Северные сюжеты

Сегодня прочел статью "Тележурналисты впервые побывали в закрытой зоне Белокаменки" информационного агентства СеверПост. RU от 13 мая 2029 года:
"На стройке в Белокаменке люди с положительным результатом теста на COVID-19 полностью изолированы от остальных. В общежитиях же живут по двое, а вовсе не по восемь человек.
Об этом стало известно мурманским журналистам, которым удалось проехать на территорию стройплощадки компании «Новатэк».
Сотрудники «Арктик-ТВ» облачились в защитные костюмы, и взяли с собой врача-эпидемиолога .
Таким образом, они решили проверить утверждения московского журналиста Андрея Караулова об ужасных условиях, в которых якобы приходиться жить рабочим".
Раньше я считал Андрея Караулова порядочным журналистом и всегда читал его публикации, но, очевидно, правильно сказано: "... не сотвори себе кумира..."

Вообще мне приходилось бывать в разных местах, которые с детства были знакомы по песням и стихам. Скажем, кто из нас не знал песню "Морзянка", где "четвертый день пурга качается над Диксоном, но ты об этом лучше песню расспроси..."
В порт Диксон в 1982 году мы заходили именно в такую погоду.
Проходя порт Амдерма, вспоминали балладу Евгения Евтушенко о зверобоях:

"Мы сто белух уже забили,
цивилизацию забыли,
махрою легкие сожгли,
но, порт завидев,- грудь навыкат! -
друг другу начали мы выкать
и с благородной целью выпить
со шхуны в Амдерме сошли.

Мы шли по Амдерме, как боги,
слегка вразвалку, руки в боки,
и наши бороды и баки
несли направленно сквозь порт;
и нас девчонки и салаги,
а также местные собаки
сопровождали, как эскорт.

Но, омрачая всю планету,
висело в лавках: "Спирту нету".
И, как на немощный компот,
мы на "игристое донское"
глядели с болью и тоскою
и понимали - не возьмёт.

Ну кто наш спирт и водку выпил?
И пьют же люди - просто гибель...
Но тощий, будто бы моща,
Морковский Петька из Одессы,
как и всегда, куда-то делся,
сказав таинственное: "Ща!"

А вскоре прибыл с многозвонным
огромным ящиком картонным,
уже чуть-чуть навеселе:
и звон из ящика был сладок,
и стало ясно: есть! порядок!
И подтвердил Морковский: "Е!"

Мы размахались, как хотели,-
зафрахтовали "люкс" в отеле,
уселись в робах на постели:
бечёвки с ящика слетели,
и в блеске сомкнутых колонн
пузато, грозно и уютно,
гигиеничный абсолютно
предстал тройной одеколон.

И встал, стакан подняв, Морковский,
одернул свой бушлат матросский,
сказал: "Хочу произнести!"
"Произноси!" - все загудели,
но только прежде захотели
хотя б глоток произвести.

Сказал Морковский: "Ладно,- дернём!
Одеколон, сказал мне доктор,
предохраняет от морщин.
Пусть нас осудят - мы плевали!
Мы вина всякие пивали.
Когда в Германии бывали,
то "мозельвейном" заливали
мы радиаторы машин.

А кто мы есть? Морские волки!
Нас давит лед, и хлещут волны,
но мы сквозь льдины напролом,
жлобам и жабам вставим клизму,
плывем назло имперьялизму?!"
И поддержали все: "Плывём!"

"И нам не треба ширпотреба,
нам треба ветра, треба неба!
Братишки, слухайте сюда:
у нас в душе, як на сберкнижке,
есть море, мама и братишки,
все остальное - лабуда!"

Так над землею-великаном
стоял Морковский со стаканом,
в котором пенились моря.
Отметил кэп: "Всё по-советски..."
И только боцман всхлипнул детски:
"А моя мамка - померла...

" И мы заплакали навзрыдно,
совсем легко, совсем нестыдно,
как будто в собственной семье,
гормя-горючими слезами
сперва по боцмановой маме,
а после просто по себе.

Уже висело над аптекой
"Тройного нету!" с грустью некой,
а восемь нас, волков морских,
рыдали,- аж на всю Россию!
И мы, рыдая, так разили,
как восемь парикмахерских.

Смывали слезы, словно шквалы,
всех ложных ценностей навалы,
все надувные имена,
и оставалось в нас, притихших,
лишь море, мама и братишки
(пусть даже мамка померла).

Я плакал - как освобождался,
я плакал, будто вновь рождался,
себе - иному - не чета,
и перед богом и собою,
как слёзы пьяных зверобоев,
была душа моя чиста".
1964

Очевидно, и в те времена журналисты и поэты могли найти что-нибудь гнусное из окружающей действительности, но находили другое...