Пропащий

ПРОПАЩИЙ

ГЛАВА 1. Кто не рискует - тот не пьёт шампанское!

Так, попробуем новую стратегию: поставим три линии, а ставку сделаем на каждую линию по десяти!
Пабам-пабам-пабам!
Безрезультатно улетели 290 рублей из последних трёх сотен, вставленных в игральный аппарат.
— Сссука! Как ты заебал, тварррь ненасытная!!!! Девушка, налейте чашечку чёрного кофе! - стараясь, как можно спокойнее, попросил я.
— Хорошо!
Оператор игральных автоматов с недовольной рожей ушла налить мне в пластиковый стаканчик дрянного растворимого кофе.
Мне принесли чёрное пойло, я отхлебнул не разбирая вкуса, горячего несладкого напитка и поставил стаканчик возле пепельницы.
Поменяем стратегию: выставлю одну линию по одному бэту.
Пам-пам-пам
Тыдыт-тыдыт-тыдыт -тыт-тыт, тыдыт-тыдыт-тыдыт-тыт-тыт.
На экране замигали три бегущие обезьянки.
Сучары вы ****ые, где вы были, когда я играл по максимальной стратегии, исходя из суммы оставшихся денег? Педерасты ебучие...
На экране возникли канатики, а рядом обезьяна.
Какой выбрать? Целый день играю, проиграв уже 8 тысяч рублей, мне то пёрло, то я оказывался на мели. Я подымал до 15 тысяч, с изначальных восьми, то опускался до тысячи. А сейчас я был ниже предела — на кону было всего 7 рублей и возможность их увеличить на энную сумму, смотря сколько выпадет, дёрнув канатик. Я дёрнул третий канатик, упал банан с цифрой 36.
Так как бэт всего по одному, то выйдет всего 36 рублей (сука, не могли обезьяны выпасть когда бэт были равны 10 по трём линиям, вышло бы 36 на 30 и у меня получилось бы в прибытке не 36, а 1080 рублей).
Дёрнул четвёртый канатик и упала наковальня на голову обезьянки.
— Сукккаааааа! Тварь, ****ь!
Я с ненавистью грохнул кулаком по автомату.
— Мужчинаааа, аккурааатнееее, без нервов! Сейчас охраннику скажу и вас выведут! — противно протяжно, тем не менее, спокойно (видимо привыкла к агрессивным вспышкам игроков) сказала операторша игровых автоматов, пилочкой ровняя ноготь на руке.
Я мигом внешне успокоился, хотя внутри всё клокотало от бешенства: вчера я проебал всю свою зарплату, а сегодня, пока брат спал, с****ил его портмоне и проёбывал остатки его денег.
Бля, ну снял я 15 тысяч, ну уйди, ну хватит тебе 7 косых сверху, ведь почти отыгрался.
Нет, надо уйти с прибытком, отыгравшись за вчерашний проигрыш — всё от ебучего азарта. Жадность фраера сгубила, сука.
Ладно, у меня ещё 7+36=43 рубля - мысленно прикинул я в голове. Не всё ещё потеряно.
Я залпом выпил остатки кофе.
— Девушка, принесите мне рюмку коньяку и лимончик!
— Аааа, сейчаааас, — недовольно протянула операторша и ушла выполнять заказ неудачника и нищеброда. К фартовым парням или женщинам она была более благодушна: улыбалась и была вежлива, заглядывая в глаза, почти либезила перед ними, ожидая подачки в виде чаевых с выигрыша.
У меня, как у опытного игромана, была своя примета: никогда не давать чаевых посреди игры и в долг игрокам. Если дашь — проебёшь всё что есть в наличии.
В помещении сильно воняло сигаретным дымом, который вытяжка бессильно пыталась вытянуть из своих недр на улицу. В помещении было темно и только экраны игровых автоматов освещали лица игроков, которые постоянно стучали по клавишам игровых автоматов.
Этот стук по клавишам, а так же музыкальное сопровождение, завораживающее действовали на игроков — те часами не могли оторваться от игры.
По всем правилам казино, в помещении было темно, не было окон и настенных часов. Работал бар с бесплатными напитками — лишь бы игрок играл, пил и даже ел (еда, правда, была платная) и вкладывал деньги в аппараты, не замечая времени, думал только об игре.
В углу скучал дюжий охранник, который выводил из помещения в пух и прах проигравшихся игроков, когда они начинали мешать другим играть, канюча дать в займы сотку (особо наглые даже косарь) наличностью, с клятвенным обещанием отдать вдвое больше, чем заняли.
"Новички" давали в долг, "профи" грубо отшивали матом: не умеешь играть — нехуй пробывать! Пшёл нахуй отсюда! Охранник, хули ты смотришь, выведи его нахуй — заебал он ныть, играть не даёт!
Завсегдатаями подобных заведений были таксисты (эти всегда были при деньгах), молодые силовики по гражданке (этих можно было узнать по короткой стрижке и стандартно одетых в тёмную, неприметную одежду), пенсионеры пытающиеся приподнять свою убогую пенсию (многие из них доходили до того, что проигрывали всё и закладывали свою квартиру).
Знавал я одну бабу, которая при мне проигрывала вторую хату в аппараты.
Каждый из нас знал, что аппараты это лохотрон, но видя, как кто-то снимает крупные суммы денег, сунув в аппарат всего лишь стольник — отключало мозг напрочь. Да и желание отыграться хотя бы, не то что выиграть, держали нас на крючке у дельцов игрового бизнеса.
Мне поднесли рюмку дрянного коньяка, типа дагестанского "Кизляра" (сделанного из спирта, с "присадками", в подвале или гараже, в нашем же городе). А на блюдце ломтик лимона.
Я хлопнув рюмаху, закусил лимоном, сделав кислую морду лица.
Одновременно я прикидывал новую стратегию игры. Мне всё надоело, уже ничего не хотелось, я понял, что всё проиграл. Я и так тут торчу часов восемь, не меньше.
Выставил семь линий по шести бэтам, нажал кнопку "Пуск" прокрутки барабана.
Перед глазами замелькали картинки и я ничего не выиграл, не смотря на большую ставку и большое количество линий — 42 рубля улетели в ****у.
Остался всего рубль.
Я с отчаянием обречённого выставил всего одну линию по одной ставке.
Нажал на клавишу прокрутки барабана — выпали три банана.
Тем самым я выиграл три рубля, затем нажал на кнопку, благодаря которой я мог удвоить эти три рубля угадав карту больше той, что стояла крайней с лева.
С лева была 7-ка пик, и 4 закрытые карты.
Вскрываю крайнюю правую - 9 -ка червей.
Тем самым из 3 рублей, я сделал 6 рублей.
Попробуем умножить 6 на два, опять попробуем вскрыть карту.
На этот раз с лева стояла дама бубей, какую же вскрыть? Всё-таки побить даму это надо открыть короля, или туза, или джокера.
А, была - ни была: вскрываю среднюю карту - Джокер!
Мой баланс удвоился - 12 рублей!
Осталось давить на ту же педальку до упора, стараясь удваивать свой выигрыш до последнего.
Нажимаю удвоить, слева вышла 8-ка червей.
Вскрываю рядом стоящую с ней карту — 7-ка треф!
Аааааа тварь, мразь, блять, жадность ебучая — я всё проебал!
Встал из-за аппарата, на ватных ногах и с полным опустошением в душе.
Жить не хотелось, я за два дня профукал свои деньги и деньги брата.
Вышел на улицу слегка поддатым - я два дня жил только на одном кофе, ничего не ев и рюмка коньяка меня вставила неприлично быстро. Даже лимон, который должен был украсть часть крепости напитка не помог.
Я играю уже пару лет, первые три месяца мне везло — у меня всегда была лишняя деньга, на которую я позволял себе неплохо погулять, купить кое-что из новых вещей.
Но, с тех пор, как шлюха по имени Фартуна покинула меня, уйдя к другим, я только проигрывал и проигрывал, с редкими выигрышами, которые я, будучи не в силах остановиться, в тот же день проёбывал. Сначала я просерал только свою зарплату, но чем дольше я играл, тем ниже я опускался в собственных глазах: я начал воровать деньги из семьи — то у матери, то у брата.
По началу это было незаметно, я отыгрывал некоторые суммы и возвращал на место украденные деньги родственников. Потом случилось так, что я их тоже проиграл.
В тот злополучный день я вернулся домой и встал на колени перед родными:
— Простите меня, дорогие! Я - козёл, скотина бессовестная и крыса! Я вас обокрал и спустил все деньги в игровых автоматах. Я обещаю, что больше подобного никогда не повторится! Я всё отдам!
Меня конечно поругали, высказали мне всё, что обо мне думают, про автоматы — что они специально сделаны так, чтобы выкачивать деньги из лохов. И лучше бы я пропил, прокутил в сауне и на тёлок потратил, чем засунул все деньги в бездушный аппарат.
Я с ними соглашался и сам всем сердцем верил, что никогда больше не пойду играть на деньги.
Но через две недели, получив зарплату, я даже с гордостью проходил мимо игровых салонов до дома, считая что у меня есть железная воля. Крепился день, второй, а на третий день у меня в ушах с самого утра звучала электронная мелодия игрового автомата и так весь день и ночь.
На четвёртый день я сломался, думаю — ну, возьму тысчёнку, выиграю, сколько ни есть, сниму и уйду. Проиграю — тысяча это же небольшие деньги. Раз в месяц можно и проиграть тысячу. А так, всё что выиграю, буду отдавать родным в качестве возврата долга.
Вот с такими "благородными" мыслями я пошёл в ближайший игровой салон.
Поднял с тысячи до полутора тысяч рублей, в чистом прибытке - 500 рублей.
Снял и собрался идти домой, довольный своей силой воли и выигрышем, но только дошёл до выходной двери и тормознулся возле последнего, крайнего автомата.


