Освобождение Германии?

8-го мая, сколько я себя помню, Германия отмечала день окончания Второй мировой войны. Сдержанно отмечала, просто как факт: война окончилась, но она не забыта.

Но уже три или четыре года я слышу 8-го мая, что Германия отмечает день освобождения от нацизма. Когда я первый раз это услышала, я мысленно споткнулась: как это понимать?

Однажды, когда мы обсуждали на курсе русского языка праздники , которые отмечаются в России в мае, я посоветовала своим ученикам найти в ютьюбе парад Победы 24 июня 1945 года, но тут же выразила сомнение, что им легко будет его смотреть – как-никак это их страна, а видеть презрение к своей стране, даже если оно заслуженное,  всегда неприятно. И тут я услышала от своих учеников: нет-нет, к нам это не имеет отношения, это был нацизм, а от нацизма нас освободили.

Как удобно, подумала я тогда. Они абстрагировались от самой тяжёлой страницы своей истории, абстрагировавшись тем самым и от чувства исторической вины нации.

Германия известна тем, что полностью признала свою вину за Вторую мировую войну и Холокост. Но если кто думает, что немцам легко далось это признание, тот глубоко ошибается.

После окончания войны в ФРГ долгие годы не вспоминали о войне. Жили, как с чистого листа, отстраивали страну, возрождали промышленность – а о войне не вспоминали, как будто её и не было. В психологии эта особенность психики называется вытеснением. Вытеснять из сознания то, о чём тяжело вспоминать, что подчас невозможно объяснить, можно до бесконечности долго. И в Германии это вытеснение и продолжалось долго – до 60-х годов. Тут подросло молодое поколение, которое проходило на уроках истории тему Холокоста и возмутилось тем, что их родители никогда не говорят о войне, о том, что немцы убивали евреев. Это молодое поколение восстало против лжи своих родителей – студенческие волнения вошли в историю послевоенной Германии. И родители очнулись, впустили войну в свои воспоминания и покаялись – на что мы только ни способны ради своих детей.

Бундесканцлер Вилли Брандт, стоящий на коленях перед памятником погибшим евреям в Варшаве – это вклад военного поколения родителей в покаяние нации во имя связи с поколением послевоенных детей.

Тогда и речи не было об освобождении. Речь была о войне и  вине. О преступлении и покаянии.

А 9-го мая я пошла к памятнику замученным советским военнопленным недалеко от величественной ганноверской Новой ратуши. Там уже лежало несколько венков: от Нижней Саксонии, от российского консульства в Гамбурге, от еврейской общины, от бывшего бундесканцлера Герхарда Шредера. И на немецком триколоре от Нижней Саксонии золотыми буквами было написано: день освобождения (Tag der Befreiung). У этих слов нет двойного толкования, их нельзя понять превратно.

Каково же было моё удивление, когда  выяснилось, что мой немецкий друг за последние два-три года успел привыкнуть к переименованию этой памятной даты. И первую мою беседу на эту тему я провела именно  с ним. Это было, скорее, рассуждение вслух. Я говорила о том, что освободить можно только жертв – преступников освободить нельзя. И нацизм не с неба упал на немецкий народ, а был порождён именно немецким народом. И во всех преступлениях нацизма этот народ принимал непосредственное участие. И все эти лукавые разговоры, что немцы, дескать, не хотели, их заставили, ничего не меняют: нация породила в себе зло, была повержена и даже покаялась! Зачем теперь в сознании раскаявшейся нации подменять понятия добра и зла?

Самое удивительное, что этой подменой понятий занимается поколение детей послевоенных студентов, когда-то добившихся пробуждения совести у своих родителей. И прослеживается удивительная цепочка не связанных между собой поколений: родители не хотели осознавать вину нации и каяться – их дети, добившиеся от них этого – дети этих детей, решившие, что с них достаточно покаяния и что настало время переформатировать историческую память немцев.

Кто придёт на смену этому поколению? Нигилисты, которым будет всё всё равно, или племя младое-незнакомое, которому опять захочется достучаться до совести родителей?