Кардиограмма откровений

Спонтанный визит к врачу привел к неожиданным выводам. Но обо всем по порядку.
Про внезапность самого визита я немного слукавил. В последнее время в области сердца происходили непривычные явления: тяжесть, комок, необъяснимое томление. Самому себе, как это обычно бывает, честно признаваться в причинах не хотелось.

Обычно человек сам знает, что, откуда, почему и зачем. Но вот отвечать, взглянуть в глаза действительности, осознанно принимать, что является причиной происходящего, не хочет. Или боится и уходит от ответа. Ответственность же в этих случаях возлагается на специалистов. А оправдывается это перекладывание одной простой фразой: «они знают лучше».

На самом же деле ответы заранее известны. Только вот отвечать и признаваться — не осмеливаешься. Ведь, по сути, я понимал, что никаких серьезных оснований для тревоги нет. Да и причина, в принципе, была понятна. Однако был и подспудный страх:  а вдруг на самом деле — болезнь, вдруг надо что-то срочно делать.

Короткая фраза о тяжести в области сердца, которая была сказана мимоходом, была мгновенно подхвачена женой и младшей дочкой. Горячее обсуждение, где, у какого специалиста и в какое (скорейшее, конечно) время обследоваться, началось немедленно. Выдерживать такой прессинг долго невозможно. Да и сама фраза произносилась мной именно с целью прохождения обследования.

Поставить в известность, что завтра иду к врачу, а, тем более, сообщить постфактум  «Я был у врача» — не лучший вариант. Хорошо зная своих девочек, я однозначно понимал мгновенный вывод обеих: «Не говорил, скрывал. Значит, дело серьезное». Поделился легким беспокойством — дал возможность участия в спасении или, по крайней мере, в организации обследования.

К назначенному времени в клинику пришлось торопиться: предваряющая визит к врачу встреча затянулась. Во время быстрого марша я старался сохранить ровное дыхание и отогнать назойливую мысль о том, что вот теперь точно, после такого марш-броска, кардиограмма покажет что-нибудь нехорошее.
 
Но все обошлось. Врач еще был занят с пациентом. Я получил лишние пятнадцать минут, чтобы посидеть на удобном диване, успокоиться и отдышаться.
Врач оказался молодым, крепким мужчиной. Он явно заботился о своем здоровье, был подтянут и накачан. Халат доктора не мог скрыть фигуру атлета: приличные бицепсы заставляли рукава натягиваться при каждом сгибе руки. Ладонь тоже была убедительной: широкая, крепкая, цепкая, явно натренированная штангой и гантелями, с толстыми и длинными пальцами.

Доктор внимательно посмотрел на меня и стал расспрашивать о причине визита. Между прочим поинтересовался, на какой этаж могу подняться и не запыхаться. Внимательно слушая меня, он что-то помечал в компьютере. В моем сознании стали мелькать мысли: „Вот и сюда дошел прогресс. Составили уже наверняка шаблонную анкету-тест, и вот он машинально ставит в графы ответы, а программа выдает диагноз“.
 
Мысль о тотальной техногенности вызвала во мне разочарование с легким привкусом раздражения. При таком подходе я мог бы и сам ответить на вопросы теста, поставив галочки в соответствующие клеточки, и получить диагноз, сидя дома. А где ж индивидуальный подход, где же опыт, знания и чутье доктора?

Доктор, словно прочитав мои мысли, успокоительно произнес:
— Ну, что же, приступим к выяснению причин. Будем обследоваться. Сделаем кардиограммку для начала.
 
И вот тут вошла сестричка. И где они подбирают персонал? Она явно больше подходила к фривольному фильму. Если не ошибаюсь, немцы любят всякие такие развратные сюжеты с сестричками в халатиках, у которых пуговицы вот-вот выстрелят от распирающих одежду грудей и бедер.
 
У этой был тот же самый случай. Кстати, длина халатика тоже была соответствующей: он едва прикрывал округлую и аппетитную попку. Я заволновался. Результат кардиограммы был под угрозой сильного искажения. Меня очень сильно обеспокоила объективность обследования.
 
Меня уложили на кушетку.
Сестричка бархатистым грудным голосом велела:
— Оголите грудь и ноги.

«Надо же, — подумалось мне — Она и словечки-то подобающие употребляет».
Видимо, мои размышления отвлекли меня, и оголился я неправильно. А может, моя природная скромность и застенчивость не к месту проявились? Сестричка, изящно изогнувшись, стала оголять меня правильно, подтягивая повыше на голени мои брюки, едва касаясь меня своими коготками. Ух, тут пульс участился до неприличия. Но дальше легче не стало.

Наступил следующий, пожалуй, более трудный этап — установка присосок на грудь. Ввиду того, что она обильно покрыта волосами, присоски почти мгновенно отскакивали. Поэтому сестричке приходилось, старательно смачивая мою грудь водой и каким-то кремом, втирать эту смесь терпеливо и настойчиво, добиваясь нужного результата. И, если для прекрасной особы процедура эта была обычной, мне же она далась с огромным трудом: приходилось то и дело судорожно вращать головой, чтобы увернуться от проплывавшей мимо лица груди, грозившей выпасть из объятий тесного халата. Наконец присоски уверенно замерли у меня на груди.

