Глава 12. Твой день рожденья пахнет дыней

 
Она хотела спуститься в переход, чтобы войти в метро, но передумала. Душно там, вдруг сознание потеряет. Катерина вышла на площадь. Встала на край тротуара и подняла руку. И вдруг увидела узбеков, торгующих дынями… Выбрав самую душистую, она опять стала ловить машину.
 — Куда, красавица?  — спросил водитель тормознувшей у тротуара машины.
 — Недалеко здесь, на Яузу, знаете? Переулок…
 — О чём речь, мигом, полтинник, пойдёт?
Катя села в машину. На том месте, где она когда-то парковала свой кабриолет, был построен продуктовый павильон. Она забежала туда, кое-что купила, в надежде, что Павлов, как обычно придёт с полным пакетом. Он любил готовить и умел покупать продукты.
Поднялась на лифте, достала из сумочки ключи. Пакет мешал ей, и ключи упали, звякнув, на пол. Сразу же открылась соседская дверь. Старушка в чалме из полотенца и с папиросой в зубах окликнула Катю. Она обернулась, улыбаясь: «Здравствуйте, это я, Катя!».
У старушки глаза полезли на лоб, и она быстро захлопнула дверь. Чудная, подумала Катя. Все соседи в подъезде думали, что Катерина погибла тогда, когда её кабриолет пробил парапет на набережной.
В квартире было душно. Катерина поставила пакет и сумку на трюмо в прихожей и открыла все форточки. Потом сняла пальто, бросила его прямо в кресло у входной двери. Достала свои тапочки и пошла на кухню. Неожиданный стук заставил её вздрогнуть – это в прихожей упала сумка, и из неё выехала Кипрская фотография.
Катя взяла телефон и набрала рабочий номер Павлова.
 — Какого Павлова? — спросил женский голос. Катя назвала имя и отчество.
В телефоне зашептались, потом спросили: «А кто его спрашивает?» Катя ответила. В трубке тотчас же раздались частые гудки.
 — Странно, — подумала Катя и стала вешать фотографию на её обычное место. И только сейчас она увидела, что на всей мебели лежит толстый слой пыли. В спальне, на тумбочке Павлова белело пятно. Она потерла пальцем, запахло сердечными каплями. Катя прошла на кухню, открыла холодильник. Он был выключен и пуст. Мусорное ведро тоже было пусто. Даже пакет для мусора не вставлен.
Опять заломило надо лбом. Она принялась растирать виски. Вернулась в комнату, открыла гардероб. Все вещи были на месте. Вот и платье, то самое, первое, которое он подарил ей. Катерина переоделась. Присела на диван. Посидела немного, задумавшись, потом опять взяла телефон и набрала номер лечившего её доктора из кризисного стационара.
Долго никто не подходил. Но Катя не опускала трубку. Наконец на другом конце ей ответили. Она попросила позвать лечащего доктора, сказала своё имя и фамилию.
 — Катя! – вскричал доктор в трубку, — Катя! Где Вы?
 — Я у Володи дома, на Яузе.
 — Никуда не уходите, умоляю! Я подъеду через сорок минут, постараюсь через полчаса.
 — Я не уйду, я Павлова жду.
Катерина взяла в ванной тряпку, намочила и стала вытирать пыль в квартире. И всё прислушивалась к шагам на лестнице. Доктор появился даже раньше, чем обещал. Влетел в квартиру и сразу же схватил Катю в объятия.
 — Господи, Катя! Где же Вы были! В Склифе сказали, что Вас забрали какие-то люди, но куда!? Даже сестра Ваша не знает. Они адреса своего никому не оставили.
Мы замучились Вас искать… Даже в милицию заявление дали с Вашей фотографией.
Катя отстранилась: «Где Володя? Почему он не искал меня?»
Впервые за всё время знакомства Катерина называла Павлова по имени, даже сама вздрогнула.
 — Собирайтесь, — сказал доктор, — Я должен Вас отвезти туда.
 — Куда?
 — Всё расскажу по дороге. Это что у Вас, дыня? Какой аромат… Захватите её с собой.
