Дочка священника глава 60

Сколько девочки брели тёмными тропинками пустыря, непонятно. Ноги гудели, голова разваливалась и Хильду всё сильнее обволакивало чувство отчаяния. Она понемногу приходила в себя от пережитых потрясений и действительность повергала в ужас.
— Мы сожгли церковь, — проговорила Хильда, обращаясь словно сама к себе.
— Что ты там бормочешь? — Маричка остановилась и резко обернулась к Хильде.
— Мы сожгли церковь, — повторила Хильда, каким-то могильным голосом.
— Заметь, не мы, а ты! — Маричка ткнула указательным пальцем в подругу.
— Но, это ведь твоя была идея украсть иконы. Это ты привела нас туда, — продолжала мямлить Хильда.
— Конечно. Теперь я во всём плоха! Помогай после этого людям. А то, что деньги нужны именно тебе, ты забыла? Ты и ключи стащила, и храм открыла, и скатерть подожгла. А Маричка во всём виновата оказалась?!
Наступила тишина. Хильда молча стояла, нервно царапая пальцем оклады иконы, находившиеся у неё в руках. У неё в голове творился такой кавардак, что буквально сводил с ума. Она не знала, что теперь делать и как следует поступить. Возвращаться домой боялась. Как смотреть отцу в глаза, после такого. Уму не постижимо. Куда же деваться? Может уехать обратно, к маме. Но, как. Ей, казалось, теперь всё равно: хоть пешком, хоть вплавь. Мама поймёт, простит, она обязательно что-нибудь придумает.
— Ладно, пошли давай, нечего здесь торчать, — сказала Маричка.
— Куда?
Маричка на миг задумалась. Она согнулась, обхватив ладонями колени, постояла так с минуту, наконец, ответила:
— Хороший вопрос. Ко мне идти не стоит. Этот идиот Данька, если не сбежал оттуда, обязательно всё разболтает. Самое лучшее, что могло бы случится, в нашем случае, это если бы церковь сгорела. Тогда никто ничего не заподозрит. И пропажу икон, и то, что ты украла ключи и открыла дверь. Можешь возвращаться себе домой и прикинуться шлангом.
— Я домой не пойду.
— Понимаю. И что делать будешь?
— Не знаю. Если бы можно было бы уехать к маме, в Лиепаю.
— М-да… Если бы. Хотя, если очень захотеть, можно и в космос полететь.
— Ты о чём?
— О том, что я бы с удовольствием махнула с тобой. А что? Вместе всегда веселей.
— Говоришь, какие-то глупости. Как мы пересечём несколько границ? Мы дети, да и не реально это всё. Ой, Хильда, ну ни капли у тебя романтики. Я сто раз смотрела ролики, где ребята, вроде нас путешествовали по миру и у них получалось.
— Ну-у, не знаю, — засомневалась Хильда, пожав плечами.
— Прорвёмся, — казалось, Маричка вовсе не унывала. — А в данный момент, нам нужно где-нибудь перекантоваться.
Маричка вытащила из кармана телефон, отыскала нужный номер и нажала кнопку вызова. Трубку долго не брали, поэтому девочка повторила вызов еще раз, а потом еще. Наконец, прозвучал короткий вибросигнал, и в трубке послышался хриплый сонный голос человека, которого подняли из постели. Голос показался очень знакомым Хильде, но кто это – она пока что понять не могла.
— Привет, это я, — сказала Маричка. – Ты дома одна?
— Что произошло? – спросили в трубке. – Ты на часы смотрела?
— У нас проблемы. Мы сейчас прибежим к тебе, - Маричка не дала возможности согласиться или возразить своему собеседнику, отключив вызов.
Затем она обратилась к Хильде:
— Пошли, давай.
— Куда, на этот раз?
— Ко мне домой нельзя, сама понимаешь. Идем сейчас к Леське, дождемся утра. Я созвонюсь с Цыганом, и толкну ему иконы. Деньги у нас кое-какие будут. А потом подумаем, как лучше свалить за границу. Хотя бы к твоей мамке.
— Ты что, на полном серьезе?
— Нет, шучу! – в голосе Марички проскользнуло раздражение. – Я то и делаю, что весь вечер шучу… Конечно, серьезно!
