Часть12 Русское расовое мироощущение Есенин и Мы

Русское расовое мироощущение

Часть 12

Русский плач по Есенину.

Сергей Есенин это знаковое и милое каждому русскому сердцу имя первым открылось послевоенным «русским комсомолкам» 50-60-х годов, когда чуть-чуть наладился послевоенный быт советского человека. И в этой «антимобилизационной» обстановке молодежь того советского общества вновь ощутила неуклонную тягу, к своей русской истории, к творчеству художников Русского Слова, одухотворенного Великоруским Духом и к своим светочам Русской певучей поэтической Культуры. Эта же Великоруская Поэзия, ее Дух, пророчески дала нам тогда же творца Былинных Образов, Великоруской Эстетики и Мистики Бытия, художника Константина Великороса (Васильева).

Русская молодежь, эти «русские комсомолки», после эпохи сугубой деловой, политической материалистики мобилизационного «достижения могущества «ссср», потянулись к свету своей русской духовности, и томик Есенина стал этаким эталоном высокого духа, как и своеобразного городского интеллектуализма у его обладательницы. В ответ партийной литературоведческой мафией надсмотрщиков за творчеством «ссср», "органной" головки его «Союза писателей СССР», были инициирована компанейщина очернения Есенина, представляя его самого, как и его поэтику, продуктом бытового разложения, беспробудного пьянства и распущенности. Но этот номер политической лжи не прошел, в глазах русской молодежи Сергей Есенин так и оставался Великим Русским Поэтом убитым интернационалистами, чекистскими сатрапами советской власти. А интерес русской филологической молодежи к творчеству поэта выявил огромный пласт произведений сокровищниц великоруского творческого мировосприятия и мировыражения Русского культурного Духа, и Духа Эстетики самой Русской Истории. Здесь был, как сам Есенин, так и иные русские поэты, его предшественники и современники: - Клюев, Павел Васильев, Клычков, Ширяевец и т.д. И тогда либеральным русофобским околокультурным кланом был взят курс на разрушение истинного смысла творчества и самого образа Русского Поэта. Либеральные писаки графоманы начали препарировать частную жизнь поэта, выставляя того в разном неприглядном виде; как и обеляя, политически возвеличивая, непосредственных и опосредованных участников попыток совращения, травли и гибели поэта. Одним из подобных современных литературных пасквилей, с «ловко спрятанной фигой в кармане» стала книга Прилепина о Есенине, как типаж гнусной либеральщины. Этакой типичной сплетнявой «прилепинщено-интеллектуальщины», в ее политическо паразитическом смысле и контексте.

Сергей Есенин был современником гибельной эпохи Русской Культуры Серебренного века. Та эпоха Серебряный век российской культуры – это эпоха модернизма, запечатленная в российской литературе, гибели русского театра, великоруской мысли, где Русская Эстетика лишь редкие вкрапления в его противоречивое духовное полотно. Это был период, когда новаторские идеи захватили все сферы Русской Культуры, в том числе и искусство Слова. Это название Серебренный Век было придумано по аналогии с другим, не менее важным периодом ; Золотым веком русской литературы.

Символизм, имажинизм, футуризм и акмеизм, были основными культурологическими  течениями Серебряного Века. Все они относятся к такому общему направлению в искусстве, как модернизм.

Основной философией модернизма и его Основой изначально служила идея позитивизма, то есть надежда и вера во все новое ; в новое время, в новую жизнь, в становление новейшего/современного. Люди верили, что они рождены для чего-то высокого, у них есть свое предназначение, которое они должны воплотить. Теперь культура в этом "тренде" была направлена на вечное развитие, постоянный прогресс. Но вся эта философия рухнула с приходом мировых войн. Именно они навсегда изменили мировоззрение и мироощущение всех причастных к ним людей.

И вот здесь Мы с Вами вступаем в область истоков деформации русского расового чувства, где Серебренный Век апофеоз слома Традиций Великоруской расовой Типологической Культуры. Эта эпоха совпала с формирование разночинной и плебейско-дегенеративной интеллигентщины, этого клана людей "свободных профессий" начиная с 40-хгодов XIX-го века. Изначальные противоречия иудохристианской ветхозаветной эволюционистской каббалистики в XIX-м веке породили «дарвинизм», как и его предшествующее энцеклопедическое политическое мировоззренческое детище, «наивный коммунизм», как начало человеческой истории, от сен-симонизма с его гибельной мифологией плебейского «народовластия».

Мировоззренческий политический Позитивизм безпредельного «прогресса и развития», тогда напрочь затоптал все основы гармонии Духа сословности Имперского Общества, а все ее Русские расовые Традиции объявил анохронизмом.

В России духовный позитивизм фактически привел ее к «великим реформам» Императора Александра Второго. А в самом нарождающемся россиянском городском обществе позитивизм породил политическое «народничество» и политический разрушительный дичок либеральной интеллигентщины, как «интеллектуальное» атеистическое, богоборческое сообщество, людей «свободных профессий».

Тогда и сформировался россиянский космополитический клан условных и безусловных «стряпчих», ходоков по чужим делам. Вывелась либералистическая порода будущих властных политических и общественных околокультурных «эффективных бизнес-менеджеров». Русское Народное Тело они начали разрывать политическими партиями, как прообразом лубка аристократических клубов по интересам. Эффективные бизнес-менеджеры захватывали все области культуры, где можно было получить пропагандистско-рекламный «бизнес-барыш».

Первой на русском поле пала журналистика, как это и положено в разрушительных традициях общественной либералистики, сюда пришел ее либеральный "менеджерско-торгашеский" губитель Суворин. Именно у него начинал газетную деятельность представитель «торгашества», критический фельетонист, Антоша Чехонте, будущий писатель Антон Чехов. Эти патологические приверженцы прогресса, разрушители Русской расовой Культуры наглядны: - «суворины», «чеховы», «толстые», «чернышевские», «герцены» и «добролюбовы с некрасовыми». Они представляются Нам с Вами, либеральной прессой XIX и XX-го века, этаким непререкаемым цветом Русской Культуры.

Суворин с Чеховым находились в переписке и приятельских отношениях всю свою жизнь. В конце жизни, полуживой туберкулезник Чехов, в политических "прогрессистских" целях поперся через всю Россию на Сахалин, «изследовать жуткий быт несчастных, угнетаемых царизмом, каторжан», назад он уже плыл пароходом через Японию и Атлантику в Россию. Письма Чехова Суворину, с описаниями общения с японскими проститутками и их физиологическими подробностями, прямо и наглядно говорят, что ни Чехов, ни Суворин, не имели ни единой капли великоруского культурного расового чувства, да очевидно и крови.

То же касается и Толстого, его раннюю повесть "Казаки", Тютчев пророчески охарактеризовал по духу этого плебейского творчества наглядно - "да это русский наш кабак, придвинутый к горам Кавказа". По воспоминаниям Чехова они с Толстым встретились в Крыму на его даче, расположенной рядом с дачей Великих Князей. Толстой как то сразу стал возмущаться «унижающим его достоинство» подобным соседством. Они вышли на прогулку и увидели группу беседующих Великих Князей Романовых. Толстой сразу насупился и бульдозером ринулся пройти сквозь беседующих Великих Князей, а Великие Князья вежливо разступились дали ему дорогу и почтительно поздоровались с Толстым и Чеховым, но те им не ответили и демонстративно молча прошли сквозь них.

Наглядное плебейство и того и другого «светоча русской культуры», здесь совершенно очевидно. Такими же антикультурными плебеями были все, или почти все, иные «деятели культуры» от позивитистской либералистики, чего стоит один только мужиковствующий «критик» Стасов. Но феномен то здесь в том, что этими «светочами русской культуры» сплошь и рядом признавались, как и при «царизме», так и при «советской власти» одни и те же политические отщепенцы, попутчики Русской Культуры, а имена тех же Тютчева, Хомякова, Ломоносова цедились обычно сквозь зубы, и уж Татищев, Леонтьев, Данилевский, Крестовский, М. Булгаков, замалчивались глухо или поминались всуе.

