Военная разведка. Том 2. Афган. Чечня. 1

Игорь Черных
ВОЕННАЯ
РАЗВЕДКА
Основано на реальных событиях
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
В 3 томах
Том 2
Афган. Чечня
Черных Игорь Анатольевич
2020

УДК 821.161.1-1
ББК 84(2=411.2)6-5
 Ч-49
Черных, И. А.
Ч-49 Военная разведка. Основано на реальных событиях : в 3 томах / И. А. Черных ; Союз ветеранов Афганистана «Герат—Баграм». — Москва : Черных Игорь
Анатольевич, 2020.  — ISBN 978-5-9904921-4-1.  —
Текст : непосредственный.
Т. 2 : Афган. Чечня. — 280 с. — ISBN 978-5-9904921-
6-5.
УДК 821.161.1-1
ББК 84(2=411.2)6-5
 © Черных И. А., 2020
 © Союз ветеранов Афганистана
 «Герат—Баграм», 2020
 © Изд. оформление.
 Издательско-полиграфический центр
 «Научная книга», 2020

ISBN 978-5-9904921-6-5 (т. 2)
ISBN 978-5-9904921-4-1

Посвящаю 75-летию Победы
в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.
над фашистской Германией. Ветеранам войн
Афганистана, Чечни, Луганска, Донецка
и Сирии. Молодым воинам, защищающим
рубежи нашей Родины, моему сыну —
разведчику Святославу, Еве, Алисе, Анастасии,
Шкатулову Петру, Шкатулову Максиму,
Кудряшовой Наталье, Волкову Константину,
Клишину Игорю, Исадченко Дмитрию,
моим родным и близким.
Игорь Черных,

член Российского союза писателей
Подпись
Честь имею!

Для друга-разведчика, поэта и писателя
Игоря Черных и ребятам — разведчикам
781 ОРБ, десантникам, выполнявшим свой
долг в Чечне, Донбассе и в Луганске. Военным
разведчикам и разведчикам ГРУ, выполняющим
свой долг в далекой Сирии, и особая благодарность
боевому разведчику, протоиерею Константину
Волкову с. Дарна от Парсановой Татьяны.
*Фото

