Остановка Часть 2

Часть 2

По пятницам в районе появлялся  старьевщик, ему выносили мешки с барахлом, что вышло из обихода, но  выбросить жалко.  Он куда-то  это стаскивал  и потом  с  вовлечением разбирал, что лучше  сохранилось  относил на барахолку и продавал за небольшую денежку, что не продавалось  выкладывал рядом с помойкой, в надежде, что еще кто-то подберет.  Тряпье развешивал по стенкам контейнера,  как на витрине, обувь, книги и мелкую утварь, расставлял в рядочек. Еще занимался сортировкой – стекло, пластик, картон раскладывал по специальным  контейнерам.   Али казалось, что старьевщик  понимал жизнь этих старых вещей, а через них  - жизни  людей.  Человек жив до тех пор, пока кто-то помнит о нем и лучше  добрым словом. Что- то безвозвратно умирало или переходило в новую сущность, но это не заботило старьевщика - его это сортировка.

Выглядел он весьма непривлекательно, сам он этого не замечал, либо нарочито сохранял такой образ. Всем своим видом, он словно говорил, что он очищает мир от дерьма.   Он никого и ничего не стеснялся, ни помойки, ни  бедности, косые взгляды он просто игнорировал. В движениях сквозила уверенность и четкая линия,  он давно отсек все критику к себе, все разрушительные мысли, что с ним что-то не так, с ним было все так и произошло, то - что произошло.
Эти гнилые запахи  были отвратительны, но его воля и  гордыня  завораживали.

 Никто не знал где он живет, наверняка, с такими же друзьями, как и он пользуется среди них авторитетом. Везде есть иерархия. А,  может    проводил дни один, со старым хламом   и одинокими мыслями.
Голос оживился.  - Бомж, помойка – прекрасное будущее, да и настоящее тоже ничего. Ты так к нему прилепился, словно рассматриваешь свою судьбу.
- Я был уверен, что  ты не промолчишь.
- Конечно. Как же здесь молчать? Человек роется в помойке, бомжует, а другой на него любуется.
- Смейся не смейся, но здесь многие черпают вдохновение и доходы.  Раздельный сбор мусора, утилизация  и современное искусство, между прочим, любит заняться отходами. Что  для одного мусор, для другого находка. Все, что уходит от нас,  кому то достается и не только в материальном. 
- Ты же хотел с ним поговорить?!
- Да, хотел, но не решился, не знал, что спросить, да и спрашивать особо  нечего.   Конечно, нужда довела, что за вопрос,  опустился, скатился, но ведь жив и продолжает жить.
- А тебя так и тянет в грязи покопаться, – бурчал Голос
- Наверное, тянет. Круговорот дерьма в природе, - хмыкнул Али.
- Как же при всем твоем эстетстве ты любуешься на помойку и бомжа.
-  Что- то тронуло меня в нем, - с какой- то грустью ответил мужчина.
 
Али побрел по узеньким улочкам Таксима  в сторону Босфора, остановился выпить чай с бубликом посыпанным кунжутом.  Голос примолк.

- Ну, что ты молчишь? Ты был прав, я  лысею, потому что бессмысленно провожу свою жизнь. Ты не можешь  мною гордиться, да, что я говорю, я не могу сам собой гордиться.
- А как ты хочешь, чтобы я тобой гордился? Расхваливал за пустую растрату времени?
- Ты когда-нибудь скажешь мне что-нибудь хорошее. Ты, как  моль, которая поедает  все мои радости и надежды.
- Сядь на солнышке и грейся, может моль и сбежит или выветрится, - смеялся голос, - ведь с  Босфора дует приятный бриз.
Али расплатился и побрел в сторону маленьких антикварных магазинчиков.
 Он был довольно скуп или по-другому сказать  очень экономен.  Родители  его были не богаты.  Он рано пошел работать и сознательную жизнь полагался только на себя. Не любил брать в долг, залезать в кредиты и одалживать.  Али  был риэлтором, иногда сделки приносили неплохой доход и тогда, на что он не скупился  это  - на антиквариат.
- Помрешь со своим барахлом, все на помойку стащат, а тебя даже хоронить некому, родителей то уже не будет, - раздражался Голос.
Стамбульские  антикварные лавки давно его завораживали.   Накиданные груды, заросшие пылью и зеленовато-голубым налетом сырости.  Покупатели приходили и  возились в этом хаосе,  и буквально за бесценок забирали домой. Были лавочки  дороже, там  и хозяин другой  не ленивый и цены выше.  Каждая вещь жила  своей  жизнью, их тщательно сортировали, реставрировали,  освежали, и они  не активно, но продавались.
Али заворожила одна картина, на ней была молодая турчанка, нежность кожи, спрятанная под легким покрывалом кружев, притягивала взгляд, так и хотелось забраться под накидку и прикоснуться к девичьему телу.
В любовь он верил, но не у него. Он считал, что его любить не возможно, тогда и он не будет. Интрижки не приносили ему радости, романы давались тяжело. Сексом за деньги он не брезговал. Относился к этому, как к походу в баню, есть необходимость можно сходить, развеяться и развлечься. Он отправился в бордель. 
Там он долго не задержался. С девчонками было хорошо, но не долго.  Откровенная пошлость  притягивала,  щекотала нервы, заманивала и в тоже время отталкивала. Все было  по игрушечному,  не было эмоциональных затрат и  никто не искал продолжения.
 Али вернулся в гостиницу, сел на старое деревянное, обшитое бархатом кресло, оно заскрипело, он облокотился на письменный стол, отодвинул тюль и посмотрел на удаляющуюся баржу.  Оранжевый, красный, фиолетовый  - соскальзывал  закат,  и подползала ночь. Тоненькая секундная  стрелка медленно двигалась по циферблату, а две другие словно застыли на месте.
 Этим временем не нужно  не с кем делиться,  оно только мое, - подумал Али. Я жадный,  вложу в него смысл, буду играть с ним, как фокусник, стану его скульптором,  вырежу  из него пустоту и из остатков сделаю, что-нибудь  стоящее. Наверное, у зеленщика тоже был Голос,  - подумал Али, и он подсказывал, куда ему ехать, на ком жениться и чем зарабатывать, и у старьевщика, молочника  и  антиквара. Все прислушивались к своим голосам, иногда  вступали с ними в спор, чтобы не сбиться с пути.
Али начал писать. Теперь Голос  начал лениться, прятаться, замолкать, капризничать.
- Не допросишься, - хмыкнул Али.
- Ты меня используешь, без меня ты никто, это я писатель, а ты крыса.
– Ты не умеешь писать, - засмеялся Али , - и с удовольствием уткнулся в свой блокнот.
- Поезд Стамбул - Будапешт отправляется через 2 минуты,- вещал голос диктора. Вещей у Али было не много, он быстро нашел   платформу,  и вошел в купе. Его  поезд почти сразу тронулся.
 Лучи, пробивающиеся сквозь грязное стекло, высвечивали пыль, изношенность дивана,  обветшалость стен, но на душе было тепло и спокойно.  Он закинул тяжелые вещи наверх, открыл свой рюкзачок, вытащил блокнот, и там было все исписано мелким круглым почерком.
- Возгордился  я вижу? – насмехался Голос, тоже мне писака выискался. Это все я тебе придумал.
- Может и придумал – заулыбался Али, и уютно устроился на своей полке.