Танго на ребрах

На фото:Певец Пётр Лещенко с семьёй. Жена и сын Женя. Конец 40-х годов.


                ТАНГО  НА  РЕБРАХ

                новелла

Крутится старая чёрная пластинка, винил, и под чарующие звуки зарубежного оркестра плывет в ночном, летнем парке романтический голос певца: «Встретились мы в баре ресторана, как мне знакомы  твои черты. Где же ты теперь, моя Татьяна? Моя любовь и наши прежние мечты?..»  Волшебная музыка волнами  плывёт над головами танцующих, и уходит в темноту, за пределы маленькой танцплощадки, затерянной в глубине Останкинского парка. Уплывает по густой зелени к ночным фонарям, от одного к другому   и дальше, дальше к темным воротам  с надписью на круглой арке Парк «Культуры и отдыха имени Дзержинского», под которой стоит дежурный милиционер. И уже совсем стихает за оградой, у пруда и у сонного Шереметьевского дворца с колоннадой и львами, чуть коснувшись  его высоких давно заколоченных старыми досками окон. Война кончилась, но всё ещё заколочено, почти мертво. 
 Но в глубине парка на послевоенной танцплощадке многолюдно, яблоку негде упасть. Однако все танцуют молча, сосредоточенно, и в основном девочки, девушки, женщины. С шестимесячными прическами, с косами «корзиночкой», карминные губки бантиком, запах одеколона "Огни Москвы".. А иные стоят вдоль лавочек, в ожидании кавалеров, которых вокруг почти что нет,  Война их повыбила. поубивала. Из ста мужчин ушедших на фрон вернулись лишь трое...А девочки принарядились в белых носочках, по моде тех лет, в штапельных наглаженных платьицах, с кружевными  воротничками,  Всё надеятся, ждут.
Стоптанные туфельки и босоножки ритмично шаркают по дощатому полу под звуки крамольного послевоенного танго. И певец по фамилии Лещенко, Петр Лещенко поёт с заграничным акцентом, трепетно и интимно, о чём в те годы не принято было и говорить вслух: «Татьяна, помнишь дни золотые? Кусты сирени и луну среди аллей? Татьяна, помнишь грёзы былые, тебя любил я, не забыть, не забыть прежних дней …». На танцплощадке под звездным небом, при  скудном свете фонарей танцуют, очень серьёзно танцуют девочки танго. Ещё недавно такое запретное, такое  нездешнее. А сколько тайны и сладости в словах певца, - сколько желанной недостижимой мечты: «Упали косы душистые густые, свою головку ты склонила мне на грудь…» И дальше – ещё романтичней и горше: «Вижу губ накрашенных страданье, в глазах твоих молчанье пустоты…Где же ты теперь, моя Татьяна, моя любовь и наши прежние мечты?» Голос завораживает, поёт словно лишь для тебя, потому что и у тебя косы, и у тебя в сердце  ожиданье любви,  и у тебя несбывшиеся мечты.
В Москве конца 40-х  годов очень голодно, пусто. В коммуналках теснота духота, примусы и керосинки, клопы и тараканы. Всюду очереди за хлебом, мукой, сахаром, керосином. На ладонях химическим карандашем пишутся номера очередников. За опоздание  на работу даже на пять минут — грозит арест. В стране  еще  сеть гулагов. По квартирам ходят нищие-погорельцы, по поездам и электричкам ходят нищие фронтовики, безрукие, безногие победители  вчерашней страшной войны. Красный, кумачёвый цвет плакатов и флагов, транспорантов и портретов вождей старается заглушить и прикрыть разруху и нищету, но… Но всё же, всё же… «Ура!- и «Ура!» -  годы войны позади, мы одолели, разбили фашизм! Мы победители! И уже, представляете? Вернулся Вертинский из эмиграции. И звучит, звучит на танцплощадках и это «танго на ребрах» Петра Лещенко. И голос его непривычно волнует душу, и словно оттаивают, оттаивают сердца. Соскучились все по музыке, по мирным звукам. И даже кажется - с ней дышится легче, свободней. И поздняя, что зацвела сирень, её тяжетые гроздья, лиловые, белые пахнут в парках как-то особенно пряно и сладко.
  И у нас в Останкино в крохотной «радиорубке» танцплощадки местный, как
 теперь называют «диджей» - безногий фронтовик дядя Вася -  "ставил", клал на диск уже не патефона, а радиолы (!) поверх обычной виниловой черной пластинки (взятый в  больнице), рентгеновский снимок на плёнке (ребра с черными пятнами чехоточных ребер, кости рук-ног, черепа, которые никого не пугали). И кгуглый снимок вращался, шипя и  потрескивая под иглой. И выдавал на весь парк недавно крамольные, трафейные, но такие желанные песни. А молодые умельцы их писали и переписывали и тайно распродавали.