 А вот Русский Театр сразу же погиб под эффективной менеджердщеной «коршей» и модернистской политизированной гнусью «меерхольдовщины» также, как и в театральных «парижских сезонах дягилевщины» этого комерческого лжерусского лубка, от псевдорусской плебейской культурщины. Погибал он также под репертуарной пошлостью материалистической «чеховщины»: - «Чайки», «Вишневого сада», «Дядя Ваня», «Грозы» Островского и пропаганды босячества от «горьковщины» - «На дне» и прочего. Так что сегодняшняя режиссерская «серебрянщино-звягинщино-богомоловщина» это естественное завершение того исходного процесса гибели классического познавательно-мировоззренческого русского имперского театра. Того, который и жив только лишь как детский и музыкальный, как и будет далее жить, лишь в классической великоруской трактовке от Русской расовой Культуры Русского  Театра. 

Все это показывает жестокую борьбу космополитической либералистики с Русскими расовыми культурными Традициями, в течении XIX-го века, борьбу на уничтожение Культурных Традиций Русского Мiра. Эта борьба велась силами народившейся космополитической интеллигентщины, этой гнуси паразитической «стяжательщины от бизнес-либералистики». Велась  с природной расовой Русью и ее Культурными Традициями. Это была борьба именно на уничтожение Русской Культуры, с ее любыми великими движениями и проявлениями нестяжательного Русского расового Духа. То же происходило и в сфере русской религиозности, где Русский Народ в своей массе исповедовал старообрядческий нестяжательный толк Русской Веры в ее монастырской окормительной ипостаси, до самого Серебренного Века. Это наглядно показывал отчет Аксакова, его работы в правительственной комиссии 1881 года губерний Русской Равнины. Там русские верующие люди писались приверженцами государственной Церкви, оставаясь в своей массе старообрядцами.

На этом Русском ведическом Народе и держалась Империя. Бурный системно-разрушительный рост либерального россиянского города с его массами обезземеленных русских крестьян, ринувшиеся в город спасаться от своего "освобождения" наемными рабами, и погубили окончательно ту ведическую крестьянскую культурную Русь. В религиозной россиянской сфере начались мировоззренческие процессы, сродние политическому «народовластию». Это были процессы «богоискательского всеединства», этого суррогата, суржика, сословной Гармонии природной Русской нестяжательной Жизни. Толчок этому губительному течению дал синкретизатор религиозности иудохристианства философ В. Соловьев, а продолжили деятели Серебренного Века - Флоренский, православный социалист С. Булгаков, Бердяев и иные искатели религиозных иллюзий, как миражей духовного «всеединства». Это была наглядная гармоника, предтеча общественного господства «духовных поисков» общечеловеческих, универсальных, социальных теорий, «измов» от мыслителей инорасовых или же отпавших духовно, Сущностно, от Русского Мiра.

Футуризм Серебреного Века плавно мировоззренческо перетек в объятия советской власти и стал кровью и плотью техноцентрической культуры сталинского периода «мобилизации». Идеологом-основоположником футуризма был эксцентричный итальянский миллионер Маринетти, он и сформировал все его взгляды, идеи и мысли. Маринетти воспевал красоту индустриального города, мелодию грохочущего автомобиля, поэтику прогресса. Идеалом для человека в футуризме стал не окружающий его мир и сама расовая имперская почвенность, а именно урбанистический пейзаж, шум и рокот суетливого мегаполиса и его «кочевников больших городов».

Тот же Маринетти сочинял стихи и создал новый размер «лесенку» и т.д. Однако практика футуризма показала его очередным безпочвеным теоретическим манифестом, наглядной примитивной кабинетчиной, теоретических и безжизненных построений. Он был и остался до сих пор лидером в архитектурном плане конструктивизма,корбьюзианстве «сити-центров», как и тех же их предшественников безликих корбьюзианских "советских" «черемушек». Эти антикультурные явления были все тем же символом либералистики, ее разновидностью разрушительного бунта против "устаревших" идеологем, сами по себе не неся в себе никакого созидательного Начала.

Огромное влияние футуризм оказал и на живопись. Характерная черта таких полотен это культ прогресса и протест против традиционных художественных канонов. Это течение соединяет в себе черты кубизма и экспрессионизма. Основным новаторским ходом либералистики стала здесь безплодная разрушительная попытка изобразить жизненные реалии и их «прогрессивное движение», в ракурсе «свободно» разъятой статики. Модернизм любого вида стал основным идеологическим разрушительным художественным оружием либерального клана по разрушению социальной Культурной Цельности любого расового Типологического Абсолюта. Такое «художество» даже в исполнении больших художественных талантов, само по себе орнаментально мертво, и имеет лишь политизированную коммерческую цену пропагандистской «моды». Но оно же, и только оно, безмерно спекулятивно раскручивается в ценах и популизме самим мировым «торгашеством» банковских Ростовщиков, владеющих безраздельно всеми площадками реализации и этой псевдохудожественной продукции от политизированных счетной каббалистикой модернистских ремесленников.

Существует устойчивое мнение, что связав себя с имажинистами, Есенин оказался в обстановке разгульного, богемного быта, процветавшего в «Стойле Пегаса», "Бродячей собаки" и прочих литературных клубов модернистов. Именно здесь впервые познакомился Есенин, с так называемой «Москвой кабацкой», отсюда вынес он нечистые словечки, нарушившие целомудренность его поэзии. А сегодня Есенин лжекультурологически заболтан вековыми помоями «мариенгофовщины», пополам с мерзкой политизированной «прилепинщиной»!

Здесь можно несколько продолжить все ту же тему публицистической культурологии. С ее либеральными политическими писаками на заданную тему, Мариенгофом и Прилепиным, тут все ясно. А вот скажу мимоходом о работе «Сергей Есенин», уважаемого мною Сергея Куняева, с которым общался мельком на селезневских чтениях университетского журфака Краснодара и прекрасно знаю всю литературную кухню его отца Станислава Куняева поэта, блестящего публициста и издателя литературного журнала «Наш современник». Сергей в своем «Есенине» грешит длиннотами бытописаний и излишних литературоведческих подробностей так, что за ними теряется четкий исторический облик Поэта и Великоруского Культуролога. Но это у него «образованчески» привитый советский характер культурологии и тут ничего нельзя изменить. Есенин совершенно не нуждается в них, а вот аналогичная работа С.Куняева, «Николай Клюев», выше всяких похвал. То же касается и Н. Коняева в его панегриках о Николае Рубцове, здесь какая то излишняя восторженная «шмелевщина», пополам с «говоруховщиной» - «Россия, которую м потеряли», в которой Гений Николая Рубцова также совершенно не нуждается. Все это где то перекликается с не по великоруски плебейской ложной восторженной мифологизацией Императора Николая Второго, от сегодняшних «царебожников».

В таких мироощутительных  вопросах должен главенствовать культурный уровень Эстетики художественного расового Чутья, в связке с Высокой Аристократической Эстетикой врожденного великого русского расового чувства МЕРЫ. Вот такой  уровень, близкий к подобному образцовому, наглядно показывал и показывает сам Станислав Куняев на страницах журнала «Наш современник», в своих многих публицистических зарисовках культурологии, о «лефовцах», о творчестве и творческом круге поэта Давида Самойлова и иных.

И вот он настоящий Есенин! Смотрите! Здесь Есенину 23-25 лет, а каково его уже окончательно сформировавшееся, глубинное расовое восприятие окружающего мира. Здесь не только мироощутительные великоруские пророчества, но и сам кладезь руского мироощущения: -

Двенадцать снов царя Мамера
 И Соломонова пещера,
 Аврора, книга Маргарит
 Златая Чепь и Веры Щит,
 Четвертый список белозерский,
 Иосиф Флавий – муж еврейский,
 Зерцало, Русский виноград –
 Сиречь Прохладный вертоград,
 С Воронограем Список Вед,
 Из Лхасы Шёлковую книгу,
 И Гороскоп – Будды веригу
 Я прочитал в пятнадцать лет –
 Скитов и келий самоцвет
Н. Клюев «Песнь о Великой Матери»

Восхищает творческое осознание горизонтов Великоруских расовых литературоВЕДческих, мироощутительных мыслей Есенина: -

«Сии строки я посвящаю своим собратьям по тому течению, которое исповедует Величию Образа.

Собратьям моим кажется, что Искусство существует только как Искусство. Вне всяких влияний Жизни и ее Уклада. Собратья мои увлеклись зрительной фигуральностью словесной Формы, им кажется, что Слова и Образ — это уже все.

Но да простят мои собратья, если я им скажу, что такой подход к Искусству слишком несерьезный, так можно говорить об искусстве поверхностных напечатлений, об искусстве декоративном, но отнюдь не о том настоящем строгом искусстве, которое есть Значное Служение выявления внутренних потребностей разума.

