Козодой

Солидаризуясь с исходом пиковой июльской жары, августовское лето постепенно приобретает тот самый, неповторимый шарм, постепенно принаряжаясь в свой особенный, промежуточный стиль, словно скроив его из летней и осенней униформы. Все выглядит, как что-то переходное; неполное. Встречаются естественные потертости и отметины пожухлости в уже изрядно выцветшем и переделом узоре на травяном ковре; виднеются вплетенные в травяной ворс мелкие тускло-желтые коробочки позвонков, издающих сухой треск на ветру, который означает: лету приходит конец. Все больше почернелых  и пожелтелых, скрюченных, нижних листочков появилось на лозах, и, сорванных ветром, плавающих на поверхности воды. В окружающей природе все глубже проступают осенние мотивы. Солнечный жар уже не так досаждает в полуденный час. Ползущие желтые и белые клевера на глинистых («глеистых») обрывах, - «пиярах», как здесь принято говорить, - приобретают бОльшую схожесть с длинными девичьими косами, свисающими с буро-коричневых обрывов до самых, несущихся вод. И, только ветер, зашумев по посадкам, что насажены над рекой, коснется воды своим крылом, и сразу же по воде побежит мелкая зябь, и она заискрится яркими, солнечными бликами. Над ними, часто меняя направление, стремительно снуют в воздухе над речкою, юркие стрижи, живущие в круглых земляных норках, что нарыты в обрыве.
Среди лоз, среди сбившегося  ветром в кустах свалявшегося сухого листья, на повалившиеся на песок, огрубевшие к концу лета стебли белого донника, свалена - кучами - ребячья одежда. Чтоб не перепачкалась песком.
Сейчас, у нас, сельской детворы, уже не так часто возникает желание лезть в воду, чтоб остудить загорелые тела игрой «в квача» или переплывать на противоположную сторону речки, чтоб, выбравшись на ее высокий глеистый обрыв, попрыгать из кручи: «бомбочкой», «солдатиком» или даже «вниз головой», «чтоб было на виду у всего пляжа». Больше играем в карты, под кустами лоз.
Напротив выхода из залива,  - Ковбани (сразу же за селом), - с насаженными в конце 60-х годов на его берегу молоденьких сосенок, как и напротив намытого весенними паводками Островка, что с каждым новым паводком – упорно - превращается в элипсовидный полуостров, вытягивающийся вдоль еще одного заливчика, Косы, -- речка делает широкую, и  очень глубокую излучину, вода в которой, в летнюю пору, приобретает какой-то сизо-зеленоватый оттенок на самом глубоком месте. Как раз перед высоким песчаным пляжем. Солнечные лучи, переламываясь в ней светлыми стрелами, уходят – углами оптических конусов – куда-то в темную глубь; в том самом месте, где находится более чем десятиметровая глубина. Ближе к берегу, откуда-то оттуда, стремясь к солнечному свету, выходят к поверхности длиннющие красно-коричневые стебли лилий, заканчивающиеся круглыми плотными листками и белоснежными цветками с яркой желтой сердцевиной как бы вставленной в буро-зеленую чашечку; еще ближе к берегу, плавают на поверхности, зеленоватые стебли кувшинок с желтыми цветками. На самом выходе из залива, обозначая места глубоководных отмелей, торчит из воды стрелолист или козельчак. Под водою, это место, давно уже облюбовано волнующимся, под влиянием течения, темно-зелеными мочалами из водяной крапивки. Там же можно рассмотреть гирлянды светло-зеленого рдеста.
После того, как, переплыв реку, - на лодке или вплавь, - сельская детвора попадает на облюбованный пляж: «Пысочок».
