я просто хотела что-то почувствовать

Весна в этом году поистине теплая: можно спокойно ходить в юбке и в футболке с закатанными рукавами, наслаждаться яркими лучами солнца, которые иногда обжигают, но все равно остаются приятными, не ограничивать себя в прогулках с друзьями и во встречах со знакомыми. Вот только в душе почему-то ни разу не тепло, а скорее настолько пусто, что даже сквозняк не соизволит появиться.

Мне часто говорят: «Опять ты истерику свою закатываешь! Всем тяжело». Возможно, они правы, тяжело всем, но разве это делает легче? Я бы хотела стать роботом, чтобы не чувствовать больше ничего.

На часах семь утра. Я и не успела даже глаза закрыть, как за окном посветлело, - бессонница дает о себе знать. Кажется, за последнюю неделю мне удалось поспать часов пять, и то на бесполезных парах, когда кто-то или сидел в телефоне, или подшучивал над преподавателем, которому было все равно и на аудиторию, и на сам материал, или вообще во время перерыва вышел в буфет – никому нет дела.
 
На кухне уже слышны голоса родителей, значит, буквально через полчаса они разъедутся на работу, а я останусь в гордом одиночестве. Мне не хочется прислушиваться к их разговорам, потому что они не несут смысловой нагрузки – в очередной раз для приличия спросят друг у друга какие планы на день, когда кто-то вернется с работы, а потом в кромешной тишине продолжат завтракать. Так происходит каждый раз. Между родителями давно уже угасла искра, за которой все гонятся. Думаю, они вместе только потому, что так принято, вот и все.

Когда за ними закрывается дверь, я с трудом поднимаюсь с кровати - тело не успевает отдохнуть за такой короткий промежуток отдыха. Шея затекла от неудобной позы, так что разминать ее ужасно неприятно, но я привыкла. В конце концов, не такая уж и страшная эта боль.

Я на автомате захожу в ванную, протираю лицо ледяной водой, чтобы хоть как-то привести себя в чувства, но невольно поднимаю взгляд на зеркало. Мне никогда не нравилось смотреть на себя: взгляд давно потерял былой блеск, уголки губ уныло опустились вниз. Я наношу косметику, чтобы хоть как-то улучшить внешний вид, но от себя самой ничего не скроешь. Зато другие не пристают с вопросами «Сколько часов ты спала?» и «Чем ты таким занималась всю ночь?», потому что ответ «Лежала и смотрела в потолок, а потому сон в часах не измерялся уже недели две» никого не устраивает.

С трудом проглатываю завтрак, хотя скорее то, что осталось в холодильнике, надеваю первые попавшиеся толстовку и джинсы и выхожу на улицу. Морщусь от яркого света и невольно опускаю взгляд. За девятнадцать лет своей жизни я узнала улицы своего района вдоль и поперек, так что необходимости высматривать дома, чтобы завернуть за них и прийти к учебному заведению, нет.
 
Я привычно здороваюсь с охранником, он никогда не здоровается в ответ, поэтому просто прохожу мимо. Не больно-то и хотелось заводить диалог. Поднимаюсь в нужную аудиторию, замечаю нескольких одногруппников, они обсуждают очередную контрольную, на которую мне совершенно наплевать. Сажусь за свободную парту и опускаю голову, чтобы лишний раз не контактировать ни с кем. Сил разговаривать нет, как и обсуждать скучнейшую тему.
 
Время тянется очень медленно, глаза сами собой закрываются – усталость дает о себе знать. Друг тихо подшучивает надо мной: «Опять небось смотрела видео своих корейцев». Хочется повернуться и съязвить, но я предпочитаю пустить все на самотек. Пошутят и забудут, мне не привыкать. Сплетни и слухи расходятся со стремительной силой, грань между правдой и вымыслом стирается. Твои кости перемоют тысячу раз, слова исковеркаются, и даже о понятии «благодарность» никто не знает. Мама мне говорит «не обращай внимание, они не выросли, вот и все». По началу я не понимала ее слова, да и что уж скрывать, до сих пор не понимаю, просто стало безразлично.

Когда учеба заканчивается, я поднимаюсь с насиженного за полтора часа места и выхожу из аудитории. По пути меня окликает одногруппник Петя:
— Алиса, чем собираешься заняться? Как никак, никакого домашнего задания не задали, - Петька не был отвратительным, как многие, но мы с ним редко разговаривали. Максимум – вот так обменивались фразами. У него темные кудрявые волосы, немногочисленные веснушки, и есть неплохая серая футболка с вышитой на ней пчелой. Я как-то спросила: «Почему пчела?», на что он ответил: «Не знаю, просто захотелось».
— Не знаю, наверное, просто почитаю книгу.
— У тебя все хорошо? Выглядишь разбитой, - я опешила, призадумалась на несколько секунд.
— Да, - я соврала. В горле застряло где-то «Нет, мне очень плохо», но выхода фраза так и не нашла.
— Хорошо, тогда до завтра, - Петя улыбнулся, помахал рукой и пошел в сторону остановки. Я направилась к дому.
И правда, почему обыкновенный дружеский вопрос смутил меня? Почему меня затруднило ответить сразу?