ГЛАВА 2. Что наша жизнь? Игра!

Дай, думаю, сыграю на выигрыш, в крайнем случае заберу свою тысячу домой и как будто не играл.
Всунул пятихатку в аппарат и в течении часа проебал её в ноль. Не долго думая сунул свою тысячу. Проиграл и её.
С тех пор играл и проигрывал всё, что мне попадало в виде наличности в руки. Бывали конечно выигрыши, но редко и на фоне проигрышей были не заметны.
За эти два года я скинул от нервов и недоедания не только немалые деньги (на машину хватило бы), но и десять килограмм живого веса.
Меня не единожды ****ил брат за пропажу его и материных денег. Я лишь молча и безропотно сносил побои, никак не пытаясь защищаться. Иногда даже были мысли — вот бы он меня до смерти прибил, чтобы больше не мучаться от своего пагубного пристрастия к игре.
Но мой брат входил в раж и, чтобы он не совершил грех братоубийства, я просто убегал и возвращался через час, не ранее, чтобы он успел остыть.
Плакал я, плакала мать, плакал и брат в бессильной злобе, обещая переломать мне руки и ноги.
Это были два года кошмара для меня и моей семьи — у меня отбирали зарплату, прятали от меня и мои, и свои деньги.
Но я срывался, улучал момент, находил заначки и шёл играть.
И вот сейчас я вышел, весь провонявший чужим сигаретным дымом, из игрового салона. Не зная, как идти домой, точно зная, что мне предстоят побои от брата и истерика от матери.
Шёл как в первом классе, впервые получив двойку, или как пойманный партизан на расстрел. Рано или поздно, сколько бы ниточке не виться, а конечик будет.
Пришёл домой и я.
Открыл ключом дверь. Только отворил, как увидел хмурого брата и мать, стоящую, подбоченившись в коридоре. У обоих в глазах читалась лютая ненависть.
Я только успел прикрыть за собою дверь, как в мою голову прилетел кулак брата.
Мои ноги подкосились, а голова ударилась об дверь и я стёк по ней на пол.
Потом брат пинал меня ногами, пока я лежал скрючившись в позе эмбриона, молча принимая удары, едва успевая прикрывать голову руками.
Мать в это время пыталась оттащить брата от меня, меж тем крича на меня:
— Чтоб ты провалился, ирод, чтобы глаза мои на тебя не смотрели!
Брат, пыхтя и пиная, отталкивая мать чтобы не мешала, месил меня ногами, бья куда ни попадя и не выбирая, тоже приговаривал:
— Убью, сука! Как же ты меня заебал, гандон! Свои все деньги проебал и мои туда же?! Тварь, урод, ****ь, недоделанный! Игруля ****ая!
Наконец, или он устал, или мать его оттянула, я уже не понимал — голова гудела, болело всё тело, правый глаз заплыл, разбитые в кровь губы раздулись как у негра. Я языком потрогал наличие зубов — один верхний резец шатался. Из носа текла юшка на пол, отчего пол лица у меня было вымазано кровью и волосы слиплись на голове. Болело колено, на которое с силой наступил брат, прыгая на мне.
Я кое-как встал, хромая пошёл в ванную, держась за отбитую поясницу.
В ванной, в зеркале на меня смотрело разлагающееся зомби из фильмов ужасов. Умылся, лицо стало выглядеть чуть лучше, нос был как хобот у слона, через него едва проходил воздух, от чего дышать приходилось раскрывши разбитый рот.
Через открытую дверь ванной комнаты, мне доносились крики моих родственников, поносящих меня на чём свет стоит. Но я не вникал в суть - ничего нового я бы не услышал. Наконец, крики стали удаляться в сторону зала.
В это время я думал, что же мне делать — ведь я всех достал, всё, что можно было сделать - уже сделали, оставалась только клиника для лечения зависимых. Но у моей семьи не было денег на это, у них сейчас остро стоял вопрос как дожить месяц до зарплаты, а не моё лечение.
Я и так жил за их счёт, являясь великовозрастным захребетником, что давило на меня морально сильнее, чем побои и унижения.
Пока мои родные обсуждали, что со мной делать, я тихо вышел в коридор, тихо открыл входную дверь, вышел в подъезд, тихонько прикрыл её за собой и стремглав побежал вниз, с третьего этажа на первый.
Было очень больно физически, но душевная боль, грызшая изнутри, была сильнее и заглушала физическую.
Я побежал, хромая, не разбирая и ничего не видя перед собой туда, куда меня несли мои ноги.
В голове стучали набатом обидные слова матери:
— Чтоб ты провалился! Глаза б мои на тебя не смотрели, ирод!!!
А я всё бежал и бежал, не глядя и не видя ничего перед собой, не разбирая дороги, людей, машин, кустов и деревьев.
Пару раз меня чудом только не сбила машина, один раз я сбил какого-то прохожего, но не извинившись, бежал дальше.
Вдруг вспышка, боль пронзила всё моё тело, темнота.

Очнулся я в какой-то траншее, и было почему-то светло, хотя я бежал поздним вечером.
На мне была другая одежда, было прохладно, вспотевшую спину обдавало холодком, ладоням перемазанным землёй так же было зябко.
В воздухе пахло гарью, порохом, и тем особенным запахом, каким пахнет сгоревшая техника.
В левой руке у меня была почему-то граната — знаете, такая, на металлической ручке, вокруг которой было примотано проволокой ещё четыре такие же рубчатые, но ручками вверх. Все они были противопехотные РГД-33, но в совокупности вполне могли выступить как противотанковая граната.
Откуда у меня эти знания?! Ведь я даже в армии не служил ещё, не смотря на то, что мне 24 года. Таких мудаков вроде меня не берут в армию по плоскостопию и недовесу. Но периодически каждый призыв дёргая в военкомат, чтобы ещё раз убедиться, что я точно не годен к строевой службе, пока мне не исполнится 27 лет.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что это не траншея, а линия окопов. На это как бы намекал ДП-27, лежащий возле меня, и парочка скрюченных смертью бойцов в шлемах СШ-39 (сукааааа, ну вот откуда я это знаю???), простреленных гимнастерках и кирзовых сапогах.
Твою мать, где я??!
Я простой долбоёб-игроман, какого *** я тут делаю??!
Я начал смотреть на свою одежду внимательнее, ощупывая себя свободной рукой, в то время как вторая рука по привычке держала гранату.
Коснувшись воротника я заметил, что на воротнике какие-то заклёпки, через секунду торкнуло, что они треугольные, их было четыре штуки — старшина!
Да, блять, откуда эти знания в моей голове??!
Я непроизвольно зевнул.
В это время в мои уши вдруг прорвались звуки внешнего мира: послышался лязг гусениц, раскаты взрывов, мат, крики, выстрелы стрелкового оружия, вой пуль, и тут через бруствер на меня начал ехать танк.
Стало мгновенно страшно от громады стального чудовища надвигающегося над моей головой:
— Аааааааа, мамаааа!!! — завопил я от страха дурным благом и присел на дно окопа.
Танк проехал надо мной, я тут же взвёл пружину в рукоятке — удерживая гранату за боевую часть левой рукой, потянул правой рукой внешнюю трубку рукоятки на себя и повернул вправо, взводя ударник, после чего отпустил, повернул предохранительную чеку так, чтобы открылась красная метка на рукоятке центральной гранаты. Граната готова к бою - бросил свою связку гранат танку вслед, попав ему в моторный отсек, и тут же, накрыв голову руками, присел на дно окопа.
Я всё это сделал на автомате, в две секунды, как будто я это делал миллион раз, даже не думая, тело само сделало за меня, минуя мозг, всю эту комбинацию движений.
Прозвучал взрыв, что-то впилось мне в плечо, видимо осколок, по ощущениям было похоже на укус осы.
Я тут же прижал ранку ладонью, через какое время рука стала влажной, это кровь выступила из под гимнастёрки и нательной рубахи исподнего.
Я осторожно выглянул со дна окопа над бруствером и заметил как открывается люк, чадящего и горящего танка.
— Сука, да это ж немцы! — осенило меня.
Я резко разогнулся, обернулся назад, взял ДП-27, и навёл ствол на танк.
Дождавшись, пока из танка вылезли двое в черных комбинезонах, помогая третьему (видимо раненый) вылезти из танка, я в упор расстрелял их из пулемёта, одной рукой держась за сошки, а второй прижав клавишу предохранителя при охвате рукой шейки деревянного приклада средним пальцем и нажав указательным на спусковой крючок.
Но перед этим случилась заминка, едва не стоившая мне жизни:
Сука, не стреляет! Ааа, затвор, бля! Кое-как удерживая пулемёт одной рукой на весу, без упора в плечо - дёрнув на себя затвор и отпустив, нажал на спусковой крючок:
-Тра-та-та-та-та! Тра-та-та-та-та!
Медные гильзы посыпались на дно окопа.
Такова уж механика спускового механизма - очень неудобная система, от чего кисть быстро устаёт и стрелять удобно только короткими очередями. Возможно это сделано было специально, чтобы пулемётчик не транжирил понапрасну патроны? И опять поразился тем знаниям, которые всплывали в моей голове в нужное время.
С момента открытия люка танка прошли всего какие-то секунды, но я успел отправить на тот свет трёх человек и вывести из строя целый танк.
— Ну, с почином тебя, старшина, медаль, а то и орден в кармане! — мелькнула радостная мысль, как будто я снял джекпот в игровом автомате.
Время ускорило свой ход и звуки мира вернулись ко мне.
Я опять услышал грохот боя, посвист пуль и мощь разрывов. Вновь развернувшись в окопе в сторону вражеских позиций, установил на сошки свой пулемёт.
С центра и справа наших позиций вёлся редкий огонь из винтовок, редко-редко пулемётные трели. Иногда огрызалась единственная пушка, судя по звукам издаваемым ею, это была сорокопятка. А вот с левого фланга было тихо - кроме меня никто не стрелял.
Я уже ничему не удивлялся в плане знаний, беспокоила только мысль: кто я, как меня сюда занесло, и как не спалиться, что я из другого времени?

