждая к признанию в пособничестве контрреволюционной монархической организации в Нарыме, вербовавшей коммунистов и сотрудников НКВД в повстанческие батальоны. Зная, что чернее чёрного – только смерть, мадьяр Мартон огульно оговорил невинных людей, фамилии которых подсунул ему следователь, фабрикуя дело об участии в беспринципной группировке…
Так под чекистскую машину репрессий попали Урасметов Павел Андреевич – заместитель Пантелея Куприяновича Погадаева по вопросам переселенцев, Лесневская Влада Леонардовна – секретарь и внучка польского революционера Лесневского, высланного царским правительством в Нарымский край, другие работники окрисполкома. Сам же Пантелей Погадаев чудом избежал участи «врага народа». Тяжело переживая голодную смерть двух тысяч спецпереселенцев в Назинской трагедией лета 1933 года, Пантелей был близок к срыву. Пока следственная группа прокуратуры, ГуЛага и УНКВД вела дело о событиях в Назино он, бывало, взводил курок нагана и думал: «А, может, разом всё это к едрени фени?.. 
Однако коммунист Погадаев не дал слабины, чтобы свести счёты с жизнью, унял моральный раздрай и рвал жилы в работе. Получив «строгача» по партийной линии за упущения, повлёкшие смерть выселенцев в Назино, Пантелей «впрягся» как вол. А с восстановлением в январе 1935 года Томского района, Погадаев был вызван в Новосибирск первым секретарём ЗапСибкрайкома Эйхе. Роберт Индрикович, ввалив для порядка «крендюлей» за Назинские дела, подытожил:
– Шуруй, Погадаев, вторым секретарём в Томск, и займись городом, где захолустье, упадок, бардак… Условия знаешь, не чужой чай, родился и вырос там… а за Назинские дела ответят правые отщепенцы-предатели, изменники Родины, они, я думаю, не перевелись в тех краях...
Отделавшись испугом за голодомор, Пантелей Погадаев передал дела председателя исполнительного комитета Нарымского окружного Совета Ивану Андреевичу Макарову, а сам убыл в Томск вторым секретарём горкома ВКП(б). По сей день избегая партийной работы, предлагаемой ему ещё в 20-х годах секретарём Сибирского краевого комитета ВКП(б) Сергеем Ивановичем Сырцовым, он согласился на неё, понимая безвыходность положения. В противном случае, чекистская охрана, что стояла на входе кабинета Эйхе, взяла бы под «руки белые» и отправила во внутреннюю тюрьму УНКВД, где Владимир Михайлович Курский с присущим оптимизмом вытянул жилы.
После перевода Эйхе Наркомом земледелия СССР в Москву в октябре 1937 года, сменивший его 1-й секретарь Новосибирского обкома ВКП(б) Геннадий Андреевич Борков сразу взял Пантелея в оборот.   
– Я скажу очевидные вещи, Погадаев, – без предисловий заявил новый Первый, знакомясь с ним в здании обкома партии на Красном проспекте. – Томск за бортом Транссибирской магистрали и городу ничего не светит ни сейчас, ни в ближайшее время. И ладно… У него иная задача, город, как нельзя кстати, приемлем под пересыльный лагерный пункт для «социально вредного и деклассированного элемента». Его ты и развернёшь тысяч на двадцать человек… За неделю, Погадаев! За не-де-лю!
– Товарищ секретарь! – вскочил Пантелей, выпучив глаза на Первого.
– Я сказал – за неделю! – Как отрезал Борков. И, упёршись руками в стол, расставил все точки над «и»:
– На подходе, Погадаев, прорва эшелонов «спецконтингента». На улице декабрь, куда их девать? Вымерзнут за пару дней. Времени на раскачку нет. Там, – ткнул он пальцем в потолок, – ждут моего доклада. Сам понимаешь какое время… И немедля освободи от балласта тюрьму горотдела УНКВД. Немедля, товарищ коммунист Погадаев!
– ?..
– Всех, кто мотает сроки по лёгким статьям, распихай по Нарымскому округу, территорию знаешь, хозяйство – тоже. Действуй, Погадаев, и держи меня в курсе дел. Надо! Понимаешь? Надо!
Пантелей знал, что за неисполнение поручения Первого станет сам пылью, щепкой Гулага. Судов не хватало и хоть ты лопни! С горем пополам собрав старенькие, пропитанные рыбьим жиром баржи, паузки, неводники, Пантелей загрузил в них спецконтингет и отправил в притоки Оби – Кеть, Парабель, Васюган. Людей высадили в необжитой тайге, где от мала до велика, едва ли не голыми руками и на скудном пайке, они строили трудпосёлки, валили лес, тянули его к плотбищам, сплавляли по рекам, пробивали дороги и зимники, открывали промыслы, выторговывая себе даже не обещанное партией светлое завтра, а просто жизнь.
Из лежавшего на столе Пантелея отчёта начальника СибЛага НКВД СССР Ивана Михайловича Биксона следовало, что только с июня 1931 по июнь 1932 года в Нарымский край было отправлено 182 тысячи спецпереселенцев, что составило 44 тысячи семей. Из них 47 тысяч были мужчины, 51 тысяча женщины, 20 тысяч подростков 14-15 лет, 64 тысячи – дети до 14 лет. Впечатляли Погадаева и данные отдела лагерей, трудпоселений и мест заключения Управления НКВД по Западно-Сибирскому краю: из мест принудительного проживания в Нарымском крае бежало 27178 человек, возращено из бегов 7721 переселенец. При этом родилось 3841 детишек, умерло 25213 человек. Основная убыль деклассированного элемента, как отмечалось в отчёте, относилось к условиям труда, суровому климату и голодухе. Умирали тысячами.
Все эти годы оставаясь на острие хозяйственного освоения Нарымского края, а теперь и Томска, Пантелей Погадаев разрывался на части. Утеря Томском статуса окружного центра не оставляло надежд на будущее. Некогда успешный и взысканный судьбой губернский город индустриальная революция обошла за версту. Куда ни глянь царил упадок, неустроенность, грязь, а управленческие кадры хоть стреляйся, как говорят в народе: «На медные деньги учёные».  С работниками от власти Пантелей не разводил канители: штрафовал, увольнял, отдавал под суд. Через уполномоченные представительства СибЛага при горисполкоме давил на участковых и поселковых комендантов, инспекторов и секретарей комендатур. 
Иной раз почва уходила из-под ног Пантелея, не знавшего порой, что предпринять с хлынувшими через Томск потоками спецвыселенцев. Вздрагивая от треска деревьев, лопавшихся ночами на лютом морозе за оледенелым окном, он хватался за наган: «За мной?». Нет, пока «воронок» не отправляли за ним. Однако, находившемуся в стороне от Транссибирской магистрали Томску, суждено было стать агрегатором для «классово чуждых» элементов. Сверх всякой меры были забиты следственная тюрьма горотдела УНКВД, дома заключения, арестные помещения города. Томская пересыльная комендатура СибЛага изобиловала скопищем грязных, измученных голодом и инфекциями людей, обречённых на верную смерть. Люди ели отбросы, траву, копыта животных, прочую дрянь… Многие были без верхней одежды и об использовании их на работах не могло быть и речи. Наступление холодов было проблемой доставки их от тюрьмы до станции, чтобы отправить по этапу.
Жизнь брала своё. Отсидев сроки в местах ограничения свободы, в родные места возвращались кулаки, арестованные в начале 30-х годов. Глубоким стариком после пятилетней отсидки в концлагере вернулся в Парабель тесть Пантелея Погадаева – Захар Перемитин. Испытавший страдания по инициативе вожака Парабельской комсомольской дружины Петра Авдонина и его неугомонной помощницы Веры Серяковой, Захар Николаевич тихо сидел на завалинке, доживая век в растащенном комбедовцами хозяйстве. Остальные мужики, поплатившиеся за кулацкое прошлое, также не пялились на улицу, справедливо полагая, не забили бы опять рот глиной и снова не отправили в каталажку райотдела УНКВД, что по улице Советской. Возвращались к земле, хозяйству. Звали в колхоз? – Шли, дабы не гневить властей, а начальство знай себе, рыло грязь на людей и срамилось, зачастую, пачкаясь бытовухой…   
Избранный председателем Парабельского райисполкома Зиновий Васильевич Немчинов, направленный на должность из Колпашево вместо Марка Шевченко, был уроженцем Иркутской области, мужиком энергичным, с характером. Он было взялся за дело, однако, прокатившиеся по району аресты, ослабили партийное звено управления и сферу исполнительной власти. Был арестован и осуждён на высшую меру 1-й секретарь Парабельского райкома ВКП(б) Демьян Петрович Аверкин. Покончил жизнь самоубийством Илья Игнатьевич Братков. Ввалившиеся к нему в избу вечером начальник райотдела УНКВД Смирнов и командир взвода Агеев не оставили права на жизнь бывшему председателю райисполкома. Неделю не просыхавший от запоя Виктор Иванович Смирнов, присев на порог, выдохнул перегаром: 
– За тобой, Игнатьич… 
Мучившийся сахарным диабетом Братков и так был еле-еле душа в теле. После упразднения в январе 1931 года Парабельского района и передачи его территории Каргасокскому району, партия поручила ему выпуск кирпича в посёлке Кирзавод силами двух бригад из уголовников. Остальных спецвыселенцев сняли с работ и раскидали по трудпосёлкам Парабельской комендатуры. Часть из них отправили в Белку, Сочигу, Кирилловку, остальных – в Ключи и Кандин Бор. И всё было ничего пока Братков не разругался с секретарём райкома ВКП(б) Иваном Кулюпановым. Секретарь затребовал список уголовников, привлечённых к выпуску кирпича после снятых с работ и уже набивших руку политических ссыльных. Колюпанов обвинял их в принадлежности к контрреволюционной шпионско-диверсионной повстанческой организации «Польская организация войсковая», созданной по заданию польской «двуйки», 2-го отдела польского главного штаба.
Илья Игнатьевич возмутился:   
– Какие на хер с них повстанцы и поляки, Иван? Все по уголовным статьям – бандиты и убийцы! Мне нужны рабочие руки, чтобы дать кирпич. Ты же сам визжал, как недорезанный: «Давай кирпич, давай кирпич! А что «давай»? С кем давай? Доходяги, кожа да кости! Чуть освоили производство, итиё мать, и опять – двадцать пять, под «вышку» ведёшь мужиков… Норму надо, Иван! Норму!   
– Не пучь глазищи, чёрт пузатый! Норму ему надо! – Остервенел Кулюпанов. – А мне не надо нормы? По разнарядке «врагов народа» «зашкурил», остались твои, валяй к Смирнову и как знаешь…
Не успел Братков к начальнику Парабельского райотдела УНКВД Смирнову. Виктор Иванович явился сам в сопровождении Агеева. 
– За тобой, Илья, – горько усмехнулся чекист, присаживаясь на обледенелый порог избы, – чем могу помочь, помогу…
Смирнов обернулся к помощнику.
– Агеев, дай ему наган …
Смирнов встал и, положив руку на поникшее плечо дельного хозяйственника, обронил:
– Так будет лучше, Игнатьич… там такие круги ада, а конец один… Давай… Мы курнём на крыльце, – и чекисты вышли во двор.
Через пару минут выстрел бросил на застланный половиком пол грузное тело бывшего председателя Парабельского райисполкома.   
Следом Смирнов «взял» Ширнина Геннадия Алексеевича, заместителя Браткова. Не оставил в покое Арестова Николая Васильевича, коменданта Парабельской спецкомендатуры. Обоих отправил в Колпашево и больше их парабельцы не видели.
Не обманул свою судьбу и Виктор Иванович Смирнов, люто ненавидевший офицерьё и белогвардейскую сволочь. Руки пеньковой верёвкой скручивал ему начальник Нарымского окружного отдела УНКВД по Новосибирской области Николай Ульянов. Не получилось у Виктора Ивановича уйти из жизни, как подобает красному командиру – с гордо поднятой головой. По наводке Григория Агеева, своего же помощника, Ульянов взял его пьяным, долго пинал ногами, а, затем, приказал Агееву вытащить на мороз.
– Товарищи лейтенант государственной безопасности, – растерянно промычал Агеев, – сорок градусов мороза, может в сенцы его?
– Тащи на мороз! – изверг сплюнул на пол. – Отрезвеет, подлюка.
Агеев выволок начальника во двор и бросил на сыпавший с неба снежок.
– Ссы на него! – прорычал Ульянов, ощерив в ухмылке гнилые зубы.
– Товарищ лейтенант государственной безопасности, – замялся было чекист, переступая с ноги на ногу подшитыми пимами.
– Ссы я сказал, сука, или пойдёшь в каталажку! Слюнтяй херов, ничего путного из тебя не выйдет, – взревел Ульянов. – Не копайся, растудыт твою мать! Доставай сморчок!
Повозившись с ширинкой, Агеев, извлёк то, что Ульянов назвал сморчком и в смятении глянул на распластанное тело Виктора Ивановича.
– Ссы ему в морду, суке, в морду я сказал! 
После глумления над Смирновым, его в беспомощном состояни бросили в кошовку и отправили в каталажку райотдела УНКВД, что по улице Советской. На следующий день, не выдержав издевательств, Виктор Иванович «загнул копыта», как выругался Агеев, составляя акт о смерти вчерашнего начальника райотдела УНКВД.      
Этим аресты в Парабели не закончились. Маниакально подобный Ульянов прошёлся по району ураганом. Махом арестовал 34 парабельца, обвинив их в причастности к эсеровско-монархической, повстанческо-террористической организации. Их доставили в Колпашево и после жесточайших пыток расстреляли во дворе тюрьмы УНКВД.
Судьба благоволила Фёдору Голещихину, коменданту посёлка Кирзавод. После расформирования политических ссыльных, занятых производством кирпича, он был переведён в Нарымское лагерное отделение. Занимался спецпоселениями ссыльных, раскрестьяненными и прочими репрессированными лицами, обслуживал лесоповальные и лесосплавные лагерные пункты, спецсовхозы. А помощник по Кирзаводу, Пётр Вялов, нажравшись в очередной раз браги, захлебнулся собственной блевотиной. Тело паршивого мужичонки завернули кое-каким тряпьём и кинули на кирзаводское гробовище ссыльных на помин воронью. 
Парабель затихла. Повальные аресты сельчан сломали председателя Парабельского райисполкома Зиновия Немчинова. Не ладились у него отношения с партийным руководством района, с тем же Иваном Кулюпановым, 1-м секретарём райкома ВКП(б). Однажды Зиновий по пьяной лавочке схлестнулся с ним, противопоставив себя партийцу энергичным коммунистом, знающим толк в развитии села. Обиделся мстительный Иван, как же? Задета партийная спесь в изобличении «врагов народа», и рассчитал всё верно, отправив Немчинова в Старицынский сельсовет, якобы, для оказания помощи в проведении хозполиткампании. – Наломает дров Зиновий, обязательно наломает, – злорадствовал Кулюпанов, потирая изъеденные оспой руки.
И Немчинов наломал. Подумать только, втянул в пьянку парторга Крайкома ВКП(б) Падалко, заодно и председателя сельсовета Комарова. Вместе хлестали брагу и, потеряв партийную бдительность, стали на путь антисемитизма, по чём зря ругая евреев в ярко выраженной форме. Мало того, выступавший на заседании сельсовета Немчинов заявил, мол, колхозникам нужно учиться работать у единоличников и что единоличники живут лучше колхозников потому, что больше работают.
Само собой разумеется, о партийной беспринципности и вакханалии, устроенной Немчиновым в Старице, Кулюпанову сообщили верные партии коммунисты. – Чистой воды «контрреволюционная пропаганда» и антисемитизм, – возрадовался Иван, усаживаясь за обшарпанный стол, обляпанный рыбьей чешуёй. Обмакнув перо в чернила, он на листке бумаги, вырванном из конторской книги, старательно вывел:
«Начальнику Нарымского оперативного отдела УНКВД по Новосибирской области лейтенанту госбезопасности Ульянову. По информации, полученной от честных коммунистов Сталинской закалки, установлено, что председатель Парабельского РИК Немчинов З.В., осуществляя проверку руководящих колхозных кадров Старицынского сельсовета, пьянствовал с парторгом Крайкома ВКП(б) Падалко и председателем сельсовета Комаровым. При этом в разговоре они подвергли критике политику партии и правительства, направленную на вовлечение единоличников в колхозы. Немчинов З.В. не отметил в докладной записке на моё имя о засорённости руководящих колхозных кадров в колхозах «Вторая пятилетка» и «Новая жизнь» Городищенского сельсовета. Так, в колхозе «Новая жизнь» конюх Нечаев Виктор в царское время служил волостным казначеем, а сейчас - член правления колхоза, у которого брат родной - кулак, брат жены - арестован. Нечаев заморозил 3 центнера картошки, вредительски построил телятник. Счетовод колхоза, ссыльный Карманов, бывший кулак, не вёл работы по счётной части Басмасовского сельсовета. А в колхозах имени товарища Сталина и товарища Микояна работают счетоводами ссыльные.
1-й секретарь Нарымского окружного комитета ВКП(б) Карл Иванович Левиц такого безобразия не стерпел. Собрал бюро окркомитета ВКП(б), на котором Немчинов был изобличён в контрреволюционной деятельности. В соответствии с этим вынесло постановление: Немчинова Зиновия Васильевича, как врага народа, из членов ВКП(б) исключить, а его дело передать окротделу УНКВД по Новосибирской области. Партийный билет за № 0110931 у Немчинова изъять.
На первом же допросе приматоподобный Ульянов выбил у него признание об участии в период работы председателем Парабельского райисполкома в контрреволюционной троцкистско-бухаринской деятельности наймитов японо-германского фашизма 
– «Япона мать», – ахнул по этому поводу рыбацкий бригадир Андрей Михеев, узнав об аресте председателя райисполкома. – Где Парабель и где она «япона мать» с Германией? Подсуропили председателю, гадом буду – подсуропили.
С устатку опростали с Вовкой Марковым ковшик браги и, закусив стерляжьей чушью, рассуждали о житье-бытье. Один – калужский сермяжник, сбежавший в 1915 году от призыва на войну и корнями вросший в Парабель. Другой – нарымский чалдон, рыбак от бога, обсуждая аресты сельчан, всё не могли взять в толк, как это сразу можно продаться японцам и германцам. 
– А, чё, от Парижа до Находки с водкой лучше, чем без водки, – отшутился Вовка, обсуждая в деннике с Андрюхой сетные ловушки для ловли рыбы атармой. – Ви-и-и-ижу с больничного яра караваны паузков на Полое с несчастными в трюмах. Ты сам, итию мать, рыбачишь на Ласкинском песке и зыришь, как тыщами везут в Парабель.
– Чё буровить бестолку, Вовка, вижу, – вздохнул рыбак, тяжело встал, и пошёл к мазутному катеру, кинувшему чалку на илистый берег Полоя под больничным яром.   
– Эх, Андрюха-Андрюха, то ли ещё будет? – Вздохнул мастер на все руки и, спохватившись, окликнул возившуюся в огороде жену:
– Катерина, язви тебя? Окрошка готова?
– Иди уж, щас нарву батун, – подала голос жена, щипая зелёный лучок с прополотой утром грядки.
– И то хорошо, – хмыкнул Вовка и, сладко потянувшись, опростал остатки браги. Ополоснув руки в бочке с дождевой водой, пошёл на веранду, где Катерина накрывала стол.   