Я захожу домой и вижу сидящего на диване отца, мне сразу стало понятно – что-то случилось. В воздухе ощущалось напряжение, а разбитые осколки любимой маминой вазы ни разу не успокаивали.
— Мы решили развестись. Завтра она заберет вещи, и чтобы она здесь не появлялась больше, поняла? – отец не поднимал голову, когда говорил, но я отчетливо видела его мокрые глаза. Мне нечего сказать. Я лишь коротко кивнула и ушла в комнату.

«Это было ожидаемо» - подумала я. Все в семье шло к разводу, поэтому больно не должно быть. Но все равно грустно видеть, как ничего поделать нельзя. Брак рассыпался, словно песок, ускользающий из-под пальцев. Я в бессилии сажусь на пол, обнимаю коленки и стараюсь прийти в чувства. Сил плакать нет, так что просто смотрю в одну точку. За стеной кричит отец «Ненавижу!», я его прекрасно понимаю.
Через какое-то время отец затихает, видимо, лег спать, и я снова остаюсь наедине с этим щемящим чувством в груди. Я не знаю, как лучше отреагировать – расплакаться, выплеснуть все чувства или просто промолчать. Ни одно из этих решений уже не поможет, потому что от меня ничего не зависит.

Следующие дни я делаю вид, что все в порядке. Отец каждый раз говорит мне: «Для меня она умерла» и «Мне ничего не надо от нее, пусть забирает все», а я лишь киваю. Иногда он срывается, бросается вещами в стену рядом со мной, но мне безразлично. Пустое бренное тело, действующее по маршруту «Дом-учеба-дом», вот и все. Просыпаешься, ешь, учишься, ешь и засыпаешь. Сегодняшний день похож на предыдущий.

Я так больше не могу. Я не хочу умирать, но и не хочу жить вот так.
Мама пытается меня успокаивать, говорит, что это нормально – расставаться. Я и ее понимаю, но в голове не укладывается, как бы не старалась. Я смотрю на других – они ездят на отдых с семьей, они играют в «Дженгу» по вечерам и смотрят сериалы. А у меня как по щелчку пальцев этого не стало.

На паре снова кричит преподаватель. Он говорит о том, какие мы бездарные, как у нас ничего не выйдет в жизни с таким пониманием предмета. Противостоять ему нельзя – завалит на экзамене, а смотреть на его физиономию желания никакого нет, поэтому остается только сидеть и проглатывать. Кажется, кого-то вызвали к доске: сейчас преподаватель начнет кричать в два раза сильнее, скорее всего оскорбит жертву, возможно, доведет до слез и скажет «не устраивайте цирк». Хочется просто встать и уйти, но приходится сидеть столько, сколько он пожелает.

От меня отворачивается последний друг. На самом деле, мне просто хотелось называть его таковым, но на деле мы были не больше, чем знакомые. Другу не нравилось мое «уныние», но он не желал выслушивать что у меня там на душе. В группе он говорил, что я просто «слишком много ною». На следующий день он уже ходит с другой компанией, улыбается во все тридцать два зуба и вообще не сожалеет. Я лишь стискиваю зубы и натягиваю улыбку.

У меня все хорошо. У меня все хорошо. У меня все хорошо.

Я соврала. Опять.

Иногда ко мне подсаживается Петя, рассказывает про очередной фильм «Звездных войнов», шутит про Достоевского и Тургенева, рисует на полях цветы и всячески пытается дождаться от меня реакции. Я подрисовываю черное сердечко около розы, закрашенной синими чернилами, и изображаю радость.
— В пять утра концерт у «The neighbourhood», прикинь! Придется вставать, не могу пропустить. А ты чем будешь заниматься?
— Боюсь, к рассвету меня уже не будет, - тихо прошептала я.
— Что? Я не расслышал.
— Говорю, я буду спать. Устаю, дел много, - нет, не много. Я просто вру.
— Эх, мне бы столько дел. Тоже хочу режим наладить. Ладно, до завтра, — это последнее прощание, которое я услышу от Петьки. Надеюсь, у него будут прекрасные жена и дети. Он действительно добрый человек.

Отец задерживается на работе. Вроде бы, на самом деле он пошел на свидание - по крайней мере, разговоры по часу в туалете и тихое «увидимся» дают ясно это понять. Я рада, что все у него налаживается. Мой отец умеет крутиться в жизни. Мама тоже не грустит, так что переживать за них не буду.

Я достаю из холодильника вино, за раз опустошаю бутылку и роняю ее на пол. Осколок с острой гранью сразу привлекает мое пьяное внимание. Я не ощущаю страх за свои действия, мне просто уже все равно. Говорят, если сильно провести острием вдоль вен, то кровотечение будет крайне сложно остановить. Прекрасно. Я в последний раз осматриваю комнату, прощаюсь с ней, с уродливыми красными шторами, которые ни с чем не сочетаются, с дырявым диваном и засохшими цветами.
— В следующей жизни у меня не будет диванов и цветов, - смеюсь я и провожу осколком по руке. Получается с первого раза, поэтому вскоре моя белая футболка начинает сочетаться с отвратительными шторами. От малокровия я теряю баланс и ударяюсь головой о гарнитур. Чувствую, как немеют конечности и как уходит жизнь. Не таким уродливым я представляла себе свой конец, но такова участь.

Я просто хотела что-то почувствовать.

Я просыпаюсь в слезах. Сердце бьется непозволительно быстро. Осматриваю свои руки – ни царапины. Осматриваюсь – моя комната, на часах – семь утра. В соседней комнате слышны голоса родителей – они активно обсуждают планы на день.