Прошлое в настоящем

Собрались мы зимой с товарищем сходить на зайца. Вышло так, что у товарища была путёвка только в общедоступные угодья. У меня такая путёвка тоже была. Проблема состояла в том, что мест мы там не знали, поэтому поехали на удачу.  Загодя выбрали на карте район с полями и перелесками, где по нашему мнению мог бы встретиться длинноухий.

Выехали ещё сильно затемно. Подъезжая к выбранному месту, снизили скорость, чтобы отыскать удобный съезд с дороги в поле. Вскоре мы увидели уходящую в поле неплохую колею и решили проследовать по ней. Было заметно, что колея проходит по дороге, когда-то покрытой асфальтом. При этом дорога эта была прямая, как будто по линейке начерченная. Мы подумали, что она приведёт нас в какой-нибудь брошенный колхоз. Некоторое время спустя по обе стороны от дороги появились также стройно и аккуратно высаженные деревья – не иначе, раньше тут и вправду был колхоз. Вон и вывеску с названием выхватили из темноты фары. Но подъехав ближе к металлическому щиту, оказалось, что это совсем не вывеска. Это был выцветший, облупившийся, но от этого отнюдь не утративший своей призывной силы плакат с надписью «Воин, будь бдителен!» и нарисованным солдатом с грозным лицом, в каске и автоматом наперевес. Стало ясно, что это воинская часть. Находящийся перед нами КПП не подавал никаких признаков жизни. Света не было, окон, дверей тоже, даже въездных ворот. Никаких признаков того, что кто-нибудь бывал здесь в последнее время, только колея, по которой мы приехали. Мы двинулись по ней дальше. Справа виднелись какие-то хозяйственные здания, гаражи, казарма. Да, когда-то сюда было вот так запросто не попасть. По периметру ходили часовые, ворота были наглухо закрыты, а сейчас – заходи, кому не лень. Впереди, прямо на дороге возник огромный завал, даже не завал, а целая насыпь из земли, обломков кирпича и бетона, высотой в несколько метров. Дальше ехать было нельзя. Мы остановились и решили продолжить путь пешком. Вышли из машины, достали и расчехлили ружья, зарядили их и полезли на насыпь. Она скрывала остатки разрушенного бункера, полностью разграбленного охотниками за металлом.  Само некогда грозное строение сейчас выглядело жалко. Стены местами обрушены, отовсюду торчат скрюченные куски арматуры, везде валяется всякий мусор. Пройдя по насыпи немного дальше, мы сильно удивились. Перед нами открылась такая картина: насыпь, плавно поднимавшаяся вверх, резко обрывалась, отчего эффект неожиданности от увиденного ещё более усиливался. Внизу было огромное бетонное кольцо с толстыми стенами. Оно также подверглось значительному разрушению. Вокруг валялись всё те же битые кирпичи и куски бетона, из изуродованных краёв торчали гнутые и закрученные пруты арматуры. Кольцо было затоплено. Это была ракетная шахта. Размеры сооружения производили впечатление. Было видно, что строили на совесть и сил и средств не жалели. Подумать только! Когда-то здесь покоилась и ждала своей команды ракета, возможно даже со специальной боевой частью. Это место было объектом тщательно охраняемой тайны и пристальнейшего интереса самых разнообразных структур. А сейчас это груды развороченной земли и бетона, битого кирпича и мусора, где каждый может делать, что ему вздумается, лезть и совать свой нос, куда ему заблагорассудится. Окружающая темнота сказывалась на восприятии и делала наблюдаемую картину ещё более мрачной.

Вот так некогда грозный объект нашего ракетного, а может и ракетно-ядерного, щита выглядит сейчас. Никому не нужен, заброшен, запущен, взорван, разворован, опустошён… И сколько таких частей и городков, раскиданных по территории всего бывшего Союза, пребывают в таком состоянии. Какой контраст с той мощью, тем порядком, той своеобразной, пусть для кого-то и безобразной, красотой, что когда-то царили здесь. Когда стоишь и смотришь на эти развалины, представляешь как всё тут было раньше, становится грустно, тоскливо. Может даже закрасться в голову мысль, что всё это было построено напрасно. Но нет, отнюдь. Так было нужно. Ведь теперь мы восстанавливаем потери и утраты, навёрстываем, что упустили.