Где-то среди бескрайних степей, ровно посередине между двумя великими реками — Хопром и Доном, берет свое начало небольшая речушка Едовля. Собирая свои воды из бьющих в округе родников, бежит она, петляет, словно размышляя, куда повернуть свой путь и, наконец, решившись, убегает к Хопру.
Долгое время радовала Едовля своей чистой водой лишь степных животных да птиц, но в 1740 году облюбовали эти берега два брата, казаки Степан и  Николай Ребовы. Две хаты, построенные братьями, зародили на берегах Едовли новую жизнь. К  1795  году в  хуторе было 5 дворов с  42 жителями.
К  этому времени какой-то полуграмотный писарь фамилию Ребовы превратил в Рябовы.
Отсюда и хутор получил название — Ря;бов или Ря;бовский.
К середине двадцатого века хутор Рябовский настолько разросся, что насчитывал около двух тысяч жителей. Здесь и посчастливилось мне родиться.
Деревенские дети взрослеют рано. Мне было года три, когда родители, работающие в совхозе с раннего утра до поздней ночи (в прямом смысле этого слова), переложили мое воспитание на старшую сестру, а та с удовольствием предоставила мне полную свободу. Так, вместе с соседскими мальчишкамибратьями, из которых один был мой ровесник, а второй старше на пару лет, мы влились в ватагу такой же «самостоятельной» детворы. На нашей улице я была единственной девочкой. Хорошо это или плохо, дети об этом не задумываются, но пока мои ровесницы пеленали, лечили и учили своих кукол, я играла в войну. Откуда мы знали про войну? Телевизоров в то время в деревне не было, читать мы еще не умели… Но помню, с каким мастерством, с какой неиссякаемой фантазией разыгрывались военные спектакли. Года через три, в отсутствие пацанов постарше, я уже командовала «взводом» босоногих солдат.
Годы учебы в  школе сначала заставили меня вспомнить, что я девочка, а потом и вовсе стерли из памяти мои «военные» заслуги. Война уходила все дальше и дальше, и казалось, больше никогда ЭТО не омрачит нашу мирную жизнь.
Впервые о какой-то войне, где уже погибли сотни наших парней, мне шепотом на ушко сказал мой друг ранней весной 1980  года. Поначалу это показалось странной выдумкой, но вскоре и в Волгоград пошли цинковые гробы. Реальная война дохнула на наше поколение своим страшным ледяным дыханием. Сначала издалека, а потом ударила так больно, что на сердце остался навсегда незаживающий след. Только из нашего города Афган навсегда забрал 175 молодых, безусых пацанов. Породил 175 поседевших, потерявших желание жить матерей, 175 невест, не дождавшихся счастливого дня свадьбы с любимым человеком…
Шло время, шло. Замужество… Переезд на постоянное место жительства в  Московскую область… Рождение дочерей… Казалось, эти события должны были стереть горькие
воспоминания моей юности. Но судьба распорядилась иначе.
Снова и снова она толкала меня в события, так или иначе связанные с той войной. Работая в администрации, я с 1993 года отвечала за связь с общественностью и, конечно же, одним из значимых направлений была работа с  воинами интернационалистами. Встречи с этими мужчинами, знающими о войне не понаслышке, их скупые рассказы ворошили память, заставляли возвращаться к теме войны в стихах.
В начале 2000-х — еще одна встреча. Игорь Черных. Впервые поймав его взгляд, подумала — афганец. И не ошиблась.
Так началась моя дружба с  ребятами третьей разведывательной десантной роты, 781-го отдельного разведывательного батальона ограниченного контингента Советских войск в Афганистане. Дружба, которая продолжается до сих пор, и за которую я от всей души их благодарю.

Парсанова Татьяна
• Родилась в  хуторе Рябовском Волгоградской области в семье донского казака. В 10 лет — вдохновленная мимолетным общением с проживающим в соседней станице знаменитым русским писателем Михаилом Шолоховым — вдруг начала рифмовать свои рассказы.
• Член Российского союза писателей.
• Стихи публикуются в многочисленных интернет-альманахах, журналах и газетах России, Белоруссии, Северной Осетии, Германии, США.
• В настоящее время живет и  работает в  Подмосковном городе Наро-Фоминск.

***
Ребятам 781-го отдельного разведывательного
батальона ограниченного контингента
Советских войск в Афганистане, 3-ей
разведывательной десантной роте посвящается

15 февраля — день вывода войск из Афганистана

Вывод войск… Чем дальше эта дата,
Тем вопросов больше… И вдвойне
Рвут сомненья старого солдата,
Выжившего в той, чужой войне.
Ночь, в окрасе горечи и хмеля,
Вновь несется в ад афганских стуж:
Облака, как уши спаниеля,
Свешены с вершины Гиндукуш.
В неуюте грозного Саланга
Долгих-долгих двадцать девять лет
Ищет необстрелянный салага,
Есть ли там, в конце тоннеля свет.


Никто не забыт

Так повелось — мгновений череда,
Кому — роман, кому — рассказ короткий.
Когда-нибудь… Холодная звезда
Прильнет лучом к моей последней фотке.
Уйду в свой срок. Чтоб в зазеркальном —
«там»,
Сбежав однажды с заданной орбиты,
Глаза в глаза «двухсотым» пацанам
Поклясться, что они не позабыты…


Мы думали два года — ерунда

Мы думали: два года — ерунда,
А у судьбы другие были планы.
И наши обещанья: «навсегда»
Закрыли тенью «черные тюльпаны».
Зачем?! Домой вернулся, в цинк одет…
Меня на жизнь пустую сделав старше.
Познавши вечность в девятнадцать лет,
Любви земной и ласки не познавши.
Ружейный залп, взлетевший к небесам…
Хранящая молчание икона…
Кто подарил войну чужую нам,
И марш Шопена вместо Мендельсона?