Искусство — это виды человеческого управления. Словом, Звуками и Движениями человек передает другому человеку то, что им поймано в Явлении внутреннем или Явлении внешнем. Все, что выходит из человека, рождает его потребности, из потребностей рождается Быт (сама Жизнь В.М.), из Быта же рождается его Искусство, которое имеет место в нашем представлении. Я хочу указать моим собратьям на то, насколько Искусство неотделимо от Быта и насколько они заблуждаются, увязая нарочито в тех утверждениях его (совершенно ложной В.М.) независимости.

Так же, как и в одежде, человек выявил себя своими требованиями и в Музыке (Звуке В.М.). Мы знаем, что мелодии родились так же, как щит и оружие.

Действие музыки, главным образом, отражается на Крови (психосоциологии Личности В.М.). Звуки как-то умеют, и беспокоить и усмирять ее (водворяя в почвенные, расовые типологические рамки В.М.). Эту тайну знали как древние заклинатели змей, играющие на флейтах, так бессознательно знают ее, и по сей день наши пастухи, играя на рожке коровам.

Подходя к Слову, мы также видим, что значение его одинаково с предыдущими видами требований человека. Слова — это Образы всей Предметности и всех Явлений вокруг Человека; ими он защищается, ими же и наступает.

(Искусство Русского Мiра и Русского Человека в нем, и Образно художественно, и Бытийно В.М.) Сажая под окошком ветлу или рябину, русский крестьянин уже делает четкий и строгий рисунок (как проОбраз В.М.) своего Быта со всеми его зависимостями от климатического стиля (окружающего Нас с Вами Русского Мiра В.М.). Каждый шаг наш, каждая проведенная борозда есть необходимый штрих в картине всей нашей Жизни.

Смею указать моим собратьям, что каждая Линия здесь в этом Рисунке строго согласуется с законами Общего (Нашего с Вами природного расового Великоруского Бытия В.М.).

Северный простолюдин не посадит под свое окно кипариса, ибо знает (расовый В.М.) Закон, подсказанный ему причинностью Вещей и Явлений. Он посадит только то дерево, которое присуще его снегам и ветру.

Вглядитесь в календарные изречения Великороссии, там всюду строгая согласованность его с Вещами и с Местом, Временем и Действием Стихий.

У Анатоля Франса есть чудный рассказ об одном акробате, который выделывал вместо обыкновенной молитвы разные фокусы на трапеции перед Богоматерью. Этого чувства у моих собратьев нет. Они ничему не молятся, и нравится им только одно пустое акробатничество, в котором они делают очень много головокружительных прыжков, но которые есть не больше, не меньше как ни на что не направленные выверты.

Но Жизнь требует только то, что ей нужно, и так как Искусство только ее Оружие, то всякая ненужность отрицается так же, как и несогласованность.
‹1920›

Статья Есенина «Ключи Марии» имеет посвящение Борису Мариенгофу, по моему мнению идеологическому  чекистскому надзирателю-перевоспитателя, приобщателю Есенина к «делу революции», как и прямому соучастнику гибели поэта. Официозная биография Мариенгофа, как и у всех подобных «перевоплощенцев», крайне мутная. Он  якобы приехал в Москву безвестным провинциалом из Пензы и … «совершенно случайно показал свои стихи Бухарину, бывшему на тот момент главным редактором «Правды». Стихи Бухарину не понравились, но талант в молодом человеке он разглядел и устроил его литературным секретарём издательства ВЦИК, которым руководил по совместительству» и т.д. 

Здесь первый «биографический косяк», как мог революционный вельможа, «любимец партии», поставленный на главный идеологический пост защиты«чистоты идей» и пропаганды «марксистско-ленинской» каббалистики массам, поставить на пост определяющий всю политику главного издания партии человека с улицы. Да это просто нонсенс!

В 1928 году в берлинском издательстве «Петрополис» вышел роман Мариенгофа «Циники». Как говорит официоз публикация «Циников», равно как и следующего романа «Бритый человек», вышедшего в том же издательстве в 1930 году, принесла Мариенгофу массу неприятностей, писатель был подвергнут в СССР травле. Это привело к тому, что 1 ноября 1929 года он направил письмо в правление МО Всероссийского союза советских писателей, где признал, что «появление за рубежом произведения, не разрешённого в СССР, недопустимо» и … был прощен сразу и навечно, когда сплошь и рядом жестоко наказывали и даже казнили писателей, поэтов и иных политических деятелей за то, что например, «в 1905 году примыкал данный враг к Троцкому» и т.д. По общему мнению либеральной советской критики писатель Мариенгоф прославился своей революционной литературой, так как большая часть его произведений восхваляет это политическое явление.

Около Есенина крутилось много разного отребья, в том числе и чекистского. Вот та же Айсидора Дункан, престарелая танцовщица, старше Есенина на 18 лет, совершенно пустая творчески, имевшая большой авторитет у чекистской власти, для которой нахождение рядом с крайне популярным Есениным и участие в постоянно побуждаемых ею скандальных питейных кутежах совместно с Сергеем, добавляло «шарму» в ее пустую материалистическую, чувственную, примитивную жизнь. По отзывам близких Есенина, до сожительства с Дункан, он выпивал очень умеренно и никогда его не видели безобразно пьяным. Она, совместно с Мариенгофом, чекистами, Каплуном и Блюмкиным, водила Есенина «пощекотать нервы» вечерами на пытки чекистских арестантов. Вот после этих «походов» Есенин и стал пьянствовать. Есенин провидчески величал ее Дунька, на что та очень обижалась. «Толька забери от меня Дуньку, надоела насмерть», кричал Есенин товарищу в другую комнату их квартиры, лежа рядом с Дункан.

В 1918 году Есенин опубликовал культурологическую работу «Ключи Марии». Она посвящена Мариенгофу, что связано с его литературовеческкой работой над «Декларацией» иманжинизма, опубликованной им в январе 1919 года в журнале «Сирена» (Воронеж). Представьте себе, читая эту вещую великорускую духовную исповедь, ведь автору было только 23 года, что уже уму непостижимо. Какая же в ней глубина, социальность и психосоциологичность Великоруской расовой Мысли! И так: -

«КЛЮЧИ МАРИИ»

Мария на языке старообрядцев, хлыстов шелапутского толка, означает душу человека. (Прим. С. Есенина.)

«Орнамент — это Музыка. Ряды его линий в чудеснейших и весьма тонких распределениях похожи на мелодию какой-то одной вечной Песни перед Мирозданием. Его Образы и фигуры какое-то одно непрерывное богослужение живущих, во всякий час, и на всяком месте. Но никто так прекрасно не слился с ним, вкладывая в него всю жизнь, все сердце и весь разум, как наша древняя Русь. Здесь почти каждая вещь через каждый свой Звук говорит нам знаками о том, что здесь мы только в пути, что здесь поет нам райская сирена, и что за шквалом наших земных событий недалек уже берег.
Прежде чем подойти к открывшимся нам тайнам орнамента в Слове, мы коснемся его линий под углами разбросанной жизни обихода. За орнамент брались давно. Значение и пути его объясняли Стасов и Буслаев, много других, но никто к нему не подошел так, как надо, никто не постиг того, что: -

на кровле конек
Есть знак молчаливый, что путь наш далек.
(Н. Клюев)

Византийские и болгарские проповедники христианских идей наложили на них довольно выпуклый отпечаток. Никто не скажет, что новгородская и ярославская иконопись нашли себя в своих композициях самостоятельно. Все величайшие наши мастера (лишь мировоззренчески В.М.) зависели всецело от крещеного Востока.
Но крещеный Восток абсолютно не бросил в нас, в данном случае, никакого зерна; он не оплодотворил нас, а только открыл лишь те двери, которые были заперты на замок тайного Слова (великое прозрение русского ВЕДуна, недоступное по смыслу никому из последующих «рецензентов» В.М.).

Все, что рассматривается извне, никогда не рождается в яслях, с лучами звезд в глазах, как и мистическим ореолом над головой. Звезды и (солнечный Ведический В.М.) Круг — знаки той грамоты, которая ведет читающего ее в сад новой Жизни (иманжинистского просветления русского творчества В.М.) и нового просветленного чувствования. Наши исследователи не заглянули в сердце нашего народного творчества. Они не поняли поющего старца:
«Как же мне, старцу
Старому, не плакать.
Как же мне, старому, не рыдать:
Потерял я книгу золотую
Во темном бору,
Уронил я ключ от церкви
В сине море».
Отвечает старцу Господь Бог:
«Ты не плачь, старец, не вздыхай,
Книгу новую я вытку звездами,
Золотой ключ волной выплесну».