Гениальное изобретение Рентгена, сумевшего заглянуть внутрь каждого, в загадочной
нашей стране, благодаря гениальности русских, обрело совершенно новую ценность. И зазвучали по паркам, и поплыли над нашими головами в ночной листве, бесценные "песни на ребрах" эмигрантов, полуэмигрантов и даже «белоэмигрантов». Ну и свои конечно, дореволюционные. Петр Лещенко, Вадим Козин, Морфесси, Изабелла Юрьева,
 Вертинский. Держать такие записи дома было тогда  небезопасно, Где взяли, где, у кого купили? Могли и посадить.  Плёнки  были как бы ценной валютой, продавались из-под полы.  Ими обменивались, спекулировали, покупали, коллекционировали, дарили. Порой за них попадали в милицию. «Татьяна» и «Журавли», «Моя Марусечка» и «Студенточка», «Марфуша» и «Караван», «Москва златоглавая», «За самоваром я и моя Маша». И конечно, трофейные фокстроты и танго - «Брызги шампанского», «Кукарача».
 Толстая игла снимает с крутящейся пленки звук, с больных и здоровых «рёбер». И он
несовершенный, шипящий как ликующая душа слушателя, легко воспаряет к небу, к свободе. Живи, думай, чувствуй что хочешь! «Где же ты теперь моя Татьяна, моя любовь и наши прежние мечты?». За это мы, молодые, кажется, были готовы тогда отдать не только ребра свои, руки и ноги, но и сами головы.
 Ну, а кто же этот загадочный Петр Лещенко, который почему-то так тоскует по Родине, по Татьяне, «по родной стороне своей», было тогда в серьёз никому не известно, можно было догадываться, кое-что слышать. А вот выяснять было опасно. И не выясняли, а просто переписывали в школьные тетрадки мы старшеклассницы на уроках его стихи.
Но во i с П\ т я год или ди кем- 1(1 совсем нп бездарным и к тому же не без умьтс ла 1 эвiл нагтисае свОеО разныи Ответ’ на Жураилгои По дружка с ХалавСКОИ на перемене протянула мне тетрадку о стихами Ты грус твшiт где-то гам в серои заваднои ионе А дальше совсем грязно Ты ведь помнишь нес ву (‘О рок треьего года И одесокии були. вар. Ресторан над рекои для кого ты там ггео для чужого народа для кого ть’ покинул краи навеки роднои’?’ Обвиненве пьл, (-Ришком конкре-гно чгоЧь ему вс поверить К тому же лодсужка шс’ттогат’ цога вила: «Он оказывается гцедотет’ь Пособник фашистов’
ли Мое юно с’прдцi’ с’.ЖсвiОоь ет неожиданнои чоли рааочстрования А песня- е нет ино мотив Журавлеи уже звучь .. то Москве по России Так чего ж ь тоскуешь. олыииго крик каравана’
Но нет. нет. что-то тут с историей Лещенко и его журавлей было не то. Сердце протестовало, оно угадывало какую-то неправду, какую-то клевету. И действительно. .
 ‘тому, когда ещё через годы уже совсем на другои танцплощадке, на студенческом вечере вдруг под роскошное оркестровое исполнение в ритме танго зазвучал такои знакомый, такой теплыи родной талос’ Лещевко я с восторгом иг эг i януiг на пар г япра с готовностью го двятта руки на его плечи
 Ах, эти черные глаза
 Меня пленили.
 Их позабыть никак нельзя.
Они стоят передо мной.
 Это было уже не  запретное танго на ребрах а настоящая разрешенная в Советском Союзе  выпущенная на заводе пластинка. Винил. (Правда, такого слова тогда не произносили).
Много позже  я узнала  о певце  и его жизни многое.
 
 Родился Петр Константинович Лещенко 3 июня 1898 года в русской семье, в селе Исаево Херсонской губернии. Когда ему было три года, умер отец. А когда Пете исполнилось пять, его мама, Мария Константиновна, вышла замуж вторично за крестьянина из Тульской губернии — Алфимова Алексея Васильевича. В 1907 году, избегая нужды, семья Лещенко-Алфимовых переселяется в Бессарабию, в Кишинев. Петя со школьных лет обнаруживает тягу к пению. Учась в церковно-приходском училище, поет даже в архиерейском хоре. Подробностей его жизни тех лет не так уж много. Петр учится во 2-м Высшем Кишиневском начальном училище, затем оканчивает
военную школу прапорщиков — профессия военного была в России очень престижна.