С самого июня месяца и до самой средины августа, если позволяла теплынь, она проводила здесь свои летние каникулы. Многих ребят, родители отлучали на луга, в первый летний месяц, на заготовку сена: «тягать на конях копыци». Луга, с тех пор, густо уставлены стогами. Чем больше было «трудодней», у не получивших еще паспортов колхозников, тем больше давали отавы (отросшей за лето травы, после колхозных заготовок); если осенние дожди не гноили сено, то, «людські корови», не станут голодать зимою. Но так случалось крайне редко в те годы «колхозного благоденствия»; обычно сентябрьские ливни, делали свое черное дело. И, тогда, приходилось «доставать  сіно». Его воровали по тем же колхозам (кто числился там), или же его везли откуда-то из-за речки, из-под Путивля. Обычная повсеместная практика выживания в начале 70-х годов, во время брежневско-андроповского социализма.
…Однажды, в такой  августовский день, кто-то из нас, сунувшись было в кусты, увидел необычную птицу, с удивительным клювом. Она сидела, как бы вжавшись в саму ветку, больше всего, пряталась, чем спала, что было трудно отличать. Буровато-серое оперенье с черными продольными полосами, идеальное маскировало ее среди сухих листьев и пожухлой травы. Она не подавала никаких признаков жизни, то стоило нам приблизиться, как она бесшумно вспорхнула и скрылась из глаз долой, энергично взмахивая, острыми и длинными, крыльями.
Это был козодой.
Позже, когда я узнал о существовании этой загадочной птицы, название которой придумали древние люди, - не то римляне, не то греки, - мне захотелось заточить его в клетку «добротного стихотворения». Я намеревался это сделать много раз. Но, птичке удалось невредимой ускользать от происков моих рифм, прячась в дымке поэтической мечты.
Ушли лета.
…В самом конце этой зимы, проснувшись как всегда среди ночи (мои мысли крутились вокруг продуманного стихотворения «Коврами вероники»), неожиданно в соре этих вертящихся в голове строф и рифм, возникла, словно сама по себе, строчка: «Ангелы чистят бессмертную душу». Я, сразу же уловил его ритм, зная, что этими словами начинается новое стихотворение, что в нем появится, обязательно, эта самая загадочная птица: козодой. Она возникнет из шелухи моих воспоминаний о детстве,  внезапно и дерзко впорхнет в стих, как и подобает этой птице. Стихотворение, лишь, закончилось названием этой птицы. Это случилось в ночь: с 29 февраля на 1 марта. Оформил я его без всяких правок: в один присест.
…Продолжение последовало, уже, посредине весны, пришедшей после бесснежной, и относительно теплой, зимы, как для здешних мест. Подготавливаю место под новые грядки: убирая мусор, и корчуя пни. Немножко подустав от этой хлопотливой работы, устраиваю себе отдых под Золотым ранетом, на скамеечке, сделанной из пня и прибитым к его верху, обрезком доски. Как-то, неожиданно, напротив, через полоску будущей грядки, замечаю на невысокой ветке застывшую, неподвижно, птицу. Это был козодой. Он сидел не шелохнувшись, словно вжавшись в ветку. Между нами было более десяти метров, дистанции. Я бросился в свой домик, за фотоаппаратом. Успел сделать издали несколько снимков, и остановился, чтоб увеличить изображение. В этот момент, козодой бесшумно сорвался с ветки и полетел над соседским огородом. Резкие и очень частые взмахи острых крыльев, в бесшумном полете, не оставляли никаких сомнений, что это за птица. 
Я расценил этот случай, как некий таинственный знак. И, сразу же, отправился к компьютеру, чтоб записать новые откровения.
…В самом начале мая, сидя на той же скамейке, я снова увидел ту же самую птицу, через заполненную рассадой картофеля, грядку. Она сидела на той же самой ветке.
С этого дня, я уже часто встречал козодоя. Иногда, прошмыгнув, он словно обозначал свое присутствие. Где-то уже, совсем рядом, среди ясеней и кленов, в запущенном уголке недалеко от железнодорожного полотна, на чьем-то заброшенном дворище, находится гнездо козодоев.
…Сегодня, наконец-то, я, увидел их двоих...

12.05.2020 17:34