Из чувства национальной гордости Равинский подчеркивал нечто в нашем Орнаменте, но это нечто было лишь бледными словами о том, что у наших переписчиков выписка и вырисовка Образов (всегда природным даром В.М.) стояли на первом месте, между тем как в других странах это стояло на втором плане (великоруское прозрение !!! В.М.).
Все говорили только о письменных миниатюрах, а Ключ истинного, настоящего архитектурного Орнамента так и остался не выплеснутым, и (жемчужина этого клада, В.М.) Церковь его стоит, запечатана до сего времени.
Но весь абрис хозяйственно-бытовой жизни свидетельствует нам о том, что он был, остался и живет тем самым прекрасным полотенцем, изображающим через шелк и канву то символическое Древо, которое означает «Семью», и совсем не важно, что в Иудее это древо носило имя Маврикийского дуба. Скандинавская Иггдразиль — поклонение ясеню, то Древо, под которым сидел Гуатама, и этот Маврикийский дуб были символами «Семьи» как в узком, так и широком смысле у всех народов; это Древо родилось в эпоху пастушеского быта. В древности никто не располагал временем так свободно, как пастухи. Вся языческая Вера в переселение душ, Музыка, Песня и тонкая, как кружево, философия Жизни на земле есть плод прозрачных пастушеских дум. Само слово пас-тух (пас — дух, ибо в русском языке часто д переходит в т, так же как е в о, есень — осень, и а в я, аблонь — яблонь) говорит о каком-то мистически помазанном значении над ним. «Я не царь и не царский сын, — я пастух, а говорить меня научили звезды», — пишет пророк Амос. Вот эти-то звезды — золотая книга странника — и вырастили наше вселенское символическое древо. Наши бахари орнамента без всяких скрещиваний с санскритством поняли его, развязав себя через пуп, как Гуантама. Они увидели через листья своих ногтей, через пальцы ветвей, через сучья рук и через ствол туловища с ногами, обозначающими коренья, что мы есть чада Древа, Семья того вселенского дуба, под которым Авраам встречает Святую Троицу. На происхождение человека от Древа указывает и наша былина «О хоробром Егории»:
У них волосы — трава,
Телеса — кора древесная.
Мысль об этом происхождении от Древа породила вместе с Музыкой и мифический Эпос.
Происхождение музыки от Древа в наших мистериях есть самый прекраснейший Ключ в наших руках от дверей закрытого Храма мудрости. Без всякого Иовулла и Вейнеймейнена наш народ через простой лик безымянного пастуха открыл две скрытых силы воздуха вместе. Этот пастух только и сделал, что срезал на могиле тростинку, и уж не он, а она сама поведала миру через него свою Волшебную Тайну: «Играй, играй, пастушок. Вылей звуками мою злую грусть. Не простую дудочку ты в руках держишь. Я когда-то была девицей. Погубили девицу сестры. За серебряное блюдечко, за наливчатое яблочко». Здесь в одном образе тростинки слито три прозрения.

Узлом слияния потустороннего мира, с миром видимым, является скрытая Вера в переселение души.
Ничто не дается без Жертвы. Ни одной Тайны не узнаешь без послания в смерть. Конечно, никакие сестры не убивали своей сестры; это убил ее в своем сердце наш творчески жестокий народ, чтоб легче слить себя с тайной Звуков и Слова и овладеть ею как Образом.
Все от Древа — вот религия мысли нашего народа, но празднество этой Каны и было и будет понятно весьма немногим. Исследователи древнерусской письменности и строительного Орнамента забыли главным образом то, что народ наш живет больше Устами, чем рукою и глазом, устами он сопровождает почти весь фигуральный Мир в его Явлениях, и если берется выражать себя через средства, то Образ этого средства всегда конкретен.

(то, что от Преподобного Сергия Радонежского не осталось ни единой строчки «учений» или «наставлений», а остались деятельные Заветы монастырской нестяжательной жизни и ее культурологической деятельной Святости, по великоруски очень символично; и Святитель Сергий по святому неотъемлемому Праву занимает место единственного расового Наставника Русского Народа в его Великоруской Вере, как вечного ожидания чуда прикосновения к Таинству Со-Вести со своим Творцом;

по ним, по этим Святым Заветам, и ударили далее Великим Расколом с Русским Народом властные и церковные иудохазарские ветхозаветники Смутного Времени; они далее, учредили с анафемствуемыми флорентийскими униатами космополитическое иудохристианское «патриаршество» в Русской Церкви; это были и есть их вечные попытки совращения каббалистической, как и иной «политической» ересью либо ветхозаветного стяжательства, либо «социальных учений всеобщей справедливости», от Архирейства РПЦ МП или «богоискательской интеллигенции», всего верующего русского люда В.М.)

 То, что Музыка и Эпос родились у нас вместе через знак Древа, — заставляет нас думать об этом не как о случайном факте мифического утверждения, а как о строгом вымеренном Представлении наших далеких предков. Свидетельство этому наш не поясненный и не разгаданный никем бытовой Орнамент.

Все наши коньки на крышах, петухи на ставнях, голуби на князьке крыльца, цветы на постельном и тельном белье вместе с полотенцами носят не простой характер узорочья, это великая Значная эпопея Исходу мира и Назначению человека. Конь как в греческой, египетской, римской, так и в русской мифологии есть знак устремления, но только лишь один русский мужик догадался посадить его к себе на крышу, уподобляя свою хату под ним колеснице. Ни Запад и ни Восток, взятый вместе с Египтом, выдумать ничего подобного не могли, хоть бы тысячу раз повторили себя своей культурой обратно. Это чистая черта Скифии с мистерией вечного (почвенногов своихприродных границах, деятельного В.М.) Кочевья (к Истине Со-Творения с Создателем своей уникальной расовой Великоруской Типологической Культуры В.М.). «Я еду к Тебе, в твои Лона и Пастбища», — говорит наш мужик, запрокидывая голову конька в небо. Такое отношение к вечности как к родительскому очагу проглядывает и в Символе нашего петуха на ставнях. Известно, что петух встает вместе с Солнцем, он вечный Вестник его восхода, и крестьянин не напрасно посадил его на ставню, здесь скрыт глубокий смысл его (Ведического В.М.) отношения (к Мiру В.М.) и восприятия Солнца. Он говорит всем проходящим мимо избы его через этот Символ, что «здесь живет человек, исполняющий долг жизни ПОСОЛОНЬ, по Солнцу. Как Солнце рано встает и лучами-щупальцами влагает в поры земли тепло, так и я, пахарь, встаю вместе с ним опускать в эти отепленные поры зерна труда моего. В этом благословение моей жизни, от этих зерен сыт я и этот на ставне петух, который стоит стражем у окна моего и каждое утро, плеском крыл и пением встречая выкатившееся из-за горы лицо Солнца, будит своего Хозяина».

Голубь на князьке крыльца есть Знак осенения кротостью. Это Слово пахаря Входящему. «Кротость веет над домом моим, кто б Ты ни был, войди, я рад Тебе». Вырезав этого голубя над крыльцом, пахарь значением его предупредил и сердце входящего. Изображается голубь с распростертыми крыльями. Размахивая крыльями, он как бы хочет влететь в душу того, кто опустил свою стопу на ступень Храма-Избы, совершающего литургию миру и человеку, и как бы хочет сказать: «Преисполнясь мною, ты постигнешь тайну Дома сего», — и действительно, только преисполнясь, можно постичь мудрость этих избяных заповедей, скрытых в искусах орнамента. Если б хоть кто-нибудь у нас понял в России это таинство, которое совершает наш бессловесный мужик, тот с глубокой болью почувствовал бы мерзкую клевету на эту мужичью правду всех наших кустарей и их приспешников. Он бы выгнал их, как торгующих из Храма, как хулителей на Святого Духа...
Нет, не в одних только письменных свитках Мы скрываем Культуру наших Прозрений, через орнаментику букв и пояснительные миниатюры. Мы заставили жить и молиться вокруг себя почти все предметы. Вглядитесь в цветочное узорочье наших крестьянских простынь и наволочек. Здесь с какой-то торжественностью Музыки переплетаются кресты, цветы и ветви. Древо на полотенце — значение нам уже известное, оно ни на чем не вышивается, кроме полотенца, и опять-таки мы должны указать, что в этом скрыт весьма и весьма глубокий смысл.

