Зеленая волна в Забайкалье. Борьба с кулаками

Так называемые кулацкие мятежи, вспыхивали по всему СССР в 1920-х начале 1930-х годов. «Зеленая волна» так называли это явление в белоэмигрантских кругах. Многие за границей, среди эмиграции, не ставшие на путь прогрессивного сменовеховства и устряловщины, безрассудно надеялись, что «волна» сметет ненавистный московский режим товарищей. Мужицкий бунт вернет России ее национальную суть, а кровавый интернационал потонет в собственной крови, захлебываясь и вымаливая прощение у русского люда. Такая радужная, оптимистичная, картина рисовалась в глазах национально ориентированных эмигрантских кругах, будь то Ильин или Струве, но на деле в случаи успеха, не было бы ни какого национального возрождения, а была бы анархия, разгул бандитизма, и продолжение опостылевшей братоубийственной войны. Итогом всего стало бы уничтожение России как геополитической реальности, т.е не было бы ни чего, что хоть немного напоминало бы великую страну.
Восстания вспыхивали стихийно, повсеместно, Забайкалье не стало исключением. Как-то в одной из предыдущих статей, уже писалось об этом.Лозунг: «Советы без коммунистов!» был актуален как никогда. Ограбление крестьянства городом, превращение крестьянина-труженика в бесправного, идеологически отсталого, раба, основной функцией которого, должно быть лишь подчинение и обеспечение продовольствием подконтрольных коммунистам миллионных городов, населенных деклассированными элементами, тунеядцами, ворами, солдатами и служащими советских организаций. Пищи понятно для всех не хватало. Заводы стояли.
В деревне как реакция на искусственное насаждение коммунизма, коллективизацию, зверствовало кулачество. Уничтожались активисты, комсомольцы. Как было сказано выше реакция несла не праведный гнев и национальное возрождение, а лишь кровь, жестокость и ужас. Порождало злобу одних крестьян, которые побогаче к другим, что победнее и наоборот.
Позвольте воспоминаниям, ныне уже умершего жителя поселка Шерловая гора, Забайкальского края А. П. Маккавеева перенести Вас в годы коллективизации в Забайкалье. Наша семья состояла из 12 человек, а хозяйство - коровенка да лошаденка. Вот и пришлось мне, как старшему из детей, с четырнадцати лет пойти по чужим людям. Узнать горечь чужого куска хлеба. Когда же исполнилось 16 лет, я поступил на лесопильный завод Неймана-Рубенчка в селеМаккавеево. Кому приходилось изо дня в день ворочать бревна по шестнадцать часов в сутки, тот знает, что это за труд. И за него нам платили буквально гроши. Наступил 1918 год Советская власть" восторжествовала во всем Забайкалье. Присмирел наш хозяин лесопильного завода. Был установлен 8-часовой рабочий день, немного повышена заработная плата. Но опять вернулось тяжелое время. Советская власть в Забайкалье пала. В Маккавеево прибыл семеновский карательный отряд. Лютовал военно-полевой суд. Каждую ночь за рекой Ингодой горели костры. Семеновские каратели расстреливали и сжигали большевиков и сочувствующих Советской власти. На станции Маккавеево стоял бронепоезд «Мститель» с прицепными «вагонами смерти». И тут Рубенчик решил отомстить рабочим за свой испуг во время Советской власти, за вынужденные уступки. По эго указанию каратели увезли на бронепоезд рабочих Мысалова и Хрулькова, а многих здесь же на бревнах, избили нагайками. По счастливой случайности мне тогда удалось избежать этой экзекуции. На завод в то время я больше не показывался. Как стало после известно, Мысалова и Хрулькованочью вывели на лед Ингоды, раздели донага, зарубили и спустили в прорубь. После скитаний мне удалось поступить на железную дорогу ремонтным рабочим. В 1920 году вблизи появился партизанский отряд Ивана Федосеевича Пакулова. С ними установил связь. Мне дали задание разрушить железнодорожное полотно и мосты.