Глава 11

Наплыв спецпереселенцев в Парабельский район обернулся Вовке Маркову интересным образом. – Хоть песню пой, хоть спать ложись, – фыркнул смешливый мужик, узнав, что оказался в поле зрения председателя райисполкома Степана Лебедева, сбившего ноги в поиске продовольствия спецконтингенту. Как пить дать не хватало кадров для управления сельским хозяйством, лесоразработками, заготовкой пушнины. И, конечно же, рыболовства, чтобы накормить десятки тысяч измождённых и голодных людей. 
Прибыв на стрежпесок к Михееву с надеждой решить с ним отгрузку некондиционной рыбы трудпосёлкам Парабельской комендатуры, Лебедев объяснил проблему матёрому рыбаку. Но не тут-то было, выматерившись на чём свет стоит, Георгич ополчился:   
– Ты чё, председатель, это ж уйма людей! Сами завалим норму, и ораву не накормим. Итиё мать, канителимся тут, канителимся и, как вода в песок. Время брать чебака атармой, слышь чё говорю? Остяки уже гребут соровую и перную рыбу. Марков подсобит снастями и гони его на Сочигу рыбачить артелями.
– Не мели языком, Георгич, – отмахнулся Лебедев и, сплюнув в мутную обскую волну, матюгнулся.
– Дело говорю, председатель! – взорвался рыбак. – Тыщи людей не накормишь со стрежпеска, а нормы – ого-го, тебе ли не знать, хоть в петлю лезь, – обозлился бригадир и полез в дождевик за кисетом.
Разговор не получался. Успокоившись, Степан раскинул мозгами: вселенцы пухли с голода – факт. О какой выработке говорить, если голод косил беспощадным бичом – тоже правда. Они с комендантом Петлиным вдвоём тянули упряжку в поисках выхода из положения, закрыв глаза на условности в отношении к спецконтингенту. Вселенцы висели на горбу коменданта района, но и предрик не щадил сил, изыскивая провиант голодающим людям, понимая, что требования по развитию Парабели одинаково жестоки к обоим. – Кровь из носу, а норму дай! – звучало на партсобраниях и партийных бюро организаций.
А норму дадут доходяги пилой, топором и лопатой? Поди зашиби выработку! – Не можешь – не обсуждалось вообще. Бюро Нарымского окружкома ВКП(б) реагировало без промедления вынесением решений по секретарям парткомов, предрикам, комендантам, сошкам мельче, отправляя грызть мёрзлую землю зубами. Ещё повезло. Остальных заносило в списки отщепенцев-предателей и изменников Родины и к расстрелу! Скольких увезли в Колпашево? – Вопрос, как и ответ беспощаден – не счесть! Отсюда проблема с продовольствием у Лебедева и Петелина была общей, болезненной с точки зрения её решения. Тем паче, крутившийся рядом начальник райотдела УНКВД лейтенант госбезопасности Яковлев, одним видом подстёгивал рвать подмётки на ходу. И рвали!
Выход из положения был в наличии рыбных запасов в бассейне матушки Оби – надо взять рыбу! Разумеется, массовым отловом вселенцами при наличии снастей в нужном количестве.   
– Погодь, не ерепенься, Георгич, – хлопнул себя по ляжкам Лебедев, – Марков, толкуешь? А справится? Он же трётся у тымских остяков?
– А чё делать? Как ушёл в артельное отходничество и трётся, – сердясь отмахнулся бригадир, свёртывая цигарку из агитброшюрки, – ладит сетные орудия лова, заграждения.    
– Во-о-о-он оно чё, – оживился председатель. – Думаешь подсобит снастями? А ссыльных научит ловить чебака? 
– А чё не научит? Отряди его в Колпашево прикупить сетёнок и для надёжи озадачь остяков на это дело, ага. Их угодья и рыболовные пески по притокам Оби закреплены меж семьями, и рыбачат они, не зная горя. А изюминка вот в чём, Степан, рыбу остяки берут в устьях Кети и Тыма сообща – кооперируются – много берут. Заруби на память. А чё? Поделятся с ссыльными, не убудет. Правда, сетёшки у них ни к чёрту – старьё… Вовка подбрасывает им оснастку, дорожки, жерлицы. Наить сети? Везёт из Колпашева. Нет? Из Томского. Хозяйственный мужик, председатель, навяль ему ставить атармы и дело с концом. Остяки помогут. Им хоть кол на голове теши: возьмут рыбы, обменяют на ярмарке на чай, сахар, водку и в пьяную драку с поножовщиной. Прям беда… 
Рыбак говорил чистую правду, Марков – выход из положения, – вскинул косматые брови Лебедев. Подбагрив на плечо холстину со стерлядью – на ушицу, чушь, прикинул хрен к носу: вселённые в район десятки тысяч спецпереселенцев перевернули все мыслимые представления по добыче рыбы государству и для собственных нужд. Действовать надо было немедля.
– Ладно, бригадирь, Георгич, но хоть тресни, а норму дай! Уж не взыщи, начальство дерёт три шкуры. 
– Дам, – усмехнулся бригадир, провожая взглядом Лебедева. Предрик ступил на трап, кинутый на борт измазанного мазутом мётчика, и махнул мотористу:
– Поехали.
Утром следующего дня, слегка перепуганный Марков, сидел в комнатухе Лебедева, не зная куда девать заскорузлые руки. Разговор был серьёзным. Канитель с питанием для вселенцев председатель обрисовал кратко:
– Вопрос в одном, Марков: выживут люди или сдохнут, как собаки. Других вариантов – нет, совсем нет. Усёк? Справки о тебе навёл: мастеровой, с мозгой в голове – впрягайся и без разговоров. Рыба нужна позарез иначе люди передохнут с голоду. Оформлю уполномоченным райисполкома, зарплата там, доппаёк и всё такое прочее... По рукам?
Вовка вытаращился на председателя райисполкома, смутно представляя себя «шишкой» районного масштаба. – Ни чё себе, – в душе изумился калужский мужик. – Вот-те Катюха обрадуется… Хотя не факт, может и «обратка» случиться, у неё не заржавеет. 
Марков сам пережил невзгоды, потеряв родину в мировую войну. Едва сводил концы с концами, скрываясь на заимке в тайге: до революции – от урядника, в гражданскую – от белых, красных вместе взятых и прочего шобла с оружием в руках. Поэтому к ссыльным относился с пониманием, но и негодовал про себя: 
– Ишь нагнали прорву, а кормиться чем?   
Бурчал тихо, для порядка, а иглица в сноровистых руках вязала узлы, ячейки сетного полотна на ставные сети, режёвки, частушки – карасевые, язевые, на вентеря, сежи, фитили. Артель его делала запорные орудия лова своим рыбакам, селькупам, что осели по берегам Кети и Тыма. Чинили старьё.
– По рукам, – наконец-то, выдавил обескураженный Вовка, полагая, что как-нибудь всё образуется и станет на места.
А Лебедев уже кричал в трубку телефона: 
         – Алё, алё, Петелин? Ага, привет, дорогой. Нашёл мужика… Дельный и руки не под хрен заточены, знает дело туго. Направляю за спецпропуском для поездки по трудпосёлкам… Справится, говорю, справится, не прощелыга какой там, встречай и вперёд.
Бросив трубку на аппарат, председатель потёр руки.   
– Не пзди, Марков, одолеешь! На территории Парабельской комендатуры уйма людей – семьдесят трудпосёлков. Не обеспечим питанием? – Пиши – пропало. На Колпашево надёжи нет, Томский – в стороне, людей гонят к нам караванами прям с железной дороги. Глянь, чё творится на Оби, а с комендантом Петелиным всё чин чинарём, иди сюды.
Лебедев ткнул пальцем в замшелую схему Парабельского района, висевшую на выбеленной извёсткой с синькой влажной стене.
– Глянь на Сочигу – ай рыбная речонка, по ней трудпосёлки: Горка, Белка, Сочига, Безымянный, Ключи, Кириловка, и хрен знает сколь ещё строить будем… Найдёшь людей… Поселковые коменданты помогут, наладишь орудия лова запорной манерой – атармой. Сойдут и сетёшки, морды, фитили. Всех кривых, хромых, косых, кто не может держать пилу, топор, лопату – на рыбалку. Задача – взять рыбы на зиму.   
Совсем потерявший голову Марков, смахнул кепчонкой пот. 
– Ни хрена себе, это чё получается? Бросить всё и, сломя голову…
Предрик склонился над Вовкой.
– Бросить всё, Марков! Иначе кина не будет, а Петька Лобода будет хлестать брагу без тебя.    
Глаза у Вовки выкатились из орбит. Действительно, они с Петькой хватили бражонки по кружке, другой. И, подишь ты, председатель знает уже. Чёрт те, что, а с боку банька, не отбрешешься, – ахнул он про себя, судорожно ворочая мозгами.
В душевном расстройстве Вовка встал с табурета. – Чё сделать, а? Выходит, ни чё. С Катериной беды не оберёшься…
– По рукам, председатель, – выдавил безнадёжно мужик, и, взяв видавшую виды кепчонку, двинул домой.
А «удочку» жене Вовка «закинул» уже после бани за чаем со смородиновым вареньем. Распаренной Катерине, нехотя чесавшей пахнувшие квасом волосы, Вовка, как бы невзначай заметил:
– А чё, Кать, голод-то – не тётка, а? Жрать-то всем хочется, а без рыбы куды? На «кудыкину гору»?
Истомлённая банной негой Катерина, причепуриваясь, вставила:
– Никуда, Вова. Таньку выдали замуж – стерпится-слюбится, а внуки пойдут и чё? От то-то и оно… Зачембарь штаны, давеча Зинка Секисова напросилась в баню – зайдёт.   
– От баба, всё хрен по деревне, – хмыкнул Вовка, утирая потную грудь полотенцем, – сошлись с Анисимом и грызутся, как волки.
– Не мели абы чё, сошлись – не сошлись, а живут, – отбрехалась жена, раздавливая ногтем вшу, – язви её… Завшивела я чёй-то, Вов.
– Мать честная, – сокрушился муж, – парили одёжу, парили. Щас керосинчика возьму, будем травить.   
Перемалывая парабельские новости, Марковы шумно втягивали чай из блюдцев, подаренных наложившим на себя руки Донским, обсуждали долгобородых кержаков, не плативших налоги государству.
При Вовке возмущался уполномоченный райфо Ермолаев. При этом, сидевший рядом начальник райотдела УНКВД Яковлев, стукнул кулаком по столу.
– Уклонение сенькинских кержаков от уплаты налогов – саботаж, – рявкнул он, и впился взглядом в струхнувшего Маркова.
Шутить с налогами было опасно. За их неуплату ревизор Ермолаев описывал имущество и без суда и следствия пускал в продажу, виновные отправлялись в Колпашево, откуда редко кто возвращался домой.
По косточкам разобрали они с Катюшей погоду, покос. В итоге Вовка решился.
– Такое дело, Кать, председатель навялил затею…
– Лебедев, чё ль? – лениво поинтересовалась жена, знай себе, вычёсывая вшей из всклоченной гривы волос.
– Ага.
– Дык – сказывай, чё молчишь?
Скосив взгляд на Катерину, Вовка вроде как безучастно ляпнул:   
– Дык получается, Кать, я ноне начальство… 
Гребень в руке жены замер.
– Чё-ё-ё?
Вовке сразу не понравился взгляд благоверной. В нём было и недоумение – ослышалась, мол, и подозрение, что Вовка, тяпнув браги из заныканного в подполе лагушка, несёт чепуху. Однако интонация в голосе жены вернула Вовку на место…Чувствуя нутром, что мыслительный процесс Катюши складывается не в его пользу, он выбрал разумным – ломать комедию, будто у него ни в одном глазу. Поставив взгляд в потолок, Вовка будто бы осматривая крюк на матке избы, на котором висела люлька внука Василия.
– Председатель грит – надо, Владимир Николаевич, народу помочь, сдохнут с голоду, а без тебя никак, – осторожно высказался Вовка, отдавая отчёт в уязвимости своего положения. 
– Зубы не заговаривай мне, про начальство сказывай, – цыкнула жена, читая душой незамысловатую хитрость мужа.
Чуя настроение Кати печёнкой, Вовка сдал назад: 
– Дык, Кать, председатель навяливает, мол, начальства раз-два и обчёлся, давай, Владимир Николаевич, ноги – в руки и шпарь к ссыльным на Сочигу атармы ставить. 
–  Тьфу, идрию мать! Чё к чему, растудыт твою… фонфарон нашёлся, – фыркнула жена, воткнув деревянный гребень в волосы.
Не ожидая, когда Катя разойдётся и начнёт качать права, Вовка поведал ей о работе в райисполкоме, ожидая окрика благоверной. Но Катя к затее начальства отнеслась рассудительно:
– Чё ж, без рыбы не останемся.
– И то, верно, – облегчённо выдохнул Вовка, утирая шею влажным полотенцем. И, не упуская инициативы, осторожно поинтересовался: 
– Отметить бы это дело, Кать, а? 
Катя оказалась верхом приличия. То ли решила сама с Зинкой угоститься, как никак, подруги детства – не разлей вода, то ли с устатку –в Парабели банный день. Бросив на Вовку снисходительный взгляд, пошла в избу. Вовка был наверху блаженства – попёрло-то как, а?   