ГЛАВА 3. Машинка Зингер.

Ну, а пока, всё не так уж и плохо — лучше, чем то место от куда я убежал. Здесь я хотя бы при деле, и вроде даже творю добрые дела. Если конечно убийство людей можно считать добрым делом.
Впереди стояли горящие танки, поле изрытое воронками и трупами солдат в серой, мышиного цвета форме, тут и там двигались колёсно-гусеничные бронетранспортёры и танки, немецкая пехота продвигалась под их прикрытием к нам.
Судя по всему, мы отбивались от уже не первой атаки, об этом говорили практически вплотную валяющиеся трупы фашистов и горящая техника.
Бегло оценив обстановку боя, я начал короткими очередями отсекать вражескую пехоту от танков, ракурс моего расположения позволял это делать.
Неожиданно мой ДП-27 замолчал, снял диск — патроны закончились. Чем отбиваться?
Я почесал зудящий затылок через пилотку, по виску и щеке потекла густая капля, я утёрся и посмотрел на руку: вся ладонь была в кровяных разводах.
Сняв пилотку на дне окопа, я ощутил, что на голове у меня бинтовая засохшая повязка, которая опять начала набухать свежей кровью — видимо разбередил подсохшую рану и она вновь начала кровоточить. Нахлобучил сверху пилотку — некогда смотреть, да и не время. Родина в опасности;
Сзади, с попутным грохотом, на моё плечо легла рука, моё сердце упало куда-то глубоко вниз и я резко обернулся:
Передо мной стоял белобрысый боец в стальном расстёгнутом шлеме СШ-36, с петлицами рядового РККА, в одной руке у него было две круглые жестяные коробки с дисками от ДП-27 на брезентовых ручках, под мышкой ещё один диск, а та рука, что коснулась меня, видимо тоже была занята коробками и дисками от ДП-27, которые валялись под его ногами. Это они с грохотом упали, когда он решил обратить на себя внимание. Картину загруженного, как ишака, бойца красной армии, дополняла, судя по объёму в ней впихуемого, тяжеленная брезентовая сумка.
— Ты кто? — оторопевши, обратился я к нему.
— Товарищ старшина, это же я — рядовой Синицын; Не признали, что ли?; — в ответ удивился боец.
— Синицын?; — переспросил я.
— Так точно, Синицын; Вы же сами меня послали на правый фланг за боеприпасами к пулемёту! — стал оправдываться Синицын.
— Где тебя черти носят Синицын, твою мать, я пустой! — неожиданно для себя я сорвался на рядовом, сиплым голосом.
У Синицына глаза на лоб полезли:
— В-в-в с-с-мысле п-п-пустой? — не по уставу, заикаясь, переспросил Синицын.
— В смысле, давай сюда патроны, мудила! Мне стрелять нечем! — ещё пуще начал я ему орать в ухо, сорванным голосом, ибо грохот войны перебивал все мирные звуки.
Глаза Синицына, просияли догадкой:
— Это вас наверное контузило, товарищ старшина! Вон и кровь с головы течёт.
— Не время бакланить, паря!
Я сунул ему пустой диск, взамен вырвав из его подмышки полный диск с патронами, который установил на пулемёт, дёрнул затвор, начал прицельно отстреливать вражескую пехоту. Которая за это время успела довольно сильно приблизиться.
Стрелял и думал: ****ь, как у них тут говорят, когда патроны кончаются? В американских боевиках, говорят — пустой. А тут как?
Похуй, пляшем дальше, ладно хоть материться можно на всю катушку. Я так думаю, с момента Великой Отечественной Войны русский мат не сильно модернизировался.
Краем глаза вижу, что Синицын снаряжает пустой диск патронами 7,62;54, из его тяжеленной брезентовой сумки, пулями к центру.
— Синица, не забыл? Больше 47 штук не впихавай, иначе будет перекос патрона!
— Так точно, товарищ старшина — не забыл!
На дно окопа сыпались медные гильзы, пулемёт Дягтерёва работал, как швейная машинка Зингера, "штопая" кровяными стежками пехоту противника. Я успел ещё два раза сменить "тарелку", Синица едва поспевал подавать снаряжённые диски с патронами.
— С "Б-32" есть диск? — прокричал я, своему второму номеру.
— Сейчас, снаряжу — крикнул Синица, разрывая пачки с патронами по 20 штук.
— ****ь, сука, ствол греется! И так стараюсь короткими очередями... Ключ и запасной ствол, есть? — отвлёкшись и переставая стрелять, спросил я.
— Сейчас, гляну у первого номера в сумке! — метнулся к убитому бойцу, не далеко от нас, Синица.
Я продолжал сеять смерть, но пулемёт вдруг стал плеваться, дымить ствол и качество огня, издаваемого мною, сильно ухудшилось.
Здесь следует сделать лирическое отступление — я не являлся первым номером пулемётного расчёта, я всего лишь заменил этот номер, в следствии смерти оного.
Я непрерывно следил за ходом боя.
Вот один из танков, судя по конструкции, чехословацкий Шкода, направил башню с 37-милиметровой пушкой в нашу сторону, пока Синица ковырялся с убитым пулемётчиком и его сумкой.
— Твою мать, Синица, быстрее, нашу точку приметили, ложись!
— Фиу!
— Бам!
— Да-дах!
Возле нас справа разорвался снаряд танка.
— Синица, ну что там?!
— Почти достал, аааа... сука, да, вылазь ты! — отвечал и комментировал происходящее неудобство вытаскивания из брезентового подсумка, запасного ствола и ключа, для него, Синица!
— Фиу!
— Бам!
—Да-дах!
Снаряд танка буквально возле нас, слева разорвался так что, обдало земляными комьями.
— Вилка! Сваливаем!
Я взял пулемёт, подогнув сошки на плечо (плечо отозвалось тупой болью) и побежал вдоль линии окопов, перепрыгивая через убитых, попутно за шкирку дёрнув за собой и Синицу, который таки успел выхватить запасной ствол и ключ с собой.
— Фиу!
— Бам!
— Да-дах!
На том месте где мы только что были произошёл взрыв, наши спины обдало взрывной волной, толкнув вперёд. От чего и я и Синица упали.
Едва приподнявшись на колени, крикнул:
— Синица, ключ!
Ствол был ещё горячий, я сняв пилотку держал ствол в пилотке одной рукой, а второй работал ключом.
Наконец удалось его снять.
— Ствол! — как хирург на операции я командовал ассистенту о подаче имплантанта.
Быстро работая руками и ключом, я сменил ствол наверное быстрее, чем это требовал норматив - секунд за 20-25, не более.
Я сам охуевал от своих способностей, реакции, чистоте производимых чётких действий, как в игре — меня охватил азарт боя, такой же как азарт в игре на деньги.
Я был весь в своей стихии, я предугадывал за несколько ходов вперёд, как свои, так и действия противника.
Чёрт возьми, как же мне это нравится! Это такой кайф! Вот место, где пригодится мой талант, не азартного Парамоши, а азартного бойца, тактика и стратега!
Я тут же выставил пулемёт на бруствер, но вынужден был пригнуться, потому как над головой раздался противный звук:
— Пиу!
— Твою мать, суки! Синица, бегом возвращайся на место, подбери, если целые, короба с дисками, и возвращайся сюда! Бегом!
— Есть!
Синица ковыляя унёсся в обратном направлении.
Я расправил сошки и заново упёр пулемёт в бруствер, над своей головой.
Резко приподняв голову, начал вести короткими очередями прицельную стрельбу по противнику, надеясь что диска хватит, пока Синица бегает за брошенными нами боеприпасами к пулемёту.
Я, экономя патроны, стрелял очень короткими очередями, патрона по три, не более. Время тянулось очень медленно.
Ну, где же ты Синица? С нашего фланга метров на пятьдесят не было никого из живых, зато по центру и на правом фланге очагов сопротивления было гораздо больше. Неужели из командиров никто не видит?
Наконец, кончились патроны, как я их не экономил. Сука, напомнило о последней игре — патроны кончились, так же как и деньги. Играть дальше не на что — скоро злые "охранники" придут и устроют мне гейм овер.
Немцы тоже заметили, что фланг оголился и устремились в нашу сторону, начиная закручивать с нашего левого фланга, стараясь зайти нам в тыл.
Вдруг рядом мощно ухнуло, я аж присел на дно окопа. Распрямился.
Наконец кто-то из командиров заметил и вспышки выстрелов от нашего правого фланга обороны, начали приближаться к нам.
Ну, Слава тебе Господи! Слева, шатаясь, с очумелым лицом, пришёл Синица, опираясь одной рукой за бруствер, без каски, с окровавленным лицом.
Видно, пока шёл его хорошенько контузило или ранило в голову, сбив шлем с головы. В руке он тащил единственный короб на три диска и сумку с патронами.
— Синица, молодец, красаучик, жи есть! — радостно воскликнул я, начиная выдёргивать из его рук короб с дисками.
— Аааууээээи - непонимающе протянул Синица, вцепившись в брезентовую лямку короба с дисками.
Только тут я заметил, что у него из обоих ушей течёт кровь.
— Отдай! — в самое ухо я начал кричать ему, как-будто он мог меня услышать, но в тот момент я об этом не думал. Вроде понял.
Выдрав короб, расчехлил его, вынимая один из дисков и меняя на пулемёте снаряжённым.
Отдав пустой диск Синице и показывая жестами, чтобы снаряжал патронами.
Тот кивнул и очень медленно принялся снаряжать диск медными патронами, которые то и дело вываливались из его рук.