Мать

Кто она, и как тогда все было,
Старожилам вспомнится с трудом.
Вроде б говорили, что купила
На краю деревни старый дом.
Спряталась за каменным забором.
Равнодушна к мнению молвы,
К новостям соседским, сплетням, спорам…
Вечно в черном. С ног до головы.
За спиной о ней ходили слухи,
Ведьма то ль, то ль тронулась слегка.
Кто б подумал, что тогда старухе
Было лет чуть больше сорока.
Весны, зимы чередой ходили,
Календарь листал за годом год.
Про старуху все чуть-чуть забыли.
Ну, живет, и ладно. Пусть живет.


***
В старый дом в морозный, в темный вечер,
Гостьей долгожданной Смерть вошла.
Тридцать зим ждала старуха встречи,
Тридцать безнадежных лет ждала.
Потеплел старухин взгляд колючий,
Разглядев безносую в дверях.
«Слава тебе, Господи. Отмучил», —
Губы шелестнули второпях.
Удивилась — так легко, аж странно
Память пролистнула на бегу
Страшный день, когда домой с Афгана,
Сын вернулся в цинковом гробу.
И дойдя уже до грани зыбкой,
Рассмотрев вдали зовущий свет,
Расцвела счастливою улыбкой,
Понимая — боли больше нет…


***
Проводить безумную старуху
Собралось привычно полсела.
Обсуждали равнодушно, сухо,
Кто, откуда, кем она была,
Все, что память выдала навскидку…
И вовнутрь благоговейный страх
Спрятали. Счастливую улыбку
У старухи видя на губах…


***
Не пиши мне грустных писем,
Дождь холодный, частоколом
Непролазным на пути.
Впрочем, будем о веселом.
Ты, мой мальчик, не грусти…
Хочешь, снова, как когда-то,
Напишу тебе письмо…
Как расщедриваясь злато
Сыплет солнышко в окно.
Как зовет неодолимо
Ива в тень своих ветвей.
Как поет своей любимой
Серенады соловей.
Напишу тебе, как в мае
Расцветают лохмачи.
Как луна в реке купает
Серебристые лучи.
Как ерошит, налетая,
Вишни ветер-хулиган…
Напишу, что я не знаю,
Про Саланг… И про Афган…
И не знаю, что солдата
Нарекут — «двухсотый груз».
Напишу, что верю свято
В обещанье — «Я вернусь»…
Дождь — руками неба вышит
Легкой рябью по плащу…
Улыбнись, мой мальчик, слышишь!
Я сегодня не грущу…


Кричу вопросом в небо

Кричу вопросом в небо.
Поневоле…
Зачем опять ночами напролет
Афган щепоткой щедрой сыплет соли
На рану, что никак не заживет?
Зачем опять — приветом злым оттуда
Тревога… Ночь… Подбитый вертолет…
А я надеюсь, что случится чудо,
И в этот раз мальчишкам повезет.


Незабытый бой
«Духи» скрылись, как крысы, в проломе дувала.
Неожиданно. Бой захлебнулся и стих.
И сказал лейтенант, сплюнув горечь устало:
— Повезло. Потеряли не много… Троих.
Пальцы тронула дрожь запоздалого страха.
Мысль метнулась — рассвет… Есть еще полчаса…
Головою хотелось о камни… С размаха.
И, забыв обо всем, — матом крыть небеса,
Все крушить, человечье теряя обличье,
Оттянуть, зачеркнуть судьбоносный изгиб,
Там, где рухнуло небо и друг закадычный,
Своей грудью тебя закрывая, погиб.
Мысли, полные яда… Мозг — скручивал в узел,
Разбивал и развеивал веры гранит.
И впервые боец так отчаянно трусил,
Лишь представив на миг, что ему предстоит,
Возвратившись, войти в этот дом сиротливый
И пытаться живого себя оправдать.
И не горбясь стоять. Взгляд не прятать
стыдливо,
Когда взвоет рассказом убитая мать.
И в девичьи глаза, с золотой поволокой
Бить бедой. И проклятий выдюживать град.
И сказать, что отныне ей быть одинокой,
Что любимый вернул ей все клятвы назад…
Лето, вновь расшалившись, сжигает зарницы.
Звуки грома все ближе. Надорван покой…
И седому полковнику снова не спится.
Крутит, крутит и крутит он в мыслях тот бой.


