Отражение в зеркале. 30. Душевная смута

          Было очень жарко, тихо урчал мотор, раскаленный полуденным солнцем ветер закручивал дорожную пыль в маленькие смерчи и бросал под колеса.
Проехав почти полпути, Петр, повинуясь внезапному порыву, свернул с трассы на узкую, поросшую травой грунтовую дорогу. Заехав подальше вглубь леса, он остановился и спрятал мотоцикл в густом кустарнике растущем вдоль дороги. Постоял немного, оглядываясь вокруг, и медленно побрел через молодой подрост* в сосновую чащу.

     Многолетняя подстилка из опавшей хвои пружинила под его ногами, высоко над головой раскачивая верхушки сосен глухо шумел ветер. Здесь же внизу было тихо, душно и благостно, напоенный пряным сосновым ароматом воздух дурманил голову и приятно щекотал ноздри. Солнечные пятна, падая ему под ноги, двигались, перемещались, меняли очертания вслед за раскачивающимися высоко ветвями. От мельтешения света и теней у Петра закружилась голова, захотелось немного посидеть, и он направился к высокой сосне растущей на невысоком пригорке. Внезапно деревья перед ним расступились и от вида широкой поляны открывшейся впереди, у Петра перехватило дыхание. Он остановился и замер в изумлении - вся поляна была сплошь усеяна алыми шляпками мухоморов.

     - Какая красота! – воскликнул он, и еле слышно добавил, - ядовитая красота... Отчего-то при виде этих завораживающе красивых грибов ему сразу же на ум пришла мысль о красавице Зинуле. Петр вздохнул и помрачнел.

     Опустив взгляд, он заметил под ногами странный бугорок. Хвоя над ним топорщилась, будто кто-то невидимый пытался и никак не мог выбраться из-под нее на свободу.
Петр наклонился, осторожно сдвинул хвоинки. Из-под них показались блестящие коричневые шляпки прятавшейся под хвойной подстилкой семейки маслят мал мала меньше. И в ту же секунду, как будто невидимая пелена слетела с его глаз – он увидел разбросанное между яркими мухоморами множество больших и маленьких рыжевато-коричневых шляпок и таких же бугорков.

     - Вот это да...  – восхищенно протянул Петр. Отойдя в сторонку, он устроился под сосной и снял берцы, с удовольствием ощущая босыми ступнями теплую хвойную подстилку.

     Прилетела поглядеть на незваного гостя любопытная сорока, пострекотала немного, и не усмотрев в неподвижно сидящем человеке никакой для себя опасности, принялась деловито выискивать что-то под соседней сосной, поднимая и отбрасывая в сторону сухую хвою.

     Над головой Петра, запорошив его мелкой трухой, рассыпал сухую трель дятел, любопытный муравьишка взобрался на ногу, застыл на мгновение, и вновь отправился по своим делам. Проследив за ним взглядом, Петр заметил под кустом вереска росшего неподалеку довольно большой муравейник сложенный из веточек и хвои.
Петр улыбнулся, встал, сломал тонкую веточку и очистил ее от листьев. Подойдя к муравейнику, осторожно сунул ее внутрь муравьиного жилища, как делал это в далеком детстве. Муравьи забегали, засуетились и мгновенно облепили вторгшееся в их дом враждебное орудие. Петр подождал немного, потом стряхнул насекомых и сунул ветку в рот. Ощутив на языке приятную кислинку, он зажмурился от удовольствия. Сразу же вспомнился ему и еще один вкус детства - вкус сладкого цветочного нектара.

     - Как же назывались эти дикие маленькие цветочки? – наморщил он лоб. – Медуница! – вспомнив, счастливо рассмеялся. В детстве они часто лакомились душистым нектаром, слизывая его с маленьких фиолетовых цветочков выдернутых из чашелистиков. То же они проделывали и с цветками акации, не только слизывая с них нектар, а часто съедая их целиком. Нужно было только старательно вытряхнуть из соцветий мелких мошек составлявших конкуренцию им, маленьким любителям природных сладостей.

     -  Как прекрасен мир... Какая красота... Почему  же мы, люди, не можем  жить так вот, как живут все эти маленькие создания, откуда эта ненависть друг к другу? Зачем эти войны, грязь, алчность, смерть? Почему не можем мы жить в гармонии с природой?  И я... На что я потратил свою жизнь? - в который уже раз сокрушался Петр. - Всю жизнь делал не то, жил не там, не с теми...

