Тунцеловы. Глава 13

                13
       Вечером в коридоре слышалась громкая музыка. Я вышел и увидел, что у капитана дверь открыта, и потому подошел и заглянул внутрь. Там за бутылкой виски сидели капитан, старший механик и радист.
– Заходи, – пригласил капитан.
– У деда сегодня день рождения, – сказал радист.
– Поздравляю, дед, – сказал я. – Крепкого тебе здоровья, счастья и добра.
       Стармех усмехнулся, поблагодарил и пожал мне руку. Я сел на свободное место.
– Кстати, о тебе был сегодня разговор, – обратился ко мне капитан. – Капитаны других судов недовольны, что ты к ним не приезжаешь. Бывший твой предшественник, врач Шамиль, все наши суда посещал на спидботе, и спрашивал нет ли проблем со здоровьем.
– Если у меня будет “такси“, то я тоже буду их всех навещать, – ответил я.
– Нет, ну что ты! Я пошутил, – сказал капитан. – Наоборот, я ответил им, что ты нормальный доктор, и, что всегда буду брать на судно в рейс докторов.
        Мне предложили выпить за именинника. Я поднял рюмку за тост, чокнулся со всеми, Все выпили, а я нет. Извинился и ушел.
– Доктор предатель, – услышал я вдогонку.
       На следующий день утро было пасмурное, а палуба мокрая от ночного дождя. Но вскоре среди мглы показался белый кружок солнца, немножко посветил и исчез. Все небо застлали серые тучи. На океане покачивалась морщинистая зыбь.
       Во время завтрака инспектор из Фритауна Бангура, сверкая своими красными глазами, возмущался, что капитан, мол, обязан каждый  день давать ему сводку об улове, но не делает это.
– Так скажи это капитану, а не нам, Чего попросту говорить? – сказал матрос Покалюк.
– И ему скажу, и у него будут проблемы.
– Гляди,  как бы у тебя не было проблем, – ответил матрос.
– Написано же так в договоре, значит, надо выполнять.
– На заборе тоже написано, – ответил Покалюк.
– Знаю.
– Будешь возмущаться – капитан возьмет себе другого инспектора, а тебя отправит обратно, – объяснил матрос инспектору его перспективу.
      Я не стал дальше слушать и вышел, зная, что это – переливание из пустого в порожнее.
      Вскоре объявили аврал: в двух местах пучилась белыми всплесками вода и над нею трепали крыльями темно серые чайки. Но оказалось, что тунец был мелкий, и замет не сделали. Сделали замёт на следующем косяке. Во время стягивания невода был заметным уход крупных тунцов под днищем судна. Они не обращали внимания на наш стук по борту. Когда выбрали невод, в нем оказалась одна мелюзга: тунцы по 3 – 5 килограммов. И с ними попалась громадная акула-молот, весом более 300 кг. Акулы нам ни к чему. Только годится её печень для нашего питания да плавники для просушки и продажи.
       Худо-бедно, но, всё же, за неделю на нашем судне заморозили 50 тонн рыбы и вечером пришвартовались к транспортному рефрижератору “Ткварчелли“. На нашей промысловой палубе стоял врач этого судна и записывал вес передаваемых нами связок замороженных тунцов, посвечивая фонариком на висящий над ними безмен.
       Я спустился к нему, чтобы чуточку пообщаться. Когда мы стояли у борта, мимо проходил боцман и поздоровался:
– Здравствуйте, доктора!
      Ответив на приветствие, этот врач задал глупый вопрос:
– У вас все здоровы?
– Да вот рядом шеф стоит, заботится, – ответил боцман.
       Я понял, что он спросил так из-за своего склероза непроизвольно, потому что на многих судах нет врача. Поэтому я  не сказал ему ничего, вроде бы, что это моя проблема, хотя надо было сказать.
      Он попросил меня дать ему образец заявки на медикаменты по-испански, так как он впервые выписывает их на испанском языке. Я написал ему большой список лекарств по-испански с обозначением по-русски. Он был рад без памяти и три раза сказал “спасибо“.
– Век будешь помнить? – пошутил я.
– Век буду помнить, – ответил он.
      Стоявший рядом рефмеханик усмехнулся.
      Уже неделю работаем вместе с наблюдателями из Сьерра-Леоне. Двое приходили ко мне лечиться, и я дал им нужные лекарства. Один из них, инспектор Ибрагим, неплохо говорит по-английски, а второй, матрос, понимает с трудом. Но их старший инспектор Бангура приходил еще раз вечером, вспомнив о своем радикулите. Я разговаривал с ним по-английски. Узнал, что он христанин-католик, что в его стране разговаривают на языке креолов, то есть, на плохом американском сленге.
      Никак наши тунцеловы не поймают крупную рыбу. Попадается много косяков, но рыба мелкая. Один косяк был рядом с судном. Вокруг кипящего и плещущего участка воды с выныривающими мелкими тунцами кружилась большая стая чаек. Судно дрожит, вибрирует, покачивается с боку на бок из-за мачты с марсовой бочкой наверху. После обеда его болтанка уморила меня, и я лег, свернувшись на кушеточке. Кто-то вскоре открыл дверь и спросил:
– А что это вы, как аскет?
      Это оказался рефмеханик. Я почему-то не спросил, что он имеет в виду под аскетизмом и ответил:
– Меня чуть укачало.