Письма из Афганистана
1. Письмо первое
Пожелтевший листочек… На сгибах протерся
до дыр…
Только он все равно всех сокровищ земных мне
дороже.
Улетает мой всхлип в равнодушно безмолвный
эфир.
И ползет тишина безнадегою липкой по коже…


***
Здравствуй, Таньча моя (только Он так меня
называл).
У меня все нормально. Служу. Ты мной можешь
гордиться.
Мы сегодня в ущелье… (замазаны строчки)
Дувал
Спас меня и ребят. Вот такая она, заграница.
Солнце здесь раскаленное, словно открытый
огонь.
Да и небо, представь, ну… какого-то пыльного
цвета.
Знаешь, хочется снега. Хотя бы снежинку
в ладонь.
Это вовсе не весело — вечное, жаркое лето.
Мы здесь долг отдаем. Руку дружбы, как нам
говорят…
Я порой сомневаюсь, гуляя по самому краю.
Мы сегодня домой отправляли «двухсотых»
ребят.
Я, поверь, не боюсь. Потому что ты ждешь меня.
Знаю.


***
Задохнулась от боли, читая в стотысячный раз.
И в стотысячный раз, словно в первый, смогла
задохнуться.
Я ждала…
Не ждала! Я ведь жду тебя… Даже сейчас…
Ну, вернись же!!! Ведь ты обещал мне
вернуться…


2. Письмо второе
Ночь меня иссушила бессонницей злою…
До края…
И сдаваясь тоске, зная точно итог наперед,
Достаю твои письма… И душу свою разрывая,
Я вернусь в тот далекий…
Счастливейший…
Страшный тот год…


***
Здравствуй, Таньча. Я жив и здоров. Это значит
немало.
Все уснули. А я не могу. Хоть немного устал.
Вот подумал — тебя бы сюда… Здесь сгущенки
навалом…
Ты бы ела ее… А я губы твои целовал…
Здесь по-прежнему жарко. Душман, однозначно,
взбесился.
В чарикарской зеленке хлебнули сегодня
проблем.
Много наших… А я под счастливой звездою
родился
«Магазинов» хватило… И друг не подвел
АКМ…
Завтра в горы… Как мне надоели враждебные
горы…
Мне бы в степь… Где ковыль… Где рассветы
пропахли травой…
До свиданья, родная.
Свиданье…
Оно уже скоро…
Не успеешь соскучиться.
Я уже рядом с тобой.


***
Из искусанных губ тонкой струйкою кровь…
ярко-ало…
Запоздалый рассвет в призме слез виновато
дрожит.
Я успела соскучиться… Я до безумья устала…
Как ты мог не вернуться…
Ведь ты обещал мне дожить…


3. Письмо третье
«…Здравствуй, Таньча…»
Открыл сон страничку далекого прошлого
и трусливо сбежал. Оставляя меня в тишине…
И опять… и опять я пылинкой беспомощной
брошена
в той огромной и страшной… сжигающей душу
Войне…
«…Здравствуй, Таньча. Я жив».
Голос твой шелестнул так приветливо.
И мурашки по коже… То ль страха, то ль
радости след…
«…Вот представь, что сейчас ты меня
неожиданно встретила.
Только мы. Только клен. И любимый наш
ранний рассвет…»
По листку потолка потянулись слова
вереницею…
Память бодро бежит по зазубренным строчкам
письма.
«…Здесь сейчас тишина… Непривычно чутьчуть. Вот не спится мне.
Знаешь, Таня, а я до сих пор от тебя без ума.
Мне приснилась вчера наша свадьба. И ты
в белом платьице.
Может все же мы зря отложили ее на потом?
Время здесь по-другому. Не как на гражданке.
Не катится.
Здесь от боя до боя мы счет своим жизням
ведем…»
Ветер взвыл за окном, как испуганный бешеный
пудель…
Туча лапой мохнатою звезд погасила огни…
Этой свадьбы, увы… Никогда в нашей жизни не
будет…
Никогда-никогда…
Только мы это знать не могли…