ГЛАВА 4. Есть шансы на успех.

В то время, как я приладился стрелять, к нам прибежал в грязной гимнастёрке и шлеме Халхенголке (СШ-36) вымазанном землёй, ещё один командир расчёта ДП-27 со вторым номером. В руках, кроме пулемёта они несли бутылки с зажигательной смесью и брезентовые подсумки с грантами РПГ-40. Остановившись возле, в трёх метрах от нас, принялись пристраиваться подбить тот самый чешский танк Шкода. В то время, как первый номер устанавливал пулемёт, второй полез через бруствер.
Дальше я не смотрел, так как вовсю поливал огнём близко подобравшуюся пехоту врага. Скосил я прилично — не многие успели залечь на землю прежде, чем поняли, что наш фланг ожил и способен продолжать сопротивление.
В это время замечаю, что второй номер соседнего ДП-27 во всю прыть полз перед бруствером, от ямки к ямке, держа в руках бутылку с зажигательной смесью (так называемый коктейль Молотова) и сумку с гранатами РПГ-40, к танку.
Бросок и граната легла точно под гусеницу чешского танка. Подрыв. Гусянка танка рассупонилась (гусеница разорвалась и танк вынужден был остановиться), второй номер поджёг тряпку на бутылке, ещё один бросок и бутылка с зажигательной смесью разбилась о его корпус - огненная жидкость разлилась по его поверхности, затекая во все щели танка.
— Ура! Жги их, сук! — радостно возопил я.
— Попал! — так же воскликнул первый номер — Андрюха, ты попал!
Танк остановился, задымил и загорелся, открылся люк командирской башенки и как тараканы из-за печки оттуда, с воплями, стали выползать горящие танкисты вермахта.
Я тут же расстрелял их.
Немецкая пехота увидев, что им прикрыться нечем и практически все танки горят, стали панически бежать в свой тыл.
Да и оставшиеся танки и танкетки повернули вспять.
Второй номер ДП-27, а в данное время - истребитель танков, продолжил свою работу, кинув им вдогонку ещё пару гранат.
Единственным достижением его последующих бросков было сбитие гусли, у одного из немецких средних танков, серии Т - III ( "PzIII").
В результате танкистам спешно удалось таки покинуть свой разутый танк, всё потому, что в потоке моего огня случилась заминка — я менял диск. В старом кончились патроны, а в новый контуженный Синица едва-едва успел набить патроны.
*** знает, чем в это время занимался первый номер второго расчёта ДП-27. Дрочил наверное.
— Продолжаем дискотеку, пулемётчик Ганс поставил новый диск! — в азарте боя кричал я, перед тем, как принялся стрелять по ретирующейся с поля боя пехоте.
Краем глаза заметил, что тот, кто остался с ДП-27 в окопе, уставился на меня, как баран на новые ворота.
И я прикусил язык, подумав: чего-то я лишнего ляпнул аж два раза, я же не в своём времени — тут особисты такие, что шутки не оценят (ещё и в предатели запишут). Как знать, может меня сдаст кто-нибудь из них, куда следует, особенно вон тот еблан, который сморит больше на меня, чем на поле боя.
Прекратив стрелять я выдохнул и присел на дно окопа. Посмотрел в сторону пулемётчика:
- Ну, и хули ты не стрелял?!
- Дык, покудова до вас добрались все патроны кончали! Одни гранаты только и остались.
Второй номер, временно исполняющий обязанности истребителя танков, по-пластунски полез обратно, возвращаясь в наш окоп.
Делая вид, что так и было задумано — рассеянно полез в нагрудной карман гимнастёрки и достал две корочки с документами. Типа не их хотел достать, а газету для самокрутки:
— Мужики, табачком и газеткой разжиться можно?
К тому времени "пластун" завалился в наш окоп.
Оба "истребителя-пулемётчика", кроме Синицы, начали хлопать по карманам и доставать кто кисет, кто сложенную в размер самокрутки газету.
Я, в это время, мельком открыл первую из корочек, что лежали в руках, успел прочитать — партийный билет на имя Лысюк Пётр Макарович, 4 ноября 1906 года рождения.
Сложил документы и засунул обратно в карман. Проведя грязной рукой по лицу - ёпта мать, я ещё и усатый и пару-тройку дней как не брит (об подбородок занозиться можно)!
Пулемётчик протянул сложенную в десятеро газету, а его второй номер - домашней работы, вышитый кисет.
Я положил кисет на колено и начал не торопясь, как-будто ища край, откуда последний раз отрывали на самокрутку, осматривать газету. Делая вид что не нашёл, полностью развернул её, оказалось что это выпуск газеты "Правда" за 1941 год, 12 августа.
— Ох, ёбушки-воробушки, мало того что попал на войну, так и в самый беспонтовый его период, когда нашу доблестную РККА разматывали по всему Западному фронту, — подумал я.
Я раньше немножко увлекался историей в своё доигровое время и понял, что скорее всего попал в Киевский котёл - где, если не ****ец, то охуенный плен.
Оторвав кусочек, сложил газету по старым складкам, отдал её хозяину.
Достав из кисета щепотку махорки, передал и кисет, в то время как газетка пошла по рукам — сначала оторвал кусок хозяин, потом его товарищ, вопрошающе протянул руку и Синица, (ибо членораздельно, говорить он не мог). Сложив бумажку лодочкой насыпал туда щепотку махры. Свернув "Козью ножку", облизнул край, склеив слюнями, завернул конец закрутки фитилём, сунул в зубы, задумался чем прикурить.
У меня всегда ловко получалось заворачивать - дед меня ещё мальцом приучил крутить ему самокрутки.
Хозяин газеты, достал самодельную бензиновую зажигалку из патрона и ширкнув кремнем прикурил, мы все по очереди подкурили от его цыгарки.
Разглядывая новых бойцов заметил, что у хозяина зажигалки в защитного цвета петлицах два зелёных треугольника и "ружбайки" на фоне мишени.
— А что, сержант, давно ли почта была? — я решил для себя завуалированно уточнить сегодняшнее число.
— Макарыч, ты какой-то сегодня странный! То дискотека какая-то, то Гансом обозвался, то вот про почту спрашиваешь... Как будто забыл, что почты, с месяц как, не было. Мы в окружении, ****ь! — спокойно начав, со злобой заканчивая фразу и сплюнув махоринку с языка, сказал сержант.
— Контузило нас с Синицей, в голове кавардак... Уж которую атаку отбили одни! Шутки у меня, прибаутки такие, не обращай внимания, крыша едет.
Не дав одуматься, я сам начал расспрашивать:
— Чего так долго-то телились, неужто не видите, что левый фланг молчит? Кто из командиров остался? Сами дотумкать не могли, что нас начинают окружать?!
— Макарыч, ты не ори, я и сам орать умею! Из офицеров только политрук остался да и то ранен в живот и в голову, скоро помрёт. Из командиров только ты, да я, да мы с тобой. Остались только рядовые и санинструктор-девка, сикуха ещё, а между прочим старший сержант медицинской службы. Она как командир не в счёт — на ней все раненые.
— А кто на пушке командует? — оторопел я.
— Из расчёта всего один номер остался, да пару раненых пехотинца помогают!
— Ёлочки-иголочки, а сколько ж личного состава-то осталось?
Сержант со злым лицом, приложив к каске правую руку, грубо издевательским тоном доложил:
— Товарищ старшина, докладываю голосом: в строю, включая нас с тобой и легкораненых — не больше взвода! Ранены почти все. И сегодня нам амба! Бежать некуда, да и не можем — мы в котле! Люди в крайней степени усталости — второй день удерживаем оборону госпиталя, что позади нас! Из всего нашего 139-го полка, 41-й дивизии остались только мы.
— Стесняюсь спросить, где он? Госпиталь этот? Позади только развалины и поле.
— Макарыч, что у тебя с головой?! Ты что, совсем рехнулся?! Я начинаю сомневаться, можно ли тебе доверять командование, как старшему по должности и званию, когда политрук кончится. Кто будет командовать, если ты с головой не дружишь?! Госпиталь в подземном бывшем винном складе, там все наши тяжелораненые и те, кто не может ходить. Как раз под развалинами.
— Извини, сержант, голова болит, все мысли только о бое. Не волнуйся, командовать я могу, но вот ничего не могу вспомнить за прошедшую неделю.
- Здесь помню, там не помню, — хотел добавить я, да вовремя остановился.
— Да, делааа! — неожиданно подал голос второй номер, удачно подорвавший танк, — Первый раз такое вижу! Может от контузии у него так? Говорят: память может пропасть, а потом частично возвращается, со временем...
— Докуриваем и я пойду до политрука, узнаю что будем делать дальше! — бодро сказал я, дабы у всех сложилось впечатление, что не смотря на амнезию, я вполне себе, и даже им, командир.
На ходу докуривая, я устремился вдоль линии окопов, даже не спросив, где этот раненый политрук находится, надеясь узнать от выживших бойцов:
— Смотри за полем боя, сержант — ты за старшего! Рядовой, помогай Синице снаряжать магазины! Я скоро приду!
Бойцы провожали меня с сомнением на лицах и только у Синицы было глуповато-непонимающее лицо — он ничего не понял из сказанного по причине порванных барабанных перепонок и утрате речи.
— Ы-ы-ы, уааа -а-ыыы— вдруг забеспокоился он, стараясь встать и догнать меня на ходу.
Его остановили, усадили и жестами, прикладывая руку к каске, объяснили ему, что я пошёл на доклад к старшему.
Синица расслабился и сел дальше забивать патроны в "тарелку". Победитель танков подсел помогать ему.
Я шёл по линии окопа к правому флангу, по пути переступая через трупы наших солдат, в причудливых и неестественных позах.
Где-то стонали умирающие и раненые, от их душераздирающих стонов кошки скребли нутро:
— Аааааааа, больно-то каааак!
— Сестрица, водыыыы! — бредил кто-то.
— Убейте меня кто-нибудь, я не могу этого терпеть, ааааа... Братцы, ну дострелите же кто-нибудь! — страдающе-плачущим голосом просила половина туловища бойца (вздрагивая вывернутым ливером), лежащая спиной на бруствере.
Я и рад был бы исполнить последнюю волю умирающего, да ничего у меня не было из оружия, кроме пулемёта, осмотревшись — увидел малую пехотную лопатку, лежащую в "кармане" бруствера, а рядом с ней пару гранат РГД-40. Бережно положил пулемёт возле раненого, гранаты заткнул за пояс, лопатку взял в руки.
— Прости, братишка!— размахнулся и раскроил, одним сильным ударом, череп умирающего.
Мертвец с расколотым пополам черепом замолчал, а меня обдало брызгами крови и мозговой жидкостью.
Ну, не мог я позволить себе такую роскошь, как стрельба из пулемёта по своим, даже и в целях милосердия.
Иду дальше, к центру наших позиций.
Начинают попадаться раненые, уставшие, в грязных, окровавленных бинтах бойцы.
— Где политрук? — то и дело спрашиваю я.
На мой вопрос, кто-то молчит, раскачиваясь из стороны в сторону и уставившись в одну точку, кто-то тыкает рукой в сторону правого фланга, кто-то, нарушая субординацию, без уставного обращения, жестами указывает дорогу.
Дошёл до позиции нашей сорокопятки, которая оказалась разбитая в дребезги метким попаданием немецкого танка, весь расчёт убит, ящики с боеприпасами лежат раскуроченными поодаль, но в одном из ящиков видна пара целых снарядов.

