Кочегары

Яшка бросил зимний бушлат на койку:
- Котяра, иди тоже получай. Поедешь со мной на трое суток дежурить в «кочегарку».
- В смысле? – удивился Сафрон. Про «кочегарку» он не слыхивал, и что сулит такая командировка – не знал.
- В коромысле, – Яшка был зол и не настроен объяснять.
- Есть, - уныло согласился Жека.

«Кочегаркой» называли базу наблюдения за сходом лавин – маленький щитовой домик, прилепившийся к горному боку.  Добраться до него можно было, только пропыхтя  от трассы козьими тропами  пару-тройку километров.

- Тут хоть электричество есть? – поинтересовался Кот после того, как они приняли пост и заперли дверь за сбежавшими предшественниками.
- Есть. Но не всегда, с перебоями, - Яшка хозяйственно разбирал рюкзак, пристраивая банки консервов из пайков. – Отопления нет. Печка только, - Чайкин кивнул на пузатую закопченную буржуйку. – Но тепло не держится, всё быстро выдувает к чертям, и если не топить всю ночь, с утра на стенах будет лёд. Поэтому и дежурят по двое – старший и «кочегар», который печку топит. Можешь приступать.
- Ааа, - печально протянул Жека, открыл кочергой заслонку и поворошил затухающие угли. – А старший что делает?
- Увидишь, - загадочно пообещал Яшка и поставил на печку открытую тушенку – подогреть. 
Сафрон согнулся у буржуйки с безысходностью пещерного человека. Яшка сидел за столом рядом с зеленым корпусом радиостанции, напоминающей компьютерный системный блок, жрал тушенку, тыкал в недавно купленный мобильник. Один раз, посмотрев на часы, подхватил из угла какой-то железный разлинеенный дрын  и ушел наружу. Через несколько минут вернулся, что-то начеркал в замызганном журнале, накинул лепешки наушников и включил рацию на передачу.
- Температура…ветер…давление…глубина снежного покрова… плотность…разломы и трещины…опасность схода… - услышал Кот. Сеанс связи закончился и он буркнул:
- Яха, а почему этим мы занимаемся, а не специалисты?
- Внизу наши тренировочные базы. Секретные. И мы сами следим, чтобы на них лавина не сошла, - пояснил Чайка.
- А если нависнет?
- Ну вот, мы увидим, доложим, и они её из пушки долбанут.
- А нас не снесёт?
Яшка покачал головой, послал Сафрона нахрен и уткнулся в телефон.
За окном замельтешила снежная круговерть, заскребла ледяными когтями. Печурка раскалилась докрасна. Жека расстегнул припорошенный угольной пылью бушлат – огонь оставлял алые отблески на лице, но в спину люто дуло. Яшка даже не снял шапку и что-то быстро набирал в мобиле.
- Тут инет ловит? – Сафрон всё ещё пытался разговорить сержанта.
- Угу, - Чайкина что-то очень увлекло.
- Общаешься с кем?
- Аську установил…- Яшка не хотел отвлекаться.
Жека подкинул в печку угля и тоже полез за телефоном. «Цветок» аккаунта Рины радостно зеленел и Сафрон поздоровался. Ответила она не сразу – односложно, разговор поддерживать не стала. Жека не настаивал – девушка поступила в педагогический и сейчас восхищённо привыкала к суматошной студенческой жизни. Он поднялся и тяжело затопал от окна к двери и обратно – задеревеневшие ноги закололо множеством воображаемых иголок. Заглянул Яшке через плечо – на его дисплее горел ник Рины.
- Чайкин, ты с моей девушкой общаешься? – Жекины зелёные глаза встретились с очень похожими глазами Яшки.
- Да, подсмотрел у тебя её номер. И чё?
- Давно? – тёмно-зеленый крыжовник потемнел.
- С неделю, - Чайкин вызывающе прищурился.
- Дай глянуть, - Жека протянул руку за телефоном. Перемотал историю переписки. Яшка хмыкнул. Рина писала ему много, ставила груды смайликов, Чайкин отвечал лаконично и туманно. Кот не мог сосредоточиться, чтобы понять смысл написанного – строчки менялись местами, жёлтые колобки подмигивали, ухмылялись. Кое-где выстроились короткие стихотворные столбики. Сержант присылал Рине стихи?
Жека вернул ему мобилу и снова уселся к печке. Медленно, очень медленно, набрал: «Зачем ты пишешь Чайке?» и получил насмешливый ответ: «Он мной интересуется, он заботливый и вежливый, а ты пишешь только о себе, на меня тебе плевать». «Яха, отвали от Рины, не пиши ей больше», - послал он сидящему в двух шагах Чайкину. Сержант не поднял головы. Жека получил в ответ хихикающего колобка и прошипел, замирая от собственной смелости:
- Ты, чмо детдомовское. Отвали, я сказал! Ты  в натуре не шаришь в человеческих отношениях, тебе только по горам за чертями гоняться. Зря тебя Лис из петли вытащил, слабака, - и тут же отлетел к стене от удара, чуть не снеся буржуйку. После второго удара звуки стали низкими, Жека услышал, как гудит кровь, когда бежит по венам, и провалился куда-то, будто в бездонное ведро.
Очнулся Сафрон в полутьме, на нарах, долго разглядывал причудливый узор на потолке из плесени, копоти, наледи и подтёков, посмотрел на остывающую печку, на Яшку, спящего на стуле – промелькнула мысль: «Не угореть бы» и затерялась в хороводе огненного бреда. С утра он слышал, как Чайкин ломом долбит примерзшую дверь, как растапливает печку, как передает данные по рации. Выдохнул, полюбовавшись застывшим на морозе воздухом, и снова отключился.