Несбывшиеся

Мне сегодня снова снился сон:
В сельском клубе плачет о любви
Двухкассетный наш магнитофон…
Ну а я смотрю в глаза твои…
Замирает радостно душа…
Губ невинность… В свете фонарей
Я с тобой танцую чуть дыша…
Прикасаясь к талии твоей…
…На крылечке дома плачет мать…
Крестное знамение — мне вслед…
Шепчешь ты: «Я буду верно ждать…
Это ведь так быстро — пара лет…»
Шепотом заветное — Афган…
Неба шелк бездонно голубой…
И с восторгом гордость пополам
Я — разведчик… Завтра первый бой…
Очередью лает автомат…
Раскаленный воздух… Бамиан…*
И совсем молоденький солдат,
Умирающий в пыли от ран…
…Льется, льется колокольный звон…
Млечный путь — дорожкой в вышине…
Мне сегодня снова снился сон,
Что я… не погиб на той войне…


Последний бой

Скатившись с гор, притих бродяга-ветер.
Закат на небо вывесил кумач.
За блиндажом, забыв про все на свете,
Гоняли пацаны футбольный мяч.
Азарт сердца заполонял до края,
Но… одолевши серости барьер,
Привычным жестом солнце отключая,
Ночь черный бархат кинула в Панджшер.
На смену зною полз туман устало,
Завешивая марлей лунный блин…
Команда «К вертолету!» прозвучала,
вмиг из мальчишек делая мужчин.
И мысли сразу — четче, строже, чище…
Частят секунды, торопя солдат.
Гранаты, «лифчик», нож за голенище
И ставший частью тела — автомат…
Тревоги затаившейся йота,
На дне души застыла, как глазурь…
Лишь цоканье по днищу вертолета
Уже бессильных, на излете пуль…
«Деды» спокойно звук фильтруют ухом…
И вдруг один, слегка толкнув в плечо:
«А ну-ка „дух“, — сказал, — не падай духом,
Не время думать нам про смерть еще».
…Дрожащий луч луны скользнул по склону,
Но, испугавшись, обреченно сник…
Засада… И весь мир уже разломан
На «до» и «после». Мертвых и живых…
«Душман» из «мухи» четко и умело
Гранатами разведку накрывал,
А «дух», прикрывши «деда» своим телом,
Забыв про страхи, раны бинтовал.
И кожей чуя, как неумолимо
Петлю сжимает вражья западня,
Лишь чудом вывел под завесой дыма
Остатки роты с линии огня.
Качнул весы удачи мистер Случай,
Закрыла грудью пацанов скала…
И, сплюнув, «дед» сказал: «А ты везучий.
Тебя в рубашке мама родила…»
И на подмогу взвод спешил соседний…
И в шквал огня вплетался мата шквал…
Что этот бой был для него последний,
«дух» не узнал…
Стелилась на ветру тумана грива…
Рассвет вставал, нахохлен и незряч…
За блиндажом валялся сиротливо
Забытый всеми, одинокий мяч…