Древо — Жизнь. Каждое утро, встав от сна, мы омываем лицо свое водою. Вода есть символ очищения и крещение во имя нового дня. Вытирая лицо свое о холст с изображением Древа, наш народ немо говорит о том, что он не забыл тайну древних Отцов вытираться листвою, что он помнит себя Семенем надмирного Древа и, прибегая под Покров ветвей его, окунаясь лицом в полотенце, он как бы хочет отпечатать на щеках своих хоть малую Ветвь его, чтоб, подобно Древу, он мог осыпать с себя шишки Слов и Дум и струить от ветвей-рук тень-добродетель. Цветы на постельном белье относятся к кругу восприятия Красоты (как мироощутительной Эстетики мироздания В.М.). Означают они царство Сада или отдых отдавшего день труду на плодах своих. Они являются как бы апофеозом, как трудового дня, так и вообще жизненного смысла русского крестьянина.

Таким образом разобрав весь, казалось бы, внешне непривлекательный обиход, мы наталкиваемся на весьма сложную и весьма глубокую Орнаментичную эпопею с чудесным переплетением Духа и Знаков. И «отселе», выражаясь пушкинским языком, нам видно «потоков рожденье».
2
За культурой обиходного Орнамента на неприхоженных снегах русского поля начинают показываться следы искусства словесного. Уже в X и XI веках мы встречаем целый ряд мифических и апокрифических произведений, где лепка Слов и Образов поражает нас не только смелостью своих выискиваемых положений, но и тонким изяществом своего построения. Конечно, и это не обошлось без вмешательства некоторой цивилизации западных славян, разъезжавших тогда на осле христианства, но ярчащая сверкающая переливами всех цветов Русская Жизнь, смыла его при первом же погружении в купель Словесного Творчества.
Первое, что внесли нам западные славяне, это есть Письменность. Они передали нам (свои В.М.) знаки для выражения звука. Но заслуга их в этом небольшая. Через некоторое время мы нашли бы их сами, ибо у нас уже были найдены самые главные ключи к человеческому разуму, это — Знаки выражения Духа, те самые Знаки, из которых простолюдин составил свою избяную литургию.

 (Писменность Нам с Вами, Русскому Народу, никто не передавал, ее культурно матричную, индоевропейскую, данную от Создателя, брали от Нас, от имперского расового Народа, здесь ошибочный мировоззренческий шаблон Есенина В.М.).

Изба простолюдина — это символ понятий и отношений к Миру, выработанных еще до него его Отцами и предками, которые неосязаемый и далекий мир подчинили себе уподоблениями вещам их кротких очагов. Вот потому-то в наших песнях и сказках Мир Слова так похож на какой-то вечно светящийся Фавор, где всякое (расовое деятельное В.М.) Движение живет, преображаясь.

Красный угол, например, в избе есть уподобление Заре, потолок — Небесному Своду, а матица — Млечному Пути. Философический план помогает нам через такой порядок разобрать машину Речи почти до мельчайших винтиков.
В нашем Языке есть много Слов, которые как «семь коров тощих пожрали семь коров тучных», они (своим необъемлемым семантическим и лингвистическим богатством В.М.) запирают в себе целый ряд других Слов, выражая собой иногда весьма длинное и сложное определение Мысли. Например, слово умение (умеет) запрягло в себе ум, имеет и несколько слов, опущенных в воздух, выражающих свое отношение к понятию в очаге этого слова. Этим особенно блещут в нашей грамматике глагольные положения, которым посвящено целое правило спряжения, вытекшее из понятия «запрягать», то есть надевать сбрую слов какой-нибудь мысли на одно слово, которое может служить так же, как лошадь в упряжи, духу, отправляющемуся в путешествие по стране представления. На этом же пожирании тощими словами тучных и на понятии «запрягать» построена почти и вся наша образность, слагая два противоположных явления через сходственность в движении, она родила метафору:
Луна — заяц,
Звезды — заячьи следы.
Происхождение этого главным образом зависит от того, что наших предков сильно беспокоила тайна Мироздания. Они перепробовали почти все двери, ведущие к ней, и оставили нам много прекраснейших ключей и отмычек, которые мы бережно храним в музеях нашей словесной памяти. Разбираясь в узорах нашей мифологической Эпики, мы находим целый ряд указаний на то, что человек есть ни больше, ни меньше, как Чаша космических обособленностей. В «Голубиной книге» так и сказано:
У нас помыслы от облак божиих...
Дух от ветра...
Глаза от солнца...
Кровь от черного моря...
Кости от камней...
Тело от сырой земли...
Живя, двигаясь и волнуясь, человек древней Эпохи не мог не задать себе вопроса, откуда Он, что есть Солнце и вообще, что есть обстающая его Жизнь? Ища ответа во всем, он как бы искал своего внутреннего примирения с собой и Мiром. И, разматывая клубок движений на земле, находя имя всякому предмету и положению, научившись защищать себя от всякого наступательного явления, он решился теми же средствами примирить себя с непокорностью стихий и безответностью пространства. Примирение это состояло в том, что кругом он сделал, так сказать, доступную своему пониманию расстановку. Солнце, например, уподобилось Колесу, Тельцу и множеству других положений, облака взрычали, как волки, и т. д. При такой расстановке он ясно и отчетливо определял всякое положение в движении наверху.

В наших северных губерниях про ненастье до сих пор говорят:
Волцы задрали солнечко.

Сие заставление воздушного Мира земною Предметностью существовало еще несколько тысяч лет до нас и в Египте. Эдда построила мир из отдельных частей тела убитого Имира. Индия в Ведах, через браман, утверждает то же самое, что и Даниил Заточник: «Тело составляется жилами, яко древо корением. По ним же тече секерою сок и кровь, иже память воды». Как младшее племя в развитии духовных ценностей, мы можем показаться неопытному глазу талантливыми отобразителями этих пройденных до нас дорог. Но это будет просто слепотой неопытного глаза.

Прежде всего, всякая Мифология, будь то мифология египтян, вавилонян, иудеев и индийцев, носит в чреве своем образование известного Представления. Представление о воздушном мире не может обойтись без средств земной обстановки, земля одинакова кругом, то, что видит перс, то видит и чукот, поэтому грамота одинакова, и читать ее и писать по ней, избегая тожественности, невозможно почти совсем.

Самостоятельность линий может быть лишь только в устремлении Духа, и чем каждое племя резче отделялось друг от друга бытовым положением (своей расовой принадлежности В.М.), тем резче вырисовывались их особенности. Это ясно подчеркнул наш бытовой Орнамент и романский Стиль железных орлов, крылья которых победно были распростерты на запад и подчеркивали устремление немцев к мечте о победе над всей бегущей перед ними Европой. Устремление не одинаково, в зависимости от этого, конечно, не одинаковы и средства. Вавилонянам через то, что на пастбищах туч Оаннес пас быка-солнце... нужна была башня. Русскому же уму через то, что Перун и Даждь-бог пели стрелами Стрибога о вселенском дубе, нужен был всего лишь с запрокинутой головой в небо конек на кровле. Но то, что средства земли принадлежат всем, так же ясно, как всем равно греет Солнце, дует Ветер и ворожит Луна.
Вязь поэтических украшений подвластна всем. Если Гермес Трисмигист говорил: «Что вверху, то внизу, что внизу, то вверху. Звезды на небе и звезды на земле»; если Гомер мог сказать о слове, что оно, «как птица, вылетает из-за городьбы зубов», то и наш Боян не мог не дать образа перстам и струнам, уподобляя первых десяти соколам, а вторых стае лебедей, не мог он и себя не опрокинуть так же, как Трисмигист, в небо, где мысль, как древо, а сам он, «Бояне вещий, Велесов внуче», соловьем скачет по ветвям этого древа мысли, ибо то и другое рождается в одних яслях явления музыки и творческой картины по законам самой природы.

