Деревенская история

ДЕРЕВЕНСКИЕ ИСТОРИИ

ДЕРЕВЕНСКИЕ ИСТОРИИ

Удивительно, но людей, которых мы знали долгие годы, а то и всю жизнь, мы вспоминаем уже такими, какими они стали в зрелые годы. Такое впечатление, что в полной мере понять человека и узнать его можно уже только взрослым. А, может, именно тогда мы и есть, мы – настоящие, со всей полнотой, что дана нам Богом и жизнью?
Люди мне всегда интересны.
Вспоминая свою жизнь, я восстанавливаю в памяти разные картинки, всплывающие в мозгу. Среди них облики деревень, в которых я бывала. Они разные. Но мне почему-то видятся маленькие избы с печью-комельком посредине и с малюсенькими оконцами, из которых льется яркий солнечный свет.
И в памяти рождается, как я просыпаюсь в таком доме, слышу пение птиц, кукареканье петухов и отдаленный лай собак. Иконы в углу, часы с гирькой на стене. Видимо все это потому, что бывала я в деревне летом, во время школьных каникул у брата папы, дяди Афони. Помню и его с деревяшкой вместо одной ноги. Это не удивляло, ведь тогда в послевоенные годы такое приходилось видеть не редко.
Иногда вспоминается сосновый бор, что был совсем близко от их домика, и тропки в бору среди травы.
Помню, как утром, проснувшись, мы иногда бежали с кружками к бору, мимо железнодорожных вагончиков, в которых жили семьи железнодорожников. А там уже на опушке можно набрать сладкой, красивой и ароматной земляники, что пряталась среди зеленой листвы. Потом мы шли домой, ели ягоду, запивая свежим молочком от соседской коровы, или заливали ее этим молоком в миске. Это было красиво: красная ягода в белом молоке, которое постепенно розовело, окрашиваясь ягодой. Ах, как это было вкусно!
Иногда в памяти всплывала большая деревня с пыльной дорогой, проходящая по селу. Идешь босиком по этой дороге, и ноги буквально утопают почти по колено в теплой, разогретой солнцем пыли. И это казалось приятным. Пыль была словно пух, мягкая и пушистая. Транспорта тогда мало было, и я помню, как клубы пыли поднимаются позади машины, закрывая солнце и все вокруг, и потом еще долго не оседают после того, как автомобиль удалится.
Памятны мне и грузо-такси, на них мы приезжали в деревню. Это грузовик с лавками в кузове посредине. Едешь, смотришь вокруг, и ветерок овевает тебя.
И все же чаще вспоминаются люди. В нашей памяти множество людей, с которыми столкнула жизнь в то или иное время.
И все же, в детстве я мало обращала внимание на кого-либо из людей, в ленте памяти остались, они прошли мимо как-то незаметно. Мало событий и лиц запечатлелось в памяти надолго. Было ли оно важным и что важно нам? И все же кто-то так оставался в памяти именно ребенком. Может потому, что каждому овощу, и правда, есть свое время? Если так, то у каждого из нас в жизни есть свое время, когда наша суть проявляется особенно ярко.
Тетю Тасю я запомнила уже возрастной, хотя я знала ее долгие годы, с самого детства. Я даже помнила что-то из жизни и событий, которые нас с ней связывали.
Только после смерти я узнала, что у нее на самом деле очень красивое имя – Анастасия. Так вот звали ее с самого детства – Таськой. С этим именем она прожила всю свою жизнь.
Родилась Таська задолго до революции в небольшом селе, разделенном на части речкой-вилюйкой, которая летом разливалась, затопляя луга и огороды. Неслучайно и дома в тех местах ставились на высоких столбах лиственницы, да и амбары так же… Привычным было кур держать под крышей дома. Да и скоту, особенно народившимся козочкам и овечкам, всегда находилось место в доме, рядом с хозяевами. Летом вода уходила, и речка превращалась в небольшой ручей. В больших мостах необходимости не было. Была в деревне церковь и школа при ней. Там и училась. Вот в этой-то деревянной церковке и была записана Тася Анастасией. Называли бы ее иначе Настей, может, и жизнь ее сложилась как-то иначе. Как знать?
Детство ее было обычным, как у всех в сибирской глубинке. Семья была большая, а, вырастая, дети покидали свой дом и начинали собственную жизнь. Когда на Алтай пришла революция вместе с гражданской войной, даже в такую глубинку, старшая сестра уже замужем была, брат-подросток ремеслу учился где-то. В 1918 году на ступеньках крыльца родился младший братишка. Мама умерла сразу после родов. Отец сгинул вскоре неизвестно куда. Время такое было. Шла гражданская война. Исчезали порой люди. Осталась Тася сиротой, благо дед с бабушкой живы еще были, да были другие родственники в селе и в городе. Закончилось детство.