ГЛАВА 5. Политрук.

"Я всё равно паду на той,
На той единственной Гражданской,
И комиссары в пыльных шлемах
Склонятся молча надо мной."

Б. Окуджава

Продвигаюсь далее, нахожу командирскую землянку, захожу внутрь.
Глаза привыкают к полумраку.
На грубо сколоченных нарах лежит последний оставшийся офицер, прикрытый шинелью. Возле него хлопочет молодая медсестра, не смотря на недосып, войну и грязь, довольно симпатичную.
— Товарищ комиссар, как себя чувствуете?
— Нечего, уже получше, только сильно хочется пить. - хриплым голосом ответил комиссар.
Из под шинели выглядывал расстёгнутый ворот гимнастёрки, с двумя кубарями, да забинтованная чернявая голова, с одним сверкающим в темноте глазом.
— Нельзя, товарищ командир, иначе вы умрёте, могу только губы смочить и вколоть вам морфину.
— Губы смочи, морфин не надо! — скрипнув зубами, подавляя стон, сказал политрук — моя голова должна соображать чётко и ясно.
— Кхм-кхм! Здравия желаю! Разрешите доложить, товарищ комиссар?! Старшина Лысюк! — привлекая к себе внимание, прервал я больничную идиллию.
Слава Богу, не назвал замполитом, которые появились только после октября 1942 года, в следствии отмены политруков (комиссаров).
Был бы конкретный косяк. Ладно хоть память не подводит.
— Да-да! Как обстановка, старшина? — попытался приподняться с койки раненый политрук. В то время как санинструктор, в ладно скроенной форме и уставном берете, насильно уложила его на место и принялась протирать мокрым куском марли его лоб и губы.
Замполит чуть слышно простонал — ох, уж эта привычка понторезов не показывать свою слабость, особенно в присутствии женщин.
Я приложил руку к окровавленной пилотке:
— Докладываю! Личный состав понёс большие потери, входе последней атаки на лицо в строю не более взвода, из младших командиров только вы, сержантов и старшин всего двое.
— Сладков, жив?!
— Так точно, он и его второй номер даже не ранены (я шементом сообразил, что этот сержант и есть Сладков).
— Продолжай! Мммм.... — скривилось от боли сквозь бинты лицо политрука.
— Артиллерии у нас тоже нет — единственная пушка и ту разбило, весь расчёт погиб. Ещё одна такая атака и защищать госпиталь будет некому, на левом фланге остался только я и второй номер пулемёта, я исполняю обязанности первого номера. Нас по собственному почину усилил своим пулемётным расчётом сержант Сладков. Боеприпасов осталось на ещё один хороший бой. Старшина Лысюк доклад закончил.
— Потери фрицев?
— Очень большие потери в пехоте и бронетехнике, подсчёт не вёлся. Не смотря на это скоро будет новая атака и это будет наш последний бой. Нас мало, растянуты по всему фронту с очень большими перерывами. В следующей атаке начнут с самого слабого фланга, то есть с моего, и обязательно зайдут нам в тыл - в последнем бою уже была попытка нас обойти.
— Что предлагаешь, старшина?
— Предлагаю занять круговую оборону вокруг госпиталя — всё равно нас обойдут. Мы и так в котле, даже если случится чудо и мы отобьёмся, не ровён час, нас атакуют с тыла. Нам так и так тут помирать или сдаться в плен?
— Большая часть остатков нашего полка уже вся ранена-переранена и плен физически не перенесёт — вмешалась санинструктор. — воды практически нет, медикаментов тоже, я перевязываю людей грязными бинтами.
— Никакого плена! Не посрамим честь нашего полка! Пока я жив, никто, слышите меня?! Никто, в плен не сдаётся! Я верю что наша Красная Армия пробьётся к нам на выручку и нам надо держаться до последнего солдата и патрона. Правда за нами!
— Всё что нам остаётся, это защищать до последнего наших раненых, придётся умирать с честью и достоинством, с оружием в руках. А где знамя полка?
— У меня! — робко призналась санинструктор и стыдливо приподняв полу гимнастёрки, показала кусок красного знамени, обёрнутого вокруг её тела под гимнастёркой, а сверху обжатого двухшпеньковым ремнём.
— Наденьку, мы должны беречь и защищать до последней капли крови! Я бы на вас живых, на всех, написал бы представления — всем ордена и медали! Я горжусь, что служу с вами и защищаю нашу великую, социалистическую Родину!
Старшина, сохранишь знамя полка — получишь Героя Союза! Я не в состоянии руководить боем — принимай на себя командование полком...остатками пол...
Единственный открытый глаз политрука горел лихорадочным огнём, каждое слово ему давалось всё труднее и труднее. А в конце фразы он вообще потерял сознание. Не смотря на то, что он старался говорить тезисно, чётко и по делу, этот разговор отнял у него очень много сил.
Надя начала проверять его пульс, трогать лоб, осматривать повязку на животе.
Повернувшись ко мне, после всех манипуляций врачебного свойства, сказала:
— За последний час, он второй раз теряет сознание, помочь мне ему нечем, все две предыдущие атаки он продержался на морфине руководя боем. Если бы не его сильное здоровье и молодость, его сердце бы не выдержало таких нагрузок и он умер от шока. Морфина осталась всего одна ампула, я сомневаюсь что он придёт в себя — слишком слаб. Скорее всего он впал в кому. Рана смертельна, ему не выкарабкаться, а морфин может пригодится другим — не таким безнадёжным.
— Надя, обойдёмся без устава: собирай всех легкораненых, все кто может самостоятельно передвигаться, с оружием, пусть переносят тяжёлых в госпиталь. Я соберу всех здоровых, мы займёмся оборудованием позиций по обороне полевого госпиталя.
— Подождите, я вам перевяжу голову, и руку.
— Давайте, только быстрее!
Я сел на ящик из под боеприпасов, а Надя сняв мою пилотку, начала разматывать грязные туры присохших бинтов.
Как ни старалась сделать это осторожно (руки были нежные и это чувствовалось), а кровь всё же пошла на последнем присохшем туре.
У меня слегка закружилась голова. Но я как и политрук, предпочёл сделать вид, что мне не больно и не стонал, не смотря на то что захотелось завыть и заскулить от боли.
— Осколочное, по касательной, кости черепа не задеты. — прокомментировала она ранение.
Ловкими движениями Надя обработала чем-то рану, от чего боль стала ярче, но от эпицентра раны в стороны пошёл жар. В воздухе запахло спиртом. Затем она помазала саму рану какой-то вонючей мазью на основе дёгтя. И относительной чистоты стиранными бинтами перевязала голову.
Попросила снять гимнастёрку с набрякшим от крови рукавом.
— Прямо на гимнастёрку бинтуй, сестричка. Там осколочное, осколок где-то в мясе, доставать времени нет, да и не надо — я думаю мне это не потребуется, дожить бы эти сутки и ладно. Перетяни, так чтобы кровь не шла и всё.
— Я не могу так, может начаться сепсис!
— В ****у этот сепсис — до утра бы дожить! Мотай говорю! Времени и так нет — немцы перегруппируются и нам кирдык. Надо организовывать новую линию обороны!
Было не до реверансов и этикета, хотя я, сколько себя помню, раньше старался в присутствии женщин не ругаться матом.
Надя стушевалась, но ловко соорудила давящую повязку на моём плече.
Как только довязала повязку, я сорвался обратно на свой левый фланг.
Вышел из землянки и всех кого встречал, отправлял на правый фланг к госпиталю.
Заставляя брать всё из чего и чем можно было воевать:
— С оружием и боеприпасами все на правый фланг! Бегом! Там строимся и ждём меня!
Всучив одному из бойцов свой ДП-27, я подобрал брошенный кем-то ТТ (у меня по идее тоже должна была бы быть личная винтовка, но судя по всему я её где-то удачно проебал). Поэтому я запихал пистолет в боковой карман своих галифе.
Побежал дальше на левый фланг отправляя всех встречных на правый.
Добегаю до сержанта:
— В общем так, я назначен комиссаром руководителем обороны! Сейчас, меняем позиции, будем оборонять госпиталь. Всё вооружение и боеприпасы с собой. Вопросы?
— Смотри-ка Андрюха, перевязали нашего старшину! Значит и в самом деле был у Нади, а стал быть и у политрука - спокойно разглагольствовал сержант Сладков. - Ладно, взялся командовать — командуй! Будем надеяться, ты знаешь что делаешь, Ганс, гы-гы-гы...
— Ахахаха — весело поддержал своего командира Андрюха.
— Разговорчики, бля! Бегом на правый фланг!
Мы, как слоны, топая по дну окопа понеслись вчетвером, увлёкши глухого Синицу за собой.
Я бежал рядом с Синицей, помогая ему нести короб с тремя дисками, которые он успел снарядить, забрав его себе, а сумку с патронами рядовой Синицин тащил сам.
Добежали до края правого фланга, где столпилось порядка тридцати бойцов, практически все с перевязками, лишь немногие были невредимыми.
Я залез на бруствер, рискуя схлопотать пулю в спину или в голову, решил толкнуть ободряющую речь своим сиплым сорванным голосом:
— Товарищи бойцы, солдаты Рабоче Крестьянской Красной Армии! Кровь от крови, плоть от плоти нашего многострадального народа! Кха-кха...
— Слышь, старшина! Ближе к телу, мы и так знаем, что всё ***во! — крикнул мне один из бойцов, в каске надвинутой на самые глаза, в то время как я прочищал горло.
— Чай, не политрук — нам патриотишную блевотину жевать не нать, биз тибе Родину любим! - осклабился другой.
— Тихо, бля! Командир не договорил! — криком оборвал бойцов сержант Сладков.
Наступила звенящая тишина.

ГЛАВА 6. Вы все умрёте!

