Юность мушкетеро глава VII Прощайте, друг, а может

Глава VII
Прощайте, друг,  а может и  до скорой встречи

Когда письмо обратилось в пепел, де Шарон потушил свечу и лег спать. Однако уснуть удалось ему не сразу, ибо до его ушей доносились взрывы вражеских орудий.

« Ах, д’Аваллон, д’Аваллон... — с тоской думал бургундец, повернув свое лицо к окну, — Если бы ты только был рядом, тебе не составило бы труда снести эту дверь или решетку. Но, увы, ты слишком далеко от меня».

Сон долго не приходил. Каждый взрыв, доносившийся с крепостных стен, отдавался болезненным эхом в сердце де Шарона. Он ворочался, пытаясь отогнать тревожные мысли о хрупкости укреплений города, но они, словно голодная свора собак, нещадно терзали его душу. Воображение рисовало кошмарные картины окровавленных тел, руины и безнадежность. И все же, сквозь пелену страха, пробивался слабый луч надежды на побег.

« Только бы не медлил де Рамис, — вновь подумал он, — только бы у него все получилось».

Всю ночь он провел в плену подобных мыслей. Лишь с первыми лучами рассвета, когда оглушительные взрывы, наконец, затихли, он позволил себе погрузиться в короткий, беспокойный сон. Пробуждение было внезапным: резкий скрежет засова возвещал о прибытии офицера.

Тот принес корзину с завтраком и поставил ее на стол.

Когда страж порядка удалился, молодой человек с трудом поднялся с постели, ощущая себя совершенно разбитым. Потянувшись, он направился к столу, чтобы узнать, что ждет его на завтрак. В корзине обнаружились запеченный каплун, бутылка вина и внушительный ломоть хлеба.

«Эх, эти бы яства, да в окружении моих друзей», — подумал с тоской бургундец и, тяжело вздохнув, отделил ножку каплуна от тела.

Каждый укус возвращал его в прошлое, к временам, когда он делил с д’Аваллоном, Лафонтеном и де Гермоном простые, но такие уютные трапезы в тавернах. Теперь же, в этой гнетущей камере, он был совершенно один. Его единственным окружением были призрачные тени воспоминаний и глухие, настойчивые звуки ветра.

Так миновало двенадцать часов. Тишина в камере давила с невыносимой силой, обращаясь в почти осязаемый кошмар. Де Шарон, скрестив на груди руки, бездуно устремил свой взгляд куда-то в стол.

«Может замысел де Рамиса потерпел поражение, так не успев начаться? — с опасением подумал он. — Или же, что еще хуже, он был раскрыт, и теперь мой единственный шанс на побег обратился в прах, подобно тому письму, что я сжег этой ночью? ».

Резкий скрежет отворяемой двери прервал его жуткие думы. Вновь появился страж, неся долгожданный ужин. Вновь  поставив корзину на стол, он извлек из нее пирог, нарочито приподняв его румяную корочку. Де Шарон, заметив эту театральную жестикуляцию, понял, что внутри пирога таилось нечто большее, нежели простая снедь.

Когда засов лязгнул, запирая дверь, и бургундец удостоверился, что бдительное око не следит за ним из замочной скважины, он приблизился к столу. Осторожно сняв аппетитный верх пирога, он обнаружил все, что только нужно для побега: веревочную лестницу, два тускло поблескивающих кинжала и небольшой напильник, завернутый в бумагу. Листок бумаги, в который был завернут напильник, хранил послание. Дрожащими руками де Шарон расправил его и поднес к окну. Он сразу узнал бисерный почерк де Рамиса, и сердце его забилось чаще.

«По наступлении темноты перепилите решетку. Как только закончите спуститесь по лестнице – часового  не будет. Мы будем ждать вас у стены».

Напрасно и бесцельно было бы пытаться описать бурю чувств, что захлестнула бургундца в ту пору. Ликуя душой, он украдкой вытер скупые слезы радости и, сообщив все что нужно Глюму, с почти невыносимым томлением погрузился в ожидание спасительной темноты.