***

Усилиями бригады Александра Мезенцева и парабельской артели Николая Колотовкина выпуск кирпича был обеспечен в промышленных объёмах. На первом этапе производительность труда, составившая 160 тысяч штук кирпича, устраивала и парабельское начальство, и председателя исполнительного комитета Нарымского окружного Совета Большакова Александра Матвеевича. Однако по стране шагала индустриализация и кирпич требовался Новосибирску для поднятия заводских корпусов авиазавода имени Чкалова, мелькомбината, других предприятий, включённых в задачи III пятилетнего плана, утверждённого XVIII съездом Всесоюзной коммунистической партии (большевиков).
Кирпич необходим был для строительства жилого фонда развивающегося Новосибирска, общежитий рабочим производственных предприятий, массово прибывавшим из сельской местности. В связи с чем председатель исполнительного комитета Новосибирского областного Совета Бурлаков Марк Семёнович обозначил Нарымскому округу более широкие задачи. Они коснулись увеличения показателей по заготовке леса, рыбы, добычи пушнины и, конечно же, производства кирпича. И не удивительно, что к партийному руководству и исполнительной власти на местах Бурлаков ужесточил требования по итогам работы. Над всеми висел «Домоклов меч» начальника Управления НКВД по Новосибирской области Мальцева Ивана Александровича, возглавившего «особую тройку», и также переживавшего за успехи ведомства государственной безопасности. Изданный им накануне приказ гласил: «Даю 3 дня на «заготовку» людей (то есть, на арест), а затем вы должны нажать и быстро закончить дела. «Добиваться» сознания у арестованных не обязательно – «колоть». Давайте в дела «не расколотых» два показания «расколотых» и всё в порядке. Возрастным составом я не ограничиваю, давайте стариков. Нужно нажать, так как наши уральские соседи нас сильно поджимают. По полякам и латышам вы должны взять не менее 600 человек, а в общей сложности «подгоните» до 2000 человек».
И «подогнали». В декабре 1937 года Томск был потрясён невиданными арестами. Внесудебные заседания «тройки» на потоке рассматривали дела внесённых в расстрельные списки людей. В них принимали участие представители крайкома ВКП (б), но, когда там прошли аресты, из крайкома уже никто не присутствовал. В работе «тройки» обычно участвовал областной прокурор Барков, но, когда и его арестовали, из прокуратуры участия во внесудебных заседаниях никто не принимал. Мальцев вершил дела в одиночку.
Не удивительно, что машина репрессий, терзавшая людей в Новосибирске и Томске – городе областного подчинения перенеслась на места. Сосредоточившись в руках Нарымского окружного комитета ВКП (б) неограниченная власть подмяла судебные и карательные органы. Окружком определял разнарядки по лесозаготовкам, хлебопоставкам, вылову рыбы и сбору налогов, контролировал учреждения, предприятия, медицину, торговую сеть, следил за настроением масс и личной жизнью тех, кто этой массой повелевал. Партийная власть округа в Колпашево «обязывала», «принимала немедленные меры», «строго предупреждала», «снимала с работы», «привлекала к ответственности», реагируя на сигналы «доброжелателей», докладные записки уполномоченных, откомандированных в «низы» для изучения положения дел.   
В Парабели репрессиями заправлял 1-й секретарь райкома ВКП(б) Иван Кулюпанов. По его указанию были арестованы сотни местных жителей, на которых райотдел УНКВД завёл дела и отправил в Колпашево на рассмотрение «тройкой». Был снят с работы председатель райисполкома Лебедев. Правда Степану повезло, его откомандировали в распоряжение окружкома партии, и он остался на плаву, благодаря загруженности аппарата в рассмотрении дел коммунистов.
Занявший его должность Минникес Евстей Насонович повёл себя правильно, сосредоточившись на приоритетных направлениях деятельности: лесозаготовках, отлове рыбы и производстве кирпича. Евстей не выпячивался, избегая встреч с начальником Парабельского райотдела УНКВД лейтенантом госбезопасности Яковлевым. Корректен был с оперуполномоченным РО УНКВД сержантом госбезопасности Загорулько, несмотря на придирки чекистов к консервации рыбы на засолпунктах. Вследствие отсутствия условий для правильной засолки рыбы она портилась и плохо хранилась в летний период под открытым небом в крытых лодках. Лодки протекали, рыба заветривалась, делаясь непригодной к употреблению. 
Успешней Евстей Насонович проявил себя в производстве кирпича, увеличив его производительность до 160 тысяч штук в месяц. Однако не тут-то было. Распоряжением окружкома ВКП(б) ссыльные из Белоруссии, Алтайского края и Ленинградской области были сняты с работ в Кирзаводе и отправлены в трудпосёлки Парабельской комендатуры. Прибывшие вместо них уголовники не выдержали темпа по выпуску строительной продукции и сорвали, спущенные окружкомом планы. С уголовниками разобрались быстро и через неделю о них забыли.
В Кирзавод Минникес направил сочигинских мужиков, костяк которых составили Андрей Конев, Коваленко, Алеников, Сагалаев, Нефёдов, Камышин, Бритков, Родионов, Манулин, братья Суховеевы. Имея опыт обустройства в условиях тайги, и наладив выпуск кирпича, мужики отстроили Кирзавод в посёлок, назвав его так с лёгкой руки Конева. К марту 1939 года, когда советский народ, восхваляя гений товарища Сталина, кричал здравицы в честь решений XVIII съезда партии, Кирзавод насчитывал около 40 хозяйств. И это было здорово! Съезд партии констатировал, что социализм в СССР в основном простроен и страна вступила в новый этап развития – завершение строительства социалистического общества. Парабельский район развивался вместе с огромной страной. 
В августе 1939 года открылся рыбозавод. Первым его директором был назначен А.Д.Скирневский, видевший будущее предприятия в организации новых подходов в отлове рыбы, её переработке и консервации. Не взирая на придирки 1-го секретаря Парабельского райкома ВКП (б) Колюпанова, Михаил Михайлович Трифонов, назначенный в июне 1940 года председателем Парабельского райисполкома, поддержал Скирневского. Стало быть, появилась возможность подбрасывать рыбу трудпосёлкам Парабельской спецкомендатуры: Белка, Сочига, Ключи, другим, где жизнь ссыльных понемногу налаживалась, приобретая устойчивый характер. Проникаясь уверенностью в завтрашнем дне, люди ощущали себя в сносной среде отношений, сложившихся на территории комендатуры между спецпереселенцами и администрацией. Мало того, через районную газету «Сталинское Знамя» Трифонов обратился к населению с приглашением на замещение вакантных должностей в спецкомендатуре, опять же, призвав парабельцев к социалистическому преобразованию Нарымского Севера.
Вместе с тем, население испытывало трудности. Не всё получалось на территории района в соответствии с линией партии. Голодуха в целом отступила, но люди, работая в колхозах, не имели возможности обеспечивать семьи питанием. Прежде всего мукой, рыбой, мясом, крупами, солью. В деревне Шонгино, что относилась к колхозу «Путь Ленина», колхозники запросились в отходничество. На одном из собраний кандидат в члены ВКП(б) Василий Костарев, сославшись на голодуху в семье, заявил о выходе из колхоза. Костарева поддержала жена. Выступивший следом Осип Батурин, тоже заявил, что голодным работать не будет. Порыв мужиков подхватили ещё мужики, подав нездоровый пример остальным членам коллективного хозяйства «Путь Ленина».
Осведомитель противопобеговой агентуры из оперативного обслуживания колхозов проинформировал сержанта государственной безопасности Загорулько о творившихся в колхозе безобразиях. Вне сомнения в действиях колхозников усматривались антисоветские выступления и признаки враждебные политике партии и правительства, но арестовывать бунтовщиков Загорулько не стал, а рапортом доложил о ЧП 1-му секретарю Парабельского РК ВКП(б) Ивану Колюпанову.
Да, времена менялись. С приходом в НКВД СССР Генерального комиссара государственной безопасности Лаврентия Берия разнузданный террор снизил обороты. Более того, Лаврентий Палыч объявил о выявлении в органах государственной безопасности причастных к преступлениям против невиновных граждан. И головы полетели с тех, кто ещё вчера пытал подследственных, выбивая признательные показания против других несчастных и против самих себя. Так из поля зрения парабельцев исчез лейтенант госбезопасности Яковлев, а в штате Парабельского райотдела УНКВД появились оперуполномоченные, не лишённые осторожной тактичности. От прежнего состава райотдела остался опер Загорулько, опасавшийся влететь под раздачу за превышение полномочий. Были арестованы и отправлены в Колпашево ряд поселковых комендантов, творивших на своих территориях бесчинства и издевательства над ссыльными.
Поэтом не удивительно, что на ЧП в колхозе «Путь Ленина» партиец Колюпанов отреагировал своеобразно. За срастание с кулацким элементом Василию Костареву собрание первичной партийной организации прекратило кандидатский стаж, с остальными же коммунистами-колхозниками проведены меры воспитательного характера. После принятых средств воздействия «вольномыслия» у членов коллективного хозяйства «Путь Ленина» поубавилось без арестов и этапирования в Колпашево. Да и в колхозе работать было уже некому.
А вот весной 1941 года у чекистов Парабельского РО УНКВД случился аврал – житель села Парабели М.М.Желтухин обратился с письмом к товарищу Сталину. В своей писуле парабелец резал матку-правду как есть: «Товарищ Сталин, я работаю в Парабельском районе с 7 апреля 1940 год. В июне-июле независимо от количества семьи давали хлеба 700 грамм на рабочего. А с августа по это время на рабочего дают 500 грамм на иждивенца по 150, а в магазинах ничего нет… Я имею жену на иждивении, сына 2 лет, дочь 1 года, их приходится кормить чем попало. Население ощущает голод, но в районе ничего не знают, почему это так? Потому пишу Вам и считаю, что Вы без внимания не оставите и ответите».
Простодушный Желтухин, конечно, не знал, что его письмо было изъято ещё в Новосибирске, а после изучения в областном управлении Наркомата государственной безопасности СССР, отправлено в обком партии с резолюцией: «Разъяснить заявителю политику партии и правительства». Заведующая отделом пищевой промышленности обкома ВКП(б) Гореловская отреагировала своей резолюцией: «Секретарю Парабельского РК ВКП(б) Колюпанову. Отдел пищевой промышленности обкома ВКП(б) направляет Вам копию письма гр-на М.М.Желтухина на имя тов. Сталина для рассмотрения и дачи ответа заявителю».
Выполнив поручение вышестоящего партийного органа, Колюпанов ответил Новосибирскому обкому ВКП (б): «Товарищу Гореловской. Гражданину Желтухину дан ответ устно в беседе с ним».
История с Желтухиным закончилась чин по чину. У заявителя не осталось претензий к местной власти в лице того же Колюпанова, а участие самого товарища Сталина в решении личного вопроса вызвало неописуемый восторг, который он испытывал до конца своих дней.   







