Бункер. окончание

18+

8.

- Галь, а Галь! Галь, а Галь!
- Ну, что тебе ещё, Сергеич?
- Да я не об этом… помощь твоя требуется!
Галь, а Галь! Ну, подойди, котик!
Галина Васильевна слила остатки грязной воды в унитаз, сполоснула ведро и отжала тряпку.
Сергей Сергеевич, скрючившись вопросительным знаком, как полудохлый паук повис на штурвале, которым запиралась, преграждающая вход в лифт, увесистая сейфовая дверь.
- Ты чой-т, на руле? С дуба рухнул? Пошли уже домой…
- Это тебе не руль –  это, дура, задраивающее устройство! Понимать надо. Давай, помогай, тяни вниз. Вместе…
- Тэкс, была, значит, котиком, а стала дурой… А не пошёл бы ты сам знаешь куда, Сергеич…
- Ну, не кобенься, Галочка… помоги… вот, кажется, и сдвинулось чутка… ну, да-вай-да-вай…
Галина Васильевна пробормотала что-то вроде «ой-дурак-дурак-ну-и-дурак», но тем не менее встала сзади извивающегося на штурвале Сергеича и с какой-то обреченной неистовостью принялась за дело. Женщина подмяла под себя тщедушные мощи механика – и оба они, скрипя зубы, навалились на заевший штурвал.
Первый раз в своей жизни, в которой присутствовало всякое, Сергей Сергеевич испытывал такие противоречивые ощущения: он и задыхался, и стонал от боли в груди и спине, и злился на заклинивший замок, и в то же время просто дурел от вдруг нахлынувшего блаженства, ощущая на себе влажное и жаркое тело подруги, источающее богатейший спектр природных афродизиаков – от непромытых старых тряпок и хлорки до кисло-сладкого как сам секс трудового пота здоровой цветущей женщины...
- Вот-вот, пошло-пошло… это я его машинным маслицем взбрызднул… Давай, Галюша, давай радость моя, давай солнышко, давай-давай, пошло-пошло! - задыхаясь в экстазе поскуливал и повизгивал Сергей Сергеич.
И окаянная дверь будто бы махнула рукой и с досады плюнула на этих двух умалишённых, плюнула и нехотя поддалась: звонко щелкнул внутренний механизм замка, и Сергей Сергеевич из последних сил резко потянул штурвал на себя.
Двое шумно дышали и поочерёдно заглядывали внутрь, пока ещё так и не решаясь зайти:
- Ну, что – как я и говорил, обычный советский лифт, всё по ГОСТу. Вот смотри: «Грузоподъёмность 1200 кг». Значит, рассчитано на 10 человек.
- Две кнопки…
- А сколько ты хотела? Так и должно быть. Вверх-вниз – грузовой подъемник, обычное дело. И зеркало есть.
- На потолке…
- Ну, на потолке. Это на заводе перепутали, с них станется. Помню, года три, забирал я в Щербенке лифты, ну, для той девятиэтажки на Марата, где потом ещё третий подъезд обрушился, ну ты знаешь. Так там…
- Что-то мне боязно, Серёжа… Не зря его на такой штурвал задраили… Нечисто тут…
- Кого его? Эх, Галюша, нам ли быть в печали? Со мной не пропадешь! Идём, зая!
Галина Васильевна отвернулась и мысленно перекрестилась.
Как жених и невеста, робея перед алтарём или ЗАГСом, крепко взявшись за руки, вошли они в лифтовую кабину, где тут же зажегся красноватый мигающий свет.
А ещё через пару секунд оглушительно заревела-завизжала сигнальная сирена.
- Ты смотри, та самая, времён войны! – восторженно орал Сергей Сергеевич.
- Уйдём уже отсюда! Слышь, ты! Уйдём, Сергеич, уйдём от греха! – тянула его к выходу Галина Петровна.
Ей хотелось бежать из этой взбесившейся железной коробки, но какая-то неведомая и злая сила намертво притягивала её ноги к полу кабины.
- Да как же мы уйдём, подумай сама! Вырубить её надо!
- Да как же ты её вырубишь!?
- Вот две кнопки «Вверх» и «Вниз»! Нажать надо!
- Ну ты и дурень – прочитай внимательно!
- «Вперёд» и «Назад»! Ну и что!? Я же говорил, на заводе могли перепутать, в Щербинке!
- И на какую жать?!
- «Вперёд», конечно! В заднице-то мы, похоже, прямо сейчас!
- Стой! Стой! Подожди!
Но Сергей Сергеевич уже нажал большим пальцем правой руки на верхнюю кнопку.
Рёв сирены внезапно прекратился, дверь кабины, как будто кто-то снаружи дал ей добротного увесистого пинка, с грохотом захлопнулась, зеркало вдруг ожило и стало переливаться, будто водная гладь, покрытая на исходе погожего солнечного дня золотой и серебряной рябью, а прямо из стен повалил густой синий дым…

9.

