От него и от нее

Почти любому человеку свойственны разнотипные черты характера. Но если обобщить человеческие качества в два стереотипных клубка, то всех людей условно можно разделить на четыре вида: умные и красивые, умные и некрасивые, глупые и красивые, глупые и уродцы. Если с первым и последним видами всё ясно - весь жизненный путь предначертан с самого начала и сулит лишь крайности, - то с остальными не всё так однозначно. Например, второй тип. Такие люди притягивают к себе своей добротой и отзывчивостью. Они одаряют тебя нежностью и заботой, называя это любовью, и тебе это нравится. Но со временем приходит, что у всех есть свои предрассудки, и чем больше времени вы находитесь вместе, тем больше ты зацикливаешься на этого человека внешности. В итоге вы расстаетесь. И если тебе удается кое-как обосноваться в жизни, то представителям второго типа с подобными явлениями приходится сталкиваться все свое время.

Ровно противоположный ход развития событий ожидает и третий тип людей, но в конце драмы титры огласят точно такой же исход. Ты видишь человека - привлекательного, красивого, - и поддаешься его чарам, словно кролик из цилиндра. Вы вместе ходите за ручку по паркам, ты замечаешь на себе завистливые взгляды однополых товарищей и гордо поднимаешь свой полный довольства и чванства подбородок. Но со временем начинает угнетать поведение и разговоры половинки, и всю ее красивую внешность затмевает некрасивая сущность. Если источником света служит лишь один предмет, то для темени источник не необходим вовсе. Вы расстаетесь. В самом начале зря обнадежив человека. Это очень больно. Надежда играет и плохие роли.

Я относился к категории людей золотой середины. Во мне удобно расположились все необходимые молодому парню качества. Я в достатке обладал и харизмой, и привлекательностью, и в меру мог поездить по ушам, красуясь уровнем интеллекта. Возможно, именно поэтому я не понимал людей, говорящих “Мне не везет в любви“. Такие люди не вызывают жалости, отнюдь. Ведь всему виной их огромные запросы. Человеческая алчность, это грязное явление, проявляется и в таком чистом чувстве, как высшая любовь. Люди, встретившись с трудностями в отношениях, вместо того, чтобы противостоять им, предпочитают сидеть дома, ждать своих принцев и принцесс на белых конях и причитать, что “Мне не везет в любви“. Вся наша любовь - это сплошные кастинги.

У меня всегда сердце обливалось кровью и горечью, когда я думал о девушках-спортсменках, гимнастках, активистках, которые дома пишут стихи и слушают Баха. Я всегда готов был разделить свое сердце с милой, славной девчушкой. Но в то же время понимал, что это был бы неравный бартер, и моей совести впору было бы самолинчеваться. По образу и подобию своему - вот моя альтернатива. Морскому кораблю нет хода на сушу.


Я всегда улыбался, находясь в интернете и читая чью-то анкету, при виде слов в графе о желаемом партнере “умная, красивая, понимающая“ и так далее. И дело даже не в том, что подобные требования парнями выдвигаются в интернете, в действительности каждый еще более углубленно придает значение этим словам. При этом не имея серьезных намерений насчет своих пассий. Я же всегда повторял: для повседневности мне сойдет почти любая кандидатура - главное, чтоб не была слишком сварливой и имела более или менее сносный внешний вид. И грудь. Грудь играет очень важную роль в жизни мужчины. Все согласятся, что, занимаясь генитальной гимнастикой, не очень приятно лицезреть две болтающиеся мошонки вместо аппетитных женских грудок.

В ежедневности я всеядный. Но по-другому обстоят дела, когда речь заходит о моих предпочтениях по поводу будущей (очень будущей) жены. При выборе супруги важна каждая мельчайшая деталь. Начиная от осанки - и вплоть до голоса. Который должен быть нежным, ровным, литься с уст моей суженой плавной мелодией падающего осеннего листа. И опять-таки грудь. Она должна быть правильной формы, желательно одинаковой величины, иметь средний размер, чтобы плотненько помещаться в ладони. Упругость ее не должна вызывать сомнений, а два острийка должны смотреть ровно перпендикулярно телу, как бы говоря о нескромной прямолинейности. Ареола - немаловажная деталь по всем существующим критериям. Пигментированный круг должен иметь правильную форму, а не быть схожим с чернильной кляксой, которую поставил неусмотрительный пионер. Размер должен иметь точное соотношение с величиной груди и не быть слишком большим или малым.


О всех моих капризных запросах знала моя девушка. Находясь вместе довольно продолжительный период времени, было просто невозможно не изливать душу в эмоциональных порывах. Возможно, именно это послужило поводом для многочисленных ссор, которые последнее время то и дело преследовали нас, подстегивая сделать друг другу больно. Я понимал, что так продолжаться долго не может, и решил расставить все точки над i.