 

Растянувшись  в реденькую  цепочку, по тайге шли люди. У каждого за  спиной висел  на лямках мешок с нехитрым  скарбом и мукой  для питания. Было  сыро и прохладно. Как часто бывает в  Нарымкрае, после солнечных теплых дней, при которых уже начали распускаться  бело-кипенные кисти черемухи, наступило ненастье. Александр Мезенцев приостановился на короткое время:
– Ну и погодка!  Врагу не пожелаешь…
– Погода, как обычная погода. На черемуху  похолодало.- рассудительно и миролюбиво проговорил Щепеткин.
– Не могла она раньше или позже зацвести! – недовольным голосом  пробурчал Александр. – Обязательно в выходной!
Впереди всех неторопливо  шла Агафья. В легкой лосинной куртке с капюшоном, в таких же легких из лосиной  замши штанах и тобасах, она, казалось, не замечала сырости. В такт шагам покачивался ствол  висевшего на плече  у хозяйки ружьё. Агафья  не шла, а плыла по  коряжестой тайге. Александр  невольно залюбовался ловкими  движениями  молодой селькупки.
– Слышь, бригадир! Может, передохнем малость, костер разведем, отдохнем.-  спросил  Михалец.
– Нет, паря, тут совсем плохо! Шибко сыро! Скоро ручей будет, там суше, там  и передохнем!
Мимолетный, но ласковый взгляд   молодой селькупки ожег  Александра. Он смешался и нарочито  бодрым голосом проговорил:
– Раз недалеко, значит дойдем!
Судорожно дернувшись, цепочка людей снова двинулась в путь. Наконец, лес поредел. Агафья остановилась, сняла  с плеча ружьё и повесила его на сучок ближайшего дерева. Перед ней, через бурую прошлогоднюю  траву уже пробивалась свежая зелень, темнела  холодная вода таёжного ручья.
Через некоторое время   на таёжной опушке горело несколько костров.  Мария Мартынюк,  единственная женщина среди бригадников, нехотя  отошла от костра и смущенно  проговорила:
– Пойду, мужики, прогуляюсь!
– Сходи, сходи! – Ефим Михалец повернулся к женщине, глаза его озорно блеснули:
– Только смотри, не  далеко  отходи, а то кошеварить будет некому. Неровен час, медведь утащит! – Нужна я ему!- фыркнула Мария, удаляясь от костра. Скрывшись за  молодым  подлеском, Мария прошла немного вверх по ручью. В осиннике, растущем по  таежной опушке, все чаще стала попадаться молодая зелень. Сначала отдельные кустики растений жались  к корням деревьев, потом стали попадаться небольшие полянки, пока не слились в сплошное изумрудное море.  Мартынюк с интересом рассматривала сплошной ковер диковинной травы.
– Чо это такое? – гадала женщина: Ландыши?. Да нет, вроде не ландыши. Нагнувшись, она сорвала несколько былинок. Попробовала на вкус толстый стебель, багрово- сиреневого цвета и нежную мякоть листьев, отдаленно  похожую на  лук чеснок – КОЛБА.
– Дак это, наверное колба, про которую говорила Агафья.- вскрикнула  Мария.
– Хо!  Однако,  ты сама  нашла!
 Мария вздрогнула. Она не слышала, как к ней подошла Агафья.
– Шибко хорошая трава! Бутишь  исть – не будешь зимой болеть!
 Агафья  еще зимой  рассказала Александру про чудо- траву. Как её солят в больших бочках и едят зимой.  А сегодня, Александр попросил Агафью показать: как выглядит и где растет эта трава,  а также, незанятые никем охотничьи и рыболовные  места.
  Александр знал от Агафьи, что   в тайге , правила владения и пользования территорией  было  четкое. Охотничьи угодья, освоенные жителями поселка, считались только их владениями. Никто другой не имел права вести в них промысел. Эти угодья подразделялись на семейные наделы, где действовало  то же правило. Нарушивший его считался вором и подвергался наказанию: изъятию добычи, ловушек; могли виновного и розгами высечь. Но любой путник мог добывать одноразово в чужих владениях для собственного пропитания! Это было свято. «Мат чвэчом» – «мое место» – так нарымские селькупы называли охотничьи, рыболовные, ягодные, кедровые и прочие угодья, находившиеся во владении группы родственников. Такое земельное владение передавалось по наследству из поколения в поколение. Устная традиция подчеркивает коллективный характер собственности на «чвэчом»: «Все братья отцовы в одном месте промышляли. Чужих не брали, не пускали. Угодья на всю семью. Каждый исток и тайга по наследству идут» – объясняла Агафья. Землю эту нельзя было продать, подарить или обменять. «Земля навечно отдана. Если нет силы, передай сродственнику», –  продолжала  объяснять Агафья .  Каждая семья на своей «чвэчом» имела «зареченное место», являвшееся культовым семейным центром. Там росло священное дерево, на которое они вешали приклады- лоскутки духам природы, бросали монеты, клали пули, табак, чтобы умилостивить хозяина леса Маджиль-Лоза, дабы тот послал охотнику зверя и птицу.
Мария с Агафьей набрали  целые охапки травы и пошли к костру.   Все сели обедать.  С  вяленным мясом лося, что  достала из своей торбы Агафья, колба показалась мужчинам  очень хороша!
– Её тут  много, шибко много по ручью и в другом месте тоже! – проговорила  молодая  остятка.  – Собирайте и набивайте мешки.
– А где  большие караси  водятся, покажешь? Далеко идти? – спросил Щепеткин.
Селькупка отвела глаза от Александра и буднично проговорила:
– Нет, не  шибко далеко! Щас гриву пройдем, потом болото,  потом ручей  и будет  бо-о –льшое озеро!
 – Ни хрена… еще киселя хлебать и хлебать! -  пробурчал Михалец.
– Кончай перекур, а то  засветло не  успеем вернуться! – проговорил Мезенцев.
Люди зашевелились. Мезенцев  быстро встал и, взяв топор, позвал с собой   остальных.
– Надо дерево  завалить, переход через ручей сделать.
  На мысу росла одинокая осина.  Александр  всадил топор с одной стороны в податливое дерево, а  Щепеткин, подошедшей следом, стал рубить с  противоположной стороны.  Александр  и Иван без напоминания вырубили по  увесистому стежку и уперлись ими в ствол дерева, направляя его в сторону ручья. Протяжно заскрипев, осина наклонилась и.  грохнулась  наземь.
Ловко  балансируя на бревне, первой  перешла ручей Агафья. Потом перетащили  Марию. За ними  потянулись остальные.
Люди вновь углубились в тайгу. Кроны деревьев  сомкнулись над головой.
Вдруг недалеко от Агафьи  с пушечным грохотом  с земли звлетел глухарь. Вильнув между  стволами деревьев, тяжелая птица взгромоздилась на верхушку  кедра.
 Вздрогнув  от внезапного  шума люди остановились.
– Вот это гусь, так гусь! –  восхищенно проговорил  Ефим.
– Пожалуй,  поболее будет! – Усомнился  более опытный Иван.
– Тише вы, знатоки! – одернул вполголоса Александр.
Цепочка людей  замерла, с интересом  наблюдая за  проводницей..
Агафья мягко  переступала с ноги на ногу, выискивая  удобное для прицела место, подняла ружьё: раздался резкий  удар выстрела. Ломая тонкие ветки, глухарь покатился вниз и тяжело ударился  о землю.
Ефим, как мальчишка, кинулся к дереву, у подножья которого лежала птица. Он покачал  тяжелую птицу в руке:
– Матерый, идрит его в корень! – восхищенно проговорил  мужик.
Агафья неторопливо переломила ружьё, вынула из  патронника медную гильзу и положила ее  в замшевую сумочку, висящую на  поясе.
– Однако, хороший! Спокойно заметила  остятка и зашагала во главе колонны.
 Наконец, кедрач закончился, и люди  вышли на край болота, где спугнули лосиху с лосенком.. Люди молча наблюдали  за зверями.
– Хо! Тут шибко хорошие  охотничьи места. Многа зверя! Щас  харашо,  гнуса нет! – Агафья поправила ружье. – Скоро гнус подымится -  тогда худо.  До смерти зверей бывает - заедает!
– Да уж… – неопределенно  пробурчал Ефим, и бригадники побрели через неширокое болото. На другой стороне болота, люди снова уперлись  в ручей. По берегам ручья началась колба.
 Люди осторожно шли по изумрудному ковру, инстинктивно  оберегаясь наступить  на нежную траву. Но где уж там… заросли  были сплошные!
–Вот богатство, вот богатство! – скороговоркой  частила Мария. – Прямо под  ногами лежит!
–Слышь, Мария! – обратился Александр к  Мартынюк. –Надо каждый день к баланде  колбу давать, да засолить на зиму, а то она  скоро отойдет!
–Кадку надо! –тоже приостановилась Мария, вопросительно  глядя на бригадира.
 Александр решительно закончил:
– Будут и кадки у нас, все будет…
 Незаметно тайга закончилась. Людей окружал молодой подлесок, за ним густой высокий  сухостой, а за ним блеснула гладь воды.
– Однако, пришли – проговорила Агафья, показывая рукой на  лежащее впереди озеро.
– Наконец-то, – облегченно проговорила   уставшая Мария., скидывая свою  поклажу на землю. – Тут  стан сделаем и до озера недалеко за водой ходить: верно, мужики?
Уставшие люди молчали. Они скинули мешки  в общую кучу, потирая натруженные плечи, с интересом  оглядываясь вокруг.
 Погода разгулялась. Ветер стих. Темные облака беспорядочной массой сбились на горизонте, оголяя вечернее небо.
– Щепеткин коротко заметил:
– Сегодня вернуться в поселок не успеем.
– Важенина я предупредил- проговорил Мезенцев. Тут и  заночуем. Давайте  построим балаганы для ночлега.
– Нам не привыкать строить такие дворцы!- берясь за топор, проговорил  Ефим Михалец. Еще за светло на поляне стояли  два  балагана. Рядом с балаганами горел костер, возле которого трудилась Мария, натирая  затируху для похлебки.  Около костра, на свежесорванной траве, лежал  разделанный глухарь.
– Однако, пойду! – проговорила Агафья, поднимаясь с валежины. -  Я утром приду сюда. Надо проверить сеть, карась  тут шибко большой!  Пока бригадники строили балаганы Агафья  с Мезенцевым поставили сеть на ночь.
– Осталась  бы ночевать. Поздно уже…– Мария показала на закатное солнце.
– Нет, паря, пойду проверю свою  зимовку. Давно не была! – Агафья поправила ружьё, висевшее на плече, мельком переглянулась с Александром и скрылась в таежных зарослях. Через некоторое время в отдалении послышался выстрел, потом еще один.  Ефим поднял голову:
– Однако, рябков гоняет деваха!
– Да-а, с ружьем  тут не пропадешь, всегда приварок будет! – с завистью проговорил  Михалец.
 Александр проснулся ночью, словно кто-то  толкнул его в бок. Он выглянул в открытый  проем балагана. Залитая мертвенно-голубым светом луны  спала тайга. Рядом в балагане  непробудным сном спали  усталые  бригадники. Александр осторожно, стараясь не потревожить сон товарищей, выполз из балагана и пошел к затухающему костру. Александр постоял около  потухшего костра и,  повинуясь неведомой силе, шагнул в лесные заросли. Словно невидимая рука уверенно  вела его по  тайге, освещенной неровным мерцающим светом луны.
Наконец и знакомая таежная речка. Ведомый все  той же  рукой, Александр прошел  берегом крутого яра и увидел красноватый огонек  керосиновой лампы, призывно мерцающий сквозь маленькое оконце. Он постоял немного около входной  двери и,  набрав  полную грудь  воздуха, тихо вошел в избушку.
Здесь ничего не изменило, все как прежде. Так же шло приятное тепло от недавно протопленной  железной печки. Так же горела в углу на столе керосиновая лампа, с прикрученным фитилем и на  топчане лежала нагая Агафья.
– Я знала: ты придешь!- хрипловатым  голосом  проговорила молодая селькупка и потянулась навстречу  шагнувшему  вперед Александру….
 Ранним утром, когда  на востоке еще  только  набирала силу заря, Агафья  его разбудила.
–  Пойдем со мной!
– Куда? – спросонья проговорил Александр.
– Пойдем, пойдем!
Первые лучи солнца ярко освещали  тайгу. Было торжественно и тихо. Агафья за руку вела Александра к озеру.  Она счастливо улыбалась, глядя на Александра. Невольно поддаваясь её настроению, он посмотрел на  голубое небо, затянутое  сизой дымкой, без единого облачка и довольно проговорил:
– Ишь ты, сама природа  радуется весне, предстоящему  лету!
 Они дошли  к  таежному озеру, лежащему среди сосен - светлое, как утренняя росинка, на берегу которого,  родилась Агафья.
Глядя в  синие глаза    Александра,  Агафья проговорила:
– Ты , паря, посмотри, какая красота! Однако, в  моем роду такой обычай: если женщина ждет ребенка, то она со своим возлюбленным должна прийти  на берег реки на восходе солнца.  Она  опустила руку Александра и стала снимать с себя ситцевую  кофточку. Она вновь взяла руку Александра, приложила её к  своему животу и стала показывать солнцу свою грудь,  живот.
– Добрые боги- духи урманов, посмотрите на меня: со мной мой возлюбленный, он дал мне ребенка, я прошу вас, дайте ему  красоту и силу небесного огня!
Александр замер, он до конца  еще  не осознал  все то, что сказала Агафья. В голове у него казалось, промелькнуло  миллион мыслей сразу. А Агафья продолжала:
– Голос священных вождей молчит, но голос  Шамана  рода медведя давно  громко кричал, что  мне нужен сын. Я исполнила его волю. На священном «заречном» холме, около деревни Малые Бугры, место великого  идола.  Там  я  давала много  жертвы добрым  богам- духам урманов. Они услышали меня!
 Александр  продолжал стоять как  столб, немой столб. Он не знал, что  и как говорить, делать.  Агафья снова заговорила:
– Однако, скоро  приедет мой род с Тыма. Шаман Шолеула приедет.  Он проведет свадебный обряд. Я тебе скажу когда. Она молча опустила руку Александра и оделась.
– Пошли, паря! Тебе пора.
Когда на востоке заря набирала силу, Александр шел к стану-
– Черт  таскал! – нещадно ругал себя Александр, чувствуя свою вину  перед Агафьей, еще не рожденным ребенком.
Еще солнце не показалось над лесом: Мезенцев  пришел на стан. Крадучись, словно вор, он осторожно заполз в балаган и улегся на свое место, устремив  глаза вверх.
От  парабельских мужиков из артели, он знал, что с  давних пор селькупы жили в контакте с русскими. Женились, выходили замуж. Одна сторона  заимствовали их опыт  , другая  учила их грамотности, культуре. Они овладевали языками  друг- друга.
 Селькупы, хотя и были крещеные, сохранили свои древние религиозные верования. Они верили в духов – хозяев леса, воды .  Им приносили жертвы, чтобы получить помощь во время промысла. Творцом всего мира они считали бога Нума, олицетворяющего небо. Обитателем подземного мира и воплощением зла был дух Кызы, у которого были духи-помощники – лозы, проникающие в человека и вызывающие болезни. Для борьбы с ними селькупы обращались к шаману, который  изгонял лозов, выполнял  различные обряды :  очищения, свадебные, погребальные. Для выполнения обрядов были жертвенные места – святилища в виде небольших бревенчатых амбарчиков на ножке-стойке. В амбарчиках находились фигурки духов, которым приносили жертвы – монеты, посуду.
 За счет ссыльных неугодных людей, эсеров, политических, большевиков  нарымские остяки обрусели, им приходилось жить  среди  русского населения. Их было  меньшенство, и они старались вступать в брак с русскими для продолжения рода.  Но он  не мог предположить, что это коснется его.
– Теперь точно, здесь  моя новая  Родина… Он принял  решения и облегченно  уснул.