Стаканыч пошарил под ногами и водрузил на стол такой же как у Шефа чёрный чемодан типа дипломат.
Из чемодана, под одобрительные возгласы, появились:
Напитки: «Советское Шампанское» – 2 бутылки, Водка «Столичная», 0,7 л. – 2 бутылки, Коньяк «Лезгинка КВ», 0,5 л. – 2 бутылки, Ром «Havana Club», Anejo 7 Anos, 0.7 л. – 1 бутылка, «Кока-кола диетическая», 0,5 л. – 1 бутылка;
Закуски: крабы камчатские консервированные, икра лососевая красная, шпроты балтийские, сервелат «Рублёвский финский», огурцы маринованные «Дядя Ваня», лимоны, яблоки и килограмм репчатого луга в сеточке.
Ну и связка бананов, для иностранных гостей.
Выпили шампанского за наступающий год: сначала за 2011-й, затем, в тревожном молчании, за 2021-й.
ЕБН, под предлогом, что его пропустили при раздаче, ухитрился следом употребить и третий бокал.
Лимонов от шампанского отказался и, демонстративно отвернувшись к стене с картой СССР, в знак протеста, громко чавкая и сопя, грыз зелёное яблоко.
Остальные, не сбавляя темп, дружно выпили за Самого – стоя, а потом сразу же за оборонную промышленность. И следом, по предложению Генерала, и опять-таки стоя, за тех, кто в химзащите и в сапогах.
Выпили по географическому признаку – за СССР, Ирак, Кубу, Венесуэлу и Ливию. За прогрессивное человечество.
Выпили и, как водится, за то да сё, за пятое и десятое. В промежутках тщательно пережевывали, набив рты крабами и огурцами.
Пока жевали, вспоминали каждый своё – кто далёкие Финикию и Месопотамию, кто родную Рублёвку.
Примус, тонко почувствовав всеобщую меланхолию, вновь ощутил себя за штурвалом того самого самолета, несущегося через Атлантику и решительно развернул упаднические настроения присутствующих на позитивный лад: 
Нацепил круглые очки, схватил в правую руку батон колбасы, а левой настойчиво застучал по «Столичной», требуя к себе внимания:
- Товарищи, а давайте поиграем? Поиграем в стихи? А? Я и сам не чужд поэзии, но тут вдруг вспомнил, что есть такой замечательный поэт – Немиров Мирослав Маратович…
- Партийная кличка?
ЕБН обреченно полез в карман за шпаргалкой и – нате-нуте – случайно задел ногой, секретную, припрятанную заранее, бутылку шампанского.
Бутылка покатилась, и товарищи дружно пригнули головы. Кроме Лимонова, которому было неинтересно, и Полковника, который невозмутимо продолжал сидеть в застывшей позе – в наушниках и фуражке.
- Нет клички, да это и не важно. – продолжал Примус, размахивая сервелатом. – Так вот, этот самый Немиров утверждал, что если в любой текст периодически вставлять слова «****ь» и «сука-*****», обязательно получатся хорошие стихи. Сейчас я вам для примера продемонстрирую:
«Говядина, ****ь, шпик, свинина, *****, вода,
И перец, сука-****ь, *****, черный, сука-*****, и сука-***** опять!
И чили, ****ь!
И усилитель вкуса, сука-****ь!»
Лимонов встал на стул и, то ли издевательски, то ли действительно искренне зааплодировал.
Тем временем бутылка докатилась до Стаканыча, который ловко подцепил её пятернёй и сразу же водрузил на стол:
- А давайте лучше песню споём! Нашу…
И вновь заскрежетали полозья, присутствующие встали по стойке смирно и громко запели на разных языках:

Вставай, проклятьем заклеймённый,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущённый
И смертный бой вести готов.