— По мне, как-то звучит, по меньшей мере, странно… Я до сих пор не могу поверить, что участвую во всем этом.
— Придется… Ладно, пошли. Леська здесь недалеко, на краю Покровского, живет.
Перемахнув пустырь девочки, вышли на грунтовую дорогу, сплошь разрыхлённую тяжёлыми грузовиками и тракторами. Вдали послышался долгий гудок уходящего состава и грохот металлических колёс заполнил ночную тишину. На высоком одиноком ясене послышалось неприветливое уханье совы. А высоко в небе, мигая навигационными огнями, пролетел лайнер, оставляя за собой негромкий гул.
Леся Крук, лидер местного маргинального движения защиты прав любителей однополой любви «Радуга», проживала в незавидном домишке, ограждённым высоким, сетчатым забором, выкрашенным в яркие цвета. Это была худенькая девчушка девятнадцати лет, низенького роста со светлой кожей и волосами, выкрашенными с добавкой розового оттенка. Её серо-голубые глаза, всегда приветливые и немного наивные, отличались некой притязательностью. И если бы не её странные предпочтения, она могла бы нравиться, быть желанной и любимой. Но мужской пол для Леси Крук – это запретная черта, за которую она даже не хотела заглядывать. Так она, по крайней мере, думала.
Маленькие хулиганки, пугливо оглядываясь, вошли во двор, где на крыльце, укутавшись в шерстяной платок, в одной ночной рубашке и тапках-щенятах мёрзла хозяйка.
— Маруська, — так Леся, иногда называла Маричку, — чего произошло-то? Почему так поздно?
Леся застенчиво зевнула, прикрыв ладошкой рот.
— Ой, не спрашивай, — отмахнулась Маричка. — Нам нужно где-нибудь спрятаться. Можешь нас приютить?
— Чего вы натворили то? – насторожилась Леся, переминаясь с ноги на ногу. — А эта, почему с тобой?
Хозяйка дома неодобрительно указала кивком головы на Хильду, которая буквально впала в некий ступор. Она всё больше и больше осознавала всю катастрофу происшедшего и это повергало её в абсолютную апатию.
— Потом расскажу, — буркнула Маричка. — Ты ничего не слышала такого?
— Например? — брови Леси Крук насупились и лицо приняло ещё большую настороженность.
— Сирену там, может, пожарка проезжала?
— Марусь, скажи откровенно, во что вы вляпались?      
— Пошли в дом. Потом расскажу.
Леся отошла в сторону, пропуская непрошенных гостей в дом. Хильда плелась, словно зомби, глядя в одну точку, обеими руками прижав к груди украденные иконы. Она что-то бормотала, пыталась сетовать, и по ее щекам потекли слезы. Маричка осторожно отобрала у Хильды иконы, положив их на столе в веранде. Леся поднесла чашку с какой-то непонятной дурно пахнущей дрянью и, протянув ее Хильде, сказала:
— На, выпей.
— Чего это такое? – скривилась Хильда, отворачиваясь.
— Поможет успокоиться.
— Не буду.
— Пей, говорю! И не капризничай. На тебе лица нет.
Потом Леся обратилась к Маричке:
— Пошли со мной, поговорим.
Хильда принюхивалась к отвратительному отвару, кривилась, отворачивалась. Помня последние приключения в гостях у Марички, она боялась что-либо пить. Но, убедившись в отсутствии спиртной составляющей отвара, решила сделать пару глотков. Через какое-то время на душе стало спокойнее и очень захотелось прилечь. Она присела на табуретку, стоящую у стола, и, положив перед собой руки, склонила голову. В сознании все поплыло, перемешалось, и девочка провалилась в небытие.
— Ну, как она? — спросила Маричка, подкуривая третью подряд сигарету, когда Леся вышла к ней на крыльцо, укутываясь в пуховый платок.
— Уснула, — проговорила Леся. — Прямо за столом. Перетащила её на кровать, она даже ни муркнула. Умаялась девчонка.
— Пусть поспит, сейчас лишние нервы ни к чему.
— Да-а. Натворили вы делов, однако. Как разгребаться будете?
— А никак! Дождусь утра, толкну иконы Цыгану и свалю отсюда.
— Куда?