Древние певцы, трубадуры, менестрели, сказители и бояны в звуках своих часто старались передавать по тем же законам заставочной образности пение птиц, и недаром народ наш заморского музыканта назвал в песнях своих Соловьем Будимировичем. Вглядитесь в слова Гомера, ведь он до ясности подчеркивает в себе приобретенное мастерство от пернатых царевичей звуков. Если Слово — птица, значит, Звук его есть клекот и пение этой птицы, если зубы — городьба, то жилы, уж наверное, есть уподобление ветвям опущенного подсознательно древа, на которых эта птица вьет себе гнездо. Здесь все оправдано, здесь нет ни единой лишней черты, о которую воспринимающая такое построение мысль спотыкалась бы, как об осеннюю кочку. Здесь мы видим, что образ рождается через слагаемость. Слагаемость рождает нам лицо Звука, лицо движения пространства и лицо движения земного. Через строго высчитанную сумму образов, «соловьем скакаше по древу мысленну», наш Боян рассказывает, так же как и Гомер, целую эпопею о своем отношении к творческому слову. Мы видим, что у него внутри есть целая наука как в отношении к себе, так и в отношении к миру. Сам он может взлететь соколом под облаки, в море сплеснуть щукою, в поле проскакать оленем, но мир для него есть вечное, неколеблемое древо, на ветвях которого растут плоды дум и образов.

Обоготворение сил природы, выписанное лицо ветра, именем Стрибога или Борея в наших мифологиях земного шара есть не что иное, как творческая ориентация наших Предков в Царстве Ккосмических Тайн. Это тот же образ, который родит Алфавит (эту матрицу созидания будущей расовой Культуры и пока еще В.М.) непрочитанной грамоты. Мысль ставит чему-нибудь непонятному ей рыбачью сеть, уловляет его и облекает в краску Имени. Начальная буква в алфавите А есть не что иное, как Образ человека, ощупывающего на коленях землю. Опершись на руки и устремив на землю глаза, он как бы читает знаки Существа ее.

Буква Б представляет из себя ощупывание этим человеком Воздуха. Движение его уже идет от А обратно. (Ибо воздух и земля по отношению друг к другу опрокинутость.) Знак сидения на коленях означает то, что между землей и небом он почувствовал мир пространства. Поднятые руки рисуют как бы небесный свод, а согнутые колени, на которые он присел, землю.
Прочитав Сущность Земли и почувствовав над нею прикрытое синим сводом Пространство, человек протянул руки и к своей Сущности. Пуп есть узел человеческого существа, и поэтому, определяя себя или ощупывая, человек как-то невольно опустил свои руки на эту завязь, и получилась буква В.
Дальнейшее следование букв идет с светом мысли от осознания в мире Сущности. Почувствовав себя, человек подымается с колен и, выпрямившись, протягивает руки снова в воздух. Здесь его движения через символы знаков, тех знаков, которыми он ищет своего примирения с воздухом и землею, рождают весь дальнейший порядок алфавита, который так мудро оканчивается фигурою буквы Я. Эта буква рисует человека, опустившего руки на Пуп (знак самопознания), шагающим по земле, линии, идущие от средины туловища буквы, есть не что иное, как занесенная для шага правая нога и подпирающая корпус левая.
Через этот мудро занесенный шаг, шаг, который окончивает обретение знаков нашей грамоты, мы видим, что человек еще окончательно себя не нашел. Он мудро благословил себя, со скарбом открытых ему сущностей, на вечную дорогу, которая означает движение, движение и только движение вперед.

Если таким образом мы могли бы разобрать всю творческо-мыслительную Значность, то мы увидели бы почти все сплошь составные части в строительстве Избы нашего мышления. Мы увидели бы, как лежит бревно на бревне Образа, увидели бы, как сочетаются Звуки, постигли бы тайну гласных и согласных, в спайке которых скрыта печаль Земли по браке с Небом. Нам открылась бы тайна, самая многозначная и тончайшая тайна той Хижины, в которой крестьянин так нежно и любовно вычерчивает примитивными линиями Явления Пространства. Мы полюбили бы Мiръ этой хижины со всеми петухами на ставнях, коньками на крышах и голубками на князьках крыльца не простой любовью глаза и чувственным восприятием красивого, а полюбили бы и познали бы самою правдивою тропинкой мудрости, на которой каждый шаг словесного Образа делается так же, как узловая Завязь самой Природы.
Искусство нашего времени не знает этой Завязи, ибо то, что она жила в Данте, Гебеле, Шекспире и других художниках слова, для представителей его от сегодняшнего дня прошло мертвой тенью. Звериные крикуны, абсолютно безграмотная критика и третичный период идиотического состояния городской массы подменили эту завязь безмозглым лязгом железа Америки и рисовой пудрой на выпитых щеках столичных проституток. Единственным расточительным и неряшливым, но все же хранителем этой тайны была полуразбитая отхожим промыслом и заводами Русская Общинная Деревня. Мы не будем скрывать, что этот Мiръ крестьянской жизни, который мы посещаем разумом Сердца через Образы, наши глаза застали, увы, вместе с расцветом на одре смерти. Он умирал, как выплеснутая волной на берег земли рыба. В судорожном биении он ловил своими жабрами хоть струйку родного ему воздуха, но вместо воздуха в эти жабры впивался песок и, словно гвозди, разрывал ему кровеносные сосуды.
Мы стояли у смертного изголовья этой мистической Песни Русского Человека, которая единственно, единственно от жажды впивала в себя всякую воду из нечистых луж сектантства, вроде охтинских богородиц или белых голубей. Этот вихрь, который сейчас бреет бороду старому миру, миру эксплуатации массовых сил, явился нам как Ангел Спасения к умирающему, он протянул ему как прокаженному руку и сказал: «Возьми Одр твой и ходи».
Мы верим, что чудесное исцеление родит теперь в деревне еще более просветленное чувствование новой жизни. Мы верим, что пахарь пробьет теперь окно не только глазком к богу, а целым огромным, как шар земной, глазом. Звездная книга для творческих записей теперь открыта снова. Ключ, оброненный старцем в море, от церкви духа выплеснут золотыми волнами, народ не забудет тех, кто взбурлил волны, он сумеет отблагодарить их своими песнями, и мы, видевшие жизнь его творчества, умирание и воскресение, услышим снова тот ответный перезвон узловой завязи природы с сущностью человека в ряду таких же строк и, может быть, еще сильнее и красивее, как:
Завила кудри,
Завила русы
Родна сестрица,
На светел месяц
Она глядючи,
Со воды узор
Сонимаючи.
Будущее Искусство расцветет в своих возможностях достижений как некий вселенский Вертоград, где люди блаженно и мудро будут хороводно отдыхать под тенистыми ветвями одного преогромнейшего Древа, имя которому социализм, или рай, ибо рай в мужицком творчестве так и представлялся, где нет податей за пашни, где «избы новые, кипарисовым тесом крытые», где дряхлое время, бродя по лугам, сзывает к мировому столу все племена и народы и обносит их, подавая каждому золотой ковш, сыченою брагой.
Но дорога к этому Свету искусства (и конечно же не повседневной жизни В.М.), помимо смываемых препятствий в мире внешней жизни, имеет еще целые рощи колючих кустов шиповника и крушины в восприятии (природной расовой В.М.) Мысли и Образа. Люди должны научиться читать забытые ими Знаки. Должны почувствовать, что Очаг их есть та самая Колесница, которая увозит пророка Илью в Облака. Они должны постичь, что предки их не простыми завитками дали нам фиту и ижицу, они дали их нам, как Знаки открывающейся книги, в книге нашей Души. Человек по последнему Знаку отправился искать Себя. Он захотел найти свое место в Пространстве и обозначил это пространство фигурою буквы ;. За этим знаком пространства, за горою его северного полюса, идет рисунок буквы Y, которая есть не что иное, как человек, шагающий по Небесному Своду. Он идет навстречу идущему от фигуры буквы Я (закон движения — круг).
Волнообразная линия в букве ; означает место, где оба идущих должны встретиться. Человек, идущий по небесному своду, попадет головой в голову человеку, идущему по земле. Это есть знак того, что Опрокинутость Земли сольется в браке с Опрокинутостью Неба. Пространство будет побеждено, и в свой творческий рисунок Мiра люди, как в инженерный план, вдунут осязаемые Грани (своего расового типологического русского В.М.) строительства. Воздушные рифы глазам воздушных корабельщиков будут видимы так же, как рифы водные. Всюду будут расставлены (расовые В.М.) Вехи для безопасного плавания, и человечество будет перекликаться с земли не только с близкими ему по планетам спутниками, а со всем миром в его необъятности.
Но для этого перед нами лежит огромнейшая внутренняя работа. Мы должны ясней изучить свою Сущность, проверить себя не по годам тела, а по возрасту Души, ибо убеленный сединами старец иногда по этому возрасту души равняется всего лишь пятнадцатилетнему отроку, которого за его стихи Феб приказал выпороть. У нас многие заслуживают ровно такого же отношения к себе, но и многие пребывают просто в слепоте нерождения. Их глазам нужно сделать какой-то надрез, чтобы они видели, что небо не оправа для алмазных звезд, а необъятное, неисчерпаемое море, в котором эти звезды живут, как многочисленные стаи рыб, а месяц для них все равно что закинутая рыбаком верша.
Для этого прежде всего мы должны до точности проследить пути нашего настоящего творчества и творчества заблудившегося, должны разбить образы на законы определений, подчеркнуть родоспособность их и поставить в хоровой чин, так же как поставлены по блеску луна, солнце и земля.

