Повисшие макаронины и железное алиби

   Ростов, лето 1967-го.  Вечереет. Мне восемь лет. Из окна двухэтажного дома, в котором мы живем, со стороны  ул. Энгельса (ныне с ул. Большой Садовой)  виден памятник Кирову – кажется, он меня с оптимизмом приветствует, со стороны двора в открытое  окно  заглядывает ясень. Снизу слышится яростный спор тети Паши с  невесткой Светкой. Все соседи знают, что завтра, после колоритного выяснения отношений, они под ручку пойдут за продуктами, позабыв о сегодняшней ссоре.
Со двора меня позвали девчонки гулять. Я собралась и вышла в коридор, где как всегда ухоженная и приветливая  Дарья Семеновна, жарила пирожки с яйцами и зеленым луком. Она угостила меня вкусным пирожком. С удовольствием его проглотив, я вышла на открытую узкую  длинную веранду, вдоль которой, прямо на полу, на коврике спал пьяный дядя Толик. Такое с ним случалось регулярно, в день аванса и получки. Аккуратно обойдя соседа, спустилась вниз…

   С девчонками мелками мы стали расчерчивать «классики». Мальчишек во  дворе не оказалось – наверное, куда-то укатили на велосипедах. Они не были хулиганами, однако весь двор держали в напряжении: то, играя в футбол, разобьют окно, то вывешенные сушиться через весь двор белые простыни запачкают футбольным мячом, то  по крышам сараев начнут бегать… Но больше всего наши мальчишки любили разжигать костры, запускать самодельные ракеты, начиненные фотопленкой и завернутые в фольгу,что-нибудь взрывать, по возможности не сильно.

   Однажды одному из них — Женьке — тайком удалось выкрасть немного пороха у своего отца, охотника-любителя. Женькина мама тетя Нина, которая делала все очень быстро, даже быстрее, чем думала, нашла тот самый сверточек. Она не успела огреть, попавшейся под руку скалкой убегавшего сына, в сердцах отодвинула кастрюлю с макаронами, варившимися на печке,  и сама (здесь ключевое слово «сама»!) бросила пакетик  с порохом в печь… Прогремел взрыв,  высыпали все соседи - узнать, что сучилось. Оконные стекла жилища тети Нины разлетелись на мелкие кусочки. Печь разворотило, а на потолке, словно насмехаясь, повисли длинные макаронины… Через неделю все было восстановлено, помыто-очищено. Помогали всем двором.

   Но вернемся к нашим «классикам». Мы с девчонками их расчертили и стали играть, когда во двор зашла возвращавшаяся с работы мама. Как правило, она входила с опаской, потому что у нее, кроме меня - сын Саша, мой брат одиннадцати лет.  И маме, как и всем мамам наших мальчишек, частенько приходилось выслушивать упреки соседок. Не обошлось и  на этот раз.

   Тетя Катя, которая жила с мужем инвалидом-колясочником, в тот день, о котором я веду рассказ, сплетя руки на груди и нервно притопывая ногой, кого-то поджидала - как оказалось, мою маму. Необъятных размеров тетя в фартуке поверх халата, с волосами, накрученными на бигуди, резко направилась к ней со словами:

   - Лида, а ты знаешь, что твой Сашка моему Славику колесо в коляске проколол гвоздем?!
   - Проколол? Когда? - спросила мама. Она-то была уверена, что на такие подлости ее Сашенька не способен, но донести это до тети Кати было бы невозможно.
   - Когда, когда? Сегодня!

   И тут моя маленькая худенькая мамочка с  победным видом взяла реванш за все прошлые упреки соседок:

   - Да как же ты можешь, да совести у тебя нет!!! Да мой Сашка уже три дня как в пионерском лагере!

   Совершенно не смутившись, тетя Катя быстренько развернулась и по пути высказала новую версию: «Значит это Юрка!» Решительным шагом она направилась разбираться с Юркиной мамой…

   Сейчас на месте памятника Кирову стоит памятник Елизавете, а на месте нашего дворика - музыкальный театр. Будто и не было той нашей жизни с ее радостями и горестями, где бурно выясняли отношения и помогали друг другу просто так,  где заходили друг к дружке на пять мин, а оставались на час, и  каждая семья была частицей одной большой, под названием «наш двор».

Фото из открытого источника интернета