Афганский синдром

Истошным криком заливаюсь снова,
Разбить пытаясь мрак кошмарных снов,
Война и Смерть играют в «подкидного»,
Поставив на кон жизни пацанов.
Луна в окошко смотрит виновато,
Как хрипом я своим пугаю ночь —
О, Боже правый, дай же шанс ребятам,
Лишь ты, Всесильный, можешь им помочь.
И в сотый раз моя надежда тает.
Я снова знаю ночи той итог.
Приказ, увы, солдат не обсуждает
И даже в вечность он шагнуть готов.
И снова гор темнеет ожерелье,
В подсветке лунной серебрясь слегка…
А им приказ — блокировать ущелье
И ночью взять живого «языка».
Взять «языка»… Без права на подмогу…
Бой закипел внезапно и угас.
И до утра друзьям молиться —
Смогут,
Ребята порох нюхали не раз.
И я сквозь сон шепчу куда-то — верьте…
Но тает свет в удушливом дыму.
Открыты карты. Козыри у Смерти.
А ставка нынче — девять к одному.


Миру — мир!

Заспешили часы, на двенадцати стрелки сдвигая.
И на клумбе небес расцвели фейерверки-цветы.
Как всегда, в Новый год я, любимый, тебя
вспоминая,
Загадаю, чтоб был… Просто был на земле этой
Ты…
Чудеса ведь порою… Случаются… С кем-то…
И где-то…
Я поверю опять, что написана сказка про нас.
Новогодняя ночь, волшебством опоив, до
рассвета
Будет нежно смотреть на меня синевой твоих
глаз.
Растечется тепло там, где робкие руки
мальчишки,
Чуть дрожа от волненья, впервые прижались
к плечу…
И коснется волос поцелуем сквозняк –
шалунишка,
На бегу колыхнув, озоруя, дыханьем свечу…
Новогодний рассвет в черной рамке твое гладит
фото,
Словно в дар от тебя, мне рисуя цветы на стекле.
И назло всем смертям, мы с тобою, мой мальчик
«двухсотый»,
Загадаем опять, чтобы не было войн на земле.


Возвращение в кошмар

Под гнетом кошмара ночного
Крик ужаса горло рвет…
***
В Пандшерском ущелье снова
В «качалку*» попал разведвзвод…
Рванула земля под ноги…
Хребет ярко-алым расцвел…
Мальчишечьих жизней итоги
Там кто-то вверху подвел…
Холодные звезды стыли
В прищуре любимых глаз…
***
Той ночью в далекой России
Мне снился кошмар в первый раз…


Афган

Видно нынче опять сон забыл в мою спальню
дорогу,
хоть баранов не счесть притаилось по темным
углам…
И ползет холодком, заполняя собой понемногу
все пространство вокруг… Незабыто, больное,
Афган…
Раскрутив колесо, скачет бешеной белкою
память…
голос твой шелестнул: «Таньча, здравствуй.
Я жив и здоров…»
И опять я лечу, и опять я не в силах исправить
Эту черную бездну затерянных в прошлом
миров…

***
Звезды в небе чужом, как всегда, неулыбчивостроги…
Над Панджшером висит, чуть заметно дрожа,
тишина…
Где-то здесь, в тишине, поднимают ребят по
тревоге…
Где-то там, наверху, пишет списки «двухсотых»
война…
Ветер скачет в горах озорным непослушным
ребенком…
Смотрит ночь, как идет по гряде третья рота —
шаг в шаг…
Но, взрывая покой, запевает пронзительнозвонко
22
Пулеметную песню в засаде таившийся враг…
И горячая сталь на груди разрывает тельняшки
И погасшей звездой души юные падают в ночь…
Чья-то мама, в России вздыхая встревожено,
тяжко,
Просит небо напрасно родному сыночку
помочь…


Словно в старом кино, черно-белые кадры погоста

Словно в старом кино, черно-белые кадры
погоста.
Солнце слепит глаза золотистою болью лучей.
Я пришла… Как всегда… Трону холод гранита
и просто
Помолчу о своем… Заглядевшись на трепет
свечей…
Это было вчера… Или тысячу лет пролетело…
Строгий строй караула… И крик, заглушающий
марш…
И чужая война наши судьбы рукой огрубелой
Разломала, как мякиш, исполнив верховную
блажь.
Мысли бьют по вискам, словно комья земли
в крышку гроба,
Сколько раз с той поры расцветала сиренью
земля…
И бежит по спине ненавистной волною озноба,
Что по возрасту мне ты годишься давно
в сыновья.
Рассосало уже Время острую боль невозврата.
Я умею не плакать, услышав случайно «Афган».
И забыв обо всем, я смотрю, как сквозь мягкость
заката
Улыбается мне мой любимый, «двухсотый»
пацан.