Сильно перекрутило отёкшие, стянутые берцами ноги, хотелось срочно содрать грубые ботинки, Жека дотянулся, беспомощно поцарапал пальцами, приподнялся, чтобы развязать – его замутило и вырвало. Он снова опрокинулся на доски нар, догадался – жар: «Простыл что ли ночью?». Почувствовал, как Чайкин дёргает за шнурки. Гремело ведро, журчала вода, шаркала тряпка. Сафрону хотелось пить, ему снились трещины пустыни, в которые превратились его запёкшиеся губы. По пустыне шёл корабль-колесник, дзынь-дзынь отбивали на нём склянки, горланили сварливые птицы. Впереди шумел водопад – палуба накренилась и ухнула в бездну. В бездне было прохладно, по вискам стекали капли. Капли стянулись, застыли ледяным озером, из проруби которого выскочил чёрный, косматый медведь, навалился, дышал алой, вонючей пастью, давил, душил, тащил с собой на дно. Потом обмяк, и Жека скинул его, медведь оказался Яшкиным бушлатом. Чайкина в доме не было, снег у порога не таял. «Бросил меня, - сверкнуло и тут же растаяло. – Должны скоро сменить».
Не сменили. Ночью стены дрожали от ветра. Чайкин вернулся и у печурки был похож  на чудовище с картины Босха. Пламя гуляло по стенам, мешалось с ветром. Яшка подходил, приносил жестянку с тёплой водой и разведенной в ней сгущенкой, разжимал Жеке зубы, заставлял пить, вода брызгала на бушлат. Сержант матерился.
Бум-дзынь-бум-дзынь-бум-дзынь! Падает сверху пресс, перемалывает Сафрону кости. Снова и снова падает. Бесконечно. Яшка швыряет лом в угол, ставит к печке ведро, в нём пара смерзшихся кусков угля. Шипит рация. «Попросить помощи! Помощи! Спа…».
Печка остыла. Жека сам горячий, как печка. Яшка спал рядом.
С утра глаза не открыть – ресницы слиплись от инея. Между инеем маячило солнце. Чайкин бормотал в рацию. Сафрон кашлянул:
- Яха, пожрать бы… И покочегарить бы…дддубак!
Сержант не отвечал. И Жека осторожно сел, зашнуровал берцы. Дверь не поддалась, пришлось толкнуть её ещё и ещё, нажать всем телом. Снаружи всё залил раскалённый солнечный блеск. Сафрон зашёл за угол облегчиться. Между снежных глыб петляла корявая, вырубленная Чайкиным траншея до начала «козьей тропы».
Яшка спал за столом, положив голову на распухшие, обмороженные руки.
Кот тронул его за плечо:
- Что стряслось-то? Засыпало нас?
- Не, чуть припорошило, буря была. Лавина на дорогу сошла, раскопают – придут нас сменить.
- А когда? А пожрать? – недоуменно осмотрелся Жека. В треснувшей чашке ледяным кругом блестела на солнце застывшая вода.
- На, - Яшка полез за пазуху и вытащил крошечную, помятую пластиковую баночку паштета.

Рация ожила вечером. Чайкин принял сообщение, повозил красным пальцем по закорючкам журнала, что-то зачитал скороговоркой. А потом хлопнул шапкой по столу:
- Пойдём, Кошак, смену встречать. Разгребли завал на трассе.

На следующий день во время построения Жека, сделавший вместе с Яшкой шаг из строя, слушал от комбата слова благодарности за самоотверженное исполнение воинского долга, за оперативную передачу данных в условиях угрозы схода пласта снега и льда, за умелые координационные действия, которые помогли предотвратить сход большой  лавины в течение пяти суток… Вместе с Яшкой он гаркнул:
- Служу Российской Федерации.
Ему хотелось сесть на плац и заплакать.

(опубликовано в альманахе "Неро")