Театр Аркадия Штокмана

«Алло! Это рэкет?!» Так он обычно отвечал на мои звонки. Я все еще по привычке жду, что в трубке оживет его напористый баритон. Особенно весной…Не знаю, как живут люди, не умеющие шутить или хотя бы понимать шутку. Ведь, если воспринимать все, что с нами происходит, всерьез, можно сойти с ума. А что такое с нами происходит? Да ничего особенного! С нами происходит жизнь. Но в определенный момент мы вдруг чувствуем, что пропадаем, что все на пределе, что еще чуть-чуть и силы иссякнут. Милан Кундера назвал это «ловушкой жизни». Это некая западня, в которую мы загоняем себя сами. И тяжело до ужаса, и некого винить. Каждый выбирается из нее по-своему. Кто-то начинает пить. Кому-то на помощь приходит театр. Нет, не МХАТ и не Мариинка, - хотя и они иногда помогают, - а свой собственный, где все окружающие тебя – просто актеры. И все происходящее, стало быть, не всерьез, а, как бы, понарошку. И сам-то ты – актер, фигляр. Однако, при этом еще и сценарист, и режиссер, и хореограф, заставляющий всех плясать по твоим правилам! Но так, чтобы им нравилось! Иначе, это называлось бы по-другому.
Как приятно, согласитесь, хотя бы мысленно сбросить эту старую кожу, это больное тело, эту обыденную до боли одежду и вдруг почувствовать себя молодым, черноволосым, губастым, за рулем новенькой «Победы»! И год какой-то там… 1955-й что ли! И ворот белой рубашки весело расстегнут. И вся жизнь впереди, как вот это раннее майское шоссе…
                Рэкет
                (Ежегодный спектакль в двух действиях)
Действие первое.
На улице – яркий весенний день. Из стоящей под моим окном машины доносится песня Розенбаума «Гоп-стоп! Мы подошли из-за угла!». Я вспоминаю, что должен позвонить Штокману. У него скоро заканчивается страховка.
-Алло! Аркадий, добрый день!
-Алло! Алло, -  с деланным испугом звучит в трубке его голос , -   алло! это рэкет!!?
Спектакль начинается.
- Причем тут рэкет? Я звоню насчет страховки!
-А какая разница – рэкет, страховка? С деньгами-то все равно придется расставаться! Вы же так не отстанете!
Я начиню подыгрывать:
-Само собой! И не пытайтесь отвертеться! Мы к вам подъедем с гранатометами!
-Хорошо, подъезжайте! А мы подкатим гаубицу!
На этом пункте я даю слабину и начиню смеяться. Не собираясь срывать спектакль из-за минутной слабости актера, Аркадий переходил в наступление, добавляя в голос зычные басы:
-Нет, вы только послушайте! Ему смешно!
Дальше следовало что-нибудь из Жванецкого:
-Перестаньте меня третировать, в конце концов! На вашу организованную преступность мы ответим своей преступной неорганизованностью! И вообще, не надо нас пугать!
- А я и не думал вас пугать! Просто хотел забить стрелку на завтра.
- Ну, хорошо, - его речь становится вальяжной, по-ростовски акаюшей, -  мы  сегодня с пацанами  перетрём и завтра будем ждать вас  в одиннадцать ноль ноль в моей конторе.
Что я знал о нем? Да, пожалуй, совсем немного, кроме анкетных данных, нужных для страховки. Аркадий руководил некоей реставрационной конторой, занимавшейся восстановлением старинной усадьбы Дашково. Сама контора так и называлась ООО «Дашково». Не удивлюсь, если в Питере существует ООО «Зимний дворец», а в Лондоне «Букингем Лимитед».

Действие второе.
Усадьба «Дашково» на окраине Москвы  обнесена стенами   из красного кирпича в виде крепости. Внутри - парк со столетними липами и пестрыми клумбами. Господский дом, к сожалению, не сохранился, и нынешние обитатели замка занимают четыре отреставрированных флигеля.  Оркестр птиц исполняет симфонию весеннего утра, предположим, что-нибудь из Франца Шуберта.
Аркадий курит трубку. И поэтому, уже с порога, я чувствую приятнейший аромат трубочного табака. Этот запах служит как бы занавесом театра, в который я попадаю, открывая металлическую дверь с домофоном.
Аркадий, церемонно приветствуя меня, подает мне правую  руку и широким жестом левой руки с дымящейся трубкой предлагает сесть:
-  Чай? Кофе?
- Спасибо, спасибо, - отказываюсь я, - я только что из дома…- и по грозно сдвигающимся бровям хозяина кабинета понимаю, что угодил впросак.
- Что вы сказали?! – откинувшись в кресле, и с недоумением глядя на вошедшую секретаршу, Аркадий начинает нервно барабанить пальцами по столу, - Нет, вы только посмотрите на  этого типа? – возмущенно взрывается  он, -  В то время, когда вся наша страна, весь тр-р-рудовой народ,  выбиваясь из сил, пытается удвоить ВВП*, он таки позволяет себе сидеть дома до десяти утра и распивать чаи!
Кабинет Аркадия с Т-образным столом напоминает закулисье, с разбросанными повсюду фрагментами декораций  и костюмов разных эпох.
Чертежи и виды усадьбы (до и после реставрации), портреты ее вельможных владельцев в напудренных париках странным образом соседствуют с фотографиями печально известной атомной электростанции – также «до» и «после»…
Не сразу я узнал, что главным делом его жизни была вовсе не реставрация, а радиобиология. Как ликвидатор аварии, он рано вышел на пенсию. А до этого долгое время работал в Ленинграде в соответствующем, и, сами понимаете, абсолютно засекреченном институте.
* Внутренний валовой продукт.