Существует легенда о глубоком увлечении молодого прапорщика казачкой Ульяной Строкун, которой Петр якобы посвятил свою раннюю и в дальнейшем ставшую
популярной песню «девонька милая Во всяком случае, автор никогда не опровергал этой легенды. В 1931 году в автобиографической анкете он напишет о своих первых «Неорганизованных выступлениях на раз личных сценах в качестве танцовщика в 1917—1918 годах. Он был пластичен, строен, красив. А с 1920 года Петр Константинович — уже
член ведущего румынского театрального общества «Сцена».
Неправда, что человек может быть свободен в наш век от политики. Чаще всего она сама врывается в его жизнь, ставит рамки или вовсе диктует свое. Так, в ноябре 1918-го Румыния захватила и присоединила Бессарабию, и исконно русская семья оказалась в Румынии, а русский человек, там проживавший, Петр Лещенко становится румынским подданным». Стали подданными Румынии и родители, и две его крошки сестры — Валентина и Екатерина. Но к этому возрасту Петр — «юноша с крыльями» — уже не мог не летать, не мог без эстрады, без сцены. И первые же гастроли навсегда уводят его из родного Дома. Он гастролирует под псевдонимом «Мартынович в паре с прелестной балериной Розиной, еще одной таинственной красавицей, появившейся в жизни недавнего стройного до худобы и романтичного прапорщика. «Татьяна, помнишь дни золотые? Кусты сирени и луну среди аллей?..
У Лещенко уже появляются свой зритель, первые поклонники. О нем понемногу начинают писать в газетах. «Легок, артистичен и смел Ему уже предлагают контракты... Но сколько их будет еще впереди!..
Успешные гастроли в Париже в 1925 году резко меняют его жизнь. Он вновь влюблен, уверен в себе. И он... женится!.. На балерине. красотке Жени-Иоханне Закит, приехавшей из Риги. И вот уже новый дуэт. новая танцевальная пара покоряет публику. гастролируя по странам Востока Египет, Палестина, Ливан. Турция, Персия.. От успеха, особенно в русских аудиториях (и творческого, и материального), кажется, кружится голова. «Здесь вечно полок скифский ку- бок, поэтов —- словно певчих птиц. А сколько шелестящих юбок, изящных талий, тонких лиц». Заехав к родителям жены в Ригу. молодые отправляются в Бухарест, в
Кишинев. В октябре 1929-го в ресторане «Лондра» Лещенко с хризантемой в петлице впервые, кроме танцевальных номеров с женой, выступает с пением жестоких цыганских романсов под гитару. «Не видал бы вас, я бы знал покой, я бы прожил жизнь не с одной тоской. Вы сгубили меня. очи черные, чарам никаким не покорные...»
Миллионная волна после революционной эмиграции из России неожиданно обогатила культуру Европы. В столицах мира. театрах. салонах, русских кружках Лещенко встречается с русскими писателя ми, поэтами, певцами с Вертинским, Надеждой Плевицкой, Шаляпиным, Буниным. И сам поет изящно и самобытно, сочиняя легко и свободно. За трогательные слова и мелодии его называют в прессе «русским Орфеем». Репертуар его часто меняется. От озорного до трагического. От любви до печали. Но особенно (правда. это несколько позже он увлекается ритмами так
Совсем не подозревая. что когда-то в будущем, в далекой послевоенной Москве эти песни станут на столько любимы. что будут звучать даже на ребрах».
В 1930-м в Белграде Лещенко поет цыганские романсы на семейном празднике короля Александра Карагеоргиевича. Но к новому. 1931 году «Орфей» спешит вернуться в Ригу, где 3 января его Жени Закит дарит ему сына Игоря. Пока еще молодые родители счастливы и не знают, что их брак уже недолговечен.
В этому же периоду относится активное сотрудничество певца с английской фирмой звукозаписи "Коламбия», записавшей много его пластинок. Затем запись первых девяти дисков в Вене. Песни его в основ ном русские и, конечно, на русском. Затем записи в Бухаресте, на польской фирме «Сирена-электро». А в 1934-м — четырехмесячные гастроли по Румынии. Концерты почти ежедневно, и все с огромным успехом. «В песнях его все горести столетия. И даже утеря родины». Леди Лудляу, богатой и светской даме, влюбленной по записям на пластинках в певца, захотелось услышать «живого Лещенко». И вот он представлен в ее салоне, где собирается и русская знать. Там неожиданно для себя Петр Константинович встречается (затем продолжительно дружит) с князем Феликсом Юсуповым, с Великим князем Дмитрием Павловичем. Воспоминания, размышления о судьбах России и щемящая боль за нее не проходят, не отпускают. «Когда ж мы в Россию вернемся?.. Но снегом ее замело...
Во всех когда-либо заполнявшихся анкетах певец всегда писал: «Лещенко Петр Константинович, русский, православный, румынский подданный...