ЕБН, само собой, схватил с тарелки банан и принялся энергично дирижировать.
Не удержался от соблазна и сребробородый Команданте, изящно, будто кадилом, помахивая гаванской сигарой.
Но уже на третьем куплете все стали понемногу сбиваться, и песня угасла.
- Борис Николаевич, товарищ ЕБН, а скажите этому Комендантычу, чтобы поменьше курил! Не продохнуть уже от его вонючей сигары. А у меня, между прочим, больное сердце. – пожаловался БАБ, отхлёбывая «Лезгинку КВ».
- Ничего, потерпишь, Родину продавать за тридцать сребреников сердце у тебя не болело!
А давайте-ка для нашего лидера кубинской революции, то есть для дорогого товарища Команданте, споём его любимую народную кубинскую песню.
И тут же, приплясывая под столом, затянул:

А Белла чау, а Белла чау
А Белла ча, ча-ча-ча
Ча-ча-ча, ча-ча!

- Так это же итальянская песня, товарищ ЕБН!
- А какая разница? Они её тоже любят…
И тут вдруг, отстранённо сидевший и, казалось бы, дремавший Лимонов отобрал у присосавшегося к коньяку БАБа бутылку «Лезгинки КВ», налил себе две трети фужера, разбавил колой и залпом проглотил.

9 С ПОЛОВИНОЙ

- Вы это серьёзно? Хотите подмять под себя этот мерзкий, заражённый, ****ский, чумной, извивающийся в предсмертных судорогах, харкающий кровью и пожирающий сам себя мир? ВЫ?
И кто же все эти люди? А? Кто?
ЕБН? Мерзавец и позор нашей страны. Его надо было арестовать еще в 91-м, его нужно было приговорить к высшей мере за предательство Родины. Родина-то была – СССР! Должен был действовать спецназ на его даче, должен был приехать председатель правительства…
Или этот, так называемый Генерал? Это не тот ли политический авантюрист с интеллектом сапожника и физиономией потомственного громилы-медвежатника. Физиономией, сошедшей с картинок Ломброзо. Советский генерал, нарушивший присягу своей страны в том же 91-м, а затем обнимавшийся с преступниками-убийцами в Чечне?
Или Стаканыч? Ха-ха-ха! Ну, этот хотя бы не притворяется. Говорит, что думает: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». И погоняло у него честное. А вот фамилия из «Ревизора» или «Мёртвых душ», эдакий Ноздрев-Собакевич.
Я искренне не понимаю, что здесь делает псевдомудрый черепахообразный Примус. Не весть что, конечно, но хотя бы не подлец. Прославился петлёй в самолете, а должен был разворачивать не самолет, а Россию. Но трусоват оказался. И вот итог – сидит между ЕБНом и баоБАБом, стихи, ****ь, читает.
И совсем не понимаю, что здесь делают великие вожди, герои, мятежники-националисты – Конманданте, Мясник и Полковник…
Эй, Индеец, дружище, здесь же серой воняет! Смердит просто!
- Молчать!!! Ппппадла!!! Молчать!!! Вязать его, говнюка!!! – заревел исказившимся лицом Генерал.
Половина присутствующих кинулась к Лимонову, который, казалось вообще не сопротивлялся и только подрагивающим от злобы и раздражения голосом выкрикивал обидные существительные.
Бунтаря быстро привязали к стулу и засунули в рот шёлковый платок, расшитый золотыми драконами.
Тем временем в обществе стал намечаться некоторый творческий дисбаланс – выпивки ещё было прилично, а вот из закусок осталась только сеточка с репчатым луком.
На выручку пришёл Мясник, а точнее его кривой позолоченный и инкрустированный сверкающими каменьями нож – лук был почищен и роздан присутствующим.
Заседание продолжилось.
Выпили за пролетарский интернационализм и дамасскую сталь. Захрустели луком. Лук был отчаянно горьким и ядовитым, подмосковным.
Расчувствовались. Заплакали.
Генерал выдавил из «Столичной» в рюмку остатки водки. Стукнул кулаком по столу.
Драматическим басом, с хрипотцой, с цыганским надрывом, затянул:

 Чёрный ворон, чёрный ворон,
Что ты вьёшься надо мной?
Ты добычи не дoждешься
Чёрный ворон, я не твой!

Что ты когти распускаешь
Над моею головой?
Иль добычу себе чаешь?
Чёрный ворон, я не твой!

Затем вступили Стаканыч, БАБ, ЕБН, остальные… И даже интуристы. Возникло какое-то спонтанное и волшебное многоголосье, усиленное гулким колодезным эхом, создаваемым бункером:

Отнеси платок кровавый
К милой любушке моей.
Ей скажи — она свободна,
Я женился на другой.
Ей скажи — она свободна,
Я женился на другой.

