Красавица Седими

Изыскатели не забывают рек, с которыми приходилось некогда встречаться.

Много довелось мне увидеть таёжных речек. Помню их, все помню. А вот одну дальневосточную речку, с загадочным именем – Седими, даже теперь часто вижу во сне. Течёт она среди елово-пихтовых, сосновых и берёзовых лесов Оборского лесхоза. Извилистая, порожистая, с берегами крутыми и берегами пологими. Не широкая она, не глубокая, а характером норовистая.

В лесхозе говорят, что Седими может ни с того, ни с сего вздуться, выйти из берегов и пойти напрямик, куда ей вздумается. Тогда уходи от неё, убегай без оглядки. Не успеешь – схватит, закружит, ударит о камень или о дерево и унесёт неведомо куда.

А старые люди добавляют, что хватает она только парней, да к тому же самых смелых, самых сильных, самых красивых: давным - давно посватался к ней сосед – таёжный гуляка Обор, – посватался, а замуж не взял. Вот с тех пор и мстит Седими ветреному гуляке. Правда, она и теперь льнёт к Обору, но он, как и прежде, к ней равнодушен.

Нам, лесным бродягам, пришлось увидеть и на себе испытать характер Седими.

Работали мы на изыскании лесовозной железной дороги. Вести дорогу в тайгу – дело сложное. Тут всё надо учесть: и рельеф, и почвы, и особенно – водный режим ближних рек.

В моей группе было человек двадцать рабочих и двое техников – Ваня Хромов и Олег Готовцев.

Вот так мы и жили: днём в поле работали да от комаров отбивались, а вечером Ваня, Олег и я в палатке, при свечке, камеральничали – это значит свои полевые материалы обрабатывали. У нас такой порядок – что за день снял, то вечером обработай. Иначе после ни самому, ни лешему с водяным не разобраться, что у тебя там написано.

Лагерь был в сосняке, на берегу Седими. Невдалеке от нашей палатки стояли палатки рабочих. У них там всегда шумно: вечно спорят, вечно смеются. В лесу одно развлечение – анекдоты да всякие небылицы. Мастером на рассказы был старший рабочий – Жорка Смолиха. Он что языком, что ложкой умел орудовать.

Километров за двадцать от нас, в посёлке, находился штаб экспедиции. Там жили начальник отрядов, бухгалтер, завхоз, секретарь, чертёжницы – словом, вся так называемая таёжная интеллигенция, которая и тайги-то по-настоящему не нюхала.

Вот однажды, когда продукты были на исходе, послал я Ваню Хромова и двух рабочих в посёлок за продуктами. Ушли они, а мы с Олегом надумали перебраться вниз, к реке. Позвали Жорку Смолиху и сказали ему, что надо перенести палатку на песчаную косу.

– А мамочки мои, что вы придумали?! – с удивлением воскликнул Жорка. – Утопит вас Седими – и некому будет наряды выписывать.

– Нам камеральничать надо, а вы тут до полночи ржёте. Ваш хохот не то что нам, лесинам стоеросовым и тем надоел. Не хочется переносить палатку – вот и увиливаешь.

– Виктор Аполлонович! – сказал Жорка. – Нам тут без смеха, что без махорки, никак не обойтись. Я, может, затем в тайгу и поехал, что тут простор: хочешь пой, хочешь волком вой. Не то, что в городе.

– На работе ты – осенняя муха, а в лагере – герой. Хватит рассуждать, делай, что велено!

Жорка пожал плечами, как бы говоря: «Ты – начальник, а мы – работяги, что прикажешь, то и сделаем». Покликал рабочих. Сняли они палатку, забрали раскладушки, рюкзаки, геодезические приборы – словом, весь наш дом с пожитками – и гуськом стали спускаться к песчаной косе.

Не прошло и полчаса, как палатка стояла уже на новом месте, любуясь своим отражением в прозрачной воде Седими.

Нам на новом месте понравилось: комаров нет, водомерный пост рядом, тишина удивительная, только птицы кулички – перевозчики, пролетая над водой, посвистывают да по камушкам вода поплёскивает.

Ночь прошла хорошо – никто нам не мешал. Мы даже удивились, как это раньше не додумались сюда перебраться.