— Продолжаю: Наши позиции удержать мы не можем, наша разрозненная армия в котле, остались лишь единичные очаги сопротивления! Мы все сегодня умрём! Не тщите себя мыслью выжить, и на плен не надейтесь! Вы может не знаете, но ещё в империалистическую, нашего солдата немчура гноила в лагерях на хлебе и воде. Где многие умерли от голода. Поэтому, братцы, не мечтайте попасть в плен. Плен - это лишь отсрочка неизбежной и мучительной смерти и жизни хуже, чем у скотины. Кто хочет - вон: вперёд и с песней, с поднятыми ручонками! Ну что, есть желающие подохнуть, как собака и предатель?!
Наступила тишина. Но один пряча глаза под каской всё же вякнул:
- Да, откуда ты знаешь как оно там, в плену?! Ты там был, что ли?
- Знаю! Вас всем стадом загонят в поле, без воды, еды и крыши над головой, оцепят колючкой, где вы будете сутками напролёт под открытым небом: срать, ссать и спать там же, в собственно дерьме на холоде и ветру! Вы сами видели как нас размолотил немец, как мы отступаем, как сдаются в плен ротами, батальонами и полками. Нашего "брата" там тысячи. Думаете, вас будут держать в хороших условиях, где кроватка чистая и мягкая, да хорошо кормить, и всем раны перевяжут? Да *** вы угадали! Сами подумайте, как создать такие условия для такой оравы пленных?! Немец быстро продвигается, сжигая и сметая всё на своём пути, тыл у них налажен только для себя, а не для пленных. Да, мы отступаем, и отступать будем до зимы, а потом развернёмся и ударим по немцу, они ещё не знают наших просторов и необъятности. Там, в тылу, копится наша боевая сила! Когда раскиселится дождями, да прихватит морозец, тут то немец и потеряется. А мы ничего, привыкшие, вдарим, да ещё как вдарим! А пока наша задача - умереть, но сколько можно задержать врага! Каждый день и час, пока мы сопротивляемся, мы сковываем врага, даём нашей армии оклематься, поднакопить силы и разбить фашистскую гадину!
Единственное место, где мы можем организовать более или менее долговременную оборону — это наш полевой госпиталь в подземном винном складе!
Помощи нам ждать не откуда и она не придёт!
Да свыкнитесь уже с мыслью, что мы сегодня умрём! Но! Главное, как умереть?! Подняв руки, сдавшись, медленно умирать в плену или умереть сегодня, но с оружием в руках, защищая раненых и самих себя, свою честь и честь своего полка! Знамя полка всё ещё у нас, и мы его не опозорим трусливой сдачей в плен! Чем больше мы убьём немчуры, тем больше шансов у нашей Родины победить, пусть и ценой наших жизней, придут другие и отомстят за нас, братцы! И наши дети, жёны, сёстры и матери будут знать, что мы все положили живот свой на алтарь Отечества! Чтобы всем нашим погибшим товарищам не было стыдно за нас! Мёртвые сраму не имут, пусть все знают, что мы не пропустили врага и дрались до самой последней возможности, до самой последней капли крови!
А сейчас, три человека, самых здоровых, кто может далеко кидать гранаты — на вас бронетехника! Разобрать гранаты и занять места возле входа в хранилище. Два расчёта пулемётчиков, выбрать себе позицию в развалинах - на вас пехота, прикрываете наших гранато...блять, как их там - мётчиков? Нет! М-ммм...метателей! Во, точно - гранатометателей!
Остальные, спускаемся под землю на склад!
— Макарыч, что нам делать, если фартанёт отстрелять весь боезапас и остаться живыми? — спросил сержант Сладков.
— Если даст Бог, уцелеете, все кто живой, спускаетесь вниз. Ваша задача: каждая граната и бутылка с зажигалкой — это подбитый танк, бронемашина! Погибать смертью храбрых — запрещаю! Умрёте, отдам под трибунал и лично расстреляю как дезертиров, по закону военного времени!
Громкий смех трёх десятков глоток огласил развалины строения, где мы собрались.
— Боезапаса мало, понапрасну не палить, беречь патроны! При первой возможности вооружаться трофейным оружием! Возможна рукопашная! Поэтому, всем приготовить и иметь под рукой - штыки, пехотные лопатки, ножи (у кого есть)! Разойтись по местам!
Я самым первым спустился с бруствера и устремился к подземелью бывшей экономии* занимающейся производством вина. Спускался и думал о том, что я сейчас выдал всю патетику, что я видел в кино и читал в книгах про войну одним разом, аж уши горели - самого тошнило от ура-патриотизма в своих словах. Не знаю какое впечатление моя речь произвела на бойцов - надеюсь воодушевились сознанием того, что их смерть геройская и имеет значение для всей страны, а не просто мелкая смерть отдельных личностей.
Спустившись по спуску к огромным дубовым, окованным железом воротам, мы зашли в глубокое помещение высотою метров 10. По краям стояли высоченные бочки, а по центру ряды лежанок с ранеными.
Там уже вовсю хозяйничала санинструктор Надежда.
— Легкораненые, помогаете тяжёлым перебраться в соседнее помещение, во второй зал. Все остальные, здесь мы оборудуем наши позиции. Стаскиваем кирпич, доски, камни и делаем пулемётные точки и стрелковые ячейки! Можете использовать бочки с вином.
- Товарищ старшина, можно вас на минуточку?!
- Да, в чём дело! - я отошёл в сторону от снующих, в переносе госпитальных мест легкораненых бойцов, к Наде.
- Вот документы политрука, он десять минут назад умер! Отдаю вам как самому вышестоящему командиру по должности и званию.
Я открыл документы:
Щурин Василий Иванович, 1918 года рождения, родился в Калининской области, Кимрский район, деревня Желково. Ага, состоял на должности политрука, пулеметной роты, 139 стрелкового полка, 41 стрелковой дивизии. В документе стоит дата: 15 июля 1940 года, начальник штаба полка - капитан Дремлюга, завпроизводством - Продан. Так-с, партийный, (номер партбилета: 1998375). Далее не интересно - я сложил документы и убрал к себе, в нагрудной карман гимнастёрки.
- Спасибо, Надя, постараюсь сберечь, где его оставили?
- Да, там же в землянке!
- Выживем - похороним по-человечески, а место запомним!
Надя без оптимизма кивнула, очевидно понимая что выжить нам не дадут.
Легкораненые помогали перемещению лежанок и тяжелораненых в соседний, не менее здоровенный зал.
Я оборудовал под себя пулемётную точку для стрельбы лёжа — из щитов сделал настил, с Синицей натаскали кирпича для укрытия. Нашёл свой ДП-27, забрав его у бойца.