Плакали и пели. Пели и плакали. Плакали…
А Лимонов тем временем мирно и блаженно посапывал в дальнем углу, убаюканный народной песней. Его осторожно развязали и положили под голову шёлковый платок, расшитый золотыми драконами.
ЕБН вспомнил, что Лимонову так и не успели ввести вакцину от вируса. Но как-то быстро успокоился: «Да и хер с ним».

Калёна стрела венчала
Среди битвы роковой.
Вижу, смерть моя приходит, —
Чёрный ворон, весь я твой,
Вижу, смерть моя приходит, —
Чёрный ворон, весь я твой...

Последние звуки песни ещё немного повибрировали, повисели в прокуренном воздухе бункера.
И исчезли.
- Всё, ребятки, пора. Пора, понимаешь, в дорогу. – сказал ЕБН.

10. ВМЕСТО ЭПИЛОГА

2019 год.
Город Тверь.
В один из прекрасных и погожих летних дней, на просторной набережной Волги (и довольно пустынной, так как в этот час наступила как раз самая средина буднего, то есть рабочего дня), в одном из самых примечательных её мест, сидел себе на скамеечке один человек. Да…
А место было, надо признать, и впрямь замечательным: за спиной у сидящего купался в яркой зелени цветов и деревьев старинный городской сад с ресторанами, кинозалом и летней эстрадой,  каруселями и высоченным колесом обозрения; слева, опираясь на кованый парапет, с переброшенным через руку плащом  горделиво взирал на окрестности бронзовый Александр Сергеевич Пушкин (между прочим, частый гость этих мест), а чуть дальше распустил свои стальные ажурные щупальца,  до сих пор поражающий современников воздушностью и изяществом конструкций знаменитый Старый мост через реку, где на небольшом отдалении возвышалась над рекой белоснежная и загадочная церковь Трёх Исповедников с мощным серебристым куполом и, будто вонзающимся в самоё небо, острый шпилем колокольни.
Так вот, значит, сидел себе на набережной человек, сидел себе сидел, будто бы наслаждаясь солнышком и окружающими его фигуру парадными видами. Человек как человек, ничего особенного.
Это, если не сказать большего. Ну а мы, пожалуй, что и расскажем.
Расскажем, что было тому самому человеку 43 года и 3 месяца, и звали его от рождения Александром Адольфовичем Басаевым.
Трудился сей Александр Адольфович по торговой ведомости – скромным управляющим виртуального интернет-магазина по продаже одежды и всяческого снаряжения для спортивных занятий и горного туризма, а по профессии был – инженер-электрик.
Дело его шло и ни шатко и ни валко, скупать одежду не вживую, а через компьютерный шоппинг охотников было, прямо скажем, не густо, если ты, конечно, не монстр какой, маркетплейс типа Вайлдберрис и не ЛаМода.
А на всамделишный магазин, ну или хотя бы на завалященький, но собственный вещевой складик, средств у Александра Адольфовича, будем откровенны, не хватало, причём не хватало преизрядно.
 Но не проблемы малого и среднего предпринимательств волновали в сей послеполуденный и несуетный час Александра Адольфовича Басаева (сокращенно будем его наименовать, ну, вот хотя бы – БААС), а давешний и весьма нелепый, на первый взгляд, казалось бы, сон. А точнее – сны, терзавшие его вот уже, почитай, последние три дни.
Александр Сергеевич всё так же внимательно и строго поглядывал из-под загаженной птицами бронзовой шляпы на Александра Адольфовича, но того всё так же не радовало ни соседство с великим соотечественником, ни, когда-то милые сердцу, окрестные волжские виды.
В ту пору на просторах интернета гуляла одна, скорее остроумная, чем глупая легенда (или как теперь модно выражаться – фейк) о том, что, дескать, он, то есть Пушкин Александр Сергеевич, вовсе не погиб, как все считали, на дуэли с коварным Дантесом, а что всё было заранее подстроено им самим, то есть Пушкиным, а равно и его друзьями, вошедшими с поэтом в тайный сговор.
А сам Пушкин Александр Сергеевич таким изощренным способом просто и по-пушкински гениально избавился, как и от многочисленных карточных своих долгов, так и от распутной своей супруги, урождённой Гончаровой Натальи Николаевны и спешно покинул немытую (как говаривал младший его коллега по цеху, Михаил Юрьевич) Россию, перебравшись в цветущий и благоухающий Париж, где и стал впоследствии знаменитым французским писателем Дюма (отцом).