Но в машине доктор был молчалив. Остановились у какого-то коммерческого банка, он зашёл туда и вернулся минут через десять с папкой. Припарковав машину на Калининском проспекте, они прошли по Плотникову переулку на Арбат. Катя шла рядом с доктором и ничего не спрашивала. Не хотела. И так голова кружится от нахлынувших воспоминаний.
Они вошли во двор того самого дома, с рыцарями на фасаде. Доктор набрал код на двери, они поздоровались с консьержкой и поднялись на четвёртый этаж. Катя вышла из лифта, и взгляд её сразу уткнулся в медную табличку «Доктор медицины Павлов В.А».
 Холодок пробежал по спине. Он там! За этой массивной дубовой дверью!
Доктор не стал звонить: «Катя, ключи от этой квартиры должны быть у Вас».
— Да, да! – Катя сняла с шеи цепочку с ключами. Так вот от какой двери были эти ключи. Катя вбежала в квартиру и крикнула: «Это я! Ты где прячешься?»
Вопрос повис в тишине большой квартиры. В окнах были новые стеклопакеты, и шум не проникал с улицы.
Она обошла всю квартиру. Признаков жизни Павлова и здесь не было. Квартира была отремонтирована, обставлена, но не обжита. Катя вопросительно посмотрела на привёзшего её доктора. Он молчал, понимая, что   должен всё рассказать Кате. Потом открыл папку, которую принёс из банка. В папке были документы о праве собственности на эту квартиру. Она принадлежала Кате.
 — Завтра я привезу Володю домой, он вам всё сам расскажет.
«Придёт Павлов и всё объяснит», — подумала она, и не стала задавать доктору лишних вопросов, чему тот очень обрадовался. Доктор засобирался, Катя вызвалась его проводить.
 — Вы не боитесь снова потеряться? – спросил доктор Катю.
 — Нет, это же Собачья площадка! — твёрдо ответила она.
Тем же путём они вышли на Новый Арбат.
 — До завтра! – сказал доктор, садясь в свою машину.
 — До завтра! – улыбнулась ему Катерина.
Оставшись одна, Катя огляделась. Снежок, выпавший утром, давно уже растаял. Она попыталась представить, где же был их дом на Собачьей площадке.
Выходило, что как раз та том месте, где находится теперь «Институт красоты».
А здесь, на месте газона напротив кинотеатра был их двор и те качели, на которых так любила в детстве качаться Катя. Она шла, опустив голову, чтобы не видно было, что глаза наполнились слезами. Взгляд ёе скользил по перекопанным на зиму клумбам.
Вдруг выглянуло солнышко, и в этот момент, что-то блеснуло в одном из земляных комьев на клумбе. Блеснуло, словно молния средь бела дня.
Катя остановилась, наступила ногой на перекопанную землю и наклонилась. И тут ей показалось, что молния эта ударила прямо в неё. В комке сырой земли посверкивало золотое колечко с камушком. Она подняла его, достала платок из кармана и вытерла грязь.
Невозможно было поверить, но это было её колечко. То самое, которое подарил ей на день рождения папа. Маленькое…
Но Катя всё же, засомневалась. Ещё раз вытерла кольцо платком. Там внутри колечка гравёром было выведено «Катюше от папы. 1963 год». Колечка было маленькое, Катя с трудом, но надела его на мизинец.
Боже мой, больше тридцати лет оно пролежало здесь в земле с тех пор, как соскочило с её детского пальчика и упало в песок под качелями. Сколько же раз здесь перекапывали землю, строили дома, делали клумбы и сажали цветы. А оно лежало и ждало встречи со своей хозяйкой. Теперь это колечко едва налезло на мизинец. Но сидело крепко.
«Что-то должно случиться, не просто же так колечко ко мне вернулось», — подумала Катя. Слёзы у неё высохли. Она купила продукты в Новоарбатском гастрономе и пошла к метро «Арбатская».
Перед метро она спустилась в подземный переход. Нищие и попрошайки всех мастей сидели вдоль стен. Были здесь и калеки. И цыгане. И бабули с картонками в руках. Отдельным рядом сидели старички с медалями,  вывешенными прямо на потёртые и местами оборванные пальто.