Она ждала меня в назначенное время, подпирая своим хорошеньким задком накренившийся забор детского сада. Ее взор блуждал по дому, расположенному напротив, и она не сразу меня заметила.
— О чем задумалась? – Я расположился рядом, скрестив руки на груди.
— Да вот думаю, как именно ты меня будешь бросать, – печально вздохнула она. Я повернул голову в ее сторону. Ее глаза цвета неба, обращенные ко мне, блестели от выступивших слез и вот-вот готовы были разразиться рыданиями. Мне стало ее жаль. Нет, конечно, я ее не брошу! Не сейчас, по крайней мере... Вместе мы что-нибудь придумаем.
— Перестань говорить глупости, – мягко сказал я и попытался улыбнуться, вложив в это действо как можно больше обаяния.
— Значит, я еще и глупышка?
В этом была вся она. В своей только ей свойственной манере она могла так перекрутить слова и направить их против оппонента, что любой депутат на дебатах ей обзавидовался бы. Теперь я уже искренне улыбнулся, наблюдая, как она наигранно насупилась, изображая обиду.  Это была ее коронная фишка - лживое огорчение, которая была рассчитана на то, что я сменю гнев на милость, обниму ее, шепотом гладя ее ласковыми словами, и никаких ссор как-будто и не бывало. Хорошая попытка. Но не в этот раз. Всё слишком серьезно.
— Что ты улыбаешься?
Я ненароком вспомнил один случай, когда она действительно обиделась. Я тогда немного переиграл, и розовый след от моей ладони на ее попе еще долго напоминал этот инцидент. Тогда она долго не давала к себе прикоснуться.
— Знаешь, я запутался на самом деле.
— Ты меня еще любишь?
Черт возьми, ну вот зачем задавать такие сложные вопросы с самого обеда?
— Мне надо тебе что-то сказать, - видя мое молчание, начала она.
— У меня разболелась голова. – Я нахмурился. – Давай завтра договорим. Я позвоню.
Не дожидаясь ответа, я отлепил себя от забора и понуро побрел восвояси.

*

*

*

*

*

В полдень мне стало ясно, что он не позвонит. Я знала, как умеют проводить субботние дни студенты, поэтому не стала дожидаться вечера.
— Алло, енотик, ты придешь?
— Угу, – послышалось в трубке сопение. – На том же месте через двадцать минут.

Расположившись у забора, я прождала не более пяти минут, когда увидела его спешащую походку. Он был похож на солнышко - широкоплечий, золотоволосый, с голубыми глазами и светлой душой - или на богатыря русских народных сказок. Такие парни никогда не будут обделены женским вниманием. Всем своим видом он излучал готовность к новым покорениям, новым ощущениям. Почему-то... Или мне показалось?

— Привет, – сухо бросил он. Я внимательно посмотрела на его помятую мордашку, на выступившую щетину, на воспаленные глаза, красующиеся под ними “мешки“...
— Плохо выглядишь, – прокомментировала я, еле сдерживая присущую всем любящим назойливость. А ведь так хотелось прижать его к себе, погладить волосы, поводить кончиками пальцев по его шее, ощутить прикосновение его кожи своею...
— Нормально всё. Встал рано просто.
Я знала, что всё далеко не нормально. Всю ночь его доканывали назойливые мысли. Бедненький... Скрывает свою боль и страдание за маской равнодушия. Хочет показаться сильным, но в то же время боится выставлять слабости на показ, боится проявить эмоции, чувства. Какой же все-таки он еще ребенок!
— Енотик...
— Перестань сюсюкать, – сплюнул он в траву. – В общем... Я не знаю.
Он посмотрел мне в глаза. Боже, как я люблю этого парня!
— Ты не знаешь... быть ли со мной?
Он тяжело вздохнул. Было видно, что ему не легко дается этот разговор. Однако по лицу я не смогла прочесть его ощущения. Несмотря на то, что понимала - его явно что-то гложет.
— Идем к тебе? – вдруг предложил он. Мое сердце радостно заплясало в ритме танго. Костер надежды разгорелся с пущей настырностью. Роза взаимной любви на нашей рассаде чувств вновь расцвела.


Он умел это делать по-разному, но по-своему необыкновенно. Я с радостью предавала свое бренное тело, неумолимо пульсирующее толчками похоти и либидо, пучине ласки, его ласки, всецело отдаваясь в мощные руки. В такие моменты я жаждала его заботы, но в то же время, нежась в его крепких объятиях, мне доставляло несравненное удовольствие знание того факта, что именно я даю ему себя почувствовать сильным и всемогущим.


Он мог быть нежным - работать плавно и размеренно, контролируя каждый участок своего тела, ощущая каждой клеточкой кожи мои ощущения, не давая свободы ни одной мышечной ткани, не позволяя себе сбиться с ритма дыхания. Наши тела образовывали волну наслаждения, которая накатывала всё с большей и большей силой, и в конце концов кардиограмма нашего блаженства превращалась в
прямую - наступало успокоение.


В другой раз он накидывался на меня, как изголодавшийся зверь на свою добычу, под звуки рвущейся одежды. Я отдавалась полностью в его распоряжение, и сильно рисковала быть съеденной. Он в нетерпении покрывал мое тело поцелуями, могучими пальцами сжимая мои руки и ноги, и чем сильней он это делал, тем сильней ощущалось его желание. Наши тела переплетались в одно сплошное сверло, вонзающееся в фундамент сладострастия. И потом, удовлетворенные и изможденные, мы долго приходили в себя.


В этот раз мы парили на седьмом небе блаженства в мелодии вальса. Он был нежен и осторожен, как будто я хрустальная принцесса, которая того и гляди, что рассыпется от чужого дыхания...


Выйдя на балкон в открытом верху, он закурил, что несказанно меня удивило и даже разочаровало.
— Ты что, куришь?
— На нервах просто... – неопределенно ответил он, пальцами впрессовуя табак.
— Я хотела тебе сказать...
— Знаешь... - перебил он. - У меня есть другая.
Я схватилась руками за ручку балконной двери, чтобы не упасть в обморок. В глазах потемнело.
— Давно? - тихо спросила я.
— Достаточно давно, чтобы быть на втором месяце беременности, - ответил он, выпуская дым через ноздри и смотря в сторону.
Я покорно ждала продолжения.
— Я надеюсь, ты понимаешь, что мы теперь не можем...
Я беспомощно молчала. Все силы покинули меня. Даже слезы не шли. Пока что.
— А ты что там хотела мне сказать?
Я через балконное стекло посмотрела на ящик стола, в котором хранились использованные тесты, пестрящие парой полосочек, и категорический письменный запрет от врача на совершение аборта.
— Да так, ничего... Уже ничего...