И вот, наконец, долгожданный мрак окутал тюрьму. Глюм стоял у дверей и прислушиваясь к каждому шороху. Де Шарон, тем временим, принялся за дело.

Холодный металл неохотно поддавался его усилиям, издавая при этом предательский скрип, который казалось, оглушительно разносится по всему пространству. Каждая секунда тянулась бесконечно долго, а пот ручьями катился по лицу. Но, немного усилий, и вот, наконец, первая решетка поддалась. С таким же тщанием и осторожностью де Шарон принялся за вторую. Скрежет металла резал слух, но он продолжал работать.

Когда с последней решеткой было покончено, бургундец осторожно отодвинул прутья в сторону, открывая зияющий проем в каменной стене. Проем был узким, но достаточным, чтобы проскользнуть наружу. Де Шарон бросил взгляд на Глюма, который кивнул в знак готовности. Взяв в руки веревочную лестницу, бургундец осторожно спустил ее вниз, проверяя надежность каждого узла. Затем, придерживаясь за грубые, шершавые веревки, он начал спуск.

Спуск был медленным и мучительным. Каждый скрип ступени, каждый шорох камня под ногами казался оглушительным в ночной тишине. Де Шарон чувствовал, как сердце бьется в висках. Он боялся каждого шороха, каждого звука, который мог выдать его побег. Но мысль о свободе, о спасении Сен-Мартена, гнала его вперед, преодолевая страх.

Добравшись до земли, он огляделся. Тюремный двор был пуст и тих. Лишь лунный свет освещал мрачные стены и редкие деревья, отбрасывающие причудливые тени. Де Шарон прислушался. Где-то вдалеке слышался лай собак, но, казалось, они были далеко от его местоположения.

Убедившись, что вокруг все тихо, он задрал голову и жестом подал знак слуге спускаться.

Тот, не теряя ни секунды, ловко скользнул по веревочной лестнице. Его движения, стремительные и бесшумные, напоминали кошачью грацию, обезьянью ловкость и матросскую проворность. Но едва он коснулся земли, как в тот час из зарослей выехал всадник и человек ведущий под узды две лошади.

Сделав несколько шагов, таинственный всадник остановился, словно не решаясь двигаться дальше. Человек же, который вел лошадей под уздцы, подошел к беглецам вплотную, и в тусклом свете подвесного фонаря де Шарон и Глюм узнали де Рамиса.

— Де Р.., — чуть было не крикнул бургундец, но аббат своевременно накрыл его рот рукой.

— Тише, друг мой, тише! — прошептал де Рамис, отнимая руку. — Нас могут услышать.

Он окинул быстрым взглядом де Шарона и Глюма, словно оценивая их состояние.

— Рад видеть вас целыми и невредимыми. Но времени на приветствия нет. Нам нужно уходить отсюда, как можно скорее.

Де Шарон кивнул, его взгляд скользил по темноте, пытаясь уловить очертание всадника. Но предрассветная мгла была непроницаема.

— Кто это с вами, аббат? — прошептал он, указывая на фигуру.

— Та, благодаря кому я смог договориться со стражниками, за тем связаться с вами, и, наконец,   провернуть это дело, которое ещё недавно казалось мне несбыточной мечтой.

— Вы говорите о Луизе? — с восхищением и удивлением спросил де Шарон.

— Да.

С этими словами де Рамис махнул рукой, и из тени выехала прелестная всадница в костюме амазонки. Лунный свет играл в ее дивных глазах, придавая ей еще больше загадочности и великолепия.

— О, как вы очаровательны, Луиза... — подойдя поближе, прошептал бургундец, но тут же осекся, услышав мужское покашливание. Только теперь он заметил ещё одну фигуру, державшую лошадь под уздцы. Это был сам комендант крепости.


— Как комендант, и вы здесь! — невольно вырвалось у де Шарона.


— Все это я делаю ради дочери - Луизы, — смущенно ответил тот, передавая узды бургундцу. — Поэтому очень вас прошу, позаботьтесь о ее судьбе.