Маричка задумалась. Она притушила недокуренную сигарету, бросила окурок в темноту, ответив:
— Куда-нибудь за границу. Хоть бы и к Хильде этой, в гости.
— Шутишь?
— Ничуть. А что? Я в кино сто раз видела, как люди по миру странствуют. Главное характер.
— В кино она видела. Глупости в твоём кино.
— Да ну тебя.
— Я б тоже в Европу рванула. Хоть сейчас. Там к таким, как я хорошо относятся. Достало всё.
— А почему ты такая?
— Ты о чём?.. А… Ну, не всем же быть одинаковым.
— И всё же.
— Старая история…
— Ой, подумать только, глядите на неё, старуха.
Леся застенчиво улыбнулась, зачем-то поправила волосы, сказав:
— Ещё в школе с парнем одним встречалась. А он, сволочь, поступил со мной так, что…
Леся неожиданно вздрогнула и на её лице отобразилась гримаса брезгливости и отвращения. Выдержав паузу, она добавила:
— Я тогда вообще умереть хотела. Таблеток наглоталась, вены резала, — Леся продемонстрировала левое запястье со следами от порезов, которые она скрывала под целой кипой браслетиков, ленточек, прочего разного. — Спасли. Вовремя обнаружили. Я года два не могла с мужчиной меньше чем за три метра сталкиваться. На улицу боялась выходить. Родители думали у меня крыша поехала напрочь.
Леся замолчала. Она вытянула из пачки сигаретку и помяв её в пальцах, положила обратно.
— А потом?
— Девчонка одна поддержала. Мы подружились, долго общались сначала по телефону, в интернете. Затем домой ко мне приехала. Она сумела заставить меня жить. А ещё…
— Что? — Маричка лукаво улыбнулась.
— Я впервые поцеловалась с девушкой, представляешь?
— С ней?
— Да.
— И как?
— Мне понравилось, — Леся мечтательно подняла голову вверх, уставившись романтическим взглядом на звёздное небо.
Маричка лишь тяжело вздохнула.
— Слушай, — неожиданно сказала Леся, — я тут подумала… А давай и вправду махнём куда-нибудь… Прочь отсюда. У меня приятель есть, он сталкер. Ну, людей в Чернобыльскую зону за деньги водит. Он рассказывал, что не один раз нелегалов в Европу переправлял. Имеет свои каналы, где всё налажено.
— Ты ж говорила, что с парнями не общаешься.
— Не общаюсь. Но, иногда бывает... Очень редко, и то по делу.
— Любопытно.
— Что, если я ему сегодня позвоню и спрошу?
Маричка задумалась. Она как-то не ожидала такого стремительного развития событий. Одно дело попусту болтать, предаваясь мечтаниям. Совсем иное дело — вот так всё бросить и отправиться куда глаза глядят. В сущности, а что она теряет? Год назад, когда мать месяцами торчала на Донбассе, она уже предприняла попытку в одиночку добраться до Ялты. Она хотела выкарабкаться на высокую гору и сделать видеорепортаж, заявив, что: «Крым наш».
— Это дело, — заулыбалась Маричка. — Звони!
— А что с малой то делать будем?
— С собой возьмём, ясное дело.
— Намаемся мы с ней.
— Не думаю. Она теперь с нами, так сказать, повязана, — немного помолчав, Маричка добавила. — Знать бы наверняка, сгорела ли церковь, или… Хотя, думаю не сгорела. Балки толстые, попробуй ещё, чтоб они полыхнули. По мне, лучше б сгорела.
— Чего ты такое говоришь? Греха не страшно?
— Ой, глядите на неё, греха она боится. Сама, давеча, со своими лесбиянками при захвате храма чего орали?
— Храм же Московский.
— Ага… Московские храмы, Лесенька, в Москве.
— Это так говорят. Ну-у, Московского патриархата, если хочешь.
— И Московский патриархат, тоже в Москве.
Леся оторопела. Она, на миг замялась, почесала лоб, сказав:
— Тогда… Чего же все орут, про московских попов, патриархат, Русский мир? Я чёт запуталась.