Пулемётов у нас было 5 штук: два ДП -27 остались наверху, два (в том числе и мой) внизу, и пятым оказался станковый пулемёт Максима.
Патронов было в обрез — на один хороший бой.
Стрелки с винтовками Мосина, с трофейными карабинами Маузера К98 и пистолетами-пулемётами МП-40, залегли хаотично, но так чтобы у каждого был свой сектор обстрела, не перекрывая никому обзор. За чем, я лично произвёл контроль, подойдя к каждому стрелку и при необходимости произведя его перемещения, относительно других стрелков.
На нашей позиции с Синицей, я так же положил ТТ и две противопехотные гранаты и сапёрную лопатку на случай рукопашной.
Патроны одного калибра распределили примерно поровну между всеми, ещё раз с напутствием тратить разумно, с учётом складывающейся обстановки.
Почти у каждого бойца было по гранате, кто-то устроился между бочек с вином.
Из трофейного оружия обеспечили всех легкораненых, из тяжёлых (кто не мог идти, но всё же мог держать оружие), вооружили им госпиталь, организовав так называемую "вторую линию обороны" в самом госпитале, в случае прорыва наших позиций.
Я лежал на своей позиции и думал о всей ситуации, в которую я попал.
Война только началась, причём, до самой зимы советские войска будут стойко получать ****ы, медленно, но уверенно отступая к Москве. И только от Москвы, с переменным успехом, начнут побеждать. И всё это, исходя из школьного курса истории. Сейчас где-то конец сентября, элементарные средства обороны против танка замыкаются только на артиллерии и ручных гранатах. Ладно ещё хватило мозгов не спросить, есть ли у нас ПТРС (ПТРД). Они только в ноябре появятся и то не везде, и до 1942 года их будут иметь единичные части и соединения. А сейчас бойцы вынуждены подбираться поближе к танку противника, получать ранения и даже гибнуть от собственных осколков гранаты, брошенных в танк. Спасают конечно коктейли Молотова, но тоже — надо умудриться попасть в моторное отделение, а значит - пробраться к корме танка. Много таких смельчаков погибли, так и не успев это сделать от огня пулемётов танка и пехоты противника.
Примерно такие мысли меня заботили первоначально, но чем дольше я думал, тем больше они становились отвлечёнными от войны.
Наша страна победит в этой войне, ценою многомиллионых жертв, через четыре года, будет добивать остатки банд и бандеровцев, лесных братьев и прочей шушеры, аж до 1957 года, как говорит учебник. Страна пердячим паром советских людей и пленных немцев будет до 60-х восстанавливаться из руин. Но пройдёт каких-то ещё 30 лет и побеждённые немцы будут лучше жить, чем их победители. Захотят ли узнать это те, кто в побеждённом Берлине, на Рейхстаге, будет писать свои имена?
Что мужчины будут цениться в семье лишь до 90-х годов, то есть ещё лет 45-50, а потом вырастет общество потре****ей, которые за жвачку, джинсы, сигареты Мальборо, Кемэл, японский телевизор и видак готовы будут свою Родину продать, урвать этот кусок и сбежать из страны, которую эти бойцы щедро полили своею кровью? Ведь их кровавой жертвы внуки и правнуки не оценят. День Победы превратят в фарс и повод выпить, а на вас, тех кто выживет в этой мясорубке, им будет насрать, будут лишь фальшивые улыбки, цветочки и лицемерие. Ваши потомки будут мечтать, чтобы вы скорее сдохли и освободили жилплощадь для молодых.
Мне то что? Я готов, несмотря на всё это, умереть здесь и сейчас. За Сталина орать конечно не буду (не так воспитан), но "Ура!" и "за Родину!" буду орать исправно, как и все.
Здесь я искупаю свои грехи, а за это и умереть не страшно (вернее страшно, очень страшно, но во всяком случае, не жалко). Надеюсь, если есть Бог (а я уверен, что он есть), когда предстану пред ним, думаю что защита Родины, будет засчитана жирным плюсиком, против многих моих минусов и я смогу искупить свои грехи перед своей семьёй и смыть свой позор.
Да и умру красиво, а не как бич подзаборный. Можно сказать героически, я ведь прекрасно понимаю, в какую жопу я попал - из неё нет выхода. Где-то, конечно, в глубине сознания, где-то ооочень глубоко, сидит мыслишка, что я выживу. Но гоню её прочь, все хотят выжить и я тоже, но это не реально.
Встретить Победу в Берлине и зажить мирной трудовой жизнью людей, не знакомых с игровыми автоматами?! С женщинами, привыкшими за годы войны ценить каждого мужчинку, любого лоха, лишь бы он был дома и мог самостоятельно присунуть? А тут ты такой, весь в орденах и медалях, приходишь с войны! С моими-то знаниями мне любую работу дадут, да что там работу, любая баба даст! Нет СПИДа, триппер и сифак это не так уж страшно подцепить, да и бабы из молодых не так распущены, в большинстве своём - целки. Познакомиться с нормальной девахой гораздо проще, чем в моё время, у здешних баб всего одна мечта — лишь бы работал, не бухал и не бил. А не как у наших: купил хату, обставил её, крутую тачку, крутой телефон, шубу, цацки, водил в кабак, на курорты за границу и прочие хотелки, которые безразмерны, потому что надо, чтобы было всё, как у всех и даже лучше.
Ведь от чего жизненная кривая меня привела к азартным играм? Я был конченный нищеброд и не мог купить себе даже новых вещей и иметь свободную наличность, чтобы познакомиться с красивой девушкой и позволить себе хотя бы водить её в кафе, рестораны, дискотеки и кино.
А здесь этого не надо! Это же круто, если конечно выживу!
Да и медсестра симпатичная. На вид - где-то за двадцать , очень даже мне приглянулась.У меня до этого не было вообще никаких отношений с девушками — пара снятых шалав не в счёт. Ну, а потом я подсел на игровые аппараты и там не до баб уже было.
Вот такие вот мысли мне лезли в голову, пока все мы ждали новой атаки.
— Товарищ старшина, есть хотите? — спросил какой-то рядовой, подошедший ко мне с початой банкой тушёнки, с торчащей из неё ложкой и сухарём.
Я внезапно почуял обильное слюноотделение и желудочный спазм, аж до боли, как захотелось есть.
Экономия* — до революции понятие крупного помещичьего хозяйства на юге России и Украине, в котором использовались наемный труд и сельскохозяйственные машины.