— Нет, батюшка, нет, — попыталась возразить Луиза, — Я никуда не поеду! Я останусь с вами!

— Об этом не может быть и речи, девочка моя, — твердо отрезал старик, нежно взяв ее руку в свою. — Мы с тобой договорились об этом еще вчера и ты дала свое согласие, так что делать нечего.

— Но, батюшка... — повторила Луиза, и в ее голосе прозвучала нотка отчаяния.

— Не спорь, дитя мое, — мягко, но непреклонно сказал комендант. — Твоя безопасность превыше всего... Я доверяю вам самое дорогое, что у меня есть — мою дочь, — обратился он к де Шарону. — Увезите ее отсюда подальше и найдите ей безопасное место.

— Я сделаю все, что в моих силах, комендант, — искренне пообещал бургундец. — Я обещаю вам, что Луиза будет в безопасности.

— Очень на это надеюсь, мой бывший арестант. Очень на это надеюсь

Де Шарон был тронут доверием коменданта. Он склонил голову в знак согласия.

 Между тем де Рамис, видя, что прощание затягивается, подал знак к отъезду. Время было дорого, и каждая минута промедления могла стоить им свободы, а возможно, и жизни.

Согласившись с аббатом, де Шарон вскочил на коня. Подождав, пока слуга устроится позади, он подал лошади знак двигаться вперед шагом.

Де Рамис последовал его примеру и тоже подстегнул своего коня.

Луиза же, не отрывая взгляда от отца, ехала, как будто с неохотой последней, постоянно придерживая лошадь и оглядываясь назад.

— Беги, дитя мое, беги! — кричал ей в след комендант. — Ибо через десять минут я вынужден буду поднимать тревогу.

Не успел он договорить, как тьму ночи пронзил оглушительный выстрел. Старик, словно скошенный невидимой косой, рухнул на землю, издав предсмертный стон.

— Отец! — вопль Луизы, полный отчаяния, разорвал тишину. Сойдя с лошади, она, словно лань, метнулась к бездыханному телу.

— Луиза! — отчаянно крикнул ей вдогонку де Шарон, осаждая коня.

Но она, растворившись во тьме, будто призрак, исчезла. Снова громыхнул выстрел, и чей-то крик, подобный предсмертному клекоту раненой птицы, возвестил о новой жертве. Де Шарон вновь и вновь звал Луизу, но в ответ лишь могильная тишина. Зато явственно донесся зычный голос капитана Флима, отдающего своим головорезам приказ: «Поймать беглецов живыми или мертвыми!».

Де Шарон оцепенел, разрываясь между желанием вернуться к Луизе и необходимостью бежать. Заметив это замешательство, де Рамис, подхватив поводья его коня, властно потянул вперед.

– Скорей, друг мой, скорей! – крикнул он. – Нельзя терять ни минуты. Луизу с комендантом уже не спасти, а вот мы погибнуть можем.

Найдя справедливыми слова де Рамиса, бургундец подчинился. Шпоры вонзились в бока скакуна, и тот, повинуясь опытной руке, помчался прочь, оставляя позади себя клубы пыли.

Вблизи уже слышался топот копыт и крики погони. Де Шарон не смел оглянуться, чувствуя, как ком подступает к горлу.  Слова аббата, столь жестокие и одновременно справедливые, терзали его сознание. Он знал, что де Рамис прав, но смерть почти что не знакомой ему девушки жгла сердце, как раскаленное клеймо. Ярость и бессилие душили его, переплетаясь с чувством вины за то, что не исполнил долг и не смог защитить Луизу.   

– Нам нужно разделиться, – внезапно сказал де Рамис. – Так будет легче скрыться. Вот, возьмите два моих пистолета и направляйтесь к бухте Ла Флонт. Там, если я буду жив, мы и встретимся. Я же поведу их за собой в другую сторону.

Де Шарон хотел возразить, но аббат уже дал шпоры своей лошади и помчался в противоположном направлении, увлекая за собой часть погони.