Маричка наигранно расхохоталась, после чего ответила:
— Знаешь, это как в народе говорят – чтоб свалить с больной головы на здоровую. Кто войну начал? Президент соседнего государства. Кто бомбит Донбасс? Тоже он. Кто довёл страну до нищеты, хаоса и разрухи?.. Думаю, повторять не нужно. Но, президент России далеко, а козла отпущения нужно найти рядом. Почему это не может быть Московский патриархат, ветераны войны 41го года, маргиналы-коммунисты? С ними бороться одно удовольствие, они ведь сдачи не дадут. Это не Иловайск, или Дебальцево, где можно и костей не собрать…
— Откуда в твоей юной голове столько мусора? – нахмурилась Леся.
— Это в твоей голове мусор! – обиделась Маричка. — А я говорю, что от людей слышала, в интернете читала. Мне вся эта европейская солидарность, во где!
И Маричка тыкнула двумя пальцами себя в горло.
— Ты в церкви хоть раз была? — спросила она у Леси.
Та лишь отрицательно покачала головой.
— А на захвате храма такие вещи орала. Я на твоём канале видео смотрела, — продолжила Маричка.
— То ж не по-настоящему, — сказала Леся, с грустью в голосе. — Нам платят, мы делаем. Движение «Радуга» остро нуждается в финансовой поддержке. Вот и приходится…
— Знаешь, как такое называется?
Леся лишь хмыкнула, заулыбавшись своей обворожительной улыбкой.
Наступило утро. Оно медленно развеяло остатки сумерков, заставив взорваться песнями сотни птиц. Перекликались вОроны, щебетали синицы, крякали у реки утки, пели печальные песни чёрные дрозды. Хмурые тучи постепенно таяли и робкие нити солнечных лучей озарили восход.
 Ещё с начала литургии, меня не покидало странное чувство тревоги, словно остриё ножа пронзило душу. Едва только закончилась служба, как я попросил Ауксе отвезти меня домой. Нужно было, сначала, поехать в храм, положить облачение и служебник. Вспомнив, что ключи от храма оставил дома, решил заехать их забрать, но ещё издалека, когда спускались со склона, из которого всё село, как на ладони, заметил, что одна из половинок дверей храма открыта настежь. Сердце пронзило недоброе предчувствие. Едва лишь автомобиль притормозил у ворот, я опрометью выскочил и помчался в храм. На пороге, прислонившись к внешней стене притвора, сидел абсолютно чумазый, уставший Данька. Глаза его слезились, а руки слабо сжимали обгоревший кусок половика. С приоткрытой двери тянулись лёгкие струйки маслянистого дыма.
— Данька! — крикнул я, прильнув к пареньку. — Ты как здесь? Что случилось?
Мальчик устало улыбнулся и не поднимая головы от стенки, сказал заплетающимся языком:
— Я огонь потушил. Я справился…
— Какой огонь?! Что произошло?! — кричал я. — Ты в порядке? Тебя нужно срочно в больницу!
Данька прокашлялся и продолжая улыбаться, ответил:
— Не нужно никакой больницы. Я посижу малость и домой пойду, а то мамка заругает.
В этот момент во двор храма вбежал запыхавшийся староста Дмитрий Иванович.
— А мне бабы наши звонят, — переводя дух, сказал он, - мол, беги скорей, там церковь почему-то открыта и дым валит. Я вот прибежал. Что случилось то?
— Сам ничего не понимаю, — пожал плечами я и вошёл во внутрь храма.
В храме пахло гарью и казалось всё сизым от не до конца выветренного дыма. Некоторые вещи, как то центральный аналой, подсвечники, подставки для цветов, валялись на полу перевёрнутыми. Под стеной чернели обугленные остатки панихидного стола. Сама же стена, вернее её добрая часть левой стороны, была чёрная от гари и копоти. Некоторые иконы валялись на полу в разрушенном состоянии.
— Однако, — промолвила, входя за мной Ауксе. — Похоже на проникновение и поджог. Следует вызвать полицию.
— Да подожди ты, с полицией. Тут что-то не так. Данька вряд ли случайно оказался в такую рань возле церкви.
— Дай Бог, чтоб я ошиблась, но не удивлюсь если к этому причастна Хильда. А вернее, её новая подружка Маричка Птицелов, — холодным тоном проговорила девушка.
Я ошарашенно уставился на Ауксе, не зная, что и возразить.
Продолжение следует...