Зажужжал прибор.
— А сейчас затаите дыхание! — скомандовал доктор.

Я набрал полные легкие (и даже щеки) воздуха и замер.
Внезапно меня озарило. Это у них, скорее всего, новая современная методика. Такие сестрички — это дополнительная нагрузка к задержке дыхания. Учащенным пульс должен быть точно. Главное, чтоб у меня не зашкаливало.
 
Мысли о вариантах обследования женщин с использованием медбратьев увели меня в сторону. Я продолжал лежать с задержкой дыхания. Пошла, наверное, вторая минута. Я чувствовал, что уже скоро мой запас воздуха закончится и я отрублюсь. Доктор и сестричка что-то увлеченно рассматривали на мониторе, и им не было никакого дела до того, что пациент прямо сейчас гикнется.
 
Я был с ними категорически не согласен и поэтому, шумно выпустив воздух — с жадностью вдохнув, спросил:
— Ну что? Уже можно дышать?
— А! — вспомнив обо мне и отвлекаясь от компьютера и сестрички, сказал доктор, – Ну, конечно, дышите.

Через пару минут я отдышался и привел себя в порядок.
За это время сестричка передала доктору ленту, исчерканную зигзагами, зазубринами, пропастями и пиками, которые отражали мое сердцебиение во время этой очень долгой (так мне показалось) процедуры. Посмотрев на зигзаги, доктор спросил:
— А какие у вас вредные привычки?

После того, как человек избежал верной гибели (особенно — от удушья), ему свойственны озарения и откровения. Не задумываясь, я выпалил:
— Терпеливый!

Доктор и сестричка с удивлением повернулись и стали меня рассматривать. Такой ответ вызвал интерес к моей персоне. Да и я сам был удивлен: ответ вырвался непроизвольно, без обдумывания, и поэтому, скорее всего, был верным.
Ну ладно там терпеливо выносить боль, объективные трудности...

А дураков, умничающих о мировых проблемах? Хамов, прущих вперед и считающих окружающих тупыми лузерами? Кокетничающих и безобразных лярв, возомнивших себя неотразимыми? Клептократических депутатов и президентов? Всех этих эгоцентриков умничающих? И наглых жлобов, живущих без понятий чести, свободы и достоинства? 
Когда с такими персонажами сталкиваешься, в ответ на их поведение ты чаще всего замыкаешься, не споришь, отходишь или обходишь, как вонючую кучу... Ну, вы понимаете, чего. Не связываешься, избегая брезгливо угрозы замараться. А они воспринимают это как твою слабость, как свою победу. И они близки к правде, пожалуй.
 
Нет, я не призываю ругаться, спорить, доказывать. Но и молчаливым терпилой быть нельзя. Промолчал — принял, смирившись с тем, во что тебя мокнули. А надо говорить, отстаивать свою позицию и мнение. Нет, не доказывать, не кричать, развязывая дискуссию, и в споре с пеной у рта утверждать свою правоту. Лучше всего спокойно сказать. А потом даже можно уйти, если слышишь в ответ возмущенные крики и вопли. Пусть ... Пусть. А, может, человеку западут в сознание твои слова, поведение и он обдумает потом спокойно на досуге?

Оторвавшись от своих размышлений, я обратил внимание, что доктор тоже задумался. Наши взгляды пересеклись. Он произнес неспешно, находясь параллельно еще в своих размышлениях:
— А знаете... В вашем ответе есть рациональное зерно. Очень многие болезни сердца, да и нервные расстройства именно от этого дурацкого терпения. Таскает вот человек в себе этот хлам невысказанного, таскает, а потом бац — психоз, инсульт или сердечный приступ. Да возьми выскажись, не принимай на грудь, т.е. близко к сердцу. Вон, даже словосочетание вылетело какое меткое.

Он усмехнулся и еще немного подумав озвучил вывод:
— Надо будет в опросник и программу обязательно этот вопрос поставить "Терпеливый вы человек или нет?". Полезно будет для диагностики.

"Ага! Все-таки программа" — подумал я. И сразу сам себе парировал: "А что, собственно, в этом плохого? Чего ты хочешь: 21 век вовсю летит“.

Доктор все-таки внимательно посмотрел ленту с моей кардиограммой.
Потом успокоил меня тем, что не увидел чего-либо существенного и выходящего за общепринятые проявления возраста.

Задумчиво пробегая взглядом по ленте туда-сюда, протянул:
— А вот если б не терпели, было бы получше, — И хитро улыбаясь, добавил, — Дыхание вот вы хорошо задерживаете и уворачиваетесь ловко. А может, не стоит? Дышите и не отворачивайтесь.

Насмешливый огонек промелькнул в глазах явного ловеласа, который, как оказалось, заметил все мои судорожные повороты головой (хороший, оказывается, доктор, внимательный).

Я решил с этой минуты начать не терпеть и ответил:
— А я подумал, что это у вас такая новая методика обследования. С повышенной нагрузкой на сердце!

Мы оба засмеялись и расстались друзьями. Прочитав заключение, я порадовался: слово „терпила“ в диагнозе не значилось.

Да, жесткая, современная методика. Но какая результативная! Многое проясняет
Удовлетворенный результатами я с облегчением покинул клинику и, не затягивая, позвонил жене и дочери, чтобы успокоить. Не испытывал их терпения — вредно!