«Мы встретимся, де Рамис! Обязательно встретимся!», – прошептал бургундец, и, пришпорив коня, помчался прочь, подгоняемый остатками солдат.

Так несясь в течение нескольких минут не зная покоя де Шарон, наконец, оглянулся: в поле зрения, всего в пистолетном выстреле, показались четыре всадника.

« Итак, теперь их только четверо, — пронеслось у него в голове. — Что ж, сократим их количество».

С этими мыслями он быстро зарядил пистолет, благо в его поклаже нашлось два мешочка с пулями и порохом. Приостановив коня, он выстрелил. Сквозь сизые сумерки он увидел, как один из всадников кубарем свалился с лошади.

« Попал!», — удовлетворенно подумал де Шарон, вновь подгоняя коня.

Враги не заставили себя долго ждать с ответом. Не прошло и минуты, как мимо ушей де Шарона и Глюма просвистели три пули.

Глюм же, все это время, прижавшись к горячему телу хозяина, дрожал как осиновый лист и вздрагивал от каждого выстрела.

— Не бойся, Глюм! — крикнул де Шарон, стараясь придать своему голосу уверенности. — Мы прорвемся! Обязательно прорвемся!

Между тем второй пистолет был уже наготове. Выждав удобный момент, когда преследователи подобрались вплотную, де Шарон резко остановил коня и выстрелил. Еще один всадник рухнул на землю. Оставшиеся двое, ошеломленные внезапной атакой, замедлили ход. Бургундец, не теряя времени, вновь подстегнул скакуна и скрылся в чаще.

Добравшись до открытой местности, де Шарон услышал звон метала. Вскоре его взору предстала сцена жестокой схватки: на берегу двое сражались против одного.

— Это де Рамис! — тревожно произнес бургундец, пришпорив лошадь.

Оказавшись в гуще боя, он увидел де Рамиса, отчаянно сражающегося с двумя хорошо вооруженными солдатами. Один из них, с окровавленной повязкой на плече, яростно атаковал аббата, нанося удар за ударом. Второй же, пытался воспользоваться замешательством и зайти ему в тыл.

Не целясь, де Шарон выстрелил в последнего. Пуля попала в грудь, и тот с диким воплем повалился на песок. Второй солдат, увидев, что его товарищ повержен, на мгновение растерялся, чем и воспользовался де Рамис. Ловким ударом клинка он поразил врага в сердце.

— Как вы, де Рамис? — озабоченно спросил бургундец, слезая с лошади. — Вы в порядке? У вас кровь на плече.

— Это всего лишь царапина, де Шарон, — отмахнулся аббат, — не стоит беспокоиться. Хотя, должен признать, что если бы не вы, то…

— Полно, де Рамис, куда нам теперь?

— Не знаю как вы, де Шарон, а, лично, я отправляюсь в Айтре. Там меня ждет отец Жоз…

Тут неожиданно раздался выстрел, и, де Рамис издав слабый стон, пошатнулся.

— Де Рамис! — вскрикнул испуганно де Шарон, вовремя подхватив его безвольно падающее тело. Опустившись вместе с раненным на землю, он осмотрелся по сторонам. Вокруг не было ни души. Лишь бушующие волны Бритона отчаянно бросались на берег.

«Кто это мог сделать?», — с горечью подумал он, продолжая озирать окрестность.

В это время со стоном стал приходить в себя аббат.

— Вот все и кончено, де Шарон, — произнес он, стиснув зубы, — дальше вы отправитесь один.

— Я не оставлю вас. Куда вы ранены? — На спине у аббата, де Шарон нащупал что-то мокрое и вязкое.

— Берегитесь, хозяин! — с ужасом воскликнул Глюм и тотчас прогремел еще один залп. Пуля пролетела над самым ухом де Шарона и расплющилась об камень.

На этот раз убийца не скрылся от зорких глаз бургундца. Это был поверженным им же солдат с продырявленной грудью, но однако остававшийся еще в сознании.

— Каналья! — прорычал молодой человек, доставая из-за пояса кинжал.

