Жизнь в цветных пятнах 21

Другие люди.
Они не казались враждебными. Отсутствие зрения надёжно защищало от любопытных взглядов.
   Бабушки-соседки, мамины подруги, две родные тёти с их семьями наполняли мир общением.
   Я знала немало детских стишков, запомнив их без усилия, просто множество раз прослушав любимые книжки.
-  Огуесик, огуесик,
Не ходи на тот конесик, - однажды заговорила я, открыв страницу на нужном месте, чем очень удивила маму. Конечно, я не видела очертаний рисунка, но яркий цвет запомнила.
   Позже все родственники просили меня рассказать этот нехитрый стих. Я никогда не стеснялась, говорила громко, с доступным ребёнку выражением.
Классическое, про зайку и бычка, прекрасную серию Агниии Барто про малыша Андрейку.
   У бабушки была книга, посвящённая устному народному творчеству, кажется она называлась: «Истоки»
В ней было много частушек.
-  Пошла плясать бабушка Лукерья,
На макушке нет волос, нацепляла перья!
Распевала я во всю мощь детского голоска. Взрослые смеялись, хлопали, хвалили меня, как настоящую артистку.
Такое внимание мне очень нравилось.   
Подвижная, бойкая девочка, очевидно, вызывала расположение, на какое-то время позволяя не думать, что она отличается от других.
Не страшилась я и новых знакомств.
   Однажды учительница младших классов, живущая через дом от квартиры отчима, обратила на меня благожелательное внимание.
-  Чужих людей нельзя называть тётя Катя и тётя Вера, нужно называть их по имени и отчеству: Екатерина Ивановна, Вера Андреевна.
   С тех пор я всегда обращалась к старшим уважительно.

   Тянуло меня и к другим детям. Пусть в детский сад  я не ходила, они в окружении появлялись.
   Две девочки-школьницы с удовольствием возились со мной, приходили к дедушке с бабушкой, забирали меня к себе.
   Когда выдавалось время, мама ходила со мной в дом двоюродной сестры. У неё детей было трое: старший мальчик и две девочки – мои сверстницы.
   Игра возникала сама собой. Дети бегали, громко топая, шумели, иногда дрались, я шла на  какофонию разных звуков.
   Небольшой возраст не давал оценить, что другие могут в игре больше меня.
-   Ты не видишь, - не раз говорили взрослые.
   Я запомнила, я не вижу. Но малыш мыслит конкретно. Я не могла понять, что точно бросать мячик, хорошо прятаться во дворе, собрать рассыпавшиеся кубики  другим помогает зрение. У меня же его нет. Не знаю, найдётся ли тому научная основа, и конечно, моё рассуждение спорно, однако, размышляя над лёгкостью собственного вступления в детские занятия, я пришла к выводу: понимание, что значит не видеть, для зрячего и незрячего малыша трёх, пяти лет – задача невыполнимая.
   Слепой ребёнок знаком только с отсутствием зрения. Он не может наблюдать, как ведут себя другие. Ища товарища под кроватью, он спокойно шарит рукой, не заглядывая туда. Такое поведение кажется ему естественным, единственно возможным.
   Зрячие дети, конечно же, замечают странности, они то видят: «Этот малыш от нас отличается.» Он трогает ручками всё кругом , двигается неловко.
Однако собрать наблюдения воедино, сделать правильный вывод обычным трёхлеткам тоже не удаётся.
   Лет до шести семи - мой младший двоюродный брат упорно показывал мне собственные рисунки, картинки в книгах, хотя взрослые объясняли ему:
  «Твоя сестрёнка не может их посмотреть.»
Хвастаясь новой игрушкой, малыш непременно держал её на большом расстоянии от меня.
  «Гляди, какая яркая! Но это моё!» Наверное, думал он.
-  Дай её мне в ручки, тогда я узнаю, какая она, - говорила братику я сама.
   Но в следующий раз малыш опять обращался к моим глазам.
   В моём раннем детстве всё было наоборот. Шумные сверстники для меня словно сами были слепыми, ну, или я казалась себе зрячей.
   Я пыталась повторять все занятия окружающих, что-то получалось, что-то не очень. Голосом и отсутствием страха я завоёвывала себе местечко в их непрестанной возне. Подставив руки, ловила мячик в съедобное, несъедобное, находила товарища игр в тёмном шкафу. Если дети куда-то бежали, с криком мчалась за ними. Конечно, они бы сумели от меня скрыться, если бы захотели сами, но такого желания у сверстников не возникало. Я приносила в игру дочки-матери элемент приключения.
  - А давайте, будто к ним ночью проникли воры. А пусть они поедут на поезде или заблудятся в чаще.
   Взрослые не мешали естественному ходу вещей. Нас кормили обедом, бранили за разбросанные игрушки, поднятую пыль.
Вечером мама приходила за мной. Тогда раздавался громкий, отчаянный  рёв. Слишком большой, замечательной редкостью была для меня шумная, весёлая игра. Мне так не хотелось её заканчивать. Непонятно, когда встречусь с ней снова. Увести меня домой стоило большого труда.


Продолжение
http://proza.ru/2020/06/02/402