Театр теней

            Над руинами Черного Города медленно поднимается новый день. Небо исполняется призрачным сиянием, словно за незримым пологом этого мира кто-то зажег божественную свечу. С каждой секундой свет набирает силу, наливаясь по границе с тьмой кровавым багрянцем. Наконец пунцовый вал отливает от линии горизонта, прокатываясь параболическими волнами до вышних небесных сфер, оставляя за собой алеющий занавес рассвета. Красная кромка наползает на небосвод, пробегает дрожащей струной в километрах над руинами, словно скользя по поверхности невидимой полусферы. На всей, утонувшей в вечном сумраке, планете единственно в пределы этого воздушного купола проникает теперь рассеянный рыжеватый, приглушенный свет. И в той местности, до которой дотягиваются ленивые дрожащие лучи, начинается неспешное преображение.
            Бескрайние дюны графитового цвета вспыхивают тусклым металлическим блеском. Черный песок оживает и тонкими струями устремляется к небу. Песчаные нити свиваются, образуя причудливые сталагмиты. Исполинские барханы приходят в движение и, подобно рою насекомых, – черным пульсирующим облаком, состоящим из мелких, словно согласованных между собой частиц, - поднимаются в воздух, ненадолго зависают, но почти сразу начинают движение вслед свету восстающего дня.
            Когда светило входит в зенит, черный песок начинает оплетать остовы разрушенных строений, которые еще недавно были под ним похоронены. Проходит совсем немного времени, и вот уже проявляются первые призрачные контуры зданий, даже целых городских структур. Из ниоткуда формируются массивные небоскребы, обозначаются очертания улиц.
            Внизу над самой землей стелется пепельными клубами густой туман. Он с необычайной быстротой расползается по вновь воссозданным районам мертвого города, заполняет собой улицы и переулки. Наконец, там, где преображение городского ландшафта уже достигло финальной стадии, пелена тумана рвется на множество мелких клочков, а те, в свою очередь, распадаются на бессчетное число пылевых завихрений. Эти мини-вихри – разных размеров, и с разной же скоростью – мечутся, сталкиваются, переплетаются, просачиваются сквозь друг друга, приводя улицы в движение.
            Черный Город приподнимает занавесь перед грядущим представлением. Роящиеся дымные клубы обретают силуэты и, словно безымянные актеры перед спектаклем, примеряющие личины своих персонажей, готовятся исполнить роли им предназначенные. И вот уже по городу снуют по своим делам тени тех, кто некогда населял это место. Черные призраки горожан вышагивают по черным клише проспектов – иногда поодиночке, иногда группами; иные, увлекшись игрой, имитируют взаимодействие. По дорогам мчатся дымовые образы машин. Другие машины курсируют в воздухе между зданиями или вдоль фасадов.
            Точечная матрица города создает иллюзию системности, своеобразной гармонии. Но и в ней есть место артефактам. Порой призрачные фигуры, налетая друг на друга, сплетаются, отталкиваются, разрушаются.
            Посреди улицы замерла ничем не выделяющаяся среди прочих тень горожанина. Она, еще недавно бодро вышагивающая вместе с остальными по иссиня-черному проспекту, вдруг остановилась. Точки, ее составляющие, внезапно начинают мелко дрожать. Тень, кажется, несмело оглядывается. Внезапно, иллюзорная голова вытягивается на эфирной шее, как будто устремляя взор в небо. Медленно и плавно поднимаются черными ладонями вверх эрзац-руки, взгляд призрачных глаз впивается в этот ничтожный суррогат плоти, и внимательно изучает. Мгновение продолжается данная сцена, когда в одинокий призрак врезается толпа теней-прохожих и поглощает его.
            Здесь все может показаться противоестественным именно из-за своей мнимой, напускной естественности. В Черном Городе нет ни звуков, ни запахов, и даже подобие ветра, расшевелившее черную пустыню, в сущности лишь видимость движения воздуха в мире, где давно не осталось ни воздушной среды, ни вообще какой бы то ни было атмосферы. Но тем не менее, город живет. Его существование возможно лишь в пределах невидимого купола, и только в течение непродолжительного отрезка времени – всякий раз чуть более короткого, чем предыдущий. Представления случаются не периодически. Наступление каждого нового дня для Черного Города являет собой феноменальное – почти до невероятности – стечение обстоятельств. При этом, за единственным исключением, ни одно представление не находит своего зрителя, если, конечно не считать таковым Вселенную, но та – безучастна, ведь является местным завсегдатаем.
            Последнее действие «спектакля» всегда преисполнено завораживающего трагизма и некой фатальной предопределенности. Закат очерчивает золотистую паутину преломленных лучей в резко поблекшем небе. Незримый купол как бы надтреснул, и по нему вновь – волна за волной – прокатывается на своей колеснице божественный конферансье, возвещающий в известное только ему время по известной только ему причине о начале и окончании представления в театре теней. Иллюзия начинает рушиться. Распадается в порывах ветра клубами черного пепла, оседает на мертвую землю мириадами безжизненных песчинок.
            Черный Город – не место, а скорее – состояние. Это эхо ушедшего времени и истончившегося пространства. Отпечаток. Слепок. Посмертная маска материального мира. Его наполнение – воспоминания. Его обитатели – не живы и не мертвы. Они все – и актеры, и декорации – действующие лица немой пьесы, словно тени, исполняющие в тусклом луче мгновения причудливый танец на стене безвременья. Весь мир – как клинописный оттиск на глиняной табличке. Такой до заскорузлости консервативный. Такой надежный, и столь же негибкий, хрупкий при взаимодействии с потоками вечно меняющейся окружающей действительности. Мирок, существующий по своим правилам день за днем, в течение никем не подсчитанных временных промежутков, обреченный на ожидание неизбежного коллапса. Так и сам он возник некогда – на краю вечности, восстав из пепла своего предшественника-прототипа. Так же он и канет в небытие когда-нибудь. Каждый день может стать последним. Свет не озарит более руины Черного Города, и тогда именно заключительное представление, всё еще ничем не отличающееся от сотен тысяч предыдущих, а потому, лишь ввиду псевдо-трагического контекста, может статься, окажется лучшим в истории театра теней. Даже если его никто не увидит.