Аккуратно положив на землю де Рамиса, он кинулся на солдата, как разъяренный тигр, и вонзил кинжал ему прямо в сердце. Тот лишь хрипло выдохнул и обмяк, навсегда замолкнув. Де Шарон вытер клинок о его одежду и вновь вернулся к де Рамису.

— Держитесь, шевалье, — произнес он, опускаясь на колени рядом с ним. — Сейчас я остановлю кровь.

— Бесполезно, друг мой, — прошептал де Рамис, его голос становился все тише. — Душа моя отходит к Господу…

— Нет, шевалье!

— Лучше вытащите у меня из-за пазухи бумаги и передайте их королю или кому-то из его приближенных. Только не допустите, чтобы они возвратились к  врагам...

На этом его голос замер. Де Рамис задрожал, его глаза, широко открытые, утратили выражение, а голова бессильно откинулась назад.

— Де Рамис! Де Рамис! — отчаянно закричал де Шарон, тряся за плечи бездыханного друга.

Осознав, что тот мертв, бургундец закрыл ему глаза и замер, точно изваяние.

В этот миг со стороны леса послышались лошадиные ржание и топот копыт.

— Сюда кто-то едет, нужно уходить — встревоженно проговорил Глюм.

— Уходить? — повторил де Шарон, его голос был полон горечи и отчаяния. — Куда? Все пути отрезаны.

Он посмотрел на бездыханное тело аббата, затем на бескрайний океан, и в его душе поселилась холодная пустота. Все, ради чего он рисковал, все, во что верил, рушилось на его глазах.

— Нужно придать его земле, Глюм, — прошептал он, его взгляд был прикован к лицу де Рамиса. — Ты мне поможешь?

— Ах, опомнитесь, ваше сиятельство! — жалобно воскликнул слуга. — Если мы сейчас же не попытаемся скрыться, то земле будут придавать не только его, но и нас.

Де Шарон поднял голову. Действительно, из леса доносился все более отчетливый звук приближающихся лошадей. Он знал, что Глюм прав. Оставаться здесь означало верную смерть. Но куда бы то либо идти он не мог, ибо ни ноги, ни руки ему не подчинялись.

Но внезапно его взгляд упал на бумаги, которые де Рамис просил его вытащить. Он осторожно достал их из-за пазухи аббата. Это были какие-то свитки, перевязанные шелковой лентой и испачканы в крови.

— Хорошо, Глюм, — сказал де Шарон, его голос обрел новую решимость. — Мы возьмем эти бумаги и отправимся в Айтре. Возможно, они содержат что-то важное, что поможет спасти Иль-де-Ре.

Он быстро собрался, стараясь не терять ни секунды. Глюм, заметив его решимость, тоже пришел в себя и начал помогать. Они аккуратно положили тело де Рамиса на землю, накрыв его плащом, чтобы скрыть от глаз проходящих мимо солдат.

— Смотрите, хозяин, — радостно воскликнул Глюм, указывая на две рыбацкие лодки. — это ведь наше спасения!

Тем временем из-за горы показалась вереница всадников.

« Вот они!» — кто-то крикнул из них и кони перешли в карьер*

— Скорее, хозяин мой, скорее, — мямлил со страхом слуга уже спуская лодку на воду.

— Сейчас... — точно не слыша его, проговорил де Шарон и бросил последний взгляд на тело де Рамиса. — Прощайте, друг... А может, и до скорой встречи.

Снова послышались выстрелы, что-то закричали англичане, но бургундец был глух к этим звукам. Отступив несколько шагов назад, он развернулся и стремительно побежал к лодке.

Одна из пуль слегка задела его плечо, но он почувствует это лишь через пятнадцать минут, когда, благодаря усилиям Глюма, лодка уже будет далеко от берега.


-------------------
*карьер - это самый быстрый, резвый вид галопа, при котором лошадь бежит вскачь, преодолевая за один «шаг» 3-4 длины своего тела. Это трехтактный аллюр, который может развивать скорость до 60 км/ч и более и используется в конных скачках. По сути, карьер — это не отдельный аллюр, а высшая степень быстрого галопа.