ДАЛЕЕ 4 ГЛАВЫ БЕЛОРУССКОЙ ТЕМЫ

Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9


Глава 10

 Над  Нарымьем чистое  безоблачное небо. Неторопливо бредет по водным разливам и дремучей тайге погожий июньский денек. На родном  стойбище Агафьи давно не было так многолюдно.  Наконец, её  род прикочевал с Тыма.  Сегодня большой праздник.  Шолеула- шаман, будет  проводить  ритуальный свадебный  танец для неё, Агафьи.
 Все поджидали Александра.
–  Хо!  Все харашо сделала, девка! – посасывая трубку, провозгласила гостям довольная  Сенга.  Шибко хороший мужик Сашка!
Селькупы были одеты по- праздничному.
 Особенно  красиво выглядели женщины.  На всех были  уже летние платья, которые были изготовлены по старинному обычаю: из крапивного  волокна и сшиты прямым  покроем. У горловины присутствовал воротничок- стойка.  Подол платья окаймлялся, полосой из ткани чёрного, или красного цвета. На плечах и рукавах, а также вдоль подола были  вышиты цветными нитями национальные орнаменты. По нижнему краю кокетки висели медные, латунные монетки, а по нижнему краю подола пущена бахрома, из тонко нарезанных широких полос кожи. Платье подвязывалось поясом, который зашнуровывался сзади, он также был  украшен по нижнему краю орнаментированной вышивкой и латунными подвесками.
Головным убором селькупок служил платок с налобником, который был  изготовлен из более прочной ткани,  чем сам платок, и орнаментировался искусной вышивкой. По височным сторонам налобника свисали бусы. Налобник был универсальным: не имел определённой длины, легко регулировался за счёт шнуровки в его затылочной части.
 У некоторых  женщин на платьях использовались меховые кисти из беличьего хвоста или лисьего меха, которые прикреплялись на предварительно вышитый орнамент, расположенный в верхней части спинки платья, а также меховые кисти крепились на кончиках шнурков пояса и налобника. Количество меховых кистей, по поверьям селькупского народа,  было нечётным.
Цветовая гамма платьев выглядела сдержанно и  зависела от фантазии рукодельницы,   которые  использовали не более трёх, четырёх цветов:  это были красный, чёрный, жёлтый и зелёный.
 Но наряднее  и счастливее всех выглядела Агафья.
Селькупские женщины славились изготовлением так называемого «сборного меха». Агафья была не исключением.  Долгое время – несколько промысловых периодов  она копила лапки белок, соболя, мелкие шкурки горностаев. Затем меховые лоскутки выделывала и сшивала в меховое полотно. Из такого меха она  сшила длинную шубу. Длинная шуба из «сборного меха» представляла собой значительную семейную ценность, т.к. такая шуба была обязательным свадебным подарком от семьи жениха невесте.  Агафья  шила её из интереса и любопытства : за сколько промыслов она сможет  сшить длинную шубу.  И вот, шуба пригодилась!
– Однако,  шибко хорошо, что я  ее сшила, духи услышали меня! Красивая  шуба!
Она уже передала её  Александру и рассказала, как нужно себя вести на  свадебном ритуале.
Вокруг кострища, припорошенного за ночь седым пеплом, полукругом  приткнулись летние  чумы, крытые  берестяной или сосновой корой. От кострища до берега озера протоптана тропинка.
Из-за озера только – только поднималось солнце. От обильной росы, вспыхнувшей вдруг под утренним солнцем крупными алмазами, никла к земле молодая  трава. По низинкам на гриве клубился реденький  туман,  скатываясь к озеру, он густел, уплотнялся и глушил все звуки. Внимание всех  привлек треск сучьев. Из леса вышел молодой  человек.  Он  был худой и высокий,  бедно, но аккуратно одетый, с густыми русыми волосами, подстриженной бородой и синими глазами.  Селькупы поняли, что это и есть  жених Агафьи.
 Он подошел к Сенге:
–  Здравствуй, мудрая  мать племени! – сказал он и поклонился. – Красоту и любовь твоему сердцу на вечные времена!
– Здорово, Сашка, хороший ты мужик, однако!- довольно проговорила Сенга.   Попыхивая трубкой.
– Возьми, Сенга, калым от меня:  длинную шубу. Это уплата за твою дочь Агафью.  Ты знаешь, не я  добывал мех на шубу. У меня ничего нет за душой. Но я,  перед всем  твоим родом обещаю, что  буду относиться  к тебе и Агафьи с уважением, заботится о вас,  любить нашего сына.
– Хо, однако, хорошо сказал! –  прослезилась Сенга.
Стоявшие рядом селькупы, молча  закивали головами, одобряя такой  необычный для них поворот.
– Однако, если так шибко  хорошо все сладилась, пойдем на  Малые Бугры, там нас ждет Шаман.
 Деревня Малые Бугры было  культовым местом для  местных  остяков– селькупов.
Агафьин род  Мунаковых дружно выдвинулся к месту назначения.
 Над вершинами деревьев показалось солнце. Люди углубились в тайгу. Шли быстро и сноровисто. Таёжную тишину изредка нарушали  резкими криками беспокойные сойки, да  в кронах  деревьев  мелькали золотистыми  лучиками  молчаливые огневки. Нет- нет, да взметнется вверх по стволу темнохвостая белка, сердито  цокая на пришельцев. Застойный  воздух, пропитанный прелью, смолой и терпким  запахом багульника, дурманил голову.  На большой поляне сделали небольшой   привал: отдохнули и пообедали.  Путь был  дальним. Солнце все ниже клонилось к горизонту.  Все сильнее окрашивалась в  алые тона синеющая  тайга. Наконец, повеяло  дымком костра. Люди оживились, переговариваясь друг с другом:
– Однако, пришли!-  проговорила уставшая Сенга.  - Шолеума   заждался нас.
– Хо!  Шолеума не один. С ним  юрты Саиспаевские, Пыткинские, Минеивские, Ласкины, Мумышевы, Невальцевы.  Кто остался жив ,все вместе   кочевали с  Тыма. – проговорил  пожилой селькуп Артем.
– Все побросали и на Родину. Шибко там  сыро, зверь и птица  плохо промышляются.  Бескормилица.  Многие подохли.- с грустью в голосе вторил Николай.
Подойдя к  культовому месту, селькупы поприветствовали друг друга.
– Здорово, род Мунаковых! Шаман ждет вас. Все  уже подготовили к ритуалу.
–  Здорово, паря!
Ритуал проводился на природе. Уже создан круг из камней. Крупные камни обозначали двери и были расположены  на южной стороне круга. Днем, Шаман и другие участники ритуала выложили камни вместе,  проходя  по часовой стрелке. Выбрали место для костра и помощника, который  будет отвечать за поддержание огня. При этом , помощник  запасся дровами, которые находились  внутри круга.  Так как, во время ритуала никому, кроме шамана и двух человек, сопровождающих его, нельзя  выходить из круга.
Ритуальное пространство состояло из  Мирового дерева, врат  Полярной звезды. Врата- вход, где Шамана проводят  к месту  внутри круга во второй части свадебного  ритуала. Совершая путешествие в верхний мир, шаман  поднимается по девяти ступеням Мирового  Древа. Полярная звезда  указывает вход в верхний мир.
Селькупы начали  собираться отправлять ритуал   с восьми часов вечера, который должен  продолжаться  до двух ночи. Сначала дети, для призыва к ритуалу, обежали  каждую юрту, крича, как испуганные, разными голосами; по этому крику все собрались в назначенном месте.  Каждый остяк, подходя к месту обряда, три раза провертывался перед деревянным божком и садился по правую сторону на землю, застеленную лапником. Они стали разговаривать со своим соседями, и заниматься тем,  чем захотели. По  левую сторону сели женщины. Они  тоже вертятся перед божеством, подходя к месту обряда.
Когда  обустройство  ритуального пространства  было закончено, его осветили.  Для этого все участники стали бить в бубны и призывать  духов-помощников, чтобы те дали им силы для проведения ритуала.
Смысл свадебного ритуала-уничтожение всего злого, недоброжелательного, что  может случиться в жизни жениха и невесты. Все присутствующие во время ритуала должны представлять, как все плохое, прогоняют звуки бубна.
В первой части ритуала шаман не одевает  шаманский костюм, он находится за кругом.
В следующей части ритуала, которая называется «Завязывание», все присутствующие достали красные ленты и полоски из ткани. Полоски – это символ несчастья, болезни, плохая жизнь у  молодых, которые могут появиться на их жизненном пути. Красный цвет – цвет могущества призываемых для связывания несчастий, болезней, плохой жизни у молодых духов и цвет власти. Каждый участник ритуала  взяли ленту и связали тремя узлами пять полос, при этом  сосредотачиваясь на том, что у молодых в жизни будет все хорошо. Эти узлы  поместили в середину к огню. Затем  начинался танец шамана.
Шаманы – это северное название волхва. Шаман – человек, наделенный особыми способностями. Шаман может общаться с духами, исцелять, управлять силами природы и еще многое другое. Шаманы могут достигать определенного состояния, через которое им открываются новые возможности.
 Затем начался шаманский танец.
 Шолеула вышел из круга через врата и надел ритуальный наряд. Затем взял бубен и стал  бить в него, пока не вышли два помощника, которые провели  шамана через врата, предварительно завязав ему глаза. Когда шаман вступил в круг, участники ритуала также подхватывают ритм его ударов и бьют в свои бубны. Помощники трижды обвели шамана по кругу в направлении движения солнца и возвратили его на прежнее место. Развязали глаза.
  Платье  Шолеула представляло собой кафтан из выделанной кожи, спереди настолько короткий, что не закрывает колен, а сзади длинный, до самой земли; по краям и по всей поверхности этого кафтана, но только сзади, нашита бахрома из пучков тонко нарезанной кожи, на этих ремешках прикреплены погремушки и железки разной формы, имеющие особые названия, места и  символические значения.
Кафтан спереди гладкий и завязан на груди ременными завязками, а под шеей застегнут на пряжку. На нем спереди нашиты фигуры животных, птиц, рыб, зверей,  бляшки, эмблемы небесных  светил.  На кафтан надето меховое, из выделанной телячьей кожи пальто, шерстью наружу, на котором  навешено сзади некоторые более важные железки: оба «солнца», рыбу, иногда там, где у женщины груди, вешают две круглые жестянки, которые изображают их. На голове  надета женская  шапка с наушниками. По общему поверью, железка и побрякушка шаманского платья имеют свойство не ржаветь и имеют душу.
Но главная деталь шамана — бубен,  он имеет яйцевидную форму и сделан из кожи трехгодовалого  бычка. Снаружи обод бубна украшен семью, девятью и одиннадцатью угловатыми выпуклостями, покрытыми  кожей, которой обтянут весь бубен.  Внутри бубна идут ремни, привязанные накрест посередине к железному кругу с поперечинами.  За это железо шаман, продевши пальцы в соответствующие отверстия, держит бубен.
Внутри бубна, вдоль обода, особенно там, где привязаны ремни — «завязки», висело множество бубенчиков, колокольцев, железных и костяных погремушек, послушных малейшему движению шамана-музыканта. В левую руку шаман  взял небольшую, слегка изогнутую деревянную колотушку, обшитую кожей с кобыльих или лосинных ног.
  Шаманский танец начался  с песен.  Заклинание началось тем, что шаман затянул торжественную песнь, самые громкие ее слова звучат призывом к духам.
 За все время пения он слегка ударяет в бубен и, колокольчики, бубенчики, железные и костяные  погремушки в такт начинают  звенеть.   Селькупы всех юрт  с глубоким вниманием слушают пение восторженного  Шолеула. Как скоро начинают появляться духи, шаман встает и начинает плясать. Его пляска сопровождается трудными и искусными движениями. При этом он безостановочно продолжает бить по бубну, петь и звенеть колокольчиками. Содержание песни – разговор с духами. Он поет то с большим, то с меньшим воодушевлением:

 Придите, придите, духи волшебные!
Вы не придете – я к вам приду.
Пробудитесь, пробудитесь, духи волшебные!
 Я к вам пришел, пробудитесь от сна!
   Возрастет воодушевление шамана, в него включаются  все селькупы, повторяя его слова. Во время понижения его голоса все сидят безмолвно.
 Посчитав, что своими действиями он получил от богов нужные сведения,  Шолеула объявил их волю.
   Его вопрос касался будущего  новобрачных: шаман кинул свою волшебную палочку, где  нарисованы различные знаки перед любопытствующим и, она упала знаками вверх! Это значит, что у молодых в жизни все будет  хорошо и все их желания  исполнятся! Остяки  знали: если бы палочка   легла  стороной, на которой находятся знаки, вниз, то это означало бы близкое несчастье.
 Все  селькупы снова восторженно запели и  заплясали, раскачиваясь, притопывая ногами. Танец с притопыванием  стал двигаться по ходу солнца три раза по три. Завершив танец, все сели на свои места. Раскурили  ритуальную  трубку и  пустили её по кругу.
 Дым вознося трижды: Батюшке-Небу, Матери-Земле и предкам. Когда ритуал закончился,  селькупы  вернулись  к действительности, удары бубна замедлялись и остановились.  Узлы, которые были завязаны в начале ритуала, каждый сохранит в надёжном месте.
Александр и Агафья стояли в середине круга перед большим котлом.  Гости стали дарить им подарки, которые складывали в котел.  Они кланялись и благодарили сородичей.
– Шибко многа дабра! Харошие подарки!- приговаривала довольная Сенга.  Её узкие глаза  блестели: толи от слез, толи от дыма костра.
– Однако  уже пора  зажигать большой  костер  Любви!
– Пайдемте, пайдемте к угощению - приглашала сородичей  к пиру Сенга.
Александр смотрел на  это торжество  и думал: « Неужели это происходит все со мной». Но посмотрев на  счастливую Агафью, успокоился – скоро  все закончится.
 Селькупы гуляли  всю ночь.   Под утро  Агафья шепнула Александру:
– Однако, иди ложись! Я  приберусь маленько и тоже приду, а то весь день толклись около костров на ногах!
Лежа в  чуме, Александр слышал, как гуляли его новые родственники. От усталости он уснул незаметно для себя, так и  не дождавшись Агафью.
Александр проснулся с восходом солнца. Рядом спала крепким сном Агафья.  Лежа с открытыми глазами, он слушал скудное пение таежных птиц. Где-то далеко в глубине леса  кричала сойка. Её назойливый крик, надоедливый и скрипучий, неприятно  резал уши.
«Наверняка провожает непрошеного гостя, забредшего в ее  владения  косолапого хозяина или лося!» - подумал Александр.
– Надо вставать и идти в поселок. Как бы  не подумали, что я сбежал. Так началась семейная жизнь на новой Родине Александра Мезенцева.




