Надо продавать дачу

Ежегодно в моей «семейке ебейкиных», как первострелы освободившиеся от снега, появляется тема «Надо продавать дачу». Не было такого года, чтобы на страну напала саранча или кто-то прошелся босиком по воде, аки по суху. А вот «Надо продавать дачу» - это уже неписанный закон. Не заговорил об этом, значит что-то не так с тобой, уж не заболел ли, дай-ка в лоб поцелую. Каждый год «Надо продавать дачу» висит и колышется на ветру, как раньше белье сушили на веревках между балконами в советское время.

Потом происходит нечто непонятное, но, видимо, настолько прозрачное для вселенной, что по неведомым кармическим законам подоконники покрываются слабой, как редкая борода, порослью рассады. Вот тут помидорная, тут перцы, а тут, если все пойдет по плану и «синенькие» летом будем жарить.

В какой беспощадной борьбе за урожай проходит каждое лето, описывать бессмысленно. Ибо жизнь сама по себе и так лишена всякого смысла. Остается только заполнять эту пустоту. К осени эту самую пустоту разносит так, что некуда девать ни помидоры, ни кабачки, ни перцы. В пустоту, как в прорву, уходят закатанные банки лечо, лечо с фасолью, икра кабачковая, икра со свеклой, какие-то салаты с огурцами, с капустой.

Наполнив пустоту, жизнь человеческая внезапно обретает смысл, а вместе с тем земля под ногами обрастает уверенностью – перезимуем. И тут вроде бы не в тему, вновь кармический заговор - «Надо продавать дачу». В этом колесе Сансары сразу же находятся тысячи причин, почему это сделать надо, обязательно и в следующем году. И никакое лечо не успокоит ни душу, ни тело. Надо было сажать пустырник или валериану. Может, тогда бы отпустило.

Впрочем, космические законы милосердны и уже с первым снегом приходит тишина и безделье. «Надо продавать дачу» расползается редким облаком в сером осеннем небе. Приходят, друг за другом, как опоздавшие гости на праздник, маета и неизвестность, куда себя деть, чем занять. Лечо уже не лезет, картошка с салом шкварчит на сковородке все реже. Зимняя спячка эволюцией не предусмотрена. А так бы сразу после собранного урожая, можно было грохнуться в нору, до первого скромного лучика солнца. Проспать ненавистную зиму, продрать глаза, встать, покряхтеть, распрямить затекшую спину и снова к лопате и граблям. Но спячка, эта опция, для слабых и беззащитных, кого кормят ноги и зоркий глаз. А у тебя, человек, есть, маленькая, но хотя бы пенсия. Не спи, человек. Поэтому зимой то и дело возникают фантомные реакции – схватиться за тяпку, пощипать траву, проверить, какие семена остались, а каких докупить. С трудом переносится это безвременье для человека, подсевшего на землю.

А потом, как только солнце обглодает сугробы, под рев мотора, залежавшийся, наскучавшийся по грядкам человек, летит навстречу «с прекрасным».
И ведь оно действительно прекрасное. Когда присядешь под веткой сосны, смотришь вдаль, молча, на горы, слушаешь кваканье лягушек, присвистывание неизвестных птиц, думаешь, каждый о своем, в душу золотой пыльцой осыпается умиротворение.

Вспоминаешь, как горела дача году в 2005, если не изменяет теперь память. Как остались от большого лиственничного дома одни головешки, как корчились в огне пихты и ели, полыхали березы и лопались шифер и кирпич. Как мгновенно пламя слизало туалет и забор и, как глухой плач отца и матери страшно звучали над пепелищем. Как шла ты по дачным улицам, но не узнавала их, жар беды лез в лицо, то тут, то там отскакивали головешки и куски кирпичей. Но ты все равно упрямо шла до конца, чтобы рассмотреть, каков он ад изнутри, каким уродливым в противовес созиданию может быть разрушение.

Наверное, тогда, после того страшного пожара и пророс сорняком этот девиз неуверенности – «Надо продавать дачу». Лечит ли время? Видимо, в подобных случаях нет. Оно просто вытаскивает из своих чуланов новые саженцы, семена, ставит новый забор и даже страшненькую «из говна и палок» хибарку.

Вскоре здесь вырастает манчьжурский орех, как воспоминание о твоей поездке на Дальний восток и о работе на городских клумбах. Спустя годы здесь будет похоронена кошка Мася. Здесь будут цвести ирисы, разбитое сердце, водосбор, пионы, словно безе, распустят свои шапки. Ты будешь сидеть и слушать издалека, где-то из низины доносящийся хор лягушек, смотреть в небо и думать, «Ну как можно продавать дачу? Ведь здесь в детстве папа убил гадюку, которая напугала маму, потом прибил лопатой мышь. Здесь в сгоревшем доме стоял кованный пробабкин сундук. Внутри него фотография царской семьи и какие-то обертки конфет еще 19-го, начала 20-го века, приклеенные на крышку сундука изнутри. Здесь в кирпичах выводили птенцов трясогузки, а ты ходила и заглядывала в гнездо, не вскрылись ли яйца. И однажды обнаружила там только перья и пух, когда они выросли и улетели. Здесь по ночам была такая тишина, когда вы оставались до утра, что кажется уши заложило ватой. А потом, помнишь, как на газовой плите, как у бабушки в деревне с баллоном, вы варили суп из тушенки?».

Дым прошлого не выветривается, он напоминает о себе всякий раз, когда снова и снова раздается горькое – «Надо продавать дачу».

Посвящается моим родителям.