                Автобус
                (Драма в трех действиях)
Однажды НИИ получил в пользование новенький автобус. Видимо, руководству института назначение этого дара вышестоящих инстанций было не совсем понятно. И посему автобус долгое время пылился в гараже. И вот однажды…

Действие первое.
Звучит музыка композитора Рихарда Вагнера «Полет валькирий».
Директор института улетает в командировку на несколько дней. Чтобы «держать руку на пульсе событий» он периодически названивает издалека своим замам. В один из дней такой «контрольный» директорский звонок раздается и в кабинете председателя профсоюзной организации. 
-Александр Петрович, как дела? Ага, понятно. Слушай, я вот чего подумал. Что это у нас автобус стоит без дела? А ну-ка, давай, организуй там поездку для наших сотрудников. Куда-куда! Ну, например, в Таллинн.
Услыхав знакомый властный баритон директора, председатель месткома, разумеется, берет под козырек. Тем более, что набрать желающих поехать на халяву в европейский по тогдашним меркам город можно было без проблем.
Поездка удается на славу. Сотрудники - и наш герой в их числе - осматривают достопримечательности города, ходят по магазинам и кафэшкам. В общем, культурно проводят досуг. Звучит беззаботная песенка обожаемого всеми Георга Отса:
                Но есть у нас Таллинн, он
                Красив как волшебный сон
                Я только в него влюблен…
  Ну, и так далее...
Занавес.

Действие второе.
Грозно звучит увертюра к опере Вагнера «Летучий голландец».
Директор НИИ прилетел из командировки раньше предполагаемого срока. Решив дела первостепенной важности, он вызывает к себе завхоза, председателя месткома и просит срочно подготовить к выезду институтский автобус. Ошарашенный завхоз кивает на председателя. А тот, естественно, отвечает:
-Так это…автобус еще в Таллине на экскурсии.
-Что??! Где??? На какой экскурсии? Ты что несешь?
-Как на какой? Я же говорю, в Таллине! – уже чуя недоброе, трепещет профсоюзный босс, -   вы же сами мне приказали!
- Я? Когда?!!
- Да вот в понедельник!
- Ты что, рехнулся?!! Или пьешь уже с понедельника? Я тебе…ничего не приказывал!
Немая сцена. Занавес.


Действие третье.
Утро возвращения экскурсантов на работу.
Декорации выдержаны в тревожных тонах картины Сурикова «Утро стрелецкой казни». Звучит траурный марш из оперы композитора Вагнера «Гибель богов».
Информация о пародийных способностях Аркадия, известная узкому кругу сотрудников, становится почти сразу же достоянием «того, кого надо». Аркадия приглашают сначала в местком, затем в партком и к директору, затем в первый отдел, намекают, угрожают… Но, одно дело способности, а другое дело конкретный звонок. Доказать никто ничего не может.
Занавес.

А потом был Чернобыль, Москва, работа в ООО «Дашково» и одновременно в каком-то уже московском НИИ по основному профилю. Была борьба за сохранение памятника архитектуры с настоящими рэкетирами и рейдерами, при должностях и без, постоянный вязкий цейтнот, сознание того, что не успеваешь, что уходят силы, и еще что-то главное…
 И все реже удается раздать актерам и обстоятельствам нужные, веселые роли и декорации, и сказать всем, а, прежде всего, самому себе:
-Что ж вы так разволновались? Я вас умоляю! Это же просто театр!

Аркадий умер в начале весны, возвращаясь домой на своей машине. Сердечная боль, терзавшая его уже несколько дней, стала вдруг невыносимой.  Приятель-врач еще месяц назад советовал срочно лечь в больницу. Не послушал. («А как же работа, а как же Дашково?)… Ловушка захлопнулась.
Вечерняя черная площадь. Всполохи реклам. Мокрый мартовский снег. Люди, столпившиеся возле замершего посреди дороги черного автомобиля... Занавес.

…особенно весной. Мне не хватает его голоса, его театра, его мизансцен и розыгрышей, как не хватает ослабевшему за зиму организму витамина С. «Алло! Это рэкет?»