Один из них был с аккордеоном. Настоящим немецким трофейным аккордеоном. Он сидел на перевёрнутом пластмассовом ящике из-под пива. С вымученной улыбкой он задорно начинал то одну, то другую песню, но даже первый куплет у него не хватало сил допеть. Ноги его были обуты в женские коротенькие ботиночки «прощай молодость», протёртые над большими пальцами и мизинцами. Одет он был в белые чесучовые брюки, сквозь протёртые места которых видны были синие тренировочные штаны. На голове его была когда-то очень дорогая велюровая шляпа, порыжевшая от времени. Перед дедом стоял раскрытый футляр для аккордеона, в котором лежало несколько скомканных десяток, а остальное всё — мелочь.
Катя остановилась, затаив дыхание... Папа…Этого не может быть!
Дед, подмигнув, встал с ящика и спросил задорно: «Что, песни хороши, а, дочка? Дай деду десяточку, может, наскребу на пирожок с мясом к ужину и баночку пивка…Выпью за твоё здоровье!»
 — Вы Василий Степанович Лукошин? — спросила Катерина.
Дед качнулся, но его поддержали и аккуратно посадили на ящик.
Глаза его покраснели, блеснули слёзы: «Вы, ты ... Катя, дочка!?»
 — Папа, — прошептала Катя, — Папа... Почему ты здесь?
 — Выгнали меня детки из дома, как жена померла, машину отобрали, из квартиры выписали вроде как в дом для престарелых... А там не берут... Днём здесь сижу, а ночью дворничиха Зоя меня пускает в закуток, где мётлы стоят... Там вытяжка из метро и тепло. Пальтецо расстелю, полой прикроюсь и лежу, пока Зоя в шесть утра на работу не заступит.
 — Какие дети, папа? Я твоя дочь!
 — Были дети… Да где ж они теперь… Выгнали, как собаку, — отец заплакал. Солёные дорожки слёз оставляли светлые полоски на давно немытом лице.
 — Папочка, милый, пойдём домой, пойдём!
 — Домой? К кому? Бездомный я…
 — Домой, ко мне домой, к нам домой, папа!
Катя взяла отца под руку, в другую руку футляр с аккордеоном, и они поднялись из перехода на улицу, к ресторану «Прага». Они шли домой. Шли туда, где из окон видно было бывшую Собачью площадку.
Поднявшись в квартиру, Катя помогла отцу раздеться, сняв медали и ордена с местами совсем рваного пальто, она отнесла его вниз на помойку. Наполнив ванную, стала мыть отца. Потом нашла в спальне пижаму и одела его. Распаковала купленные продукты и стала готовить ужин. Отец ел жадно, запивая переслащённым чаем. Катя поняла, он не ел несколько дней.
После ужина она уложила отца в спальне, а себе постелила на диване в гостиной.
Но перед тем, как лечь, долго стояла и смотрела в окно. Туда. На Собачью площадку.
Из соседней комнаты послышались вздохи и старческое покашливание. Папа! Она же нашла, наконец, своего папу. Катерина включила торшер, стоявший у дивана, и потихоньку заглянула в спальню. На постели, раскинувшись, словно ребёнок, с улыбкой на губах спал отец. Сколько же он мыкался по переходам и кладовкам? Кто-то жалел его, а кто-то гнал брезгливо. Катя стояла, прислонившись к косяку двери, и не могла поверить своим глазам. Папа! Папа! Такой красивый и сильный! Как подкидывал он её под самый потолок, приходя с работы. Она вспомнила, как он ел вчера вечером, и от слёз защипало в горле.
 — Папочка, милый, — прошептала Катерина, — сама голодная останусь, но тебя накормлю. И пойдём с тобой гулять на Тишинку, а я буду читать вывески магазинов по слогам и облизывать эскимо. Она посмотрела на часы. Половина третьего ночи. Надо ложиться. Столько вчера было впечатлений – голова кругом. Катя полезла в шкаф, нашла постельное бельё, одеяло с подушкой и постелила себе на диване в гостиной. Потом, порывшись ещё в шкафу, нашла ночную сорочку. И какую! Такую красивую мог купить для Кати только Павлов. Сорочка была из нежнейшего шёлка, кремово — розовая вся в оборочках, кружевах. С бантиками и сердечками. Катя ополоснулась в душе и юркнула под одеяло.
