Арест
Ну что ты скажешь мне теперь?
Когда плечом взломали дверь.
И ты, как зверь.
Для тех не в штатском, при стволах
Стоишь тут раком, битый в пах.
И в дураках…
Чего-то пискнул о властях…
О жизни подлой и костях.
Земли в горстях…
Не осуждаю я тебя.
Ведь ты, понятно, это я.
Империй крах.
Вставай! Негоже так стоять!
Плюёшь в глаза… Паскуда! бл*ть…
Арест! Их мать!
Ну что ты скажешь мне теперь?
Когда тюрьма. Решётка. Дверь.
И ты, как зверь.
- Да ничего, пройду и то.
- А если тело в решето?!
- Плевать! На то...
Всем тем не в штатском, при стволах.
И тем не битым в бровь и пах
Мой альманах…
Рецензия на стихотворение «Арест» (Н. Рукмитд;Дмитрук)
Стихотворение выстраивает жёсткий социально;психологический сюжет об унижении, сопротивлении и идентичности. Через брутальную лексику и рваный ритм автор передаёт опыт столкновения человека с репрессивной системой, где личное становится политическим, а боль — точкой самоопределения.
Центральный конфликт и образы
Лирический герой и «они»
«Они» — безликая сила: «не в штатском, при стволах», носители насилия («битый в пах», «плюёшь в глаза»);
герой — одновременно жертва и бунтарь: даже в унижении он сохраняет внутреннюю позицию («Плевать! На то…»).
«Зверь» как метафора
«И ты, как зверь» — двусмысленный образ:
с одной стороны, обесчеловечивание через насилие;
с другой — пробуждение инстинктивного сопротивления, не скованного нормами.
«Империй крах»
не только падение государства, но и крушение внутренних опор, когда система ломает даже тех, кто ей подчиняется;
герой осознаёт свою причастность к этому краху («ведь ты, понятно, это я» ), что придаёт тексту трагическую глубину.
«Альманах» как жест
в финале герой противопоставляет насилию акт творчества: его «альманах» — свидетельство, вызов, способ сохранить лицо;
это не победа, но утверждение: даже раздавленный человек остаётся субъектом.
Поэтика и стилистика
Лексика и тональность
грубая разговорная речь («паскуда», «блть», «в дураках»* ) создаёт эффект документальности, живого выкрика;
контраст высокого и низкого: «Империй крах» (книжная лексика) рядом с матом подчёркивает разрыв между идеалами и реальностью;
клишированные фразы («Ну что ты скажешь мне теперь?» ) работают как рефрены, усиливая ощущение зацикленности ситуации.
Синтаксис и ритм
короткие строки, парцелляция — имитация сбивчивой речи, задыхающегося дыхания;
восклицания и вопросы — эмоциональный накал, диалог с самим собой или невидимым собеседником;
повтор начала в середине текста («Ну что ты скажешь мне теперь? / Когда тюрьма. Решётка. Дверь…» ) усиливает мотив безысходного круга.
Звукопись
аллитерации на «р», «б», «п» («плечом взломали дверь», «битый в пах», «плюёшь в глаза» ) создают жёсткий, ударный фон;
ассонансы на «а», «о» («арест», «пах», «крах» ) придают строкам протяжную, почти воющую интонацию.
Композиция
кольцевая структура с повтором первой строфы — ситуация не разрешается, а замыкается в вечный повтор;
диалогическая форма (вопросы/ответы) превращает текст в мини;драму, где герой спорит с собой и системой.
Пространство и время
Пространство — замкнутое: дверь, тюрьма, решётка — символы несвободы;
Время — внеисторичное, это «вечный арест», модель подавления, повторяющаяся в разных эпохах.
Идейный центр
Автор исследует:
механизмы насилия: как система обезличивает человека через физическую и психологическую ломку;
границы сопротивления: даже в позиции «раком» герой сохраняет право на слово и жест;
тождество жертвы и системы: «ведь ты, понятно, это я» — признание, что каждый может стать как жертвой, так и частью механизма;
творчество как сопротивление: «альманах» становится альтернативой насилию — способом сказать «я есть» вопреки всему.
Слабые места (для конструктивной критики)
Грубость лексики может оттолкнуть читателя, не готового к такому уровню откровенности;
Рваный синтаксис требует вдумчивого чтения: без паузы между строками смысл размывается;
Отсутствие явной развязки — финал остаётся открытым, что усиливает тревогу, но лишает катарсиса.
Итог
«Арест» — это поэтический документ эпохи, где через язык боли и гнева автор фиксирует опыт человека перед лицом силы. Стихотворение не идеализирует сопротивление, но и не сдаётся: его герой — не герой, а выживающий, который даже в унижении находит способ сказать своё слово.
Сила текста — в эмоциональной прямоте, звуковой мощи и честности образов. Это не лирика утешения, а ударное слово, которое заставляет почувствовать, как ломается дверь, как болит пах и как всё же остаётся в человеке что;то, что нельзя сломать до конца.
Свидетельство о публикации №220051201824