– Я понимаю. Но почему тогда не лечь в постель?
– Так ведь я решил только прилечь.
      Рефмеханик пришел по поводу больного коренного зуба, на котором глубокий кариес. Я дал ему несколько таблеток анальгина и прыснул на больной зуб из баллончика Дентиспрей. Он ушел. Мне лежать расхотелось, и я пошел на палубу. Я увидел, что задействованный боцманом для уборки палубы негр-матрос усердно её подметает. Я с верхней палубы переглянулся с ним, и он понял, что так и дальше надо. Также увидел худого инспектора Ибрагима внизу и позвал его: “Ибрагим, кам ин !“. Он вошел в санкаюту и я закапал ему в ухо фурациллиновый спирт. От него я узнал, что они за работу у нас на судне получают сто долларов в месяц и что не все жители Сьерра-Леоне знают английский.
       Вечером было яркое солнце, испускавшее аркады света из-за облаков, как в Лас-Пальмасе. Такая картина здесь бывает редко. После захода солнца небо долго хранило свой багряно-желтый цвет. На небе выплыл серпик месяца с рожками вверх и рядом с ним первые звезды. Должен быть завтра удачный улов.
      Утром я проснулся, как обычно в 7 часов. Мой сосед все еще спал наверху. Я пошел в столовую завтракать. Когда я пил чай, объявили замёт. “Вот будет спешить мой сосед”, – подумал я о спавшем наверху матросе. При моем возвращении в каюту его там уже не было.
      Замёт был удачный: 35 тонн. Было жарко. Облака растворились в небе. Я пошел на верхний мостик позаниматься физкультурой. Услышал объявление: “Доктору прибыть на мостик“. Видимо, капитан звонил мне в каюту, а меня там не было. Я спустился на капитанский мостик. Капитан, находившийся в хорошем настроении, спросил у меня:
– Когда больной Хамракулов может выйти на работу?
– Через пять дней, так как у него есть припухлость в области отростка лопатки, и я считаю, что это костная мозоль в связи с возможным переломом.
– Ну, при переломе он так бы не смог двигать рукой, – сказал капитан.
– Я не утверждаю, что это перелом, но о нем надо думать, а то не дадим срастись кости и будем каяться.
      Капитан согласился и спросил:
– Нельзя ли его сейчас на более легкую работу, например, на камбуз.
– На камбузе работа не легкая, – ответил я. – Там надо и мешки картофеля тащить из провизионной камеры и бачки с водой. Нет, не подходит это.
– Ну, тогда подождем, – сказал капитан.
– А как с уловом на других судах, – спросил я.
– А зачем тебе это знать? Вроде бы неплохо. Но вот на “Мелонгене“ в невод попало 30 акул. И всех подняли на борт.
      Я понял, что команда этого судна получила дополнительную добычу акульих плавников, которые в высушенном виде пользуются спросом в фармацевтической промышленности для изготовления противоракового препарата “Акулий хрящ“, и в Лас Пальмасе эти плавники можно продать по цене 50 долларов за килограмм.
      У меня в начале рейса во время стоянки в Дакаре кто-то украл сто долларов. Я об этом тогда говорил капитану, и он сказал, что искать виновного нет смысла. Ведь каюта не закрывалась, и в нее мог войти кто угодно, якобы лечиться.
Сейчас он спросил у меня: смирился ли я с пропажей.
– Смирился, – ответил я.
– Странно, почему ты тогда не спрятал деньги. Там у тебя в санкаюте столько коробок всяких, было же где спрятать.
– Я думал, что доктора не тронут.
– Да ты что! – усмехнулся капитан. – Вор есть вор. Здесь до твоего предшественника был врач… Э, старпом, как фамилия врача, который был здесь до Шамиля?
– Не помню, какой-то азербайджанец, – ответил старпом.
– Так вот, – продолжал капитан, – этот врач был вор. Он любил выпивать с членами экипажа на ремонте и, когда кончалась водка, он изъявлял готовность сходить за ней, если будут деньги. И кто-то, естественно, лез в карман или в рундук за ними. А ему того и надо было: увидеть, где лежат деньги. Потом он их крал. А еще он отрезал кусачками кусок проволоки, сгибал её пополам и стрелял ею из рогатки в негров. Когда попадет в негра, и тот схватится за голову или еще за что-нибудь, он выходил из своего укрытия и выражал готовность лечить, но за компенсацию. И ему за лечение носили арбуз или парфюмерию. Вот такой был врач!
– Это немного похоже на анекдот, ведь таких врачей не бывает, – сказал я, и вышел из рулевой рубки.
     Второй замёт под вечер был неудачный. Неудачный был также замет на следующий день утром. Наперерез нашему курсу проплывал кит, а рядом с судном плыло много дельфинов. Заходил ко мне лечиться старший инспектор Бангура по поводу радикулита. Я дал ему мазь капсикам. Но он просил у меня также тетрадь, чтобы записывать наши уловы. Но чистой тетради у меня не было. Пообещал ему найти чистый лист бумаги в другой раз. После него пришел  лечиться матрос-негр по поводу болей в животе. У него, с его слов, язва желудка, выявленная три месяца назад. Я дал ему таблетки ранитидин, и он ушел довольный. Он сказал, что в Съерра-Леоне сейчас лекарства в дефиците.
                (продолжение следует)