Назавтра сидим в своей палатке, камеральничаем. Душно было в тот вечер даже у реки, парило невыносимо. Мы с Олегом занимались вычислениями и клевали носами. Вскоре сон одолел, и мы не слышали, как где-то в горах молотил гром, высекая из каменных скал гигантские искры – молнии.

Изыскатели спят крепко, никаких снов не видят. Мы не верили Жорке Смолихе, когда он рассказывал свои полные невероятных приключений сны. Он не видел их, он их выдумывал. Но вот в ту ночь снились мне кошмарные сны. Один из них и сейчас помню. Вижу – по морю плыву в лодке. Признаться, я прежде и моря в глаза не видел. Вёсел у меня нет – руками гребу. Вдруг за руку схватила большущая глазастая рыбина. Схватила и тянет в воду. Я ухватился за борт лодки, кричу, зову на помощь. Тут лодка опрокинулась, и я в воде.

Это уж не во сне. Какой там сон!? В самом деле, едва не шлёпнулся, но не с лодки, а со своей раскладушки. И вода в палатке – что за чертовщина!..

Вскочили мы с Олегом, держимся друг за друга, босыми ногами по воде шлёпаем: не можем спросонья найти выход наружу.

Наконец выбрались, глядим – Седими поднялась, песчаную нашу косу заливает. Бросились мы спасать журналы, тубы с чертежами, геодезические приборы. Стали рабочих звать, да где там докричаться. Даже если бы и не спали ребята, и то вряд ли услышали бы, а сонные – где услышат?!

Выбрались мы на берег, положили на землю свои пожитки. Олег побежал поднимать рабочих, а я – опять в воду, к палатке. Там и одежда наша, и обувь, и постели.

Добрёл я до палатки, а в ней подушки уже плавают, рюкзаки. Стал всё, что под руку попадается в спальный мешок запихивать. А палатка совсем уж скособочилась, вот-вот сорвется. Выволок я из палатки мешок и подался к берегу. Иду, а вода крутит, вертит, того и гляди, что и мешок, и меня унесёт.

– Держись, держись! - услышал я голос Олега.
Вижу, бежит он, а за ним рабочие под обрыв скатываются. Олег кинулся ко мне, ухватился за мешок и потащил. Я потерял равновесие, упал, но мешок из рук не выпустил. Так он меня, вместе с мешком, и вытащил на берег.

– Дерево плывёт! Скорей к берегу! – закричал вдруг Жорка Смолиха. Он явно не спешил раздеваться и лезть в воду. – К берегу! Задавит! – Кричал он пронзительным голосом, и рабочие, которые уже добрались было до палатки, кинулись назад – самим бы спастись.

Огромная ель подплыла к палатке, смяла её, подцепила корявыми лапами и понесла. Нашего жилья как не бывало.

– Чего рты разинули?! Бегите туда, к повороту реки. Палатку спасайте! – крикнул я столпившимся на берегу ребятам.

Иванов и Кузьмин побежали вниз по течению и вскоре скрылись за поворотом.

Рабочие развели костёр и развесили у огня наши мокрые пожитки.

Мы с Олегом разделись, стали у костра – думали погреться, пока одежда сохнет, но не тут-то было: нас облепили комары и так стали кусать, что мы готовы были в огонь броситься.

– Ха-ха-ха! Вот потеха! – смеялся Жорка, глядя, как мы отбиваемся от комаров. – Сейчас я вам веничков нарежу, попаритесь!

Он срубил берёзку, нарезал веток и дал нам. Мы стали хлестать себя вениками, поворачиваясь к огню то одним, то другим боком. Как мы ни «парились», комары всё же впивались в тело.

Мы оделись, не дождавшись, пока высушится одежда. От нас валил пар. Мы то и дело вскрикивали и подпрыгивали: скопившийся под рубахами и штанами пар обжигал тело.

Вернулись Иванов и Кузьмин. Палатку они не принесли. Они догнали было ту злополучную ёлку, схватили её за ветки, но удержать не смогли. Дерево втащило их в воду, они вымокли и вернулись назад. Мы с Олегом уже наплясались у костра. Одежда наша высохла, и мы охотно уступили место этим ребятам. Пусть они попляшут.

Стали мы с Олегом определять, чью пару сапог спасли.

– Моя! – говорит Олег и обувает сапог на правую ногу.

– Нет, моя! – говорю я, натягивая второй… тоже на правую ногу.