Вскоре совсем молоденькой замуж она вышла в другое село Старо-Краюшкино, что не так далеко и было от родных мест. Родила сынов Аркашу да Виталика. А там коллективизация, а вскоре и война. Осталась одна.
Веселая и улыбчивая Тася привлекала мужчин своим легким характером и простотой, но семьи новой не получалось, за то пересудов деревенских хватало. Одиноким женщинам от них часто достается.
Незаметно сыны подрастали, в армию сходили, вернулись, по счастью, живы-здоровы. Белоголовый Виталька, чем-то похожий на артиста Юматова бал шофером (почту возил). Вскоре он приглядел голубоглазую Нину с огромной копной рыжих волос на голове, что на почте работала. На ней и женился. Свои сыны народились. Какая ни на есть квартира появилась в деревне.
Аркаша, невысокий голубоглазый, похожий на отца, работал то в санитарной авиации (опылял колхозные земли), то рыбоводством занимался. На досуге охотничал, да рыбачил.
Долго он не женился, все присматривался. Приглядев дочку милиционера, Надежду, что уже окончила пединститут и работала в детском доме, женился. Детей Надежда любила, но Бог своих деток не давал, так что со временем взяли дочку в детском доме, где Надежда работала. Любили ее, как родную, и дали ей все, что могли по тем временам.
Тася с Аркашей жила, но случилось, что серьезно заболел, а после операции на голову не выжил.
Надежда почти сразу замуж вышла за отслужившего военную службу соседа.
Вот и купили Тасе отдельную избушку у речки. Там ей и лучше было. Сама себе хозяйка. Жила она там порой то с одним, то с другим из мужиков. К тому времени старшая сестра и брат старший умерли, а младший все равно в городе жил. Пожила Тася, пожила в своей деревне, да и уехала, когда Виталька с семьей уехали в Асино, с собой ее позвали.
В детстве летом мы с братом часто гостили у тети Таси.
По грибы она с нами ходила. Мы с деревенскими детьми хороводились, с братьями Надежды, которые близки были нам по возрасту, даже «на товарочку» вечерами бегали, куда собиралась в основном молодежь постарше. Там под гармошку песни люди пели, плясали, танцевали. Такое вот вечернее развлечение было, не только клуб.
Помню, идем мы с тетей Тасей по грибы средь околков березовых по дороге лесной, грибы высматриваем.
- О, какое «ведро» нынче, - радуется тетя Тася.
Солнце сверху палит, от земли чуть ли не пар валит, дышит земля, радует дарами своими. От жары пить хочется. А воду-то с собой и не брали, только по ломтю хлеба, по огурцу да пучку лука. Но кружечку с собой тетя Тася брала. Вынет ее, зачерпнет сверху из лужи, чтоб не перемутить воду, вот мы и напьемся. Никому и в голову не приходило, что заболеть от этого можно.
- Ну, вот, робяты, насбирали грибков-та, счас картошечку нажарим с грибками, - смеется тетя Тася, - а груздочки я посолю, пожалуй.
Оно и в деревне тоже, бежишь через огород, то огурец схватишь, то морковку выдернешь, об себя вытер и ешь, хотя за водой далеко ходить и не надо было. В огороде колодец был с журавлем, воды достать можно всегда. Сейчас таких колодцев что-то не видать стало в деревнях.
Как сейчас помню, как она приезжала в гости из своего Краюшкино в Барнаул. Быстрая она была, скорая, не идет, а почти бежит, сколько бы груза с собой не несла. Порой через плечо котомка у нее и в обе руки по большой сумке, в них все больше гостинцы для семьи брата. Баночка грибков соленых, мешочки с грибами сушеными, с ягодами сушеными, семечки сушеные и жареные, да и другие дары природы всегда кстати.
Встретишь ее, бывало, предложишь помочь, так она только смеется в ответ.
- Беги, куды бежала, я еще до базара сбегаю, семечек маненько продам и сюды вернусь к вам.
И бежит, несмотря на количество котомок, что с собой привезла. Глядь, и правда, недолго ее вроде не было, а уж вернулась.
- Ой, убегалась я ноне. Не очень мне в городе-та ндравитца, - скажет она, а мы смеемся, радуясь ее говору.