Здесь воздух — и тот другой

Здесь воздух — и тот другой.
Здесь ветер — и тот притих.
Здесь память меня рукой
Железною бьет под дых.
Здесь юность моя стоит,
Глядит в огонек свечей,
Одета навек в гранит
«За долг» не понятно чей.
Здесь мы на одной волне,
Солдат и его вдова.
Он снова на той войне.
Я снова еще жива.
Еще мы наивны столь,
Не верим, что станем впредь,
Я старше его на боль.
Он старше меня на смерть.


Мужчины

Ребятам 781-го отдельного разведывательного
батальона ограниченного контингента
советских войск в Афганистане
3-й разведывательной десантной роте,
моему другу Игорю Черных посвящается

Изогнулось Небо коромыслом,
Льются в сердце запахи весны.
Собрались сегодня Черный, Кислый,
Пацаны… Ну, право, пацаны…
Отчества остались за порогом.
Вовка. Сашка. Молоды еще…
Только очень прямо, очень строго
За столом сидят к плечу плечо.
Первый тост, как водится, за встречу
Там — на заграничном вираже.
Жаль, что время все-таки не лечит
Шрамы на израненной душе.
Только им понятные рассказы:
Чарикар… Баграм… Панджшерский пат…
И запнутся, не закончив фразу,
Спрятав боль в витиеватый мат.
Горькую плеснут в стаканы снова
И за тех, кто не пришел с войны,
Третью пьют в молчании суровом
Взрослые, седые пацаны…
И пошло — машины и дорога,
Сыновья, друзья, работа, дом…
Рассказать мужчинам нужно много,
Но ни слова больше о былом.
Накрывает вечер осмелевший
Темнотою заоконный вид.
О войне, когда-то отгремевшей,
Только сталь во взглядах говорит…


***
Снова снится весна Афгана,
Пьянит дурманом мед цветущей ивы,
Вливает в кровь шальных безумств вино.
И все, забыв весною быть счастливым,
Как видно, всем живущим суждено.
Но только май ночной грозою рьяно
Промчит, привычно зацепив село,
Приснится нам опять весна Афгана
Всем обещаньям и годам назло.


***
Ковром бескрайним изумруд «зеленки»,
Журчит, чуть слышно, вдалеке арык.
Сверчок, так по-домашнему, негромко,
Так мирно красит полуночный миг.
Луна по небу серебристым чертит,
Куда-то тьму складируя на дно…
Кто в девятнадцать думает о смерти?
Да только Ей на это… все равно…
И под ногами вздыбит ярко пламя
Разведкой не замеченный фугас…
Как видно, снова — и весна, и память
В который раз сегодня против нас…


Про письма

Секреты политических излучин годами стерты.
Не найти следа.
Когда «за речку» отсылали лучших, здесь
продавали оптом города.
Когда бежали, словно тараканы, из СССР, ломая
цитадель,
«Народа слуги» сыты, б…, и пьяны, толкали
Русь, как девку, на панель.
Забыв, какого племени и роду, миф коммунизма
расстреляли влет,
Но обещали сладкую свободу и ваучером
затыкали рот.
И, глядя с неба (словно кадры фильма),
разбившиеся сердцем о металл
Мальчишки, веря, что добро всесильно, писали
письма…
Кто бы их читал…

Парсанова Татьяна

Продолжение...
http://proza.ru/2020/05/14/1265