Но сна не было. Ей непонятно было, что случилось с Павловым. Может быть, он помирился с женой и вернулся к семье? Но ведь сам говорил, что Элла расписалась с новым мужем. Непонятно… Или, что вполне вероятно, мог завербоваться куда-нибудь в африканские страны с миссией Красного Креста. Если б тогда они не встретились, он давно бы уже уехал, такая его тоска от одиночества заедала. А, вдруг, он умер. Погиб. Он ведь так всегда гоняет на своём Пежо. Чур, чур меня. Всё будет хорошо. Просто доктор не хотел её волновать. Он же сказал – до завтра.
Надо просто спать…Спать…Катя встала, чтобы принять выписанные доктором лекарства, накапала пустырнику в мензурку. Фу, какой он горький всё же!
Может быть, позвонить Надежде, что она уже дома и что нашла папу? Катя посмотрела на часы – уже поздно. Надо спать. Она улеглась на новом месте, закрыла глаза и стала прислушиваться к шорохам нового своего жилища, да принюхиваться к запахам. Так и уснула незаметно.
Утром Катерина проснулась и побоялась открыть глаза. Она боялась, что увидит больничную палату или комнату тех людей, которые приютили на время. Таня и Коля. Вспомнив их разговор, она пришла в ужас. Но вспомнила, что убежала с генеральской дачи. Она открыла глаза. Сиреневый октябрьский рассвет. Порхающие снежинки – вот и зима…
Катерина услышала приглушённые мужские голоса и насторожилась. С кухни тянуло кофе с корицей.
И друг! Запах! Его запах. Перепутать она не могла. Чуть уловимый запах дорогой туалетной воды. Свежий, с небольшой горчинкой. Павлов был жутким снобом.
С кухни тянуло запахом кофе и очень дорогим трубочным табаком. Павловским табаком.  Слышались приглушённые голоса. Она накинула шёлковый халатик и босиком пошла к кухне. За столом их было трое – отец, Катин доктор и, спиной к Кате, в инвалидной коляске – Павлов. Седой, совершенно седой. И также манерно держит вишнёвую трубку в руке. На кухонном столе стояли три полные чашки кофе и бутылка дорогого французского коньяка. Натюрморт довершала корзина с фруктами.
Катя остановилась в полутьме коридора, прислушалась, о чём говорят мужчины. Она наслаждалась звуком голоса, ставшего ей таким родным.
 — Степаныч, как же это вы с Катериной встретились, просто сказка какая-то, — сказал Павлов Катиному отцу.
 — Сказка – не сказка. А, видно, судьба наша такая была – встретиться. Она маленькая от меня ни на шаг не отходила. Наказала меня судьба, за то, что их бросил. Она ведь когда шла к переходу к Арбатской, нашла своё колечко с турмалином на перекопанном газоне. Я на 10 лет его ей подарил, с гравировкой. Кто-то наблюдает за нами с Небес. Катя очень меня любила и страдала, когда я ушёл. Мне жена-упокойница говорила, когда я ей деньги к празднику на подарки дочкам привозил.
 — А алименты? – строго спросил доктор.
 — Так это ж алименты, а это были деньги на подарки. Генерал, которого я возил, пока был жив, мне всегда несколько сотен давал для дочек. Особливо, для Катюшки. Он знал, как она меня любит. Надька-то совсем другая. А Катерина, как жена покойная говорила, очень трепетная…
 — И меня, за глупость судьба наказала, — сказал Павлов, — доктор, ты разреши мне ещё глоточек за знакомство с тестем, а?
Доктор хмыкнул: «Да тебя, твердолобый, разве отговоришь?»
Павлов поднял свою рюмку и в этот же момент увидел Катино отражение в кухонном окне. На улице ещё не рассвело, и окно превратилось в зеркало.