на перегоне Кручина - Маккавеево. Та ночь мне запомнилась. Зашли мы в будку к путевому обходчику забрать ключ и лапу, чтобы снять несколько рельсов. Путевой обходчик оказался моим знакомым, старик Семенов. Он знал моего отца и всю нашу семью. востока и удостоились чести первыми войти в город. Участвовал я при освобождении своей родной Читы, Хабаровска. Но встречу, какую нам устроили рабочие Владивостока, забыть невозможно. Улицы были заполнены народом, и нас буквально засыпали цветами. Со слезами радости и счастья люди обнимали нас, совали в руки папиросы и другие угощения. Не забыть до конца дней моих морозный январский день 1924 года. Мы услышали, что умер Владимир Ильич Ленин. Помню траурный митинг и слезы старых коммунистов. По Ленинскому призыву я был принят кандидатом в члены РКП{6). А в 1925 году меня избрали председателем сельсовета с зарплатой 8 руб. в месяц. Я не имел права отказаться, хотя и не знал, как я буду жить на эти 8 рублей, не имея своего хозяйства. Тогда я взял на себя должность и секретаря сельсовета, стал получать 18 рублей. Проработал год, да так, что Читинский исполком премировал меня. А в 1926 году послали учиться в Читинскую совпартшколу. 1929 год. После учебы я работал заведующим орготделом Шилкинского райкома партии. Трудно было в то время. Кулацкий саботаж.
Коллективизация крестьянских хозяйств только начиналась. В результате кулацкой агитации начался массовый забой скота, пьянство и т. д. Весной 1930 года рано утром разбудил меня секретарь райкома партии Заикин. «Спишь, Алексей, а банда заняла Верхний Те- ленгуй и движется на Шилку. Мы вызвали из Читы бронепоезд, а ты с боевой группой двигай на Теленгуй». Бандиты нанесли теленгуйскому колхозу большой ущерб. Перестреляли рабочий скот, скормили и затоптали семенное зерно, чтобы сорвать весенний сев. Жестоко избили председателя колхоза. Постепенно кулачество было ликвидировано и с бандитизмом в районе покончено. Укрепилась уверенность крестьянства в силе и прочности Советской власти. Начался новый прилив в колхозы. В 1931 году Восточно-Сибирский крайком ВКП(б) принял решение укрепить районы, в которых были кулацкие мятежи, коммунистами, участниками гражданской войны. Таким образом, я оказался заведующим орготделом Усть-Карского РК ВКП(б). Там я узнал, до какой степени доходит звериная ненависть кулаков к колхозному строю, ко всему советскому. Восстание вспыхнуло в селе Какталга.
В одну ночь бандиты убили председателя сельсовета, председателя колхоза, девушку- агронома, двух бывших батраков и райуполномоченного милиции. Председателя колхоза, прежде чем застрелить, водили с проволочной петлей на шее, конец которой был привязан к седлу лошади. Двух бывших батраков связали один к другому спинами и убили одним выстрелом. Утром, на рассвете, бандиты захватили село Кучугай. Глухое таежное село. Там не было ни партийной, ни комсомольской организации. Бандиты убили тринадцать человек, в том числе двух женщин. В этом селе был единственный комсомолец-учитель. Бросились его убивать сразу два кулака, но в темноте, не разобравшись, один бандит застрелил другого, а комсомолец спасся. Уходя, бандиты забрали добрых колхозных лошадей, сожгли приготовленное для сева семенное зерно. В тот год я видел женщин-колхозниц, втроем, вчетвером тянувших по пашне борону. Некоторые же помогали тянуть борону выбившейся из сил лошаденке. Ныне мы славим отлично работающих механизаторов, доярок очень правильно делаем. Но я сейчас готов до земли поклониться тем, кто прокладывал первую колхозную борозду, кто, презирая кулацкую угрозу, в труднейших условиях строил новую жизнь. Нанесли удар кулаки и мне, но не обрезом, а клеветой. На моей родине в селе Маккавеево были кулаки и другие антисоветски настроенные элементы.
Будучи председателем сельсовета немало кровушки я им попортил. V вот они написали в Усть-Карски! райком партии заявление, якобы отец мой — бывший купец, а сам ни больше, ни меньше, офицер белой армии. Я в это время был на военной переподготовке. Заочно было принято решение снять меня с работы, исключит» из партии, обязать прокурора немедленно привлечь меня к уголовной ответственности. Но прокурор и начальник милиции решили проверить это заявление. Благодаря им мне представилась возможность поехать в Иркутск в крайком партии, снять это ложное обвинение, узнать авторов заявления и привлечь их ответственности за клевету.