ГЛАВА 7. Ach, du lieber Augustin

- Всем вышло по полбанки тушёнки, ешьте, товарищ старшина! Сержант Сладков всё честно поделил!
Я тут немного размечтался, и эти полбанки тушняка спустили меня с небес на землю.
Возможно это моя последняя еда в этой жизни.
Я взял алюминиевую казённую ложку и начал кушать тушёнку, заедая чёрным сухарём.
— М-м-м, божественная еда!
Вкус напоминал ту тушёнку, которую я ел только в деревне. Её делала бабушка сама, в стеклянных банках по 0,7 и 0,5 литра в русской печке, из настоящего мяса. А не то что продают сейчас в магазине — соевое мясо или отходы от мясного производства, как говорил мой дед: ухо, горло, нос, ***, ****а и хвост.
Мне определённо нравилось в этом времени — всё настоящее, ничего фальшивого или поддельного...даже смерть и раны.
Кстати, о ранах: моя левая рука начала опухать и ныть, мобильность так же снизилась. Было очень больно тревожить раненую руку, пока терпимо, но можно. Побаливала голова и вроде как поднялась температура.
Если доживу до утра, будет очень смешно, если в самом деле начнётся сепсис и мне оттяпают руку по самое не балуйся.
Ну, уж нет, лучше уж умирать молодым!
Я практически вылизал всю жестянку консервной банки — настолько было вкусно это тушёное мясо и то, что я двое суток не ел.
Чего бы ещё съесть? Только аппетит раздразнил. Чайку бы что ли, горяченького?! Нет, тут нельзя.
В этот животрепещущий мою кишку момент, в ворота закрывающие хранилище влетел снаряд, который в щепы разнёс, центральную часть тяжеленной дубовой воротины, скреплённой железными полосами.
Оказывается на верху во всю кипел бой и там в глубине подземелья не было слышно - тогда строили на совесть, стены были толстенные и глубина тоже впечатляла.
Снаряд пролетел почти насквозь, чудом только не задев своими осколками обороняющихся. Только одному бойцу толстая щепка от воротины пробила щёку.
Щепку выдрали и наскоро перемотали, не стали ради этого даже Надю вызывать, сами управились.
— Всем приготовиться! — ещё успел крикнуть я.
Ворота на глазах стали с диким скрипом корёжиться и заваливаться внутрь — очевидно танком их выдавливают.
Не долго же продержались те, кто оборонял позиции вокруг развалин.
Настал наш последний бой.
Уронив ворота начал влезать в просторное хранилище немецкий таран — танк Т-3 (Panzerkampfwagen III).
Под его прикрытием двигались автоматчики и даже один огнемётчик.
Бойцы не сплоховали, закидав несколькими гранатами и зажигалками танк. Несколько взрывов почти одновременно оглушили нас. Дышать было тяжело от коптящего танка - копоть и гарь подымались ввысь и стелясь по потолку вытягивались наружу. Я лично, расстрелял фашистского огнемётчика, который только-только выпустил первую огненную струю в нашу сторону - безрезультатно, запалить ею ничего он не успел. Но пулемёт сделал своё дело — нашпиговав его свинцом и прострелив ранец с запасом бензина. От чего немец вспыхнул как факел, умирая от ран, он мешал своим горением пехоте врага кидать в нашу сторону гранаты и стрелять. Не смотря на это пара гранат всё-таки и к нам залетели. Но наши укрытия помогли избежать серьёзных ранений.
Подбитый танк и горящий огнемётчик мешали атакующим, создав собой препятствие и как следствие - узкий проход. Чем сильно облегчили нам задачу обороны.
— Экономим патроны! — Еле перекрикивая звуки боя, приказал я, так как пулемётчики строчили по всему что было впереди нас, не отставали и стрелки из трёхлинеек и трофейных немецких карабинов.
Доораться было очень тяжело, пришлось кричать по эстафете, иначе оглохшие после подрыва танка ничего не слышали.
Немцы вынуждены были отхлынуть, понеся значительные потери.
Наши тоже хороши: потрачены впустую большая часть боезапаса, семь человек убитыми, сколько раненых я даже не стал узнавать, потому как ранеными были и до, и после крайней атаки, почти все.
Мда, в строю всего пару отделений осталось.
Через какое время спустились пара наших бойцов, которых мы чуть не пристрелили по горячке. Ими оказались Сладков и его верный Андрюха.
Сладков - ни царапины, а вот Андрюха был ранен в локоть.
- Где остальные? - спросил я.
- Отдавай под трибунал командир - погибли смертью храбрых! Но пару танков остановили, часть пехоты тоже - мы с Андрюхой как патроны кончились, схоронились и дождались как немцы забегут вас штурмовать. Потом как от вас ломанулись, ну тут мы и решили воспользоваться случаем - раз от вас бегут, значит вы живы!
- Понял! Андрюха, на перевязку к Наде!
Произвёл перекличку - на лицо включая меня и Сладкова с Андрюхой оказалось двадцать один человек. Очко, сука! Ситуация самое оно - дырка от жопы. Боеприпасов почти нет, гранат всего 8 штук.
Мешали думать стоны лежащих тут и там раненых и умирающих немцев.
— Обойти трупы убитых, осмотреть на наличие годного оружия, боезапаса к нему, воды, еды. Раненых немцев добить! Допрашивать смысла не вижу, и так понятно, что их там дохуя и скоро придут нас добивать! Пять человек во главе со Сладковым — осмотреть трупы, остальные контролируем вход!
Группа Сладкова обошла трупы в серых мундирах, попутно шмоная. Другие сидели у входа и следили за обстановкой. Я тоже сидел и смотрел на выходе из подземного склада на горящую технику, валяющиеся трупы немцев - не смотря на гарь, дышалось легче, чем внизу. Иногда слышны были резкие вскрики и вопли добиваемых немцев, а так же злобные голоса наших:
- Что бля, страшно?! А, сука?! Не бойся, я тебя быстро кончу!
— Найн, найн, нихт щиссен!
- Да кто на тебя падлюку патроны тратить-то будет?
— Ааааа!
- Битте, битте мир нихт ве!
- Ааааааааааааа
- Тьфу, падло, ещё и царапается...
- Тётен нихт!
- Уаагаааааа (Булькающие звуки захлёбывающегося своею кровью немца)
- Гля, а этот ваще обосрался от страха...
- Даже умереть не могут как люди, животные, бля...
- Фуу, кишками воняет сука, как на скотобойне...
Потом утробные звуки булькающие кровью — это Сладков лично добивал, перерезая горло своим засапожным ножом, пока другие обыскивали и осматривали тела на предмет трофеев.
Звуки добиваемых немцев стихли, я спустился вниз.
- Вынести эту дохлятину отсюда, наружу - а том задохнёмся тут!
Обойдя всех принесли и сбросили в кучу передо мной: несколько МП-40, магазины к нему, несколько фляжек с водой, галеты, шоколадки, растворимые концентраты, губную гармошку, несколько немецких гранат, складную расчёску, несколько штыков от карабина Маузера, а так же сами карабины, презервативы, доич марки, монеты, фотокарточки с фрау (были и порнографические), носовые платки, зажигалки и прочую мелочь, что лежит в карманах обычно у солдат.
— Я же сказал что брать! Нахуй вы всё подряд то выгребли из них?
Солдаты смущённо промолчали, только Сладков нашёлся:
— Так это, увлеклись, командир! Боевые трофеи всё-таки...
— Воду и еду в госпиталь, боеприпасы и оружие разобрать по потребностям, в каждую стрелковую точку передать гранаты.
Нас сейчас придут добивать — никто не расслабляется!
Множество рук разобрало всё что было свалено в кучу, при чём так быстро, что я не успел уследить куда делись посторонние предметы. Гадать тут не приходилось, всё лишнее рассосалось по солдатским карманам — как никак боевые трофеи, как сказал Сладков.
— Воду хотя бы передайте в госпиталь! — прикрикнул я.
Пару бойцов, жуя шоколадки и галеты, запивая на ходу с одной фляжки понесли связку немецких фляжек нанизанных на один ремень, в помещение госпиталя.
Человек быстро оскотинивается на войне, особенно от сознания быстрой смерти и отсутствия контроля со стороны командования. Оказывается это не книжная метафора — это жизнь.
На входе в помещение началась стрельба.
— Тра-та-та-та! Тра-та-та-та!
— Да-дах!
Вновь началась атака, мы даже не успели вынести жмуров, но тут стреляя по нам, нас начали и гранатами забрасывать.
Видимо немцы обошли склад сзади и с двух сторон одновременно сверху начали спускаться у самого входа, практически на ноль сократив с нами расстояние, этого и следовало ожидать. Никто в лоб, постепенно сокращая расстояние, ко входу в хранилище и не пошёл бы.
Часть немцев прорвалась, бегом по затухающему танку и завязалась рукопашная.
Здоровенный немчура замахнувшись на меня, хотел мне садануть в голову прикладом от карабина Маузера, я вцепился в его ствол руками и постарался выдрать у него из рук. Но получил коленом в пах и согнувшись от боли упал.
Меня спас Синица рубанувший по шее этого хряка сапёрной лопаткой.
Тут и там взрывались противопехотные гранаты, слышался хруст костей, порванных связок, маты на русском и немецком, редкие выстрелы в упор — это помещение заполняли прорвавшиеся немцы.
Я уже не понимал где свои, где чужие — всё перемешалось в кучу.


Полностью данную повесть вы сможете прочитать  только купив сборник "Антагонист", по вопросам приобретения обращаться в группу в контакте: https://vk.com/knizhnie_dyeti