Так у нас оказалось по одному сапогу. Что же делать? В лесу не станешь ходить босиком. Взяли мы телогрейку, оторвали от неё рукава и сделали себе по «сапогу» на левую ногу.

Вода прибывала. Поднималась она так быстро, что мы даже видели, как деревья, растущие на берегу, уходили в воду. Река становилась всё шире и шире. А тут прибежал таборщик Миша, которому до восхода солнца надо было приготовить завтрак. Он закричал, что погребок с продуктами затопило водою, а за палатками, по низине, уже струится новая река. Мы оказались на узком острове…

Островок всё уменьшался, и тогда мы залезли на деревья и подвесили там сумки с журналами, тубы с чертежами и геодезические приборы.

Взялись поспешно за топоры и пилы, свалили несколько деревьев, стянули их верёвками, набросали на брёвна хвороста – вот и плот готов. Сидим на плоту, смалим махорку. Вода уже островок наш затопила, но нам не страшно: не унесёт плот, кругом деревья стоят.

Мы сидели на плоту и курили махорку весь день и всю следующую ночь. Ждали, что вода спадёт, но она не спадала. Что делать? Жорка не унывал, всё балагурил – новые сны придумывал. Был бы мешок махорки, мы бы и неделю просидели. Но махорка кончилась, и люди стали роптать.

– Никто нам вертолёт не подаст, – сказал Жорка – Надо на свои ноги-руки надеяться. Вот, видите, зайчик плывёт! Так и нам надо плыть. Сюда плыви, сюда! – Жорка поманил зайца рукой, и заяц, как бы послушавшись его, повернул к нашему плоту. Подплыл и ухватился лапками за ветку.

– Иди в нашу компанию, не бойся! Мы товарищей по несчастью не обижаем. – Жорка схватил зайца за уши и вытащил из воды. Зверёк отряхнулся и, прижав уши к спине, уселся на бревне и стал тереть мордочку лапами.

По воде плыли сучья, кора, прошлогодние листья, жуки, лесные мыши и даже медвежонок. Не сообразил глупый, что надо было на дерево взобраться. Увидев наш плот, медвежонок направился было к нам, но передумал и поплыл дальше. Как ни звал его Жорка, как ни уговаривал, он не послушался и вскоре скрылся за деревьями.

– Не компанейский паря! – недовольно сказал Жорка. –Мы его в гости зовём, а он и знаться не хочет.

С голоду у нас животы подтянуло.

– Жорка правду говорит, – оглядев ребят, сказал я. –Одно и остаётся – выбираться самим. До сопки – рукой подать, какой-нибудь километр…

– Конечно, тут с голоду подохнем! Мы не медведи, чтоб лапу сосать! – сказали ребята. – Надо спасаться. На плоту по лесу не поплывёшь. Да и плот уж расползается. Дождёмся, что и дна копытами не достанем!

Мы разостлали на плоту палатки, сложили на них спальные мешки, рюкзаки, кастрюли – словом, всё добро, без которого в тайге не обойтись. Завернули в палатки, обмотали верёвками – получился здоровенный тюк. Кое - кто хотел и зайца в кастрюлю упрятать, но поспорив решили оставить его на плоту. Он не пропадёт: кору погложет – жив останется.

Столкнули тюк на воду, с криком и визгом сошли с плота и, ёжась от холодной воды, отправились в путь. Идём, кто тюк за собою тянет, кто ружьё над головой несёт. Штаны да рубашки на головы навертели. За лоцмана – Колька Иванов, самый длинный. Идёт, палкой ощупывает дно, чтобы на корягу не напороться или в яму не угодить, и командует нам – вправо или влево податься. Мы идём за ним цепочкой, то по пояс в воде, то по грудь, а то на цыпочках «дыбаем», задрав бороды к верху.

– Спасайтесь! – крикнул шедший позади Жорка Смолиха. – Заяц гонится! Он нам задаст, что одного покинули.

Мы остановились. И вправду – заяц плывёт. Только мордочка с длинными ушами да спина видны.

Жорка подошёл к зверьку, схватил за уши, вытащил из воды и посадил на тюк. Опустил зайка уши, сидит, дрожит да большими выпученными глазами по сторонам водит.