Отсюда, судя по всему, и появилась известная в народе поговорка: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын» (шутка).
Так вот, господа хорошие, басня эта (или фейк) про великого тёзку героя нашего – просто водевиль, фарс, забавный анекдот по сравнению с тем бредом нездорового ума, той небывальщиной и дичью извращенной фантазии, кою был вынужден лицезреть, хоть и не наяву, герой наш, бедный Александр Адольфович.
А снилось нашему герою – ну просто, фигурально выражаясь, чёрте что и баба Яга с дядькой Лешим и со Змеем Горынычем в придачу.
И мелькали в его помутившейся голове привидевшиеся картинки сего отвратительного и безумного комикса, и нельзя было их никак ни сложить, ни отогнать прочь: и умирающего от голода и ран медведя-шатуна, а прежде славного медвежонка-авиатора Анатольича, и мрачный бункер с потайной комнатой посреди глухого сказочного леса, и ожившие мумии – Ельцин, Березовский, Кастро, Муаммар Каддафи и Уго Чавес, и прочая-прочая нежить и нечисть. И любопытный дурачок Сергей Сергеевич, и несчастная дурочка Галина Васильевна. И машина времени, оборудованная зеркалом, двумя кнопками и жуткой сиреной, которая всё продолжала и продолжала – и визжать, и реветь.
Да…
И вот какая ещё приключилось странность и нелепость, а именно: ровно пару недель тому Александр Адольфович наш (нет, пожалуй, не будем его сокращенно наименовать – БААС) с товарищем своим, подпоручиком (пардон, конечно же – подполковником) Трофимовым Яковом Савельевичем, и по его настоянию, отправились вдруг в этот самый, будь он неладен, дремучий лес в Тверской области на поиски засекреченного военного бункера.
И вот тебе (вам) – нет, господа, не разгадка, а ещё одна загадка!
Полдня проплутав в лесу, вымазанные в грязи, до крови расцарапанные кустами, пребольно искусанные комарами и слепнями, намозолив и намочив ноги и высмотрев все глаза, искомого бункера, увы, наши путешественники-сталкеры так и не нашли. Хотя и обнаружили торчащие среди ельника останки полуразрушенных кубиков вентиляционных шахт, и казалось бы – вот-вот, рядом, принеприменнейше должен быть и вход в тот самый бункер, но – увы-увы.
Увы и отнюдь.
А вот при возвращении, отыскали-таки иное приключение, к тому же пренеприятное – (гоп) компанию отъявленных хулиганов из уездного городка К. 
Недаром городок К. славился своими сапожных дел мастерами – путешественников наших и разули, и раздели. Вели себя хулиганы будто пьяные, хотя вином от них и не пахло. Грязно ругаясь, отобрали и деньги, и телефоны. Побили ногами, но не сильно, не зло – для порядку. Оставили только карточку СНИЛСа (за бесполезностью) и карточку Сбербанка, завалившуюся Якову Савельевичу за подкладку защитной куртки.
Вот и думай теперь, вот и гадай.
Александр Адольфович подрагивающими руками развязал дорожный мешок, извлёк их него небольшую (не более двух чарок) фляжку коньяку. Приложился и отхлебнул, не отрываясь, наверное, с треть.
Маслянистая янтарная жидкость разлилась по пищеводу, слегка притупив беспорядок в мыслях и тупую ноющую боль в уставших и занемевших чреслах. Картинки сперва потускнели, потом затуманились, мелькание их почти прекратилось…
Подумалось о предстоящей в феврале поездке в Венецию на знаменитый карнавал:
И я узнал влюблённым слухом
Под страшной маскою губу,
Как слива с золотистым пухом,
И мушку чёрную на лбу.
Мечта. Мечта. Долго не мог позволить себе, всё скряжничал, откладывал: вот в следующем году, непременно…
Александр Адольфович привстал, пошатываясь подошёл, поравнявшись с Пушкиным, к парапету набережной и долго-долго вглядывался в сине-зелёную даль…
Неужели, отпустило? Как сон, как утренний туман. Да, Александр Сергеевич?

А тем временем над Волгой вставал тот самый кроваво-алый закат, ради которого жители и гости нашего древнего города собираются на смотровой площадке, что на набережной Волги.
Вода, казалось, не двигалась и совсем застыла, будто вынутый из холодильника прозрачный чуть колыхающийся студень, и переливалась, поигрывая в лучах заходящего солнца – то медным, то серебряным, то золотым.