3

Существо Творчества в Образах разделяется так же, как Существо человека, на три вида — Душа, Плоть и Разум.
Образ от Плоти можно назвать заставочным, Образ от Духа корабельным и третий Образ от Разума ангелическим.
Образ заставочный есть, так же как и метафора, уподобление одного предмета другому или крещение воздуха именами близких нам предметов.
Солнце — колесо, телец, заяц, белка.
Тучи — ели, доски, корабли, стадо овец.
Звезды — гвозди, зерна, караси, ласточки.
Ветер — олень, Сивка Бурка, метельщик.
Дождик — стрелы, посев, бисер, нитки.
Радуга — лук, ворота, верея, дуга и т. д.
Корабельный Образ есть уловление в каком-либо предмете, явлении или существе Струения (мироздания В.М.), где заставочный Образ плывет, как ладья по воде. Давид, например, говорит, что человек словами течет, как дождь, язык во рту для него есть ключ от души, которая равняется храму вселенной. Мысли для него струны, из звуков которых он слагает песню господу. Соломон, глядя в лицо своей красивой Суламифи, прекрасно восклицает, что зубы ее «как стадо остриженных коз, бегущих с гор Галаада».
Наш Боян поет нам, что «на Немизе снопы стелют головами, молотят цепы харалужными, на тоце живот кладут, веют душу от тела. Немизе кровави брези не бологомь бяхуть посеяни, — посеяни костьми русьскых сынов».
Ангелический Образ есть Сотворение или пробитие из данной заставки и корабельного образа какого-нибудь окна, где Струение являет из лика один или несколько новых ликов, где зубы Суламифь без всяких как, стирая всякое сходство с зубами, становятся настоящими живыми, сбежавшими с гор Галаада козами. На этом образе построены почти все Мифы от дней египетского быка в небе вплоть до нашей языческой религии, где Ветры, Стрибожьи Внуци, «веют с моря стрелами», он пронзает устремление почти всех народов в их лучших произведениях, как «Илиада», Эдда, Калевала, «Слово о полку Игореве», Веды, Библия и др. В чисто индивидуалистическом творчестве Эдгар По построил на нем свое «Эльдорадо», Лонгфелло «Песнь о Гайавате», Гебель свой «Ночной разговор», Уланд свой «Пир в небесной стороне», Шекспир нутро «Гамлета», ведьм и Бирнамский лес в «Макбете». Воздухом его дышит наш русский «Стих о Голубиной книге», «Златая цепь», «Слово о Данииле Заточнике» и множество других произведений, которые выпукло светят на протяжении долгого ряда веков.
Наше современное поколение не имеет представления об этих Образах. В русской литературе за последнее время произошло невероятнейшее отупение. То, что было выжато и изъедено вплоть до корок рядом предыдущих столетий, теперь собирается по кусочкам, как открытие. Художники наши уже несколько десятков лет подряд живут совершенно без всякой внутренней грамотности. Они стали какими-то ювелирами, рисовальщиками и миниатюристами словесной мертвенности. Для Клюева, например, все сплошь стало идиллией гладко причесанных английских гравюр, где виноград стилизуется под курчавый порядок воинственных всадников; то, что было раньше для него сверлением облегающей его коры, теперь стало вставкой в эту кору. Сердце его не разгадало тайны наполняющих его Образов, и, вместо голоса из-под камня Оптиной пустыни, он повеял на нас безжизненным кружевным ветром деревенского Обри Бердслея, где ночи-вставки он отливает в перстень яснее дней, а мозоль, простой мужичий мозоль вставляет в пятку, как алтарную ладанку. Конечно, никто не будет спорить о достоинствах этой мозаики. Уайльд в лаптях для нас столь же приятен, как и Уайльд с цветком в петлице и лакированных башмаках. В данном случае мы хотим лишь указать на то, что художник пошел не по тому лугу. Он погнался за яркостью красок и «изрони женьчужну душу из храбра тела, чрез злато ожерелие», ибо луг художника только тот, где растут цветы целителя Пантелеймона.

(здесь отражено Есениным старообрядческое мировосприятие рязанско, среднерусское в сравнении с северным апокалиптическим мировосприятием старообрядчества от Клюева и того сибирского старообрядчества Григория Распутина. Это нестроения не сущностны, они типа местнических диалектов русского языка, как и Основа то у них, как и у литературного Русского Языка, непротиворечиво одно-Образна В.М.)

Создать Мiръ воздуха из предметов земных вещей или рассыпать его на вещи — тайна для нас не новая. Она характеризует Разум, сделавший это лишь как ларец, где лежат приборы для более тонкой вышивки; это есть Сочинительство Загадок с ответом в средине самой же Загадки. Но в древней Руси и по сию пору в народе эта область творчества гораздо экспрессивнее. Там о месяце говорят:


Сивка море перескочил,
Да копыт не замочил.
Лысый мерин через синее
Прясло глядит.
Роса там определяется таким словесным узором, как:
Заря-заряница,
Красная девица,
В церковь ходила,
Ключи обронила.
Месяц видел,
Солнце скрало.


Вслед Клюеву свернул себе шею на своей дороге и подглуповатый футуризм. Очертив себя кругом Хомы Брута из сказки о Вие, он крикливо старался напечатлеть нам имена той нечисти (нечистоты), которая живет за задними углами наших жилищ. Он сгруппировал в своем сердце все отбросы чувств и Разума и этот зловонный букет бросил, как «проходящий в ночи», в наше, с масличной ветвью ноевского Голубя, окно Искусства. Голос его гнойного разложения прозвучал еще при самом таинстве рождения урода.

Маринетти (основатель футуризма В.М.), крикнувший клич войны, первый проткнулся о копье творческой правды. Нашим подголоскам: Маяковскому, Бурлюку и другим рожденным распоротым животом этого ротастого итальянца — движется, вещуя гибель, Бирнамский лес — открывающаяся в Слове и Образе доселе скрытая внутренняя Сила русской мистики. Бессилие футуризма выразилось главным образом в том, что, повернув сосну кореньями вверх и посадив на сук ей ворону, он не сумел дать жизнь этой сосне без подставок. Он не нашел в воздухе воды не только озера, но даже маленькой лужицы, где б можно было окунуть корни этой опрокинутой сосны. Рост ввысь происходит по-иному, в нее растет только то, что сбрасывает с себя кору или, подобно Андрее-Беловскому «Котику Летаеву», вытягивается из тела руками души, как из мешка.
Когда Котик плачет в горизонт, когда на него мычит черная ночь и звездочка слетает к нему в постельку усиком поморгать, мы видим, что между Белым земным и Белым небесным происходит некое сочетание в браке. Нам является лик человека, завершаемый с обоих концов ногами. Ему уже нет Пространства (для его русского расового Духа В.М.), а есть две тверди. Голова у него уж не верхняя точка, а точка центра, откуда ноги идут как некое излучение. Наш Пуп в этом отношении самый наилучший толкователь Символа этой головы и о послании Нас слить Небо с Землею. Туловище человека не напрасно разделяется на два световых круга, где верхняя часть от Пупа подлежит солнечному влиянию, а нижняя — лунному. Здесь в мудрый Узел завязан ответ значению тяготения человека к Пространству, здесь скрываются Знаки нашего Послания, прочитав грамоту которых мы разгадаем, что в нас пока колесо нашего мозга движет Луна, что мы мыслим в ее Пространстве и что в Пространство Солнца мы начинаем только просовываться. С теми средствами, с которыми шел футуризм в это солнечное пространство, он мог просунуться так же легко, как и верблюд в игольное ухо, ибо эта радость вознесения была предначертана целыми тысячелетиями до него мистам; не мог просунуться и потому, что существом своим не благословил и не постиг голгофы, которая для духа закреплена не только фактическим пропятием Христа, но и всею гармонией мироздания; где на законах световых скрещиванний построены все зримые и невидимые нами Формы. Мист же идет на это пропятие, провидя и терновый венок, и гвоздиные язвы.