К Иванову подплыла водяная крыса – ондатра, ухватилась лапками за его вздувшуюся рубашку и стала карабкаться на плечо. Николай, сняв ондатру, посадил её на тюк, рядом с зайцем.

Попался нам и длинноногий лосёнок. Жорка подошёл к нему и схватил за ухо. Лосёнок поглядел на него испуганными круглыми глазами, замотал головой и, ударил Жорку коленками в грудь. Жорка упал, хлебнул воды, но лосёнка не оставил: обхватил поперёк живота и, прижав к боку, пошёл с ним, разговаривая как с малым ребёнком:

– Не брыкайся, дурачок! Я тебя спасаю, а ты дерёшься. Вот вытащу на берег, там и отпущу. А мамка твоя где? Тоже, наверно, где - то плавает, тебя разыскивает.

Так шли по воде часа два. Шли молча. Какие тут разговоры! Не до разговоров, не до шуток было. Вот и до берега всего метров двести. Лосёнок начал копытцами землю доставать, а нам уже вода – по колено.

– Дымком пахнет! – повертев носом, крикнул Колька Иванов.

Мы стали принюхиваться. И вправду пахнет дымом. Вдруг слышим – Ванька Хромов гукает. Закричали и мы. Костёр Вани Хромова теперь был для нас самым желанным. Ваня привёз продукты на двух вьючных лошадях. Как увидел, что к нашему лагерю хода нет, совсем растерялся, костёр стал жечь. Думалось ему, что заметим дым и станем выбираться на сушу. Сам же он по берегу ходил и нам кричал. Как услышал наши голоса, навстречу нам в воду кинулся, обнимается.

– Где чертежи и журналы? – спрашивает.

– Не волнуйся! Гитара твоя на сосне висит. Сорока в ней гнездо делает. Там же чертежи и журналы.

– Давайте, поволоку тюк.

Выбрались мы на берег и скорей к костру сушиться.

Хромов со своими рабочими оттащил тюк к берегу, снял с него пассажиров, и что удивительно – не разбегаются зверьки, сели на берегу. И лосёнок не убегает. Принесли им хлеба, крупы – не едят. Лосёнку банку сгущенного молока развели с водой. Даёт ему Жорка молоко, а он и пить не умеет: видно мать ещё сосал. Жорка с ним долго возился, пока не научил пить молоко.

Таборщик Миша первым делом чайник из тюка вынул, набрал воды и повесил над огнём. После такого путешествия чай – первое лекарство. Конечно, надо бы спирту хватить или водочки проклятущей, но не знал Ваня, что мы в такую передрягу попадём, Знал бы – выхлопотал…

Потом двое суток мы отлёживались, сил набирались.

Река постепенно в своё русло вошла. Наши зверюшки разбежались кто куда, а лосёнок остался. Он так привязался к Жорке, что ходил за ним по следам. Жорка брал с собой банки сгущённого молока, разводил в кастрюле и поил малыша. Мы назвали лосёнка Жоркиным сынком.

Однажды Жорка пришёл с работы расстроенный: «сынок» потерялся. Лосёнок увидел лосиху с лосёнком и побежал за ними. Как ни звал его Жорка, как ни гнался за ним, – догнать не смог…

Мы вернулись на прежнее место. Водомерный наш пост был смыт водой, пикетаж* снесён. Пришлось нам заново восстанавливать нивелировку* и проверять репера*.

На косе, где прежде стояла наша палатка, мы выкопали из песка свои раскладушки. Под раскладушками и сапоги нашлись. В них было полно песку и мелкой гальки.

А за палатку мне, Олегу и Ване пришлось уплатить. Не захотел наш начальник признать за стихийное бедствие капризы Седими.



*Пикетаж (понятие из геодезии). Пикетаж трассы ведется от начальной точки изысканий по направлению к конечному пункту. Пикет — точка разметки расстояния, как правило, с шагом 100 м. Отметка пикетов рейками или кольями при нивелировании.

*Нивелирование — определение разности высот двух и более точек земной поверхности относительно условного уровня (напр., уровня океана, реки и пр.), то есть определение превышения.

*Репер (от фр. repere – знак, исходная точка) – знак, закрепляющий точку земной поверхности, высота которой относительно исходной уровенной поверхности определена путем нивелирования.

Рассказ опубликован в журнале «Неман» № 9 в 1968 году.