Вторая мировая война застала его в Румынии, И, как румынский подданный и человек призывного возраста, он подлежал по законам страны мобилизации в румынскую армию, воевавшую на стороне Гитлера. Первый вызов в полк Лещенко получает в октябре 1941- го. В это время, пройдя Белоруссию, фашистские войска с боями рвутся к Москве. Не трудно представить, что творилось в душе певца. Уехать, скрыться, но куда... Куда? Коричневая, фашистская  чума уже всюду. Всюду кровь и смерть. И что может быть более несовместимым, чем Актер и Война?
Петр Лещенко не является на вызовы властей, он дерзко продолжает работать на сцене, продолжает петь. дело доходит до опасной черты — до офицерского суда чести. Но он по-прежнему не является, демонстративно игнорируя власти. Позже С. Борзенко вспомнит слова певца, сказанные почти сквозь слезы:
"Всю жизнь я пел только по-русски. При Антонеску это было опасно. фашисты хотели, чтобы я выступал на немецком. Я отказался. И они разбили, уничтожили мои пластинки...» Пользуясь популярностью своего имени, он продолжает петь то, что хочет, словно смертник-камикадзе, играет с огнем. «Ах, как больно душе, ах, как хочется плакать. Дорогая земля, ты -— отчизна моя...»
Весной 1942-го словно сам Бог исполняет его мечту, дарит певцу счастливую невозможность — побывать на родине, дать несколько концертов в уже оккупированной немцами его любимой Одессе. «Я певец, я вне политики»,— наивно убеждал он сам себя. Его аккомпаниатор, композитор Жорж Ипсиланти поехать в Одессу не смог. И там появилась его поклонница, девятнадцатилетняя русская красавица музыкантша — Вера, Верочка Белоусова. Мечта, грёза поэта! Она ему и аккомпанировала. И «русский Орфей» уже до конца дней связывает с ней свою судьбу. Кто осудит его за этот последний полученный от судьбы шанс? За этот драгоценный подарок?
Последние трепетные и нежные песни «Черные косы" и «Любимая» Петр Константинович посвящает ей, «милой моей вере — Вере». Именно на ее хрупкие плечи ляжет вся трагедия его последних лет. Одна очевидица, слушательница одесских концертов Лещенко, позже напишет: «Вера мне говорила, будто Лещенко арестовали (уже в 1951 году в Румынии) за то, что он (в Одессе, в 1942-м) пел немецким оккупантам... А в театре тогда были, по-моему, одни русские... И что женился на русской. да ведь много бессарабцев женились тогда на русских и увозили их с собой с Румынию — и ничего"...
31 августа 1944 года в Бухарест вступила Красная Армия — освободительница. Какая это была радость для певца! И на другой же день счастливый Петр Константинович дает большой концерт для офицеров Красной Армии: «Эй ты, чубчик! Чубчик кучерявый! Развевайся чубчик по ветру Сверкали в полутемном зале офицерские погоны, поблескивали пуговицы кителей, гимнастёрок. Зал то и дело взрывался аплодисментами. В кратких перерывах между песнями Лещенко, стоя в полутьме кулис возле взволнованной жены Веры, напряженно слушал зал и плакал, вытирал ладонью мокрые от счастья щеки.
В первые послевоенные годы пока в Румынии у власти ещё был король Михай смертельной опасности для певца не было. Ещё аплодировали залы, ещё продавались пластинки. Но ледяное "предчувствие гибели» все росло. Великие люди часто обладают даром провидения. Петр Константинович чувствовал, что может не выжить в этой вселенской битве. Последней его песней, исполненной перед красноармейцами. был знаменитый «Чубчик», которого всегда горячо просил зал. Кричали: "Чубчик!..Давай "Чубчик" Последними словами: «Но я Сибири, Сибири не боюся. Сибирь ведь тоже русская земля...»
Но нет, Сибири — тоже русской земли — Лещенко не довелось увидеть. Его арестовали в марте 1951 года в антракте после первого отделения очередного концерта. И что потом ни предпринимала его безутешная жена, сразу состарившаяся и почерневшая Вера,— ничто не помогло. Да и не могло помочь. Его не освободили из тюрьмы. Да и воистину, в этой большой кровавой исторической драме, «русский Орфей» не мог не погибнуть.
15 июля 1954 года он умер странной смертью, похожей на отравление, в тюремной больнице.
«Здесь, под небом чужим, я как гость нежеланный... — до сих пор, словно, шипя и потрескивая под иглой, крутится пластинка в парке на танцплощадке, и слышится т проникновенный, живой голос Петра Лещенко. И звучит для меня и всего моего поколения его бессмертное танго «на ребрах»: «Сердце бьется сильней, слышу крик каравана. В дорогие края провожаю их я...»