С такими думами мы вышли с территории части, оказавшейся совсем небольшой и, пройдя через окаймлявший её лесок, вышли в поле. К этому моменту уже стало светать. Каждый раз, встречая рассвет или закат, я никак не могу налюбоваться этим явлением, хотя, казалось бы, сколько уже их повидал. Но каждый рассвет, каждый закат особенный, неповторимый, отличающийся от всех остальных. Смотрю, как на востоке, начинает светлеть небо, потом солнце поджигает горизонт, и он вспыхивает алым пламенем. На фоне огненного неба отчётливо и контрастно видны торчащие то тут, то там былины полыни и других трав. Вдалеке частоколом макушек чернеет лес. Сейчас только два цвета, алый, окрашивающий небо и снег в свои оттенки и чёрный, очерчивающий контуры деревьев, трав и всех других вертикальных предметов. Солнце поднимается выше, и яркая контрастная палитра уступает место нежной лилово-розовой, а затем холодной белой.

Не встретив никаких следов, мы перешли на соседнее поле. Оно было нераспахано и заросло травой, местами довольно высокой, почти в человеческий рост. Сейчас, зимой, трава стояла лесом сухих палок и громко трескалась и хрустела под ногами. Порядком пройдя, мы стали натыкаться на следы мышей и лисиц, а также собак. Причём следов этих было так много, что они виднелись везде, куда не глянь. Заячьих же следов не было. К тому же издалека время от времени стали доноситься крики петухов и лай собак. А ещё мне удалось услышать колокольный звон – наверное, звонили к заутрене. Звуки эти были ещё глухие, далёкие, но лучше было бы сменить направление. Я залез на довольно большой камень, по случаю оказавшийся рядом. Невооружённым глазом впереди на возвышенности была видна только колокольня. В бинокль же её и всё окружение можно было рассмотреть достаточно. Трёхъярусная колокольня при церкви, окружённой со всех сторон заснеженными крышами домов, красиво отливала золотом креста. Подумать только, а ведь каких-нибудь лет тридцать назад, эта же церковь с колокольней, откуда сейчас раздаётся звон, призывающий паству на воскресную молитву, наверняка, стояла либо в запустении и забытии без крестов фресок, икон, священников, либо использовалась для каких-нибудь сугубо мирских хозяйственных нужд, отнюдь не делавших её вид столь привлекательным, как сейчас. Но ведь вернули, восстановили, отреставрировали. Сначала построили, потом сломали и, в конце концов, воссоздали.

Ракетная часть и православная церковь, такие разные вещи, а судьба у них оказалась в чём-то схожа. Это заставляет задуматься, а стоит ли так торопиться коренным образом переворачивать жизнь, чтобы потом возвращаться обратно к тому, от чего так решительно отказались в начале. Конечно, хочется всего и сразу и, желательно, побольше. Но зачастую, всё это оказывается временным, искусственным. Навсегда остаётся только настоящее, вечное, доброе, созидательное, объединяющее. Да и крушить, стирать своё прошлое, отрекаться от него – не самое лучшее средство разрешения проблем и устранения противоречий.  Гораздо надёжнее принимать своё прошлое и осмысливать его.

Я слез с камня, окрикнул товарища, показал ему направление от деревни, и мы продолжили своё занятие. За всё время нам так и не удалось наткнуться на заячий след. Попадались только отпечатки лисьих лап. В одной ложбинке мы нашли нору, вокруг которой всё было истоптано лисою. Но саму рыжую плутовку встретить в тот день не довелось. Только раз за всё время взлетела пара куропаток. Пришлось довольствоваться ими. И то хорошо.