Надеюсь очень

1.

 Значит так: я, конечно, поэт небольшой,
 это стало понятным сейчас однозначно;
 может, пара прозрений и есть за душой,
 да с десяток пейзажных картинок удачных.
 Вот и всё! Голос чист, как весенний айлант,
 но природную лень до сих пор не изъял ту;
 я на женщин особо не тратил талант,
 чтоб воспеть и восславить любимую Ялту.
 Я родился и жил в ней, и в ней я умру.
 Я стихи ей писал, как любовные письма.
 Я немыслим без Ялты, как тот кенгуру
 без Австралии, скажем, ей-богу, немыслим.
 Подражатели были! Куда же от них!
 Я девчонкам интимные, впрочем, места мять
 успевал. И надеюсь, хоть маленький стих
 да останется в Ялте на добрую память.
 Потому что превыше всего я ценил,
 в чём могу расписаться, коль надо, и кровью,
 не строку, что рождалась посредством чернил,
 а строку, что рождалась душой и любовью…

 2.

 Ещё душой открыт не весь я, ещё душой открыт не всем,
 клин журавлиный в поднебесье исчез почти уже совсем.
 И забывает обыватель о прошлом, где одна беда.
 Не знаю, душу открывать иль поостеречься, как всегда,
 пройти сторонкой, незаметен, в быту погрязнуть и труде?
 Но я рифмую не за этим день с днём, год с годом и т.д.
 Мной верный тон ещё не найден, ещё я в поиске пока,
 но я надеюсь, что не на день пишу, хоть и не на века.
 Порой задумаюсь, помедля, о нас с тобой, ты уж прости,
 но о тебе пишу я не для того, чтоб славу обрести.
 Сижу над строчкою, корпею с утра, бывает, дотемна,
 и может, в жизни эпопею войдёт когда-нибудь она.
 А там и стих осилит время, ведь, что мой критик ни пиши,
 а я пишу не ради премий, а ради строчки от души.
 Тогда, прочтя, – надеюсь очень! – потомок обнаружит в ней
 меня, тебя, вот эту осень и клин прощальный журавлей…