- Ну, чего ощерились, принимайте гостинцы-та, - скажет она, выставляя на стол свои незатейливые гостинцы.
- Вота, опять кружков навязала из тряпок, что ты, Маша дала прошлый раз-та, - скажет она, вынимая из узла круглые коврики, что нравились маме, - а это половичок сварганила из них. Сгодится, ногам-та теплее будет.
- Хорошо у тебя получается, Тася, красиво, - скажет мама, а Тася только засмеется в ответ, показывая свои зубы, в железных коронках, - да ты раздевайся, чего за подарки-то сразу, - скажет ей гостеприимная золовка.
- Пимы-то мои поставьте посушить, - скажет Тася, подавая свои валенки, и снимает уж потом плюшевую черную жакетку и полушалок.
Разденется и останется маленькой и хрупкой. Гребнем расчешет редкие свои темно-русые волосы и оставит его на голове, как принято, было в те годы.
- Что могу, то и везу. Пензия-то у меня маленька. Санитаркой в аптеке работала, скляночки разные мыла да чистоту наводила, а зарплат больших там не было. Да, у других баб порой и такой нет, - скажет она, довольная собой.
Потом она вынет из-за пазухи узелок с деньгами, на краю большого носового платка, да пересчитает свое богатство.
- На, вот возьми гоманок, чего с узелками ходишь, - предложит, бывало, отец сестре, улыбаясь.
- Чего ощерился, братка, мне так больше ндравитца. Было бы мне шешнадцать годков, там модничала бы, а сейчас на пензии мне все это не шибко важно.
- Как поживаешь, рассказывай, - спросит мама, накормив гостью и всю семью, не забыв налить и по маленькой папе и тете Тасе, чему они радовались оба.
- Да, чо рассказывать-та. Живу все еще с Ванькой, вы ж видели его, когда приезжали помочь копать картошку. Жалко его. Из тюрьмы вернулся и никому из родичей не нужон. Как тревёзый он ведь хороший, добрый, да и поможет всегда. Вона каку гору целу дров-то наколол. Ну, а напьется, так сама не рада.
- Ну, так живи одна.
- Одной скушно, да и жалко его.
- Всех тебе жалко, - скажет мама огорченно, - себя бы лучше пожалела на старости лет.
- Натура у меня така, всех жалко. Живые жалеть должны друг дружку.
- Много тебя нажалели, - скажет мама.
- Так-то оно так. Такова жизнь моя. Изначально не задалась.
На лице ее появится огорчение, но она быстро справляется со своими горькими мыслями. Опять идет разговор о том, о сем, о родных обо всех, что живы, а то и о тех, кто мир наш уже покинул.
- Что делать, пойду куда-та, может в сельпо, встрену кого тама-ка, а дома что, все одна больше. Вот ковыряюсь, то вяжу, то кушать готовлю, то еще какие дела, особливо летом-то в огороде.
- Долго погостишь-то у нас, - спросит отец.
- Неа, я ненадолго, туды-сюды и домой. Зима, изба выстудится. Хорошо, что зима нынче не сильно холодная, так ведь и снег надо отгребать. Тропку прочищаю от дверей к туалету и к калитке.
- Чего замолчал, - спросит отца, видя, что он опять молчит, - может не то, что сбуровила?
- Да устал на работе.
- Так иди, отдыхай, - скажет заботливо сестра младшему брату, и замолчит сама, сморившись с непривычки теплом городской квартиры.
Может, детство вспоминает свое и брата, деда с бабкой, с которыми до замужества немного пожила после смерти родителей, а может их, деревню, где родилась или свое Краюшкино, ставшее родным.
Мама суетится, стараясь не только угостить гостью, как принято всегда было: «все, что есть в печи, все на стол мечи», хоть не богат стол был в те годы. Да и постель ей приготовить удобнее надо, родной золовушке. Временами то на нее, то на мужа поглядит. Кажется, и не очень внешне они похожи, разве что зубами, да волосами. Оба родных зубов давно не имеют, да и волосы не столько седеют, сколько выпадают, оставаясь темными. А вот привычка улыбаться людям, ходить быстро семейная…
- Есть в них и общее, что в роду, - подумает она, глядя на родных, - да вон и дети наши на отца похожи, значит та же кровь у всех.
Был ли этот мир добр к Тасе, получила ли она когда любовь ответную – это скрывала она за своей улыбкой, без которой ее трудно представить.
В памяти нашей воскресают люди и события, в памяти и живут. Если кто-то помнит, значит, они  живы, может, такая она и есть – вечность нашего бытия?