Глава 11

Раскорчёвка, раскорчёвка – сколько же покалечила спецпереселенцев? Сколько укоротила их жизней?… Знает Бог, да Нарымская тайга с её  болотами и бескрайним мшанником. И всё же подневольный труд людей приносил результаты. Тайга нехотя отступала, оставляя открытые пространства, разрабатываемые под пашни обессиленным спецконтингентом…
Осмотрев делянку, Михалец задумался.
– Сеять надо овёс: затянем маленько – упустим время. Слышь,  Александр?
Мезенцев кивнул, осматривая площадку, подготовленную для вспашки под пашню. 
 – Согласен, Ефим. Важенин распорядился. Завтра из Парабели привезут семена –


 вчера насчёт пахоты, с Богом начнём. К осени подготовим клин под озимую рожь. 
– А как же  производство кирпича? – спросил Ефим.
– Начальство решило, что  артель Кузнецова пока будут работать одни – пожав плечами, ответил Александр.
Мезенцев продолжал жить и работать в поселке, а по выходным, как и прежде,  ходил  к  озеру с избушкой, где ждала его Агафья.  Он написал заявление  коменданту поселка с просьбой зарегистрировать  брак с   гражданкой  Мунаковой Агафьей. Но пока ответа не было, хотя все жители поселка обо всем знали и поздравляли Александра. А артель Кузнецова преподнесла ему бесценный подарок:  двухствольное ружьё с патронами. Александр с нетерпением ждал выходной, чтоб опробовать  ружье на охоте. Он уже представлял, как они с Агафьей вместе охотятся.  Агафья оказалась хорошей женой : покладистая, сноровистая, немногословная.
– Хоть круть верть, хоть верть круть, а жить  надо! Без хлеба не проживем! –  задумчиво проговорил Михалец.
Вторую половину дня  бригадники  продолжали очищать раскорчеванную деляну.
Поздно вечером, когда солнце уже зацепилось за вершины  деревьев, бригада кончила  очищать раскорчеванную деляну.  Мезенцев со своим  напарником  вывернули  последний корень из земли:
– На сегодня хватит, мужики! – устало проговорил Александр. Он  с довольным  видом оглядел деляну. Измученные работой  бригадники  по одному  потянулись на стан.
 Мария Мартынюк крутилась около костра. При виде подходивших  работников, она подняла голову от ведра, в котором  булькала все та же затируха, и виновата  сказала:
– Скоро готова будет: маленько задержалась, за  лебедой да крапивой  ходила,  свежая колба уже  отошла. Слава  Богу, насолили много бочек на зиму.
– Не казни себя. Передохнуть  немного надо! – проговорил Ефим, и не останавливаясь, прошел  мимо стана и направился по тропинке в сторону  ручья.
– Куда ты? Щас  ужинать будем! – окликнула Мария его.
– Скоро приду, только коня  проведаю! – отозвался  Михалец.
Мезенцев сидел и наблюдал за ними, подумав :
– Вот и еще одна пара намечается. Оба вдовцы, детей нет.  Еще молодые, могут быть и дети…
– Чо его проведывать? Пасется на ручье! – проворчала кухарка.
Ефим стоял около спутанной лошади. Мерин поднял голову, посмотрел на человека и снова ее опустил, продолжая щипать  зеленую траву.
– Чо, пережил зиму, говоришь!. Дожили,  брат, до зелени…  Ешь давай, ешь! Вишь, пузо-то  набил, ровно барабан! – Ефим  похлопал  лошадь по  тугому  животу. – Пахать  будем, брат завтра, пахать!...
Даже сама мысль о предстоящей пахоте  всколыхнула душу Ефима. Он стоял  рядом с лошадью, машинально  поглаживал ее по холке, а мыслями был далеко- далеко, в своем родном селе. Мысли цеплялись одна за другую, затягивали мужика, словно в речной омут.
– Пора, пора пахать! – вполголоса проговорил Ефим, очнувшись от дум.
Когда  Ефим пришел на стан, бригада уже отужинала. Одни  бригадники разошлись по балаганам, другие, которые по- моложе, еще сидели  около костра:  оживленно разговаривали, шутили, отдыхая.
– Ну вот, где-то прошлялся, и затируха уже  простыла! –  недовольно  проворчала Мария.
– Давай холодную, виновато проговорил Ефим.  Не ворчи, Мария! Я вот свою   родную деревню вспомнил, поле свое, баню… ну и задержался маленько!
Мария  подала чашку с  разогретой  похлебкой, потом выпрямилась и задумчиво, с улыбкой проговорила:
– Правду говоришь, Ефим: перед пахотой  вся  деревня бани топила!
– Банька бы сейчас  не помешала! – зевнул Антон Кубрушко. -  Пойду спать, может, во сне приснится! – Антон поднялся с валежины, за ним  потянулись остальные  бригадники.
Ефим хлебал похлебку, прикусывая пучком лебеды.
– Колба то уже отошла. Жесткая стала.
-Отошла, подтвердила Мария. – Она уже цвет набрала. И глубокомысленно  закончила: – все  проходит, Ефим!  Вот так и наша жизнь пройдет здесь, в тайге. Никто и не вспомнит… Да и кому мы нужны.
– Ну- ну!- пробасил  Ефим. – Ты баба молодая, тебе  еще рожать надо, а ты заумирала. Не рано ли…
– Рожать?! – неожиданно фыркнула Мария. От кого рожать.
– Чо , мужиков нет?
Мария глянула на собеседника и тихо проговорила:
– Нащет мужиков, Ефим,  не знаю, а от тебя,  можить и родила бы!...
–  И я про то! Выходи за меня, Мария!
– Все одно, Мария , жисть не остановить, а хлебное поле и малые дети, это -  пуповина  нашей жисти! – проговорил убежденно Михалец.
Он  оставил пустую чашку и,  чувствуя неловкость, но твердо спросил еще раз:
– Так ты  выйдешь за меня замуж, Мария?! Я вдовый, ты вдовая. Детей у нас нет. Может, Бог даст, у нас еще родятся свои дети.
–  Я согласна! – тихо проговорила Мария и закраснелась, как молодуха.  Может и правда, что сладится у нас.
–   Разговор у нас, кажись,  вышел хороший. Завтра же напишу  коменданту заявление на счет женитьбы. Пошли спать, Мария! Завтра опять на работу!
Ефим проснулся с восходом солнца. Рядом  с балаганом тихонько посвистывала синица.
– Да-а! тайга, мать ее за ногу! –  пробормотал с сожалением Михалец.- Ни тебе жаворонков, ни  драчливых воробьев! – Продолжал бубнить под нос, он на четвереньках выполз из балагана.
Только что  поднявшееся  над вершинами деревьев солнце ярко освещало тайгу. Было торжественно и тихо. Невольно поддаваясь настроению, которое  навеяло ему  это раннее утро, он посмотрел на голубое небо, затянутое  сизой дымкой, без  единого облачка и довольный  пробурчал:
– Ишь ты,  сама природа, кажись, радуется предстоящей  пахоте! – он осторожно подошел к  волокушке, на которой лежали  легкий  однотонный плуг с бороной и лошадиная упряжь.
Ефим  взял  узду и пошел  к ручью, где  паслась лошадь. Выйдя к ручью, он поискал глазами лошадь. Мерин стоял недалеко от него уткнувшись в  тальниковый куст. Помахивая уздой, Ефим подошел к лошади. Потрепав ее по холке, он накинул узду на конскую  голову и, склонившись, снял путы с передних ног. Расправив поводья, он уселся верхом на мерина. Дернув  повод, он понужал его, приговаривая:
– Поехали, паря! Погулял маленько: теперь работать надо!
По дороге к стану, он сорвал веточку калины с бутонами соцветий, понюхал горьковатый свежий запах.
Стан жил обычной жизнью. Около костра  крутилась Мария, готовя завтрак. Бригадники – кто поправлял разбитую обувь, кто сушил портянки, а кто просто  сидел у костра, ожидая завтрака.
Ефим подъехал на лошади прямо  к  Марии. Спрыгнув с неё, он подошел к Марии и протянул ей  сорванную веточку пахучей калины.  Мария взяла веточку и зарделась.
–  Слышите, бригадники, мы с Марией решили  пожениться. Сегодня  же  напишу прошение коменданту.
Вокруг наступила  тишина.
– Молодцы! Сколько можно ходить вокруг да около. Вашу симпатию уже давно заметили все! Поздравляем! – провозгласил, улыбаясь, Мезенцев.
Бригадники вдруг все разом  зашевелились, заговорили, поздравляя еще одних новоиспеченных молодоженов.
 Позавтракав, бригада стала собираться на работу. Растянувшись в цепочку, бригадники двинулись на деляну. Позади всех, уже по набитой тропе, тащил  плуг старый мерин. Ефим  чертыхался, освобождая, постоянно  цеплявшийся плуг  за узловатые корни.
– Да-а, паря, попотеем с тобой! –  ворчливо  обращаясь к мерину, освобождая  зацепившийся плуг за куст малины.
Звенья бригадников разошлись по своим местам, корчевать  дальше деляну. На краю корчевки  осталось звено Мезенцева. Михалец внимательно  осмотрел деляну, прикидывая, как лучше расположить  пахотный  загон.
– Ну, с богом! – Дрогнувшим голосом проговорил  Михалец.
Конь дернулся и с легким треском лемех  плуга врезался в таежную  дерновину..
Мучения начались на первых метрах целика. Нож плуга тонкие корни еще разрезал, на толстых же безнадежно застревал.
Умная крестьянская лошадь оглядывалась, словно хотела сказать: « Не могу, хозяин, сил  не хватает!».  Ефим выдернул плуг из земли и отбросил его  в сторону.  Антон Кубрушко, вооружившись топором, разрубил корень.  Медленно,  с трудом, но тянулась за пахарем первая черная  полоска потревоженной  таежной целины. Еще не прошли  и половины пути, а вконец измученный мерин только  покорно вытягивал шею и продолжал стоять на месте.
– Хватит, Антон, понужать его! Бесполезно… Передохнем  маленько.
Ефим  присел на землю рядом с плугом, посмотрел на  пропаханную бороздку, взял комочек свежей  земли из борозды, помял его пальцами:
– Да-а! Земелька –то  супротив нашей хорошая, жирная!
Передохнув, Ефим подошел к  лошади.
– Чо, старик, устал? – он погладил лошадь по  запотевшему боку.- Мы тоже  устали… Придется тебе помочь! – Ефим повернулся к Антону и попросил принести веревку.
– Чо,  Ефим, впрягаться? – спросил Кубрушко.
– Впрягаться! – кивнул головой Мезенцев.
Бригадники разобрали разрезанную веревку.
– Но-о, залетные!- И  Антон  потянул  лошадь  за повод.
…И  снова затрещала, разрываемая  плугом  таежная  дерновина.
После обеда с пахотой стало немного легче. Умный крестьянский конь  сам шел по  борозде.  Впрягшись вместе с лошадью в плуг, люди настойчиво поднимали  таежный целик.
В конце  четвертого дня деляна была распахана  Ефим оглядел повлажневшим взглядом распаханный участок, перекрестился и умиротворенным голосом проговорил:
– Слава те, Господи! Кажись, зацепились маленько!
У распаханного поля собралась вся  бригада-  они с радостью смотрели на распаханное поле, оливающее в лучах вечернего солнца  лаково-черным цветом.
– Ну чо, мужики, и мы дожили до радости! Завтра  овес сеять  начнем.. Припозднились немного, ноь ничего… Овес, даст Бог, вырастет!
Словно подтверждая его слова, где-то  в стороне над тайгой глухо пророкотал первый гром. Михалец залыбился:
– Однако сам Бог помогает нам, мужики! Не зря в народе говорят: « На дороге грязь, так овес  будет князь!»
 Ночью разразилась гроза. Ефим так и не уснул: слушал как капли барабанили по  берестяному скату  балагана.
Рано утром, когда еще весь стан спал, Ефим осторожно, чтоб не разбудить Марию, выполз из балагана.
На утреннем солнце нежилась тайга. С еще  не успевших обсохнуть листьев кустарника свисали крупные дождевые  капли. Сорвавшись  с кончика  листа, они,  сверкнув на солнце алмазной блесткой, бесшумно исчезали  в таёжной подстилке. Воздух был чист и свеж.
– «Костер надо развести: помочь Марии. Ишь, как  промокло все!». Он подошел к березе и оторвал на растопку кусок бересты. Через некоторое время, подчиняясь опытным рукам таежника, потрескивая, медленно  разгорался костер. Проснулся стан.
Михалец стоял на краю вспаханного поля. Плечо ему приятно оттягивала сума с овсом. Почерневшая от влаги, пашня слабо  курилась в лучах утреннего солнца. Антон возился с бороной: чтобы утяжелить ее, он  прикрутил сверху веревкой увесистый сутунок и жердь для прикатки семян. Ефим поудобнее  передвинул суму, висевшую на плече, и набрал полную горсть золотистого овса.  Обернувшись  вполоборота, посмотрел на напарника:
–  Ну, чо, Антон, начнем?
–  Давай, Ефим, начинай, за тобой и я тронусь!
Ефим шагнул на край пашни и, свободно взмахнул рукой, разжал ладонь. Золотистым веером рассыпались перед  сеяльщиком  семена овса, равномерно покрывая пашню.
 И пошел мужик по пахоте… устилая перед собой дорогу из золотистого семени. И блуждала по лицу мужика умиротворенная  улыбка… Ничего  вокруг себя не замечал Ефим.
Бригадники, увидев на  пашне  Ефима, бросили на время корчевать, любуясь равномерными движениями сеяльщика.
– Да… не каждому  дано так сеять!- проговорил восхищенно Мезенцев.
Вечером на стане работников ждала новость. Из поселка прибежал старший сын  Антона–  Николашка и сообщил:
– Дядя Саша, завтра в поселок  бригаде велено прийти. Землемер приехал: усадьбы  будет отводить!