Кате показалось, что она смотрит замедленный фильм. Как поворачивается к ней в своём кресле Павлов, как роняет на пол рюмку, и осколки медленно разлетаются в разные стороны. Как встают из-за стола доктор и Катин папа и выходят из кухни.
Словно звук выключили. Сколько они так вот глаза в глаза друг другу смотрели, и сами, наверное, не знают.
 — Володя, – только и выдохнула Катерина и, обхватив его голову, прижала к себе. Крепко-крепко.
 — Видишь, как Бог меня наказал, за то, что я обидел тебя тогда. Катя-Катерина, я уж думал, мы и не свидимся с тобой больше. Седой я теперь совсем.
 — Не будем об этом. Главное, что мы опять вместе…
 — А волосы я покрашу. Господи, какие банальности я говорю!
Они проговорили целый день. Обо всём.
Под вечер, тихонько в кухню вошёл Катин папа. Он открыл холодильнику и вынул оттуда на фарфоровом блюде тонко нарезанную душистую дыню-торпеду.
 — Ты не забыла, твой день рожденья пахнет дыней?
Катя вскочила со стула и обняла отца: «Нет!Не забыла!»
Она разрыдалась на плече у отца. Успокоившись, она сказала: «Устала я… Пойду в душ, а потом сразу спать!»

 *   *   *

Катерина долго стояла под душем. По стекающим по лицу каплям невозможно было понять, плачет она или это просто вода. Она и сама не знала. Она наслаждалась всем сразу – красивой и тёплой ванной комнатой, ласкающей водой, предвкушением ночи рядом с любимым человеком.
Плакать-то она плакала, конечно. Столько всего сразу накатило! Вспоминала своё мытьё в тазу в кухне на Профсоюзной. Пощечину, которую отвесила Надежда своему брезгливому мужу.
На генеральской даче они мылись с Татьяной в деревянной, душистой бане. Татьяна запаривала в тазу душицу и мяту, намазывала себя и Катю мёдом. Но после той встречи в бане с сухопарой старушкой, которую она посчитала за ведьму, Катя баню разлюбила. И просто составляла Татьяне компанию, да и надо же было мыться!
Прошлой ночью, принимая наспех душ, Катерина и не огляделась, как следует, так устала, и сон её смаривал. Это её ванная. ЕЁ! Не та, изъеденная грибком, с обвалившимся кафелем, убогая комнатёнка, где и вдвоём-то не разойтись было, а уютная, с тёплым полом, и такая красивая – зеркало от стены до стены. В уголке кокетливо стояло биде кремового цвета. Кафель теплого апельсиново—кремового цвета и красивая занавеска у ванной, – вся в апельсинах. Своим пристрастиям Павлов никогда не изменял.
Ванная комната была метров пятнадцать, с узеньким окном, в котором было тройной стеклопакет с форточкой, где вместо стекла – красивый витраж. У окна из напольной  вазы по стене струились ветви плетистой розы, искусственной, разумеется.
Катя выключила воду и набросила на себя полотенце. Господи, сколько же банок и баночек с кремами стоит на полке. Дамский угодник Павлов и здесь постарался. Катя выбрала молочко для тела с кокосовым кремом, её любимым запахом. Как приятно и вкусно пахнет.Она неспешно  мазалась. Мазалась и наслаждалась. Потом стала выбирать крем для лица. И вдруг остановилась, даже руку отдёрнула. Не было у неё никогда таких возможностей, чтоб дорогие кремы покупать. Вот и покупала «Люкс» или «Янтарь» для лица, да «Чебурашку», чтоб тело после душа намазать.
А тут на полке был целый магазин дорогих кремов. Павлов всё учёл. Ничего не пропустил. Что-то словно щёлкнуло в голове. Всё, прощай, старая, унылая жизнь!
Это для неё и только для неё! Она заслужила теперешнюю, новую жизнь. С любимым человеком, который  старается потакать всем её женским прихотям. Сколько же ступенек в чужих заплёванных подъездах ей пришлось перемыть, зарабатывая на жизнь. Не обидела никого, дурного слова  не сказала. Слёзы глотала и молчала. А сколько слёз этих было пролито в одинокой холодной вдовьей постели. Она заплатила сполна.