     Однако пора было уже возвращаться, Зинуля слишком долго находилась одна. Уезжая к Андрею, Петр оставил ей и еду, и воду, и все, что могло потребоваться ей в его отсутствие. Конечно, она уже могла и сама передвигаться, но делала это неохотно, бесконечно жаловалась на боли в ногах, в спине, капризничала, сердилась, плакала. И душа Петра откликалась состраданием на ее боль. Каждый раз, совсем уже решившись покинуть ее, он вновь и вновь оставался. Эта раздвоенность разрывала ему сердце – он все время думал и тосковал по Анне, но непонятная ему самому сила заставляла его находиться возле Зинули.

     - Да что же это такое, зачем я это делаю? – в который раз спрашивал он себя, - самоубийца я что ли? Почему мне жаль ее и не жаль себя, не жаль свою собственную, утекающую меж пальцев жизнь? “Когтистый зверь, скребущий сердце, совесть”, - вдруг вспомнилась ему фраза из “Скупого рыцаря”. - Вот оно, вот! - воскликнул он, - но как же зверь этот беспощаден... Господи, для чего ты поставил передо мной такой жесткий выбор... Зачем я мучаю Анну? Она ведь ждет меня, а я даже писать ей больше не могу. Как, какими словами ей все объяснить, когда ничего объяснить не способен я и самому себе? - терзался Петр и не находил ответа.

     Обувшись и выкурив еще одну “Беломорину” позаимствованную у друга-хирурга,  Петр тяжело вздохнул, отыскал в кустах мотоцикл и вывел его на трассу.

     Всю дорогу тягостные мысли не оставляли его, нарастая по мере приближения к дому. Едва он въехал на свою улицу, как случилась мелкая неприятность усугубившая его и без того дурное настроение. Мотор видавшего виды старичка-мотоцикла пару раз чихнул и заглох. Пришлось тащиться пешком по самому солнцепеку да еще тащить за собой своего не ко времени утратившего прыть “коня”.

     Оставив мотоцикл в гараже по соседству с джипом оставшимся Зинаиде после смерти мужа, он открыл дверь в дом и застыл на пороге.

     Поскольку Петр не въехал, а не создавая никакого шума вошел во двор пешком, Зинуля совсем не была готова к его появлению. И в этот момент, напевая модный шлягер, она довольно резво поднималась по замысловато украшенной лестнице на второй этаж.

     Застав ее за этим занятием, Петр, во избежание скандала, решил не обнаруживать себя. Тихонько затворив дверь, он вышел обратно во двор. Успокоив дыхание и взяв себя в руки, он нарочито пошумел, покашлял, и вошел снова, громко хлопнув дверью.

     Через минуту на лестнице показалась притворщица и тяжело опираясь на палку стала медленно спускаться, страдальчески морща лицо.

     Петр молча смотрел на нее. Впервые за все время проведенное с нею, чувство сострадания ни на мгновение не шелохнулось в его душе. Идея приятеля предложившего подыскать замену больше не казалась ему ни коварной, ни безнравственной. Даже напротив – вполне приемлемой и спасительной. Оставалось лишь набраться терпения и дождаться пока хитрый план Андрея воплотится в действие.

     “Когтистый зверь” мог теперь отдохнуть и больше не тревожить его. Во всяком случае, в этой ситуации.

     Так думал Петр, терпеливо выслушивая жалобы и упреки в своем долгом отсутствии. Он принял окончательное решение уйти. Однако не сразу. Что-то не позволяло ему оставить ее одну. Он решил дождаться Андрея.

***

     Андрей с Борисом приехали только через четыре дня.
         
     - Ох, ты... – едва взглянув на отворившего калитку друга, нахмурился Андрей, - красавец...

     Петр был бледен до синевы и едва держался на ногах.

     - Ты хоть лекарство-то принял?

     - Не успел.

     - Не успел он! – добавив к этому восклицанию несколько крепких выражений, воздел руки горе Андрей. - Да, братец, шутки, похоже, кончились. Давай быстро веди нас в дом. А это Борис, массажист, - спохватившись, представил он Петру высокого голубоглазого брюнета лет пятидесяти.

     Мужчины пожали друг другу руки и вошли в дом.

     - Зина, выйди-ка сюда.

     - Чего тебе? - раздался недовольный голос. Через минуту из комнаты в гостиную выглянула со столь же недовольной гримасой на лице и сама обладательница голоса.

     - Понятно, скандальчик был, - отметил для себя Андрей. – Эдак она Петра совсем угробит! Вовремя мы подъехали.