Глава 12

К обеду,  на  следующий день, бригады Мезенцева и Щепеткина  пришли в поселок. Первая их увидела подросшая  сестра  Насти Олешкевич – Манечка. Она подбежала к сестре, прижалась к ней и залпом  выпалили:
– Настя, Настя, к нам  землемер  приехал: у него  тренога, а в ней какая-то  железка с трубкой. Интересная… А еще у него лента длинная, железная и линейка вся раскрашенная…
Настя  погладила девочку по голове и, улыбаясь, спросила:
– Все новости рассказала, или еще есть какие?
Манечка отстранилась от сестры, посмотрела на неё враз погрустневшими  глазами и тихо проговорила:
– А в соседнем  бараке дед Охарев помер и двое  ребятишек.
 Михалец перекрестился
– Царствие им небесное, -  и с грустью закончил: С каждым днем погост растет.
Поселок  был непривычно  оживлен. Все, от мала до велика, толпились на улице. Старики и старухи, которые месяцами   не слазили  со своих нар и не  выходили из бараков, и  маленькие  ребятишки…  От множества голосов стоял гул.  Эта, казалось бы, неуправляемая толпа роилась около центра, где стоял молодой парень  в старой потертой шляпе, на поля которой был  надет  накомарник: из-под  сдвинутой на затылок шляпы выбивались густые русые волосы.  На нем была  серая роба с нагрудным карманом, из которого  торчало несколько карандашей и такие же брюки, заправленные в яловые   сапоги.  Из- под белесых, выгоревших на солнце  ресниц, на поселенцев  смотрели  улыбчивые и голубые глаза. Он обвел взглядом людей, задержался  на  карих глазах Насти.  Настя смущенно  опустила  глаза. Манечка  дернула сестру за руку и  смеясь проговорила:
– Ха-ха, жених и невеста, жених и невеста!...
– Замолчи, стой тихо!- построжилась на сестру Настя.
 Землемер стал  что-то записывать  в полевой журнал.
« Правда железяка с трубой», – подумал Ефим, подходя ближе к инструменту. Увидев в толпе тетку Анну, он подошел и спросил:
– Еще не поделили?
– Да не- ет! – проговорила  Анна. – Только начали: больно долго спят! – Она мотнула головой в сторону землемера и Важенина.
– Как дела  у вас на раскорчевке? – в свою очередь поинтересовалась  Анна
– Засеяли один клин овсом. Дальше корчуем – готовим землю под озимую рожь!
 Тетка Анна  пробурчала  в сою очередь:
– А куда  денешься? И будешь корчевать. Какая жисть без земли.  Тут земля хорошая, не камень: глядишь, чо-нибудь и уродится!
Ефим  усмехнулся:
– Щас усадьбы поделят – опять пуп  рвать! Строиться надо будет, землю под картоху копать! Я ведь, тетка Анна  жениться  надумал!
– Кого хочешь взять? Ты мужик  еще молодой, хваткий!
– Марию Мартынюк засватал! Она мне  нравится, да и тоже вдовая.
– Хорошая баба, работящая.- одобрила выбор  Анна.
–  Картоху на семена-то привезли,  ай нет?
– Вчера привезли. Картоха… Одно название – половина гнилой и ту  будут  давать под  раскопанную землю. На сотку  два ведра, не боле! – хмуро  ответила тетка Анна
– Поневоле будешь пуп рвать! – Ефим  зябко  передернул плечами.
– А куда, паря, денешься! – согласилась тетка Анна.
Землемер, обращаясь к Важенину, проговорил:
–  Слыш, комендант, бараки трогать не будем, пусть стоят. Я думаю, они еще пригодятся: земли тут хватит! –
– «Дельно говорит, - подумал  Мезенцев. – Бараки еще  пригодятся. Многим и зимовать придется, а может, и не  одну зиму!»
А землемер, уже обращаясь к   детям, спросил:
– Кто  смелый, кто будет мне помогать?
 Из толпы  несмело вышел Кубрушко Николашка и, набычившись спросил:

Чо делать надо?
– Возьми эту штуку! Землемер показал на рейку.
Николашка поднял рейку.
– Иди, парень, вон к той осине. Видишь?.
– Вижу – ответил Николашка, направляясь к  указанному дереву.  Землемер, показывая рукой, точно установил  рейку и взял отсчет:
– Порядок, теперь можно и лентой! – весело проговорил молодой землемер, поглядывая на Настю.
– Еще двое нужны, есть смелые?
Манечка вырвала свою  руку из руки Насти и бросилась к землемеру:
– Я смелая!
  По толпе прокатился смешок.
– Мне нужны взрослые  с топорами, клинья забивать. Беги к своей матери.
– Это не мама, это Настя,  сестра моя. Мы одни: мама с папай у нас померли по дороги сюда-  грустно проговорила девочка. А как тебя звать?
– Степан.
А тебя?
– Манечка!
– Красивая у тебя сестра…, Манечка, так и скажи ей. Ну, беги!
  Распределив работу среди мужиков, землемер скомандовал Антону Кубрушко:
Все!  Забивай кол! –  и пояснил  окружающим: – Это будет ширина улицы!
– Зачем такая широкая? – раздался из толпы удивленный мужской голос.
–  А  чтоб  ты в окна не заглядывал, когда  красивая соседка раздеваться будет! – лукаво посмотрел на Настю  землемер.
По толпе снова   прокатился  смешок.
Землемер, Степан Нестеров с помощниками, отмерили лентой дорогу и ширину  участков.
 Когда остановились на отдых, Степан заправил под шляпу  выбившиеся волосы и, глядя на окруживших его  людей, весело забалагурил:
–  Ну вот, мужики, лиха беда  начало… две усадьбы посадили на место: осталось  совсем немного- начать да кончить! – он озорно подмигнул Насти: – Мне земли не жалко! Всем нарежу… у государства её много, всем хватит!
Поздним вечером закончили работу. Разметили тридцать усадьб, осталось еще двадцать пять.
 Весь поселок собрался у  костра, оживленно переговариваясь: как будут  распределять  участки. Порешили на  том, что честнее всех  будет – это распределить участки  по жребию. Мария с помощницами на ужин готовила всё ту же баланду. 
 Из темноты тайги к костру, неслышно  подошли  Мезенцев  с Агафьей. Агафья  вся округлилась, светилась счастьем. Её походка совсем стала напоминать  упитанную утицу. В руках  Мезенцев держал  , штук двенадцать больших, уже  почищенных  щук, нанизанных на  проволоку.
– Однако, знатная будет уха! – присаживаясь  к столу проговорила Агафья.
– Настя, неси ведра, сходите со Степаном за водой, будем варить уху!
Настя со Степаном скрылись в темноте. Манечка было увязалась за ними, но Татьяна Сугак остановила её:
– Манечка, принеси ложки из балагана. Уха быстро  свариться!
Вскоре, над поселком  поплыл запах наваристой ухи.
Наконец, наступила ночь.  В бараке было непривычно тихо.   Каждый поселенец остался  один на один  со своими думами.  Не спал и Ефим. Он лежал с открытыми глазами. Белая июньская  ночь с ее  неровными мерцающим светом робко пробивалась через  маленькое оконце внутрь барака.  На оконце плясали  алые отблески костра.  Глухо раздавался тихий женский смех, ему вторил басовитый, мужской. « Кому это тоже  не спится?» – подумал Ефим, и поднялся посмотреть. Когда он открыл дверь из барака, то  увидел  молодую пару: Настю и Степана.  Прижавшись друг к другу, они   безустали разговаривали о чем-то  смешном, подкидывая  валежник в костер.
– «Дай Бог, чтоб и у них чо сладилось..» – улыбаясь, подумал Михалец и закрыл дверь. Вдруг вспомнилось, как неделей раньше, на всеобщем поселковом собрании, комендант  Меденцев,  вручил им с Мезенцевым свидетельства о браке.
Вернувшись  на свои нары, он тихонько прилег, стараясь не разбудить Марию. Все так же: не спалось. Думы продолжали одолевать его.
 Вот так и в мужицких головах… До сегодняшнего дня житьё- бытьё  в Нарымском крае все  же воспринималось как нечто непостоянное, временное. Точно на ту жестокую силу, которая вырвала их  с насиженных  мест, порушила хозяйства, лишила  привычного уклада жизни, должна была найтись другая сила, еще больше сильная, которая бы вернула все на  круги своя. Вот и вернула…. Нарезали усадьбы. Значит, не опомнилась власть, не усовестилась. Придется  тут  строиться и заодно обживать места.
Ефим тяжело вздохнул. Мария,  лежавшая рядом с мужем, шепотом спросила:
– Не спишь, Ефим?
– Тут  уснешь! – шепотом ответил Ефим. Он машинально  погладил  жену и  тихо проговорил:
– Здесь нам теперь жить, здесь корень пускать! Вот  и думать надо,  как отстроиться  быстрее!
Мария судорожно прижалась к  мужу:
– Как оно будет, как повернется?
 Ефим  пробурчал в ответ:
– Как повернется, так и будет! Давай спать!...
Недалеко от Михалец,  на пустых нарах лежала  Наталья Коваленко, вперив открытые глаза в пустоту. В  голове у нее билась горькая вдовья  мысль: «Господи, а как же я? Как  теперь  мне жить!». Пока Наталья жила  вместе со всеми  в бараке, работала в бригаде, она не ощущала так остро своего одиночества. И вот сегодня… Сегодня  все  меняется, уже изменилось…
– Черт принес  этого парнишку! – сердито  пробурчала  женщина. И снова мысленно  ужаснулась. « Нарежут  усадьбы, начнут люди строиться, разбредутся по своим углам… А как же я?  Как мне одной?»  Наталья так остро почувствовала свое одиночество, всю безысходность своего вдовьего положения, что на глаза у нее навернулись злые слезы, которые  тут же сменились  беспомощными , чисто женскими. Она в отчаянии прошептала:
– Господи, хоть  бы дети  были, все легче было бы. Дак нет, бог не дал. Господи, за что  же ты меня наказал? Ведь я еще молодая, я же родить могу, и не одного… За что, за что… - билась в барачном полусумраке  безответная вдовья  жалоба- молитва.
Многие в эту ночь не спали в душном бараке. Мучились в бессоннице, раскладывая  по полочкам всю свою нескладную жизнь.
Наконец, прошла ночь и наступило прохладное утро. По чистому голубому  небу плыли  подбитые  синевой облака, Солнце то сверкнет ослепительным светом, то спрячется за густую пелену проплывающего облака. В тайге, словно соревнуясь друг с другом куковали кукушки.  Отчего то казалось, что весь воздух  вибрировал, словно  туго натянутая струна. Жизнь в тайге  била ключом. С утра она закипела и в поселке Кирзавод. Продолжились  землемерные работы.
Освоившись с работой за прошедший день, помощники землемера работали споро, без задержек. Степан только успевал переставлять теодолит с точки на следующую точку и записывать данные в тетрадь. Наконец, был вбит последний кол. Молодой землемер снял теодолит со штатива и поставил его в ящик. Затем  насухо протер сухой ветошью  мерную ленту, аккуратно  смотал её и с улыбкой оглядел   толпу.
– Вот и все, громодяне. Теперь уже ваше дело. Как говорится Бог вам в помощь!  Повернувшись и найдя  глазами Настю с Манечкой,  он  отправился к ним.
– Здравствуйте, красавицы!
– Здравствуй! – ответила Манечка. Ты уезжаешь? Ты к нам будешь приезжать? – спрашивала непосредственная Манечка.
–  Буду! Каждый выходной! Даже тебе  леденец привезу!
 –Ура! – воскликнула Манечка, и бросилась к  Степану на шею.
Попрощавшись с сестрами,  землемер подошел к лошади и запрыгнул на телегу, где уже лежали его мешки. Перед тем, как скрыться за бараками, землемер остановился и, повернувшись  к  жителям поселка, снял шляпу и на прощание помахал ею.  Затем, надев её, скрылся  из вида.
 В середине поселка было оживленно. Люди тянули жребий на  усадьбы.  Они подходили по одному к заветной шапке, где лежали свернутые трубочки бумаги. На них были написаны номера участков, согласно  журнала. С внутренним трепетом они доставали свой жребий, ясно понимая, что ничего  больше в  их жизни не изменится. И то чувство мнимой свободы, которая  давала  временная  неустроенность в этой постылой жизни, безвозвратно покидала их. Они ясно осознали – возврата к прошлому не будет.  Это не кошмарный сон, от которого можно проснувшись, избавиться: вот и избавились…. Крепче  железных цепей привязали их к Нарымскому краю.
 Прошел еще один день. Далеко  за рекой, на  синеющую таежную кромку, которая обрамляла неоглядную  парабельскую ливу, медленно вставало багровое солнце. Было тихо.  Только, нарушая тишину, над речной гладью плеснет иногда в прибрежном  коряжнике какая-нибудь рыбина, или с  грохотом  обвалится кусок глинистого  берега, подмытого рекой. И снова  наступала первозданная тишина.
Посреди  своего участка, глубоко задумавшись, одиноко сидел  Ефим Михалец. Да и дум, собственно никаких не  было: одна пустота. Гнетущая пустота переполняла его грудь и разлилась вокруг него непроницаемой  стеной, отгораживая  от остального мира, только  глухая тайга, которая окружала поселок. Не было впереди ни просвета, ни проблеска и никакой надежды. Она, точно путы, выжжет по рукам и ногам, опустошает душу. Когда  от безысходности опускаются руки – много не наработаешь! Если бы знать, если бы  заглянуть  наперед  немного… Да и как  заглянешь, если каждый Божий  день во власти коменданта.
Ефим невольно сморщился от  этой внезапно  промелькнувшей мысли и уже  слышался  ему мудрый  дребезжащий голос старика Лаврентия: «… Ох, и много будет от вас  зависеть! Держитесь вместях, помогайте друг дружку. Если передеретесь – не пережить вам зиму!». Этот голос  словно  разбудил Ефима. Он встрепенулся, огляделся осмысленным  взглядом и тихо проговорил:
– Пережили, дед. Зиму пережили, а чо дальше будет?!
По выходным и после работы, не покладая рук, трудились спецпереселенцы, занимались привычным  для себя делом: жгли костры, очищали свои огороды от сучьев и валежин, корчевали пни.
Рядом с усадьбой Ефима находилась усадьба сестер Олешкевич.  Им помогал  землемер Степан.
– Степан,  у нас свой дом будет?
– Будет, Манечка, будет! – решительно проговорил  Степан. – Если сидеть не будем… А будем сидеть – ничего не будет!
– Не-е,  Степан! – горячо  возразила девчонка. - Сидеть не будем.  Я сучки убирать буду в кучу, а  Настя - землю копать!
–  Вы  у меня молодцы! –  Улыбнулся  Степан.  Комендант  Важенин обещал им с Настей: на следующем поселковом собрании   торжественно вручить свидетельство о браке.
…. Все лето вечерами и в воскресные дни стучали топоры. Вдоль  поселкой дороги с обоих сторон  поднимались одним за  другим свежерубленные срубы домов и бань.  На раскопанном целике зеленела картофельная ботва, на грядках курчавилась молодая морковная  поросль, лоснились на солнце бордовые свекольные листья.
 Заработал  на полную мощность кирпичный завод, снабжая  край  добротным кирпичом.  Спецпереселенцы – Кирзаводчане распахивали  целину, сеяли рожь,   пшеницу, овес, постепенно обзаводились подсобным хозяйством.
Местная молодежь, села Парабель старалась перенять у спецпереселенцев их культуру поведения, а девушки – и манеру  одеваться. В деревне Нестерово ссыльные  помогли построить спортивную площадку. На трапеции укрепили шест, канат, лестницу. Отдельно стоял турник, имелась площадка для городков, игры в  волейбол, а где-то в километре от деревни разбили футбольное поле. В футбол играли только взрослые. Были команды из местных мужиков и  поселенцев, между которыми  устраивались соревнования.
 Оставшиеся в живых,  селькупы нарымского края,  вернулись  на Родину – реку Парабель. Многие их промысловые угодья были уже  заняты спецпереселенцами, поселковыми. Так они и разбрелись кто куда. Кто остался в Парабели,  вступили в трудовую деятельность: стали работать в кооперативе «Красный остяк». Основная деятельность которого–заготовка пушнины, рыбы, кедрового ореха, ягоды. Кто обосновался за несколько километров от Парабели,  обосновывая  новые поселки.  Юрты Соиспаевские  основала новый   поселок Нельмач. Юрты Пыткинские – населенный пункт Сенькино. Появились  новые поселки: Ласкино, Мумышево, Невальцево.  Образ жизни остяков менялся. Строились первые  дома, бани, раскорчевывался лес под огороды, стали разводить крупный рогатый скот и лошадей. Все это привело к оседлости населения  селькупов.
В  сентябре Агафья родила здорового крепыша – сына  Владимира.  Сенга на время переехала жить к Мезенцевым. Но душа её была в тайге, в лесной избушке.
– Однако,  паря, по первому снегу, уйду в тайгу. Душно мне тут! – на днях объявила Сенга, попыхивая трубкой. – Внука посмотрела:
–  Хо! Хороший парнишка получился!
Жизнь  в нарымских поселениях продолжалась.