Катя, накинув уютный махровый халатик, села в кресло с выбранной баночкой крема, и задумалась. Вздрогнула, вспомнив, как сама себе кремы делала, по советам журнала «Работница» – тюбик крема «Люкс», по паре ампул витамина В, жидкий витамин А, сок лимона. И мешала, мешала, пока масса не становилась однородной. «Просто Марию» смотрела и мешала. Там, в том фильме, и увидела в первый раз такую двуспальную кровать.
А теперь – выйди из ванной,  эта кровать ужё ждёт её. Неужели сегодня она будет спать на такой огромной кровати!? Ещё вчера утром она была далеко отсюда, в каком-то чужом доме. А сегодня – он, любимый и долгожданный, там, там в спальне. И никто ему не нужен, кроме неё. Так вот, намазавшись кремами, высушив феном волосы, она и сидела в кресле. Боялась, что за этой красивой дверью, как только она откроет её, опять окажется разбитая хрущёвка.
Как здорово, что ей удалось убежать от Николая и Тани. Будут ли они искать её, или побоятся, поняв, что все их планы насчёт квартиры рухнули. Неужели это было лишь вчера утром?! Наконец, решившись, она вышла из ванной.
Настольная лампа на прикроватной тумбочке Павлова наполняла спальню тёплым апельсиновым светом. Тихо играла музыка. Чуть слышно. Лишь только для того, чтобы создать тёплую интимную обстановку. Это были, кажется, Chris Norman & Suzi Quatro — Stumblin' In – «Спотыкаясь…». Сколько же раз они споткнулись, прежде чем обрели друг руга и свою Любовь.
Павлов сел на кровати и протянул Катерине руки. И Катя решила отдаться полностью своим чувствам. Даже про стеснительность свою забыла. Она встала у кровати и развязала пояс халата. Тёплые и нежные руки Павлова гладили её сначала осторожно, чуть прикасаясь, словно боясь спугнуть. Как она ждала этого момента! Всё, что тяготило и мучило её, отступило куда-то или исчезло совсем. Мгновение, и халат упал к её ногам. Павлов отвернул одеяло, и Катерина легла рядом с ним, прижалась крепко, будто каждой клеточкой хотела прочувствовать любимого человека. Это была их первая ночь в собственной квартире.
 — Не гаси свет, — сказала Катерина, — я хочу видеть твоё лицо.
Что-то горячее и упругое скользнуло меж Катиных ног, заставив её сладко вскрикнуть. Она словно проваливалась куда-то, потом, глотнув воздуха, снова ныряла в это безбрежное море сладострастия…Постанывала иногда…Потом вдруг вскрикнула ещё раз  и обмякла. Влажные вьющиеся волосы прилипли ко лбу. А Володя всё целовал и целовал её. И каждый его поцелуй отзывался в ней очередным жарким всплеском, разбегающимся по всему телу сладкой дрожью. Он шептал ей что-то нежное, рука его ласково скользила по Катиному телу. Катя улыбалась, вглядываясь в каждую чёрточку любимого лица. Сколько же они оба ждали этого момента, сколько испытаний выпало на долю каждого.
И дух Собачьей площадки укрывал их, своих детей, чтобы никто и ничто не смогло бы потревожить их сон.

В конце октября ночь неохотно сдаёт свои позиции. Серо-голубое октябрьское утро. Порхал снежок за окном. Катя присела на кровати. Это сон или не сон?! Ущипнула себя. Нет, не сон. Рядом, сладко обхватив подушку, спал Павлов.
 — Мой муж…мой муж…Любимый милый, заботливый…Мой муж, — твердила Катя  самой себе, словно стихотворение учила. И ей вдруг так захотелось, чтобы у них были собственные дети. Да, сорок три — это сорок три. Ещё есть немного времени. Совсем чуть-чуть, но есть.
Катерина ещё не знала, что прошедшей ночью это чудо из чудес, которое называется новая жизнь, уже поселилось в ней.
Но это совсем уже другая история.

2007(С)
=========================
Купить книгу бумажную или электронную вы можете перейдя по ссылке внизу страницы
или на сайте магазина Wildberries