     По правде сказать, Зинуля была глуповата, но отсутствие ума ей с успехом заменяла хитрость. Став беспомощной после аварии, она обнаружила, что никому кроме бывшего мужа не нужна. Да и ему, постоянно мучившемуся от боли, возиться с нею было не очень-то в радость. Она это видела и чувствовала. Но побывав множество раз в госпиталях, не раз встречаясь лицом к лицу со смертью, Петр на своей шкуре испытал, что такое боль, и всей душой сопереживал Зинаиде. А она, нащупав в нем эту, как она считала "слабину", стала бессовестно пользоваться ею, всячески стараясь давить на жалость, поддерживая в нем чувство вины. Во что бы то ни стало, ей нужно было привязать Петра к себе, не дать ему уйти - теперь он был ей нужен.

     Она ласкалась к нему, то нашептывая, какой он чуткий и замечательный, то через мгновение уже капризничая и обижаясь. Упрекала что неласков, что не хочет делить с нею ложе. А ей ведь так больно, так тяжело и одиноко.

     Вот и незадолго до прихода гостей, для профилактики она разыграла красочный спектакль, подобный тем, которые разыгрывала периодически. В ход снова пошли жалобы, упреки, мнимые слезы. Сцена закончилась объятиями, от которых Петр снова деликатно, но твердо уклонился.

     Зинаида была этим расстроена и очень зла. Это сразу же не преминул отметить для себя Андрей, успев разглядеть мелькнувшую на ее лице злость.

     - М-да... – скривился он, - бедняга Петр. Вот же дурак! Ну да, хороша, конечно, - плотоядно оглядел он хозяйку дома, при виде гостей мгновенно сменившую злое выражение лица на кокетливо-обольстительное. – Хороша... И я бы, наверное,  не отказался при случае от такой. На пару ночек, - хмыкнул он, - но жить с ней... - Альтруизм приятеля был ему непонятен. Он его не одобрял.

     Отпустив Зинаиде пару дежурных комплиментов и представив ей Бориса, Андрей обнял Петра за плечи и усадил его на диван.

     Искоса наблюдая, как совсем позабывшая о своей немощи Зинуля воркует с Борисом, он удовлетворенно подумал, что план придуманный им определенно должен сработать.

     - Ну-с, дружок, закатай рукав, для начала давление измерим.

     - Ну-с, ну-с... – раздраженно передразнил Петр приятеля, - скажи еще “ну-с, батенька”. Тоже мне земский доктор! - Петр вдруг почувствовал, как нарастает в нем ярость, настолько неотвратимо, что прямо сейчас, вот сию минуту, он может “слететь с катушек”.
     Подобные приступы агрессии случались с ним и прежде, он очень боялся их. Чувствуя их приближение, он обычно успевал уйти с глаз долой и после, в сарае или в лесу, давал волю своей ярости, круша и ломая все, что попадалось под руку.
     Сейчас ему очень хотелось до крови ударить приятеля за это снисходительное “ну-с”, бить и крушить все в этом ненавистном доме, куда-то бежать, но... силы его внезапно оставили. Нестерпимая боль раскроила череп на мелкие части и каждая из этих частиц стала бомбардировать его мозг, пронзая тысячами острых игл. Петр силился что-то сказать, но язык не слушался его, и он только водил руками и бормотал что-то неразборчивое.

     - Эге... Совсем дела плохи. - Андрей быстро достал из саквояжа шприц и лекарства, вкатил Петру укол, затем второй. - Борис, я его срочно забираю. Вовремя мы приехали.

     - А я как же? – Зинуля застыла на месте, растерянно глядя на мужчин хлопотавших вокруг Петра. – Я как же?

     - Боря, ты остаешься с ней – непочтительно ткнув пальцем в сторону Зинули и словно не слыша ее, сухо сказал доктор, –  и добавил, - до особого распоряжения.

     Борис понимающе кивнул.

     Вдвоем они вынесли уже не державшегося на ногах друга, и аккуратно устроили его в машине. Взвизгнув шинами, автомобиль рванул с места.

     Андрей был виртуозным водителем, любил скорость, и сейчас для него наступило самое время воплотить на практике свое мастерство. Петра нужно было как можно скорее доставить в госпиталь.

     Заперев калитку, Борис поднял взгляд и увидел в окне наблюдающую за происходящим Зинаиду. Проводить Петра она так и не вышла.

     - Да, Андрей не соврал, хоть и в возрасте она уже, но как хороша! И в моем вкусе к тому же, - довольно усмехнулся он. - Ну что ж, займемся. А характерец укротим, не таких обламывали. - О себе Борис всегда почему-то обожал и думать, и говорить во множественном числе.

     Еще раз одобрительно оглядев красивый двухэтажный особняк, прилегающий к нему огромный, хотя и несколько запущенный  участок, он неторопливо вошел в дом.
____________________
Продолжение http://proza.ru/2020/05/14/1617
Предыдущая глава  http://proza.ru/2020/05/13/1451
* Подрост - молодые деревья основной породы какого-нибудь леса.