Но он знает и то, что только фактом восхода на крест Христос окончательно просунулся в Пространство от Луны до Солнца, только через Голгофу Он мог оставить следы на ладонях Елеона (Луны), уходя вознесением ко Отцу (то есть солнечному пространству); буря наших дней должна устремить и нас от сдвига Наземного (материалистического В.М.) к сдвигу Космоса (Нашего с Вами Русского расового Духа В.М.). Мы считаем преступлением устремляться глазами только в одно пространство Чрева; тени неразумных, не рожденных к посвящению слышать Царство (Эстетики В.М.) Солнца внутри нас, стараются заглушить сейчас всякий Голос, идущий от Сердца в Разум, но против них должна быть такая же беспощадная борьба, как борьба (ответвления символизма – в Русский расовый Образный иманжинизм В.М.)против старого (ветхозаветного В.М.) Мира.

Они хотят стиснуть нас руками проклятой Смоковницы, которая рождена на (творческое В.М.) Бесплодие; мы должны кричать, что все эти пролеткульты есть те же самые по старому образцу розги человеческого Творчества. Мы должны вырвать из их звериных рук это маленькое тельце нашей новой эры, пока они не засекли его. Мы должны им сказать так же, как сказал придворному лжецу Гильденштерну, Гамлет: «Черт вас возьми! Вы думаете, что на нас легче играть, чем на флейте? Назовите нас, каким угодно инструментом — вы можете нас расстроить, но не играть на нас». Человеческая (расовая природная В.М.) Душа (Божественного «коллективного безсознательного» В.М.) слишком сложна для того, чтоб заковать ее в определенный (материалистический В.М.) Круг Звуков какой-нибудь Одной жизненной мелодии или сонаты. Во всяком круге она шумит, как мельничная вода, просасывая плотину, и горе тем, которые ее запружают, ибо, вырвавшись бешеным потоком, она первыми сметает их в прах на пути своем. Так на этом пути она смела (впавший в ересь ветхозаветного иудохристианства В.М.) монархизм, так разсосала круги классицизма, декаданса, импрессионизма и футуризма, так сметет она и разсосет сонм кругов, которые ей уготованы впереди.

Задача человеческой души лежит теперь в том, как выйти из сферы лунного влияния (сугубого примитивизма материалистической либералистики В.М.). Уходя из мышления старого капиталистического обихода (мировоззренческих миражей социальных теорий, «измов В.М.), мы не должны строить наши творческие образы так, как построены они хотя бы, например, у того же Николая Клюева (здесь Есенин усугубляет все те же местнические расхождения с Клюевым, придавая им ложный мироощутительный характер В.М.):

Тысчу лет и Лембэй пущей правит,
Осеньщину дань собирая с тварей:
С зайца шерсть, буланый пух с лешуги,
А с осины пригоршню алтынов.

Этот образ построен на заставках стертого революцией быта; в том, что он прекрасен, мы не можем ему отказать, но он есть тело покойника в нашей горнице обновленной души и потому должен быть предан земле. Предан земле потому, что он заставляет Клюева в такие священнейшие дни обновления человеческого духа благословить убийство и сказать, что «убийца святей потира». Это старое инквизиционное православие, которое, посадив святого Георгия на коня, пронзило копьем, вместо змия, самого Христа.

Средства напечатления образа грамотой старого обихода должны умереть вообще. Они должны или высидеть на яйцах своих Слов птенцов, или кануть отзвеневшим потоком в море Леты. Вот потому-то нам так и противны занесенные руки марксистской опеки в идеологии Сущности искусств. Она строит руками рабочих памятник Марксу, а крестьяне хотят поставить его корове. Ей непонятна грамота солнечного Пространства, а Душа алчущих света не хочет примириться с давно знакомым ей и изжитым начертанием жизни Чрева. Перед нами встает новая символическая черная ряса, очень похожая на приемы православия, которое заслонило своей чернотой свет Солнца Истины. Но мы победим ее, мы так же раздерем ее, как разодрали мантию заслоняющих Солнце нашего Братства. Жизнь наша бежит вихревым ураганом, мы не боимся их преград, ибо вихрь, затаенный в самой Природе, тоже задвигался нашим глазам, и прав поэт, истинно прекрасный народный поэт, Сергей Клычков, говорящий нам, что* -

Уж несется предзорняя конница,
Утонувши в тумане по грудь.
И березки прощаются, клонятся,
Словно в дальний собралися путь.

Он первый увидел, что Земля поехала, он видит, что эта предзорняя конница увозит ее к новым Берегам, он видит, что березки, сидящие в телеге Земли, прощаются с нашей старой орбитой, старым воздухом и старыми тучами.

Да, мы едем, едем потому, что Земля уже выдышала Воздух, она зарисовала это Небо и Рисункам ее уже нет места. Она к новому тянется Небу, ища нового незаписанного места, чтобы через новые Рисунки, через новые Средства, протянуться еще дальше. Гонители святого духа-мистицизма забыли, что в народе уже есть тайна о семи небесах, они осмеяли трех китов, на которых держится, по народному представлению, Земля, а того не поняли, что этим сказано то, что Земля плывет, что Ночь — это время, когда киты спускаются за пищей в глубину морскую, что День есть время продолжения пути по морю.

Душа наша Шехеразада. Ей не страшно, что Шахриар точит нож на растленную девственницу, она застрахована от него тысяча одной ночью корабля и Вечностью проскваживающих небо Ангелов. Предначертанные спасению тоскою наших Отцов и Предков чрез их иаковскую лестницу орнамента Слова, Мысли и Образа, мы радуемся Потопу, который смывает сейчас с Земли Круг старого Вращения, ибо места в Ковчеге искусства нечистым парам места уже не будет. То, что сейчас является нашим глазам в строительстве пролетарской культуры, мы называем: «Ной выпускает Ворона». Мы знаем, что крылья Ворона тяжелы, Путь его недалек. Он упадет, не только не долетев до Материка, но даже и не увидев его. Мы знаем, что он не вернется, знаем, что Масличная Ветвь будет принесена только Голубем — Образом, крылья которого спаяны Верой Русского Человека не от классового осознания, а от осознания обстающего его Храма Вечности».
1918. Сентябрь

Скажу в заключение, что то, и как, выразил сам Дух Русского Творчества Сергея Есенина, истинно Русский Человек и Исполнитель, Александр Новиков, даже и близко не удалось подойти никому. Я слушал его юбилейный концерт к 120-ти летию Есенина в посредственной телезаписи, но это был просто шедевр глубинного Русского Духа. Наш с Вами, глубоко Русский шедевр проникновения в Дух творчества Великого Русского Поэта, равного которому я просто себе не представляю. С ним рядом по провиденциальности можно поставить лишь его тезку Сашу Башлачева, Русскую Звезду, мелькнувшую метеором, на Нашем с Вами Русском небосклоне Жизни. Они очень разные, но оба такие Русские!


Саша Новиков выстрадал свое Великоруское Право быть общественным выразителем Русского Духа! Политическая гнусь пигмеев, кремлевских и иных карликов, сделали все, чтобы сломать, уничтожить этот могучий росток Русского Духа и Великоруского Бытия, порожденный Русским Мiром. Сломать через тюрьму, лагерь и прочее, прочее, прочее, через свое куцее дегенеративное, эстрадное американизированное, советско-демократическое Небытие.

Но Он выстоял, как и обязательно он должен был выстоять, этот могучий Гигант Великорус. Выстоять для Нас с Вами, как тот Русский Плотник, по Великоруски Созидающий своим «топором» Вечное и Вечность, и безстрашно Творящий свой Русский Мiръ на огромном жестком северном Русском расовом Пространстве! И Александр через свое Русское Исполнительство, как Русская Вещая птица Гамаюн, доносит до Нас с Вами певучее Наследие Русского Гения Сергея Есенина.