ДАЛЕЕ 4 ГЛАВЫ БЕЛОРУССКРЙ ТЕМЫ

Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
 

Три МТС Горожанского района имели 107 тракторов, 19 комбайнов и другую технику. Действовали 76 школ, 4 больницы, 8 фельдшерско-акушерских пунктов, 16 киноустановок и 36 торговых точек[4].




30 января 1933 года лидер Национал-социалистической немецкой рабочей партии (NSDAP) Адольф Гитлер будет назначен рейхсканцлером Германского государства. Рейхспрезидент Пауль фон Гиндебург распустит рейхстаг – высший представительный и законодательный орган Германии, и рейхсканцлер Гитлер от имени имперского правительства обратится по радио к немецкому народу. Спустя три дня, на встрече с командованием рейхсфера – вооружённых сил Германии, Гитлер объявит генералитету о цели своей политики: «Завоевание нового жизненного пространства на востоке и его беспощадной германизации». Бонзы СС будут рукоплескать фюреру и немедленно приступят к реализации его кровавых замыслов. Начнётся новый этап в истории европейской цивилизации, который принесёт народам континента миллионы ни в чём не повинных жертв.

В Белорусской Советской Социалистической Республики к отправке в концлагеря было намечено 5000 и высылке в отдалённые районы страны – 7000 человек. Конфискации имущества, построек, скота подлежали 500 индивидуальных хозяйств республики. Общая численность выселяемых в Сибирь кулаков на необжитые местности составила 50000 кулацких семей.



Вчера из Томска пришли материалы, состоявшейся в Москве XVI конференции ВКП (б), которой были утверждены директивы первого пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР на 1929-1933 годы. Ею же принято обращение «Ко всем рабочим и трудящимся крестьянам Советского Союза» о мобилизации сил на развёртывание социалистического соревнования. В поступательном развитии экономики СССР сыграл запуск хозяйственного освоения Сибири, Дальнего Востока. На необжитой территории, имевшей сложные климатические условия, был заложен становой хребет индустрии и сельского хозяйства.
В июне этого же года Советом труда и обороны СССР – чрезвычайным высшим органом, отвечавшим за хозяйственное строительство и оборону государства, было принято постановление «Об организации машинно-тракторных станций». В соответствии с этим документом экономические комиссариаты и ведомства Совета Народных Комиссаров СССР были обязаны положить начало созданию Всесоюзного центра машинно-тракторных станций – «Трактороцентр».
Налаживаемую структуру МТС партия нацелила, прежде всего, на взаимодействие с коллективными хозяйствами краёв, округов и районов. Учитывая, что основным производственным звеном МТС стала тракторная бригада, её усилия были направлены в интересах колхозов. В зависимости от количественных показателей и качества выполнения заданий по урожайности рабочим бригад МТС начислялись «палочки-трудодни». За них бригадники получали оплату в денежном выражении и натурой зерном, что, безусловно, обеспечивало успех посевных и уборочных работ.

На проходившем в Москве с 26 июня по 3 июля 1930 года XVI съезда ВКП (б) Генеральный секретарь ЦК ВКП (б) Сталин с трибуны высшего партийного форума страны Советов напомнил о главном постулате предыдущего XV съезда ВКП (б): «Советская страна не может стать на путь организации крупных капиталистических хозяйств. Она может и должна пойти лишь на организацию крупных хозяйств социалистического типа, вооружённых новой техникой. Такими хозяйствами и являются у нас совхозы и колхозы. Отсюда задача насаждения совхозов и объединения мелких индивидуальных крестьянских хозяйств в крупные коллективные хозяйства, как единственный путь разрешения проблемы сельского хозяйства вообще, зерновой проблемы в особенности». Товарищ Сталин дал оценку кампании по массовой коллективизации, и в заключение обобщил: «В настоящий период задача объединения и преобразования мелких индивидуальных крестьянских хозяйств в крупные коллективы должна стать в качестве основной задачи партии в деревне».
Избранное на XVI съезде Политбюро ЦК ВКП (б) в составе товарищей И.Сталина, К.Ворошилова, Л.Кагановича, М.Калинина, С.Кирова, С.Косиора, В.Куйбышева, В.Молотова, А.Рыкова, Я.Рудзутака также не заставило себя ждать и вбросило в массы лозунг: «Пятилетку – в 4 года». В статье «Год великого перелома», опубликованной Сталиным в газете «Правда» в начале 1930 года, Генеральный секретарь ЦК ВКП (б) заявил о начале в Советском Союзе «массового колхозного движения» и «коренном переломе в недрах крестьянства» в пользу колхозов. С этого момента спецконтингент был брошен на досрочное выполнение идеи, заложенной в крылатом лозунге партии.
 И всё же ситуация в стране была не такой простой, как это виделось лидеру коммунистов Советского Союза. По данным ОГПУ в течение 1929 года в СССР произошло 1027 крестьянских выступлений и 2391 случай террора против представителей советской власти. Было над чем задуматься органам партийной и советской власти на местах, исполнявших директивные решения, принятые высшим партийным руководством СССР.
С введением в 1933 году паспортной системы в СССР началась охота на тех граждан, которые не хотели привлекать внимания властей. Чтобы выявленный в ходе паспортизации «деклассированный элемент» не портил светозарной картины социализма, его отправляли в Сибирь. Весной 1933 года в стране начались массовые облавы. Людей хватали на улицах, вокзалах, в магазинах, загоняли в подготовленные на путях эшелоны и, без выяснения обстоятельств, также отправляли в Сибирь. К средине мая 1933 года только в Томскую Пересыльную Комендатуру СИБЛАГа ОГПУ было доставлено свыше 25 тысяч человек из Москвы, Ленинграда, Сочи и Северного Кавказа. Здесь же в Томске располагались органы управления исправительно-трудовыми учреждениями края, сюда же направлялись подследственные заключённые, этапы ссыльных. На полную катушку функционировал лагерь для жён врагов народа.




Расселением, трудоустройством, организацией деятельности спецпереселенцев на местах, до июля 1931 года ведали краевые и окружные исполкомы. Однако постановлением СНК СССР от 1 июля 1931 года «Об устройстве спецпереселенцев» административное управление спецконтингентом, хозяйственное устройство и использование были переданы ОГПУ. В соответствии с постановлением СНК СССР от 16 августа 1931 года № 174с для высланного кулачества строились специальные трудовые поселения – «спецпосёлки».
Впервые термин «спецпосёлки» появился в постановлении СНК РСФСР № 36 от 16 декабря 1930 года «О трудовом устройстве кулацких семей, высланных в отдалённые местности, и о порядке организации и управлении специальными посёлками».

Первое время спецпоселенцы ютились в землянках, шалашах, балаганах. Затем, ставили бараки в расчёте на 50-70 человек, обустраивали их нарами, печами и запрягались в ломовую работу. Валили тайгу под посевные поля, вывозили к плотбищам лес на лошадях, сплавляли его по таёжным речкам к Оби и дальше – в Колпашево, Новосибирск. Коричневая с торфяников васюганская вода чуть севернее Каргаска сливается с зеленоватой обской водой и, попадая в капризную от течений Обь, прёт в Ледовитый океан.   


Спецпереселенцы, расселённые в 1930-1931 годах в отдалённых местностях, были освобождены от налогов и сборов до 1 января 1935 года. Однако, начиная с 1934 года, основную их массу обложили налогами на одних основаниях с остальными гражданами. В оплате труда они были приравнены к рабочим и служащим, за исключением приёма в профсоюз. Из зарплаты удерживали 5 процентов на содержание аппарата отдела трудовых поселений и административное обслуживание (до августа 1931 года эти отчисления составляли 25 процентов, до февраля 1932 года – 15 процентов).

При этом партийное и советское начальство не голодало. Решением оргбюро ВКП (б) Нарымского округа в сентябре 1932 года для партийного актива округа приступила к работе закрытая столовая. Через две недели началась стройка новой для той же номенклатурной категории, видите ли, старая не устраивала начальство. Для качественного питания партийно-комсомольского и советского актива из специального сектора Западно-Сибирского крайкома ВКП(б), высшего партийного органа края, в Нарым отправлялись «питпайки». В октябре этого же года Нарымским окружкомом было принято решение «О дальнейшем порядке снабжения партактива», в котором предусматривается передача ряда магазинов для снабжения всё той же номенклатуры. В связи с чем в отчётах Нарымского окружкома ВКП(б) – краевому комитету ВКП(б) появились такие термины, как «закрытый распред», «прикрепеленец».
Западно-Сибирский краевой комитет ВКП(б) образовался в результате перехода страны к новому административно-территориальному устройству, повлёкшему разделение Сибирского края на Западно-Сибирский край с центром в Новосибирске и Восточно-Сибирский – с центром в Иркутске. В Западно-Сибирский край вошли 14 округов бывшего Сибирского края и Ойротская автономная область. В 1932 году в него включён Нарымский округ, в составе которого были Александровский, Бакчарский, Каргасокский (в марте 1931 года в него влился Парабельский район), Колпашевский, Кривошеениский, Тымский, Чаинский районы.


Нарымский окружной комитет ВКП (б) был создан в связи с образованием Нарымского округа (с мая 1932 по 17 августа 1932 года он именовался – Северным округом) с центром в селе Колпашево. В качестве временного руководящего органа окружной партийной организации 5 июля 1932 года к работе приступило Организационное бюро Западно-Сибирского краевого комитета ВКП (б) по Северному округу. На I окружной партийной конференции, которая работала в период с 30 декабря 1930 – по 4 января 1931 года, был избран Нарымский окружной комитет ВКП (б). Под непосредственным руководством Запсибкрайкома ВКП (б) – Новосибирского обкома ВКП (б) Нарымский окружной комитет проводил партийно-политическую работу в соответствии с директивами ЦК ВКП (б), утверждал районные и первичные партийные организации, направлял их деятельность.
В аппарат окружкома входили отделы: организационно-инструкторский, военный, пропаганды, кадров, лесной, рыбной, местной промышленности, торговли и общественного питания. В июле 1932 года секретарём организационного бюро Западно-Сибирского краевого комитета ВКП(б) по Северному-Нарымскому округу был избран Белявских Г.А. С 30 декабря 1932 года – Левиц Карл Иванович.
Парабельский районный комитет ВКП (б) образовался в марте 1924 года. В период с марта 1925 года по октябрь 1930 года в ведении Парабельского райкома ВКП (б) находились партийные организации Каргасокского района. В связи со слиянием в марте 1931 года Парабельского и Каргасокского районов с центром в селе Каргасок Парабельский райком ВКП (б) был упразднён с передачей функций Каргасокскому райкому ВКП (б).